To Glance Behind

Брызги дождя оседали на её волосах и стеклах очков. Отведя сигару в сторону от сырости, Интегра курила в открытое окно гостевого дома, морщась от державшей её в тисках головной боли. Она не собиралась звать его. В этот раз Интегра пришла сюда вовсе не за этим. После целого дня в разъездах и утомительных встречах она направилась к отдельно стоящему домику в глубине поместья почти сразу, едва вернулась домой, без зонта, под начинавшим накрапывать дождём, в единственном стремлении побыть хоть полчаса одной. Наедине с собой она могла остаться и в своей спальне, и даже в кабинете. Но едва ли этого было достаточно. Везде она могла возвести себе уединение, и везде его столь же легко могли разрушить. Сюда же она пришла в почти детском порыве спрятаться там, где её никто не найдет. Губы тронула кривая улыбка. Однажды, много лет назад, это стремление спасло ей жизнь. Тяжелые свинцовые тучи скрадывали свет, создавая впечатление ранних сумерек, и всё окутывала сплошная пелена тишины и тумана. Слишком рано для их обычных встреч, ставших рутинными, словно часть распорядка недели. Лишь не столь обременительными. Хотя она и не собиралась звать его, мысли всё равно сами собой то и дело вскользь его задевали. Они довольно давно не виделись. Интегра даже не слышала от него ничего. Ей было просто некогда. Всё её время занято тем, что она из кожи вон лезет, чтобы сохранить всё так, как оно есть. Чтобы всё было хорошо. Во всяком случае, хуже и в самом деле не становилось. Ей удавалось поддерживать видимость стабильности своего положения, но напряжение, пусть и в бездействии, выматывало как ничто другое. Алукард принадлежал её. Её слуга, её вампир, её гордость. И за все его промахи она отвечала как за свои собственные. Не потому ли она так долго теплит в себе эту отрезвляющую злость на него, чтобы не забываться, не поддаваться их игре? Он предостерегал её не верить никому, включая его самого, и, черт возьми, она сама это прекрасно знала, но в глубине души, как бы он её ни подводил, как бы она ни пыталась убеждать и его, и себя в обратном, ему она доверяла с самого начала. И не могла с этим ничего поделать, хотя он и заслуживал вполовину меньше. В противовес всему остальному людскому, но чужому миру, Алукард, какая бы тяжесть ни сковывала порой ей грудь в его присутствии, был своим. Задул ветер, и дождь обрушился с новой силой, благо, окна смотрели на подветренную сторону. Сигара совсем отсырела, а она не выкурила её даже на треть, и Интегра начала другую. Её «полчаса» грозили затянуться на неопределённое время, если её не прельщала перспектива вымокнуть до нитки. Интегра не собиралась его звать. Разве она пришла сюда не за тем, чтобы побыть наедине с собой хоть немного в минуту покоя? Его общество не имело с этим ничего общего. Своим присутствием он занимал всё пространство, где бы ни появлялся. Крадя воздух до удушья. Телесным или в обличии теней, в её мыслях и жизни, его всегда было слишком много. Но в конце концов именно его имя слетело вместе с сигарным дымом. Лучше разделаться с этим сейчас. Чтобы потом, когда она готова будет видеть его еще меньше, не донимал. Имя прозвучало и потонуло в шуме дождя, будто и не слышала она собственного голоса и зов не ушёл дальше её мыслей. Ничто не нарушало безлюдной, обволакивающей тишины. Но Интегра знала, что была уже не одна. — Не разбудила? — бросила она в пустоту. Он не счел нужным предстать перед ней, но его появление она ощутила холодком, пробежавшим по плечам. За спиной раздался неспешный стук приближающихся шагов. Он остановился близко, слишком близко, но всё же не касаясь, и она почувствовала движение собственных волос на затылке от холодного дыхания в ту секунду, как он заговорил: — Даже если и так. — Рука скользнула в миллиметре над её плечом вниз, проводя вдоль всей её руки. — Разве есть кому-либо из нас двоих до этого дело? Хотя, конечно, он не спал: смутно тревожное, но ставшее привычным ощущение, будто