❄❄❄
Легкий треск костра больным эхом отдавался в ушах, заставляя непроизвольно поморщиться. Глаза еле открывались, а перед ними все плыло. Большая тень промелькнула, загораживая оранжевый свет, что-то холодное опустилось на веки, позволяя снова погрузиться в сон. Детство Шан Цинхуа сложно было назвать счастливым. Родные дети тетки росли в любви и заботе, тогда как Цинхуа бранили и били за каждый мелкий проступок: то скотину позже указанного времени покормит, то яиц или молока в избу меньше принесет. Маленький Шан не смел и слова молвить против своей «спасительницы», всегда делал то, о чем просили, спокойно выносил оскорбления и побои. Не выдержал лишь того, когда тетка в наказание сломала единственную оставшуюся от матери вещицу – заколку из белого камня, хранимую им как зеницу ока. После скандала его впервые заперли в сарае со скотиной, лишив еды на несколько дней. Никто не знает, что бы стало с бедным ребенком, если бы не еда, приносимая младшей из сестер. Зима в тот год тоже была суровой, сарай сильно продувало со всех сторон. Руки и ноги мерзли, согреться было невозможно, только в сено прятаться да подле коровы спать и приходилось. Цинхуа не хотел, чтобы его сестренке попало от тетки, поэтому никому ничего не рассказал, лишь поблагодарил девчушку, будучи с ней наедине. К семнадцати годам юноша оставался самым маленьким среди своих сверстников, девицы не приглашали его на гуляния, завидуя неописуемой красоте Цинхуа, а ребята обходили стороной, боясь, что активные игры сломают хрупкого парнишку. Все шептались у него за спиной, но никто не решался подойти. Может и к лучшему, что его сослали в лес? Теперь не будет так одиноко, больно и страшно, скоро он встретится с матушкой и даст возможность выжить всем деревенским. Что-то мокрое пару раз коснулось лица, приводя Шан Цинхуа в чувства, заставляя выставить вперед руку и коснуться чего-то мягкого и пушистого… мягкого и пушистого… Юноша резко разлепил глаза, сердце стучало как бешеное – перед ним оказался сизый волк! От страха Цинхуа попятился назад, вжимаясь в стену пещеры. Животное наклонило морду в бок, подтолкнуло в его сторону темно-красные ягоды шиповника и улеглось подле потухшего костра. Все тело парня пробрала мелкая дрожь. – Пурга, не пугай нашего гостя, – внезапный голос ужаснул Цинхуа. На пороге пещеры появился высокий молодой мужчина с черными как крыло ворона волосами, прямой переносицей и лицом, исполненным благородства, словно он был не простым крестьянином, а величественным дворянином, носителем знатной крови. Шан Цинхуа все еще держался за стены пещеры, внимательно рассматривая незнакомца. Вопреки своему грозному и холодному виду он не вызывал у юноши сильного страха. Что-то внутри подсказывало, что мужчина не навредит ему. Цинхуа не знал, откуда это чувство появилось, но слепо доверять ему он не спешил. Молодой человек настороженно, молчаливо наблюдал за тем, как незнакомец скинул возле кострища принесенные дрова и погладил волка по загривку, после чего обратил внимание на человека рядом. – Чего молчишь? Али немой? – незнакомец поправил упавшую с плеч Шана меховую накидку. – Благодари бога, что мы с Пургой проходили мимо, иначе того и гляди замерз бы в такую непогоду. Шан Цинхуа все еще словно находился во сне, плохо понимал, что происходит, продолжал испуганно смотреть то на мужчину, то на засыпающего волка. Постепенно пришло осознание того, что случилось, и паника снова захватила разум Цинхуа. – Добрый человек! – накинулся он на незнакомца, хватая обеими руками за предплечья. – Боюсь, благим поступком ты беду накликал! Ой придет по наши души старый дед Карачун, да утащит с собой не только меня, но и тебя! – Да? – незнакомец усмехнулся, усаживая обратно Шан Цинхуа, руки его потянулись в сторону потухшего костра в попытке снова возжечь огонь. – Старый дед, говоришь? Звук тресканья дров да тяжелое, все еще не пришедшее в норму дыхание юноши разбавляли воцарившуюся тишину. Шан Цинхуа не рисковал подать голоса, в голове крутилось множество вопросов. Этот человек юродивый, раз такие глупые вещи спрашивает? Али это все сон? Возможно, Цинхуа уже умер и это просто Навь – царство мертвых? – Я… я уже умер? – Шан Цинхуа, как околдованный, приложил правую руку под накидку к левой стороне груди. Он теплый, а сердце все еще бьется. – Нет. Я живой… – облегченно выдохнул, но потом до него вновь дошла реальность. – Я… Ты почему меня спас?! Ой, беда… ой, беда… – Впервые вижу, чтобы человек так жаждал собственной смерти, – хмыкнул мужчина. – Да кто тут жаждет собственной смерти?! Конечно, мне хочется жить! Вот только что уж поделать, если меня выбрали в дар Владыке Зимы? А ты… Стой, все в деревне знали про это… Ты спас меня, зная, что накличешь на всех беду? Да кто ты такой, чтобы вершить судьбу народа?! – Хочешь знать мое имя, не сказав своего? – Шан Цинхуа, – промямлил юноша себе под нос. – Можешь звать меня Мобэй, – мужчина рассматривал Цинхуа с ног до головы, довольно улыбаясь. – Мобэй Цзюнь. – Хорошо, Мобэй Цзюнь, – распробовал имя на вкус, но мгновение спустя его будто молнией поразило. – Ты! Ты же меняешь тему! Как так можно? Ты спас невесту Карачуна, служившую даром великому божеству. Так кто теперь сможет спасти жизни беззащитных людей? – Так заботишься о людях… Занятно. Вот только стоит ли это того? Они уже оплатили тебе за твое добро – отправили на верную гибель. А ты глупец, все продолжаешь их защищать? – веселый тон нового знакомого пропал, а лицо его казалось столь же холодным, как лед. Шан Цинхуа промолчал, ведь человек перед ним смотрел со всей серьезностью, прочитать что-то в его взгляде было невозможно. Волей-неволей это вызывало легкую дрожь во всем теле. Однако воцарившаяся холодная атмосфера, как и возвышающаяся вокруг мужчины ледяная аура, рассеялась так же быстро, как появилась. Мобэй приблизился к Цинхуа, чем меньше становилось расстояние между ними, тем больше смягчался его облик. Вблизи лицо Мобэя казалось еще обворожительнее. Шан Цинхуа никогда в жизни бы не забыл столь красивого человека. Неужели он из другой деревни? Пришел сюда на охоту? Насколько он храбрый, если не боится в такие морозные дни по лесу бродить в одиночестве, когда деревенские из избы, протопленной тепленькой печкой, и носа не высунут? – А ты ничего, – Мобэй держал лицо Цинхуа за подбородок и вертел его в разные стороны, внимательно рассматривая. – На их месте, я бы берег такое сокровище пуще глаза. И не моя ли ты теперь невеста, коли я нашел тебя, отогрел да привел в чувства? Слышать такое от мужчины, обворожительного мужчины, было очень смущающе. Цинхуа залился румянцем, отводя взгляд подальше от Мобэя, утыкаясь лицом в мех воротника. В руки ему протянули плошку с нагретой на огне талой водой. – Выпей, и пойдем домой, невестушка. – Если я и невеста, то только Карачуна! – наконец нашел, что сказать юноша. – Как скажешь, – как-то чересчур радостно усмехнулся Мобэй.❄❄❄
