эпоха одного разговора

Листья падают прямо под ноги, бросаются, как люди под колёса машин. Тэхён поленился взять перчатки, пальцы уже не слушаются, от встречного ветра сбивается дыхание. Вокруг ни одной живой души, но дорога известна наизусть. Когда-то он точно так же шёл в другое место, не ради того, чтобы навестить, а ради того чтобы попросить приюта и согреться. Взамен планировал предложить всё, чем мог бы быть полезен. Полгода он спал на матрасе, брошенном у батареи на кухне, мыл посуду и брался за любую работу, где согласны были платить студенту. Денег всё равно не хватало, от усталости ломило плечи и колени, вес стремительно пропадал, хотя голодным Тэхён не был. И несчастным тоже не был. Во-первых, потому что Хосок всегда был рядом, во-вторых, миссис Гэ, которая и приютила их обоих, не делая разницы между своим племянником и чужим ребёнком. Матрас, на котором спал Хосок, был брошен у батареи во второй жилой комнате. Места едва хватало, чтобы не сталкиваться друг с другом. Но миссис Гэ это не беспокоило. Она курила в промышленных масштабах, казалось, ей под силу задымить целую улицу, читала книги, газеты, журналы, инструкции от всего, что попадалось на глаза, и листала туда-сюда свои альбомы. Не все фото были в цвете. Тэхён не совал нос, хотя любопытно очень даже было. Но нельзя не уважать человека и его секреты, если он уважает тебя и не спрашивает, как ты докатился до жизни такой. Тэхён с его неуёмной тягой к познанию многое от неё взял. Если миссис Гэ говорит, что острый перец лечит разбитое сердце, значит так и есть. Её не пугало одиночество, скорее она выбирала его сама, не желая принадлежать другим людям. Гораздо позже, листая её фотоальбомы, Тэхён узнал, что лишившись единственного человека, с которым она могла бы провести жизнь, миссис Гэ не выбрала никого другого. У неё даже друзей не было и не похоже, чтобы она из-за этого страдала. Но как-то вечером они вдвоём курили на кухне, дожидаясь возвращения Хосока, на улице шёл дождь, в квартире пахло сыростью, а не свежестью. Миссис Гэ долго разглядывала профиль Тэхёна, а он от усталости и изнеможения никак не реагировал, лицо застыло печальной маской. — В следующей жизни родись моим сыном. Мальчик, прятавшийся под бронёй из наносного, по ошибке присвоенного, тяжёлого, но надёжного, зажмурился, но всё равно намочил щёки. А Тэхён устало покачал головой. — Я больше не хочу рождаться. Солнце едва встало, а мир всё равно оставался серым. Тэхён не позволял себе вспоминать слишком многое, предпочитая сосредотачиваться на реальной действительности. Но бывали дни, когда все мысли сводились к одной и той же точке. На первый взгляд казалось, она нанесена куда-то на карту, нарисована на листе бумаги, а на самом деле она была сквозной дырой, бездонным колодцем, жаждущим быть наполненным. Ничто материальное: еда, алкоголь, никотин этой жажды не унимает. Никогда. Но Тэхён продолжает обманываться и считать свою неудовлетворённость следствием того, что однообразно питается, мало пьёт и какое-то время вообще не курит. Жаждет внимания к себе, но отказывается унижать себя просьбами об этом. Тем более теперь, когда Чонгук двигается дальше. Он не пропускает общих сборищ, приводит с собой новых людей, очаровывает их и всех, с кем взаимодействует. А ещё выглядит непозволительно привлекательным. Меняет рубашки и футболки на водолазки и брюки, подчёркивая стройность, гибкость и силу своего тела. Тэхён смотрит с того расстояния, на которое оттолкнул. — Любуешься? — Чимин толкает плечом, нагло врываясь в зону комфорта. Он и раньше не церемонился, а теперь вызывающе фамильярен, когда дело касается Тэхёна. А Тэхён так очевиден, что подсмотри за ним не Чимин, а кто-нибудь другой, он бы смутился. Чимин в тот вечер много кривлялся и издевался, на ощупь пытаясь