за ней наблюдают, Интегра чувствовала на себе всю дорогу сюда. — Как успехи с тренировками? Она закрыла окно, у которого курила. Смахнув перчаткой капли воды с подоконника, оперлась на него руками, прислонившись лопатками к стеклу, и наконец взглянула на него. Алукард и не подумал отстраняться и будто только ближе склонился к ней, блуждая алыми, слегка сощуренными на слабом дневном свету глазами по её лицу. Никто не мог их увидеть в это время суток, погоду и месторасположение, но несуществующие взгляды прожигали спину. — Ты только за этим позвала меня в столь уединенное место? — Да, — безапелляционно просто ответила она. Хотя место, бесспорно, навевает определенные воспоминания. Их нейтральная территория, она предпочитала встречаться здесь. Без интимности её личной спальни, где сложнее выдерживать необходимые границы, и с чуть большими удобствами, чем кабинет, запертый на ключ. — Остальное будет зависеть от твоих ответов. Чем ты был занят всё это время? — Скучал. Она вскинула на него скептический взгляд, выдохнув облачко дыма. Как сложно порой бывает вытянуть из него хоть слово конкретики. — Я не в настроении играть в твои игры. Мне просто нужен устный отчет. Хотелось бы знать, бываешь ли ты вообще на тренировочном поле. Или мне выяснять, чем ты занимаешься, у других людей? — Почему бы тебе не прийти как-нибудь и не проверить самой? Увлекательнейшее зрелище, уверен, оно доставит тебе удовольствие. Она закатила глаза. — Уж извини, у меня есть дела поважнее. — Как, — с притворным удивлением улыбнулся он, — разве не хотите вы взглянуть на то, как вашего покорного слугу расстреливают до кровавых ошметков, снова и снова, низводят до пороховой пыли под ногами, смешивая кровь с грязью. Как пули пронзают плоть и дробят кости, и всё для вас, всё без страха, с развязанными вашим приказом руками? Он приблизился, упёршись рукой в подоконник рядом с ней, и струйки дыма завились у него в волосах. Она не пошевелилась. — Разве не хотите увидеть первобытный ужас в их глазах, как они обделываются в штаны от страха перед лицом воплощенной смерти и собственной беспомощности, когда понимают, что сделали всё, что могли, и этого оказалось недостаточно — и ничего не будет достаточно, — голос опустился до жаркого шепота. — Я могу разорвать их — ибо только так расплачиваются за ошибки на поле боя, могу покалечить в назидание, чтобы знали, что бывает, когда имеешь дело с настоящим чудовищем. А могу позволить им убивать себя раз за разом, пока от меня не останется ничего, чтобы наконец избавить вас от вечной обузы в лице моего существования… — Алукард! — …И всё по вашему приказу… — Хватит, — рявкнула она и потёрла пронзенный болью висок. Он осёкся. — Прости. И наконец отступил от неё в тень, прочь от окна и мерклого света дня. Её сердце билось слишком быстро. — Всё хорошо, Госпожа, — прошелестел голос на грани реального и потустороннего, слишком близко к ней, чтобы исходить от фигуры в нескольких шагах от неё. Не громче перестука дождя по стеклу. — Нет ничего, что стоило бы вашего беспокойства. Она медленно втянула дым, чтобы скрыть дрожь во вздохе. Затушила надломанную сигару о мокрый подоконник и прошла мимо него не глядя. На языке перекатывалась смолистая слюна, а в горле отчего-то пересохло. Она повторяла себе, что просто устала и позвала его от скуки, желая скоротать время, пока не закончится дождь, и, разумеется, вовсе не потому, что хотела видеть его, хотела его. — Раздевайся. — Интегра сняла пиджак и повесила на спинку кресла. Когда она обернулась, он стоял посреди комнаты, будто снова тенью последовал за ней и вовремя опомнился. Стоял всё ещё неподвижно. В замешательстве. — Ты не услышал? — Ваши наказания всегда отличались изощренностью и непредсказуемостью. — Считай это наказанием, если хочешь. Только… — она окинула его беглым взглядом с ног до головы, — без твоих фокусов, пожалуйста. По-человечески. А сама села на край кровати напротив него, потянувшись за сигарой, но