За то время, что Цинхуа пролежал без сознания в небольшой пещерке, буран стих. Однако, по словам Мобэя, попасть в деревню сейчас было невозможно. Как и ожидалось, пробыв в легкой одежде на морозе, Шан Цинхуа приболел, если он отправится в дальний путь, то сляжет сразу, как переступит порог родного дома. Все еще пребывая в приподнятом настроении, Мобэй Цзюнь уговорил юношу отправиться в его избу. Выбирая меньшую из двух зол: холодная пещера или теплая горница нового знакомого, – Цинхуа согласился, еще не подозревая того, что его покрепче укутают в меховую накидку и посадят к себе на спину, несмотря на упреки и возражения. – Коли будешь бурчать, привяжу к Пурге, пущай она тебя до дому и волочит, – страх Шан Цинхуа перед волком все еще был больше его собственной гордости, на том и порешили. К удивлению юноши, изба оказалась не так далеко, как он думал изначально, однако что-то продолжало его тревожить… Шан Цинхуа знал этот лес с самого детства: с конца весны по начало осени здесь собирал грибы и ягоды, позже, до наступления заморозков, рубил дрова на зиму. Однако никогда не видел в нем подобной одинокой избушки. Молодого человека опустили на землю, давая возможность привести внешний вид в порядок и немного осмотреться. Ощупав сруб дерева, Цинхуа поморщился: – Она всегда здесь была? Точно не Бабы Яги избушка? – Ты просто ее домишко не видал, такое за три версты обходить будешь, – в голосе Мобэй Цзюня, бурчащего больше себе под нос, слышались нотки недовольства. Отставший от двух мужчин на полпути волк незаметно вернулся. Пурга прижалась к ногам Цинхуа, мягко потерлась мордой, в очередной раз пугая юношу, который в сию же минуту вскочил обратно на спину Мобэя. – Она т-тоже пойдет в горницу? – А что ежели пойдет? Всю дорогу кричал, что пойдешь своими двумя, а теперь сам на меня лезешь? Вот такой у тебя нрав, женушка? – поправив навалившийся на него груз, Мобэй Цзюнь постучал Шана по мягкому месту, вызывая недовольный возглас сверху, улыбнулся и направился в избу. На первый взгляд по убранству казалось, что горницей давно не пользовались: где-то висела паутина, где-то пыль скопилась, было холодно, так как какое-то время не топили. Домик не казался тем местом для постоянного проживания, скорее изба была охотничья. Сени Цинхуа разглядеть не успел из-за темноты, здесь же его усадили на скамью, давая возможность отдохнуть. Мобэй не долго провозился с лучиной, разжигая огонь в печи, поставил ту на подставку и повернулся к юноше. – Дров в запасах почти не осталось, нужно сходить нарубить. А ты, – обратился он к юноше, вручая кочергу, – посиди немного, погрейся да за печкой присмотри, чтобы дым не пошел в избу. Мы с Пургой скоро вернемся, так что не балуй, женушка, пока твой муженек за дровами ходит. – Ты! Никакая я тебе не женушка! Сколько раз повторять! – на это Цинхуа наградили лишь довольной ухмылкой и громко закрытой дверью. Избушка стояла в лесу, вряд ли Мобэй отправиться за дровами сильно далеко. Просто сидеть надоедало с каждой минутой все больше и больше, Шан Цинхуа не находил себе места. Новый знакомый уже долгое время не возвращался, а живот начинал урчать, требуя что-нибудь кроме ягод шиповника. Откинув всякие предрассудки, Шан Цинхуа, словно хозяйка избы, поскреб по сусекам и нашел немного ржаной муки на хлеб, овса на кашу да небольшой закупоренный кувшин хмельного меда, спрятанный под дальней лавкой. Выпечка хлеба требовала тщательной подготовки. Вспомнив наставление тетки для своих дочек, Цинхуа начал повторять их действия: муку просеял через сито, позволяя ей «надышаться», замесил ее с квасной гущей и дал совсем немного настояться, переходя к приготовлению овсяной каши. Здесь уже юноша действовал по своему усмотрению: сгреб в горшок все зерна, залил водой, да с помощью хвата в печь поставил. В избе становилось жарко, пришлось собрать длинные волосы с помощью ленты, завязав их повыше, чтобы не лезли в лицо. Закатав рукава рубахи, Шан Цинхуа вернулся к тесту, аккуратно придавая ему форму, прочитал молитву на здоровье деревенских и отправил свое творение в печь, попутно напевая что-то себе под нос. Мобэя все еще не было, а за окном наступала глубокая ночь. Юноша невольно занервничал, испугался за нового знакомого. Что если Карачун и вправду пришел по его душу? Если так, то дальше он и за деревенскими пойдет? Может, Карачун не будет просто так злиться. А если все-таки будет? Мысли Цинхуа становились все чернее и чернее. Мобэй так неохотно говорил с ним о Карачуне, точно беду на себя накликал! – Типун тебе на язык, – отругал сам себя. Отгоняя темные мысли, Цинхуа принялся за уборку, чихая от каждого взмаха веника. Эти действия помогли успокоиться и вернуть приподнятое настроение. – Вот это я невесту отхватил, драгоценный камень, который днем с огнем не сыщешь. И песни поет, и чистоту наводит, да готовить умеет, – из-за неожиданности Шан Цинхуа почти уронил горячий хлеб, хватая того руками и обжигаясь. – Черт тебя побери! Юноша активно тряс руками в попытке остудить их. До его головы уже дошла мысль засунуть обожженные пальцы в рот, когда Мобэй, ни с того ни с сего появившийся всего в шаге перед ним, перехватил его руки. Шан Цинхуа, будто околдованный, наблюдал, как мужчина аккуратно прикладывает его ладони к своим щекам. Он совсем опешил, из-за чего не сразу заметил, как от прикосновения к бледной коже на лице Мобэя по рукам прошелся приятный холодок, добиравшийся будто до самого сердца, которое сейчас в ушах отдавалась громким: бам, бам, бам! А потом Шан Цинхуа посмотрел в ясно-голубые глаза спасителя. По его взгляду невозможно было понять, о чем он думает, но складывалось ощущение, что его разглядывают с какой-то… нежностью? От своих же мыслей стало стыдно, лицо Цинхуа тут же вспыхнуло. Чувствуя, как горят его щеки, он скорее отвернулся, но руки не забрал. Послышался смешок со стороны Мобэя. – П-присаживайся есть. Все уже готово… – негромко проговорил юноша, когда хозяин избы сам аккуратно оторвал от своего лица маленькие ладони Шан Цинхуа. Шан Цинхуа, так и не поднимая взгляда на нового знакомого, освободившимися руками поправил сарафан, возвращаясь к печке. Только сейчас он вспомнил о своем внешнем виде. Он же все еще ходит в женском свадебном наряде! Стыд-то какой… Остановившись на том, что сейчас ему нечего выбирать, и смирившись с образом, Шан Цинхуа забрал с печки хлеб с кашей. Усевшись за стол, Мобэй Цзюнь сразу обнаружил запрятанный некогда мед, открыл кувшин да залил добрую порцию хмельного напитка в рот, довольно причмокивая. Тайно наблюдающему за каждым действием нового знакомого Шан Цинхуа вдруг пришло сравнение: Мобэй с медом вел себя будто медвежонок, что только-только вышел из спячки и вдруг обнаружил свое любимое лакомство. Но теперь, когда приготовленная с таким трудом и любовью еда оказалась на столе и хозяин дома с таким интересом и одновременно недоверием рассматривал ее, Шан Цинхуа естественно чуть-чуть обиделся. Но только чуть-чуть. – Не смотри так. Пришлось готовить из того, что было в избе… Так что ешь то, что дают, ежели с голоду помереть не хочешь. Вообще не понимаю, как ты тут проживал, пока охотился. Может, тебе жена с детьми еду с собой собирали? – Шан Цинхуа уже уселся на противоположную сторону стола. Дабы не показывать настоящие эмоции юноша не поднимал глаз на собеседника. – Ась? – сначала Мобэй подавился хлебом от удивительных выводов Шан Цинхуа, но быстро раскусил интерес к его личной жизни. – Переживаешь, что я найду кого-то тебе на замену, женушка? – Кто сказал, что я про себя, – буркнул Шан, ковыряясь в каше. – Я живу один, только Пурга компанию составляет, – тон голоса показался Цинхуа серьезным, однако верить он все равно не стал. – Да? А откуда тогда в доме одинокого мужчины женский сарафан да украшения разные на самых видных местах? – только сейчас Шан Цинхуа поднял глаза, а точнее даже вскинул самодовольно подбородок, смотря с вызовом на мужчину перед собой. Он сам не знал откуда у него в такой момент появилась смелость, и вообще, с каких это пор его так волнует этот человек, который не пропускает ни единого момента поиздеваться или выбить из колеи Шан Цинхуа? Когда они успели так сблизиться? Может в тот момент, когда Мобэй Цзюнь вез его на своей спине, и они болтали обо всем и одновременно ни о чем? Или когда Мобэй стал постоянно называть его своей женушкой? Или это вообще вызвано