определить, что выведет его из себя. Тэхён весь вечер держится на периферии, следит издалека и даже не старается сделать вид, что это не так. Чонгука видно в профиль, он что-то рассказывает, активно жестикулируя, и сам же смеётся. — У него прекрасный смех. Тэхён чувствует, как Чимин рядом с ним тяжело вздыхает. Абсолютно безнадёжно. — А он знает, что ты так думаешь? — Чимин презирает трусость и ненавидит манипуляции. Если бы не знал, что эти двое уже говорили с глазу на глаз и даже судя по всему признались в своих желаниях, решил бы, что нужно столкнуть их лбами и заставить поговорить. Удивительно, как разговоры в их случае делают всё только хуже. — Если ты ищешь ум и красоту, но при этом отвергаешь Чонгука, то ты чертовски непоследователен. Или не наблюдателен, или не умён. Хотя активно демонстрируешь обратное. Знаешь, почему Чонгук создаёт одежду? Потому что это его способ служить. Его способ отдавать и обмениваться с миром энергией. Он умён не потому, что начитан или насмотрен, у него нет учёных степеней, но он осмысливает всё, что видит, всё, что с ним происходит, и то, до чего он додумывается, поражает. Он всегда в поиске и в движении, а ты в стагнации. Хотя оба вы боитесь одних и тех же вещей. И хотите одного. Поэтому мне непонятно, что такого должен сделать человек, чтобы ты его полюбил? Тэхён выдерживает с десяток секунд напряжённого взгляда Чимина. Да, у него щемит в душе, да, хочется быть ближе, но даже от одной мысли о том, чтобы подойти и заговорить, слабеют ноги. Страх крепко держит за горло, а вынужденное противостояние лишает последних сил. То, что это именно противостояние, Тэхён понял совсем недавно, а потому очень осторожен с этой мыслью. Чтобы откликнуться на желания Чонгука, нужно пересмотреть какую-то истину о себе самом и при этом не лгать. Рядом с Чонгуком надо быть слабым. Рядом с Чонгуком можно быть слабым. Как выбрать верно? Выбор ли это вообще или признание себе в том, каков ты есть на самом деле, даже если годами выживал исключительно собственными силами. И как быть равным партнёру, если он социально и экономически успешен, а ты нет? Если он реализован, а ты нет и вероятно не будешь? Если он открыт миру, а ты за семью замками прячешь и своё сердце и свой ум? Очень несправедливо предлагать себя в партнёры человеку, которому тебе нечего дать. Может быть, какое-то время будет достаточно секса, но Тэхёну недостаточно уже. Чонгук это почувствовал безошибочно, но решил почему-то, что дело в количестве и качестве. А Тэхёна это задело настолько, что они больше друг с другом не разговаривают. Чимин демонстративно цокает языком, переминается с ноги на ногу, на нём сегодня кожаные брюки-клёш, сидят как влитые. — Я тебя сейчас обниму, — аромат его парфюма вынуждает задержать дыхание, — И позволю себе дать совет: иди и скажи ему, что ты его хочешь, потому что из-за тебя уровень сексуальной энергии в этом помещении зашкаливает. — Нихуя подобного, — Тэхён быстро выпутывается из объятий. Вечер пролетает стремительно, несмотря на то, что Тэхён большую часть времени молча стоит то рядом с Чимином, то рядом с Хосоком. Жизнь приобретает упорядоченный и размеренный темп. Становится легче просыпаться и засыпать, откуда-то приходит вдохновение, чтобы что-то сделать. Тэхён в тот же день записывается на пирсинг языка, а после три дня ни с кем не разговаривает. Он быстро проходит сквозь ворота с приветствующей надписью, а затем долго бродит среди однообразных, по линеечке выставленных памятников. Со стороны может показаться, что бродит он бессистемно, но на самом деле он точно знает, куда идёт. Ван Гог однажды написал брату: «Вполне вероятно, что холера, сифилис, чахотка, рак суть не что иное, как небесные средства передвижения, играющие ту же роль, что пароходы, омнибусы и поезда на