вспомнила, что только что потратила впустую две штуки. Этой тоже не суждено было бы быть докуренной. Алукард усмехнулся, удивленно вскинув брови, но ничего не сказал. Его ухмылка показалась ей натянутой. Небрежно он скинул плащ и перебросил через спинку того же кресла. Пиджак отправился следом. Не сводя с неё испытующего взгляда, с завораживающим изяществом распустил узел галстука. Его движения были грациозными и выверенными. Лишь мельком можно было заметить проскальзывавшее напряжение. За столькими слоями одежды он полон самонадеянности, а избавиться от них — и что останется? В свою очередь Интегра сняла перчатки и потянулась к своему галстуку, ослабляя узел. Но затем, пойманная другой мыслью, не стала двигаться дальше первых двух пуговиц рубашки. Сцепила руки на колене, закинув ногу на ногу, и просто стала смотреть. От её внимания ускользнуло, в какой момент перчатки исчезли с его длинных пальцев. Не расстегнув рубашку до конца, он стянул её через голову, обнажая тело, плоть, до того бледную, что казавшуюся почти прозрачной. Тонкую кожу, натягивающуюся на мускулах при каждом малейшем движении. Она хорошо помнит, как ощущаются они под её ладонями. Только теперь избавившись от сапог, он взялся за пряжку ремня. Скинул брюки, и она заставила себя не отвести взгляд в порыве неуместной вежливой стыдливости. Вопреки его прежней уклончивости, по-видимому, его это увлекло не меньше, чем её. И наконец он предстал перед ней, выпрямившись во весь рост и взглянув на неё с немым вопросом. Вызывающе. Бледное тело казалось неестественным, чужеродным в рассеянном свете пасмурного дня. Слишком совершенным — и всё ложь, созданная с единственной целью — заманивать жертв в ловушку. Но она больше этим не обманывалась. Она знала его таким, какой он есть. Интегра вытянула к нему ногу — он понял её без слов. Подошел и медленно опустился перед ней на колени, перехватив её за лодыжку. Разул её, позволяя себе чуть более долгие, чем просто мимолетные поглаживания ступней. Она приподнялась, когда он, расправившись с ремнем и застежкой, стянул с неё брюки. Руки потянулись расстегивать её рубашку, неожиданно медленно, кропотливо, едва заметно подрагивая на весу, но он не поднял на неё взгляда, блуждая им по открывающемуся телу. И вдруг подался ближе, руки обхватили плечи, но всё для того, чтобы стянуть с них рубашку, и она непроизвольно развела колени, подпуская его к себе почти вплотную. Взгляд устремлен снизу вверх ей в глаза неотрывно, лишь на секунду соскользнув на её губы, пока он справлялся с тканью. Он терял терпение. Ей показалось это забавным. И ему воздалось за спешку, когда пришлось отстраниться, чтобы поочередно расстегнуть тугие пуговицы на манжетах, сначала на одной, затем на другой, помогая высвободиться из рукавов. Кожа покрылась мурашками на остывшем воздухе. Руки взметнулись ей за спину прежде, чем она сама успела дотянуться до застежек бюстгальтера, расстегнув одним движением, и откинул к остальным вещам. Мерцающие красным глаза соскользнули с её губ вниз, замерев онемело на её груди, и ей показалось, будто он затаил дыхание, когда его пальцы, взбежав по бедрам, поддели ткань белья. Интегра отсела дальше на кровати, выскальзывая из последнего элемента одежды и сводя колени, подальше от его ползучего взгляда. Она ждала, что он будет делать дальше. Обрушится на неё своими желаниями и ненасытным голодом, разведет ей ноги и возьмет то, что хочет, или осыплет поцелуями и будет молить обо всем, чего он от неё не получит. И она заметила этот порыв в зачатке. Как напряглись его плечи, как дернулся кадык, когда он сглотнул. Но руки опустились на кровать по обе стороны от её ног, и с неубедительной, но всё же покорностью он склонил голову ещё ниже, почти коснувшись её коленей. И поэтому она ждала. — Чего вы хотите, Госпожа? Её губы сами собой изогнулись в улыбке. Свой урок он усвоил. Чего она хочет? В порыве веселья и странной ласки она пробежалась пальцами по его