Только лишь во сне

Инеж. Нью-Йорк

Инеж оглядела свою скромную коллекцию украшений, выбрала несколько браслетов и надела их на правую руку. Сделала несколько движений и со вздохом сняла. Браслеты мешались, слегка звенели, вызывая неприятные ассоциации, и, к сожалению, совершенно не закрывали шрам на руке. Инеж провела пальцами по гладким, едва заметным следам собачьих зубов, в очередной раз убеждаясь в их реальности. С момента их появления прошла неделя. Бесконечно долгая неделя, наполненная размышлениями о жизни, о состоянии собственного рассудка и воспоминаниями обо всех травмах, начиная с детства. Пальцы словно сами переместились на левую руку и нашли шишковатый шрам, которому было уже полтора года. Сведённое перо павлина. Инеж вздрогнула. Тогда она убедила себя, что просто содрала кожу во сне, и старательно игнорировала глубину пореза и то, как плохо он заживал. Бинтовала руку и носила кофты с длинными рукавами. И едва помнила, какую чушь наплела друзьям в ответ на вопрос о появлении этого шрама. И все последние полтора года она убеждала себя, что все синяки на теле, новые царапины и порезы — всё это просто случайности, совпадения. Отгоняла мысли о том, что и так знала с самого детства. Она ходила в школу, изучала физику, биологию и химию, и знала — не может человек во сне перемещаться в другую вселенную. Неделю назад отрицать стало невозможно. Бесполезно. Инеж проснулась в тот день и первым делом почувствовала боль в руке. Открыла глаза и оглядела окровавленное постельное бельё. Перевела взгляд на правую руку, уже зная, что увидит, и всё равно заставила себя смотреть. Сквозь засохшую кровавую корку было отчётливо видно собачий укус. Со стоном откинувшись на подушку, она дала себе несколько секунд на принятие этого факта. Нескольких секунд всё же не хватило, но ей пришлось встать и заняться раной. Она не знала, от чего сильнее тряслись руки — от боли или от мыслей, что беспорядочно метались в голове. Сны — не просто сны. Основная мысль была проста и до жути очевидна. Все факты с самого детства напоминали об этом. Кеттердам реален. Мысль ужасала. Невольные воспоминания о тех мужчинах, всё, что она спихивала на своё подсознание… Всё это снова ощущалось на коже. Это тоже было реальным. Хотелось вновь и вновь тереть себя мочалкой. Я сошла с ума. В эту мысль хотелось поверить. Это казалось даже более вероятным, чем путешествия во сне. Собачий укус напоминал о реальности происходящего слишком сильно. Инеж не пошла в тот день в школу, сославшись на плохое самочувствие. Её затравленный взгляд, покрасневшие глаза и побледневшие искусанные губы убедили заботливых родителей, что ей лучше отлежаться пару дней. Стоило родителям уйти на работу, Инеж позволила себе разрыдаться. Она плакала от противной боли в руке, от накатывающего ощущения чужих прикосновений, от мыслей о том, что ей в самом деле приходилось убивать, от мыслей о поломанных личностях Кеттердамских друзей. Плакала от страха, что могла умереть во сне и не проснуться в реальности. Плакала от того, что нервный узел наконец развязался — она и не знала, что тратила столько энергии ежедневно, убеждая себя в иллюзорности снов. Осознание настоящей реальности обрушилось на неё слишком мощно. Истерика длилась долго, но когда слёзы закончились, она поднялась с кровати, умылась и, с глубоким вздохом, смирилась. В конце концов, она была не просто Инеж, но и Призраком. А Призрак всегда предпочитала всё знать и иметь перед собой чёткий план действий. Остаток дня Инеж посвятила разностороннему обдумыванию ситуации. Захотелось выяснить, одна ли она перемещается во снах, или с её друзьями происходит то же самое. Она задумалась, пытаясь найти какие-нибудь зацепки. Нина хотела стать врачом, тогда как Зеник имела способности гриша и была целителем. Обе знали большое количество языков — хотя если это был один человек, то подруга знала в сумме около десяти языков. Инеж назвала бы это маловероятным, но Нину никогда нельзя было недооценивать. Кроме того, Призрак знала об истории Зеник и Хельвара, а Нина сразу заприметила Матиаса в школьной толпе. Могло ли это быть просто совпадением? Инеж не знала. Но знала другое — подруга слишком часто рассказывала о своих снах. То о пляшущих чайниках, то о приключениях в лесах, о замках и иногда о войне. Она обхватывала себя руками, словно пыталась согреться, но было видно, что это обычные сны. Нина говорила тихо, но фразы были размытыми — о крови и общей атмосфере. В её голосе не было горечи об убитых товарищах или тоски. Да и забывала о таких снах она быстро. Джеспер тоже периодически рассказывал о своих снах. Но, как говорил сам Джес, по сюжету они напоминали смесь боевиков с примесью бреда сумасшедшего. Инеж смеялась, когда парень в лицах разыгрывал какой-нибудь диалог из сна. А сейчас она с нежной радостью признавала, что друг не имеет никакого отношения к грязи Кеттердама. А вот Каз никогда о снах не говорил. И хромал на правую ногу — могла ли это быть травма, полученная во сне, но повлиявшая на реальность? Инеж вспоминала все параллели, которые раньше невольно проводила между Казом и Бреккером, и была почти готова поверить, что он вполне может также перемещаться во снах. Но Грязные Руки носил перчатки, а Каз — нет. И Каз был намного более открытым. И либо он гораздо лучше неё убедил себя, что Кеттердам лишь сон, либо в самом деле был обычным парнем с обычными снами. Хотелось верить в последний вариант, но пришлось признать — стоит понаблюдать за Казом. Ещё Инеж подумала о Уайлене, который в реальности тоже оказался Ван Эком — он сам рассказал им свою историю, когда влился в их компанию. Оказалось, что у него дислексия, из-за которой чтение и письмо даются ему с трудом — факт, которые его отец выносил с видимым недовольством. А чуть меньше года назад, когда Ян Ван Эк женился на молоденькой девушке, Уай понял, что отец окончательно ставит на нём крест. Атмосфера в доме стала совсем уж невыносимой, и парень предпочёл съехать. Сначала, для окружающих они поддерживали видимость хороших отношений, но на самом деле Ян просто присылал ему небольшие денежные суммы, чтобы Уайлен не лез в его дела. А недавно Уайлен узнал, что его мать жива и содержится в психиатрической лечебнице. Он возненавидел отца, сменил фамилию и перестал принимать денежные подачки. Исчез из жизни Ван Эка, как тот и хотел. С тех пор в СМИ периодически мелькали статьи на эту тему, но это оказалось не так уж и интересно обществу. Инеж задумалась, насколько похожей может быть история того Уайлена, что живёт в Кеттердаме. Но, решив оставить это на потом, принялась вспоминать всё, что успела узнать о парне за последний месяц. Не то, чтобы они много общались, но