эпоха одного разговора

— … что ты был душка. Я иногда не понимаю, на каком языке он говорит, но так и быть верю. Хотя в моей картине мира ты скорее не душка, а с душком. Но это потому что меня там с тобой не было. А так устроили бы праздник. — День дурака? — Чимину бы понравилось. Тебе бы тоже, но ты бы ни за что не признался. Как в тот раз, когда Юнги нашёл чей-то дикпик у себя в галерее, никто не знал чей, в говно ведь были, а ты даже не присмотрелся, а только отрицал что не твоё. — Да когда ты уже об этом забудешь? — Да как я могу такое забыть? До сих пор же не выяснили. А я загадки люблю. — Люби сколько влезет. Только без меня. — Как это без тебя? Ты мой верный напарник: Ватсон, Патрик, Ферб… эээ… Мэйбл. Тэхён громко выдыхает в трубку, переворачивается на бок, одеяло комкается у ног, лень доставать. Хосоку нравится потрепаться перед сном. Привычка, сохранившаяся с универа, с общажной комнаты, когда они могли ночь не спать, общаться до утра и не уставать. Вслух мечтали. Сейчас от тех мальчишек не осталось ничего, только фотографии, на которых они оба выглядят незнакомцами. — Если я Мэйбл, то ты свинья. — Вот почему ты всегда так добр ко мне, Тэхён? — по голосу слышно, что Хосок улыбается. — Ты помнишь, что нельзя дружить с человеком, в компании которого ты не хотел бы умереть? Вопрос легко срывается с языка и звучит весьма привычно, но каждый раз скрывает под собой нечто реально значимое. И это происходит вероятно от того, что никто из них не шутит. Оно ценно, особенно когда общество поощряет любые взаимоотношения называть словосочетанием «они просто друзья». Но что простого в том, чтобы любить и заботиться о человеке, смотреть, как он совершает ошибки, выбирает не тех людей, а бросает наоборот тех, как превозмогает себя, разрушает себя, не любит себя и, наконец, хочет того, чего не сможет достичь. Нет в этом ничего простого. — Помню, — на фоне что-то глухо шумит, Хосок сдавленно ругается. Обжёг пальцы, не иначе. Без стакана горячего молока не заснёт. — А ты, кстати, помнишь, что у Юнги день рождения в эту субботу? Моё предложение всё ещё в силе. — Не буду я дарить пепельницу человеку, который бросил курить! — Это не просто пепельница. Это пепельница в виде дракона, напечатанная на 3Д-принтере. Уникальная вещь! — Юнги больше не курит. — Это вот вообще не имеет значения. Ты-то что собираешься дарить? Не говори только что снова книгу. У него уже половина библиотеки твоих рук дело. — Он их не читает. — И он их не читает, да. Поэтому не заморачивайся, подари реально ненужную вещь. Для человека, у которого всё есть, не будет никакой разницы. Разница, конечно, будет. Юнги не родился с серебряной ложкой во рту. Он помнит, что значит жить от зарплаты до зарплаты. Только теперь для него поесть дешёвого рамёна – не обычный, среднестатистический ужин, а ностальгия по тем временам, когда был юн и всё с тобой случалось впервые. Тэхён того юного Юнги знал лучше, понимал яснее. — Вообще, у меня была одна идейка, но я не уверен что получится. Мне кажется, Юнги не проигнорирует, если подарить ему одежду. — Думаешь, тогда он будет свободен? — Думаю, что он неравнодушен к мягким тканям и чёрному цвету. — А у тебя хватит денег на селин или кальвин кляйн? — Я хотел заказать футболку, чтобы на ней сделали нашивку. Какое-нибудь ёмкое слово или фразу. Что-нибудь, что подойдёт Юнги. Я ещё в процессе придумывания и открыт к предложениям. — Хорошо, потому что у меня целых два. Во-первых, дикпик… — Давай сразу второе. — Во-вторых, тебе лучше поговорить об этом с Чонгуком. Тэхён неопределённо хмыкает и натягивает одеяло, укрываясь с головой. — Я серьёзно, — продолжает Хосок, не услышав немедленных возражений, — Он разбирается в этой теме и будет рад тебе помочь. Тем более он сейчас на традиционно-культурной волне. Попроси футболку с драконом, и будут у нас парные подарки. Хосок зевает сквозь хихиканье. Тэхён зевает тоже. Под одеялом нечем дышать, но выбираться не хочется. — Чего молчишь? — Думаю, как поласковее тебе сказать, чтобы ты отъебался со своими драконами. — Это по-твоему ласково? Я хуею. — Я спать хочу. — Окей, иди. Но имей в виду, что мы ещё вернёмся к этому разговору. — Зачем? — Затем, что ты старательно игнорируешь одного нашего общего знакомого. Я интересуюсь не потому, что любопытно, а потому что последний раз такое было в две тысячи тринадцатом и тем человеком был я. И если бы я был чуть менее настойчивым, ты бы болтал перед сном с кем-нибудь другим. Смекаешь? — Спокойной ночи. — Поотрицал бы хоть ради приличия. — А чего отрицать? Очевидно же, что у нас с тобой дружба, заключённая на небесах. В любой из параллельных вселенных мы были бы друзьями. Так суждено. Предрешено богами. — Иди на хуй. — И тебе приятных снов. Хосок сбрасывает звонок. Тэхён щурится, разглядывая экран смартфона. Время позднее. Попросить Чонгука о помощи значит ответить на все его высказанные и невысказанные желания. Но Тэхён до смерти устал делать, говорить, смотреть и слушать то, чего другие ожидают, что он сделает, скажет, посмотрит и послушает. Поэтому позволять другим узнавать себя — обоюдо острый меч. Всегда приятно, когда человек запоминает твои предпочтения, помнит твои любимые фильмы и музыку, знает, какую еду ты любишь, а что терпеть не можешь. Но со временем это превращается в стереотип о тебе. Тебя не зовут в кино, потому что этот фильм тебе ТОЧНО не понравится, и ты сидишь дома, даже если хочешь в кино. Информация о тебе начинает работать против тебя, и вот другие уже отказывают тебе в праве выбирать или чувствовать что-то, что тебе не подходит, якобы не в твоём стиле. Тэхён долгое время потакал чужим ожиданиям и давал людям ровно то, что они от него ждали. Это не он окружил себя границами, это другие зажали его в рамки. И он не хочет, чтобы кто-то в них вписался, он хочет вырваться за пределы. Пока что непонятно как