земле. А естественная смерть от старости равнозначна пешему способу передвижения». Миссис Гэ добралась до небес с помощью рака лёгких. У Хосока был билет, но он пропустил рейс. Тэхён устраивается спиной к надгробию, камень резко обжигает скопившимся за ночь холодом. А уже к обеду солнце начинает припекать, и Тэхён снимает куртку. Когда-то очень давно они с Хосоком пообещали приходить и танцевать на этой могиле. Во имя молодости и жизни, хотели примириться со страхом смерти. Но вышло так, что сегодня Тэхён здесь один, наушники на месте и даже плейлист готов, но всё внутри молчит и не отзывается. Если бы можно было собрать людей, заплатить женщинам за то, чтобы они точно рыбы на сковородке плясали и кричали. В раю по этому случаю разрешили бы закурить, и миссис Гэ, если она там, благословила бы их всех. Ну а в аду пляшут похлеще по поводу и без. Одному не танцуется и не пьётся. Тэхён блуждает где-то в своих размышлениях, изредка меняя позу, и не замечает наплыва сумерек и тумана. Холодно становится резко. Тело сковано по рукам и ногам. Деревья обступают кругом, ночные стражники этого места, – уходи, если считаешь себя живым. Тёмный силуэт заметен издалека, человек двигается от надгробия к надгробию как змейка на кнопочном телефоне, и увеличивается с каждым новым именем. Тэхёну хочется, чтобы этот человек пришёл за ним. Немного страшно вот так ждать и надеяться, и он никогда не признается себе в том, что в этот момент ждал и хотел видеть только Чонгука. Чонгук практически проходит мимо, делает два шага назад и останавливается. Облегчение читается на лицах обоих. Тэхён несмело улыбается, а Чонгук поджимает губы и хмурит брови. Он бессознательно куда-то шёл, а теперь вот пришёл, и оказалось, что это совсем не то, чего он хотел. — Ты можешь подумать, что я не гордый, раз снова к тебе пришёл. Но я сразу хочу обозначить, что я здесь, потому что о тебе беспокоятся наши друзья. — А ты не беспокоишься? — после долгого молчания вопрос звучит слишком громко, неуместно весомо. — А я позвонил Хосоку, чтобы узнать, как тебя найти. — Ты меня нашёл, но выглядишь так, словно хотел найти вовсе не меня. — Не начинай. Пожалуйста. Тэхён подтягивает колени к груди и кладёт на них подбородок. Чонгук переминается с ноги на ногу, потом снимает свой рюкзак и садится на него. Они молчат, глядя в разные стороны. И Тэхёну вдруг хочется расплакаться. И он злится и на себя и на Чонгука из-за того, что рядом с ним способен столько всего чувствовать. Чонгук устало вздыхает, выуживает термос из рюкзака, крошечный совсем, управляется с ним и суёт Тэхёну в руки дымящуюся кружку. Тэхён принимает и улыбается так ярко, как только может. Он в компании двух людей, которые проявляли к нему заботу даже тогда, когда он был её совсем недостоин. — Спасибо, — Тэхён делает обжигающе горячий глоток, — Вкусно. Чонгук молча кивает и принимается разглядывать что-то вдали. Нет сомнений в том, что он правда приехал по просьбе Хосока, даже если сам не хотел. Он верен тем, кого любит. Это восхищает, как и то как быстро люди начинают ему доверять. — Так какие ещё из моих секретов выдал тебе Хосок? Чонгук цокает языком и выглядит так, словно его раздражает даже звук голоса Тэхёна. — Твои секреты выдаёт только Чимин. Тэхён ухмыляется, не позволяя взволнованности отобразиться на лице. Не то что бы он что-то рассказывал Чимину, но тот проницателен как ходячий рентгеновский аппарат. Чонгук недолго наблюдает за выражением лица Тэхёна, вопросов не дожидается. — Отчасти я ещё по этому здесь. — Вряд ли я скажу тебе что-то новое. — Не скажешь, но я сам увижу. — Что? Что мне нравится отвергать людей, а потом страдать, когда они переключаются на кого-то другого? — Ты не мазохист. — Сомневаюсь. — И я не хочу больше делать вид, что не понимаю тебя. — Но ты и правда