Дурная привычка

       Главнокомандующий привык терпеть. Терпеть поражения, плохое самочувствие, нагрузки на работе. Потому что верховный командир должен быть выносливым и сильным. Хотя факт того, что хорёк берёт на себя слишком много, более чем очевиден. Работает в свои законные выходные, работает сутки напролёт, лишая себя сна, работает даже тогда, когда болен. Стискивает зубы и терпит. Усталость, головные боли, сонливость, иногда даже тошноту и жар. Это никогда не заканчивается хорошо и печалит всех близких рыжего хорька. Особенно Манко. Но в его случае к волнению и сочувствию добавляется злость. Потому что начальник охраны отчаянно пытается научить командира следить за своим здоровьем. И каждый раз, когда Главнокомандующий ложится в больницу, словно проверяя организм на прочность, Манко чувствует себя совершенно виноватым и проигнорированным. Его просьбы были услышаны, но за чередой тяжких рабочих дней так никогда и не были выполнены. Начальника охраны до скрипа зубов раздражает халатность командира по отношению к своему здоровью. Это проявляется даже в мелочах. Забыл поесть, плохо спал и подобное. И когда Манко понимает, что не может следить за Главнокомандующем на работе, он приглашает его провести время вместе. И заставить командира отвлечься от собственных дел — задачка непростая даже для начальника охраны. Манко стоит усилий уломать Главнокомандующего на совместный отдых в вилле вместо работы с бумагами допоздна. Но когда голос из телефонной трубки звучит так плаксиво и жалостливо, слёзно умоляет командира бросить все дела и провести вечер на вилле, тот со вздохом соглашается.        Фильм на экране кажется Главнокомандующему необыкновенно интересным. С самого начала его цепляют актёры, спецэффекты и звуковое сопровождение. Отрываться от просмотра так не хочется, что даже Манко не притрагивается к сладкому попкорну в миске на столе. Оба поглощены зрелищем. Просторная, но уютная затемнённая комната ни на что не отвлекает, позволяет сосредоточиться на фильме. И командир настолько взволнован происходящим на экране, что забывает о всяких естественных потребностях. Но когда чувствует что тело буквально затекает, то начинается ёрзать на месте, пытаясь принять удобную позу. Манко сидит рядом, косится на Главнокомандующего, под ногами которого диван мнётся и шуршит. Командир устраивается на самом краю, но тут же чувствует себя некомфортно. Понимает, что мочевой пузырь наполнен достаточно, чтобы хорёк ощутил себя неуютно в некоторых позах.        — Чего ты ёрзаешь? — Манко говорит полушёпотом, не желает быть громче героев на экране, — хочешь сесть ко мне на колени?        Улыбается. Главнокомандующий торопливо устраивается на бёдрах начальника охраны и наконец замирает, снова восхищённо наблюдает за происходящим в фильме. И тут же понимает, что отчаянно хочет свести ноги вместе. Говорить об этом поздно, мешать Манко не хочется. Командир вздыхает и прижимается спиной к груди хорька. Просто игнорировать наполненный мочевой пузырь. Это не так сложно. Да и в сущности не мешает просмотру. Пока Манко словно специально не решает раздвинуть ноги шире, заставляя Главнокомандующего едва слышно пискнуть и напрячься. Начальник охраны кладёт руки на тело командира и лениво гладит чужую грудь. Невесомо, почти неощутимо. Цепкие пальцы спускаются чуть ниже и рыжий хорёк не замечает, как они оглаживают его плоский живот и выпирающие тазовые кости. Ощущает лишь, как Манко внезапно надавливает по поясницу чуть ниже живота. И это неожиданно настолько, что Главнокомандующий шипит.        — Почему ты такой нервный? — начальник охраны тут же одёргивает руки.        — Не дави так сильно, — недовольно шипит командир, — у меня мочевой пузырь полный.        — Давай я поставлю на паузу и ты отойдёшь?        — Не надо.        — Терпеть вредно для здоровья, — голос хорька звучит чуть взволнованно.        — Я сказал, не надо, — грубо и холодно. Почти как приказ.        