это осуществить, не уходя в эксцентричность. Но уж точно не стоит принимать необдуманных решений. Тэхён тратит неисчислимое количество времени, учась наносить краску на ткань. Хэндмейд выглядит легко только в роликах на ютубе. Вероятно, у Чонгука получилось бы лучше. Тэхён же наносит на ткань футболки две ровные линии: белую и красную. Они ничего не символизируют. Тэхён долго оценивающе рассматривает, но думает не о Юнги, а о себе и о том, как много прямых линий он за жизнь начертил и как многие из них не имеют никакого смысла. Раньше Тэхён мог физически ощутить дыры, оставленные автоматными очередями в каменных стенах домов. Им неповезло вырасти в зонах оккупации и боевых действий. А теперь ощущений нет вообще. И это не то что бы беспокоило его, скорее этот факт беспокоит людей вокруг. Чонгук самым первым понял, что что-то не так. Или, может быть, он совсем ничего не понял и до сих пор не понимает. Одно дело, когда тебе не отвечают на поцелуй, и другое, когда говорят: «Мне не нравится целоваться». Чонгук не спросил: «со мной?» или «вообще?». Он сказал: «Научи меня делать это так, чтобы тебе нравилось». Вот у кого всё очень просто и прямо. А Тэхён тогда прижатый к стене чужим горячим телом только изумлённо смотрел и отмечал, что у Чонгука сбито дыхание, жилка не шее пульсирует, губы влажные от слюны. Он не знал, как выглядит сам, но скоро до Чонгука дошло, что они не на одной волне. И он отступил. А Тэхён так и не понял что почувствовал, облегчение или обиду. Казалось, удели он ещё немного внимания, прояви настойчивость, и до Тэхёна дойдут все те сигналы, что тело посылает в мозг. А теперь к Чонгуку страшно приближаться. И вовсе не из-за его бесцеремонных и прямолинейных подкатов, а скорее потому что он считает нормой отдавать молодость и красивое тело в обмен на богатство и успех. А неспособность достичь успеха (Тэхён этой неспособности ужасно стыдится) свидетельствует о моральных дефектах. Постулат «все люди рождаются равными» переродился в утверждение что «ни одно приличное общество не может помочь тому, кто не сумел остаться равным». А ещё и покровительство, каким Тэхёна буквально придавило к земле. Он его не просил, но вероятно выглядел нуждающимся. В моменты уничижения Тэхён верит, что проект, в котором Чимин умолял поучаствовать, был выдуман, только чтобы Тэхён мог это участие принять. Этому нет прямых подтверждений, кроме одного разговора, когда Чонгук сказал, что рано или поздно между людьми всё случается, если им обоим кажутся скучными одни и те же вещи. Это было в тот вечер, когда они отмечали подписание контракта. Фокус внимания тогда сместился на Хосока, год как он лишился никотина и кисты в лёгких, что гарантировала, что ему не дожить даже до возраста Христа. Ему удалось устоять перед ЗОЖ и альтернативной медициной, но он не устоял перед меланхолией, из-за которой раньше и скуривал до трёх пачек Кэмела в день. Рассовывал их по карманам, совал подмышку томик стихов до того потрёпанный, что на обложке не осталось никакого названия, и шёл по общаге в поиске свободных ушей. Теперь же от меланхолии его спасают антидепрессанты и контакты с другими людьми. Весь спектр контактов, на самом деле. Вот тут они с Чимином и нашли общий язык. Тэхён тогда в разговоре участия не принимал, глаза слипались, а тело не слушалось, отпускало напряжение всех последних дней. А теперь когда решение принято и на кону не только деньги, но и репутация, вдруг полегчало. Чонгук появился совершенно неожиданно, да ещё и в образе какого-то карикатурного бэдбоя: широкие штаны заправлены в берцы, оверсайз футболка и рубашка, расписанная в духе агрессивного аляпистого кубизма. Он был чуточку навеселе, глаза сверкают, скулы румяные, подсел к Тэхёну, хотя свободных мест было достаточно, активно влился в беседу. Смеялся как человек, в котором совершенно нет никаких противоречий. На Тэхёна подчёркнуто не обращал внимания. Ни одного прямого взгляда за весь вечер, ни одного ненавязчивого, случайного прикосновения. Это был единственный раз, когда он так себя вёл, и именно тогда Тэхён окончательно решил: сомнительному сложному проекту – да, сомнительному сложному Чонгуку – нет. А на прощание Чонгук сказал вот это своё предположение, а быть может и пожелание о скуке и о том, что она рано или поздно объединяет двоих. Тэхён тогда послал ему очень нежную улыбку, тоже в первый и последний раз. Последние десять лет Юнги отмечает свой день рождения в мастерской. Сначала это была комната в общаге, угловая, а потому больше на несколько квадратных метров. У Тэхёна всегда вызывало раздражение такое решение архитектора-строителя, который явно не симпатизировал социалистам. Мастерская называлась мастерской исключительно потому, что в ней жил мастер. Хорошо если бы на все руки, но Юнги мог с достоверной точностью собрать и воссоздать средневековое холодное оружие – от серпа до шпаги – но не мог установить противомоскитную сетку на окно или разобраться в режимах стиральной машины. Со временем он научился делегировать, то и дело напрягая младших и расписываясь в своей бытовой инвалидности. Тэхён долгое время думал, что он ролевик, но выяснилось, что Юнги просто нравится оружие. До сих пор остаётся загадкой как на него вышли, но однажды именно ролевики сделали у него заказ, а потом по достоинству оценили результат. Благодарность была столь велика, что теперь у Юнги настоящая мастерская, целый цех по производству реквизита для исторических и псевдоисторических дорам. За то десятилетие что они дружат, география места менялась четырежды, но концептуально это всё та же мастерская, наполненная кучей причудливых предметов, всегда в творческом беспорядке, можно трогать и восхищаться, но ничего не ломать. И кроме того, изменились масштабы, теперь это не несколько квадратных метров, это несколько сотен квадратных метров. И Юнги не стоит труда забить