вкус отчаяния

      У них ни черта не получается. Они словно неправильные пазлы, которые обязательно должны совместиться, если обрубить и деформировать углы. Так и в жизни. Со временем юношеские чувства утихомирились, и уже не хочется дарить друг другу спасение и тепло, не хочется говорить комплименты и успокаивать. Это исчезло, осталось в гнилом прошлом. Но настоящее складывается не лучше, а куда хуже, чем раньше.       Подростками, они нашли в друг друге что-то сближающее, роднящее. Яркого чувства влюблённости никогда и не было. У них слишком трудно шло с пониманием эмоций и социализацией. Отчуждённость от других городов сказывалась. Поэтому сошлись на простом «рядом с тобой мне не хочется умереть так сильно», сказанное Воркутой. Ведь они понимали друг друга, как никто другой. Их свёл холод одиночества. Они нашли утешение в тишине молчания. Им не нужно было интересоваться состоянием партнёра, всё всегда было плохо. Каждый ждал час своей смерти и жил только этим ожиданием. Было приятно скрасить это томное ожидание присутствием понимающего человека рядом.       Вероника всегда была чёрствой. Она не отводила глаза в смущённом румянце от восхищённых слов Никиты о её красоте. Она никогда не шла на контакт первая, будь то разговор, неловкая забота или лёгкие объятья. Уже в начале их пути она оставила надежду на «долго и счастливо». Но она принимала всё, что Норильск мог ей дать. Воркута не пользовалась и не злоупотребляла, она лишь позволяла и не отталкивала. В глубине затвердевшей души что-то томилось от внимания Никиты, но это что-то никак не приобритало объяснимой формы. Её забавляли его попытки сделать лучше, но она не насмехалась. Принимала.       Норильск же был более эмоциональным. Тогда он ещё не утратил хлипкие нити надежды на светлое будущее с белокурой девушкой. Он заботился о ней и пытался дать то тепло, что сам не получил. Он хотел лучшей жизни для неё, хотел подарить хотя бы толику своей веры. Пытался помочь словами поддержки, регулярно писал ей, отвлекал от промёрзшего вида из окна. Осмелел, звал в гости, где отогревал Веронику обжигающим горьким чаем и своими руками, обвивающими холодное тело. Иногда она ответно клала дрожащие ладони на его спину. Оставлял сухие поцелуи на обветренных щеках, руках и заледеневших губах. Смотрел в её стеклянные глаза, надеясь увидеть ответное чувство. Никита хотел показать, что может быть не только свинцовое небо над головой, что есть человек, на которого можно положиться.       Но после каждой попытки растопить сердце девушки, наблюдал только позволение. Смирился.       Они ходили по тонкому льду, держали хрупкое равновесие в отношениях. Становилось только хуже. Всё окончательно поломалось, когда Воркута заебалась выслушивать постоянные утешения, она не хотела надежды на светлое будущее, она хотела спокойно дождаться своей кончины в сопровождении человека, которому доверяла. Она на хую вертела его постоянное сочувствие в глазах. Хотелось просто забыться, утопиться в серых днях.       Со временем Никита перенял чёрствость от своей когда-то возлюбленной. Он перестал, как говорила Вероника, доёбываться. Дольше пропадал на работе, не хотел возвращаться в холодную квартиру и чувствовать на себе чужой прожигающий взгляд. Не хотел выслушивать тираду за разбросанные носки, пытался вырваться из всепоглащающего мрака совместной бытовухи. Норильск стал срываться на Воркуту в ответ, та лишь гневно смотрела, он уходил смолить в открытое окно на кухне. Если удавалось, заливался крепким дешёвым алкоголем. За это ему тоже прилетало не раз. Пальцы покрылись слоем мазута и въедливым запахом табака, который уже невозможно было оттереть хозяйственным мылом. Сажи под глазами становилось только больше, как и ссор.       Они кричали до хрипоты в горле, до битой посуды, до грубой хватки за запястья. И не было никакого страстного примирительного секса, как в тупых фильмах. Была грязная кровать с раздельными одеялами, спинами друг к другу. Пока зима за окном пробиралась в квартиру, хлипкие стены дома не справлялись, отопление не помогало. Они спали в толстой одежде под тяжёлыми одеялами.       Иногда Никита мог наблюдать картину, как Вероника сидела на полу спальни, прижавшись к еле греющей батарее. Её постоянно дрожащее тело всё чаще наполнялось усталостью и тяжестью, эта боль была перманентной. Словно кости внутри наливались свинцом и тянули вниз. Норильск чувствовал себя не лучше. Появился сильный кашель, было ощущение, что он отхаркивал часть лёгких.       Их жизнь тянулась сложно, постоянные перепалки, на которые уходили последние силы, здоровье подкашивало обоих. Но вариант разойтись даже не рассматривался. Каждый раз, когда кто-то из них в порыве гнева выпаливал фразу о расставании, повисала давящая тишина и они успокаивались. Больная привязанность не оставляла. Слишком притёрлись, слишком привыкли тонуть вместе, топиться в горе друг друга, засыпать на одной кровати, хоть и порознь, чувствовать бьющееся сердце под случайно закинутой во сне ладонью. Понимать, что это не сон, что они живы, несмотря на то, что жизнь больше смахивает на каторгу.