тем, что этот мужчина продолжал заботиться о нем, не прося ничего взамен? – Цинхуа, – строго обратился к нему Мобэй, – если я говорю, что живу один, значит так оно и есть. А тряпки, скорее всего, от этой бабки остались, пусть лес ей пропадом будет! – температура в помещении стремительно падала, Шан Цинхуа чувствовал себя неуютно. – Вокруг Бинхэ своими бедрами крутила, да как поняла, что тот с Цинцю сошелся, сразу на меня переключилась, прогонять со двора пришлось, – мужчину передернуло. – П-прости, – былую уверенность и смелость как рукой сняло. Оба на какое-то время замолчали, воцарилась неловкая тишина. Мобэй над чем-то задумался, вливая в себя очередную порцию алкоголя и подсовывая кувшин в сторону юноши. – Доедай и ложись на печке, льняное одеяло там есть. Исподнее можешь в сундуке найти… – Мобэй Цзюнь встал из-за стола, ножки стула неприятно проскрипели по деревянному полу. – А… – Шан Цинхуа в панике подскочил со стула, уставившись на спину уже развернувшегося хозяина тревожными глазами. – А ты? – Я приду позже… – Мобэй ответил, даже ни на мгновение не остановившись и не посмотрев на гостя. Дверь хлопнула. Расстроенный Цинхуа глянул на почти не тронутую в плошке кашу и брошенный ломоть хлеба. Чтобы избавиться от ненужных мыслей, он принялся следовать наказам, оставленным Мобэй Цзюнем. Кто бы мог подумать, что его нижняя рубаха будет больше маленького Шана в два раза?! На печи было тепло, раньше ему никогда не позволялось спать в столь мягком месте, тетушка разрешала расположиться лишь на лавке без какой-либо подстилки. Утомленный за день юноша, сморенный теплом и мягкостью, постепенно погружался в сон. На задворках сознания он услышал, как дверь в горницу негромко скрипнула, после чего раздались негромкие приближающиеся шаги и какое-то шуршание. Однако он уже был между навью и явью, поэтому не отреагировал. Только перед тем, как полностью провалиться в царство снов, он почувствовал, как кто-то аккуратно прилег рядом. Мобэй осторожно и мягко погладил вновь распущенные волосы Цинхуа, повернутого к нему спиной, после чего уткнулся в его макушку и нежно обнял, явно боясь потревожить. – Можешь спать спокойно, – вдруг раздался тихий спокойный голос, который сразу затерялся во мраке избы. – Карачун не тронет людей, которые преподнесли ему в этот раз достойный подарок. Карачун доволен женой…❄❄❄
В ту ночь Мобэй Цзюнь, как всегда, обходил свои владения, прежде чем заметил нечто привязанное к стволу ели. Однако останавливаться на долго не стал, лишь фыркнул при виде привычной картины. – Опять эти бестолковые деревенские за свое, очередную девку прислали. Во времена сильных морозов люди отправляли Владыке Зимы в подарок невесту. Они считали, что ему одиноко в лесу, вот и приводили к нему самую красивую девчушку, способную развлечь старика. Поверья гласили: чем больше инея за ночь на невесте образуется, тем больше она Карачуну понравилась, а значит заморозки скоро пройдут. Вот только глупые они, не знали, что нужно смотреть не на слой льда на бледном теле, а на то, забрал ли бог свой подарок. Думая, что бедолага уже померла, Мобэй был удивлен не только услышать, как та что-то бубнит, но и распознать в голосе юношу. Тут интерес взял свое, Владыка Зимы подошел ближе, но принимать дарованного не спешил, пытаясь разглядеть того через покрывала. – И правда парнишка, вот что придумали, – молвил Мобэй Цзюнь, вновь отправляясь в дорогу, но путь ему преградил верный волк, не давая сдвинуться с места. – Пурга, что не так? Волчица, обогнув его, принялась тянуть за меховую накидку в сторону юноши. Однако Мобэй Цзюнь так и не сдвинулся с места, только рассматривал во все глаза чудное поведение своей любимицы. Не получив какой-либо реакции от хозяина, Пурга вернулась к привязанному юноше и, обнюхав свадебные одеяния, принялась ластиться и скулить. – Да что ж такое, чего ты хочешь? – хозяин вновь приблизился к дереву, присел на корточки возле волчицы, поглаживая животное по загривку. Вдруг что-то в голове щелкнуло, а в голубых глазах промелькнул блеск осознания и понимания. Владыка Зимы медленно поднялся, подходя к юноше еще ближе и ошеломленно пытаясь рассмотреть лицо через покрывала, но его черты все равно не удавалось разглядеть. Он аккуратно взял кончик, все еще колеблясь: поднимать их или нет. Через мгновение ритуальная ткань сорвалась, открывая взору милого, нежного паренька. – Это и правда он?.. – выдохнул Мобэй Цзюнь, а глаза продолжали бегать, пытаясь что-то вспомнить. Множество раз Владыка Зимы издалека наблюдал за тем, как парень гулял по лесу в полном одиночестве. Не редко тот плакал, продолжая собирать ягоды, но, прежде чем вернуться в деревню, утирал горькие слезы и со счастливой улыбкой скрывался из поля зрения грозного божества. Виной всему была Пурга, которая первой замечала юношу среди деревьев. И этот раз не стал исключением. Мобэй Цзюнь никак не мог понять, чем этот человек так привлекал внимание волчицы, в обычные дни стороной обходившей деревенских жителей. Сорвав покрывала, Владыка Зимы дал свое согласие на брак с представшим перед ним юношей, для завершения обряда по всем правилам оставалось только привести невесту в дом жениха…❄❄❄
Зимнее солнце давно встало, освещая избу, но Шан Цинхуа не желал открывать глаза и вырываться из прекрасного мира грез. На душе было приятно тепло, словно все невзгоды отступили, оставляя лишь блаженство. Неохотно разлепляя веки, молодой человек удобнее устроил голову на чем-то мягком. Переведя сонный взгляд вверх, Цинхуа обнаружил внимательно рассматривающего его Мобэй Цзюня. Из-за неожиданности юноша подскочил, почти ударяясь головой об стенку, спасла лишь вовремя подставленная рука довольно улыбающегося мужчины. Положение, в котором они сейчас оказались, стало более смущающим. Из-за близости их лиц и чужой руки на его затылке, Шан Цинхуа буквально физически чувствовал прохладное дыхание Мобэя и такие же морозные прикосновения, вследствие чего окружающая атмосфера быстро из сонной превратилась в интимную. Шан Цинхуа ощутил, как горят его щеки: его сердце билось так громко и так быстро, что казалось будто в воцарившейся тишине его стук дойдет и до прекрасного мужчины рядом. Пытаясь совладать со своими эмоциями, Цинхуа напустил на себя невозмутимый вид. Однако подрагивающие ресницы и сжатое в кулачках одеяло превращали Шан Цинхуа в открытую для Мобэй Цзюня книгу. Да и если бы не тот факт, что Мобэй все это время внимательно рассматривал женушку, то, возможно, он бы смог обмануться этой маской. – Почему ты здесь? – скрывая смущение недовольством, пробормотал Шан Цинхуа. Его взгляд не находил себе места, не рискуя останавливаться на красивом лице, находящимся в опасной близости. – Это моя изба, – низкий голос с хрипотцой от недавнего пробуждения приятно ласкал уши и наводил внутри юноши большее волнение. – Н-нет, почему ты на печи? – только к этому моменту Цинхуа набрался смелости посмотреть в глаза напротив, о чем в то же мгновение пожалел. Ясно-голубые глаза гипнотизировали словно омуты. Юноша неосознанно задержал дыхание, начал тонуть в них. – А где мне еще, по-твоему, спать, женушка? – казалось, Мобэй спросил это самым что ни на есть серьезным тоном. Рот Цинхуа приоткрылся, но слова застряли в горле. Он не знал, что можно ответить на столь меткое замечание. Сбитый с толку юноша продолжал глупо во все глаза рассматривать Мобэй Цзюня. Переглядки длились совсем ничтожное время, но для Цинхуа этот момент казался вечностью. И только низкий смех со стороны мужчины и прохладная рука, что, потеряв всякий стыд, провела путь от макушки до юношеской талии, вернули его в реальность. Внутри Шан Цинхуа