не понимаешь. Чонгук подносит к лицу свои руки, согреть дыханием. На минуту задумывается. — Я думаю, — говорит он в итоге, — Что я тебя не достоин. Не потому что я хуже, дело вообще не в этих категориях. Просто на каком-то глубинном уровне ты понимаешь, что я для тебя опасен. Не знаю, в каком смысле, но чувствую, что оно так. Не осуждай за это, но я доверяю своим чувствам. Так вот я – твоё «нет». — Ты ошибаешься. — И ты меня боишься. Я впервые такое ощущаю, ведь я не сделаю тебе ничего плохого, я ничем не угрожаю и, мне кажется, даже не выгляжу опасным. Я подумал, что может, у тебя травма, и поспрашивал парней. Они отрицают, а Хосок говорит, что ты и от него морозился долгое время. Но со мной у тебя всё равно всё совершенно иначе. Я понимаю тебя, но не знаю, как помочь. — Держись от меня подальше? — Тэхён прячет лицо за кружкой, что держит обеими руками. — Я и так. Только тебе от этого не легче. — Чимин преувеличил. — Боюсь, он преуменьшил. Тэхёну очень нравится чужая честность и очень хочется на неё ответить. Скулы сводит от напряжения. Чонгук ждёт, но в итоге качает головой и снова говорит: — Ты как-то сказал, что я не тот, с кем ты хочешь быть. Сейчас, я на грани того, чтобы в это поверить. Исправь это, если… — он замолкает и отводит взгляд. И его уязвимость что-то делает с Тэхёном, будит в нём какую-то силу. — Мне жаль, что из-за меня ты сомневаешься в себе. Я ничего не боюсь в тебе. Ты замечательный, — Тэхён робко улыбается, — Я боюсь того, что во мне. При виде тебя мне хочется… к тебе. В твои руки, чтобы ты меня согрел и защитил. Мне невыносимо от того, что я этого хочу. Чонгук смотрит взволнованно и в его глазах расцветает нечто, из-за чего Тэхён с трудом сглатывает. Не перенесёт, если это жалость. — Из-за тебя я чувствую свою слабость и уязвимость. Не только в физическом плане. И от этого ещё хуже. Потому что это я недостоин тебя, это у меня нет ничего, что можно было бы предложить. И я даже секс не могу тебе дать, потому что он привяжет меня к тебе, даже одна мысль о том, чтобы оказаться под тобой, заставляет меня рассыпаться на кусочки. У Тэхёна иссякает запал говорить. Чонгук делает движение вперёд, собираясь то ли прикоснуться, то ли вытащить из рук кружку, но Тэхён машет нет. Отчаянно, отчаянно машет нет. Мысль о том, что он всё-таки не трус и смог произнести вслух всё то, что произнёс, ещё не утешает. Но она будет утешением. — Я боюсь, что рядом с тобой я сломаюсь. Но я восхищён тем, что ты сам это понял. И тем, что пришёл сюда поговорить, даже после того, что я тебе наговорил в последний раз. Мне стыдно. Чонгук пропускает сквозь пальцы свои волосы, дёргает раз-другой. Делает пару глубоких вдохов. Ему очень больно и очень хорошо одновременно. И пока Тэхён борется с желанием оказаться в его руках, Чонгук борется с желанием в свои руки его заполучить. — Что если ты попробуешь мне довериться? Что если я скажу, что хочу с тобой ровно тех же вещей? — Я скажу, что не удержу тебя, Чонгук. Не смогу позаботиться о тебе так, как ты того заслуживаешь. У меня нет ресурсов ни физических, ни духовных, ни материальных. Прости. — Не извиняйся за это. И ты не так меня понял. Я хочу того же, что и ты: тебя в моих руках, тебя подо мной, тебя доверяющего мне и позволяющего мне взять на себя ответственность за тебя и за нас. — Я не понимаю, как ты можешь этого хотеть. Как я буду равным? — А ты не будь. Будь собой. Позволяй мне поощрять тебя и твои желания, меняйся и расти. Ты боишься сломаться рядом со мной, но что если наоборот окрепнешь? Что если я создан для того, чтобы быть твоей опорой, а ты для того, чтобы на меня опереться? — Ты начинаешь нести романтический бред. — Что только подтверждает мою искренность. Тэхён опускает взгляд, избегая смотреть на такого открытого Чонгука. Собственное