плечам, погладила их у основания шеи, слегка надавливая, и напряженные мышцы нехотя поддались. Алукард закрыл глаза, издав странный глухой звук в глубине горла, расслабляясь под её касаниями. Уткнулся лбом ей в колени, и она не сдержала смешка. Обхватила за шею, поднимая его лицо к себе. В затуманенных глазах она увидела опаску. Чего же она хочет? Большие пальцы очертили скулы, скользнули по его белым губам, приоткрывшимся навстречу этому невесомому движению. Она отвела верхнюю губу, обнажая белые клыки. Бритвенные острые, они ни разу не прокусывали её кожу, если она не позволяла. Пальцы спустились к подбородку и поддели, поднимая ещё выше. — Как считаешь, твое поведение можно назвать удовлетворительным? — Вам судить. Я всецело слуга вашей воли. — Его руки уже — снова — ползли по её бедрам, сминая. — Так чего ты хочешь, Интегра? И, скользнув по её пальцу языком, обхватил фалангу губами. С некоторым разочарованием Интегра поняла, что всё, чего она хотела от него, вылетело у неё из головы. — Поцелуй меня. И он сделал это, не успела она договорить. Так, как она и ждала, голодно и отчаянно. Слишком напористо, и в легких почти сразу будто не стало воздуха. Она отвернулась перевести дыхание, губы мазнули по её щеке, но он держал крепко. Рука уже зарылась в её длинные волосы. Она мотнула головой в сторону постели, сомневаясь, что её жест останется замеченным. Забравшись с ногами, отползла к подушкам, уступая ему место и потянув его за собой. И он последовал. Устало уронив голову на подушку, Интегра на секунду зажмурилась. Боль изнутри черепа отступила. Главное, не совершать резких движений и расслабиться, и так будет оставаться и дальше. Алукард лег рядом и вновь нашел её губы. Прервавшись лишь затем, чтобы снять с неё очки, и мир размылся. Она проследовала мягкими поцелуями по его щеке, челюсти, впилась губами в тонкую кожу шеи. Он вздрогнул, сжав зубы. Простые движения, рождающие покалывающий трепет где-то внутри неё и сводящие с ума его. В этом не было ничего сложного. Ничего, переходящего за грань. Лишь иногда без слов приходится останавливать его, чтобы руки не стискивали слишком сильно, чтобы не жался так близко. Она перехватила его кисть, поглаживавшую её горло, и повела ею вниз, по груди, ребрам и ниже. Привычным движением направив между бедер, раскрываясь навстречу. От холодного прикосновения к распаляющемуся жару по её телу пробежала волна дрожи. Алукард прикусил губу, сдерживая улыбку. Без сомнения, от него не укрылось, насколько она уже была возбуждена. Осторожно и в то же время почти по-хозяйски его пальцы стали двигаться вокруг её клитора. — И всё-таки, Госпожа, к чему вам весь я, если было бы достаточно одних перчаток? Она вскинула бровь. И он задохнулся вздохом, отвернувшись, когда её пальцы, скользнув между ними, по его животу, сомкнулись на его твердой плоти. Теперь настал её черед усмехаться. — А теперь тихо, — прошептала она ему в губы, повернув его лицо на себя. — Не могу тебя больше слышать. — И увернулась, когда он подался вперед, чтобы сократить последние сантиметры. Наслаждаясь заданным им размеренным, привычным им обоим темпом, тем, каким податливым он становился в её руках, Интегра не сводила глаз с его сосредоточенного выражения лица, почти ожесточенного. А свободной рукой меж тем блуждала по собственному телу в поисках большего. Сжала себя за грудь, но этого всё равно было недостаточно. Приподнявшись, она приникла поцелуем к его шее, плечу, продолжая легко поглаживать член вдоль всей длины. И до слуха донесся сдавленный стон сквозь стиснутые зубы. На грани скулежа. — Мне перестать? — невинно удивилась она. Алукард повесил голову, волосы упали ей на лицо, и, отчаянно дернув бедрами, вжался ей в руку, потершись о смятое одеяло. Ах да, кажется, она ясно дала понять, что не желает слышать от него больше ни слова. — Или же… — поднесла она губы к его уху, прежде чем усилить хватку. И была вознаграждена низким стоном, от которого внутри что-то