их под завязку, особенно в свой день рождения, особенно в свой тридцатый день рождения. Первый этаж поделён на зоны, но повсюду прослеживаются детали интерьера в стиле арт-нуво: бесконечные спирали, заветвления, множество золотых сечений. И Тэхён со своими прямыми линиями, у него две на футболке от сердца до пояса, чёрные джинсы и кроссовки на массивной подошве. Он ошеломлён на долгое мгновение и напуган тем, что в следующем году ему тоже через это проходить. И неужели и ему тоже придётся заполнять внутреннюю пустоту людьми извне? Людей слишком много, Тэхён ищет знакомые лица, медленно движется через толпу. В тот момент, когда прикрывает глаза, просто собраться с мыслями, его целуют. Удерживают руками за лицо и крепко целуют. Без языка, но достаточно мокро, чтобы почувствовать помаду или блеск для губ. Их довольно грубо растаскивают, и Тэхён сразу же понимает, кто так вероломно его поцеловал и кто удерживает его за руку чуть повыше локтя, притягивая к себе. — Три года хотела это сделать! — Хаюн смеётся и демонстративно облизывает губы. Она похорошела и расцвела. И несмотря на то, что давно уже является бывшей девушкой Джина, именно он держит её за талию со спины. Тэхён рад видеть их обоих. — Когда ты вернулась? Я три года по тебе скучал. Тэхён быстро проводит по губам тыльной стороной ладони. Делает шаг назад, чувствуя, как Чонгук кладёт руку ему между лопаток, обозначает что рядом. — Пиздит и не краснеет, — Хаюн улыбается и заглядывает Тэхёну за спину. Тэхён не собирается их знакомить и быть вежливым только во избежание неловкости. Чувствуется, как она нарастает, и некстати вспоминается время, когда Тэхён думал, что если соберётся звать кого-то замуж, то позовёт Хаюн. Если они с Джином расстанутся, конечно. Они давно расстались, но и Тэхён передумал и на счёт отношений и на счёт любви. Хаюн не смущает никакое напряжение, то ли трёхлетнее пребывание в Америке раскрепощает, то ли пара-тройка коктейлей на голодный желудок. Тэхён ловит себя на том, что проводит время как пассивный слушатель. Раньше они с Хаюн уже вовсю бы спорили. И не потому, что не сошлись бы в суждениях, а потому какими уникальными казались собственные взгляды. Хаюн из тех людей кто без пафоса озвучивает неудобные вещи. «Архитектура деловых центров Америки – это попытка разъединить людей, установить между ними дистанцию, изгнав из поля зрения простую человечность и её нормальные критерии. И мы бездумно повторяем за ними, надеясь применить уже рабочую модель, не учитывая особенности культуры и менталитета. Универсальность и взаимозаменяемость превращает общество в серую массу». Тэхён чувствует себя частью таковой, особенно когда молчит вместо того чтобы кричать. Чонгук же молчит тяжеловесно и многозначительно. Недобро смотрит на Хаюн, ещё болен свирепо на Тэхёна. Он злится и не понимает, как такой свободолюбивый и оригинальный человек как Тэхён может так жёстко себя цензурить и подавлять. На мгновение мелькает мысль, что Тэхёну нравится быть побеждённым. Он к этому привык, из этой роли смотрит на мир. И может быть нужно – необходимо – его покорить, чтобы он принял и подпустил. Юнги, Чимин и Хосок разбавляют компанию и зарубают на корню любые серьёзные разговоры. Тэхён сначала поддерживает эти ничего не значащие смолтоки, а затем огорчается, что упустил момент сказать что-то на самом деле волнующее, даже если оно важно только для него одного. Но момент и в самом деле упущен, Тэхён пьёт вместе со всеми, присоединяется к поздравлениям, смеётся над шутками и теряет счёт времени. Не замечает, когда Чонгук перестаёт интимно касаться плеча или спины. Устал пытаться согреть камень. Чимин в кожанке и классических брюках, сфокусировав внимание на Тэхёне проводит рукой по горлу, имея в виду то ли «я сыт этим», то ли «ту мач», то ли «отвал башки». Тэхён пожимает плечами и отворачивается, не готов услышать очередную пацанскую мудрость. Вечеринка набирает обороты, когда появляется ведущий, пытающийся организовать игру для пьяных тридцатилетних людей, ещё желающих играть, но уже не умеющих. Тэхён сливается под шумок, возле лестницы на второй этаж замечает Чонгука, на нём белая в облипку футболка, заправленная в джоггеры и массивные белые кеды. Когда он вот так выглядит, без украшений, наносного лоска и пиетета, он становится похож на первое впечатление, которое Тэхён о нём составил. И это впечатление никак не вяжется с настоящим Чонгуком, который не добр, не сердечен и не мягок, даже по отношению к своим друзьям. Но даже несмотря на это, вот этот его вид напоминает Тэхёну то состояние, когда можешь испытать желание только лишь наблюдая, как человек очаровывает и добивается успеха у кого-то другого. Наверху неслышно ни единого звука из мастерской. И место, наконец, похоже на обитаемое обычным современным человеком. Тэхён идёт в ванную, затем в гостиную, весьма захламлённую книгами, настолками, стаканами из-под кофе. Тэхён громко чертыхается, когда ему в пятки врезается робот-пылесос. Едва тлеющее желание закурить обозначается явственнее. Чтобы успокоиться, Тэхён прислоняется лбом к деревянной колонне. Их четыре по всему периметру комнаты, они декоративные, но тем не менее добавляют пространству масштабности и широты. — Так у тебя всё-таки не надо спрашивать разрешения? — Чонгук пытается разыграть карту ревнивого и обманутого. — Просто бери и целуй? Тэхён поворачивается, и что-то в выражении его лица подсказывает Чонгуку сбавить тон. — Она по-дружески, — говорит Тэхён и смотрит, как Чонгук борется с чувствами. — Значит друзьям разрешено тебя целовать? Он проходит внутрь комнаты, обходит диван, гасит свет, проходя мимо выключателя, и останавливается перед Тэхёном. Смотрит изучающе, словно пытается собрать воедино какую-то формулу и понять, как оно вообще работает. — Если это друзья женского пола. — Ты не гомофоб. — А ты не мой друг. Оба