/Глухой переулок

Как не взглянешь в газету, там со страницы на страницу скачет мрачная фигура: то погром в пабе, то убийство на берегу Темзы. Говорят, что лицо его бело, как простынь, под глазами большие синяки, а сами глаза не красные, кровавые - урод одним словом. Но пугал он не только своей низкой сгорбленной фигурой и аурой, один его смешок заставляет мурашки пробежаться по позвонку и запомнить этот смех, эту улыбку с острейшими зубами навсегда. Энфилд подтвердит все это, он сам видел этот ужас, однако мужчину беспокоило что-то. Аттерсон спрашивал о происходящем, в ответ получая краткое "все в порядке". Нотариус уделил бы больше времени своему дорогому кузену, но он был уверен, что с ним все будет хорошо, а вот его друг детства и просто превосходный человек в опасности как раз из-за того самого ужаса Лондона, как прозвали мистера Хайда. Ричарда как раз волновал он, Хайд. И ладно бы он, как добропорядочный человек, переживал за разбой на улицах среди ночи, но в голове засела мысль о том, почему его считают уродливым. Нет, человек он, конечно, неприятный, мерзкий, да и человеком назвать его сложно, вот только это все лишь характер. Мужчина видел его лицом к лицу и не сказал бы, что его лицо так отвратно, даже есть что-то притягательное. Ох, а эти смоляные кудри, такие густые и наверняка мягкие, хоть и запутанные. И тут Энфилд встряхнул головой, обречено вздыхая. Это неправильно. Истинный джентельмен не стал бы восхищаться внешностью другого джентельмена, это против норм и моралей общества. Так и был бы это тот же обворожительный доктор Джекилл, а не человек с маниакальными заскоками. И вновь вздыхая, Энфилд поднял голову, отрывая взгляд от кирпичной укладки улиц и собственной обуви. Его глаза раскрылись в удивлении. Как он пришел в Глухой переулок, идя на Кавендиш-сквер? Джентельмен быстро пришел в себя, он все равно не помнит зачем шел на площадь, так почему не прогуляться по такой уже родной улице. Глухой переулок не отличался яркими красками или шумными горожанами, потому он и глухой. А ближе к ночи еще и мрачный. В легких потемках, да в вечернем тумане еле разглядишь мальчишку с газетами и новостями, что активно пытается распродать все бумаги в руках. Ричарду нравилась такая погода, она была умиротворяющей, раздражала лишь неприятная скользкая прохлада, но и она не могла помешать этой прогулке. И все шло прекрасно, пока его кто-то не схватил за рукав серого пиджака. Мужчина хотел было возразить, но его нагло заткнула холодная рука, царапая длинными коготками щеку. Вот тогда Энфилд почувствовал настоящий липкий ужас от осознания того, кто его схватил и тащил сейчас в темный, нет, черный закоулок. Он дергался, сопротивлялся, пытался выбраться, однако попытки были тщетны. Еще немного и он был готов разревется. И вот пригвоздили его к стене, а чужое тело придавило его, склоняясь к шее и ополяя ее горячим дыханием. В горле появился ком, кричать совсем не получалось, даже когда похититель оторвал ладонь от рта. Губы мужчины прошлись дорожкой из грубоватых поцелуев вверх по шее к скуле, после костлявая рука схватила его за нижнюю челюсть. А когда алые глаза посмотрели в золотистые, то по телу пробежали мурашки. Энфилд думал, что ему уже конец, мол, прямо сейчас его прирежут в этом закоулке, а может что похуже, и убийцей станет мистер Хайд. - И не страшно ведь гулять в столь позднее время, не так ли, Энфилд? Длинный язык Эдварда прошелся по ушной раковине, вызывая отвращение и одновременно приятное давление в нижней части живота. Джентельмен трясся, вжимаясь в кирпичную стену. Каждое действие противника вызвало страх. Все это приводило к тошноте, но сделать он ничего не мог. Мужчина был здесь бессилен. - Ты похорошел с нашей первой встречи, - все также держа за челюсть и слегка поворачивая голову то вправо, то влево, расматривая, прокоментировал убийца. - От.. отпустите, - еле просипела жертва. - И с чего вдруг я должен тебя слушать? - после этого раздался скрипучий смех. Ричард зажмурил глаза в ожидании собственной смерти, но тут же распахнул, когда длинный чужой язык проник в его рот, а сухие покусанные губы прижались к его губам. Не самый приятный поцелуй, но что-то было в нем