сердце, запертое на множество замков, бьётся в истерике. — Ты всё равно мне не веришь, — звучит Чонгук приглушённо. Темнота окутала их со всех сторон, — Подозреваю, что нужно не говорить с тобой, а делать с тобой. — Что делать со мной? — Всё. Я уже доказал, что хочу тебя. Хотя в какой-то момент мне показалось, что я оскорбил тебя этим. — Это не так. — Хорошо. Но я всё равно признаюсь, что хочу тебя моим мозгом, моим сердцем, моим членом. Тэхён смеётся. — Иногда из-за твоего ума мне хочется тебя касаться. — Я полностью в твоём распоряжении. Никто из них не двигается с места. Чонгук сдерживается, позволяя Тэхёну самому сделать первый шаг, самому выбрать, чего он хочет. А Тэхён замирает испуганным диким животным. Ум его всё ещё в плену, и приходится бороться с собой там, где другие люди даже не прилагают усилий. Чонгук говорит спокойным, размеренным тоном. — Ты боишься своего тела и моего тела. Мозгом боишься, отмахиваясь от всех ощущений. Впусти их в себя. Тэхён прикусывает язык, чтобы не огрызнуться. Больно ковыряться в своих страхах, больно быть слабым. — Тэхён, можно я… — Хватит говорить о том, чего боюсь я! Он не говорит больше ничего, но всё невысказанное отображается пониманием на лице Чонгука. — Я тоже боюсь, — Тэхён вопросительно приподнимает бровь, — Боюсь, что не смогу заслужить твоё доверие. Боюсь, что разочарую тебя. Боюсь, что упущу тебя тогда, когда тебя нужно будет крепко держать. Мне тоже страшно, Тэхён, но я считаю преступлением против моего сердца и духа взять и не рискнуть. Я бы понял, если бы ты не хотел со мной, и постарался бы избавить тебя от своего внимания, но я так давно чувствую, что ты тоже хочешь. Чувствую очень сильно. Подвергнуть его слова сомнению сейчас, когда они оба сидят у надгробной плиты другого человека, которого здесь давно уже нет, но отсутствие которого всё ещё ощущается, было бы очень несправедливо. — Я полагаю, — продолжает Чонгук, — что жизнь так или иначе приводит нас к выбору, от которого ты не можешь отказаться. Выбери того, кто будет причинять тебе боль. Открой душу, впусти в сердце, покажи слабые места и надейся, что выдержишь. Выбери меня, Тэхён. Просит тот, кто безумен. Тот, кто присвоит себе многомиллионный город, чтобы считать своим кого-то одного, затерянного среди этих миллионов. — У меня такое чувство, что это ты выбрал меня и всё это время со смирением переносишь всё, что я делаю. Слушаешь, что я говорю, размышляешь о том, что я говорю. Замечаешь недосказанности. Если это так, то ты ещё более удивительный человек, чем я думал. И ещё потому, что не понимаю, как в тебе уживается современная культура поверхностных взглядов и такое глубокое, архаичное понимание мира. — Тебя удивляет, что я не вижу в этом противоречий? — Меня удивляет, что ты не религиозен. — Я поклоняюсь людям. Я служу людям. Способы от века к веку разные, истина одна. — Это очень ладно спето. Уверен, что и искренне. Не уверен, что могу быть объектом твоего поклонения. — Тебя это ни к чему не обязывает. — Что даже не надо быть идеальным? Тэхён сжался в комок ещё с момента, как Чонгука увидел. Так теплее. Чонгук задевает только взглядом. Этот взгляд не требует истолкования, не подвластен времени и злобе, излучает любовь, доверие, надежду. За попытку спровоцировать, за очередной виток собственной неуверенности становится стыдно. — Если бы мог, убил бы тебя поцелуями. — Не самая плохая смерть. Но я всё-таки не могу ответить тебе взаимностью. Я так сильно принадлежу себе, что не могу принадлежать кому-то другому. А поклоняться и служить – это то, что противно моей природе. — И это меня в тебе восхищает, — Чонгук встаёт на колени, и в этом жесте столько достоинства и самоуважения, — Ты требователен к людям. Ты никому не делаешь поблажек. Но ты бросаешь курить сразу же, как узнаёшь