на обедах парень теперь сидел с ними и в общих разговорах участвовал. Инеж знала, что он увлекается химией, что ищет различные подработки, чтобы платить за съёмную квартиру, и что часто бывает у матери в клинике — у неё в самом деле были какие-то проблемы, ей была нужна помощь специалистов. Знала ещё, что парень неплохо рисует и играет на флейте, но это всё никак не помогало понять, что ему снится. Слишком незнаком он ей был, чтобы понять что-либо. За ним Инеж тоже решила понаблюдать. А вот за Матиасом наблюдать было не обязательно. Инеж знала, что тот Матиас Хельвар, что волею судьбы оказался в Кеттердаме, уже долгое время находится в Хеллгейте. И пусть она не была знакома со всем, что происходит в тюрьме, она была уверена — это отразилось бы на Матиасе в любом случае. Однако парень Нины оставался честным, справедливым и добрым. И абсолютно обожал Нину — едва ли он был бы так предан, если бы знал, что по вине Зеник оказался в тюрьме. Итак, Инеж прикинула, за кем из друзей ей стоит понаблюдать, и принялась шерстить интернет и выписывать себе литературу, с которой хотела бы ознакомиться. Начиная от книг по физике и биологии, до фантастики, где есть путешествия в другие миры. В ней проснулся исследовательский интерес — всё же феномен путешествия в другую реальность был слишком любопытным, чтобы проигнорировать. В общем, одного дня ей хватило, чтобы полностью смириться и принять происходящее. Поэтому, когда на следующее утро на руке вместо рваных ран оказались лишь едва заметные шрамы, она даже не удивилась — во сне Зеник сотворила ровно такое же чудо с рукой Призрака. Тем не менее, всю последнюю неделю Инеж надевала толстовки и кофты с длинным рукавом, чтобы никто не задавал лишних вопросов. Но сейчас Инеж собиралась на день рождения Каза, и Нина наверняка её придушит, если она не наденет платье, которое они купили буквально пару недель назад. Что ж, она в любом случае не сможет вечно прятать руки от друзей. *** Когда они вышли из пикапа и подошли к дверям ресторана, Инеж захотелось смеяться. Место, которое Каз выбрал для проведения дня рождения, уже с порога говорило о своей роскоши. А она, Джес, Нина и Уайлен только что вчетвером толкались на заднем сиденье старого пикапа. Хорошо ещё, сегодня именно Матиаса посадили за руль — если бы вместо высокого и худого Джеспера с ними сидел Матиас, поездка была бы ещё дискомфортнее. А так они с Ниной имели возможность наблюдать, как периодически краснел Уайлен, прижатый к Джесперу — последний вообще сполна насладился поездкой, периодически наклоняясь к Уайлену и что-то шепча ему на ухо. Теперь же они разминали затёкшие конечности и оглядывались. Название ресторана ни о чём Инеж не говорило, но по припаркованным автомобилям было понятно, что это не просто забегаловка. — Это что, швейцар? — поинтересовался Джеспер, кивая в сторону входа, — Каз, ты куда нас привёз? — Ты сам предложил отмечать в ресторане, — заметил Каз равнодушным тоном, но на его лице появилось довольное выражение. — Я и выбрал хороший ресторан. Джеспер фыркнул, а Нина первая направилась ко входу. — Как хорошо, что Каз не признаёт полумер. Инеж подумала, что из всей их компании только Нина будет чувствовать себя комфортно в столь пафосном заведении. И, вероятно, Уайлен. Но Инеж это всё казалось странным, непривычным. Ей доводилось бывать в подобных местах только в роли Призрака, когда требовалось кого-нибудь отследить, что-нибудь украсть, отыграть какую-нибудь роль. И никогда не была просто посетителем, просто девушкой, которая пришла бы провести время с друзьями в столь элегантном месте. Заходя внутрь, Инеж расправила плечи. Проходя мимо швейцара, здороваясь с хостес и заходя в гардероб, она рассматривала интерьер, выполненный в сочетании тёмно-синего и золотого, и невольно старалась копировать Нину. Идти также уверенно, без лишнего напряжения. Едва Инеж успела сдать своё пальто и получить номерок, как Нина утянула её к большому зеркалу, чтобы сделать пару фотографий. Стоило признать, что в зеркале, обрамлённом золотой рамой, они выглядели потрясающе. Точнее, Нина в красном платье с открытыми плечами выглядела обворожительно и знала об этом, собирая восхищённые взгляды. А Инеж… Ну, она назвала бы свой образ элегантным. Она была в голубом трикотажном платье, сидевшем по фигуре, и тёмно-синем пиджаке, так удачно сочетавшимися с цветовой гаммой ресторана.Словно так и было задумано — она легко могла раствориться, слиться с окружением. Фотографий было сделано всего три штуки — ровно столько кадров понадобилось Нине, чтобы заметить шрамы подруги — рукава пиджака были три четверти и никак не прикрывали следы укуса. — Откуда это? — нахмурилась Нина, перехватывая запястье Инеж, чтобы получше рассмотреть руку. — Ты о чём? — Инеж спросила недоумённо, призывая все свои актёрские способности, — об этом шраме? — Да. О нём, — голос Нины звучал озадаченно, и Инеж могла её понять, — он выглядит старым, но я совершенно его не помню! Инеж хотела бы всё объяснить ей, но сейчас явно было неподходящее место и время. Да и сколько бы она не пыталась, она так и не смогла подобрать в подходящих слов, чтобы рассказать о Кеттердаме и другой жизни. — Я… — Инеж прочистила горло, — я не знаю, откуда этот шрам. Грубая ложь, но фраза звучит так, как Инеж хотела. Она уже продумала, что будет говорить и как оно должно звучать. — Это как? — скептично хмыкнула Нина. Краем глаза Инеж отметила, как в гардероб зашёл Уайлен. Наверное, он пришёл позвать их — остальные уже давно в коридоре. — Этот шрам у меня так давно, что я привыкла и почти не обращаю внимания. Но когда я задумываюсь, откуда он… — Инеж пожала плечами, не глядя на подругу. Задумчиво прикоснулась к шраму. — Это странно, наверное. — Так бывает, — задумчиво отозвался подошедший Уайлен, — твой мозг мог просто заблокировать воспоминания о травме. А уж через столько лет ты теперь едва ли вспомнишь. Инеж подавила дрожь. Лучше бы мозг действительно заблокировал воспоминания о виде её руки в пасти у пса и о боли. Но тем не менее, она была благодарна Уайлену за такое объяснение. Примерно тоже самое Инеж собиралась сказать Нине, но так вышло даже убедительнее. — А я почему совершенно не помню этого шрама? — Нина, кажется, чувствовала себя виноватой, что больше двух лет не замечала. — Он достаточно незаметный, — Инеж пожала плечами, стараясь не выдать чувство вины. Всё же ей не хотелось врать и ставить подругу в такое положение, — и я почти всегда хожу с длинным рукавом. Пойдём? Нас заждались уже. Нина кивнула, расслабила брови, позволяя морщинке исчезнуть, и перестала гипнотизировать взглядом шрам подруги. Но Инеж чувствовала, что её ещё ждут вопросы по этому поводу.

