Инеж. Нью-Йорк
Инеж со вздохом покосилась в свой блокнот, потом на стопку учебников и энциклопедий рядом с собой. За последние дни она проштудировала столько книг, что её уже начинало подташнивать от их вида. И от запаха плесени и старости, что исходил от некоторых особо древних экземпляров. И ладно бы, если бы там нашлось что-то полезное, хоть что-нибудь. Но увы — она уже раз двести прочитала всё о фазах сна и могла читать лекции на тему того, в каких условиях надо спать, чтобы лучше высыпаться — и ни строчки о путешествии сознания. Инеж даже изучила принципы формирования мыслей и сновидений, осознанные сны и кучу статей о телекинезе и теоретических возможностях мозга. Всё это никак не приблизило её к разгадке Кеттердама. Пальцами левой руки Инеж пробежалась по недавнему шраму, напоминая себе правду. Она не сошла с ума, не просто поверила в нечто невозможное, нет. Шрам под пальцами реален, значит и всё остальное — тоже. Инеж опять вздохнула, притянула к себе очередной талмуд по психологии сна, уже зная, что и там не найдёт ничего путного. Открыла книгу в поисках оглавления и чихнула, от разлетевшейся в стороны пыли. — Будь здорова! — послышался рядом бодрый голос Джеспера, и Инеж вздрогнула, с удивлением подняв голову на друга. Она даже не заметила, как он подошёл, что было совсем на неё не похоже. Да и в целом не заметить появление шумного, вечно беспокойного Джеспера было сложно. Парень удивлённо присвистнул, тоже заметив, с каким шоком она смотрит на него. Или же он оценил её растрёпанные волосы и синяки под глазами. Или гору книг, которые ни одна здравомыслящая душа не стала бы вытаскивать из тёмных углов библиотеки. Пока Джес подняв брови вчитывался в названия на корешках, в библиотеку вошли остальные: Нина в чём-то убеждала Каза, Уайлен хмурился, Матиас шёл за ними как молчаливый телохранитель. Инеж разблокировала экран телефона, чтобы посмотреть время и, просто чтобы убедиться, день недели. Сегодня была пятница, а по пятницам они никогда не собирались в библиотеке для занятий. Инеж уже хотела спросить у друзей, что они здесь делают, но Джеспер её опередил. Он развернулся к ребятам и доверительно сообщил: — Я думаю, что она всё-таки заболела. Инеж хотела возмутиться, но Нина уже оказалась рядом и приложила руку ко лбу подруги. — Жара я не чувствую, но помутнение рассудка налицо. Дорогая, столько заниматься вредно, — сказала Нина максимально серьёзным тоном, — вредно и для глаз, и для спины, и для мозга. Всё ясно. Они пришли, чтобы вытащить её из библиотеки. — Вот-вот! — поддержал Джеспер. — Пойдём лучше прогуляемся. Инеж посмотрела на друзей, чувствуя внутри тепло. Мысль о прогулке показалась ужасно заманчивой — особенно когда Инеж потянулась, разминая спину, и ощутила, как ей не хватает движения. — И то верно! — заявила она, решительно поднимаясь. В этих книжках всё равно не было ничего полезного. Завтра стоит начать просматривать фантастику.Каз. Нью-Йорк
Пока они шли от библиотеки до раздевалки, Каз краем глаза наблюдал за Инеж. Она распустила свою косу и теперь аккуратными движениями пальцев пробегалась по волосам, распутывая. Густые чёрные пряди мягко отражали свет и выглядели такими гладкими, что Казу хотелось прикоснуться. Ему нравилось, когда Инеж распускала волосы — она становилась такой расслабленной и открытой, что Каз старался запомнить каждый момент. Когда Инеж снова начала заплетать косу, он невольно вздохнул и отвёл взгляд. Чтобы тут же встретиться глазами с Ниной. Нина наблюдала за ним с понимающей улыбкой. Слишком понимающей — и Каз едва убедил себя ограничиться простым закатыванием глаз. Он в самом деле начинал уставать от этого — друзья постоянно пытались намекнуть ему на отношения с Инеж. Каз всегда лишь закатывал глаза и язвил, напоминая Нине сосредоточиться на Матиасе, а Джесперу — использовать свою харизму и убедить в своих чувствах Уайлена. Он не хотел, чтобы друзья продолжали эти шутки и намёки. Это было слишком… Слишком. Каз не хотел даже приближаться к этой теме, потому что Инеж была его островком тишины и спокойствия. И их сложившиеся взаимоотношения были тем, что он абсолютно не хотел терять. И всё же Каз был обычным человеком. Он не мог врать себе. Ему нравилась Инеж. С ней было интересно — стоило им зацепиться за какую-то тему для обсуждения, время летело быстро и незаметно. И Казу нравилось объяснять ей физику или математику. Инеж многое могла разобрать сама, но оба знали, что с его помощью дело пойдёт быстрее. И Каз объяснял, а Инеж внимательно слушала, запоминала и задавала правильные вопросы. Ему нравилось, что она его понимала. Каким-то непостижимым образом определяя его настроение и состояние, Инеж всегда знала, что сказать и когда промолчать. И ему нравилось наблюдать за ней: за её плавными движениями, что бы она ни делала; за тем, как открыто она улыбается или как между бровей появляется небольшая складочка, когда Инеж хмурится. Ему нравился её смех — нежный и тихий, но уверенный в Нью-Йорке. И более редкий, с оттенком грусти — в Кеттердаме. И Каз знал, что с ним бывает непросто, что он может быть ворчлив, излишне придирчив и язвителен — но Инеж принимала его, никогда не обижаясь всерьёз. Спустя два года он продолжал считать Инеж личным чудом. И сейчас, глядя на это чудо — уставшее, с синяками под глазами и искусанными губами — Каз опять вздохнул. Что-то с ней происходило последние пару недель. Инеж стала более рассеянной, постоянно думая о чём-то своём, делая пометки в новом блокноте и едва не засыпала на ходу. Наблюдая за ней в библиотеке, Каз удивлялся, читая названия взятых ею книг. На все вопросы Инеж отвечала, что ищет причины своей бессонницы. На совет сходить ко врачу и получить рецепт на снотворное, она лишь отмахивалась и глубже закапывалась в книги. — Уже придумали, что надеть на хэллоуин? — спросил Джеспер, прерывая мысли Каза. — Конечно! — гордо отозвалась Нина. — Ещё же две недели, — вынырнула из своих мыслей Инеж. — Всего две недели! — прозвучал возмущённый ответ Джеспера, — и я уже в предвкушении! Инеж покачала головой и тихо пробормотала что-то насчёт чьей-то непомерной любви наряжаться, и Каз усмехнулся. Он сам любил хэллоуин и тот факт, что они с возрастом пусть и перестали ходить по соседям, выпрашивая конфеты, но в костюмы продолжали