поднялась волна из смешанных чувств. Возмущение от того, что над ним потешаются, стыд, смущение, волнение и множество других неизвестных ему эмоций накрыли его с головой. – Нужно… – юноша дернулся, словно углем обожженный, – Нужно поесть! – не раздумывая ни секунды, он решил поскорее испариться, поэтому просто перепрыгнул через Мобэй Цзюня, соскакивая с печки и поскорее убегая к дверям. – И… И Пургу покормить! Захлопывая за собой дверь, Цинхуа вновь услышал смех Мобэя. Он выбежал на морозную прохладу, чтобы освежиться и перевести дыхание. Если бы он еще на мгновение остался один на один с этим наглым красавчиком, то не исключено, что он просто бы на месте умер от смущения! Мобэй сидел за столом, попивая хмельной мед, когда Шан Цинхуа вернулся в горницу. Он ничего не сказал, только наблюдал, как женушка отряхивает лапти, которые наспех успела надеть, сбегая. Его лицо все еще было покрыто румянцем, только в этот раз от холода, не от смущения. Маленькими шажочками, настороженно посматривая на хозяина избы, Цинхуа приблизился к печке. – Мне нужно вернуться в деревню, увидеться с семьей да посмотреть, все ли в порядке, – юноша грел замерзшие пальцы. – Ты еще не до конца окреп для такой дороги, – недовольно отозвался Мобэй перед тем, как вновь сделать глоток любимого напитка. – Мне… Мне кажется, что я уже в порядке, – Мобэй на это ничего не ответил, поэтому Шан Цинхуа продолжил. – Спасибо тебе, что помог мне. Но мне правда нужно возвращаться… – Нет, – отрезал Мобэй. Шан Цинхуа пробила мелкая дрожь, он не понимал, почему его спаситель так не любит говорить о людях их деревни или про что-то, связанное с ними. – Но почему? – только сейчас юноша повернулся всем телом к мужчине, рассматривая того, чтобы найти хоть одну подсказку на его лице. Однако выражение лица Мобэя не несло ничего, кроме отстраненного холода и безразличия. – Ты еще не окреп, – повторил Мобэй. Шан Цинхуа уже подготовил множество аргументов, почему ему нужно вернуться именно сегодня, но мужчина опередил его монолог. – Приготовь свою эту похлебку и выбери веник, а я пока баню затоплю. Не успел Шан Цинхуа опомниться, как остался один в избе. Придя в себя, он в мгновение оказался у окна. Через покрытое инеем стекло, он видел, как Мобэй Цзюнь уже принялся колоть дрова. Однако не для того, чтобы наблюдать за Мобэем, он выглянул в окно. Юноша во все глаза уставился на баню! Разве она была там раньше? Но не могла же она за ночь отстроиться? Чувствуя, как заболела его голова, Шан Цинхуа вернулся к печи. Мобэй Цзюнь сказал приготовить «свою эту похлебку». О какой именно похлебке он говорил? Неужели он так обозвал его подгорелую кашу?! К тому же, зачем готовить новую, ежели та еще со вчерашнего дня осталась?! Недовольно пыхтя, Шан Цинхуа отправился на поиски ингредиентов и, только когда открывал крышку сундука, вспомнил, что вообще-то вчера последние остатки использовал. Не успел он как следует обдумать свою мысль, как глазам представился не пустой сундук, а заполненный до краев зерном. – О? – замер юноша. – Неужели ночью принес? Он ходил вчера в деревню и ничего мне не сказал об этом?! – успел надуться, однако вовремя вспомнил, что Мобэй родом из другой деревни. Шан Цинхуа пошарил в других сундуках да коробочках с корзинами, после чего был приятно удивлен. Как это все он сюда дотащил? Может ему кто-то помог? В голове складывалась картинка. Мобэй вчера на ночь глядя ушел куда-то, ничего ему не сказав. А позже его кто-то, возможно, на санях привез… К тому же, Мобэй сказал, что живет только с Пургой. То есть, у того нет семьи! Какой человек с чистыми помыслами будет бродить среди ночи и помогать вместо того, чтобы спать в теплоте? Конечно, если он не крутит шашни на стороне! Мобэй один, потому что его любовь уже занята и эта любовь… мужчина?! Во рту почему-то появился кислый привкус. Шан Цинхуа, сам не понимал почему, но злился в этот момент. Он, значит, ждал его всю ночь, пока тот бродил не пойми где и не пойми с кем! Хотя они не близкие друг другу люди. Мобэй Цзюнь может крутить шашни с кем ему вздумается, ему нет до этого никакого дела. Вот только… Тот оставил его одного, больного, в лесу! К тому же, не стал есть его кашу, которую он с таким трудом готовил, чтобы потом его покормил кто-то другой? Разве можно так пренебрежительно относиться к чужому труду и чужой благодарности?! И пока Шан Цинхуа недовольно пыхтел, накручивая круги по горнице, ничего не подозревающий Мобэй Цзюнь отвлекся от колки дров на прибежавшую из леса Пургу, продолжающую вилять хвостом. – Все сделала, о чем я просил? – волчица провыла в ответ. – Ежели все в порядке, можешь пока здесь остаться. – Мобэй бросил взгляд в сторону окна, по ту сторону которого метался Шан Цинхуа. – Видать попривык он к тебе, кормить по пробуждению бросился, да не нашел, – Владыка Зимы усмехнулся, наблюдая за бегающим по горнице в одном лишь исподнем юношей, напоминающим какую-то мелкую зверушку. – Коли Вьюга еще на севере, пущай возвращается, есть для нее поручение, иначе хлопот с ним не оберемся. Ступай, повой под окнами, пусть покормит, раз такой храбрый. Мобэй Цзюнь потрепал животное за ушами и вернулся к прежнему занятию, так как в планах на сегодня было растопить баньку и хорошенько пропарить приболевшего Шан Цинхуа. По всем правилам затапливать баню зимой нужно было начинать до полудня, чтобы успеть помыться до захода солнца. Даже такое грозное божество как Владыка Зимы не спешил нарушать устоявшиеся законы, дабы не иметь дела с противным Банником. Поэтому, закончив с дровами, мужчина принялся разбираться с печкой-каменкой, совсем не подозревая об испуганном до смерти Шан Цинхуа. – Мобэй Цзюнь! Скорее помоги мне! – кричал юноша, цепляясь за ствол дерева, переминаясь ногами по прогнувшейся под тяжестью чужого веса ветке, которая, кажется, скоро не выдержит, и молодое тело полетит вниз, в снег, ждать свою смерть. Знал бы Шан Цинхуа, что, вылетая из избы, желая устроить взбучку Мобэю и выговорить все обиды, его будет ждать сизый волк. Сначала юноша как ни в чем не бывало направлялся в сторону бани, но на середине пути его глаза заметили какое-то движение. Из той самой бани вылетел хищник и, грозно махая хвостом, двинулся к нему. В страхе Шан Цинхуа не придумал решения лучше, чем забраться на ближайшее дерево. В избу вернуться он уж точно бы не успел. Цинхуа хотелось плакать. И все-таки залезть на дерево было не лучшим решением! Страх перед волком был слишком сильным, поэтому он даже не заметил, как в панике забрался настолько высоко, что теперь было страшно смотреть вниз не только потому, что там его поджидал хищник. Вновь раздался треск. Ветка накренилась, скоро точно не выдержит. Пора уже оплакивать свою печальную судьбу? Он либо разобьется и его съест грозный волк, либо не разобьется, но тогда его живьем съест грозный волк! В очередной раз падать лицом в грязь перед Мобэем не хотелось, а то вновь его спасут как нежную деву какую-то, а Шан Цинхуа, между прочим, собирается стать большим и грозным! Вон за последний год как вымахал, даже младшую сестру перерос! Конечно, до Мобэй Цзюня ему далеко, но и Цинхуа всего семнадцать. У него еще все впереди… Верно? Однако вариантов для спасения у юноши больше не оставалось, кроме как откинуть упрямство и собственную гордость и умолять большого и сильного Мобэя прийти на выручку. К несчастью Цинхуа, хозяин избы никак не хотел отзываться, а Пурга не уходила, продолжая наматывать круги вокруг дерева, демонстрируя свои острые зубы, которые так и хотели откусить от бедного юноши лакомый кусочек. – Хм, мне показалось, тут то ли сова ухает, то ли кукушка кукует… а оказывается, что