Каз. Нью-Йорк

— Ну что, время подарков? — спрашивает Джеспер, когда официант принимает заказ и уходит в кухню. Каз хочет со стоном уронить голову на руки. Сейчас — думается ему — начнётся шоу с разглядыванием каждого подарка. Но вопреки лёгкому раздражению, Каз чувствует ещё и любопытство. Ему действительно интересно, что ему подарят. Накатывает приятное предвкушение, и он чувствует, как губы слегка растягиваются в улыбке. — Чур я первая! — довольно объявляет Нина и протягивает Казу большой бумажный пакет. Он читает надпись «Поздравляю, ты стал старым!» на пакете и не может удержаться от кривой усмешки. Первое, что Каз достаёт — большой мягкий ворон. Да уж, по части неожиданных подарков Нина всегда на высоте. — Это подушка-антистресс, — поясняет девушка, — я просто не смогла пройти мимо! Он напомнил мне тебя, такой же серьёзный! Каз несколько раз сжимает подушку, отмечая приятный материал ткани, наполнение из маленьких шариков, лёгкий шуршащий звук, который они издают. Джеспер уже тянется к игрушке — хочет и пощупать и сравнить с Казом. Каз отдаёт игрушку на рассмотрение, а сам смотрит, что ещё есть в пакете. Обнаруживает книгу. Книги он уважает, а потому с интересом берёт в руки и читает название. — «Как научиться острить»? Серьёзно? — Каз мог бы оскорбиться. Они уже больше двух лет продолжали свои словесные пикировки с Ниной и Каз считал себя достойным оппонентом. Да и в жизни он гордился своим умением выбирать нужные слова в любом разговоре. Нина скорбно поджимает губы. — Абсолютно серьёзно, Каз, — она пытается говорить грустно, но её глаза блестят знакомым азартом перепалки, — с тобой становиться скучно спорить. — Что ж, — пожимает плечами Каз, — это, должно быть, из-за старости. День рождения — грустный праздник! Он преувеличенно тяжело вздыхает и обречённо качает головой. — Не переживай, — приободряет его Нина, — книжку почитаешь, мозги в порядок приведёшь. А я стану врачом и помогу тебе с остальными старческими болячками! — Это угроза? — с усмешкой спрашивает Каз, в тот момент, когда Матиас тихо замечает: — А ведь и правда на Каза похож. Нина фыркает: «что и требовалось доказать», а Каз лишь усмехается и достаёт из пакета огромную шоколадку и банку кофе. — Кофе из Эфиопии, — поясняет Нина, когда Каз рассматривает этикетку, пытаясь понять хоть слово, — тебе должен понравиться. А шоколадка тебе для хорошего настроения. — Спасибо, — искренне улыбается Каз, складывая всё обратно в пакет. За это ему и нравится Нина — как бы она себя не вела, какие бы роли ни примеряла, она умела быть наблюдательно и искренней. И никогда не боялась это проявлять. Следующим подарок протягивает Матиас. Каз уже знает, что будет в этом пакете — в конце концов, он сам попросил об этом подарке, — но всё равно приятно удивляется, рассматривая издания книг. — Будь не злым, работай честно и умей дружить. Если все такими будут, славно будет жить! — зачитывает Каз аннотацию одной из книжек и усмехается. Не знает даже, откуда у его подсознания такое изощрённое чувство юмора. — Это детская книжка, — поясняет Матиас, — «Люди и разбойники из Кардамона», там каждая глава написана на норвежском и на английском, чтобы легче было учить язык. А вторая книга — «Кристин, дочь Лавранса», как и просил, моя личная рекомендация. Каз действительно попросил Матиаса подарить ему хорошую книжку на норвежском и словарик. Во-первых, Казу для себя захотелось выучить ещё один язык, а во-вторых, это ещё и имело практический смысл — норвежский и фьерданский схожи между собой, но во сне у него не было никакой возможности добыть учебники по фьерданскому. Оставалось только надеяться, что знания из сна окажутся хоть сколько-нибудь полезны. И, кажется, Матиас стал намного лучше относиться к нему после этой просьбы. Дальше Каз принимает подарок от Джеспера. Открывает коробку и несколько секунд рассматривает странную изогнутую конструкцию, пытаясь понять, зачем это ему нужно. — Это присада, — видя его недоумение, решает пояснить Джеспер, — я подумал, что твоим воронам тесно на узком подоконнике. А эту конструкцию можно закрепить снаружи так, чтобы птицам было комфортнее сидеть. Каз несколько секунд пытается понять, есть ли у него шанс отвертеться или сделать вид, что он не понимает, о чём говорит Джеспер. Но проще признать — он действительно регулярно подкармливает воронов, подцепив эту ужасную привычку у Призрака. Но каждый вечер открывая окно, чтобы проветрить комнату, он уже автоматически берёт пакет с зерном и кормит птиц — так его вечера наполняются знакомым звуком, а Каз вспоминает о своём чердаке и о том, что скоро придёт пора просыпаться. Каз вздыхает. — Поможешь установить? — спрашивает он у Джеспера и, всё же добавляет, — И я отказываюсь признавать, что это мои вороны. — Каз подкармливает воронов? — удивлённо моргает Уайлен. — Мне кажется, — доверительно шепчет Джеспер так, что слышно всем, — что Каз нам чего-то не договаривает, и он сам — ворон. Большой, задумчивый ворон. И именно поэтому — а не из-за еды — они каждый вечер кружат у окна. С собой зовут. — Кар-кар, — выдаёт Каз, стараясь остаться серьёзным, — вот улечу от вас, будете знать, как дурацкие шутки шутить. Разговоры о воронах неизбежно напоминают о Кеттердаме и Каз уже начинает нести чушь, лишь бы говорить хоть что. Лишь бы остаться в моменте, думать о хорошем, или даже не думать вовсе — просто чувствовать приятный сон, расслабляться в кругу друзей. Лишь бы удержаться. Каз зажмуривается, делает глубокий вдох. Открывает глаза, выдыхает и блокирует мысли о Кеттердаме. Забирая довольно увесистую коробку у Инеж, он отмечает, что её руки немного дрожат. Пока Каз разворачивает упаковочную бумагу, девушка говорит: — Я знаю, что ты предпочитаешь проводить свободное время изучая что-нибудь, но подумала, что и творческие хобби могут тебя заинтересовать… Я видела, как ты рисуешь карандашом, и подумала, может и другие материалы тебе понравятся. Каз наконец открывает коробку и видит мини-склад художника: набор простых карандашей разной жёсткости, наборы цветных карандашей, маркеров и ручек, кисти, упаковку гуаши и акварели, акриловые краски, несколько небольших холстов, тюбик чернил и перо к нему, скетч-бук с плотными листами. И не знает, что сказать. Ему на самом деле очень хочется опробовать всё. Каз уже даже знает, что хочет изобразить на первом холсте и какие краски возьмёт. Он сглатывает, заставляя себя опустить крышку коробки. Он займётся этим позже. — Спасибо, — благодарит он Инеж, как и всех остальных. Она выдыхает и чуть заметно расслабляется, словно боялась, что её подарок не понравится. Но он не мог не понравиться. Каз осторожно ставит