a hope glimmer through the black ocean.

— Ладно, Тсугино, проходи. Красноволосый парень прошёл первым и позволил пройти другому, держа дверь за ручку. Тот же неуверенно остановился в дверном проёме, не решаясь зайти внутрь. — Что-то не так, Тсугино? Тсугино, прежде смотревший в пол, поднял глаза и посмотрел своим привычно глубоким и слегка «щенячим» взглядом на стоявшего перед ним парня — Маэно Аки. Он был гораздо ниже его, поэтому свободно умещался в дверном проходе, что нельзя было сказать про Тсугино: в силу своего высокого роста он оставлял немного пространства сверху себя, и будь он повыше на сантиметров так десять или двадцать, то определенно бы упирался в потолок. Дверь была небольшой, а вместе с ней и проём, поэтому пройти вдвоем одновременно было нельзя. — А... нет, ничего. Извините, Тсу-... Маэно. И пускай они давно знакомы, и пусть Маэно очень старался построить доверительные отношения между ними, Тсугино всё никак не решался называть его по имени — просто не мог. Как бы он ни пытался, что-то не позволяло ему этого делать... Может, он боялся его? Вряд-ли. Скорее, он так привык к своему вежливому и идеальному образу, что не мог отвыкнуть и перестать обращаться к нему по фамилии. Аки не раз говорил ему, что он может называть его по имени, а Хару каждый раз поддакивал и обещал перестать. Однако он не перестал, и Маэно, вроде как, всё еще не может смириться с этим. Более того, однажды их резюме кто-то поменял местами, так что Тсугино привык воспринимать Маэно Аки как Тсугино Хару. Он довольно-таки часто прозывал его так по привычке, а Маэно всегда его исправлял. Подобные случаи повторялись такое бесчисленное количество раз, что Хару сам научился поправлять себя со временем. И Аки действительно им доволен. Не только по этой причине: он доволен тем, как Хару держится. Его ЗЕНО не обострялось уже как полгода, однако его легкая депрессия указывала на то, что вылечен он не до конца. Но и это было очевидно: лечение с помощью стирания воспоминаний оказалось не самым эффективным. ЗЕНО может вспыхнуть в любой момент, даже если оно перешло в так называемую «ремиссию». Именно по этой причине их обоих поместили в одну общую квартиру, дабы наблюдать за ними. Аки добровольно решился заняться Хару, так как он взял ответственность за него и пообещал помочь в меру своих сил, периодически устраивая психологические консультации. Фую и остальные уверяли его, что Хару нужно забрать под опеку военных в лабораторию, и что над ним нужен тотальный контроль, так как он всё ещё может быть опасен, но Маэно знал: Хару больше не тот человек, которым он представлял себя в том ужасном месте. Он был уверен, что Хару достучался до своего сердца и в самом деле хочет вылечиться, но вот только остальные считали это бредом. Из-за этого отношения между Маэно и Ушироно испортились вдвойне, а вот Аки не считал это весомой проблемой: они никогда особо не ладили, и он практически смирился с тем, что Фую не в силах его понять. — Раз ничего, то проходи скорее, я устал стоять. — Да... конечно, док. Хару в спешке прошёл внутрь скромной комнаты отеля, оставляя рюкзак с вещами в коридоре. Маэно закрыл дверь с легким скрипом, от которого по его коже мелкой рекой пробежались мурашки: отель достаточно старый, и приходят сюда редко. Об этом говорил устаревший интерьер, который, скорее всего, не меняли уже лет как десять, а также сотрудник отеля, что спал за стойкой регистрации. Скрипела не только дверь, но и полы, из-за чего складывалось не самое приятное первое впечатление. «Что есть, то есть», — подумал про себя Аки. Справившись со своей обувью и верхней одеждой, что была достаточно легкой для такой прохладной погоды, Маэно боковым зрением покосился на высокий черный силуэт, который плавно двигался в сторону кухни: им был Тсугино Хару, постоянно таскавший на себе исключительно черные вещи. Аки предлагал ему свою одежду, но тот напрочь отказывался, говоря, что черный — его комфортный цвет. Да и сам Аки привык видеть его в этом черном и узком свитере, который, на самом то деле, был очень ему к лицу. Он частенько ловил себя на мысли, что этот свитер неплохо подчеркивал его как личность, но он абсолютно не знал, как выразить эту мысль словами. При попытках объяснить это Хару, тот лишь смотрел на него в замешательстве и каком-то... смущении? — Док, я сделаю вам горячий чай, хорошо? Вы можете простудиться, поэтому вам стоит согреться, — легким эхом раздался голос из кухни. — Да, да... и эй! Перестань уже называть меня доком! Забавный крик и безобидное раздражение вызвали в ответ хихиканье, которое спровоцировало Аки на ещё парочку недовольств. Но он не мог отрицать, что такая атмосфера гораздо лучше по сравнению с теми временами, когда они оба были заперты в подземном госпитале. С тех пор прошел уже как год, а он до сих пор вспоминает об этом. Он думает о том, что было бы, если бы он ошибся хоть немного; что было бы, если бы он так и не помог Фую и не стер воспоминания Хару. Ему часто снились сны, где он в одиночку блуждал по пустым и холодным коридорам