наряжаться. И может это было глупо, но Каз любил возможность притвориться кем-то другим, пусть даже и на вечер. Наряжаясь, например, пиратом — как в прошлом году — он полностью погружался в роль. Пусть повязка на глазу и мешала, но Каз веселился от души, захватывая в плен прекрасных дам — Инеж и Нину — и сражаясь за них с Джеспером, выбравшим образ рыцаря. В Кеттердаме хэллоуин не отмечали, в Керчии даже не было аналога для него. От злых духов никто яркими масками не защищался, не собирал и не делился сладостями, а днём для общения с душами ушедших считался праздник Обновления — день, когда старый год завершался и начинался новый. Считалось, что в ночь между этими днями время замирает, давая всему вокруг обновиться, сбросить старое, проститься с прошлым и подготовиться к новому. Но Обновление совпадало с Новым Годом во снах, а осенью в Керчии проводили лишь праздник урожая. Каз невольно вспомнил Джорди, который лет с тринадцати перестал любить хэллоуин. Говорил, что он уже слишком взрослый для всех этих костюмов и детских игр. И с видимым неудовольствием ходил с Казом за конфетами. Хотя Каз подозревал, что брату на самом деле хотелось наряжаться, но это просто перестало считаться крутым в его окружении. — Кем будешь? — спросила Инеж, подстраиваясь под его шаг. — Пока не решил, — пожал плечами Каз. На самом деле, у него уже были конкретные мысли, и даже почти готов костюм. Но он действительно ещё не решил, хочет ли он появиться именно в таком образе. — А ты? — Есть у меня одна идея, — загадочно ответила Инеж, — но я пока хочу оставить это в тайне. Каз понимающе кивнул, но не смог удержаться: — Будешь изображать спящую красавицу и проспишь весь вечер? Инеж фыркнула. — Хотелось бы. Но организм упорно отказывается спать больше четырёх часов. Ужасно себя чувствую. — Кошмары, навязчивые мысли? — Каз решил побольше узнать о её проблеме, раз Инеж наконец-то разговорилась на эту тему. — Всё сразу, наверное, — невесело улыбнулась девушка, — но это не важно. Расскажи лучше, что будешь делать с типографией? Каз вздохнул. Инеж опять уходила от разговоров о себе — это раздражало, но он каждый раз позволял ей сменить тему. — Думаю сделать ремонт и открыть там кафе, — скрывать смысла не было, к тому же она и так была первой, с кем Каз хотел поделиться своими планами, — там конечно мало места, но пару столов для посетителей всё же можно будет поставить. Инеж заинтересованно посмотрела на него, очевидно уже что-то представляя в своей голове. — Ты уже знаешь, как изнутри всё будет выглядеть? — Пока только разметил примерную планировку. А что? — Каз усмехнулся. Конечно, он знал, почему Инеж спросила. — Дашь посмотреть планы? И я хочу помочь тебе с дизайном отделки потом! Каз кивнул, радуясь, что Инеж снова оживилась, вышла из состояния заторможенности. Её глаза радостно заблестели в предвкушении, и Казу решил не напоминать ей, что типография по-прежнему на месте, а ему предстоит ещё оформить кучу бумаг.Инеж. Нью-Йорк
Инеж уже больше двух недель наблюдала за друзьями, делая пометки и споря сама с собой. Несмотря на все логичные доводы, мозг продолжал искать зацепки, что хоть кому-нибудь тоже снится Кеттердам. Сравнивала любимые слова и жесты ребят, анализировала каждые разговор на наличие скрытых смыслов и, кажется, стала похожа на параноика. Спустя две недели пришлось признать бесполезность сравнений и опираться на самый верный показатель — шрамы. В конце концов, люди могли говорить что угодно, могли скрывать сны, как и она, прятать их как личный мир. Но травмы не зависели от работы сознания. Искать порезы и шрамы было не так просто — погода абсолютно не располагала к открытой одежде. Инеж продолжала наблюдения, но уже без особого энтузиазма — всё что ей удалось заметить, это ожоги на руках Уайлена во снах. Ожоги, которых у него не было в Нью-Йорке. Итак, лишь его она могла вычеркнуть стопроцентно. Инеж хотелось продумать какой-нибудь красивый диалог, чтобы попробовать разговорить друзей на счёт Кеттердама, но на это не было сил. Нужные фразы упорно не желали подыскиваться. Желание спать мыслительному процессу не помогало, но сон никак не желал приходить и длиться долго. Несмотря на усталость, Инеж долго ворочалась в кровати. Она хотела спать, но засыпать было тяжело — появился противный страх смерти. Теперь она в полной мере осознала опасность Бочки, ощутила наклон старых крыш Кеттердама и остроту своих ножей. Закрывать глаза, зная, что открыть их придётся там, было настолько страшно, что Инеж тихо всхлипывала в подушку, чтобы не разбудить родителей. Она знала, что уже близка к нервному срыву, что усталость накапливается, а опасность никогда никуда не исчезнет. Забывалась сном она уже под утро, вымотанная эмоционально. И нервный, короткий сон — всё равно ведь хватало, чтобы прожить полный день в Кеттердаме! — зачастую прерывался сам, даже до будильника. Инеж продолжала искать ответ в книгах, маскировать синяки под глазами и пить энергетики, чтобы протянуть очередной день. Стала больше есть, чтобы хоть как-то компенсировать нехватку энергии. И прогулки с друзьями были как глоток свежего воздуха, как напоминание, что жизнь есть ещё и в Нью-Йорке, и что эта жизнь не стоит на месте. Инеж очень ждала хэллоуина. Знала, что это плохо, но очень хотела напиться и отпустить все проблемы, не задумываться ни о чём, а просто наслаждаться временем с друзьями. И ей очень хотелось взглянуть на планы Каза по строительству кафешки. В голове уже проносились варианты того, как она может выглядеть изнутри. И ещё Инеж надеялась, что Каз обратиться к ней за помощью, когда нужно будет закупать продукты и организовывать работу кофейни — хотелось почувствовать себя не просто бариста, а менеджером. За время летних подработок Инеж действительно многое узнала и теперь могла бы помочь Казу. Но все мечты и желания тонули под волнами апатии, накатывавшими из-за усталости. Инеж не знала, каким чудом ей каждый раз удавалось успешно надевать маску Призрака — тем более, что и в Кеттердаме она спала не особо много. И всё равно, каждое утро поднималась, приходила в себя и выскальзывала из узкой комнатушки, чтобы приготовить завтрак. Словно что-то менялось в сознании — необходимость заботиться и переживать о себе словно отступала. Призрак была благодарна