это женушка моя воет, – послышался желанный голос. Шан Цинхуа был счастлив. У него еще есть шанс на спасение. Из последних сил цепляясь руками за замерзшую кору дерева, Шан Цинхуа скорее глазами отыскал своего спасителя. Мобэй спокойным шагом приближался к дереву, складывая руки на груди и поднимая голову повыше. На лице его сияла издевательская ухмылка. – Мобэй… – шмыгнул носом Цинхуа, вытирая нескончаемые сопли и слезы об плечо, пачкая выделенную мужчиной одежду. – Ну чего ревешь то? – Не реву! – гнусавым голосом восклицал юноша. – Мобэй, спаси меня! Прошу-у-у. На некоторое время Владыка Зимы задумался, но вскоре усмехнулся от чудесной идеи, посетившей его голову. – Ну, прыгай, красавица, – мужчина выставил руки вперед, намереваясь поймать непутевого юношу. – Но Мобэй… – А как еще тебя доставать прикажешь? – Придумай что-нибудь еще! И ее прогони! – Не ты ли рвался накормить Пургу? Так чего так высоко взобрался? Шишек найти хотел? Так не на то дерево полез. Да и Пурга шишек не ест, – хмыкнул мужчина, переводя свой взгляд на ожидающее подле него животное. – Али ешь? – Мобэй, не издевайся, – ветка, на которой расположился Цинхуа, хрустнула, из-за чего он в очередной раз залился горькими слезами. – Я умру. – Гляди, – обратился мужчина к волчице, – опять помирать собрался. Переставай реветь и прыгай, – снова поднял голову к юноше. – Да за кого ты… Однако судьба-злодейка не дала возможности Шан Цинхуа как следует повозмущаться. Ветка, все же не выдержав веса молодого человека, надломилась и позволила виновнику в сию секунду отправиться вниз. Не успев осознать происходящего и как следует зажмуриться, юноша оказался в крепких руках. – Ой! – единственное, что смог вымолвить юноша. – Поймал, – улыбнулся своему горе супругу Мобэй. – Вот видишь, а ты так боялся, – поставил юношу на ноги, но одну руку оставил на талии, придерживая, освободившейся же рукой стал вытирать горькие слезы с прекрасного лица. – Знаешь, на морозе плакать нельзя, а то это твоего Карачуна может расстроить, ты же так печешься о его благосклонности. – Не ври, не правда это, – Цинхуа продолжал шмыгать носом, но плакать перестал. Вдруг Мобэй прав. Руки потянулись, чтобы вытереть последние слезы, но на полпути их успели перехватить. – Замерз? – Ой-ой! – попытался вырвать свои ладони. – Сейчас точно замерзну! Отпусти! Сказал, что баню пошел топить, а руки ледяные! Ты чем там вообще занимался? – Неженка, – фыркнул мужчина и перекинул на парня свою теплую меховую накидку в попытке согреть. – Словно девица на выданье. Шан Цинхуа уж было разразился бранью, однако ощутил, как в ногу что-то тычется. Почему этот человек, которого он знает несколько дней, то успокаивает, то заставляет злиться настолько, что юноша напрочь забывает о существовании грозного волка?! Да и вообще, кто держит волка, как домашнюю собачку? Может, ему стоит прямо сейчас бежать к себе в деревню, подальше от этого… странного мужчины? За считанные мгновения в голове взорвалась тонна эмоций, но к концу остался только животный страх. – Мобэй! Мобэй, спаси меня! – Шан Цинхуа, ведомый ужасом, забыл все свои невысказанные претензии. Слезы вновь начали течь, а он, подпрыгивая ближе к самому безопасному, что у него сейчас есть – Мобэю, не переставая дрожать, жался к мужчине; перебирая ногами, стоял на носочках, словно ребенок, вопрошая на ручки. – Спаси! Она все еще тут! Тут! – Ну все, успокойся, – мужчина засмеялся, обнял трусишку, пряча от всего мира. Юноша же трясущимися руками схватился за рубаху Мобэя, сжимая ту в маленьких кулачках и зарываясь в нее головой. – Ничего она тебе не сделает. Нравишься ты Пурге, вот и привлекает твое внимание. Боязливый взгляд медленно поднялся на Мобэй Цзюня. Цинхуа думал просто: если не крутить головой, не видеть волка, то его и вовсе не существует. Это позволило успокоиться. Часть мыслей про страшного сизого волка ушла, оставляя место для восхищения красотой и силой мужчины, держащего юношу в своих руках. Встретившись с невинными глазками, умоляюще уставившихся на него, Владыка Зимы сдался, отсылая волчицу подальше. Та лишь обиженно махнула хвостом, прежде чем пропасть среди деревьев и сугробов. Кто бы мог подумать, что сразу, как только угроза в виде хищного животного испариться, Шан Цинхуа отпрянет от своего спасителя и словно мышь юркнет в баню в надежде согреться и успокоить сердце, колотящееся в груди то ли от пережитого ужаса, то ли от порочных мыслей, переполняющих бедную юношескую голову. В предбаннике висело множество веников, выбор желанного из которых позволил Шан Цинхуа поостыть, несмотря на жар, исходящий от печки, а точнее из приоткрытой двери парилки. – Кто вообще оставляет дверь открытой? Все тепло выпустит же… – цыкнул юноша, совсем не подумав о том, что Мобэй мог просто торопиться к нему на помощь, вот и не углядел за дверью. Шан Цинхуа, желающий избавиться от ненужных мыслей и чувств, пытался переключать свое внимание на все, что только можно было. Он со всей мочи хлопнул дверью, после чего тщательно принялся вновь выбирать веник. Обдумав все за и против, Шан Цинхуа решил взять самый обыкновенный березовый веник. Если сначала юноша хотел позвать попариться хозяина избы с собой в знак благодарности, то сейчас же он благодарил судьбу за то, что оказался внутри в полном одиночестве. В конце концов привык он мыться самостоятельно: редко мужики с ним в баню ходили. Да и мыться он ходил самым последним, когда уже не оставалось воды и жар уже проходил. Но юноша не обращал на это внимания, пытаясь радоваться тому, что его хотя бы туда пускали. Он даже париться любит и умеет сам! Одежда и холодная вода остались в предбаннике, в горячую же Цинхуа опустил ароматный березовый веник, чтобы подготовить к пропарке. Мобэй затопил на славу – сидеть на верхней полке было невозможно, поэтому юноша расположился на средней, весело болтая ногами. Однако на сердце все еще было неспокойно. Какую бы боль ему не причинила семья, Шан Цинхуа до последнего оставался благодарным за возможность прожить свою жизнь. – Цинхуа, – дверь в парилку отворилась, впуская внутрь холодный воздух и человека, благодаря которому жизнь Цинхуа была спасена. – Тебе нужно помочь с… – Нет, – перебил его юноша, в сию же секунду прикрываясь руками и сворачиваясь в комок. – Я с-сам п-прекрасно с-справлюсь. – Это был не вопрос, – Мобэй Цзюнь поставил ведро с холодной водой, пока Шан Цинхуа не знал куда деть свой взгляд. – Ты зачем разделся?! – А ты? – усмехнулся мужчина. – Али мне в шубе ходить в собственную баню? – Уходи! Я… я скоро выйду, а потом ты помоешься! – Зачем? Стесняешься? – продолжал доводить до белого каления Мобэй Цзюнь, явно получая удовольствие от постоянных смущений юноши. – Конечно нет! Я так-то постоянно с деревенскими мужиками ходил в баню! – соврал, совсем не стыдясь. – Мгм, – весело протянул Мобэй, усаживаясь подле сжавшегося юноши. – А чего тогда так съежился? – Х-холодно просто, – не подумав, выпалил Цинхуа, отодвигаясь от Мобэя. Но после того, как понял, что ляпнул, тут же залился еще большим румянцем, – Кхе-кхе, ну то есть… – Поэтому веник в кипяток кинул? – хозяин избы пододвинулся к Шан Цинхуа и глянул через его плечо на тазик с веником. – Э… я не кидал его в кипяток, – вновь отодвигаясь как можно дальше, пробубнил юноша. – Ты можешь не жаться ко мне, раз уж решил остаться? «Как этот человек может вести себя настолько спокойно, находясь полностью нагим наедине с другим мужчиной?!» – негодовал Шан Цинхуа. Мобэй ничего отвечать не стал, только взял ковш и, набрав в него холодной воды, разбавил кипяток в тазу. – Ложись, парить тебя буду, – бесстрастно проговорил Владыка Зимы. – Ч-что? Не нужно. Я, вообще-то, сам умею… Ай, ты что творишь?! – Мобэй Цзюнь, уставший от нескончаемых препирательств юноши, просто уложил того на полку. – Лежи спокойно! – хлестанул веником по двум аккуратным холмикам. – Не дергайся. Надо же твою хворь прогнать. Шан Цинхуа, наконец-то, притих, спрятал горящее лицо в руках. Этот мужчина – его спаситель или проклятье, ниспосланное самой судьбой? Как ему справляться с этим человеком? Впервые он, полностью нагой, беззащитно лежал перед таким же нагим мужчиной, которой с особым старанием парил его березовым веником. Однако в какой-то момент ход мыслей юноши быстро сменил свое направление. Почему это ему должно быть неловко? В том то и дело, что они оба мужчины и все в рамках приличия. Все мужики так делают. Разве не круто, что теперь у него появился товарищ, который не прочь пойти с ним в баню? Но почему же, даже сменив свое мнение, Цинхуа так хотелось забиться в какой-нибудь угол, чтобы укрыться от глаз Мобэй Цзюня? Обо всем мог думать юноша. Однако вопрос о том, как его спасителю удалось так быстро затопить баню, даже не пришел в его голову…❄❄❄