госпиталя, а сны были настолько реалистичными, что фантомный запах крови оставался в носу даже после пробуждения. Во снах он чувствовал глухую тревогу и ожидание чего-то плохого; во снах он не находил долгожданный выход и терялся в своём безумии; во снах он спотыкался о безымянные трупы пациентов, что молча смотрели на него стеклянными глазами и цеплялись костлявыми руками за его ноги, не позволяя сдвинуться с места; во снах он видел, как темный высокий силуэт двигался прямо в его сторону, а из-за спины выглядывал блестящий нож; в его снах Тсугино задавал всё один и тот же вопрос: "Как глубоко может зайти этот нож в твою глотку?", и твердил без конца, что он не может сдержать в себе это жадное желание; во снах Маэно хотел убежать, убежать далеко и как можно дальше, забыть обо всём как о страшном сне, и каждый раз, когда на это появлялась призрачная надежда, она сразу рушилась — серая реальность постоянно напоминала о себе; в его снах он убегал, убегал так быстро, убегал так далеко насколько это возможно, лишь бы выбраться из этого отчаянного круга боли и сумасшествия. Но конец всегда один. Во снах Тсугино убивал Маэно. Каждый раз, просыпаясь от очередного кошмара, Аки заглядывал в комнату Хару с глубоким напряжением и страхом в душе, который подобно черной дыре поглощал всё вокруг: грудная клетка и глотка сжимались под давлением, не позволяя кислороду пройти внутрь; по лбу катился холодный пот и падал прямиком на сухие губы, как бы, грубо говоря, «освежая» их; сердце обливалось горячей кровью, организм впадал в жар; ноги подкашивались и становились ватными, с трудом держа на себе тяжелое туловище. Каждый раз, заглядывая в комнату Тсугино, Маэно ждал худшего исхода — надежда блекла перед его глазами, падая в вечную темноту, что подобна пустоте до рождения или после смерти; каждый раз, заглядывая в его комнату, Аки вел себя так тихо, так осторожно, словно перед ним спал дикий хищник, который мог проснуться от малейшего шороха и разорвать тушу своей добычи за мгновение, а после упиваться её кровью, упиваться с голодом и жадностью, схожими с обезвоженным человеком в пустыне, который не пил воду несколько суток; каждый раз, заходя в его комнату, доктор отчаянно ловил себя на мысли, что если голодный монстр в сердце Тсугино уже пробудился, что если он напрыгнет на него прямиком из своей постели так резко, что тот не успеет среагировать, то он ничего не сможет сделать. Каждый раз, когда Маэно Аки заглядывал в комнату своего единственного и отчаянного пациента, когда на цыпочках подходил к его кровати и, медленно наклонившись к его умиротворенному лицу, пристально смотрел, в конце концов облегченно вздыхал: это был очередной день, когда ЗЕНО не проснулось из глубин его сердца. Оно залегло как тяжелый камень на дно океана: такого большого и глубокого океана, что в нём запросто заблудиться и утонуть навсегда. Да, душа Тсугино Хару именно такая: глубокая, холодная и пустая, но такая величественная и неизведанная. Однако страх перед Тсугино Хару нельзя было описать как простой страх перед хищником, определенно нет. Если бы у Маэно спросили напрямую, какой именно страх он испытывает перед своим же пациентом, то он бы уверенно ответил: «Я чувствую перед ним страх, что подобен страху перед диким растением размером с человека, которое способно переварить мою же руку; я чувствую перед ним страх, что испытывают люди перед космосом. Мы боимся космоса, потому что он далек, неизвестен и чужд, но он также прекрасен. Прекрасно же и хищное растение, и именно поэтому им интересуются биологи. И космос, и растения чем-то пугают, но нельзя отрицать — они по-своему прекрасны. Несомненно, они опасны для нас, но это только больше подпитывает интерес таким глупым и бесстрашным созданиям, нам, людям. Перед Тсугино... пожалуй, я испытываю такой же интерес. Мы похожи, но мы такие разные, и иногда мне тяжело представить, что он ощущает на протяжении всей своей жизни. О чем он думает и что ему действительно нравится, чего он хочет и есть ли у него какая-нибудь детская мечта. Он далек, далек как звезды, холоден как отдаленные от Солнца планеты, но этим он меня и притягивает. Да, я чувствую страх за свою жизнь каждую минуту, проведенную с ним, но я учусь приспосабливаться к этому. Я учусь доверять тому, кто доверил мне свою жизнь. Я хочу верить ему, ведь он правда хочет излечиться. Он хочет быть нормальным. Если человек имеет желание, то у него есть практически все шансы прийти к своей цели. Я вижу, что его фальшивый образ подразумевает под собой нечто более глубокое, пускай холодное и пугающее. Но я хочу изучить это нутро, хочу помочь как могу.» Он действительно старался верить в него. И он бы не делал этого, если бы Тсугино однажды не сдержал свою вспышку ЗЕНО. Тогда перед глазами доктора проскользнула надежда, пускай мимолетная и очень тусклая, но всё же надежда. Он поверил в то, что Хару достучался до своего жадного «Я», достучался до того тёмного уголка своей души, откуда вытекали все ненасытные мысли и потребности; он поверил в то, что