молчат. Тэхён ждёт, но чувствует некий нажим, осуществляющийся с помощью этого молчания. А Чонгук думает, что вероятно, был прав и ему стоит, оказавшись перед руинами, стать не археологом, а архитектором. Он решает сменить тактику, и Тэхён напрягается, уловив эти изменения. — Тэхён, скажи, в ту ночь, когда мы познакомились, ты просто экспериментировал или делал то, что хотел? — Какое это имеет значение? — звучит так, словно былью поросло, давно неважно. — Не бойся, — Чонгука не обманывает беззаботный тон, — Просто хочу восстановить в памяти один момент. Исключительно ради справедливости. Помоги мне, если хочешь, чтобы я от тебя отстал. Такой альтернативы он ещё ни разу не предлагал. Знал, что Тэхён ухватится и только из-за одного упрямства добьётся того, чтобы от него и правда отстали. Тэхён долго всматривается в лицо Чонгука, проверяет на блеф. Затем кивает. — Ты не испытываешь сексуального желания совсем? Или только ко мне? Тэхён ухмыляется. Чонгук выбрал самый неверный путь, несмотря на то, что решил словами через рот выяснить что-то о том, что между ними происходит. — А ты испытываешь сексуальное желание только ко мне? Или ко всем? Чонгук опускает взгляд, не давая досаде отобразиться на лице, быстро с ней справляется. — Прозвучало по-идиотски, ты прав. Тэхён молчит, даже слегка разочарованный такой скорой капитуляцией. — Ты мастурбируешь? Тэхён первым отводит взгляд. Этот разговор ни к чему не приведёт вне зависимости от ответа. Чонгук тянет время? Пытается мучить, раз не может ничего другого? — Мастурбация оставляет разочарованным. Чонгук кивает. — Используешь игрушки? — Всё чаще. Когда понимаю, что это безопаснее и качественнее, чем с партнёром. — Из-за контроля? — Из-за возможности контролировать в том числе. — А что если с партнёром весь контроль будет только в твоих руках? — Я к этому не стремлюсь. — Да я помню, — Чонгук роняет это вскользь, — Ты наслаждался, когда я брал инициативу на себя. Тэхён сознательно остаётся неподвижным, когда Чонгук сокращает расстояние. — Справедливости ради, если ты пытаешься восстановить в памяти тот эпизод, то я первым тебя поцеловал. Если бы я знал, что из-за этого поцелуя ты будешь так меня изводить, я бы не стал этого делать. Чонгук останавливается в паре сантиметров от Тэхёна, совсем не прикасается, но личное пространство собой заполняет полностью. В отличие от Чимина он носит плотный, древесный аромат всегда с лёгким алкогольным флёром. И этот аромат в соприкосновении с кожей самого Чонгука нравится Тэхёну. — Да? Тогда почему ты сейчас выглядишь так, словно ответишь, если я поцелую? — Если поцелуешь, я больше никогда с тобой не заговорю. — Хорошо, — Чонгук оттесняет Тэхёна телом ещё ближе к колонне и кладёт на неё руки, — Никаких поцелуев. Тэхён позволяет себя прижать, но все ещё не испытывает волнения достаточного для того, чтобы завестись. Он чувствует руки на талии и колено между бёдер. Чонгук ведёт носом по шее и обдаёт горячим дыханием. — Чонгук, — Тэхён звучит предупреждающе и слегка неловко. Сам не понимает, нравится ли ему вариант позволить использовать своё тело. — Используй меня как одну из своих игрушек, — Чонгук шепчет на ухо. Не касается губами, а только лишь выдыхает воздух Тэхёну на кожу, и первые мурашки не заставляют себя ждать. У Тэхёна руки сжаты в кулаки, Чонгук оглаживает их нежно и ещё ближе притирается. Может, камень и невозможно согреть, но из него можно высечь искру. Дыхание сбито у обоих. Чонгук проходится языком по щеке и замирает, когда Тэхён поворачивается губами и тоже горячо выдыхает. Чонгук сминает футболку на талии, прощупывает грудь, плечи и гладит живот. Направляет движение бёдрами, сжав на них руки. — Я не целую тебя. Скажи, что ещё мне нельзя делать до того, как я… — Не целуй. — Ещё. — Даже если попрошу. — Хорошо. Что ещё? — голос у Чонгука срывается, Тэхён кусает в местечко между шеей и плечом. Чонгук смеётся сквозь боль и возбуждение, оглаживает чужие ягодицы, сжимает и тянет на себя, к себе, ещё ближе. Тэхён поддаётся, плавится как воск, но всё никак не избавится от страха быть разочарованным в конце. — Разденемся? — Нет. Чонгук шлёпает по бедру. Тэхён распахивает глаза и собирается минимум убить за столь вульгарный, неразрешённый жест. Чонгук подставляет щёку под его губы, давит, чтобы Тэхён если не целовал, то прикасался. Тэхён мимолётно и совсем недостаточно мажет языком. Чонгук всхлипывает, запускает руки в волосы Тэхёна и прижимает его к своему лицу, к щекам по очереди, к шее, к адамову яблоку. Тэхён не раскрывает рта, но успевает смачивать губы. Он столько раз дёргает Чонгука за футболку, что она выбивается из джинсов, оголяя поясницу. Тэхён слегка задевает пальцами, кожа покрыта испариной и такая горячая. Весь Чонгук очень горячий на ощупь, это чувствуется сквозь одежду. Каково было бы без неё? Вероятно, Чонгуку это тоже любопытно, он задирает футболку Тэхёна, оголяя впалый, дрожащий живот. Не прикасается, но смотрит так, что Тэхён ощущает влажность в белье. Чонгук опускается на колени, обжигает дыханием живот и спускается ниже. Тэхён недолго наблюдает за ним, но он ничего не делает, хотя сам предлагал использовать его как игрушку. Тэхён прижимает его лицо к своему стояку, запрокидывает голову и едва не кричит от собственной чувствительности. Чонгук только часто дышит и сам вжимается. Тэхён сгребает его волосы в кулак, когда чувствует зубы, слегка нажимающие и тут же отпускающие. Жарко становится настолько, что ощущаются капельки пота, скатывающиеся по позвоночнику до ягодиц и глубже, увлажняя бельё ещё и сзади. Тэхён крепко закусывает губы и невнятно мычит, чтобы не сорваться на просьбы. Чего именно ему хочется, он не знает и не имеет сил сформулировать, но вряд ли бы он попросил одних только поцелуев. Запоздало приходит мысль, что хорошо бы, если бы Чонгук начал просить и умолять. Чонгук поднимается с