– Я всю жизнь на лавке спал, вот и сейчас посплю. Не смею я больше хозяина избы стеснять в условиях. День у Шан Цинхуа выдался эмоционально насыщенным, давно он не чувствовал себя настолько вымотанным. Может, так волшебный веник Мобэя подействовал? Сил не оставалось от слова совсем, он даже не понял, как до избы обратно добрался да как время пролетело за уборкой и готовкой, того гляди уже и спать пора. Однако отстаивать отдельное спальное место, почему-то, нужно было. – Брешешь, нисколечко ты меня не стесняешь, – довольный Мобэй Цзюнь, попивая хмельной мед, наблюдал за тем, как юноша пытался «подготовить» лавку ко сну, наваливая с одной стороны какую-то одежду, чтобы голове удобнее было. – Негоже мне так твоим гостеприимством пользоваться… – не унимался Шан Цинхуа. – А не много ли ты пьешь? Никакая девица такого хмельного мужчину не выдержит! – К чему мне девицы? Женушка у меня уже есть, только спать со мной не хочет, – горестно вздохнул. – Да ты! – Что я? – улыбка вновь расцвела на лице хозяина избы, чем еще сильнее разгневала юношу. – Не устал меня изводить? Не кажется ли тебе, что время пришло и тебя уже ждут? – припомнил Цинхуа дневную обиду. – Прогоняешь меня из собственной избы? – как-то чересчур радостно фыркнул Мобэй. – Кто тебя прогоняет? Просто волнуюсь, не замерзнет ли тот бедняжка, пока дожидается тебя на морозе? Вчера в это время вы небось уже… – юноша отдернул себя, боясь сболтнуть лишнего. – Так вот в чем дело, – засмеялся Мобэй Цзюнь. – А я думаю, что ты весь день от меня как от прокаженного шарахаешься из-за того, что впервые тебя пропарили в баньке. А моя женушка оказывается просто ревнует. – Я-я! – ощетинился Шан Цинхуа. – Как тебе вообще такое в голову могло прийти! Да кому ты нужен? Я… Переспорить мужчину Шан Цинхуа не мог, но в душе уж очень хотелось придушить его за такие выходки. Умерив гнев, юноша тут же улегся на лавку, накрываясь с головой и отворачиваясь от своего спасителя, обиженно фыркнув. Мобэй Цзюнь явно не был согласен с таким раскладом событий. Конечно, он мог бы просто перенести свою женушку на печь. Но если бы Владыка Зимы продолжил в том же духе, то Цинхуа вполне мог сбежать от его действий в деревню как можно скорее, и никакая бы отговорка про несуществующую болезнь юноши уже не помогла. – Коли хочешь отсрочить свое возвращение, то можешь спать и на лавке, прямо под сквозняками, – хозяин избы отложил кувшин в сторону, внимательно наблюдая за движениями под своей накидкой. – Али ты хочешь остаться со мной на подольше и Карачуна разозлить? – Враки, – пробубнили из-под накидки, из которой только макушка и торчала. – Коли не веришь мне, оставайся на лавке. Завтра и проверим правда это или нет, – мужчина сделал паузу. – Да и Пурга будет счастлива, что сможет до тебя добраться, когда я ее утром в избу пущу. Из-под меха показались глаза, злостно прожигающие Владыку зимы взглядом. Недовольный юноша выполз из своего укрытия, медленно подошел к печи и, не говоря ни слова, взобрался наверх, прижимаясь к стенке. Только Мобэй Цзюнь мог пугать этого маленького человека своей верной помощницей, которая в Цинхуа души не чаяла, и самим собой. Но кто же был виноват, что людишки столько легенд и небылиц про Владыку Зимы породили? Теперь же мужчина без стеснения пользовался этими сказаниями. Не нравилось лишь Мобэю, что его как старого низенького деда с седыми волосами и бородой описывали. Где понабрались такой ереси только? Владыка Зимы, конечно, не выглядел, как маленький ребенок, но и старцем он не был. Обычный мужчина лет двадцати. Почти от людей то и не отличался. Только всегда холодный, да кожа белее. Поэтому, когда какой человек мимо пройдет, не испугается. Возможно, из-за этого Мобэй не стал говорить Цинхуа, что он и есть его великий и ужасный Карачун? Возможно, он хотел, чтобы юноша полюбил его искренне, а не по причине дурацкого обряда подношения невесты? Владыка Зимы лишь помотал головой, отгоняя дурные мысли прочь. Он же просто развлекается с этим юношей, ему нравится доводить того до белого каления и получать от него бурю эмоций. Верно? На столе так и остался стоять одинокий недопитый кувшин хмельного меда. Хозяин избы же лежал на печи в полной темноте, накручивая на палец длинные волосы своего человека.❄❄❄
Все та же баня, жар, исходящий то ли от печки, то ли от двух обнаженных, прижимающихся друг к другу тел. Шан Цинхуа лежал на верхней полке, извиваясь и задыхаясь под большим и мускулистым телом Мобэй Цзюня. Прохладные руки, в которых чувствовалась нечеловеческая сила и власть, казалось, касались везде и всюду, вызывая табуны мурашек. Юноша разрывался от множества ярких и запутанных эмоций и чувств. Однако он не хотел уходить, ему нравилось то, что творил этот мужчина. – Женушка, – низкий приглушенный голос раздавался прямо на ухо. – Женушка уже не стесняется? – Мобэй… – на одном выдохе проговорил Шан Цинхуа. – Мой Мобэй. И ничей больше. Шан Цинхуа резко разлепил глаза, его сердце барабанами отдавалось в ушах. Сон! Это был сон! Шан Цинхуа приснился весенний сон с… Мобэем! Вдруг кто-то притянул его в объятья, что-то неразборчиво хмыкнув в затылок и выдохнув прохладный воздух в самую чувствительную часть шеи. Это был Мобэй. Он опять пришел к нему спать! Не то, чтобы Шан Цинхуа этого не ожидал… Но не сейчас же, когда ему снится такое. «Стыдоба то какая!» – лицо юноши горело красным огнем. Почему они так близко? Почему мех накидки, под которой засыпал Цинхуа, чувствуется где-то в ногах, а накрыты они одним одеялом? В конце то концов, почему дурацкая нижняя рубаха, в которой спал юноша, задралась до самого живота, из-за чего Цинхуа теперь мог чувствовать своей разгоряченной кожей прохладу… прохладу, отходящую от тела удерживающего его мужчины?! То есть сейчас их разделял всего один слой легкой ткани – нижняя рубаха Мобэй Цзюня?! Не успел он развить эту мысль, как в голову пришло осознание более серьезной проблемы: у Шан Цинхуа все еще стоял. Стоял в опасной близости от руки другого мужчины! Сердце бедного юноши заколотилось с чрезвычайной силой, он боялся сделать не то, что какое-либо движение, а лишний звук издать. Черт. Черт. Черт! Шан Цинхуа желал провалиться сквозь землю от накрывающего с головой стыда. Если он не придумает, как исправить сложившуюся ситуацию прямо сейчас, и если Мобэй заметит его проблему, то тот точно до конца дней будет припоминать об этом бедному юноше. Аккуратно убрав чужую руку из-под своей задранной рубахи, Цинхуа, скинув с себя одеяло, присел на печи, чтобы, обогнув