коробку под стол и смотрит на остальную гору подарков. Он ненавидит иногда свой Керчийский подход, но он не может не сравнивать подарки по стоимости — не столько даже по деньгам, сколько по тому, насколько дорого они обошлись дарителю. И Каз прекрасно понимает, что Инеж в свой подарок вложила значительную часть летнего заработка. Это и есть дружба. Иной раз забывать о себе, если хочешь подарить человеку что-то, что ему должно понравиться. Знать, что человеку может понравиться. Каз прекрасно это понял за семнадцать лет в Нью-Йорке, он знает это, может почувствовать и разделяет такой подход. Ему нравится дружить, он и сам с большим удовольствием покупает друзьям подарки — пусть это каждый раз муки выбора. Но за семнадцать лет жизни в Керчии — особенно за последние восемь в Кеттердаме — Каз ни разу никого не назвал другом. Он не умел дружить на самом деле. Он умел только имитировать это во сне. Прежде чем переключить внимание на Уайлена, Каз делает несколько глотков воды. Это банальная попытка потянуть время, и Каз ненавидит это, потому что ему нужны эти чёртовы секунды, чтобы снова начать наслаждаться сном. Когда Уайлен прочищает горло, чтобы что-то сказать, и нервно сжимает в руках тонкий подарок, Каз заинтригован. — Я помню, пару недель назад ты, Каз, упоминал, что хотел бы развивать свой бизнес, — Уайлен старается говорить ровно, но по голосу понятно, что он переживает за свой подарок. — А не так давно мой юрист помогал мне разобраться с бумагами… В общем, я выяснил, что несколько элементов собственности Ван Эка записаны на моё имя. Одна из точек — небольшая типография в том же районе, где ты живёшь, Каз. Я хочу передать права на владение этой точкой тебе. Думаю, ты сможешь сделать из неё какое-нибудь суперприбыльное место. С днём рождения, Каз! Только тренированная выдержка позволяет Казу принять подарок — папку со всеми документами — и поблагодарить Уайлена. На самом же деле Казу хочется сидеть в ступоре и смотреть в одну точку, осмысляя произошедшее. И хочется спросить, почему Уайлен это сделал. Они знакомы меньше двух месяцев и Уай даже не успел оказаться у Каза в должниках. Если бы и в жизни кто-то мог просто подарить мне помещение. Слова вырываются сами, когда Каз поднимается на ноги со своим стаканом. — За друзей! — произносит он тост, обводя собравшихся взглядом, — За друзей, что ощущаются семьёй. И Каз сам не ожидал бы от себя таких слов, но в глазах почему-то щиплет, когда он думает о том, с каким вниманием все пятеро подошли к выбору подарка. О том, насколько хорошо они его знает, а он позволяет им знать. Чувство комфорта и уюта заставляет его расслабляться, улыбаться и говорить вещи, за которые он в реальности одаривал окружающих как минимум презрительным взглядом. Это всё — слабость. Слабость, которой так сладко поддаваться. Наверное, ему в голову ударяет алкоголь — бутылочка ликёра, принесённая Джеспером — который они потихоньку подливали в свои напитки. Потому что от шуток Джеспера губы расплываются в непозволительно широкой улыбке, а смех получается непристойно громким. Каз перестаёт следить за временем и сидит, расслабленно откинувшись на спинку стула. В голове даже не гудит, но язык развязывается, Каз охотно принимает участие в разговорах и наслаждается этим. Он не задумывается ни о чём лишнем, только обдумывает текущие разговоры, да шутит, что Джеспер наконец-то может выпить, потому что по домам всех будет развозить трезвенник-Матиас. Невольно отмечает, как от алкоголя начинают блестеть глаза остальных, как голоса в их компании становятся чуть громче. Кажется, в помещении становится жарче, у всех появляется румянец на щеках. Каз чувствует себя счастливым и свободным. Он не задумывается, что это за свобода, от чего. Он просто наслаждается. И оттого собственные, справедливые, трезвые мысли едва не вышибают из него дух. Когда мимо проходит официант и Каз чувствует запах горячего шоколада с его подноса, перед глазами проносятся картинки холодной зимы, лицо брата и проклятые заводные собачки. Настоящая реальность напоминает о себе резко, неприятно, словно недовольная тем, что про неё забыли так надолго. Каз вцепляется в подлокотники своего кресла, чувствуя мягкую, чуть шершавую ткань обивки под пальцами, но знает, это всё — не настоящее. Фальшивка. Суррогат. Да только как не назови происходящее, чувства-то настоящие. И грудную клетку сдавливает так, что задохнуться он может по-настоящему. Баррикада, отгораживавшая Кеттердам от снов, трещит. — Каз, всё хорошо? — ушей касается тихий голос Инеж. Остальные слишком заняты спором о чём-то и пока не заметили его состояние. Но Призрак всегда всё замечает — Каз нервно фыркает — с чего бы ей и во сне не проявить свою наблюдательность. — Мне нужно на улицу, — выдавливает он, поднимаясь практически на ощупь. Перед глазами всё плывёт, но он замечает, как девушка тоже поднимается вслед за ним и мотнув головой бросает ей, — сиди. Краткое слово, похожее на приказ, заставляет девушку опуститься на место и Казу этого достаточно. Он выходит, стараясь держаться прямо, и игнорирует обеспокоенный взгляд вслед. Каз не задерживается, чтобы взять из гардероба своё пальто, а потому холодный ветер сразу его остужает и почти возвращает в настоящее. Ненастоящее настоящее. Он уже не знает, чему верить — разуму, напоминающему про фантомность снов, или телу, так ясно ощущающему всё вокруг. Опьянение, обивку кресла, пронизывающий ветер и сигаретный дым, от которого Каз спешит отойти, взгляд в затылок. Каз даже не удивляется, что Инеж всё же вышла вслед за ним. Надеется только, что она догадалась заглянуть в гардероб. Устроившись на скамейке подальше от места курения, Каз едва заметно кивает девушке на место рядом с ним. Инеж выходит из-за машин, припаркованных рядом, и садится на скамейку, не касаясь Каза. Она вообще почти никогда не касается его. Из всего, что есть во снах, Инеж кажется самой нереалистичной. Словно настоящий Призрак, который даже плоти не имеет. Казу хочется, чтобы она прикоснулась. Хотя бы просто села так, чтобы соприкасаться с ним бёдрами. Просто чтобы на миг поверить, что это реально. Что он может вот так с ней сидеть без неловкости. Но он буквально ощущает эти сантиметры между ними, и молчание давит на уши. Это ужасно. Но так, по крайней мере, мысли не мечутся в безумном диссонансе. Всё правильно. Он с шумом втягивает воздух. — Спасибо за подарок, — выдыхает от, чтобы сказать хоть что-то. Ему нужен её голос. — Пожалуйста, — тихо говорит Инеж, — я действительно долго думала, что тебе больше понравится, поэтому взяла в итоге понемногу всего… И, кажется, поняв его состояние, Инеж продолжает говорить. О