колен, лижет Тэхёна в щёку от подбородка до виска и прикусывает за ухо. Тэхён притягивает его за футболку на груди и хрипло дышит через рот. Из-за громкого дыхания не слышит, что говорит Чонгук. Не слышит сразу. Но в сотый раз покрывается мурашками, когда до него доходит злое и бескомпромиссное: — Повернись. Сейчас же повернись. Тэхён с трудом поворачивается спиной в том узком пространстве, на которое Чонгук его отпустил. Он едва успевает повернуть голову, как его впечатывают в колонну, вынуждая цепляться за неё. Чонгуку не приходится ни давить на поясницу, ни как-либо ещё подстраиваться, Тэхён сам прогибается и притирается. Руки из-за спины скользят по талии и животу, задирают футболку, но не ныряют под неё. — Ты в порядке? — Чонгук шепчет в затылок, кусая за загривок. — Блять, Чонгук, — Тэхён звучит хрипло и очень недовольно. — Я спрашиваю, ты в порядке? Тэхён смущается позы, когда получается задуматься над тем, как откровенно его держат. Это злит и раздражает. — Если скажу что нет, отпустишь меня? — Если не соврёшь. Тэхён обдумывает следующую фразу через ватное, непреодолимое желание продолжить. К тому же, было бы честно отвечать лицом к лицу, а не прижатым со спины. Он предпринимает попытку развернуться, но его властно и надёжно удерживают. Чонгук даже толкается на пробу, и Тэхён чувствует, насколько он твёрдый. Нашёл время говорить. — Если хочешь, чтобы я тебе не врал, не задавай вопросов. Тэхён прислоняется лбом к колонне, Чонгук мажет языком по шее сзади и дует на влажное местечко. Тело реагирует столь откровенно, что Чонгук прижимается плотнее и задаёт вопрос тоном последнего шанса: — Это то, чего ты хочешь? Чтобы я не задавал вопросов, а делал то, что хочу делать? Чтобы был с тобой пожёстче снизу и понежнее сверху? — Заткнись. — Всё, что захочешь. Тэхён дёргается, потому что это совершенно невыносимо. Нельзя быть таким наглым и раздражающим во время секса. Во время петтинга. Во время сексуальных действий в одежде. Тэхён ещё никогда не был близок с тем, к кому не испытывает нежности и привязанности. Чонгук прижимает крепче, оглаживает грудь и живот под футболкой, заставляя Тэхёна заскулить. Настолько ему был необходим контакт кожи с кожей. А затем Чонгук делает ещё более смелую вещь, расстёгивая пуговку и замок на джинсах Тэхёна. Тэхён откидывается назад, полностью в руки Чонгука. Он не возражает, когда тот приспускает джинсы вместе с бельём и вжимается эрекцией в оголённые ягодицы. Один слой ткани подходит для того, чтобы чувствовать острее, но не бояться полной обнажённости. Чёрт его знает, как Чонгук это понял, но он и попытки не совершает расстегнуть или снять свои джинсы. Он двигается хаотично и неистово, то прижимая Тэхёна к себе и кусая за шею, то прижимая его к колонне, заставляя подставляться. Он задирает вверх чужую футболку и умирает от вожделения, когда видит, как струйка пота скользит по позвоночнику вниз. Это никогда не казалось ему эротичным, но теперь у него наверняка встанет на воспоминание только об этом. У Тэхёна слишком долго не было секса, чтобы не быть ошеломлённым тем, что сейчас происходит. Он чувствует подступающий оргазм и не верит, что Чонгук всё-таки это провернул. Чонгук обнимает его поперёк живота, а другую руку кладёт на член. Просто кладёт, не совершая никаких действий, не стимулируя, но Тэхёну достаточно, чтобы кончить. Его разрывает желание вжаться сильнее в руку Чонгука и одновременно в его тело, двигающееся сзади. Чонгук шепчет на ухо очень отчаянно: — Я сейчас. Пожалуйста, Тэхён. Ещё чуть-чуть. А Тэхён не пришёл в себя достаточно, чтобы отказывать или не делать того, что хочет любовник. Он тянет его руку с живота к лицу и целует-таки ладонь и пальцы, чуть прихватывая их зубами. Чонгук надломленно и неразборчиво что-то шепчет и кончает. Тэхён чувствует, как намокает ткань, тесно прижатая к его заднице. Пожалуй, именно это ощущение начинает отрезвлять. Они сталкиваются руками, натягивая джинсы Тэхёна обратно. Чонгук отходит на полшага, и Тэхён тут же поворачивается и выскальзывает из пространства между колонной и Чонгуком. Друг на друга они не смотрят. Тэхён пачкает внутреннюю сторону футболки, приводя себя в порядок. Во рту пересохло, ноги ватные. Хочется курить и снять с себя одежду, что ощущается очень грязной. Чонгук громко вздыхает, когда его выправленная из штанов футболка не прикрывает пятна на промежности. Глупо было доводить всё до этого, спонтанный секс давно потерял свою привлекательность. Примерно с тех пор, как Тэхён узнал всю прелесть и интимность секса с человеком, к которому ты готов. У Чонгука на лице написано, что он сейчас спросит: «Ты в порядке? Всё хорошо?». Он как будто враз утратил всю властность и жёсткость, с какой вёл себя последние полчаса. Тут впору Тэхёну задаваться вопросом: «Что это вообще было?». — Сходи в ванную. До конца коридора и направо. Чонгук усталым жестом трёт лицо. Очевидно, не знает, как себя повести. Привык целовать после секса и проявлять близость, не скупясь на прикосновения и ласки. Но Тэхён не выглядит как человек, который позволит. То есть он позволит, если сначала завоюешь, а Чонгук истратил все силы и не готов бороться и за это тоже. — Подождёшь меня? — было бы глупо разойтись как ни в чём не бывало и не поговорить. — Иди. Тебе же наверняка неприятно так стоять. — Пойдём со мной? — Зачем? — Чтобы мне не было одиноко. — А причём здесь я? Разве я могу избавить тебя от того, что неизбежно происходит с каждым человеком на этой планете? — Очень жаль, что ты до сих пор не веришь, что можешь. — Не надо говорить то, что ты думаешь, я хотел бы услышать после секса. Не оскорбляй ни меня, ни себя. — Мне столько всего хочется тебе сказать. Пожалуйста, подожди меня. Если тебе было хорошо со мной, будь здесь, когда я вернусь. Чонгук быстро уходит. Откуда эта слепая уверенность в том, что все люди живут, следуя своим