мужчину, спрыгнуть и как можно скорее выбежать на улицу в снег. Нужно было срочно охладить сердце и душу. Но судьба в очередной раз решила поиздеваться над Шан Цинхуа. Именно в тот момент, когда юноша попытался переползти через тело Мобэя, кто-то ударил по руке, на которую тот опирался. Цинхуа полетел вниз, на грудь мужчины. Мгновение, и юношу охватила паника пуще прежней. Он. Лежит. С голой. Задницей. На Мобэе. – Куда собрался посреди ночи? – без тени сна в голосе поинтересовался хозяин избы. Цинхуа как ужаленный вновь поднялся на руках, пытаясь скорее поправить рубаху, сохранить равновесие и все же воплотить в реальность свое желание – прыгнуть в снег с головой. С улыбкой на лице Мобэй внимательно следил за неловкими движениями юноши над собой. Шан Цинхуа, кажется, вовсе не собирался отвечать на вопрос хозяина избы. Недовольный таким раскладом Мобэй Цзюнь просто-напросто схватил одной рукой Цинхуа за талию и подмял того под себя в мгновение ока. – Ч-что ты делаешь?! – взволнованный тем, что в таком положении Мобэй с легкостью обнаружит его проблему, Шан Цинхуа принялся вырываться и отталкивать от себя мужчину. – Куда ты собрался идти? – повторил свой вопрос хозяин избы. – Я… я… не твое дело! Отпусти меня сейчас же! – Оу, – усмехнулся мужчина, – неужели ты испугался, что я замечу это и засмею тебя? Шан Цинхуа почувствовал, как прохладная ладонь Мобэя прошлась по его бедру, вновь задирая рубаху и останавливаясь на самой чувствительной части его тела. Мобэй нежно сжал член юноши. Цинхуа первые мгновения неверяще уставился на мужчину над ним. Ему ведь это кажется, верно? – Т-ты ч-что… я-я, – юноша не находил слов, а Мобэй даже не пытался скрыть своего веселья от сбитого с толку юноши. – Ты что творишь?! Выпусти сейчас же! Это же… Шан Цинхуа пытался оттолкнуть от себя мужчину, но тот не сдвинулся ни на сантиметр. – Тс, – яркая улыбка Мобэя превратилась в мягкую, успокаивающую, когда он приблизил свое лицо к лицу юноши и прошептал тому чуть ли не в губы. – Разве не меня ты звал во сне? Твой муженек возьмет за это ответственность и поможет. Просто расслабься, женушка. Мобэй Цзюнь провел по всей длине, после чего чуть надавил на маленькую головку, вызывая у Шан Цинхуа неосознанный тихий стон. – Тебе же нравится? Наслаждайся, – мягко продолжал шептать ему Мобэй. Юноша, все еще не отошедший от шока, попытался закрыть рукой предательский рот, наблюдая, как от его действий мужчина недовольно нахмурился. Мобэй глянул на маленькую ладошку, после чего поцеловал тонкие пальцы, там, где предположительно должны были находиться губы Цинхуа. – Это то, что делают взрослые мужчины время от времени. Тут нечего стыдиться, – прошептал хозяин избы. – Ты же хороший мальчик, убери руку, – мягко скомандовал Мобэй. Его грубые на вид руки умело ласкали разгоряченную плоть, заставляя женушку опустошить голову от всех мыслей. Темнота скрывала раскрасневшееся юношеское лицо. Шан Цинхуа тихо постанывал в руку, другой в кулаке сжимая рубаху спасителя. Из-за того, что юноша не хотел слушаться Мобэя, мужчина поцеловал тонкую шею, после чего прикусил, вызывая еще один, на этот раз недовольный, стон. – Б-больно… – из влажных затуманенных глаз Шан Цинхуа полились слезы. Мобэй, не замедляя движения собственной руки, любовно посмотрел на оставленную метку, после чего прошелся по ней языком и подул, убирая болезненные ощущения прохладным дыханием и даруя наслаждение. – Потерпи, женушка. На мгновение убранная рука позволила приблизиться к желанным губам. Поцелуй вышел рваным, неумелым. Шан Цинхуа полностью потерял над собой контроль из-за получаемых ласк. Мобэя хотелось не отталкивать, а прижимать ближе, чувствовать все его тело, прямо как там, во сне. Распухшие губы юноши влажно мазали по щекам мужчины, вопрошая не останавливаться, требуя большего. Мобэя притянули за затылок для жадного поцелуя, не давая возможности перевести дыхание. Владыка Зимы в очередной раз обвел большим пальцем головку, чувствуя, что юноша на пределе. И правда, Цинхуа хватило всего лишь пары движений для того, чтобы достигнуть границ наслаждения и излиться в чужую ладонь. – Хороший мальчик, – все еще тяжело дыша после пылких поцелуев, Мобэй нежно коснулся губами юношеского лба, покрытом испариной. – Я… – через некоторое время смог проговорить Шан Цинхуа. – С-спасибо? Н-но… Как же ты? – А что я? – усмехнулся мужчина. – Как же ты? – юноша кинул взгляд вниз, как бы намекая, что он чувствует, как возбуждение Мобэя упирается в него. – Х-хочешь я тебе помогу? – говорить такое было невероятно стыдно. – Не нужно, отдыхай, – мужчина вновь поцеловал его в лоб. – Еще успеешь. Мужчина одним движением спустился с печи в поисках куска ткани и воды: негоже в таком виде свою женушку оставлять перед сном. В царившем полумраке юноша наблюдал за движениями своего спасителя, аккуратно вытирающим влагу с его живота и собственных рук. – Спокойной ночи, Шан Цинхуа, – укладываясь обратно, прошептал Мобэй на ухо и, покрепче прижав юношу к себе, оставил на виске поцелуй.❄❄❄
Всю оставшуюся ночь Цинхуа не смог и глаза сомкнуть, ему было немножко стыдно за то, что случилось. Однако каждый раз вслед за этой мыслью приходили свежие воспоминания о крепких и при том нежных руках, дарующих приятную ласку, и о долгих поцелуях… Но какие теперь между ними отношения? Вдруг, Мобэй Цзюнь просто решил в очередной раз поиздеваться над ним? Посмеяться над его чувствами и неопытным поведением? Что, если он просто заменил одного из своих любовников, оставленных в деревне, на робкого юношу? У него же там кто-то есть, кто-то ждет его возвращения, а Шан Цинхуа… Шан Цинхуа будет только мешать чужому счастью. Нет. Он не посмеет. Он не такой. Шан Цинхуа никогда не желал быть разлучником. В этот раз Цинхуа действовал осторожнее, старался не разбудить хозяина избы, пока выбирался из его объятий, искал одежду более-менее по размеру и обувь. Нужно… нужно вернуться к себе, своим родным, и дать возможность на радостную, беззаботную жизнь для этого человека. А Шан Цинхуа явно в нее не вписывался. Взглянуть в последний раз на мирно спящего мужчину было больно. Да, он много раз изводил юношу, но столько же раз и заботился о нем, что-то специально для него делал, чему-то учил, разные истории и легенды рассказывал. Цинхуа никогда не получал столько внимания и такого бережного отношения к себе. Но пора было возвращаться с небес на землю, туда, где ему самое место. К тому же, нужно проведать родных. Как они там? Пурги подле избы не было, что облегчило попытку побега. Однако Мобэй был прав, добираться было сложно: путь до деревни был не просто дальним, но и полным сугробов. Весь день Цинхуа пробыл в лесу, прежде чем выйти на протоптанную дорожку, ведущую к главным воротам окруженной от диких животных частоколом деревушки. Народ весело сновал туда-сюда, множество ряженых, изображающих зверей и чертей, ходили от дома к дому с песней и танцами. Наступила Коляда… Как Цинхуа мог про это забыть? Родная изба. В оконцах горел свет, кто-то точно дома. Но было ли это место домом для юноши? Здесь Шан Цинхуа провел все семнадцать лет своей жизни. Он так стремился поскорее вернуться в это место, но почему же сейчас защемило в груди и руки стали словно каменными? Сглотнув, юноша отворил дверь, но задержался в сенях для очередной передышки. Все тело дрожало то ли от волнения, то ли от переутомления из-за тяжелой дороги. Внутри оказался лишь старый отец всего семейства, встретивший молодого человека недобрым взглядом полным слез. – Добрый вечер, батюшка, – Цинхуа сделал шаг вперед и поклонился в знаке глубокого уважения. – Братья с сестрами… – Ах ты, скотина, – мужчина