свилось узлом. Откинувшись на подушки, она стала двигаться резче, быстрее, теряясь в сбивчивых движениях, среди которых всё никак не удавалось поймать единый темп. На секунду задумавшись, что её действия, наверное, причиняли бы боль, будь на его месте человек. Но, даже если закрыть глаза, если согреть его тело своим, прикусить ему язык, источающий яд, и заставить молчать, она никогда не забудет, с кем делит постель. И поэтому она смотрела. И, наверное, не смогла бы отвести глаз, даже если бы захотела. Алукард резко придвинулся, навис над ней, уперев колено между её ног, и она обхватила его, сжимая вместе с рукой в стремлении получить больше давления. А внутри натягивалась струна. На неё пролилась тень его волос, непослушных, непостоянных, оплетающих её пальцы, которыми она зарылась в них. Пробежала кончиками по гребню позвонков на изломе шеи, когда он опустил голову, припадая к ключице. Рука взметнулась обратно к волосам, скользнула по его лицу, убирая падавшие на глаза пряди, и он оставил смазанный поцелуй на её ладони, который она прервала, направив его лицо на себя. Чтобы он смотрел на неё. Только на неё. И в тускнеющем свете дня особенно острее становилось чужое, непрошеное осознание, что то, что они делают и чему у неё нет названия, возможно, неправильно по многим, многим, многим причинам, от которых внутренности сжимало до тошноты. Но сейчас, в этот момент, в его руках ей на удивление легко удалось выбросить эти мысли из головы. Он ввёл в неё палец, и она схватила его за шею, выгибаясь навстречу. По мере того как она ускоряла ритм, его движения становились всё более рваными, почти причиняющими боль, сливающейся со странным удовольствием, которое в этом подобии фрикций они разделяли на двоих. Пока всё не прекратилось. По телу под её руками пробежала судорога. Руку окропила холодная вязкая жидкость, и Алукард со стоном обессиленно уткнулся ей в шею. Интегра закрыла глаза. Тяжелое дыхание, почти человеческое, холодило ключицу. Она не позволит себе ни слова мольбы, угрозы, приказа, потому как всё будет звучать одинаково, и старалась только лежать неподвижно, не извиваться под ним, на острие пульсирующей потребности. Тянущий узел между ног отчаянно требовал развязки. И когда она пошевелилась, чтобы сесть, напомнить ему о себе, прогнать, закончить всё самой — да что угодно, лишь бы слез с неё, талию обхватили руки. Будто предугадав её намерение и отрезав пути к отступлению. В следующее мгновение Алукард перевернулся на спину, утянув её за собой, так что она оказалась сверху, оседлав его бедра. Волосы просыпались с плеча ему на грудь, и их взгляды снова встретились. От темного благоговения, которое она увидела в его глазах, перехватило дыхание. — Интегра, — беззвучно прошептали губы. И собственное имя на его устах разлилось по телу новой волной покалывающего холодка. Руки спустились с талии на её бедра, огладив, и подхватили под них. Пальцы впились в упругую кожу, хватка усилилась, и он потянул её к себе. — Что ты?.. — нахмурилась она и осеклась. Интегра не стала ему препятствовать, позволив придвинуть себя ближе, к подушкам, и он слегка присполз с них, чтобы она оказалась над ним. Полностью открытая ему. — Позволь, — опалило прохладой уязвимую кожу. Поборов смущение, Интегра выпрямилась и подняла голову, затаив дыхание, прежде чем он, подавшись вперед, накрыл её поцелуем. Холодное прикосновение к изнывающей плоти пробрало её будто разрядом тока, и ей пришлось ухватиться рукой за изголовье кровати, чтобы не потерять равновесие. Она поняла, что надолго её не хватит. Алукард, будто уловив это, начал неспешно. Провел языком по влажным складкам, раздразнивая и в то же время оттягивая момент злополучной разрядки. Не сразу приступая к средоточие нервов, натянутых и оголенных. Бедра дрожали, пока она пыталась аккуратно удерживать себя на весу и на месте, без лишних движений, будто в наивном опасении навредить ему. Но, усмехнувшись ей в кожу, он притянул её