желаниям? Откуда людям вообще знать, чего они хотят, если они привыкли хотеть того, что хотят все другие? Это что-то вроде материи, которую если разобрать на составляющие найдёшь только атомы и пустоту. А в пустоте ещё сильнее ощущается отсутствие — то, чего нет, но когда-то было. Так вот когда-то в Тэхёне были доверие и теплота, а теперь нет. И не заменит их секс и интимные разговоры. Цинично так думать, зато безопасно. Тэхён спускается по лестнице нарочито медленным шагом, пересекает мастерскую, все ещё кишащую людьми, сворачивает на кухню, когда видит у входа компанию курящих людей. Ему к ним нельзя, если не хочет сорваться. На кухне очень яркий свет. Холодильник распахнут, и дверца прикрывает человека, стоящего за ней. Юнги держит подмышкой книгу и жуёт сельдерей. Отламывает часть и молча протягивает Тэхёну. Тэхён ненавидит этот вкус, но тем лучше, перебьёт желание курить. Они стоят так в абсолютном молчании несколько минут. — Ты знал, что у меня в доме всего три двери? Входная, моя комната и ванная. В комфортабельных домах двери помогают сохранить тепло в помещении. Они выступают в роли защиты от сквозняков и посторонних шумов, а также способны скрыть то, что происходит в комнате. Юнги говорит просто и доступно, позволяя собеседнику быстро понять к чему он ведёт. — Но в этом доме во время перепланировки я снял все лишние двери как раз ради лучшей циркуляции воздуха. Вентиляция здесь сделана крайне неумело и недальновидно. Рассказывал я тебе об этом? Тэхён ощущает лишь отголоски смущения, больше раздражения смешанного с неловкостью. — Нет, вряд ли, — говорит он, закидывая в рот последний кусочек сельдерея. — Ну, теперь ты в курсе. Очень сложно не представлять какой момент и сколько увидел Юнги. — Ещё хочешь? — Юнги достаёт ещё пучок стеблей. Тэхён с отвращением отказывается. Ни пить, ни курить, ни даже жить больше не охота. — Если когда-нибудь захочешь рассказать мне… — Юнги, нет. — Я же благодарный собеседник, а могу и только слушателем быть. Или если хочешь, напиши мне, я читателем побуду. — Нет, ты вряд ли читатель. — Это? — он вертит в руках книгу. Обёрточную бумагу снять не торопится, но пытается что-то разглядеть сквозь неё. — Это я не читаю из идеологических соображений, поскольку убеждён, что всю качественную литературу прочёл ещё в университете. А то, что сегодня называют «эпохой нового Ренессанса», не любопытно для меня настолько, чтобы всерьёз изучать. И так как ты главный амбассадор художественной литературы в моей жизни, то на тебе и лежит ответственность за моё просвещение. — Да как тебя просветишь, если ты не читаешь? — Я не читаю, потому что тебе всегда так не терпится обсудить, что ты и сюжет, и героев, и развязку перескажешь. И зачастую, сделаешь историю куда интереснее, чем она есть на самом деле. — Я уже и не помню, когда такое в последний раз было. — Вот и делай выводы. Получается, долго ничем не подпитанная близость, остывает, а не исчезает совсем. В общественном сознании живуч стереотип о том, что настоящая дружба и настоящая любовь преодолеет все испытания будь то расстояние, долгая разлука, стагнация. И клише романтично до тех пор, пока не становится ясно, что отношения, за которые люди так упорно борются, давно мертвы. Из всех близких друзей Юнги тот, с кем у Тэхёна самая большая пропасть и в социальном статусе, и в экономическом. Всё, на чём строился фундамент их отношений, это пути и способы, благодаря которым они добьются успеха. Тогда, кстати, и не приходило в голову вопроса: «а что вообще этот успех такое лично для меня?». И Тэхён постоянно преуменьшает болезненность этой темы, в то время как другие люди вообще не видят в этом проблемы. А теперь ещё и Чонгук. Ясно, что с ним и пытаться не стоит, исходя из всё тех же тривиальных причин. Его общество удовлетворяет, а Тэхёна переламывает. Один прочно стоит на ногах, а другому нигде нет места. Уйти после такой искренней просьбы остаться очень трусливо и некрасиво. Тэхёну грустно, что пришлось это сделать, и страшно, что потом придётся жалеть. Видимо, Юнги улавливает какие-то из его эмоций, поэтому говорит, что Тэхён может пойти прилечь где-нибудь наверху и остаться до утра. Тэхён оставаться не хочет, несмотря на то, что устал, хочет помыться и избавиться от привкуса сельдерея во рту. Не так он планировал провести этот вечер. Минут пятнадцать Тэхён моет руки и лицо, используя раковину на кухне. Юнги оставляет его наедине со своими мыслями, добавляя напоследок, что он может угощаться всем, что найдёт в холодильнике. Напряжение от случившегося наверху приходит порциями, эмоции накрывают запоздало, их уже не выразить действием или жестом. Чего бы Чонгук не хотел добиться, у него вышло. Но это всё равно не победа, поскольку он нашёл подход, который сработал бы, если бы Тэхён искал себе мужчину. А он не ищет. Собирается жить без второй половины, спутника или любви всей жизни в лице одного единственного человека. Любви в нём или хватит на всех, или не хватит даже на кого-то одного. К Чонгуку достаточно чувств, чтобы было больно причинять ему боль. Тэхён возвращается в мастерскую отчасти взбодрившимся. Толпа двигается совсем не организованно, в игры больше никто не играет. Чимина выделяет тяжёлый, режущий взгляд. Он не сводит с Тэхёна глаз, пока стоящий спиной Чонгук что-то рассказывает ему на ухо, перекрикивая громкую музыку. Тэхён не знает, как ему поступить, но видит, что Чимин знает, что он сейчас сделает. Тэхён уйдёт, потому что так решить проблему проще всего, Тэхён на пушечный выстрел не подойдёт к Чонгуку, потому что Чонгук – это сложно и непредсказуемо. Тэхён сделает вид, что ничего не было, даже если есть люди, которые точно знают, что всё было. Тэхён чувствует чужие обвинения ещё до того, как ему их предъявили. И вот эта напускная проницательность Чимина выводит его из себя. А эмоции и действия наконец