вместе.

На море дышалось по-особенному свободно. Лёгкий ветерок приносил откуда-то издалека невиданную силу, прогоняя всю тоску. Частые , ещё холодные волны накрывали ступни, принося с собою частицы мелкого песка. Здесь песчинки имели необычайный цвет ни то золота, ни то солнца. Саша любил всё это. И холодный морской бриз, и склоны бледных гор, и Мишу, сидящего поодаль от воды. — Как у Бунина, в «Кавказе», — обернувшись, на выдохе произносит Романов. — Надеюсь, никто не застрелится из двух револьверов, — усмехается Миша, подставляя лицо под лучи июньского солнца. — А я то как надеюсь, — тихо говорит Саша и заходит почти по колено в солёную воду. Отпуск получился спонтанным, выбирали куда поехать всего полчаса, а собирали сумки где-то часа два от силы. И вот через какие-то сутки они здесь, на диком пляже, чёрт знает где. Но зато вместе. Их дом, даже скорее домик, находился отсюда неподалёку, над пляжем. Старый, но аккуратный, давал тот самый покой , который ищут и ищут городские жители. И они нашли. Совершенно одни, совершенно счастливые. Саша поспешил чуть дальше от начинающейся большой волны, прямо в объятья Миши. Нежно. — Я правда рад, что мы смогли вырваться хотя бы на две недели из той давящей суеты, — выдыхает Романов, прикрыв веки. — Я тоже рад. А то отчёты, работа, сон по четыре часа сильно выматывают, — соглашается Московский. С собой на пляж они успели прихватить разве что пару фруктов, да бутылку воды. Набор не блистал разнообразием, но был достаточным в тот момент. Еда вообще дело десятое, ведь зачем она, когда вокруг такое природное, и не только, великолепие? Между разговорами целуются, обнимаются и в любви признаются. За столько лет это не стало чем-то обыденным. Они всё также чуть смущенно приникают к губам друг друга, всё также со страстным придыханием говорят самые важные в жизни слова. Говорят много, о том, что наболело, о том, что в обычном, столь быстром ритме жизни просто не успеваешь сказать. Саша давно устроился у Миши на коленях, а последний лишь перебирает пряди темных волос, получая истинное удовольствие. Фрукты съедены, вода выпита, а стрелки часов двигаются к семи вечера. Встают с песка нехотя, будто их силой тащат. Дорога до домика оказывается сплошным наслаждением, вокруг цветет всё, при этом благоухая. Их окружают и стройные кипарисы, и распустившаяся магнолия, ещё какие-то деревья и кустарники, названия которых Саша с Мишей знали только примерно. На терассе домика они спокойно разлили белое вино по каким-то необычайно древним бокалам, которые привели Сашу в восторг. Из ближайшего города они прихватили всё те же пресловутые фрукты, да кофе. Поэтому приходилось довольствоваться инжирными персиками, бананами и виноградом, а поездку за покупками они решили оставить на завтрашний день. Вечер принес теплые сумерки, лёгкую темную дымку неба и почти полную видимость. Слышались плеск волн и негромкие крики чаек. Громоздкие оранжевые облака над полосой моря наводили на некое спокойствие. — А помнишь, как мы познакомились? — тянет Романов, делая очередной глоток из бокала. — О да, помню, как кое-кто был необычайным душнилой, ходившим только в брюках с идеальной стрелкой и ругавший всех, кто говорил «водолазка», вместо «бадлона». Удивляюсь, как тебя твоя группа терпела, не то что я, — улыбается Московский, смотря в сторону моря. — Кто бы говорил, Михаил Юрьевич. Отнюдь не я совращал студентов бакалавров, отнюдь не я... — Один-один, Сашенька. Но никто тебя насильно в меня не влюблял. И не я бегал, как щенок, за преподавателем экономики, — Миша снова наполняет бокалы, теперь уже красным полусладким. — Но всё-таки тоже влюбился, я прав? — через маленький стол тянется за поцелуем, получая должный ответ. — Садись, пять, — хохочут оба так, что прокатывается небольшое эхо. Саша откидывается на спинку стула и улыбается. — Жаль и одновременно не очень, что эти времена прошли. Я уже больше не тот студент, а ты уже серьезный ректор, а не молоденький и весьма симпатичный преподаватель, — выдыхает в вечерний воздух Романов. — А я рад, что все прошло. Больше нет заморочек с этим положением студент-преподаватель, можно просто любить, — тихо и искренне говорит Миша, попутно смотря на своего Сашу. Неожиданно резко Миша встаёт, бормочет что-то по типу: «Я на пару минут отойду» и удаляется внутрь. Саша лишь кивает, обращая взгляд на пейзаж, раскинувшийся перед ним. Вот только макушка солнца виднеется над фиолетовой водной гладью. Вокруг нагромождены разнообразные деревья, кустарники и цветы, уже распустившиеся. Слева очертания белых сопок и сумрачный туман. И сейчас Саша может сказать, что он счастлив. Ему больше ничего не надо, он получил всё, что хотел. Где-то рядом его любимый, а перед ним самим — целый мир прекрасного. Московский появляется также внезапно, как ушел. Вроде внешне ничего не поменялось, может, только непослушная прядь выбилась из прически или лёгкий румянец пал на щеки. Романов списал это на закатное солнце и улыбнулся. — Саш, ты же знаешь, что я тебя люблю? — начал Миша, даже не садясь. — Конечно, глупый вопрос, Миш. — Так вот, — тон серьезный, но чувствуются нотки нежности, — я давно хотел тебе сказать... Миша встаёт на одно колено, мимоходом доставая что-то из кармана. Саша сразу все понимает, и его буквально сковывает от нахлынувших эмоций. — Ты выйдешь за меня? — выдыхает Московский, открывая то самое «что-то» — это оказывается коробочка, а в ней кольцо, кажется, из белого золота. Саше хочется смеяться, а вместе с этим плакать от счастья, но он лишь шепчет уверенное: «Да», и кидается на шею к любимому. Его любимому. Допивают вино уже при свете фонаря. Саша до сих пор не может прийти в себя, сердце, как заводное, всё бьётся и бьётся с безумной скоростью. А Миша лишь смотрит на него и улыбается. Душная ночь навеяла ясное небо, шум прибоя и тихое шуршание теперь уже чернильных деревьев. А они все также сидели на террасе, обнимались, радовались и смеялись. Они счастливы, они вместе.