ближе. Язык скользнул внутрь, и у неё вырвался сдавленный всхлип. Она прижала запястье ко рту. Руки, направляющие её, поползли по её телу, сминая бедра, скользя по талии и ребрам, пробираясь к груди, и в какой-то момент ей показалось, что прикосновений стало слишком много. Но едва ли она могла сфокусировать на этом мысли. Всё сложнее становилось удерживать контроль над телом, и она, забыв остатки стыда, без стеснения насаживалась на его язык, его дьявольский язык, чувствуя, что уже близка. Что ещё чуть-чуть, и давление станет невыносимым. Пока наконец узел не распустился, и она задохнулась стоном. На миг мир потерял свою ось. В белом онемении, за шумом крови в ушах, от неё ускользнуло, как и в какой момент её затылок коснулся подушек. Почему она продолжала держать его в плену своих ног, почему он покрывал её тело медленными поцелуями. Но сладкая тяжесть, разливавшаяся по ещё дрожащим мышцам, скребущее изнутри опустошение, шум дождя где-то далеко не располагали ни к какого рода телодвижениям. И она не стала его отстранять. Он потерся щекой о её живот. Пальцы сами собой зарылись в его волосы, бережнее на этот раз, почти ласково, перебирая рассыпчатые, льнущие к ним пряди. — Где ты была, Интегра? — негромкие слова прорезали густое безмолвие. А сам продолжал прокладывать дорожку поцелуев всё выше, пока прикосновения ещё не стали неприятны. Губы проследовали по тонкой коже над глухо бьющимся сердцем. Между её грудей. Он целовал её рвано, долго, словно пёс, гложущий остатки кости, как будто еще не насытился ею. «Как будто» — как будто ему чего-то может быть достаточно. Она цыкнула, когда он, лизнув, прикусил её сосок. — В министерстве. — Дернула его слегка за волосы, отстраняя. Зажмурившись, потерла переносицу. — Дело подписания пары договоров, которые меня даже не касаются, но они очень уж хотели моего присутствия. Затем ездила на место проверять очередное дело на необходимость нашего вмешательства. Ещё была приглашена на вечер к леди и лорду Реджинальдам, но я… ушла. — Сбежала, едва не вырвалось. Интегра прикусила язык, почувствовав, что наговорила лишнего. Зачем она это рассказывает? Зачем это нужно ему? И добавила, чтобы притупить открытость, бесхитростность разговора: — Не у него, если ты только это хотел узнать. — Мне просто было интересно. Если бы ты пришла ко мне после встречи с ним… — губы замерли над изгибом шеи, — это была бы для меня… лестная мысль. Запоздалое осознание подтекста его слов обожгло кипятком, в то же мгновение как он схватил её за подбородок, поворачивая лицо к себе, и поцеловал. Интегра оттолкнула его, почувствовав усмешку в долгом прерванном поцелуе. — Достаточно, — мгновенно вернув себе самообладание, холодно отрезала она, вытирая рот тыльной стороной ладони. Чувствуя собственный вкус на губах. — На сегодня больше не нужен. Можешь проваливать заниматься тем, чем должен, или и дальше упиваться своей вселенской скукой. Мне всё равно. Он не ответил, не пошевелился, и она не стала удостаивать его взглядом, чтобы не лицезреть этой его самодовольной улыбки. Лишь, вставая, услышала за спиной глухой стук о подушку и, схватив с тумбочки очки, направилась в ванную. Дверь за спиной хлопнула слишком громко. Интегра замерла, заставив себя долго выдохнуть. Просто потрясающе. Слишком громко, слишком быстрый уход, слишком бурная реакция. Нельзя позволять себе такое — так сдавать позиции, вестись у него на поводу. У неё был свой собственный, единственный урок, и она его в очередной раз успешно провалила: не подпускать его к себе так близко. Под кожу. Не бросив взгляда в зеркало, не желая знать, что там увидит, она включила воду. Стоя под горячими, почти обжигающими струями, Интегра вяло смывала с себя прошедший день, следы их встречи. Ощущения его холодных губ, языка, еще цветшие на коже, при мысли о которых что-то внутри переворачивалось. На долю секунды она представила его здесь, рядом с собой, представила, что это не её руки смахивают капли воды