синхронизируются. Тэхён аккуратно обходит девушек и парней, игнорирует сигналы, которые предают ему глаза Чимина, и уверенно подходит. Чонгук замечает его в последний момент, меняется в лице, но ничего не успевает сделать. Тэхён обнимает его за талию, оттесняя от Чимина. От Чонгука чертовски приятно пахнет, кажется, что ещё ярче и насыщеннее, чем когда они были наверху. Он перехватывает руки и всячески пытается показать, что ему эти объятия не нравятся. Но Тэхён тоже умеет применять силу. Они не уходят далеко, остаются в пределах видимости своих друзей. Застывают в нелепых полу объятиях. Тэхён мог бы устроить шоу. Чонгук это осознаёт, напряжённо всматриваясь в лицо Тэхёна. А Тэхён всматривается в ответ и успокаивается от вида настороженных чёрных глаз, скульптурно очерченных скул, чуть припухших влажных губ. Чонгук красивый, и его красота завораживает. Он мог бы вскружить голову половине присутствующих людей, но привязался почему-то к Тэхёну. К камню. Мальчику с камнем на шее нужна психологическая помощь и избавление, а не экскурсия на мост «Золотые ворота», прыжок с которого в 98% случаев заканчивается смертью. — Отпусти, а то подумаю, что ты меня жалеешь. Тэхён даёт себе мысленный подзатыльник за то, что вынудил Чонгука заговорить первым. — Как ты думаешь, почему я тебя поцеловал? Чонгук хмурится и в недоверии качает головой. — Ты меня не целовал. — Сегодня – нет. Напоминать о каком именно поцелуе идёт речь нет необходимости. Между ними мгновенно вспыхнуло. Тэхён не мог оторвать взгляда от нового знакомого Хосока. И дело было не только во внешней привлекательности, но и способности себя держать. Чонгук беззастенчиво глушил шоты, прикрывал рот, когда смеялся, а заметив чужой интерес, смутился. Тэхёну, уставшему от циничного, потребительского отношения и к себе, и к людям, большего было и не надо. — Что это вообще за вопрос: «почему ты меня поцеловал?». Меня не волнуют причины. Ты это сделал – ты несёшь ответственность. Последнее относилось явно не только на счёт того поцелуя. — Тебе всё равно почему? — Всё равно. Чонгук скрещивает руки на груди, отгораживаясь от объятий человека, который его не хочет. — Если это не то, что ты хочешь услышать, то что мне сказать, чтобы ты простил меня за то, что мы ведём этот разговор среди толпы, а не уединившись где-нибудь вдвоём? — Я похож на суфлёра? — Ты больше похож на человека, который знает, чего хочет, и привык брать это, так как мир всегда был с ним щедр. — Таким ты меня видишь? Беру что хочу? Тэхён замирает в молчаливом согласии и концентрируется на своих чувствах. Было бы неплохо разобраться в них сейчас, а не тогда, когда станет поздно. — То, что произошло наверху. Взял ли я то, что ты не хотел отдавать? Боль в голосе звучит открыто. Чонгук отстраняется и смотрит глазами, полными сожаления. Тэхён вцепляется в его футболку, чувствуя нарастающий в чужом теле ужас. Нельзя ли вжать себя в самый маленький объём, который только возможен, чтобы вторгающиеся в тело слабость и бессилие попросту не смогли найти себе плацдарма для высадки? — Нет. Даже не думай… — Тэхён говорит уверенно и твёрдо, — Всё было взаимно. Каждый раз, когда ты со мной, я чувствую взаимность, не всегда понимая на какие именно чувства я отвечаю. Или ты отвечаешь на что-то, исходящее от меня. Могу только догадываться, что это может быть. Я как сломанный приёмник – слова, чувства, эмоции доходят до меня с опозданием или в таком искажённом виде, что проще их игнорировать, чем принимать. У Чонгука дрожат руки. Он держит их у Тэхёна на предплечьях и непонятно оттолкнёт или притянет. Тэхён поглаживает его талию большими пальцами и тоже не решается притянуть. Ему в спину направлены заинтересованные взгляды друзей. И это тоже отвлекает. — Если всё взаимно, то почему мы с тобой не вместе? Очень смелый вопрос. Тэхён возводит уважение к Чонгуку на ещё более высокий уровень. Но только за то, что смог произнести вслух, а не за саму сущность вопроса. Люди привыкли мыслить в категориях собственности и стремятся присваивать всё, что обладает хоть какой-то ценностью. Даже потенциальной и оправдывающейся в одном случае из десяти тысяч. Друг друга люди тоже присваивают и не всегда у них есть такое основание как «взаимность». Здесь срабатывает принцип квантовой неопределённости, так как взаимности много и мало одновременно. Всё зависит от того, кто и для чего её рассматривает. Чонгук бросится в омут с головой, если дать ему понять что взаимно. Тэхён уже понял, что он такой. Будет воспринимать чужие проблемы как свои, строить совместные планы, отдавать и брать без оглядки. Тэхёну ни за что не угнаться. — А ты думаешь взаимности достаточно для фундамента прочных отношений? С учётом ещё того, что она основана на сексуальной привлекательности. От Чонгука несёт возмущением. Громкая музыка давит на виски, и этот шум мешает думать. А с Тэхёном всегда надо думать, он слишком буквально воспринимает максиму «я мыслю, следовательно существую». Он не понимает, что не исчезает в тот момент, когда отдаётся чувствам, когда перестаёт мыслить и анализировать. Не понимает, что может стать ещё существеннее, явственнее и даже материальнее, если позволит разуму уступать эмоциям. Хотя бы иногда. Чонгука долго сбивал с толку тот факт, что то, что Тэхён говорит и то, что говорит его тело, противоречит друг другу. Даже сейчас он отказывает, мягко и в своей манере, но держит при этом крепко, и если бы Чонгук намекнул, что не против, утащил бы его в свои объятия. — Не знаю. Может, ты прав, и это совсем ничто. Но я думаю, что ты в кои-то веки упрощаешь, а не усложняешь. Разве не ты отказываешься от всего фальшивого, встречающегося на твоём пути? Ты жертвуешь карьерой и именем, но не продаёшь совести. Я был так глубоко тронут и так впечатлён тем, что есть такой человек, который поступает честно, действует рационально и утверждает, что