Бреккеру за спасение, защиту и крышу над головой, и завтрак — меньшее, что она могла сделать для него. Завтрак, тренировка, работа — таков был стандартный распорядок дня и Призрак настолько к нему привыкла, что было легко его поддерживать. И игнорировать все тревожные мысли тоже было на удивление просто — это казалось благом. Каждый раз открывая глаза в Кеттердаме, Инеж буквально ощущала себя по-другому. Она становилась уверенной в себе, опасной девушкой, которая могла проникнуть куда угодно. Обретала то, чего не хватало в реальной жизни — чёткую цель: выкупить свой контракт у Хаскеля, вырваться из этого проклятого города и найти родителей. Снова ступить на земли Равки и ощутить то спокойствие и уют, которыми было наполнено её детство. В Нью-Йорке же за целью — закончить школу — будто ничего не было. Она даже не знала, в какой колледж хочет пойти и чему учиться. И об этом не хотелось думать. Ей была нужна минутка тишины. Без навязчивых мыслей Нью-Йорка. Без опасности Кеттердама. Как никогда хотелось просто поспать как обычный человек, без осмысленных сновидений.Каз. Нью-Йорк
Каз задумчиво смотрел на город, слушая как закипает чайник. Сегодня он специально встал на полчаса раньше — его задумка не требовала так много времени на самом деле, но хотелось сделать всё вдумчиво и осознанно. Город неспешно просыпался, прохожие уже спешили по делам, заполняя улицы. Это мерное мельтешение, напоминало муравейник и почему-то успокаивало Каза, помогало настроиться на нужные мысли. Сейчас Каз думал об Инеж. В манере, совершенно не свойственной для Грязных Рук, но уже привычной для спящего Каза, он искренне хотел помочь девушке. И даже знал, как это сделать. Вчера ему наконец-то пришёл заказ — набор трав и разного чая. Теперь этот набор лежал на кухонном столе перед ним, а Каз пытался вспомнить о травах всё то, что на ферме ему рассказывал отец. Воспоминания были отрывочными и разрозненными, пришлось проверять кое-что в телефоне. Но в конечном итоге, Каз остался доволен выбором, залил горячую воду в заварочный чайник, и начал свою привычную утреннюю рутину. И уже перед самым выходом в школу перелил в термос зелёный чай. *** Когда Инеж поставила на парту стаканчик с кофе, Каз поставил рядом термос. Инеж удивлённо моргнула, посмотрела на термос и перевела вопросительный взгляд на Каза. — Это тебе, — Каз не знал, что ещё сказать. Фантазии хватило лишь на то, повторить её фразу. Фразу, которую он слышит буквально каждый раз, когда гипнотизирует купленный ей кофе дольше обычного. Инеж удивлённо приподняла бровь, но термос взяла. Открутила крышку и вдохнула аромат чая. Каз внимательно наблюдал за её реакцией, когда она сделала первый глоток. Только когда лицо Инеж просветлело, и она с наслаждением сделала ещё один глоток, Каз выдохнул. Он и не подозревал, что переживал так сильно. — Это очень вкусно, Каз. Спасибо! — Инеж улыбнулась, и его сердце пропустило удар. Каз решил, что ради этой улыбки он готов каждое утро готовить ей чай. — Мне показалось, что тебе не повредит немного бодрости, — он пожал плечами, стараясь говорить ровно, — если ты проспишь все занятия, мне придётся слишком много тебе объяснять. Инеж усмехнулась и сделала ещё несколько глотков чая. — Как ты угадал? Это ведь зелёный чай с чабрецом? Потому что я уже чёрт знает сколько наблюдаю за тобой. Каждое утро в Клёпке ты начинаешь с зелёного чая с чабрецом. И каждый раз, когда мы сидим в какой-нибудь кафешке, ты берёшь именно его. Угадать было совершенно не сложно, Неж. — Там ещё немного базилика, — сказал Каз, не отвечая на вопрос, — надеюсь, он не сильно забивает вкус. — Нет, — снова улыбнулась Инеж, — всё идеально.Инеж. Нью-Йорк
Инеж сидела в машине Джеспера и готовилась быть раздавленной. Сейчас они заберут Каза и поедут в магазин за продуктами, а потом — к Джесперу, отмечать хэллоуин. Сейчас им снова придётся тесниться в машине вшестером. Матиас припарковался и Инеж со вздохом придвинулась к Джесперу. — Нина, я морально готова превратиться в лепёшку, — признала она, — можешь пересаживаться. — Неа, — отозвалась Нина, — теперь очередь Каза там с вами толкаться. — Мы запомним тебя как главного смельчака, — усмехнулся Джеспер, как раз когда Каз вышел из подъезда. Инеж мысленно пожелала подруге удачи. Бодрым шагом, почти не опираясь на трость, он дошёл до машины и открыл переднюю дверь. Нина мило улыбнулась в ответ на его поднявшуюся бровь. — Каз, я тебя очень люблю, — невинно похлопала ресницами Нина, — но сегодня сзади едешь ты. В прошлый раз меня там чуть не раздавили! Каз, кажется, опешил от такой наглости. Раньше Нина и Инеж всегда ездили сзади и не претендовали на его место. Но так было до того, как их стало шестеро в компании. — Нина, я тебя тоже очень люблю, — ответил наконец Каз, — но ты сейчас пойдёшь пешком. Я не собираюсь ехать сзади. — Начнёшь меня силой отсюда вытаскивать? — Нина приподняла бровь, продолжая мило улыбаться. Инеж каждый раз поражалась этой способности игнорировать тяжёлые взгляды Каза. Но что в Нью-Йорке, что в Кеттердаме, Нина Зеник, казалось, обладала абсолютным иммунитетом к невербальным угрозам. Когда несколько секунд его мрачного гипноза не произвели никакого эффекта, Каз вздохнул, признавая поражение. — Я это запомню, дорогая моя, — Каз улыбнулся так, так как улыбался Бреккер, когда хотел кого-нибудь запугать. Нина, как обычно, даже не вздрогнула. — Ты просто душка! — усмехнулась она, когда Каз захлопывал дверь. Уайлен вздохнул и приготовился быть вжатым в дверцу, Джеспер и Инеж сдвинулись, освобождая место для Каза. Тот устроился справа от Инеж с таким лицом, словно уже придумывал, как отомстить Нине. Через десять минут Инеж захотела помочь Казу с планом мести — Нина включила музыку, а Джеспер начал подпевать и толкаться, пытаясь танцевать. Свои мысли она, впрочем, не стала держать при себе. — Так как мы собираемся мстить Нине? — тихо поинтересовалась она у Каза, после очередного тычка локтем от Джеспера. — Предлагаю в следующий раз и её и Матиаса заставить сидеть тут. И музыку пободрее включить для Джеспера, — также тихо отозвался Каз, немного сдвигаясь к двери, чтобы Инеж могла хоть чуть отодвинуться от острых локтей друга. — Думаю, Нина будет не против поприжиматься к Матиасу, — усмехнулась Инеж и переглянулась с