Манко не отвечает и Главнокомандующий так надеется что тот сейчас же забудет об этом. Он не хочет, чтобы начальник охраны беспокоился о самочувствии командира хотя бы этим вечером. Фильм слишком интересный, чтобы прерывать просмотр и командир без труда игнорирует дискомфорт. Оба опрометчиво забывают о разговоре и с восхищением продолжают наблюдать за действиями на экране. Обыкновенно долгие десятки минут под влиянием красочных сцен проходят неумолимо быстро. Главнокомандующий словно впервые ощущает такой неподдельный интерес и не прерывается даже на то, чтобы размять затёкшее тело.        Наконец командир чувствует, что ноги и поясница начинают неприятно ныть от того, что тот долго сидит в одной позе. Хорёк трётся о таз Манко и вдруг шумно вдыхает. Вспоминает о навязчивом желании опустошить мочевой пузырь. К сожалению, оно стало лишь сильнее и стоило о нём вспомнить, как терпеть его становится действительно сложно.        — Давай я просто поставлю на паузу? — Манко вздыхает и в его голосе слышится упрёк.        — Я хочу досмотреть, — Главнокомандующий не прекращает ёрзать на месте.        — Но обещай мне, что если тебе будет совсем плохо, ты мне скажешь, — начальник охраны кладёт руку на живот командира и гладит ткань бледно-зелёного свитера, — Джокчеби?        — Хорошо, — Главнокомандующий наконец реагирует и звучит обиженно. Словно его только что наругали.        — Как ты чувствуешь себя сейчас?        — Терпимо.        Если, конечно, его «терпимо» означает, что если начальник охраны опустит руку чуть ниже и чуть надавит на поясницу, командир буквально не выдержит. Главнокомандующий наконец сводит ноги вместе, находит позу, в которой ощущает минимальное давление на мочевой пузырь и замирает. Он не знает, сколько минут до конца фильма осталось. Но он чувствует, что больше получаса едва ли выдержит. И у него несколько причин терпеть до конца. Во-первых, ему до жути интересно. Художественные произведения давно не вызывали у него такого восхищения и оно кажется сейчас бесценным. Прервать его — последнее, чего хочется командиру. Во-вторых, хорёк не хочет мешать Манко. Не хочет лишний раз заставлять его тянуться за пультом от телевизора, ждать. Ему неловко, что начальник охраны и так отвлекается на вечно неспокойного хорька. В-третьих, Главнокомандующий уверен, что выдержит. Он не раз попадал в ситуации, когда приходилось на долгое время забыть о посещении туалета. Длительные церемонии, собрания и поездки командир стойко переносил. Ну и в-четвёртых ему нравится. Нравится чувствовать себя болезненно заполненным. Со стороны его скулёж и сведённые вместе ноги, что мелко дрожат, выглядят так унизительно и жалко, да и сам командир понимает — он в одном шаге от того, чтобы помочиться прямо здесь и сейчас. Но пока он мужественно терпит и уверен, что полтора часа точно выдержит.        — Сколько идёт фильм?        — Часа два.        И Главнокомандующего внезапно пугает эта цифра. Учитывая, что они успели посмотреть где-то около часа, ответ должен был принести облегчение, но он насторожил лишь больше. Хоть заполненность и болезненно приятна, но мочиться прямо здесь слишком стыдно. А командир точно выдержит ещё час? От этих мыслей тот кусает губы, почти скулит.        — Давай я поставлю на паузу? — Манко звучит не менее взволнованно. Ему так не хочется думать о том, что хорьку неприятно.        — Нет, Манко, — командир хмурится. Его начинает раздражать эта забота, — всё нормально. Всё ещё терпимо.        