вскочил из-за стола, не давая возможности договорить. – Жены моей не хватило, так ты по мою душу явился? – О ч-чем вы, б-батюшка? – пятился юноша. – Как о чем, нечистая ты сила! Мы кормили тебя, растили! А ты?! Да, сбагрили мы тебя в лес для развлечения Карачуна, ты должен быть благодарным! Старуха, бедная, столько сил в тебя вложила, пожалела сестринское отродье, а ты вон как ей отплатил! Являлся каждую ночь, во всех бедах винил… Всего пары дней хватило, чтобы она обезумела и топором себя зарубила, все время имя твое приговаривая. – Но я… – на глаза наворачивались слезы. – Я ничего… Шан Цинхуа был всегда благодарен семье, в которой вырос. Почему на него наговаривают? Он… Он никогда не желал смерти ни тетке, ни ее детям, ни главе семейства. Неужели Карачун так разгневался, что кто-то спас его? Неужели Цинхуа все же виновен? – Ишь какой! – мужчина подошел вплотную к сжавшемуся в угол юноше. – Одежка новая, где в лесу взял только? Не стыдно? Так отвечай же за свой поступок! Человек, которого Цинхуа всю жизнь считал за отца, накинулся на него, припечатывая к стене, срывая с него кафтан и разрывая верх рубашки. Несмотря на попытки юноши освободиться из крепкого хвата, мужчина действовал уверенно. – Сейчас мы из тебя всю дурь как выбьем, – Цинхуа закрыли рот и развернули, не давая и возможности что-то сказать против. – Как все же ты на свою мать потаскуху похож, такая же подстилка, – чужая рука прошлась по бедру, приспуская портки. – Ну не брыкайся так, сладенький. Папенька поможет искупить твои грехи. По лицу текли слезы. Он вернулся, волнуясь о семье, а здесь… От прикосновений этого человека было мерзко. Он чувствовал, как что-то упирается в оголенный участок кожи. Мерзко. Мерзко. Мерзко. Это совсем не те ощущения, которые он испытывал, предаваясь небольшим утехам с Мобэем. Сейчас была лишь неприязнь и дикая боль от грубых хватаний. Нужно что-то делать. Со всей силы прикусив мужчине руку, Шан Цинхуа выиграл себе мимолетную возможность на спасение. Он оттолкнул насильника, ударив напоследок в колено. Горница, сени, двор… Юноша сам не понимал, как смог выбраться, роняя горячие слезы. – Ах ты сукин сын! Думаешь, что можно так легко сбежать? – мужчина выбежал следом, хватая стоящий возле дверей топор. – Пощадите, батюшка! – скользкий снег заставил упасть, начать пятиться. Раздались отрывистые, каркающие звуки – над их головами кружила белая сова. Птица направилась к мужчине, словно стараясь выбить из его рук тяжелый топор. – Сгинь, проклятая! Не до тебя сейчас! – отмахивался руками, пытаясь прогнать обезумевшую птицу, которая больно клевала куда только могла. Сильный порыв ветра со снегом заставил зажмуриться и прикрыть лицо руками. Перед Шан Цинхуа оказалась высокая темная фигура в меховой накидке, почти полностью закрывая обзор на обидчика. – Кто разрешил тебе, смертный, поднимать на него руку? – знакомый родной голос, но такой холодный и жестокий, какой еще никогда Шан Цинхуа не слышал. – Ты еще кто такой? – отец семейства недовольно глядел на появившегося из неоткуда человека, походящего на одного из участников торжества Коляды. – Кто я? – мужчина усмехнулся. – Я тот, кого вы кличете Карачуном. Я владыка зимы, холодов и мрака. Повторю свой вопрос: кто позволил тебе издеваться над моим супругом? Глаза Шан Цинхуа округлились, когда темная фигура повернулась, на него ярко-голубыми глазами смотрел Мобэй Цзюнь, явно недовольный побегом бедного юноши, в одной лишь рубахе сидящего на снегу. – Ага, а я тогда Чернобог, вершивший твою судьбу, – топор завис в паре сантиметров от Мобэя, схваченный Владыкой Зимы. – Глупец, – рука, державшая орудие, посинела, превращаясь в ледяную скульптуру, и упала, полностью рассыпаясь на снежинки. Старик неверяще уставился на отсутствующую конечность, заливаясь дикими воплями. Мобэй же вновь обратился к Цинхуа, – этой рукой он смел к тебе прикасаться? Или этой? – вторая рука полетела вслед за первой. – М-мобэй, – юноша от страха отползал дальше, пока не уткнулся в мягкую шерсть. Пурга облизала лицо своего любимца, убирая соленые дорожки слез. – Ты представляешь, что могло бы случиться, если бы Вьюга не полетела за тобой? – Владыка Зимы гладил белую сову, усевшуюся к нему на плечо. – Я говорил тебе, что от людей нельзя ждать добра. Достаточно насмотрелся? Теперь пойдешь домой? – он присел возле юноши, протягивая руку. – Да что бы вы сдохли, нелюди! – не унимался безрукий мужчина, чередующийся крики боли и оскорбления. Мобэй тяжело выдохнул, вновь поворачиваясь к глупому человеку: – Если тебе хватает сил на брань, может, и детей твоих забрать за столь отвратительное отношение к невесте Карачуна в течение всей его жизни? Да вы даже так не сможете искупить все совершенные за свою жизнь грехи. Кто-то дернул его за накидку, заставляя обернуться. Цинхуа трясло. Он снова плакал. От усталости юноша плохо понимал, что происходит. Однако он точно не хотел, чтобы Мобэй… Его Мобэй, кем бы он ни был, причинял вред людям. – Прошу, остановись, – сквозь слезы молил Цинхуа. – Этого достаточно. – И снова ты проявляешь доброту к тем, кто этого не заслуживает, – Мобэй горестно выдохнул, присаживаясь возле юноши. – У тебя золотое сердце, женушка. Но у меня оно не такое. Поэтому, если хоть кто-то из них еще хоть раз посмеет навредить тебе, я вырву их сердце и душу. А пока пущай будет так, как ты этого хочешь. В мгновение трясущегося Цинхуа укрыли знакомой меховой накидкой и подняли на руки, прижимая к себе. – Так что, вернемся домой? – в ответ на Мобэй Цзюня лишь накинулись с крепкими объятиями, обвивая руки вокруг шеи. Слезы все еще текли по юношескому лицу, из-за чего рубаха мужчины намокла. – Не волнуйся, все закончилось. – Ты и правда Карачун? – Цинхуа все же смог успокоить слезы и посмотреть на человека, который в очередной раз его спас. – Я Мобэй Цзюнь. Владыка Зимы. – Получается, что обряд сработал? – Получается, что так, – хихикнул Мобэй. Его женушку, видимо, ничем не исправить. – Рад? Ты же так желал, чтобы злой и страшный дед Карачун тебя к себе в невесты забрал. – Я… – Шан Цинхуа шмыгает носом, – Как ты посмел меня обмануть? – обиженно пролепетал юноша. – Не боишься меня? – весело заметил Мобэй. – Ну, если только чуть-чуть… Весело усмехаясь, великий и ужасный Владыка Зимы забрал домой свою любимую женушку.❄❄❄
– … В ту холодную зиму, когда героя впервые закрыли со скотиной в сарае, ему помогла именно Пурга, а не кто-то из детей тетки. – Почему она помогла человеку? – Тут все просто, малыш. Когда парень был еще меньше, он спас щенка волка, попавшего в расставленные сети, вот животное и осталось благодарным человеку, – мужчина потрепал ребенка по голове, закрывая книгу. – Именно Пурга и свела человека и Владыку Зимы. – А боги зимы… они ведь никуда не исчезли? – Хм… В старые времена люди искренне верили в этих и других богов, преклонялись перед их силами и могуществом. Но время шло, человечество менялось, поэтому сейчас боги зимы олицетворяют простую смену времен года, от них остались лишь воспоминания. А сами они живут среди нас как обычные люди… – прозвеневший над дверью колокольчик перебил сидящего в кресле человека. – Шан Цинхуа, ты закончил? – на пороге книжной лавки появился мужчина с собакой на поводке. – Бинхэ с Цинцю нас уже заждались. – Да, дорогой, сейчас выйду, – Цинхуа улыбнулся, вновь возвращаясь к маленькому мальчику, сидящему в соседнем кресле, и подмигивая ему. – Но это уже совсем другая история. Только тс. Веди себя хорошо и не донимай дедушку Вана, – мужчина направился к выходу, предварительно поставив книгу на прежнее место. – А завтра дядюшка Цинхуа расскажет тебе историю про Владыку Черных Вод.