том, как выбирала краски, как доставала продавца вопросами о кистях, потом — как долго мучалась, пытаясь красиво обернуть подарок. О том, как Нина хвасталась ей покупкой того ворона. Каз снова расслабляется, пусть и не так сильно, а Инеж всё убалтывает его и снова уводит в ресторан, когда видит, что он продрог. Помогая Инеж снять пальто, Каз намеренно чуть задевает её плечо. Просто чтобы убедиться, что она здесь, что в пределах сна так же реальна, как и остальное. *** Когда Каз возвращается домой, алкоголь уже отпускает, а пакеты с подарками неприятно оттягивают пальцы, он чувствует себя уставшим. И всё равно он с самого порога чувствует этот запах. Шоколадный торт. Аромат, который ассоциируется не с Кеттердамом, а с Нью-Йорком. С семьёй. Его мать готовила ему шоколадный торт на каждый день рождения. Вечером вся семья собиралась вместе за праздничным ужином. А потом на десерт вносился этот торт, неизменно с горящими свечами, и Каз загадывал желание. С Бреккерами традиция продолжилась — пусть первый раз Каз едва не устроил истерику, когда всё стало слишком напоминать старую и привычную постановку, но с новыми и чужими актёрами — одна деталь отличалась сильнее всего. Миссис Бреккер каждый год пекла разные торты. И никогда шоколадный. Конечно, не удивительно, что она выбрала шоколад в качестве начинки — все знают, что шоколад он любит почти так же сильно, как кофе — и всё же Каз теряется. Он не знает, как реагировать. Не знает, чего боится больше — что торт будет похож на мамин, или что он будет другим. Замирает Каз и в тот момент, когда Бреккеры вносят торт с горящими свечами на кухню. Он набирает воздух в лёгкие. Я хочу… … тишины — хочется загадать ему. Три секунды держит воздух в лёгких. Вероятно, это глупая традиция, но Каз каждый раз верит в это желание. … успешно отомстить Роллинсу — загадывает он. Задувает свечи и вспоминает, кто он такой.

Каз. Кеттердам

Открывая глаза утром, Каз уже знает, что за день наступил. Нет, конечно, и без того всегда знал, какая дата на календаре, какой сегодня день недели и какие мероприятия запланированы в городе. Но вот конкретно о своём празднике он предпочёл бы забыть. На губах ещё ощущается вкус улыбки, в ушах звучит смех вечера. Красивая ложь, реалистичная фальшь. Тепло, которого в Бочке быть не может. Три секунды на то, чтобы прийти в себя, заканчиваются. Каз моргает, заставляя себя сесть в кровати, и протирает лицо руками. Кидает взгляд в окно — небо только начинает светлеть. Поспать опять удалось лишь несколько часов, не удивительно, что затылок и виски опять пульсируют тупой болью. Каз лишь поджимает губы, поднимается с кровати и начинает приводить себя в порядок: таз с водой и мокрым куском ткани, брюки, рубашка, жилет, начищенная обувь и перчатки. В несколько шагов Каз доходит до своего стола, проверяя, насколько сильно сегодня болит нога. Терпимо. Бегло оглядывает рабочую зону, стопки документов, разложенные в определённом порядке — так, чтобы напоминать, на каких делах нужно сосредоточиться в первую очередь. Вновь переводит взгляд на улицу, пробегаясь взглядом по свинцовым тучам, привычно висящим над городом. Вдыхает запахи Бочки и гавани, заполняющие комнату с очередным порывом ветра. Вслушивается в редкую для города тишину: туристы отправились в приличные районы, приходить в себя после полученных ночью впечатлений, ворьё отправилось учитывать полученную прибыль, развлекательные заведения готовятся к новому дню, усталый народ ложиться спать. В Клёпке тоже нет лишних звуков, а значит, ночь прошла спокойно. Каз берёт трость, привычно сжимая в руке железного ворона, и выходит из комнаты. Новый день начинается. Спускаясь со второго этажа на первый, Каз чувствует запах кофе и еды. Заходя на кухню, он уже знает, что увидит Призрака, создающую им некое подобие завтрака из яиц, сосисок и последнего помидора. — Доброе утро, — здоровается девушка, ставя на стол кружку Каза и дожаривая омлет. Делая хороший глоток кофе, Каз игнорирует приветствие — утро в Бочке априори не может быть добрым. Он лишь ставит на стол две тарелки, достаёт вилки и садится, опирая трость на стол. Наблюдает за сосредоточенной девушкой, беззвучно порхающей по кухне. Она выглядит такой бодрой, словно выспалась, хотя Каз точно знает, что она легла спать не раньше него. Но он помнит, как тяжело Призраку приходилось в первые дни в Клёпке — он с самого первого утра будил её с рассветом, каждый раз наблюдая её хмурое, недовольное лицо, помятое после сна. Видел её поджатые губы и нахмуренные брови, но так и не услышал ни одной жалобы. А сейчас она настолько привыкла к этому режиму, что поднимается раньше него. Теперь она готовит ему кофе, чтобы настроение было не настолько скверным, и кормит завтраком, чтобы он не свалился от истощения. Бреккера раздражают эти намёки на заботу, но не может не оценить рациональность действий Призрака. Девушка, нисколько не смутившись тишиной в ответ на приветствие, раскладывает им омлет, берёт свой зелёный чай и привычно опускается на место напротив Каза. Завтрак они начинают в полной тишине, не желая друг другу приятного аппетита. Каз — потому что голова всё ещё немного болит и говорить не хочется, Призрак — очевидно потому, что опять прекрасно поняла его настроение. Только минут через пять, окончательно приведя мысли в порядок, Каз излагает краткий план на день — сегодня нет никаких срочных операций и неотложных дел, так что всё в штатном режиме. После завтрака они прогуляются в сторону совсем заброшенных районов, где у них расчищена небольшая площадка для тренировок, а потом Каз засядет за бумаги — Хаскель опять потребовал отчёты по Клубу Воронов, пятой гавани и список расходов по Клёпке. Призрак в это время прогуляется по городу, чтобы собрать сведения о событиях ночи и добыть парочку чужих грязных тайн. В середине дня Каз планировал и сам выйти из на улицу, дойти до гавани. Вечер он намеревался провести в Клубе, наблюдая за работой парочки новых крупье. Призрак с отчётом должна будет появиться к десятому удару часов, когда Каз уже вернётся в Клёпку. Сегодня и в самом деле планировался лёгкий день. — Основное задание для тебя на ближайшие дни — найти список новичков городской стражи и узнать слабости каждого, — сказал Каз, поднимаясь из-за стола и допивая кофе, и без перехода добавил, — встречаемся через пол часа на тренировке. Он вышел из кухни не оборачиваясь. И так знал, что Призрак уже начала убирать со стола, что двух минут ей хватит на то, чтобы сполоснуть посуду, и что через пять минут она уже будет на крышах города. Каз никогда не засекал специально, но привычка контролировать всё и поминутно знать