Терпимо. Главнокомандующий прижимает бёдра друг к другу так сильно, что мышцы почти болят. Опускает взгляд на тёмно-зелёные штаны. Старые, но ухоженные. В полутьме почти чёрные. Яркие вспышки на экране окрашивают их в разные цвета. Хорёк отчаянно вглядывается в ткань, надеясь не увидеть мокрого пятна. Нет. Пока что нет. От мысли о том, что командир может в любой момент не выдержать и помочиться в штаны, бросает в дрожь. То ли от страха, то ли от возбуждения. В любом случае это будет так отвратительно стыдно, что он, вероятно, никогда не оправится. И обнимающий со спины Манко некстати. Он точно почувствует, если хорёк не выдержит. Ничего плохого ещё не произошло, но Главнокомандующий уже чувствует стыд. Накатывает жар. Тянущее ощущение мазохистки приятно примерно настолько же, насколько волнительно и пугающе. Командир глубоко дышит, пытается справиться с нарастающей тревогой. Напрягает мышцы таза, втягивает живот. Это будто бы помогает.        — Как ты себя чувствуешь? — Манко кладёт голову на плечо хорька.        — Терпимо, — командир шумно выдыхает, — всё ещё терпимо.        — Пожалуйста, не доводи себя, — начальник охраны ненавязчиво гладит тело хорька и останавливается в опасной близости от проблемного места.        — Я знаю предел своих возможностей, — внезапно Главнокомандующий чувствует, как Манко едва ощутимо давит на поясницу и его и так дрожащий голос почти срывается на визг, — не трогай меня здесь!        — Ты уверен, что «терпимо»? — начальник охраны убирает руки от таза командира и гладит его бёдра.        — Да, больше так не делай, — с сухих губ срывается вздох облегчения.        Десятки минут летят быстро, но Главнокомандующий не на миг не может забыть о нестерпимом желании помочиться. Он то и дело ёрзает, мысленно извиняясь перед Манко. Найти удобную позу становится всё тяжелее, потому что хорёк чувствует, что в любом положении тела ощущается давление на мочевой пузырь. Главнокомандующий готов скулить, потому что не может почувствовать себя лучше и облегчить дискомфорт. И ощущает себя чертовски жалким и нуждающимся сейчас. Эта беспомощность возбуждает. Ему просто так нужно, чтобы кто-то сдавил его поясницу и под протяжные стоны позволил опустошить себя. Болезненно приятное, тянущее ощущение внизу живота не оставляет его ни на миг. И хорёк готов рвать шерсть на голове от того, насколько стыдно ему сейчас. Может стоило пойти на поводу у Манко? Сказать самому не позволяет гордость. Главнокомандующий уверен, он может вытерпеть до конца. Определённо. Сцены становятся всё динамичнее и вовсе неожиданных сюжетных поворотов становится всё больше. Это значит, что фильм вот-вот подойдёт к концу. Командир подождёт. Он снова вздыхает, садится на самый край дивана. Тут же чувствует, что это совсем неверное решение и толкается в таз Манко. Откидывается на чужую грудь и на секунду прикрывает глаза. Внезапно слышит как щёлкает пульт. Голос актёра прерывается и начинает говорить начальник охраны.        — Я не могу смотреть как изводишь себя, — рука опускается на грудь Главнокомандующего и знакомый голос звучит неожиданно грубо и властно.        — Всё нормально, — командира пугает интонация хорька и тот чувствует себя так жалко в его хватке, — ты не должен беспокоиться об этом.        — Я не включу фильм, пока ты не сделаешь то, что хочешь, — красновато-рыжие пальцы скользят к штанам Главнокомандующего.        — Прекрати, мы уже обсуждали, — хорёк тут же замолкает, когда чувствует как рука Манко ощупывает его между ног, — убери руки, оставь меня в покое!        — Ты сейчас же встанешь и пойдёшь со мной в ванную.        Главнокомандующий в ответ молчит. Не пытается сопротивляться, потому что сам чувствует, что его выдержки хватит лишь на пару минут. Когда Манко отпускает командира, тот покорно поднимается с дивана. Не в силах стоять спокойно, он топчется на месте, комкает в пальцах складки штанов. Сдавленно выдыхает, прижимает бёдра друг к другу. И ему так хорошо, оттого что плохо. По дрожащему телу бегут мурашки. Главнокомандующий сгибается, жмурится и тихо стонет от нетерпения, ему так хочется выглядеть ещё более болезненным, жалким, неудовлетворённым. Ему так хочется, чтобы его заставили сделать то, в чём он нуждается немедленно.        