***
-Зачем ты мучаешь меня? - слезы подступали к глазам Сережи, но он стойко пытался их сдержать, - а, ну да, точно, ведь это доставляет тебе удовольствие. Говоришь, что я ничтожество? А кем бы ты был, если бы не я? И был ли вообще? -Боже, Разумовский, хорош пищать, бошка от тебя уже болит. Я не могу с тебя, ты такой жалкий. -Из нас двоих жалок здесь лишь ты. - отрезал Сережа, - Ты знаешь, врач говорил мне, мол, перестаньте принимать все в штыки, попытайтесь наладить контакт со своей второй личностью. И, представляешь, я действительно всерьёз задумался о том, чтобы предложить тебе мир, но увы, я забыл, какая ты мразь. Спасибо тебе, что освежил мои воспоминания. Теперь ни о каком мире не может идти и речи. -Мир? Мне? Блин, да вы там на пару чокнулись, походу. - хтонь пробило на истерический хохот, - Но ты знаешь, а я нисколько не удивлен, что ты передумал. Кто бы сомневался, что ты снова от меня откажешься. Ты же уже однажды отрекся от нашей дружбы, предпочтя мне другого дружка. Под стать себе, такого же долбанутого. И, о боже, какая жалость, что твоему разлюбезному Олеже на вашу дружбу всегда было плевать и он кинул тебя при первой же возможности. Это ж как надо было задолбать мужика, чтоб он от тебя в горячую точку свалил? - явно развеселился крылатый. Лишь об одном упоминании об Олеге у Сережи затряслись руки, а в глазах зажегся огонь ненависти к тому, кто так бесцеремонно сейчас посягнул на святое. -Не смей говорить о нем, ты слышишь!? Ты можешь сколько угодно издеваться надо мной, я стерплю все, но про Олега ты больше ни слова не скажешь! Он всегда был честен со мной, в отличии от тебя. Он был героем при жизни и остался им после смерти. А тебя хватило лишь на то, чтобы пудрить мне мозги, давя на самую больную точку. Я вообще жалею, что однажды позволил тебе появиться. Но мне ничего не стоит это исправить.- Сережа ухмыльнулся, приблизившись к невидимому сопернику. Впервые за всё время ему было наплевать на то, что его вторая личность может ему как-либо навредить, - Поэтому слушай меня сюда: ты больше никогда ничего плохого о нем не скажешь. Тебе все понятно? -Ухх, какой опасный мальчик. А что же будет, если я ослушаюсь? -Иначе я найду способ и приведу свою старую угрозу в исполнение: я убью нас обоих. Неизвестно откуда взявшаяся у Разумовского смелость поразила не только хтонь, но и его самого. Вдруг он понял для себя одну простую истину: решение есть всегда, главное, не бояться идти напролом. Оно сравнимо с выложенной кирпичной кладкой в стене, за которой находится долгожданная свобода и которую нужно пробить головой для того, чтобы другие люди могли выйти. В данном же случае, спасать нужно было светлую память Олега. И, раз другого варианта не оставалось, Сережа был готов сделать это ценой собственной жизни. -Знаешь, а ты начинаешь мне нравиться, - задумчиво проговорило альтер-эго, - ты становишься жестче. Похоже, я действительно что-то упустил. Ты уже не та плаксивая тряпка, которой я привык тебя видеть. Видимо, дурка идет тебе на пользу. Или это плоды моего воспитания, как думаешь? -Все сказал? А теперь отвали от меня. Я больше не хочу продолжать этот бессмысленный диалог. -В любой другой ситуации я попытался бы тебя придушить за такие слова, но сегодня ты меня порадовал. Ладно, живи пока, герой-суицидник. - проговорило существо и растворилось во тьме. Рубинштейн стоял все это время за дверью и внимал каждому слову своего пациента. Черкнув что-то в своем блокноте, он направился дальше на вечерний обход. Палата под номером N осталась позади, как и его рыжий обитатель, заточенный в плен собственного сознания.***
Мосты уже были разведены. Последние такси развезли задержавшихся по различным причинам в разных точках города людей, и теперь водители со спокойной душой ехали по своим домам, где кого-то из них ждали жены, дети, собаки, а кого-то тотальное одиночество. Город засыпал. Ближе к полуночи утих и дождь, и культурная столица России окончательно погрузилась в тишину. В ту ночь в Питере выпал первый снег, который, впрочем, на утро растаял, оставив от себя лишь кляксы, хлюпающие под ногами. Город, полностью поглощенный в борьбу времен года, стоял гордо и неподвижно. Осень с неохотой сдавала свои права, уступая место лютующей зиме. Близился новый год.