дважды два равно четыре, а не пять, хотя модно и выгодно отвечать пять. Другие даже не осудят, им ведь и самим приходилось через это проходить. Мне приходилось и, Тэхён, несмотря на все кажущиеся различия между нами, пора бы тебе признать, что я из того же теста что и ты. Я просто мыслю по-другому. — Романтизируешь меня. Как глупо. — А я никогда и не утверждал, что я не глупый. — Да вот только что. «Если мы с тобой из одного теста». Чонгук наклоняется ближе, чтобы слышать, а не читать по губам каждое второе слово. Лучше бы вести этот разговор в тишине и с глазу на глаз, но Тэхён опасается каких-то вещей, которые Чонгук ощущает, но не понимает. — И я не жертвовал ничем, — Тэхён аккуратно перемещает руки на спину, бережно поглаживает и, кажется, сам этого не осознаёт, — Я не преодолел тех препятствий, что мне выпали, и здорово разочаровался в мире взрослых людей, никому ничего не доказал, оказался несостоятельным и незрелым. И теперь в ловушке, потому что не вписываюсь ни в один шаблон, а новый придумать не могу. — Лучше бы ты романтизировал вместо того, чтобы обесценивать. — Смотри, какие мы разные. — Смотри, какие мы смелые. — Почему? — Потому что оба повышаем ставки. — Да? И что следующее ты поставишь? Чонгук приподнимает бровь и усмехается так, как умеет только он: нагло и невинно одновременно. Тэхён предугадывает ответ, считывает по глазам, по выражению лица, по позе. И вдруг отчётливо думает мысль, которую чувствовал уже, кажется, целую вечность: «я хочу с ним трахаться». — Любовь. Конечно же, я поставлю любовь. — Проиграешь. — Может быть. Но буду знать, что сделал всё, что мог. — У тебя совсем отсутствует инстинкт самосохранения? — Скорее наоборот. Я очень хочу быть живым, а без любви это невозможно. — Тебе рассказать в каком веке придумали любовь? Сомневаюсь, что до эпохи Возрождения люди были неживыми. — Ты любил когда-нибудь? — Чонгук, ты всё портишь. Не переходи на личности. — Я всю эту беседу веду от своей личности. Всё, что я сказал, было обо мне и о тебе, а не об абстрактных людях, которые испытывают друг к другу абстрактные чувства. — Это некомфортно. — А как комфортно? Объясняться друг с другом завуалированно? — Не бить в лоб. — Прости. И объясни, пожалуйста, о чём мы тут с тобой разговариваем? Веришь или нет, но это очень напрягает наших друзей. Тэхён подавляет желание развернуться и проверить кто и как на них смотрит. Их любопытство можно понять, не каждый день они с Чонгуком обнимаются посреди толпы и о чём-то возбуждённо переговариваются. — Ни о чём, наверное. Ты не понимаешь, что я имею в виду. — Очень даже понимаю. — Не похоже. — Просто я не согласен. — Ну с этим ничего не поделаешь. Я не верю в любовь, ненавижу людей, боюсь будущего и не ищу отношений. Хотел честно и без прикрас – получай. Тэхён хочет зажмуриться и переждать, не хочет видеть, какое впечатление произвели на Чонгука его слова. — У тебя депрессия? — после короткого молчания спрашивает Чонгук. И эта весьма правдоподобное предположение, но Тэхён качает головой. — У меня врождённое одиночество. Чонгук тяжело вздыхает, смотрит с болью и тянется руками за шею, обнимает нежно, утешая и делясь теплом. Они стоят так в течение нескольких минут. Чонгук отстраняется первым. — Знаешь, я где-то однажды прочёл, что одиночество – это не голод, не жажда и не болезнь; оно не фатально. Его не обязательно прекращать. Мне кажется, это то, что ты выбрал, то, что хочешь выбрать. И если это так, то я бессилен, поскольку глупо было бы предлагать тебе разделить одиночество на двоих. Тебе тогда будет мало. На контрасте нежных, лёгких объятий слова звучат очень жестоко. — Если ты это понимаешь, то к чему так неистово домогаешься? — Потому что хочу тебя. Потому что знаю, чего ты стоишь. Ох, уж этот оголтелый капитализм с его ценами, но не ценностью. Тэхён усмехается. — Кажется, я уже дал тебе то, чего ты хотел. — Мне недостаточно. И не ври, что тебе не хочется большего. Я лишь показал тебе, как всё может быть. Было хорошо, но может лучше. — О, Чонгук, меняй схему. Эта нерабочая. Я бы скорее решился трахнуться с тобой, пока ты изображал интеллектуала и нагромождал теории обо мне, чем когда ты распинаешься в ловкости доводить до оргазма. Мне это неинтересно. У Чонгука на лице недоумение сменяется на безликое, самоуверенное превосходство. Он сдерживается эмоционально, но отпрянул физически. А Тэхён уже заведён, не уследил, и оливкой в бокал с коктейлем добавляет: — Я целовался с другими людьми. Я всегда целуюсь, а когда у меня был пирсинг в языке, я делал это чаще и больше. С удовольствием, Чонгук. Чонгук закусывает губы. В глазах обида, от которой радужки темнеют до непроницаемо чёрного. Тэхёну не жалко, ему кажется, что его всё это время обманывали и водили за нос. Это он напредставлял себе бог знает чего, а Чонгук просто его хочет. Испытывает сексуальный интерес, который в свою очередь вызывает у Тэхёна отвращение. В том смысле, что ему известно, как происходит секс, и он на основе своего индивидуального опыта готов сказать, что удовольствия ему доставляли мало. Немногие не теряют энтузиазма довести до оргазма человека, которому чтобы его получить нужно духовное, эмоциональное и даже некое метафизическое слияние с другим человеком. А мозг — его эрогенная зона. — Тебе так страшно, что мне даже больно, — голос Чонгука звучит усталостью женщины, родившей мёртвого ребёнка, — Я не буду отвечать ударом на удар, но и второй щеки не подставлю. Тем более когда недостоин твоего поцелуя. Приходи, когда наберёшься смелости, и расскажи, как тебя любить, если сам это знаешь. А я пойду к Чимину и скажу ему, что ты дитя именно этой эпохи и презираешь меня за то, что я тоже. О том, что слов обратно не забрать писаны повести, поэмы, романы. Тэхён сожаление засовывает поглубже, Чонгука отпускает с миром и с мыслью: «со мной он всё равно был бы несчастен».