Начальник охраны спешно натягивает свои тяжёлые тёмные сапоги и поворачивается к командиру. Тот изгибает брови и тихо охает, когда очередной спазм заставляет его прижать дрожащие ноги ближе друг к другу. Всем своим видом страдальчески умоляет помочь ему. Не желая терять больше времени, Манко грубо хватает чужое запястье и тащит за собой. Его вовсе не смущает возмущённое шипение рыжего хорька.        Они выходят в коридор и Главнокомандующий даже не старается идти так же обыкновенно гордо. Ноги дрожат, а сам он то и дело сгибается почти пополам, когда нестерпимое желание снова и снова ударяет по пояснице изнутри. Командир нарочно скулит, зажимает ладонь свободной руки между ног. Убогую походку оправдывает одно — ему чертовски плохо. И от этого он непростительно возбуждён.        Манко идёт будто бы слишком быстро. Спешно тащит шипящего и охающего Главнокомандующего через весь коридор. И тот хочет возмутиться тому, что красновато-рыжий хорёк слишком торопится, но вдруг и сам понимает — ещё немного и он помочится прямо в коридоре. Это всё-таки хочется сделать в ванной и приходится мириться с грубым обращением. Наконец за поворотом видится знакомая тёмная дверь и командир впервые так рад слышать как поворачивают её золотистую ручку. Накатывает облегчение и хочется оттолкнуть красновато-рыжего хорька и первым вбежать в ванную.        Стоит двери захлопнуться, как начальник охраны тут же бесцеремонно хватает Главнокомандующего за ворот свитера, приподнимает вверх и садит на самый край ванны. Рыжий хорёк возмущённо взвизгивает. В голове сотни ругательств, смешанных с грязными, похотливыми просьбами, но когда командир поднимает взгляд на морду начальника охраны, тут же словно глотает язык. Манко выглядит рассерженно. И прежде чем Главнокомандующий пытается свести ноги вместе, хорёк ставит ногу на бортик ванной. Сапог упирается, давит на и без того ноющий от боли и возбуждения таз командира. Главнокомандующий охает, но не может ничего с этим сделать. Ему остаётся лишь балансировать на узком бортике ванны и терпеть. И ему нравится эта беспомощность и безвыходность.        — Почему ты всегда так упрям? — голос у Манко пугающе холодный и властный, — почему ты снова и снова доводишь себя, не в силах хоть раз принять помощь?        — Манко, убери ногу, — но сапог лишь сильнее давит на таз хорька и тот всхлипывает, пряча за гримасой боли похотливую улыбку, — пожалуйста.        — И этого ты добивался? Зачем ты так с собой? — в голосе начальника охраны слышится сочувствие.        — Пожалуйста, прекрати, — Главнокомандующий хнычет и дрожащими руками пытается спихнуть ногу с бортика. Когда это не выходит, трётся тазом о подошву. Это ощущение оказывается так неожиданно приятно, что он едва сдерживает стон удовольствия, но продолжает играть в жертву, — я не могу больше терпеть.        — А если бы я не потащил тебя сюда, ты бы и дальше сидел у экрана, а? Тебе хоть стыдно? — Манко цокает и осуждающе качает головой.        — Мне очень стыдно, — командир жмурится, комкает в руках полы кимоно, вновь толкается в подошву и чувствует, что его член вот-вот встанет, — прости меня, Манко.        — За что именно тебе стыдно? — начальник охраны наклоняется к Главнокомандующему и сжимает в кулаке клок его шерсть на голове.        — За то, что я тянул до последнего, — сапог сильнее давит на поясницу. На зелёные глаза хорька невольно пробиваются бусины слёз, — я больше так не буду. Перестань, я больше не могу.        — Но я хочу быть уверен, — Манко вглядывается в напуганную морду командира и ногой будто бы пытается спихнуть того в ванну, — обещаешь?        — Обещаю, — Главнокомандующий всхлипывает, жмурится и добавляет уже шёпотом, — прости меня.        Внезапно начальник охраны опускает взгляд чуть ниже и на его морде отпечатывается неподдельное удивление, когда он замечает что член командира встал. Он снова смотрит на трясущегося рыжего хорька и недовольно хмурится:        — Ты можешь объяснить, что с тобой вообще происходит?        — Ну видишь ли, — Главнокомандующий оставляет в покое ткань кимоно и потными руками вцепляется в сапог, чуть отодвигает подошву и вновь трётся о неё, — ну как это обьяснить…        — Скажи как есть, — Манко выглядит одновременно растерянно и рассерженно, — ты возбуждён потому что у тебя полный мочевой пузырь?        Главнокомандующий хнычет, кивает. Чувствует себя совершенно пристыженным, жалким и беспомощным. Опускает взгляд, продолжает толкаться в сапог, наслаждаясь тем, насколько груба его подошва и насколько ему чертовски больно от того, что и туго застёгнутый пояс, и чужая нога создают такое сильное давление на его мочевой пузырь, что он с минуты на минуту может не выдержать и опустошить его прямо здесь и сейчас. Но командир продолжает терпеть. Извиваться, стонать. Потому что ему хочется, чтобы его заставили.        — Так чего ты хочешь сейчас? — начальник охраны ласково гладит Главнокомандующего по макушке.        — Я хочу чтобы ты помог мне, — командир ластится о чужую руку, прикрывает глаза, — заставь меня, Манко. Заставь меня почувствовать облегчение.        И тот вступает в игру.        — Ну ты прямо как маленький, — в голосе красновато-рыжего хорька вновь слышится упрёк, но теперь он наигранный и смешивается с азартом, — неужели наш верховный командир не может сходить в туалет самостоятельно?        — Я не могу сделать это прямо у тебя на глазах, — Главнокомандующий корчится от боли, страдальчески поднимает вверх брови и глядит прямо в глаза начальника охраны, — без твоего разрешения.        — Тебе придётся его вымолить, — усмехается Манко и видит как от этих слов командир выглядит ещё более разбито.        — Ну какой ты подонок, — Главнокомандующий кусает губы, но не выпускает из цепкой хватки сапог. Всё ещё не разрешает начальнику охраны опустить ногу.        — Ну ты посмотри на себя, — довольно урчит Манко, свободной рукой ощупывая чужой живот, — посмотри, до чего ты себя довёл. Ты и меня разочаровал, и себе сделал больно.        — Я знаю, я знаю! — Главнокомандующий выгибается в спине и чувствует, как начальник охраны вот-вот готов надавить на его поясницу. Но теперь он не пытается увернуться от цепких пальцев и сам подставляется под чужие руки.        — Посмотри-ка, — Манко давит на образовавшуюся чуть ниже живота почти незаметную выпуклость и командир в ответ охает, — ты действительно наполненный.        — Да, да, — Главнокомандующий скулит, смотрит на хорька и чувствует, как по щекам скатываются слёзы, — позволь мне облегчиться, прошу тебя.        — Прямо сейчас? — начальник охраны изображает удивление, — ты такой нетерпеливый.        — Я больше не могу, — командир языком ловит слёзы, снова трётся тазом о подошву, — мне правда очень надо. Пожалуйста, пожалуйста.        Манко вырывает из хватки рыжих пальцев сапог и делает пару шагов назад. Главнокомандующий тут же зажимает руки между собственных бёдер и тихо плачет. Его прижатые друг к другу ноги заметно дрожат, а сам он покачивается, неловко балансируя на бортике ванной. Ему до слёз стыдно, больно и просто необходимо помочиться прямо сейчас. Командир чувствует себя отвратительно нуждающимся, пристыженным и жалким. И ситуация вот-вот станет хуже, потому что терпение на исходе. Но пока Главнокомандующему не разрешили, он не позволит себе сделать этого. Он так чертовски сильно возбуждён своим положением. Тем, что он ощущает себя так беспомощно и что ему надо, чтобы его заставили. А начальник охраны продолжает стоять спокойно, не предпринимая никаких действий. И это так бесчеловечно с его стороны.        — И чего ты смотришь? — шипит Главнокомандующий с такой злобой, что хорёк поначалу пугается, — разреши мне уже сделать это!        — Умоляй, — Манко делает шаг к командиру и замирает в сантиметрах от трясущегося тела.        — Ты просто садист, — выдыхает Главнокомандующий сквозь зубы, но в его словах ликования больше, чем ненависти.        — У тебе есть так много времени на ругательства? — начальник охраны опирается о раковину и продолжает равнодушно улыбаться, — можешь не торопиться, я подожду.        — Ублюдок, — командир снова корчится от очередного спазма, — твоя взяла.        Он тут же глубоко вздыхает и надрывается плачем. Хорёк отчаянно подбирает всевозможные мольбы, сознаётся в том, что ему сейчас действительно очень больно и стыдно за то, что он довёл себя до такого состояния. Взгляд он то опускает в пол, то поднимает на Манко и так надеется что его заплаканные глаза вызывают жалость. Изредка он прерывает поток слов всхлипами или чтобы слизать слёзы, от которых вся его морда стала мокрой. И тут же продолжает. Хнычет, скулит, умоляет простить ему этот мазохизм и наконец разрешить опустошить мочевой пузырь. Главнокомандующий чувствует стыд, вину и сильную, тянущую боль внизу живота. И он так жалеет, что позволил лёгкому дискомфорту перерасти в это. Его вставший член неприятно упирается в ладони, его жмёт ткань штанов, которые командиру также ещё не разрешили снять. И ноющий, требующий разрядки половой орган — вторая, хоть и менее важная, проблема рыжего хорька. С ней, кажется, тоже надо что-то сделать. Но она всё ещё второстепенна, потому что таз командира изнутри бьёт отвратительно сильная боль и желание помочиться как можно быстрее. И вот с этим нужно сделать что-то немедленно.        — Хорошо, я вижу что ты сожалеешь, — наконец Манко улыбается чуть шире и складывает руки на груди, — но, кажется, у нас ещё одна проблема.        Главнокомандующий смотрит на, благо, ещё сухую, ткань штанов, натянутую из-за вставшего члена и всхлипывает.        — Давай решим оба вопроса сразу, — от этих слов рыжего хорька пробирает холодом.        Командир хочет возразить, но начальник охраны не дожидается согласия и быстро опускается на колени. Ткань его тёмных штанов шуршит о ворс ковра ванной, пока тот подползает ближе к Главнокомандующему и его морда замирает в сантиметрах от коленей рыжего хорька.        — Раздвинь ноги, — требовательно. Командир отчаянно машет головой, демонстрирует несогласие.        — Только не это, — хнычет он, лишь сильнее сжимая бёдра, — ты же видишь в каком я состоянии.        — Вижу, — продолжает Манко чуть более рассерженно.        Становится понятно, что начальник охраны теряет терпение и Главнокомандующий не знает, чего боится больше — разозлить его или не сдержаться.        — Раздвинь ноги, — руки ложатся на поясницу и командир вдруг понимает, к чему всё идёт.        — Не смей давить, — жалобно скулит рыжий хорёк и снова всхлипывает.        — Если ты не раздвинешь ноги, — Манко выжидает паузу, — я сделаю это.        Исход очевиден. Главнокомандующий разводит ноги шире и убирает руки с таза. Ожидает команды расстегнуть ремень. В голову невольно лезут мысли о том, что от этого, верно, давление ослабнет и он наконец почувствует облегчение. Но Манко всё ещё в его ногах и подползает ближе. Командир стонет, пытается оттолкнуть хорька, но безрезультатно. То ли потому, что в трясущихся руках не остаётся сил, то ли потому что он специально прикладывает недостаточно стараний. Он всё ещё хочется выглядеть слабо. Манко утыкается во вставший член носом и кожу щекочет тёплое дыхание.        — Хватит надо мной издеваться, — шепчет Главнокомандующий, — пожалуйста.        Начальник охраны понимающе отстраняется и убирает руки с поясницы. Командир жмурится, морально готовится к любым действиям со стороны хорька. И он ожидает абсолютно всего. Кроме того, что Манко берёт в руку чужой член, который всё ещё сдавливает грубая ткань штанов. Тут же начинает водить по нему ладонью. То поднимает ту вверх, то опускает вниз, натягивая тёмно-зелёную ткань до жгучей боли. Главнокомандующий стонет, опускает взгляд. Начальник охраны в ответ лишь улыбается.        