о болезни Хосока. Принимаешь предложение о работе тогда, когда понимаешь, что не найдя партнёра, Чимин откажется от всего проекта. И ты, наконец, целуешь человека, когда узнаёшь о нём только то, что он год ни с кем не целовался. Ты так пожалел меня? Или захотел оказаться первым, когда понял, что тем вечером меня кто-нибудь да поцелует? Чонгук придвигается ближе. У Тэхёна за спиной плита с именем, которое скоро забудут. А на свете много известных имён, у которых нигде нет ни плит, ни крестов, ни насыпей из земли. — Я поцеловал тебя, потому что не мог вынести того, что никто не целовал тебя так долго, когда у тебя такая улыбка. Мне было невыносимо думать о том, что человечество выбирает автоматы, биржевые сводки, ленты соцсетей вместо того, чтобы целовать друг друга. И уж точно нельзя было не целовать тебя! Тэхён говорит громко и возмущённо. В ночи виден пар изо рта и горящие глаза напротив. Поймав взгляд Чонгука, Тэхён замирает. Понадобится много времени, чтобы научить его открываться. А пока он раздвигает ноги под поощряющие поглаживания Чонгука. Даёт ему приблизиться, обнимает за талию. Чонгук улыбается, кончиками пальцев приподнимает подбородок и смело прижимается губами к губам. — У тебя губы холодные, — шепчет и прижимается снова. Давление многообещающее, но Тэхёну надо больше. И он сразу же пугается этого, потому что если они и сейчас не понимают друг друга, то к чему были все эти слова. На сомнения времени не остаётся никакого, Чонгук отстраняется ещё раз, заглядывает в глаза. В темноте только блеск и можно различить. Он такой же, как и у звёзд над головами. А затем Тэхёна целуют неистово. Так, как целуют последнюю стрелу в колчане, чужое имя в юности нацарапанное на дереве. Целуют с силой и нежностью, целуют, наплевав на место и время. Под напором от чужого тела Тэхён наклоняется назад, зажимает Чонгука ногами и, если бы не опора позади, лёг бы и утащил его на себя. — Я не хочу останавливаться, — между вдохами говорит Тэхён и получает ещё более напористые поцелуи. А потом Чонгук смещается поцеловать в шею и остаётся там, замирая всем телом. Тэхён гладит его по спине, а сам успокоиться не может. Становится ещё холоднее. Было бы неудивительно, если бы в эту ночь пошёл первый снег. Чонгук помог Тэхёну подняться. Тело пронзают сотни иголок, и они причиняют боль возбуждённому телу Тэхёна. Они собирают вещи, подсвечивая фонариком с телефона, закидывают на плечи рюкзаки. Минуту молчат. Чонгук берёт за руку, целует её тыльную сторону. — Ты сказал, что тебе невыносимо жить в мире, где никто не целует меня. А я с тех пор, как узнал тебя, не могу смириться с тем, что никто не доставляет тебе удовольствие. И с тем, что ты уже перестал верить в то, что это возможно. — Некоторые люди рождены на этот свет не за этим. — Все рождены за этим. Просто забыли. Тэхён уверенно ведёт Чонгука за собой. Не оглядывается и рад, что никто не видит его румяных щёк. — Язык не поворачивается сказать, что это глупо. — Но ты всё-таки так думаешь. — С тобой я уже и не знаю, что думать. — И это тоже моя цель. — Чтобы я перестал думать? — Это невозможно. Я просто хочу, чтобы ты чувствовал. Мою руку в своей руке… — Это физическое ощущение. — Мою поддержку. Моё восхищение. Мою заботу. Мою любовь. Тэхён останавливается, не в силах принять, что всё это ему. Легко говорить нечто такое в темноте и в спину тому, кто даже лица твоего не видит. Эта мысль теряется под водопадом из чувств. Тэхёна обнимают со спины, ласкают как самое желанное существо на этой планете. — Выведи нас отсюда, Тэ. А потом я отвезу тебя домой. — Ко мне или к тебе? — Ко мне. Если ты хочешь. — Я хочу. В конечном итоге дело не в умении, не в знании, не в интеллекте; не в везении или невезении; но в том, чтобы предпочесть чувство и научиться чувствовать.