Казом. Он преувеличенно грустно вздохнул. — Значит, придётся придумать другой план. *** Они дружной толпой зашли в магазин, взяли тележки и разделились: Каз с Джеспером отправились за соками и газировками, Нина утащила Матиаса за чипсами, сухарями и сладким, Уайлена отправили искать декоративные свечки, чтобы потом поставить их в тыквы. Инеж отправилась за продуктами для завтрака. Она уже почти дошла до холодильника с молочными продуктами, когда ощутила на плече чужую ладонь. Вздрогнув, Инеж повернулась к мужчине, от которого несло перегаром. Он не очень уверенно стоял на ногах и опирался на Инеж — она едва подавила дрожь. — Не подскажешь, где тут тыквы? — заплетающимся языком выдал мужчина, наклоняясь ближе к ней. Слишком близко. Согнав ступор, Инеж сделала резкий шаг в сторону. Мужчина пошатнулся, лишившись опоры, и чертыхнулся. — Там, — Инеж махнула рукой куда-то в неопределённую сторону, — тыквы там. И поспешила уйти, пока мужчина озирался в поисках злополучных овощей. Свернув в ближайший проход между стеллажами, Инеж пыталась подавить дрожь, вызванную чужим прикосновением. Медленно вдохнула и выдохнула, пытаясь представить себя Призраком — всегда собранной и отстранённой — но от этого стало только хуже. Призрак была там, она ощущала те прикосновения на себе. Инеж сделала несколько шагов, опираясь на ближайшие полки. Выровняла дыхание и подняла голову, собираясь продолжить покупки. Взгляд упал на высокую статную блондинку, стоящую к ней спиной. Новая волна воспоминаний оглушила, знакомый голос ударил по ушам. Чего ты боишься, маленькая рысь? Инеж резко дёрнулась назад, попятилась и ударилась спиной в другой стеллаж. Закрыв глаза, она попыталась вновь выровнять дыхание, но её только больше начинало трясти. Тошнотворные образы замелькали перед глазами, голоса прошлого застучали в ушах. От этого хотелось закрыться, спрятаться. Исчезнуть, как делала Призрак. Она зажала уши, сползая вдоль полок на пол. Совсем рядом, над головой, раздался громкий мужской голос — и он не был плодом её фантазии. Инеж резко распахнула глаза. Над ней нависал охранник. Кажется, она испуганно пискнула и вскочила так резко, что едва не ударила его головой. Он спросил, всё ли в порядке, но Инеж его не слышала, она попыталась протиснуться мимо него к выходу. И, кажется, охранник решил, что она под чем-то. Он схватил её за руку, не давая ей уйти, и Инеж опять содрогнулась. Всё внутри неё сжалось. На непозволительно долгие две секунды она замерла, но, когда охранник потянул её, чтобы развернуть, она со всех силы дёрнула руку, вырываясь, и побежала. За спиной она слышала тяжёлые шаги охранника, а в голове звучал высокий голос Танте Хелен. Запястье горело, на нём по-прежнему ощущалась хватка чужой ладони. Толпа вокруг расступаться не спешила и совершенно не способствовала улучшению её состояния. И с Инеж произошло то, чего никогда не могло бы произойти с Призраком. Она врезалась в человека. Совершенно безумно и глупо, со всей силы впечаталась в чью-то грудную клетку и, даже не поднимая глаз, попыталась отступить назад, сбежать в другую сторону. Но ей не дали — на плечах крепко сжались чьи-то руки. Инеж отвернулась и зажмурилась, старается хотя бы не плакать, не показывать всего того ужаса, охватившего её. Дёргалась, пытаясь вырваться, но ощущала бесполезность затеи. От собственной беспомощности заложило уши, а колени до того позорно подгибались, что от падения её спасала лишь хватка на плечах. Кажется, её слегка встряхивали. — Пожалуйста… — она даже не знала о чём просит. И она не была уверена, что её вообще услышали. Собственный голос ощущался до того тихим и жалким, что Инеж едва не всхлипнула. Это всё происходит не с ней. Она не может поддаться эмоциям так сильно. Нет. — Инеж! Инеж, чёрт возьми! — сквозь слой ваты и панических мыслей пробился знакомый голос. Злой и напуганный голос. Голос без тех отвратительных интонаций, которые звучали от тех, кто обычно так крепко держал её. Голос, напоминающий скрежет камня. — Каз? — сипло вырывалось прежде, чем Инеж успела осмыслить ситуацию. Она резко вскинула голову, натыкаясь на цепкий взгляд тёмных глаз. И это, внезапно, отрезвило не хуже пощёчины. Ей удалось сделать полный глубокий вдох и чуть увереннее ощутить пол под ногами. Её и в самом деле всё это время удерживал Каз, не давая ей сбежать или упасть. При этом он стоял настолько далеко, насколько это было возможно в данной ситуации, стараясь дать ей максимально возможное личное пространство. — Каз я… — у неё было чувство, словно она должна что-то сказать, но язык не слушался. Во рту пересохло, а по рукам всё ещё пробегала дрожь. Она невольно дёрнулась, чтобы проверить ножи на своих бёдрах, запоздало понимая, что они не с ней. Что она сейчас не Призрак. Только присутствие Каза позволяло держаться в реальности и дышать. Мозг точно знал, что рядом с ним можно ничего не бояться. — На улицу, быстро, — оценив её состояние, скомандовал парень, легко подталкивая её, чтобы направить в нужную сторону. — Неж? — появился рядом Джеспер. Инеж вздрогнула от его голоса и невольно отшатнулась от его руки, когда он попытался прикоснуться. — Джес, продолжайте покупки. Всё под контролем, — голос Каза, как всегда, звучал уверенно, а его рука, по-прежнему держала Инеж за плечо, направляя к выходу. Очевидно, парни переглянулись. Потом Джес ещё раз посмотрел на Инеж и, дождавшись её слабого кивка, ободряюще улыбнулся и скрылся в толпе. Инеж позволила Казу вывести её на улицу. Она облокотилась на бетонную стену супермаркета, едва они вышли на свежий воздух. Глядя в пол, пытаясь прийти в себя, Инеж услышала, как Каз сделал два шаркающих шага от неё, чтобы дать ей пространство. Ей потребовалось приличное количество времени, чтобы привести мысли в относительный порядок. Сама мысль о том, что она поддалась этим эмоциям была неприятна. Такого не было даже в 14 лет, когда в Кеттердаме она продолжала находиться в Зверинце. Инеж сделала судорожный вдох и выпрямилась. Нужно собраться, прийти в себя и придумать, что сказать друзьям. Какую очередную полуправду им стоит знать. Когда она осмелилась поднять взгляд, в глазах Каза не было осуждения. Не было и вопроса — словно он знал, что произошло. Инеж сдержала порыв помотать головой. Он ведь не может ничего знать. Или может? Ей очень хотелось наплевать на собственные принципы и в лоб спросить Каза про Кеттердам. Он ведь в любом случае не осудит. Выслушает и попытается помочь. Но сейчас было неподходящее время. Каз протянул ей бутылку воды. С благодарностью приняв её, Инеж тихо хмыкнула — бутылка была новой, запечатанной, а они не останавливались у касс. Иногда Каз был Бреккером больше, чем можно было ожидать. — Спасибо, — сказала Инеж, когда смогла наконец отлепиться от стены. Ноги всё ещё ощущались немного ватными, но не подгибались. Здесь, на шумной улице Нью-Йорка, показная роскошь и развязные речи Зверинца казались невероятно далёкими. Звуки проезжавших автомобилей однозначно говорили о том, в какой реальности она находится. О Кеттердаме напоминал лишь серый цвет вокруг, тучи, затянувшие небо, да пристальный взгляд тёмно-карих глаз напротив. — Кто? — кратко спросил Каз, не сомневаясь, что Инеж поймёт. Кто довёл тебя до такого состояния? Инеж неловко повела плечами. Как признаться в том, что её довёл до истерики обычный пьяница? — И что хотел от тебя охранник? Точно. Охранник. Куда он делся? — Он наверняка подумал, что я под чем-то. Может, собирался передать меня полиции. Не знаю, мне он не докладывался. Каз несколько секунд серьёзно вглядывался в её лицо, а потом кивнул, словно сам себе. — Думаю, Джеспер его уболтал, — ответил он на её невысказанный вопрос об охраннике. Инеж понимающе усмехнулась. В этот момент из магазина вышли остальные. Оглянувшись и заметив Инеж, Нина тут же подлетела к подруге. — Что случилось? — спросила она, с тревогой оглядывая Инеж — Джеспер сказал, ты убегала от охранника, а потом врезалась в Каза и ни на что не реагировала… Ты как? — Всё в порядке, — поспешила успокоить подругу Инеж, лихорадочно подыскивая в голове объяснение. — Мне стало плохо из-за духоты, а когда я попыталась выйти, за мной погнался охранник — уж не знаю, что ему там в голову прилетело… Я и испугалась. В глазах темнело, и ещё и этот громила… Но сейчас уже всё хорошо, правда! Что ж, она даже почти не соврала. — Охранник решил, что ты под кайфом, — сказал Джеспер, тоже оценивая состояние Инеж, — пришлось намекнуть ему, чтобы следил за своим языком. Но это не важно, пойдёмте лучше в машину. И пока они шли по парковке, пока перегружали пакеты из тележки в багажник, Инеж почувствовала себя лучше. Холодный ветер и разговоры ни о чём отвлекали и успокаивали. Именно поэтому она удивилась, когда Нина спокойно устроилась на заднем сиденье, а Каз открыл переднюю дверь и кивком головы указал Инеж сесть на свободное место. Она подняла брови в немом вопросе. — Сзади слишком тесно и душно, — спокойно сказал Каз, хотя Инеж заметила, как на этих словах он крепче сжал ворона на своей трости. Она хотела запротестовать, что не рассыпется, если потолкается ещё двадцать минут с Ниной и Джеспером. Но от мыслей о том, чтобы быть прижатой к кому-то, к горлу подступила тошнота. С благодарным кивком она заняла предложенное место. *** Когда они доехали до Джеспера, началась суета — нужно было украсить дом, приготовить закуски и заказать еду. Инеж решительно сбежала украшать второй этаж, когда в гостиной начался спор насчёт начинок для пиццы: Матиас громко заявлял, что откажется с ними всеми общаться, если они посмеют заказать хоть одну с ананасами, Нина пыталась убедить его, что он ничего не понимает, и вообще вся пицца хороша. Джеспер просил заказать что-нибудь острое, а Уайлен, наверняка надеялся, что в результате выборов никто никого не прибьёт. Инеж знала, что Каз всё равно закажет то, что сочтёт нужным — и все в итоге останутся довольны. Поэтому она с чистой совестью развешивала искусственную паутину и расставляла найденные-таки Уайленом свечки. Должно быть, она глубоко ушла в свои мысли, потому что не заметила, как споры закончились. Очнулась только тогда, когда на лестнице послышался топот. — Мы решили, что пора переодеваться в костюмы, — пояснил Уайлен, первый появляясь на этаже. Пока Нина переодевалась, Инеж кинула на подругу несколько изучающих взглядов, в надежде найти какие-нибудь приметные шрамы. Сходу ничего явного заметить не удалось, поэтому она подождала пока Нина наденет платье — в очередной раз красное, кто бы сомневался — и подошла ближе, делая вид, что хочет лучше рассмотреть вышивку. Справедливости ради, красная шёлковая ткань, расшитая золотыми нитками, и вправду требовала долгого разглядывания. Замысловатый узор тянулся по груди и рукавам, едва опускался на юбку. — Правда чудо? — Нина заметила интерес подруги. — Я просто не смогла пройти мимо! Не знаю, правда, образ кого у меня, но это не важно. Инеж прикусила язык, лишь бы не выпалить, что у подруги сегодня образ гриша-сердцебита. Она смогла лишь предложить подруге сыграть богатую вампиршу, которая пережила кучу мужей и теперь просто наслаждается жизнью. Нина рассмеялась, а потом намекнула Инеж ускоряться с переодеванием и вышла из комнаты. Инеж выдохнула и решительно достала из сумки последние детали своего костюма. От произошедшего в магазине её до сих пор немного потряхивало, и Инеж уже не была так уверена, что выбрала хороший образ на хэллоуин. Но переигрывать что-либо было поздно — из зеркала на неё смотрела Призрак. Сильная, опасная девушка, которая могла пролезть куда-угодно и узнать любую информацию. Та, кто бесстрашно разгуливала по крышам и не подчинялась даже закону всемирного тяготения. И та, кто провела несколько месяцев в борделе. Инеж зажмурилась. Сегодняшний день должен был быть другим — она собиралась принять происходящее окончательно. Собиралась доказать себе, что она может засыпать спокойно, может не бояться смерти и жестокости. Теперь же собственная одежда казалась насмешкой. Разве могла она найти в себе силы, чтобы быть Призраком здесь? Но может, это и хорошо, что я не могу быть Призраком на сто процентов? Если бы Нью-Йорк этого требовал, если был бы таким ужасным как Кеттердам… Нет уж. Лучше пусть мир остаётся прежним. А я как-нибудь справлюсь. Инеж решительно подняла подбородок и расправила плечи. Проверила ножи на бёдрах, в рукавах и ботинке, морщась от ощущения дешёвого пластика, вместо привычного холода металла. Пусть же только этот пластик напоминает ей о том, где она сейчас. Остальное сознание должно научиться держать маску бесстрашия и гордой уверенности — для всех это будет лишь образ, а для неё — маленький шаг в осознании себя самой.Каз. Нью-Йорк
Каз не понимал, что им двигало, когда он принимал решение выбрать именно этот костюм. Это было опасно — настолько размывать грань между сном и реальностью. Он знал, что это наверняка не будет просто, что он даже толком не сможет расслабиться. И всё же это казалось важным — позволить друзьям увидеть его полностью, настоящим. Каз знал, что сегодня может разрушить всё. Всё спокойствие, что он так берёг; дружбу, в которой его ценили; весь свой привычный мир снов. Но он нуждался в том, чтобы открыться. Потому что иногда что-то внутри затягивалось в узел, душило и твердило, что у него есть друзья только потому, что он слишком мягкий и открытый здесь. Что у настоящего Каза Бреккера друзей быть не может. Что от убийцы, от беспринципного парня по имени Грязные Руки все отвернутся. Во снах мысль, что все его союзники рядом только из страха, не казалась такой уж чудесной. Она заставляла ощущать противную горечь, холод и грубость Кеттердама. Каз хотел доказать себе, что есть те, кто не испугаются Бреккера. Ну разумеется, они ведь всё равно примут всё за шутку. За обычный образ на хэллоуин. Каз нервно провёл рукой по волосам, сделал глубокий вдох, медленно выдохнул и надел последнюю деталь костюма — перчатки. Кожа ощущалась привычно и чуждо одновременно. Выходя из комнаты, он напомнил себе, что Каз Бреккер ничего не боится. *** Спустившись в гостиную, Каз с удивлением отметил, что переоделся первым. Конечно, его костюм не был сложным и не сильно отличался от его повседневной одежды, но Каз был уверен, что провёл достаточно много времени, настраиваясь на нужное состояние. Но, очевидно, в том, что он переодевался в комнате один, было преимущество — он не отвлекался на разговоры и обсуждение чужих костюмов. Каз налил себе сок, хотя проскочила и грешная мысль выпить чего покрепче. Но пока ему была нужна ясная голова и угрюмый вид. Сев на стул, Каз выпрямил спину и сжал в руках набалдашник трости — ему предстояло держать надменный вид и сканировать всех входящих цепким взглядом. Но когда на пороге гостиной появился Джеспер, Каз только чудом удержал свою маску. Ему захотелось рассмеяться в голос — ведь не могло быть иначе. Раз он решил сегодня быть Грязными Руками, то Джеспер не мог не нарядиться в Стрелка. И в то же время, образ парня — рубашка, яркие брюки и жилет, шляпа — настолько был похож на повседневную одежду Фахи, что Казу стало легче изобразить угрюмость на лице. А когда в гостиную вошла Нина — в красном платье, так похожем на кефту гришей — ему почудилось, что он может ощущать смрад Кеттердама. Что вся сказочность сна растворяется дымкой, и всё вот-вот обернётся реалистичным кошмаром. — Дайте угадаю! — усмехнулась Нина. — Ты, Каз, в этом году решил быть Букой в шляпе. А ты, Джес… — Я Стрелок, — перебил Нину Джеспер, не давая ей придумать прозвище и для него, — а ты у нас? Каз наблюдал за диалогом ребят молча. Он мог бы сказать, что у него образ убийцы. Мог бы пошутить насчёт того, насколько фальшиво выглядят пистолеты на бёдрах Джеспера. Мог бы отреагировать хоть как-то, но лишь продолжал ждать остальных. Наверное, в нём погибает великий актёр. Или душевнобольной человек. Но он собирался сегодня играть себя самого и из образа выходить не планировал. Матиас и Уайлен появились почти одновременно, и Каз почти не удивился их костюмам. На Уайлене был белый халат, к поясу он прикрепил несколько колб с разноцветными жидкостями, а его волосы были растрёпаны — ещё до того, как он озвучил, стало понятно, что он играет безумного учёного. Матиас же был в военной форме — Каз заметил, как Нина посмотрела на своего парня в этом образе — и ему даже ничего не пришлось объяснять. Все потихоньку наливали себе напитки, Нина захрустела печеньками, Джеспер начал искать мишень, чтобы пострелять пластиковыми пульками из своих пистолетов. Каз, стараясь стучать тростью как можно более зловеще, медленно подошёл к столу, чтобы долить ещё сока. Он чувствовал собственное напряжение, но остальные, казалось, не обращали внимание на его молчаливость. Каз поправил шляпу и вернулся на своё место. У него уже были догадки, в каком образе сейчас придёт Инеж. Но он всё равно оказался не готов. Увидеть Призрака здесь, в Нью-Йорке, было тяжело — по рукам пробежали мурашки, а горло сдавил спазм. Однако вместе с чувством, будто им угрожает опасность, поэтому они собрались тут во всеоружии, пришло и чувство спокойствия. С ними Призрак, с ними ничего не случится. И Грязные Руки окончательно смог ощутить уверенность в себе. Его тень здесь, вместе с ним. Инеж застыла на пороге, оглядывая образы остальных. Потом встретилась глазами с Казом и, кажется, вздрогнула. Но уже в следующее мгновение расправила плечи и вошла в комнату, как обычно тихо и плавно. *** Каз методично напивался, наблюдая, как остальные наслаждаются праздником. Он уже успел несколько раз в грубой форме сказать друзьям, что сегодня не намерен веселиться — позволив себе лишь пару раз усмехнуться, сказав, что образ бесчувственного убийцы требует полной сосредоточенности. Теперь Каз с мрачным удовлетворением наблюдал подтверждение своей теории — больше трёх раз никто не пытался вовлечь его в общий праздник. Только Инеж постоянно находила его взглядом и с лёгким удивлением наблюдала за тем, сколько он пьёт. Сама девушка, впрочем, тоже не раз подходила к столу, чтобы налить себе виски с колой. Каз уже не первый раз замечал, что Инеж во снах словно отражает его состояние. Он решил быть Грязными Руками, она — Призраком. Он решил напиться и она — тоже. И так было всегда: в дни, когда он был задумчив, продумывал планы по взлому какого-нибудь богача, Инеж была тиха и тоже о чём-то размышляла. Если он был доволен удачным делом, девушка словно разделяла его настроение. Будто сознание хотело наглядно показать Казу, как он выглядит. Вот только сейчас Инеж, хоть и надела привычную тунику, хоть и тянулась таким знакомым жестом к своим ножам — пусть и пластиковым, — она всё равно находилась в компании. И даже против своего обыкновения старалась быть заметной. Может, на неё так действовал алкоголь, а может то был знак для Каза, что Кеттердам — всё же не приговор. Он не знал, но с удивлением наблюдал, как бодро Инеж танцевала и громко подпевала песни. Ту попсу, которую Инеж — как и сам Каз — она обычно слышала лишь несколько раз в год, на общих тусовках. С неменьшим удивлением он слушал, как громко Инеж смеялась над любыми шутками. И слушая этот радостный смех, он вдруг понял — она притворяется. Притворяется, что счастлива здесь и сейчас. Что она пытается ощутить хоть немного того, что показывает. После каждого приступа смеха она немного хмурила брови, смотрела в свой стакан и шла за новой порцией алкоголя. Да уж, пожалуй, даже Каз не выпил столько за этот вечер. В какой-то момент Инеж подбила Джеспера соорудить огромную мишень из старых коробок. Довольный получившимся результатом, Джеспер тут же принялся разряжать пистолеты — Каз подошёл ближе, что понаблюдать, как пульки одна за одной попадают в яблочко или в зону совсем рядом. Матиас, понаблюдав за такой меткостью от Джеспера, — тоже изрядно пьяного — попросил у него пистолет и несколько раз выстрелил. Тоже почти все разы попал в центр, чем вызвал восхищение и поцелуй от Нины. А потом и сама Нина решила потренироваться. В яблочко попала только один раз, оказавшись успешнее Уайлена, который сделал несколько пристрелочных выстрелов, попадая мимо. Каз усмехнулся, наблюдая, как Джеспер тут же оказался за спиной Купчика. Как дыша ему в ухо, осторожно направил его руку, объясняя, как надо целиться. И как Уайлен, краснея, старался удержаться на подгибающихся ногах. Инеж не стала прерывать эту идиллию. Она пристроила у стены стул, встала на него, и из-за спин ребят начала целиться в мишень своими пластиковыми ножами. Первые три попали точно в цель, но отскочили на пол — заставив при этом вздрогнуть Уайлена и Джеспера, отлепляя их друг от друга. Четвёртый нож, запущенный сильнее предыдущих, победил картон и воткнулся чётко по центру нарисованной мишени. Инеж довольно хмыкнула, спрыгивая со стула. Когда Каз пересёкся с ней взглядами, в её глазах светилась гордость и искренняя радость. Каз приподнял уголки губ, изображая намёк на улыбку, показывая, что тоже гордится ей. *** Каз не знает, сколько прошло времени. Он может только предполагать, исходя из количества виски, оставшегося в его бутылке. Он хмыкает — жалкий алкоголик. Вот так напиваться в одиночестве на кухне и упиваться жалостью к себе несчастному и одинокому было неприемлемо. Он всё же выбился из своего же образа Грязных Рук. Но останавливать процесс бессмысленно. Остаётся просто признать, что сегодняшний образ был ошибкой. Он не только убедился в том, что такое его поведение всегда будет отталкивать людей, но и лишил себя приятного и весёлого вечера. Дверь на кухню открывается, впуская немного музыки и смеха, и тут же закрывается обратно. В воцарившейся тишине он знает, она пришла. Инеж — или Призрак — сейчас уже значения не имеет. Каз поднимает голову и не может прочитать её взгляд, слишком уж много там всего. Слишком уж открыто читаются все эмоции, обнажённые алкоголем. Он готовится выслушать о себе всё, что она думает. Даже почти хочет этого. Если уж принимать правду, то только от Призрака. — Потанцуем? — вместо всего вдруг спрашивет Инеж. И Каз кивает. Его навыки танца оставляют желать лучшего, но и Инеж едва ли сейчас начнёт исполнять балетные па. — Убийцы не танцуют, — отвечает он, тем не менее вставая и отставляя трость. — Не правда! — решительно заявляет она. — Я убийца, и я буду танцевать, если хочу! Сегодня можно всё. За дверью играет какой-то рэп, но Каз притягивает к себе Инеж, обнимая её за талию, и они начинают танцевать подобие вальса. Просто медленно кружатся по кухне в обнимку, и Каз чувствует руки Инеж на своих плечах, чувствует жар её тела, когда она прижимается к нему. И её слова — сегодня можно всё — медленно растекаются в сознании словно сладкий яд. Он крепче прижимает её к себе. Сегодня Грязные Руки может позволить себе немного тепла. — Захотела бы ты танцевать со мной, — тихо говорит он, — если бы я сказал, что мои руки по локоть в крови, а душа давно стала чернее кофе? И в этой простой формулировке Каз скрывает все свои чувства. Инеж живёт в чистом и красивом мире, она никогда не убивала и никогда не сталкивалась с чудовищем, подобным Грязным Рукам. И ему хочется спросить иное, но губы не выдавливают этих слов, таких тяжёлых, намного более искренних, чем он когда либо мог себе позволить. Приняла бы ты меня таким? Приняла бы, если бы знала всё, что я делал и делаю? Призрак принимает. А ты, Инеж? Ты, самое светлое, что моё сознание могло придумать — приняла бы ты моё прогнившее нутро? Он боится услышать ответ. Инеж поднимает на него взгляд, и сердце Каза пропускает удар. Она всё понимает. И в следующую секунду даёт совершенно однозначный ответ на его вопрос.Инеж. Нью-Йорк
Всё внутри неё обрывается, когда она понимает, о чём спрашивает Каз. И она теперь даже не сомневается — он тоже бывает в Кеттердаме. Он говорит о своих грехах не как человек, который просто придумал образ на праздник. Он говорит так, словно в самом деле виновен. Инеж поднимает взгляд и видит в его глазах отчаянный вопрос. Ты примешь меня таким? И она видит его тихую грусть, боль, словно он уже заранее придумал себе всё, что она может сказать. Ответ приходит раньше, чем она успевает осознать. Не давая себе времени передумать, она поднимается на носочки и целует Каза. Всего лишь по-детски невинно прижимается своими губами к его — едва ощущая вкус виски и кофе. Каз удивлённо замирает, и Инеж чуть сильнее прижимается к нему, прежде чем отстраниться. В голове снова мелькают образы из Зверинца, но Призрак уверенно гонит их прочь. Она в Нью-Йорке, с Казом. — Да, — тихо выдыхает она едва слышно, как если бы ему всё ещё требовалось услышать ответ на вопрос. Каз стоит, закрыв глаза, Инеж слышит его сбивчивое дыхание. А когда он смотрит на неё, она сама забывает, как дышать. В его взгляде нежность мешается с тревогой и отчаянием. Доли секунд Инеж буквально может прочитать его безмолвное «спасибо», но потом он хмурит брови и хрипло выдавливает: — Никогда не делай так больше. Его слова словно удар под дых. Она тратит несколько секунд, чтобы осознать их, а после отступает на шаг. Чувствует, как его руки, словно нехотя, соскальзывают с талии, оставляя после себя чувство холода. Человек перед ней невозможен. Человек перед ней наполнен горечью также сильно, как и его любимый кофе. Минуту назад Инеж думала о том, что готова полюбить вкус кофе. Сейчас она выходит из кухни.Каз. Нью-Йорк