действия окружающих иногда была достаточно полезна, поэтому он и не считал нужным от неё избавляться. Вернувшись за пальто, шляпой и зонтом — больная нога отчаянно намекала, что дождь всё же будет — Каз вышел из Клёпки через семь минут и сразу ощутил на себе пристальный взгляд. Он даже не стал поднимать взгляд, и без того зная, с какой крыши Призрак наблюдает за ним. В какой момент жизнь стала такой предсказуемой? Они с Призраком добираются до склада, заброшенного ещё во время чумы: это когда-то явно ощущалось, вдоль стен стояло большое количество деревянных ящиков и разномастных мешков, оставленных в спешке и невостребованных никогда после, по причине смерти большинства владельцев товара. Теперь же ящиков стало значительно меньше — с каждым днём их содержимое, словно крысы, растаскивали обитатели Бочки — а вокруг царил хаос раскиданных вещей, разломанных досок и изрисованных стен. Если не приглядываться, среди всего беспорядка было даже невозможно заметить площадку, которую Каз определил как свою тренировочную зону: небольшой участок расчищенного пола всегда напоминал просто поле чьей-то потасовки, хлам был со всей небрежной тщательностью раскидан вокруг так, чтобы никто и не подумал, что зона расчищена специально. На самом деле этот небольшой пятачок Каз использовал часто. Сначала, ещё будучи только новичком среди Отбросов, он начал приходить сюда, чтобы заниматься физической подготовкой. Он прекрасно понимал, что при его скудном питании, он выглядит тщедушным и маленьким. Каз хотел хотя бы накачать мышцы, чтобы иметь эффект неожиданности в драках. И, не зная, как правильно, он вспоминал разминки, которые по утрам делал его брат, отжимался, стоял в планке, приседал, бегал по складу, изучая его изнутри до мельчайших деталей. Изучал своё тело, вспоминал все драки, в которых участвовал, развивал тренировал выносливость и ловкость своего тела. Здесь же он учился метать ножи, позже — отрабатывал удары тростью. Это место видело и знало больше его слабости, чем какое-либо другое. И сюда же Каз приводил новых членов Отбросов для проверки их способностей и возможностей. Размеры помещения позволяли проверять как новых вышибал, так и тех, кто собирался стать вором под покровительством Отбросов. Все новички пытались впечатлить его, старались незаметно для Каза украсть что-то из ящиков, пытались незаметно напасть на него или устраивали драки, решая, кто сильнее. Только тех, кто нанимался на работу за столы в Клуб Воронов, Каз не мучал на этом складе. Призрака же Каз не просто проверял здесь — он и так был уверен в её способности беззвучно передвигаться — он заставил её тренироваться вместе с ним. Теперь же Каз едва заметно ухмыляется, кидая взгляд на стену, испещрённую следами от ножей. О Призраке этот склад знает не меньше Каза. Именно тут она стала по-настоящему опасной, научилась использовать оружие и обрела уверенность в своей броне. — Сегодня отрабатываем внезапное нападение, — говорит Каз, не оборачиваясь на девушку. Лишь чувствует, как внимательный взгляд проскальзывает по его спине, а затем по всему помещению. И он почти знает чёткий момент, когда Призрак растворяется в тенях. Каз делает несколько шагов назад, почти к самому выходу, и начинает скользить вдоль ящиков, копируя стиль девушки — держась там, где темнее всего. Пусть он и знает, что его шаги выдают его местонахождение, но ящики хотя бы прикрывают спину, и ему не нужно постоянно поворачиваться, чтобы контролировать всю зону вокруг; глаза успешно привыкают к полутьме склада. Казу нравятся вот такие тренировки с Призраком, потому что это заставляет его максимально напрягать все свои органы чувств: он прислушивается, стараясь уловить малейшие намёки на звук шагов, скрипа ящиков, неосторожного дыхания, доставаемого ножа; он вглядывается в самые тёмные участки, в просветы между хламом, ящиками, стенами, в движение пыли в лучах света из окон; он тренирует свою интуицию и шестое чувство, пытаясь определить, где находится девушка. Его тело находится в напряжении, готовое резко отходить в сторону, приседать, нагибаться, перекатываться, бросаться вперёд с ответной атакой или уходить в оборону. Первый удар, начальная атака почти всегда остаётся за Призраком. Почти всегда, но не сегодня. Каз успевает краем глаза увидеть резко заколыхавшийся кусочек ленты, торчащий из соседнего ящика, и, когда спустя секунду Призрак спрыгивает прямо перед ним, он уже готов. Он замахивается уже в тот момент, когда девушка находится в воздухе. Стоит ей приземлиться, Каз разворачивает свой корпус, одновременно резким ударом трости буквально прижимая Призрака к ящикам. У неё уходят доли секунд, чтобы перестроиться под ситуацию, и нож, который был зажат в руке для удара, срывается с пальцев в точном броске. Каз делает шаг в сторону, снова используя трость как опору, и коротко встряхивает левый рукав, чтобы небольшой ножик скользнул в ладонь. У Призрака в руках уже тоже вновь блестит очередное лезвие — в каждой руке по лезвию. Каз делает шаг вперёд, пытаясь зацепить ножом правую руку Призрака, но она, словно в насмешку, проскальзывает под его левой рукой, вмиг оказываясь за спиной Каза и толкая его на ящики. Он ждал этого, а потому позволяет себе посильнее толкнуть это нелепое нагромождение. Так, чтобы весь ряд зашатался, а несколько верхних ящиков с грохотом полетели вниз, раскидывая содержимое. Каз втискивается в узкую щель между двумя рядами, и сквозь поднявшуюся пыль тщетно пытается рассмотреть, в какую сторону исчезает девушка. В ушах шумит — до того громко упали ящики, сердце стучит быстрее обычного — то того шум ударил по нервам, по ушам, привыкшим к едва не звенящей тишине склада. В воздухе по мимо пыли летает жёлтая пыльца — кажется, в одном из упавших ящиков была юрда. Каз на секунду удивляется, что её до сих пор никто не присвоил, а потом опускает взгляд на пол и всё становится очевидно: ящик с юрдой стоял под ящиком с песком; теперь и то, и другое вперемешку рассыпано по полу. Какой умник вообще догадался хранить товары в таком хаосе? В прочем это могла быть чья-то заначка. Каз продолжает оценивать вывалившееся содержимое: кроме расколотых ящиков с песком и юрдой на полу теперь валяется большое количество осколков — очевидно, в каком-то ящике была стеклотара. Ещё два ящика не треснули от удара об пол и теперь лежали чуть в отдалении присыпанные песком и пылью. Каз делает себе пометку позже проверить их содержимое и внимательнее вглядывается в рассыпанный песок. Очевидно, он не обнаруживает следов Призрака — она убралась с траектории падения ящиков ещё в тот момент, когда Каз в них врезался. По крайней мере ему хотелось