Командиру просто больно. В штанах его половому органу тесно и хочется снять их. Хотя бы просто ослабить пояс, приспустить. Так издеваться над Главнокомандующим просто бесчеловечно. Ему до слёз больно, приятно. Ему жмёт, ему необходимо облегчиться, ему в конце концов стыдно. Стыдно за то, что ему нравится. Как его мочевой пузырь сдавливает, как о член грубо трётся ткань. Нестерпимо жмёт. И командир сам не замечает, как толкается в чужую ладонь. Краснеет от стыда, плачет. Всхлипы смешиваются со стонами. Ему неприлично хорошо. Он опрометчиво расслабляет мышцы таза и тут же чувствует, как на штанах появляется влажное пятно.        — Манко, Манко! — Главнокомандующий срывается на визг, видя, как тот удивлённо разглядывает взмокший член, — прекрати, я не могу больше терпеть!        — Всё нормально, я разрешаю тебе помочиться, — благосклонно отвечает начальник охраны. Он не сбавляет темп.        — Пожалуйста, нет! — командир обращается скорее к себе, — я не могу сделать это в твою руку!        — Я совсем не против, — Манко улыбается, глядит прямо в красные от слёз глаза.        — Только не это! — глотку рвут рыдания, — какой позор!        Но Главнокомандующий ничего не может сделать. Он терпел слишком долго. И он больше не может сдерживаться. Ему стыдно, ему очень стыдно, но он действительно не чувствует, что может продолжать. Командиру физически не хватает сил напрягать мышцы таза и держать всё внутри. Поэтому в какой-то момент он просто сдавленно стонет и расслабляется.        Штаны мокнут моментально. Влажное пятно быстро расползается по ткани. И как только Главнокомандующий чувствует странное тепло в нижней части тела, тут же с ужасом распахивает глаза и безвольно наблюдает за тем, как справляет нужду. Штанины неравномерно темнеют и разведённые в стороны ноги тут же мокнут.        — Нет! — Главнокомандующий шумно втягивает носом воздух, отчаянно пытается напрячься, чтобы прекратить, но это не помогает.        Манко с интересом наблюдает, как тёплая жидкость струйками течёт по бёдрам, голеням. В ней мокнет его собственная ладонь, подол кимоно, спадающий в ванну. Командир мочится прямо на бортик. Жидкость ритмично капает на пол, собирается в лужу на плитке. Главнокомандующий рыдает, втягивает живот, но действительно не может перестать. Начальник охраны чувствует, как тот спешно опустошает мочевой пузырь и жидкость течёт по красновато-рыжим пальцам.        — Убери руку! — голос командира звучит до жалости измученно и плаксиво. Это не приказ, это мольба.        Манко не разжимает пальцев, но прекращает ритмичные движения. Главнокомандующий рыдает, захлёбывается слезами и ему сейчас так ужасно плохо. Он не способен перестать, просто потому что физически не может. Его охватывает стыд, вина, облегчение. Он так чертовски рад наконец почувствовать, что его мочевой пузырь пуст, но одновременно и испуган. Случилось то, чего командир так боялся. И чего одновременно так хотел. Но ему панически стыдно, что он делает это прямо на глазах у Манко. Разве может быть хуже? Может. Он мочится в его руку.        — Нет-нет! — Главнокомандующий покачивается на бортике ванны, даже не пытается успокоиться, — какой позор!        Начальник охраны молчит. Ему тоже стыдно. За то, что он довёл командира до истерики. Действительно перегнул палку. Он остаётся молча сидеть в ногах Главнокомандующего, наблюдая как тот мочится в его кулак. Тот громко рыдает и Манко не уверен, что пока командир так напряжён, говорить с ним об этом — верное решение. Он просто подождёт, пока он закончит и успокоит его. Но подходящего момента для извинений всё не наступает. Главнокомандующий плачет, видя что лужа на полу становится всё больше.        Тёплые капли со звоном ударяются о мокрый пол, пачкают штанины сидящего на плитке начальника охраны. Жидкость течёт по запястьям, оставляет влажные следы на закатанных рукавах зелёной рубашки. Её много и она всюду. Будто бы уже насквозь пропитала штаны командира, подол его длинного тёмного кимоно. В ней вымочены его серые носки, шерсть на ногах, хвосте. И Главнокомандующий несомненно чувствует это влажное тепло в нижней части тела. И не может перестать. Манко видит, как мелко дрожат мокрые ноги, как тёплая жидкость стекает по лодыжкам, штанинам, пальцам ног. Она каплями струится по бортику, предплечью начальника охраны. И в итоге собирается в лужу. Большую лужу. Манко молча наблюдает, удивляется тому, как же её много. Главнокомандующий мочится, верно, около минуты. И когда прекращает, то протяжно стонет и снова надрывается плачем.        — Боже мой, Манко! Мне так жаль! — он рассматривает мокрую ладонь начальника охраны, которую тут наконец убирает от чужих штанов, — прости меня!        — Всё нормально, мы ведь оба хотели этого, разве нет? — Манко поднимается с пола, разводит руки, приглашая рыжего хорька в объятия.        — Я… — Главнокомандующий замолкает, слезает с бортика и несколько секунд стоит, глядя в пол. Потом вздыхает и падает в объятия начальника охраны. Тот от неожиданности чуть не теряет равновесие.        — Я и не знал, что ты терпел это так долго, — Манко гладит чужую спину. Чувствует возбуждение, когда к его сухим штанам липнет ещё тёплая, мокрая ткань, — мне кажется, я виноват.        — Спасибо, — тихо шепчет Главнокомандующий и вздыхает, — спасибо. Я надеюсь эти отвратительные фантазии не слишком расстроили тебя.        — Это не отвратительно. Ты никогда мне не отвратителен. Просто, пожалуйста, говори заранее о том, что тебе нравится. Я же переживаю.        — Как по-твоему я тебе это скажу? — командир нервно смеётся, — Манко, меня возбуждают мысли о том, чтобы терпеть желание помочиться!        — Как угодно, я не буду тебя осуждать, — начальник невольно хихикает, слыша как командир говорит с явно саркастическим восторгом, — и хотя бы информируй меня о своём состоянии.        — Если бы я сказал тебе раньше, ты бы весь фильм надо мной издевался.        — Ты хочешь сказать, что тебе бы это не понравилось?        Главнокомандующий вздыхает и крепче обнимает Манко. Красновато-рыжий хорёк чувствует, что высокое худощавое тело наваливается на него всем весом. Потому что командир так чертовски устал за этот вечер. Он льнёт к начальнику охраны и слабнет в объятиях, находя опору скорее не в собственных дрожащих ногах, а в чужом теле. Тихо всхлипывает, утыкается мокрым носом в плечо, сопит. И его облегчение успокаивает Манко. По крайней мере тот вдруг становится уверен, что сегодня сделал всё правильно.        — А теперь давай примем ванну? — устало шепчет Главнокомандующий.        — Хорошая идея.        Горячая вода на контрасте с липнущей к телу влажной одеждой действительно дарит наслаждение. Начальник охраны, впрочем как и командир, впервые за вечер по-настоящему расслабляется. Тело накрывает приятной негой. Чувство вины и стыда уходит как-то само собой, оставляя после себя только облегчение. Всё же, они доверяют друг другу так сильно, никто из них не чувствует себя отвратительным. Что-либо, что в обществе обыкновенно называют мерзким и чрезмерно извращённым, между ними не считается неправильным, если это нравится хотя бы одному из них. Потому что Манко совершенно не хочет осуждать Главнокомандующего, а Главнокомандующий совершенно не хочет осуждать Манко. И оба, пусть и с волнением, но без страха могут доверить друг другу что-то сокровенное и странное. Единственное, что начальник не может доверить командиру полностью, так это его же тело. Обращается с собой небрежно, неаккуратно, без всякой заботы. И Манко ставит перед собой задачу помочь Главнокомандующему наконец трепетно ухаживать за собой. Может иногда грубо и требовательно, но при этом всегда с благими намерениями. Потому что капризный командир не хочет говорить о своих потребностях. Обращать на ощущения в теле должное внимания, стараться заботиться об организме. Начальнику охраны самому приходится обо всём догадываться и буквально заставлять командира что-то делать с тем, что того беспокоит. Иногда Манко даже кажется, что его это волнует даже сильнее, чем рыжего хорька. Это никогда не было правдой, просто Главнокомандующий привык терпеть.