с её груди, мягко поглаживая, но тут же отмела эти фантазии, пока они не успели пустить в неё корни — её раздражение не позволило бы. Нечего и думать об этом. Он не заслуживал даже того, что получил от неё сегодня. А она? Чего заслужила она? Интегра закрыла глаза рукой. Только чувства вины ей не хватало. Она не собиралась терзаться угрызениями совести. И не будет. Потому что если даст слабину, если начнет винить себя хоть в чем-то, слишком о многом придётся сожалеть. Она выкрутила горячую воду почти до кипятка и стояла, пока пульсирующая головная боль снова не сковала виски. Возможно, в душе она пробыла гораздо дольше, чем рассчитывала, потому что, когда она вышла, завернувшись в полотенце, комнату уже окутывали сгущающиеся сумерки. Дождь не перестал. Блики дальних огней, которые уже зажгли на территории поместья, размывались в стекавших по стеклу потоках воды. Должно быть, её уже хватились. Потеряли и не нашли. Или просто не стали искать, прекрасно справляясь без неё. Если кто сочтет нужным спросить, скажет, что случайно уснула. Интегра едва не вздрогнула, обнаружив, что он не ушёл. Он всё ещё был здесь. Лежал, лениво растянувшись на кровати. И будто бы дремал, но она чувствовала на себе его взгляд. Более направленный, насыщенный, чем когда наблюдал за ней бесплотными тенями по углам и в зеркалах, наивно уверенный в её неведении. Или просто не заботясь об этом. И в сизом полумраке комнаты ей даже показалось, что она увидела мерцающий красный огонёк того его глаза, что не утопал в подушке. Скоро настанет его время. Она позвала его раньше обычного, но не настолько же. Так что ещё ему от неё нужно? Одежда лежала там же, где они её оставили, перемешанная — его и её. Почему-то одеваться при нём, под этим же жгучим взглядом было ещё более неловко, чем раздеваться, но Интегра надеялась, что ни единым движением не выдала своей скованности. С долей тоски чувствуя, как каждый следующий элемент одежды неумолимо приближает её к ждущим её делам, людям, которых она всё так же не желает видеть, и к миру за пределами этого дома и стены дождя. Она вымокнет до нитки в ту же секунду, как выйдет за порог. В небольшом зеркале ночь отражала всё сюрреалистичным и потусторонним, рисуя вокруг неё слишком много контуров и обесцвеченных теней, видимых только человеческими близорукими глазами и не имеющих никакого отношения к реальности. Краем глаза она заметила движение. Он перевернулся на спину, закинув руку за голову, и, уже не таясь, наблюдал за ней. Она кожей чувствовала этот тлеющий в сумраке взгляд, скользящий по её спине. Но никто из них не нарушил молчания. В темноте не было никакой надежды завязать галстук надлежащим образом, так что она просто сложила ленту в карман. Подхватила пиджак, вновь замечая прорывающуюся спешку в собственных движениях, и, не сказав ни слова, так и не бросив на него прямого взгляда, направилась к выходу. — Интегра. Рука, легшая на ручку двери, замерла. Тихое, едва различимое, почти на грани сознания. Она качнула головой. Показалось. Должно быть, просто шум дождя. Если бы её позвал он, она бы почувствовала. До мурашек по позвоночнику. И поэтому она не оглянулась. Повернула неожиданно неподатливую ручку и вышла из комнаты. В конце концов, не всё ли равно? Как бы она ни злилась на него, какими бы словами не называла, он всё равно будет приходить снова и всё так же сильно будет жаждать её внимания. Она сбежала по лестнице, на ходу натягивая пиджак. Схватила с вешалки у двери свой плащ, собираясь использовать его как единственное прикрытие от дождя, и замялась у порога. А в глубине души закрадывалось, зрело пугающее, беспомощное осознание, с которым она не представляла что делать: ведь как бы он порой ни подводил её, что бы ни вытворял, она точно так же всегда будет снова звать его к себе. И всегда будет ждать этого возвращения. Интегра судорожно вздохнула, будто набирая воздух перед тем, как нырнуть в стремительные, глубокие воды, и ступила в ночь.