верить, что её скорость реакции была примерно на таком уровне. Каз старается не шевелиться, вновь наблюдая за движением воздуха по летающей пыльце. Он никак не реагирует в тот момент, когда ощущает на себе внимательный взгляд. Не обводит взглядом верхние ящики, не разворачиваясь резко. У него есть три предположения, где находится в данную секунду Призрак, но это не так важно, потому что у неё только два варианта для атаки: выскользнуть из-за угла перед лицом Каза и начать загонять его вглубь рядов, либо напасть со спины, вынуждая Каза выйти на открытое пространство. Он уверен — Призрак выберет первый вариант, так у неё будет большее преимущество. Между узких рядов у него не будет возможности нормально замахнуться тростью, а она со скоростью и грацией кошки сможет нападать на него буквально со всех сторон. Он уже даже готов немного размяться и вспомнить навыки рукопашного боя, когда ощущает цепкий взгляд на затылке и чужое присутствие за спиной. Ему остаются лишь доли секунды на то, чтобы попытаться подсечь Призрака ударом по ногам. Глупая затея, но и такое иногда срабатывает. Очевидно, не в этот раз. Каз уворачивается от нескольких быстрых ударов ножа. Стараясь держаться максимально далеко от Призрака, он выходит на открытое пространство, держа в голове расположение развалившихся гнилых деревяшек и избегая крупных осколков. Потом он ловит небольшую паузу в действиях Призрака — она оценивает его тактику, пытаясь предугадать следующие его шаги — и сам резко шагает ближе к ней, коротко замахиваясь левой рукой, в которой по-прежнему зажат устричный нож. Девушка немного отступает обратно к ящикам и легко уходит от этой и следующих атак. Следующие несколько минут похожи на танец, они кружат друг вокруг друга, по очереди атакуя и отступая. Каза начинает напрягать осторожность Призрака — они уже давно прошли тот этап, когда она боялась ранить его на этих тренировках. Они всегда дрались до первой крови, но с учётом негласного правила — никогда не метить в жизненно важные органы. И они никогда на самом деле не ранили друг друга слишком глубоко, даже если в пылу тренировки распалялись и начинали атаковать в полную силу. Но сейчас Призрак словно боится атаковать, и сама зажимается сильнее обычного, когда Каз метит ножом в её корпус. Словно она боится получить рану или ранить его. Каз хмурится, но задаёт другой вопрос, тоже интересующий его: — Почему ты не стала загонять меня вглубь ящиков? — Решила, что на сегодня хватит и вот этой свалки, — она кивает под ноги. — Я бы не стал повторяться. Второй раз их сваливать было бы банально, — Каз морщится, потому что чувствует недоговорённость в словах Призрака. Но она лишь пожимает плечами ему в ответ. В несколько уверенных замахов ножом Каз оттесняет девушку, почти прижимая к ящикам. Он делает это с показной лёгкостью, позволяя самодовольству проскользнуть на его лице — знает, это сильнее всего злит её. И Призрак делает именно то, чего он ждал. Она ударяет ногой по его трости, и Каз позволяет той улететь чуть в сторону, делая небольшой шаг назад. Призраку этого достаточно, чтобы, практически неуловимо, стопой подцепить ногу Каза, вынуждая потерять равновесие, а плечом толкнуть его в грудь. Не по-женски сильный удар вышибает воздух из лёгких и Каз падает на спину. Падает так, как падать нельзя — нелепо раскинув руки, пытаясь на них опереться, и, приземлившись, на несколько секунд замирает на одном месте. Выученное тело требует перекатиться, уйти в сторону, тянуться к трости, но Каз лишь зачерпывает горсть песка и ждёт, пока Призрак склонится над ним, чтобы обозначить свой победный удар. И именно в этот момент он зажмуривается и резко вскидывает ладонь, разжимая пальцы. Чувствует, как песок осыпается на его пальто и пытается забиться в лёгкие, но игнорирует это, практически на ощупь перехватывая руки Призрака. Не даёт ей отстранится, дёргая и буквально роняя на себя. Открывает глаза, перекатывается, оказываясь сверху девушки и приставляет нож к горлу. Даёт ей несколько секунд, чтобы полностью осознала ситуацию и лишь обозначив порез на шее, резко поднимается, возвращая Призраку её личное пространство. Он надеется, что ему показалась та искра безотчётного страха в её глазах. Вот только девушка не спешит вслед за ним проворно подняться на ноги. Лежит, выравнивая дыхание и не смотря на него. Каз несколько секунд размышляет над сложившейся ситуацией, но приходит к выводу, что ничем не может помочь её состоянию. Лишь делает шаг вперёд, протягивая ей руку. — Всегда будь готова даже к самым подлым трюкам, — говорит Каз, помогая девушке подняться на ноги. И хочет на секунду ослабить хватку на её ладони, чтобы она дёрнулась, снова падая вниз, но не решается. Доли секунды, момент для очередного внезапного урока упущен, а Каз старается убедить себя, что не было его секундной слабостью. Призрак вяло фыркает в ответ, пытаясь проморгаться после песка в глазах. Они стоят в тишине, приходя в себя после драки. Под успокаивающееся сердцебиение Каз осознаёт, что на улице всё же пошёл дождь — здесь его едва слышно, но через разбитые стёкла тянет свежестью и сыростью. Каз хромает до трости, потом до упавших ящиков. Клювом ворона ловко вскрывает сначала первый — там лишь осколки стекла, затем второй. Довольно хмыкает и хищным взглядом окидывает остальные сотни ящиков: он никогда не перебирал их содержимое, сначала стороной обходя всё, что касалось чумы, а потом из-за травмы. Не считал нужным забираться наверх и перебирать всё, что осталось — как будто канальные крысы могли оставить тут что-то полезное. Однако вот оно, доказательство, что крысы не вездесущи и ленивы. Зачем копаться и искать непонятно что, если можно украсть нужное? Призрак замечает его реакцию и оказывается рядом, заглядывая в ящик. — Неплохо, — задумчиво тянет она, а Каз отмечает, что её голос звучит твёрдо и уверенно, — осталось дотащить их до Клёпки. Каз кивает, уже прикидывая, кого пришлёт, чтобы дотащили этот ящик, полный свечей до дома. Он мысленно перебирает вышибал, у которых сегодня выходной от смен в Клубе и просчитывает, сколько крюге удастся сэкономить благодаря сегодняшней приятной находке, когда Призрак наносит ему новую неожиданную атаку — в этот раз словами. — Когда у тебя день рождения? — ни с того, ни с сего спрашивает она, и Каз замирает. Хочет вернуться в прошлое и ударить тростью ту прошлую версию себя, что пообещала Призраку никогда не врать. — Какое это имеет значение? — ему удаётся спросить абсолютно ровным голосом, пока мозг лихорадочно пытается продумать дальнейший диалог с возможностью уйти в итоге от ответа. — Никакого, — отвечает Призрак, равнодушно