Хару хочет быть здоровым, он хочет поменяться. Маэно, зацепив взгляд на своей сумке, что содержала в себе все необходимые препараты как минимум на полгода (а то и больше, учитывая максимально редкие вспышки ЗЕНО и то, что у этих лекарств нет срока годности), а также запас шприцов и веревок, застыл на месте: он таскал эту сумку с собой в абсолютно любые места, не исключая туалет и постель. Он не параноик, вовсе нет — просто считает, что быть подготовленным к худшему совсем не лишнее. Он не раз задумывался о том, что это как-то неправильно: носить с собой препараты на всякий случай, когда его пациент давно не впадал в бешенство и активно проявлял желание измениться к лучшему. Аки подумал о том, что он никогда не говорил Хару об этом, да и тот особо не спрашивал — но это ведь в любом случае как-то некрасиво, ведь так? Постоянно быть настороже и ожидать чего-то плохого, одновременно строя доверительные отношения и безопасную для Тсугино обстановку как-то лицемерно по его мнению. Он всегда испытывал чувство вины, когда задумывался об этом более глубже чем следует, прямо как сейчас. Однако его размышления прервал мягкий голос позади: — Док? Доктор подпрыгнул на месте и резко обернулся, схватившись за сердце и упав в волну жара, однако вскоре облегченно выдохнул, когда увидел перед собой немного взволнованное лицо, совсем не выражающее иные, те самые чужеродные эмоции голода и желания. — Чёрт! Боже, Хару... не подкрадывайся так внезапно, прошу. Я пока что не готов к проблемам с сердцем, знаешь-ли. — Простите, док... — Тсугино виновато опустил голову и отвёл пару черных глаз, которые тут же зацепились за сумку доктора, которую он держал в руках. — Эта сумка... вы всегда носите её с собой, верно? Она как-то важна вам? Выглядит немного потрепанно... — Ха-ха, ты такой же разговорчивый парень, как и в те времена, когда мы... — Аки оборвал себя на середине предложения, а его улыбка сползла с лица. Ему не очень нравилось упоминать тот промежуток времени, когда они блуждали по учреждению, и отчасти это потому, что он боялся даже малейших вещей, которые могут возбудить в Хару те жадные ощущения. — А, лады, неважно. Я просто привык к ней, вот и всё. Она достаточно удобная, но да, дизайн немного устарел. — Может, я могу купить вам новую? В благодарность за всё, что вы делаете для меня, фу-фу. — Не утруждайся, Хару, — Маэно потер большими пальцами слегка дряхлую сумку в руках. — Мне не нужно ничего взамен. Всё, что я делаю для тебя — абсолютно искренне и безвозмездно. — Вы очень добры ко мне, док... — Хару благодарно улыбнулся. — А что внутри? Улыбка и облегчение тут же выскользнули из рук в тот момент, когда Маэно услышал этот вопрос. Наверное, где-то в глубине души он боялся этого момента: почему-то ему казалось, что "слегка" лишнюю настороженность Хару мог принять за недоверие. Если бы он узнал, что тот выкрал ради него почти годовой запас лекарств, учитывая то, что Тсугино давно в них не нуждается... Аки всерьез исключил любые возбудители ЗЕНО, создав для Тсугино размеренную повседневную жизнь, где ничто не сможет стриггерить его травмы. Он даже запретил все острые предметы, оправдываясь тем, что Хару может пораниться, что отчасти правда. Встав в ступор, доктор неловко отвел глаза в сторону и сжал сумку в руках, что не прошло мимо Тсугино: тот очень внимателен, однако это не всегда полезно. — Эм, там... мои принадлежности. Ну, щетка, пара бинтов на всякий случай. Мы ведь всё таки в бегах, смекаешь? — Аки нервно бросил взгляд на Хару и улыбнулся одной стороной лица. Их зрительный контакт продлился всего пару секунд, но по ощущениям прошла целая вечность. За эти несколько секунд Маэно вообще пожалел о том, что снова впал в раздумья, которых частенько предпочитал избегать. Почувствовав тяжесть, которая мешала сделать глубокий вдох, доктор впился в сумку ногтями, тем самым помогая себе выместить хоть какие-то чувства наружу. Он уже было открыл рот, чтобы попытаться прервать тишину и сказать что-то ещё, но его тут же прервали: — Бинты и правда могут пригодиться, ведь кто знает, что может случиться. Вы очень осторожен, фу-фу. Маэно с облегчением вздохнул и ослабил хватку. — Да, да... Стараюсь им быть, — он нервно засмеялся, но с улыбкой. — Чай скоро остынет. Идём, док? — А? Да, конечно... — Аки кивнул. Улыбнувшись Тсугино в ответ и проводив его взглядом, Маэно вновь опустил глаза на сумку, которую он всё ещё держал в руках. И всё-таки, говорить правду о содержании сумки было достаточно опасно. По крайней мере, только не сейчас: они и так в тяжелой и давящей обстановке, которая могла бы негативно повлиять на психику Тсугино. Вдруг он впал бы в бешенство и напал? Маэно не особо в хорошей форме после длительной поездки, чтобы хоть как-то защищаться. Однако… основные симптомы ЗЕНО действительно стихли и не проявляли себя уже как полгода. Может ли такая мелочь, как ложь, возбудить залегшего на дне «зверя»? Тсугино никогда не говорил об этом, но только те воспоминания, что видел Аки через устройство контроля памяти говорили сами за себя. Убить родителей, которые лгали ему и недостаточно любили... Действительно ли он настолько сильно ненавидел ложь или же дело в чём-то другом, что Маэно упорно не замечал? А если дело во лжи, то стерся ли этот триггер вместе с травмой? Он не знал. Но и раздумывать об этом в таком месте — не самый лучший вариант. С тягостью вздохнув, доктор повесил сумку на крючок, предварительно посмотрев на неё ещё раз. Это первый раз, когда он оставил сумку и не взял её с собой. А стоило ли таскать её с собой повсюду? В конце концов, Тсугино меняется на глазах, по крайней мере он хочет меняться. Жадное эго внутри него затихло, а ненасытные мысли больше не поступали в разум каждую секунду. Стоило ли вообще не доверять Хару? Всякий раз, думая об этом, Маэно чувствовал искреннюю вину за свои мысли и ложь, которую он оправдывал тем, что просто хочет как лучше. Однако где-то в глубине его сознания другая часть Маэно Аки всегда перебивала эти мысли, отвечая что-то вроде: «Ты не обязан чувствовать вину за свои действия. Ты просто предохраняешься... В конечном счете, ты ведь не можешь знать, когда именно Тсугино сойдет с ума. Все твои поступки оправданы, и в этом нет ничего плохого». Но ему страшно. Страшно, что это будет первый раз, когда его неосторожность погубит его, только потому что он решил не брать с собой эту чертову сумку. Оторвав ноги от пола, доктор направился в сторону кухни. Всеми силами стараясь не думать о том, что он ещё пожалеет, Маэно заглянул в дверной проем, а после зашел в небольшую, но милую и опрятную комнату, пускай немного старую. Он сел за стол, пока Тсугино маячился у него за спиной и, судя по всему, искал что-то. — Чего потерял, Хару? — Я ищу сахар, док, — Тсугино открывал каждый шкафчик, даже самые высокие в силу своего роста. — Я знаю, что вы не любите чай без сахара. Никогда не понимал, почему люди не любят горький чай... он ведь так бодрит. Ах, нашёл! Хару с улыбкой на лице поставил коробку квадратного сахара на стол, после чего сел напротив Маэно. Взяв в руку три кубика, он положил их в кружку дока, а потом тщательно перемешал. Пододвинув кружку красноволосому, он заговорил: — А ещё вы не любите сахарозаменитель, верно? — Ты и правда наблюдательный парень, Хару, — тот подул на чай, прежде чем сделал небольшой глоток, — но ты прав. Эта дешёвая замена сахару не должна существовать. Его пьют одни извращенцы, которые пытаются делать вид, что они станут здоровее от этого. И ладно бы его пили только пациенты ЗЕНО, но сотрудники! Сотрудники, Хару! Это варварство. Предложи бы мне туда вернуться по возможности — никогда. Кстати, добавь мне ещё пару кубиков. Недостаточно сладко. — Фу-фу... Вы и правда сладкоежка, — Тсугино взял ещё два кубика сахара, а затем протянул их доку. — Не смейся! — Аки нахмурил брови и сделал быстрый глоток, впоследствии чего обжёг язык. — Ауч! Ну вот... — Извините, док, — Хару виновато улыбнулся, аккуратно попивая свой чуть терпкий чай. — Хару... послушай, — Маэно принял кубики сахара и кинул их в свой чай, после чего быстро перемешал его, — мы ведь уже говорили об этом, да? Ты можешь называть меня по имени. Не Маэно. Не док. Просто Аки. А ещё, обращайся ко мне на "ты". Всё-таки, мы давно знакомы... Тсугино застыл на месте, как и чашка возле его губ, чей горячий пар немного обжигал кончик носа и щеки. Хару встретился взглядом с чужими глазами напротив, которые выражали в себе... усталость? Напряжение? На удивление, ему тяжело прочитать эмоции дока. Ранее он без проблем мог читать людей как открытые книги: он понимал о чем они думают и переживают, чего они желают и нет, просто посмотрев им в глаза. Но сейчас... что-то изменилось. Поставив чашку с недопитым чаем на стол, он неуверенно заговорил: — Я... прости меня, Маэно. В смысле... Аки, — его голос стал чуть тише. — Я действительно пытался, но... что-то мне мешает, правда. — И что же это? — Аки подпер подбородок рукой, обратив всё своё внимание на Хару. — Я... не знаю. Маэно хмыкнул, чуть нахмурив брови. — У тебя не получается доверять мне? — Нет, не в этом дело, — Тсугино замялся, но вскоре тяжело выдохнул и откинулся на спинку стула позади себя, сцепив руки в замок, — просто... я не привык, что у меня есть человек, к которому я могу обращаться по имени. Аки удивленно поднял брови, потирая подбородок большим пальцем. — Чего? Ты никогда не называл кого-либо по имени, Хару? Почему? — Ну... — он протяжно выдохнул воздух сквозь зубы, опустив пару черных глаз в стол, — мне никто не предоставил такую возможность. Маэно, помолчав пару секунд, сделал недовольное выражение лица: словно бы он читал самую интересную книгу в его жизни, и его тут же прервали. Наклонившись вперёд в сторону Тсугино, доктор оперся уже двумя руками о подбородок. — Подробнее, Тсугино. Давненько я не слушал тебя, знаешь? Хару слегка улыбнулся, приложив к этому немного больше усилий, чем обычно. — Пришло время психологических консультаций, док? Даже не помню, когда был последний сеанс... — Ха-ха, вовсе нет. Я правда хочу узнать о тебе побольше. Не как о пациенте, Хару, а как о личности. Понимаешь меня? — он улыбнулся и сделал ещё один глоток уже почти теплого чая. — И да, кстати, наши консультации никто не отменял. Всё-таки, я до сих пор твой врач. Могу снова подкармливать тебя конфетами и спрашивать про твои любимые книги, хочешь? До сих пор ношу сладости в карманах. — Фу-фу... Спасибо, док, но я откажусь. Беззаботная манера общения и комфортная обстановка вокруг немного расслабили его, поэтому он набрал в лёгкие побольше воздуха носом и, медленно выдохнув ртом, продолжил: — Как о личности... — Тсугино хмыкнул, потерев руку большим пальцем. — Я не называл людей по именам, потому что не мог. Не мог... позволить себе это. Он замолчал на мгновение: видимо, что-то вспомнил. Однако спустя пару секунд он снова заговорил, но чуть более уверенно, когда заметил на себе заинтересованный взгляд: — Мне запрещали обращаться к людям по именам с самого детства. Сколько себя помню, я всегда был один... Все дети боялись меня и обходили стороной, считая, что я странный. Родители игнорировали моё существование, а когда я хоть как-то выводил их на разговор, они били меня и утверждали, что я не имею права называть их «мамой» и «папой». Они не считали меня личностью, скорее всего я был просто... никем? — Тсугино прервал свой монолог и посмотрел на доктора, а когда заметил его легкий кивок, продолжил: — Они думали, что я не имею права на базовые потребности, по типу еды, воды, теплой постели или ванны. Что уж говорить о таких мелочах, как имена... Наверное, им просто было противно, что такой ничтожный ребенок как я имел смелость обращаться к людям по их именам. Всякий раз, когда я обращался к кому-то по имени, родители били меня и исправляли, говоря, что я обязан быть вежливым ко всем, иначе все узнают, какой я грубый и невоспитанный. Может, они просто боялись за свою репутацию... Он выдохнул так, как будто он никогда не говорил о себе так много, словно это первый раз, когда он открыл кому-то своё нутро и показал малую часть своих истинных чувств. — В конце концов, когда я пошёл в старшую школу, я стал идеальным учеником. На меня стали обращать внимание родители, ко мне тянулись люди и у меня появились друзья, к которым я никогда не был привязан... Я был идеален во всех сферах, я посещал клубы по интересам, участвовал во всех олимпиадах и конкурсах. Мои принципы к тому времени только закрепились, и не было человека, который мог бы мне сказать: «Ты не обязан вести себя именно так, ты можешь быть таким, какой ты есть». Возможно, появись такой человек раньше, я бы подумал над его словами. Но потом оказалось слишком поздно. Всё то, что можно было хоть как-то исправить... всё пропало. Наблюдая за тем, как маленькие листья чая плавают в темной жидкости, Тсугино замолчал. — Это... весьма интересно, — Маэно, ранее смотревший исключительно в глаза напротив, опустил их в свой чай, немного покачав чашку. — То есть, ты создал себе тот идеальный образ, который мог понравиться абсолютно всем? — Именно так. Доктор хмыкнул. — Хару, — он вновь посмотрел на своего пациента, что увлекся чайными листьями, — я не думаю, что нравиться абсолютно всем людям одновременно — это возможно. Обязательно найдется тот, кого что-то в тебе не устроит, и это совершенно нормально. — Да, я... понимаю это, док. — Почему ты не пошёл по своему пути? Ну, к примеру, ты мог бы послать всех недовольных людей к черту и просто делать то, что тебе нравится, или что-то типа того. Тсугино поднял глаза, встретившись с чужими. Они смотрели друг на друга в молчании до тех пор, пока Хару не заговорил: — Я не знаю, чего я хочу. Маэно вновь хмыкнул, поставив чашку перед собой. — Жизнь достаточно многогранна, и каждый человек может взять от неё один или несколько кусочков. Ты пробовал заниматься чем-нибудь? Рисованием там, может, чем-нибудь ещё? Тсугино задумчиво устремил взгляд куда-то вниз. — Нет, рисованием я не интересовался... Разве что в детстве, но до того момента, пока отец не порвал мои рисунки и сказал, что они уродливые. С тех пор я забросил это дело. — Рисунки ребенка зачастую показывают всё то, что он переживает внутри себя. Негуманно их критиковать, а выбрасывать тем более... — доктор улыбнулся. — Ты до сих пор читаешь Агату Кристи. Видимо, тебе действительно нравится её творчество. Что ты думаешь об этом? Хару встал из-за стола и взял две опустошенные кружки, а после повернулся спиной к Аки. Наливая вторую порцию и добавляя то же самое количество сахара в чай Маэно, он вновь заговорил: — Я читаю книги только потому, что у меня слишком много свободного времени. В госпитале нечем было заняться... — поставив заполненные почти до краев чаем чашки обратно на стол, Хару присел на своё место. — Именно поэтому у тебя дома целая коллекция её книг, ха-ха? — Аки с охотой взял свою чашку и сделал маленький глоток, который неплохо разогрел горло. — Неужели даже во время учебы тебе нечем заняться? — Я умён и знаю программу обучения на год вперед, поэтому да, мне было достаточно скучно во время учебы. На носу был важный экзамен, и мне хватило всего полчаса, чтобы запомнить весь материал из конспектов. К счастью или к сожалению, я не успел сдать экзамен, фу-фу, — он тоже сделал глоток горячей и приятной жидкости. Беззаботная улыбка Аки медленно и неспешно сползла с лица, а его взгляд уставился в чашку. Пара красных глаз отстраненно следила за тем, как игрался искусственный свет на жидкости, и как маленькие чайные листья смиренно падали на дно. Он неестественно для себя замолчал, погрузившись в странную пучину неопределенных мыслей, которые, казалось бы, не имели какого-то точного содержания или смысла. Его брови немного нахмурились, а губы поджались, что не могло пройти мимо Тсугино. — Док? Негромкий голос опустил Аки на землю, а его выражение лица тут же вернулось в первоначальное. — А? Что такое, Тсугино? — он ребячески улыбнулся и наклонил голову в бок, из-за чего его по-детски глупая косичка наклонилась вместе с ним. Хару приковал свой взгляд к нему, явно пытаясь заглянуть ему в душу. Заглянуть словно в открытую книгу, найти нужный момент и прочитать его по словам, по слогам, по отдельным буковкам. Он пристально всматривался в его красные глаза, а сам он застыл, не обращая внимание на посторонние вещи, даже такие как его кружка, которую он случайно наклонил на себя под давлением раздумий. — Хару? Ты чего? Словно призрака уви- Тсугино вырвался из своих мыслей, когда почувствовал что-то очень горячее в области живота: сам того не заметив, он случайно пролил на себя чай, когда наклонил кружку. — Ай! — Хару подпрыгнул и быстро поставил чашку на стол, после чего резко встал и потянул мокрый участок черного свитера в противоположную от кожи сторону, чтобы облегчить боль. — Как же... — Вот черт, Тсугино! — Маэно приподнялся и подошел к нему, вместе с этим издавая звуки, похожие на шипение змеи. — Тебе стоит быть аккуратнее, серьёзно... Давай, я помогу. Тсугино, не успевший ничего сообразить и возразить, тут же оказался без верха: Аки потянул за низ свитера и резковато, но бережно снял вещь через голову, а после закинул её на плечо. — Док... — Так будет лучше, не выеживайся, — Маэно отошел в коридор, где достал из сумки небольшой бинт и стерильную тряпочку, которую позже смочил холодной водой по приходу на кухню, однако как только он подошел почти вплотную к Тсугино и приготовился обрабатывать ожог, то заметил, как его взгляд прицепился к чужому стройному и бледному телу. — Мне... нужно обработать твой ожог, иначе... иначе тебе будет больно, понял? Кивок Хару не вызвал никакого утешения. Доктор по каким-то неизвестным ему причинам почувствовал легкий жар вместе с покалыванием на щеках и затылке. Он бы знал, что это значит, если бы хоть раз испытал это на себе. Его глаза намертво прилипли к телу, а сам Маэно неосознанно подметил, как симпатично выглядит эта белая, словно даже фарфоровая кожа. — Док?.. Аки вздрогнул и мысленно дал себе пощечину. И почему он вообще думает об этом? — Да, да, извини... Просто задумался. Тсугино, чьё лицо выражало пару секунд назад смешанные эмоции, которые даже самому доктору были неясны, слабо улыбнулся, по доброму опустив брови вниз. Заметив это, Аки выдохнул и медленно опустился практически на колени, чтобы сравняться с ожогом. Сглотнув вязкую слюну, он дрожащей рукой притронулся к ожогу и обработал его прохладной тряпочкой. — Вот так... Вскоре должно полегчать, — убрав тряпочку на стол, док развязал бинт и откусил с помощью зубов нужный размер, после чего сразу же приступил к обматыванию талии пациента. Хару, почувствовавший небольшое облегчение от прохладной воды, которое очень быстро прошло, выдохнул сквозь зубы и посмотрел на Маэно сверху вниз. — У тебя дрожат руки... Что-то не так? Маэно поднял глаза и встретил на себе любопытный взгляд. То ли его это оскорбило, то ли он смутился, раз последующим его действием было резкое натягивание бинта на талию. Тем не менее он тут же ослабил хватку, когда увидел, как его пациент скривился от легкой боли. — Я давно никого не обрабатывал, ясно? У меня всегда были с этим проблемы. В конце концов, я всё-таки психотерапевт, и в психиатрии я преобладаю больше, чем в остальном. Хару поднял брови и немного открыл рот, явно выражая желание что-то сказать, но вскоре передумал, когда Маэно закончил бинтовать его талию. Весь процесс занял всего меньше минуты, но несмотря на это, он казался гораздо длиннее для доктора. Тот встал с колен и оценивающим взглядом окинул своё «творение», а затем улыбнулся и довольно посмеялся. — Не разучился всё-таки, — Маэно взял свитер с плеча на руки и отвернулся от Тсугино, чтобы направиться в сторону ванной комнаты. — Подожди меня немного, я отнесу свитер в стирку и принесу тебе что-нибудь другое. — Хорошо, док... Присев обратно за стол, Тсугино опустил взгляд на своё тело. Боль от слегка тугой повязки перебивала колкое ощущение в области живота, где находился ожог. Вероятно, будь он сейчас один, то он бы точно не стал так заморачиваться. В небольшом ожидании он вновь заглянул к себе в чашку, наблюдая за тем, как равномерно плывут «по течению» чайные листья, а после неспешно падают на дно, как будто смирившись со своей судьбой. Возможно, он тоже хотел бы просто плыть по течению, не думая о том, что будет в будущем; хотел бы он не опасаться самого себя и не жить в постоянном страхе и ожидании кошмара, когда он очнется в луже крови с трупом доктора на руках, абсолютно забыв то, что происходило мгновение назад; хотел бы он свободно заниматься тем, чем ему хочется, жить в своём доме без регулярного наблюдения и консультаций; хотел бы он изменить свою жизнь, забыть своё страшное прошлое и начать жизнь с чистого лица, однако... Что будет с Маэно? Относится ли он к фразе «начать жизнь с чистого листа?». Даже если Хару хотел измениться, даже если он желал стать здоровым и не переживать о своей жизни... разойтись с доком он не готов. Когда он думал о том, какой бы была его жизнь, если бы он полностью выздоровел или вовсе не заболевал, каким бы он был, что бы ему нравилось и какие люди его окружали, какова была его судьба — во всех этих мыслях он не мог не думать о доке. Даже если бы его жизнь сложилась абсолютно иначе, даже если бы он не заболел, даже если бы его любили родители точно так же, как его сестру — он никогда не хотел исключать Маэно из своей жизни. Нет, не так... Он не желал видеть себя без его существования. И самое горькое, что он не понимал: считал ли он так искренне, или это отголоски его ЗЕНО, его «второго Я». Считал ли он так только потому, что его лечение зависело исключительно от Маэно? Что его жизнь находилась в его руках? Что это первый человек, который искренне захотел ему помочь и протянул руку, обещая вытащить со дна? Что это тот, кто сформировал его понятие любви? Что это тот, кто заставил его стать таким? Думая об этом, Тсугино терялся в своих мыслях настолько сильно, словно буквально тонул в них, как в болоте: настолько сильно, что выпадал из реальности и не замечал ничего вокруг себя. — Нет, я определенно... — Чего это ты, Хару? Черноволосый вздрогнул всем телом, оторвав глаза от жидкости и подняв голову вверх: перед ним стоял доктор с чистой одеждой в руках, а его лицо выражало искреннее любопытство и легкое волнение. — Эй? Хару? Земля вызывает Хару, прием, — он помахал рукой перед чужим застывшим лицом. — А? Да, да, я слышу... Просто задумался. Извини меня, фу-фу. — Снова смеешься, глупый, — док наигранно нахмурился и отдал чистую черную футболку в руки Тсугино, — но я рад, что ты в итоге в порядке. — Спасибо тебе, док... — Хару улыбнулся и принял футболку, окинув её предварительно взглядом. — И что бы я без тебя делал? Надев чистую футболку, Хару почувствовал себя несколько свежее и лучше. Он не хотел спрашивать откуда эта футболка, но она была чуть больше его размера, поэтому легко сидела на теле. Вряд-ли бы Аки носил такое, ведь их разница в росте и размерах существенна. Тем не менее, спросить он решился: — Откуда у тебя эта футболка, док? Неужели отель выдает бесплатную одежду? Маэно присел за стол напротив Хару, пару секунд потратив на ковыряние заусенцев у ногтей. — Да нет, мне её однажды Фую подарил, однако прогадал с размером, — он откинулся на спинку стула и поднял руки за затылком, как бы потягиваясь, а затем протяжно зевнул. — Не волнуйся, я носил её всего пару раз. Хару взял футболку за края и чуть потянул, чтобы ещё раз убедиться в большом размере — и всё же, больше он предпочитал одежду точь-в-точь по размеру, но и так тоже сойдёт. — Поэтому и удивился... Вряд-ли бы кто-то вроде тебя носил такие большие вещи. — Ну д-... Эй, что это значит?! Ты так намекаешь на мой рост или что?! — Фу-фу. — Не смейся! Ты должен быть благодарен мне! Тсугино всегда искренне забавляло раздражение Маэно. В такие моменты он выглядел забавно и вовсе несерьезно, впрочем, как и всегда: частично из-за его стиля одежды, а так в основном из-за немного глупого и слишком безобидного поведения с пациентами. Однако... Что-то несколько мгновений назад показалось странным в его поведении. Его задумчивый и несколько пустой взгляд, что так нехарактерен ему в обычное время, а также его молчание — всё это казалось таким странным и необычным, словно Маэно что-то гложит, но он не хочет говорить об этом. Но так ли это? Может ли быть тяжелый осадок в душе того, кто постоянно забавит других и всем помогает с вечной улыбкой на лице? Хару совершенно не знал. — Док... нет, Маэно. Аки заинтересовано посмотрел на Тсугино и улыбнулся. — Что такое, Хару? Тсугино помолчал пару секунд и заглянул в чужие глаза, создав непрерывный зрительный контакт и "поймав" дока перед тем, как заговорить вновь: — О чем ты думаешь? Маэно, что беззаботно улыбался несколько секунд назад, выдавил из себя улыбку, с усилием стараясь держать уголки губ поднятыми. Он не изменился в позе и сделал вид, будто его совсем не сбил с пути этот вопрос. — Что ты имеешь ввиду, Хару? — Маэно... ты ведь понимаешь, о чём я. Их зрительный контакт не прервался. Аки очень хотел отвести взгляд, убежать из комнаты, убежать от этого разговора, потому что именно его он и боялся: всякий раз, когда его что-то сильно тревожит, он с трудом говорит об этом даже в малых количествах, а то и вовсе переводит всё в шутку. Его попытки защитить Хару от любых переживаний заходили всё дальше и дальше, и он не осознавал на что шёл. Не думая о себе и забывая даже поесть, он ночами читал книги и документы с целью добыть как можно больше информации для своих исследований. Возможно, было бы практичнее, если бы он регулярно проводил эксперименты и как обычно вел консультации, однако сейчас это невозможно. И если бы только не было глобальной вспышки, и если бы только всех заболевших не забрали, он бы продолжил работать в лаборатории вместе с Фую, который до сих пор на него злится, но, судя по всему, теперь вовсе не из-за сестры. Всякий раз, когда его что-то волнует, он предпочитает не обращать на это внимание, либо же вовсе делать вид, что всё в порядке. Он огородил Хару от любых проблем, в том числе и своих. Но... Тсугино давно не сходил с ума. Может, это из-за того, что стирание памяти помогло, но просто не до конца? Или всё дело в безопасной обстановке, которую так старательно выстраивал Аки на протяжении года? Для него это выглядело так, как будто делал он это во благо, однако со стороны это выглядело несколько иначе. Однажды его застал Фую, когда он спал за рабочим столом: в тот момент Ушироно понял причину недосыпа своего коллеги и по совместительству бывшего лучшего друга, а затем устроил конфликт, говоря, что вместо того, чтобы работать продуктивнее, он ночами не спит и думает о том, как вылечить конкретно «бесполезного и безнадежного» Тсугино. Такие ссоры происходили десятки раз, и каждый раз во время них Аки предпочитал либо никак не реагировать и переводить ситуацию в шутку, либо «взрывался» и подливал масло в огонь, споря о том, как важна каждая человеческая жизнь, и что ни в коем случае нельзя обращаться с людьми как с подопытными крысами, которых можно убить в любой момент без угрызения совести. Конец таких перепалок всегда один: Фую говорит, что Хару портит ему жизнь и лучше бы он думал о том, как вылечить всех больных, а не одну «жалкую и бесполезную для общества жизнь». Иногда Аки думает, что, возможно, Ушироно прав. Его изначальная цель «изучить ЗЕНО и найти лекарство» медленно, но успешно перетекала в цель «помочь Тсугино стать здоровым». Когда он думает об этом, его охватывает странное чувство диссонанса и какой-то вины, ведь он выбирает одного вместо большинства, ведь он жертвует собой и идет на многое, чтобы Хару пошел на поправку. Одновременно с этим его другая сторона говорит, что он всё делает правильно, и что в любом случае поздно отступать назад: отвернулся от мира один раз ради одного, не поворачивайся больше никогда. И правда, ведь думать об этом уже бессмысленно. Мысли текли в его голове резко и быстро, скакали с одной темы на другую и противоречили друг другу: споры с самим собой заводили в тупик, и было слишком мало времени для того, чтобы искать иной выход. Долго молчать сейчас было опасно, поэтому Аки выровнялся в спине и дурашливо подпер рукой голову, а затем широко улыбнулся, выпячивая небольшой клычок. — Нет, Хару, не понимаю. В любом случае, хочешь конфетку? Он достал из кармана коротких штанов небольшой леденец красного цвета и протянул его Тсугино, который, в свою очередь, легко помотал головой и отодвинул чужую руку. — Нет, док, спасибо... Маэно пожал плечами и вновь откинулся на спинку стула. Он раскрыл упаковку леденца и засунул его в рот — фантик он положил в карман, а сам скрестил руки за затылком, явно пытаясь всем видом показать, что он спокоен. — Ха-ха, ты всё так же отказываешься от моих конфет, как и в старые добрые, — Аки почесал затылок и прикрыл глаза, закинув одну ногу на стол. — Некоторые вещи совсем не меняются, правда? — Док, я знаю, что тебя что-то тревожит. Ухмылка красноволосого неспешно спала с лица под давлением резкой правды, что ударила ему по сердцу и словно бы осталась там, чтобы ещё долго напоминать о себе. Маэно открыл веки и посмотрел на Тсугино, который уже давно сверлил его своими глубокими и вечно бездонными глазами, в которых он всегда тонул: отчаянно, с грузом сожалений и вины, разрываясь на части и становясь одним целым с бесконечным черным океаном, что проникал в каждую клетку его тела, заполнял собой и не оставлял после себя ничего, кроме какой-то пустоты. Но пустоты красивой и величественной, которую совсем не жалко встретить после смерти. Забвение. Перед его глазами поднялась вымышленная стена несколько метров в высоту. И даже если бы он обернулся по сторонам, то и там увидел бы стены, что загнали его в тупик лжи и фальшивого образа. Они давили на голову, заставляя череп сжиматься и давить на мозг, а вены бешено пульсировать. Его сердце заработало в несколько раз обильнее и забило по грудной клетке, так и намереваясь выпрыгнуть наружу. Возможно, так было бы лучше, ведь после этого он явно бы записался в список мертвых и ему бы не пришлось говорить о своих чувствах, но... Как долго он собирается бежать от правды? Как долго он собирается бежать от себя? