Иногда ситуация выходит из-под контроля в самый неожиданный момент, а иногда всё идёт по пизде с самого начала. Так и случается с Сону. Самым худшим событием в жизни он с уверенностью может назвать день своего рождения. Эта чудовищная, по его мнению, ошибка привела к череде трагедий, следствием которых стал уход той, что могла бы сделать его жизнь чуть лучше, чем та была, и смерть единственного человека, кто изо всех сил старался, чтобы при слове «семья» у Сону в голове возникало хоть что-то, помимо ассоциаций с болью, мучениями и страхом.
Страх.
Сону хорошо знаком с этим чувством, но оно осталось далеко позади.
В тот день, когда он стоял в колумбарии, где на него с обратной стороны зеркальной дверцы смотрел старший брат. На фото Сонхван был одет в свою излюбленную чёрную накидку с золотистой вышивкой дракона — негласным символом их южного района. Сону знал, как та была ему дорога, ведь это он сам вышил её для брата, в процессе матеря всё, на чём свет стоит из-за исколотых иголкой пальцев и очередной нити, что выбивалась из общего рисунка. Но Сону старался, представляя, как доволен и горд будет Сонхван. Он делал всё, чтобы хоть как-то приблизиться к возможности отплатить старшему за его заботу. Жаль, что этого так и не случилось. Сону не успел вырасти и стать для брата такой же надёжной опорой, которой тот сам являлся для него долгие годы. И простить себе этого Ким не смог — вряд ли когда-либо сможет. Ёбанная жизнь сыграла с ним в русскую рулетку, дав осечку, из-за чего предназначавшаяся ему пуля попала в другого.
«Почему на его месте не мог быть я? Если бы только вместо него сдох я… тогда всем стало бы легче…»
Наверное, Сонхван хотел, чтобы Сону запомнил его именно таким: сильным, бесстрашным, готовым постоять за драгоценного младшего брата в любой момент. Человеком, которому другим людям хотелось верить. Ведь не зря ещё в шестнадцатилетнем возрасте он занял пост главы южного округа, зарекомендовав себя как одного из самых влиятельных лидеров среди всех, кто был до него. И Сону очень жаль думать об этом. Стоя на коленях восемь часов напротив праха Сонхвана, он понимал, что в памяти тот запомнится лишь в одном образе —
мёртвым.
Родителей не выбирают — в этом Сону убедился на собственном опыте, ведь едва ли в своём уме он бы выбрал себе тех, кого в детстве называл этими инородными словами «папа» и «мама».
Первое обращение в принципе употреблялось крайне редко — в единственные разы, которые можно пересчитать по пальцам, когда
тот мужчина не набрасывался с кулаками, а протягивал в раскрытой большой ладони какую-нибудь сладость (в такие моменты Сону чувствовал самое настоящее счастье). Второе же выветрилось из его лексикона одним серым утром, когда небо над их городом в очередной раз заволокло тучами, а на кровати рядом не оказалось привычно спящей женщины, в чьих изнеможенных глазах давно погас живой блеск. А вскоре пошёл сильный ливень — он смыл последнюю надежду маленького Сону.
Отец Сону когда-то имел всё: славу, деньги, множество женщин. От одной из них, безликих красавиц, что велись на его привлекательность и деньги, появился Сонхван; так же родился спустя пять лет и Сону, только от другой женщины. Разница лишь в том, что та осталась (на какое-то время). Старший брат ещё успел застать отца другим: вечно занятым из-за подготовок к боям, но зато не обдолбанным наркоманом с неконтролируемыми приступами агрессии, у которого бы не дрогнул на лице ни единый мускул, если бы ему предложили продать собственных детей ради таблеток. Сону в душе даже радовался, что не знал отца другим, иначе сложнее было бы принять ту реальность, в которой они все оказались.
Знаменитый боев ММА, которому предрекали первое место в турнире UFC и переезд в Америку, не справился с имевшимися собственными амбициями и славой. После одного проигрыша, чувствуя горький привкус унижения, подсел на наркотики, что привели его к потери места в национальной сборной, после чего назад дороги уже не было.
Мама Сону была юной девушкой, которая стала очередной игрушкой в руках взрослого мужчины (Сону даже не уверен, была ли она вообще совершеннолетней, когда познакомилась со знаменитым бойцом смешенных единоборств). И как это обычно бывает, случайно она забеременела от него. Оставшись без поддержки семьи, вероятно, она наверняка на коленях умоляла мужчину принять её с ребёнком. Сейчас Сону думает: лучше бы она его бросила где-нибудь на пороге детского дома, а сама бы постыдно сбежала, не смея поднять глаз на замотанный кулёк на ступеньках. Был бы он на неё тогда так же зол? Съедала ли бы его брошенное детское сердце неизгладимая обида? Ещё бы лучше, если бы только она смогла сделать аборт. Но из-за закона не могла попросить об операции в государственной клинике, а идти на столь рискованный шаг, как подпольный аборт, она побоялась.
Тем дождливым утром, когда Сону понял, что теперь они с братом обречены, ему было семь.
«Почему ты оставила нас там, зная, через что нам придётся проходить каждый день?»
«Тебе было страшно? Когда он бил тебя, тебе было страшно?»
«Было ли тебе так же страшно слышать звук сломанных костей, когда я не мог сдержать крик от боли, а брат с разбитой головой лежал где-то рядом? Просто потому что в тот раз мы преградили ему дорогу, защищая тебя…»
Всё, что у Сону осталось после, — старший брат, который взял на себя ответственность защищать его от сумасшедшего ублюдка любой ценой. Сонхван много тренировался и телом, и душой. Чтобы умножить свою силу, он даже вступил в банду их южных территорий. Там у него появились хорошие наставники, благодаря которым он стал выносливее и храбрее. Этому он учил и Сону.
В первый раз, когда Сонхван сумел дать достойный отпор бывшему бойцу, полезшему в очередной раз с кулаками на младшего брата, тот не поверил в случившееся. Как мог четырнадцатилетний мальчишка противостоять тому, кто по всем параметрам в несколько раз обходил его? Однако это было правдой. В глазах Сону старший стал настоящим героем, способным справиться с надвигающейся лавиной голыми руками. Он стремился брать с Сонхвана пример: как он разговаривал, как ловко дрался, уворачиваясь от ударов, чтобы в следующее мгновение обрушить на обидчика поток своей ярости. И Сону её разделял. Он так же был зол на весь мир и себя, раз в том нежном возрасте был слишком слаб, чтобы мама забрала его с собой, не посчитав лишней ношей на её плечах. Поэтому к пятнадцати годам, спустя десятки ссор со старшим братом, который отчего-то был неумолимо против такого решения, Сону наконец вступил в банду.
Сонхван в этот момент уже стал непобедимой главой группировки, подмявшей под себя всю южную часть Ывона. Его называли Драконом — великим чудищем, способным одним своим пламенем уничтожать целые города. Сону мечтал однажды стать таким же, не догадываясь, как порой ответственные звания становятся слишком тяжелым бременем.
Сонхван был хорошим старшим братом и лидером, но незаслуженно умер в двадцать два года в поножовщине, не дойдя пятьдесят метров до полицейского участка (какая ирония). И это его, Сону, вина. Если бы он не был таким легкомысленным и глупым, не полез бы рисовать свою первую в жизни граффити (тогда это была ещё бестолковая, ничего незначащая надпись, только спустя время превратившаяся в крысу). Если бы только Сону был внимательнее, полагаясь на внутреннее чутье, как учил его Сонхван, тогда бы он не попался в руки правоохранительных органов и не загремел в обезьянник. Это был первый раз — нелепая случайность, стоящая слишком большой расплаты.
Лучше бы он просидел отведённое количество времени в центре для несовершеннолетних преступников, чем позвонил Сонхвану, прося прийти за ним в участок. В тот вечер он так его и не дождался.
Когда старший брат в твоём возрасте уже был неоспоримой главой целой группировки, которой боялась каждая бешеная собака в округе (даже собственный отец), казалось, что ничего непреодолимого для него нет. Только всё это пресловутая утопия, отличающаяся от реальности хотя бы тем, что брат по-прежнему оставался человеком, а значит, подчинялся физическим законам их вселенной.
Сону плохо учился в школе: кто такой Ньютон — знал только по вывеске в продуктовом с рекламой акции «купи двенадцать яблок, получи три в подарок». Однако, будучи подростком, основные устои этого мира он уяснил предельно ясно.
Закон номер один: если ты занимаешь важный пост, держа в страхе половину города, вместе с почитателями, появляются и враги.
Закон номер два: при внушительном списке ненавистников хождение по тёмным подворотням в одиночку повышает риск наткнуться на неприятности.
Закон номер три: даже являясь гордым обладателем заслуженного прозвища «Дракон», при попадании в западню, где пропорция силы равна — один против десятерых, имеешь вероятность серьёзно пострадать.
Закон номер четыре: если недоброжелатели решают спланировать нападение заранее, продумывая с точностью каждый шаг (например, как вызов полиции для поимки глупого младшего братца, на помощь которому точно явится необходимый объект), вероятность умереть от вооружённого нападения возрастает до девяноста девяти процентов.
Один процент Сону оставляет для себя на будущее, чтобы ещё было, во что верить, — чтобы тренироваться до изнеможения каждый день, стараясь с достоинством принять титул старшего брата, чьи обязанности после смерти неожиданно легли на его плечи. Знает, что никогда не сможет стать настоящей заменой, потому что все люди заменимы, а Сонхван — нет. С такими мыслями Сону продолжал жить дальше, ежедневно изнуряя собственный кровоточащий орган, что остальные называют сердцем. Казалось, оно утратило способность испытывать другие чувства, отличные от ненависти и злобы.
Только сейчас Сону понимает, что ошибся в расчётах. Когда в его жизни неожиданно находит место кое-кто безумно раздражающий, но одновременно с этим завораживающий человек. Рассудительный, не лезущий на рожон, но остающийся властным лидером с Севера, который смотрит на тебя своими глубокими глазами, тёмными, как ночь. И видит всё, что ты так сильно хотел скрыть от постороннего взгляда.
Оказывается, ему заменимых тоже нет. Поэтому, падая на пол рядом с окровавленным телом, Сону издаёт истошный вопль, моля о помощи и зная, что никто его не услышит, никто не придёт на помощь. Всё происходит как и тогда, когда, лёжа в луже собственной крови, старший брат судорожно делал последний вздох в своей жизни, оставшись в полном одиночестве.
Только есть одно но: Чонвон не один, Сону рядом, и он более не тот жалкий мальчишка, которым был раньше. Настаёт его очередь доказывать несправедливой жизни, что он не ничтожество. Теперь он —
Дракон.
***
Четыре года назад.
Чонвон с детства предпочитал не выделяться, придерживаясь позиции «инициатива наказуема», поэтому в начальной школе он считался всего лишь «одним из» — незначительным, маленьким пятном среди множества таких же пятен. Одноклассники не стремились приглашать его в свой круг общения, едва ли они вообще помнили его имя. Чонвону это было и не нужно. Перехватывая свой рюкзачок, который родители купили ему на местном рынке, наказав бережно носить вещицу, что пойдёт потом по рукам (а точнее — плечам) его младших братьев и сестёр, Ян сбегал сразу после занятий в спортивный клуб. Это было старое здание с подтекающей крышей и потрескавшейся зелёной краской на стенах. По углам из-за сильной влажности можно было увидеть крапинки плесени, но мало кого это волновало, потому что это был потрёпанный зал, в котором старенький тренер вёл бесплатные (это уточнение тоже имело вес) занятия боевых искусств для всех желающих.
Чонвон забрёл в это место случайно — в один из тех дней, когда совершенно не хотелось возвращаться в их небольшую квартиру, об стены которой ежедневно разбивался детский плач младших членов семьи. Чонвон хоть и любил их, но эти писклявые, неумолкающие голоса порой сводили его с ума. Он не просил родителей, вероятно, не знающих о существовании контрацепции, заводить столько отпрысков, которых те едва могли прокормить. В няньки он тоже не нанимался, оттого и бродил бездумно дворами их северного района в надежде оттянуть неизбежное, насколько это было возможно.
Чонвон был благодарен судьбе за знакомство с господином Чхве, ранее известным мастером спорта, что после травмы завершил карьеру и ушёл на покой. Пожилой мужчина оказался хорошим человеком (вероятно, одним из немногих добропорядочных граждан, что обитали в этом злачном городишке). В его занятиях Чонвон нашёл успокоение, способ отвлечься от душащей рутины и детского разочарования от жизни, которую сам никогда не выбирал.
Восьмилетний Чонвон, бегущий со всех ног на очередной урок любимого тренера, даже представить не мог, как сильно эти занятия помогут ему в будущем.
Четырнадцатилетний же Чонвон просто не успевал об этом задуматься, получая кулаком в нос. Он пропускал удар, что на него совершенно не похоже. Но тренировочные бои на матах излюбленного спортивного центра и реальная драка на улице — разные вещи. Чонвон понял это почти сразу, оказавшись зажатым какой-то шайкой около заброшенной музыкальной школы (двумя годами позднее эта территория стала официально принадлежать Югу).
А всё потому, что господин Чхве приболел и отменил привычную по четвергам тренировку, а Чонвон, ученик второго класса средней школы Северного округа, не знал, куда себя деть после занятий. Лучше бы всё-таки пошёл домой, не сворачивая, или же заглянул в библиотеку. Покрытые толстым слоем пыли книжные полки и седая брюзжащая библиотекарша, от которой вечно пахло булками с маслом и красными бобами, являлись гораздо лучшей компанией, чем пять отморозков, переполненных нуждой обокрасть и поколотить чужака-одиночку.
Силы не равны, и Чонвон, которому впервые в жизни разбили нос, пытался сдержать непрошенные слёзы, что скапливались в уголках его глаз на потеху сборищу ублюдков. Понимая, что дать отпор он не сможет, Чонвон мысленно готовился к худшему, пока внезапно между ним и нападающими не встала чужая фигура.
— Малой, иди мимо, куда ты там шёл, не вмешивайся.
Один из шайки (похоже, их главарь) сплюнул с мерзостным звуком, и Чонвон лишь сильнее съёжился, прижимая побитыми руками колени к животу, чтобы хоть как-нибудь защититься от предстоящих ударов. Зажмурившись, он не знал, кто перед ним стоит, но не особо верил, что незнакомец поможет ему.
— У вас совсем никаких понятий нет? — раздраженный грубый голос, срывающийся на гласных (вероятно, сломался совсем недавно, как и у самого Чонвона) раздался где-то над головой. — Пятеро на одного? Гандоны.
Чонвон с детства не верил во Всевышнего, но в тот момент ему казалось, что с небес спустился настоящий ангел. Он пытался из последних сил открыть глаза, застеленные пеленой, и его взгляд упирался в задники испачканных в пыли Найков (точно палёных), чья грубо пришитая эмблема была почти стёрта из-за поношенности. В следующий миг он наблюдал, как
его ангел валит на землю одного из отморозков, а затем своими ногами в этих самых Найках со всей дури начал пинать того по лицу. Раздался характерный крик, осведомляющий о поломанном носе и паре выбитых зубов, что нападающий выплюнул с болезненным скулежом.
Наступило минутное замешательство, отчётливо читаемое на лицах всех участников шайки, но Чонвона почему-то это совершенно не заботило: всё его внимание было приковано к
нему. У ангела были осветлённые волосы с отросшими корнями — они были собраны в пучок на затылке, длинные ноги, облаченные в драные джинсы, и чёрная потёртая косуха. Да, вероятно, перед ним — самое настоящее создание Божье. И Чонвон не смог сдержать восторженный вздох, когда услышал чужой смех в ответ на выкрики переполошившихся отморозков. Смех этот был похож больше на поток ядовитого ручья, текущего по жилам загнанной в тень лани, которая даже не понимает, что в неё попали отравленной стрелой. В общем, настоящий ангельский смех.
— Вы для начала поинтересовались бы, с кем имеете дело. Думаете, вам ещё долго осталось бесчинствовать в нашем районе?
Незнакомец вытягнул руки вверх, показательно разминаясь перед новой атакой. Так как он стоял впереди Чонвона, тому не было видно его лица, и хотя Ян совершенно не понимал, о чём тот говорит, отчего-то он был уверен, что в данную секунду рот ангела расползался в уверенной устрашающей улыбке.
— Ну ты и насмешил. Нам пытается перейти дорогу какая-то малолетка. Кем ты себя возомнил?
— Важно не кто я, а что с вами сделает мой старший брат, если узнает, что вы нарушаете установленные им правила средь белого дня, вымогая деньги у чёртового школьника.
Чонвону даже не было обидно: всё так и было. И, вероятно, не имея даже сил за себя постоять, в чужих глазах он выглядел жалко. Менее благодарным за чужую помощь он от этого не станет.
— И кто же твой брат?
По главарю было видно, что он терял терпение, усиленно шевеля желваками. Он был явно готов к нападению в любую секунду.
— Слышали ли вы легенду о
Драконе?
— Что? Ты?..
Чонвон успел уловить ропот между другими членами шайки и сомнение вперемешку с испугом, застывшим в их глазах. Для него прозвучавшие слова звучали как полная бессмыслица. К чему в такой ситуации заводить речь о каких-то сказках? Но реакция отморозков вызывала настоящее недоумение.
— Вероятно, вы новички, и поэтому я вас прощу, но только если съебётесь с глаз моих за три секунды.
— Да как ты смеешь? — внезапно один из шайки, не терпящий подобного обращения в своей адрес, вырывался вперёд, замахиваясь кулаком.
— Один…
Ангел начал счёт, даже не шелохнувшись от чужого резкого выпада.
— Два…
— Заткнись, проваливаем, — наконец пробасил главарь, подхватывая на руки раненого члена банды, а затем все пятеро поспешно уносили ноги из переулка.
На крыши заброшенных двухэтажек ложились первые мазки заката, коснувшись и светлой макушки ангела персиковой краской. Внезапно стало так тихо, что можно было услышать щебет птиц, что свили гнездо на одном из пустующих балкончиков. И Чонвону казалось, что в тот момент происходило что-то действительно важное. Только он пока не мог понять что, поэтому в первую очередь решил отблагодарить своего спасителя.
— Спасибо те… — Но его перебили.
— Не нужно. — Незнакомец обернулся, оценивающе разглядывая потрёпанного Чонвона, из носа которого по-прежнему шла кровь, а затем протянул руку.
И тогда Чонвон наконец смог разглядеть ангела: у того были юное лицо (едва ли между ними была существенная разница в возрасте, что кажется удивительным), тёмно-зелёные глаза, обрамлённые веером чёрных густых ресниц; полные потрескавшиеся губы с царапиной в уголке (тот урод всё же умудрился его задеть во время выпада).
Чонвон подумал о том, что всё равно должен сказать хоть что-нибудь, но все слова застряли у него в горле, поэтому он только и мог пялиться на протянутую ладонь с несколькими мозолями на внутренней стороне.
— Загнанная в угол овечка всегда остаётся без своей шкуры. Очень жаль, если бы ты лишился своей симпатичной мордашки, не правда ли?
Хищный оскал расплылся на лице диковинного зверя, что совершенно не напугало Яна, лишь наоборот — распалило в его грудине нечто неизведанное, странное. Похожее на крылья — только вовсе не бабочек. Те нежные и хрупкие, готовые рассыпаться от одного прикосновения. Крылья, что ощущает он, одним размахом способны пустить ветра в пляс. И это незнакомое чувство нравилось ему, поэтому на собственных губах расцвела усмешка.
В тот день Чонвон впервые встретил Ким Сону. И не догадался, что в следующий раз возможность вот так поговорить друг с другом наедине им будет дана только через несколько лет, совершенно в других обстоятельствах.