пожимая плечами, но Каз знает, что ей на самом деле любопытно. Напоследок оглядывая склад и не находя взглядом ничего интересного, Каз идёт к выходу. Подбирает оставленный там зонт, выглядывает на улицу и понимает, что Призрака гулять по крышам в такую погоду он не пустит. Он раскрывает зонт и сгибает локоть, Призрак его намёк понимает и плавным движением берёт его под руку, почти не прижимаясь к нему, но полностью оказываясь под защитой зонта. Нога в ногу они выходят под ливень и неспешно движутся в сторону Клёпки. Им уже далеко не в первый раз случается идти вот так, под одним зонтом, поэтому оба чувствуют себя относительно комфортно. Девушка уже не дрожит, как раньше, только от того, что Каз находится так близко к ней, от того, что её рука обхватывает его. Сам Каз успешно концентрируется на слоях одежды, их разделяющих. Он убедил себя, что Призрак не ощущается как те неподвижные, холодные и тяжёлые тела. И до тех пор, пока они продолжают движение, каждый концентрируется на шагах, на улице и происходящем вокруг, анализируя возможные опасности. Только через десяток шагов, когда склад остаётся позади, Каз всё же отвечает на её вопрос. Он знает, что Призрак не использует это против него — да и не может придумать, как обычная дата может ему навредить. — Сегодня, — он говорит лишь одно слово и даже не поворачивает голову. Краем глаза отмечает лёгкий кивок девушки. Она не уточняет, к чему он это сказал: уже привыкла к его манере отвечать на вопросы через время. Но Каз вдруг понимает, что Призрак не выглядит удивлённой. — Ты знала, — констатирует он тем же спокойным тоном, однако по рукам бегут мурашки, а в голову начинают закрадываться неприятные мысли. Мозг уже начинает анализировать ситуацию. Одно дело сказать об этом самостоятельно, другое — понимать, что Призрак сама узнала то, чего не могла узнать никак. Он никогда, нигде и никому не называл дня своего рождения. Узнать что-либо она могла только о Казе Ритвельде, но если ей удалось выведать его фамилию… Каз останавливается, поворачивается к девушке — на её лице мелькает удивление — и пристально смотрит на неё. — Откуда? — спрашивает он. Ему нужно знать. Призрак молчит, явно выбирая, что сказать. Проходит секунда, три, десять. Вокруг них нет людей, только дождь, стеной отгораживающий их от остального мира; в этом молчании между ними капли слишком громко барабанят по чёрной ткани зонта. Ветер заносит брызги под зонт и Казу кажется, что эта железка с тканью абсолютно бесполезна — они всё равно промокли. Очередной порыв осеннего ветра пробирает до костей даже сквозь ткань пальто, но Каз даже не чувствует этого. Он не знает, от холода ли перехватывает дыхание, или это паника схватывает грудную клетку. Грязные Руки уже вспоминает всю информацию о Призраке — всё, чем её можно шантажировать. Грязные Руки уже продумывает планы, как заставить её молчать. Но только мысль, что она могла докопаться до его истинного прошлого, накатывает вместе с затхлыми волнами ледяной воды. В ушах начинает шуметь. Каз пытается держаться за точную логичную цепочку в своём сознании. Она не может знать. Нет никакой связи между мной и Ритвельдом. Ничего. Ничего, кроме его татуировки. И тот факт, что она знает дату его рождения совершенно не вписывается в его представление о собственной безопасности. Вес трости придаёт сил, а Каз задумывается, смог бы он убить Призрака, если бы пришлось? Или он смог бы смириться с тем фактом, что она знает о его прошлом? Он ждёт её ответа, как приговора, крепче обхватывая ворона и слыша скрип натянутой кожи перчаток. — Твой взгляд, — наконец говорит она. Это совершенно не то, что он ожидал услышать, и Каз впервые так сильно рад разрушенным ожиданиям. Но он не уверен, что правильно понял девушку. Призрак продолжает, — ты сегодня так смотришь на весь мир так, словно… Словно мальчик внутри тебя ждёт подарка на праздник, но и про праздник, и про самого мальчика забыли. Мальчик знает, что никто не придёт, не поздравит. Он гордо выпрямляет плечи и делает вид, что ему абсолютно всё равно, но это не так. Каз понимает, почему она не сразу озвучила это. Потому что никто бы не решился такое сказать Казу Бреккеру. Потому что это бред. — Я не маленький мальчик. И я не жду подарков и поздравлений. Он говорит правду. Ему не нужны глупые подарки и фальшивые поздравления, ему не нужен этот бесполезный праздник. Возраст в Бочке всё равно ничего не значит, важны лишь твои навыки и умения. И всё же слова Призрака неприятно царапают внутри. — Я говорю лишь то, что видела, — тихо произносит девушка, а Каз отмечает дрожь холода, пробежавшую по её плечам. — И когда же ты научилась так хорошо читать людей? — не без сарказма спрашивает Каз, снова продолжая движение в сторону Клёпки. — Когда ты объяснил, куда и в какой момент надо смотреть. Каз хмыкает и больше ничего не говорит. Он недоволен тем, что смогла рассмотреть в нём девушка, почти неосознанно хмурит брови и старается выкинуть из головы мысли о том, что сегодня за день. Больше его взгляд никому ничего не выдаст. Но пока они шагают по пустой серой улице, пока мокнут и промерзают от резких порывов ветра, пока Призрак скользит рядом, подстраиваясь под его хромой шаг, Каз не может не чувствовать облегчения. Его прошлое — по-прежнему его тайна. Его фундамент и основа для движения дальше, к цели. Они добираются до Клёпки к восьмому удару часов и расходятся. Каз меняет одежду и погружается в мир бумаг, зная, что сегодня Призраку предстоит поработать не самым привычным образом — он запретил ей подниматься на крыши в такой ливень, а значит, если дождь не прекратится, она весь день проведёт на узких улочках и в тесных лодках на каналах, накинув пальто для тепла и для прикрытия ножей, сжимая в руках зонт и прикидываясь обычным жителем Кеттердама. *** Ночью дождь по-прежнему идёт, так что после отчёта Призрак покидает его комнату через дверь. По своему обыкновению не прощаясь, почти неуловимо запрыгивает на перила и скатывается вниз. Каз несколько секунд глядит в темноту пустого коридора, выдыхая. Этот день наконец закончился. Слишком много сил ушло на один день. Непозволительно много. Нужно лучше себя контролировать. Он закрывает дверь и разворачивается лицом к своей комнате. И не может сдержать усмешки — кажется, он может гордиться собой как учителем. Призрак научилась оставлять вещи также незаметно, как и он. Прежде чем отмереть, Каз приказывает себе сделать глубокий вдох и успокоиться. На секунду закрывает глаза, ощущая то, чего в Бочке быть не может — тепло. На рабочем столе Каза, на небольшом пяточке чистом от бумаг, стоит тарелка с кусочком шоколадного торта и свечой.