такое, что заставило мужчину вцепится свободной с какого-то момента рукой в чужую спину, сминая черную ткань. Эдвард отстранился от него, высокомерно улыбаясь и наблюдая за тем, как он получает желаемое. - Думаешь, я не видел твоего "изучающего" взгляда? Не видел, как ты пугливо оглядывался по сторонам, кусая губы, как ты гулял до металической двери на этой улице? Ты глубоко ошибаешься.. - голос Хайда опустошал как желудок, так и разум. Энфилду по-прежнему жутко, но когда чужое бедро трется об его, тело само выгибается на встречу, хочется больше. Не то, чтобы ему были небезразличны мужчины, нет, конечно нет, но сейчас словно другой случай. С каждым прикосновение когтистой бледной и такой холодной руки хочется ближе, хочется больше контакта. Это будоражит сознание до тех пор, пока Ричарду буквально не плюют в рот. Стало мерзко от чужой вязкой слюны во рту, но он проглотил, как только убийца приказным тоном сказал: "Глотай". После чужие губы вновь поймали его, а длинные пальцы стали торопливо пытаться освободить поддатливое тело из "ненужных тряпок". Добропорядочного джентельмена уже не волновало ничего: ни грязная и холодная улица, ни редкие люди, ходящие мимо закоулка, ни то, кому сейчас он отдается. Он наверняка будет жалеть о произошедшем, но это уже потом, сейчас он ластится к чужим рукам, а после тихо вздыхает от прикосновений к его разгоряченной коже. В плечо впились острые зубы, что заставили болезненно всхлипнуть и проранить пару слезинок. - Умоляй, - все также приказывал мистер Хайд. - Что? - задушенно спрашивал Энфилд, не понимая о чем речь. - Умоляй меня. Я же вижу, как твоя наглая рожа желает этого, я чувствую, как твой член упирается в мою ногу, требуя внимания, - это было бы горячо, если бы не звучало как угроза, однако это вполне спровоцировало мужчину на столь безрассудные просьбы и мольбы. - Прошу.. Коснитесь меня.. - жалабно упрашивал Ричард. Эдвард лишь недовольно цокнул, ожидая более развратных слов, но перечить не стал, звеня чужой бляхой ремня в своих руках. Пару минут и брюки джентельмена были спущены до колен. Холодный воздух неприятно обдавал обнаженную кожу, а когтистая рука больно царапала внутреннюю сторону бедра. - У меня, - давясь собственными вздохами, обратил на себя внимание алых глаз Энфилд, - останутся шрамы. И в правду, на чувствительной кожей тут же проявились ярко-красный следы от ногтей. - Хочешь еще? С удовольствием, - хмыкая и довольно улыбаясь, в прочем как и всегда, не дает выбора лондонский ужас, после оставляя синеющий след на короткой шее, что стремительно покрывалась мурашками. И вот Энфилд проронил сладостный стон, когда хлопковая ткань освободила его эрекцию. Изнывающее возбуждение не давало покоя, а когда ледяная ладонь накрыла член, из глаз брызнули слезы. Руки судорожно хватались за чужую одежду, когда большой палец ласкал и тёрся об розовую головку. Ладонь Хайда обхватывала все, размеренно двигаясь вверх-вниз и доставляя больное удовольствие. Ричард впервые простонал фамилию маньяка, чувствую, как темп явно ускорился. - Назови мое имя, - шептал на ухо мужчина. - Я.. Я его не знаю, - выдавил из себя джентельмен, жадно толкаясь в желанную сейчас руку. - Знаешь, - как отрезал он и впился острыми зубами в плечо. - Эдвард! - с громким болезненным стоном выкрикнула жертва. Названный прижал содрогающееся тело к стене, одной рукой сжимая до побеления костяшек кожу, обтягивающую ребра, а другой - грубо лаская разгоряченную плоть. И не проходит пары минут, как Энфилд кончает, пачкая всю такую же холодную ладонь. А после его желудок, кажется, переворачивается, когда Хайд вылизывает длинным языком свою руку. Он выдергивает платок из чужого распахнутого пиджака, пока мужчина не может прийти в себя после оргазма, и вытирает остатки спермы. Дальше все как в тумане. Ричард не помнит, как он, восcтанавливая дыхания, неспешно одевался, как из его виду пропал Эдвард и как этот же паршивец выкрал его кошелек, оставив с коряво написанной запиской, гласившей: "Упс, кажется, я тебя обокрал. Жду в гости", а снизу был оставлен адрес. И ведь этого никто не увидит, об этом никто не услышит и никто не узнает. Вот почему эта улица названа Глухим переулком.