Едва за Инеж захлопывается дверь кухни, Каз чувствует себя идиотом. Что он только что сделал? Почему позволил ей уйти? На руках словно осталось её тепло, на губах — её вкус, а в голове — её тихое «да». Сердце — глупое сердце, настоящий предатель — рвётся пойти за ней. Пьяное сознание приводит кучу доводов, чтобы его остановить. Но мысли слишком путаны, а на языке такая горечь, что хочется просто отключить все чувства. Вот только с таким количеством алкоголя в крови, эта функция совершенно ему неподвластна. Каз с досады ударяет кулаком по столу, игнорируя подпрыгнувшие стаканы и вспыхнувшую боль в руке. Она приняла его — но он позорно оказался не готов. Острая как ножи Призрака мысль причиняла почти физическую боль — если он сейчас поддастся, то утром не сможет просто так забыть. Ощущать Инеж в своих руках было так приятно, что даже Грязные Руки не смог бы заблокировать это в своём сознании. Это было тем, что могло заставить его быть собой без страха отвержения. И это же было тем, что могло уничтожить его, разбить на кусочки — мозаику, которую в Кеттердаме он уже не соберёт в прежнюю картинку. В окно глядит бесстрастная луна. Она наблюдала всю сцену от начала и до конца, но осталась равнодушна, к происходящему. Равнодушна к метаниям Каза и к его безумию. И глядя в холодный лик, он успокаивается. А потом очередная мысль заставляет Каза потерять опору под ногами. Он хватается за стол, а потом судорожно пытается найти трость. Уж лучше он будет собирать свою мозаику каждое утро, чем лишится тепла Инеж. И просто осознание этого факта всё решает. — Прости, Джорди, — шепчет он, зная, что, если его самоконтроль поломается, он не сможет отомстить за них. Схватив бутылку виски, Каз решительно выходит из кухни. Ему необходимо найти Инеж, поговорить с ней. Сделать всё, чтобы она не закрылась от него. И он решительно хромает через гостиную, не реагируя на вопросы друзей, поднимается на второй этаж, обходит все комнаты. Обходит весь дом и только потом догадывается бросить взгляд на вешалки в коридоре — пальто Инеж нет. Как и предположил, он находит её на крыльце. Она сидит на ступеньках и задумчиво крутит в пальцах нож; на открывшуюся дверь даже не оборачивается, только спину выпрямляет. Каз молча садится рядом, теряя всю уверенность. В голове слишком сильно всё путается, и он не может подобрать нужных слов — а ведь ему есть, что сказать. Столько всего верится на языке, а он молчит. В первые, наверное, молчит как дурак. — Может, напиваться сегодня было не такой уж и хорошей идеей. — с грустью говорит Инеж. — Не знаю, дало ли это хоть какой-то результат в итоге. Казу на миг кажется, что она говорит о чём-то своём. О чём-то, не относящемся к поцелую. И, наверное, так оно и есть, потому что, когда Инеж смотрит на него, он видит в её взгляде лишь растерянность и усталость. — Тогда я зря принёс это, — Каз показывает ей бутылку виски, которую планомерно уничтожал весь вечер, — но я хотел поговорить. В её глазах вспыхивает огонёк интереса, а потом она словно что-то вспоминает. — Да, поговорить… — Инеж говорит медленно, а Каз понимает, что она пьяна не меньше него, — наверное, мне надо извиниться. Не стоило так резко тебя целовать, прости. Каз моргает, фокусируясь на её лице. Она действительно искренне извиняется, да ещё и переживает, что переступила какую-то границу и теперь он отстранится. Каз едва не фыркает от того, что так легко читает эти эмоции. Наверное, все его мысли тоже сейчас написаны на лице. Но сейчас его это не волнует — так даже лучше. Каз знает, что Инеж ценит искренность. Каз делает глоток из бутылки, морщась. Какая же гадость. — Можно, я расскажу о себе? — спрашивает он, сам толком не зная, что собирается говорить. Но он безумно пьян, и он хочет, чтобы Инеж знала. Она заслуживает. Инеж берёт у него бутылку, тоже делает глоток и морщится, а затем кивает. И глядя в её тёмные понимающие глаза, Каз начинает свою исповедь. Он говорит долго, сбиваясь и перескакивая с мысли на мысль. Рассказывает о маме и отце, рассказывает о брате, не с первого раза решаясь произнести его имя. Каз описывает их по отдельности и вместе, вспоминает, как они проводили время на аттракционах, как отец рассказывал ему о травах и ягодах, с каким изумлением они смотрели его карточные фокусы. Он рассказывает даже об их ужинах и тепле, которое ощущал рядом с ними. Ведомый каким-то чутьём, Каз не произносит названий городов, мешая воспоминания сна и реальности. Но когда приходит время рассказать о смертях, он замолкает. Берёт у Инеж бутылку, вновь делает глоток. — Ты ведь знаешь, что Бреккеры — моя приёмная семья? — Инеж едва заметно кивает, и Каз отворачивается. Он смотрит на небо, на по-прежнему яркую и равнодушную луну. Он не хочет видеть жалость в глазах Инеж, поэтому продолжает говорить, не поворачиваясь к ней. — Мои родители и брат погибли, когда мне было одиннадцать. Знаешь, Джеспер может даже помнит мою настоящую фамилию — Ритвельд. Каз резко замолкает, словно из него выбивают воздух. Слишком давно он не произносил свою фамилию вслух. Теперь она кажется какой-то чужой. Он делает ещё один глоток и продолжает. Рассказывает о пожаре — ненавидит себя за слабость, но просто не может рассказать настоящую правду, об окровавленном поле под отцом и о вздувшейся плоти брата под руками — а потом, начинает рассказывать о Бреккерах. И Инеж всё слушает, не сводя с него взгляда. Лишь находит и слегка сжимает его ладонь, когда он спотыкается, рассказывая о пожаре. И когда у Каза заканчиваются слова, он поворачивается к ней и видит задумчивое лицо и слипшиеся ресницы — неужели плакала, пока он говорил? — Спасибо за доверие, — тихо говорит она, а Каз в очередной раз думает, насколько же Инеж невероятная. В её глазах отражаются звёзды и луна, и он старается запомнить её такой. С обнажёнными эмоциями и блеском в глазах. Он знает, что повёл себя как эгоист — рассказал о себе, чтобы вызвать доверие. Инеж знает, что он никогда так не открывался, и теперь будет ценить это и едва ли отвернётся и уйдёт от него. Но Каз не мог поступить иначе. Ведь сегодня ночью можно всё.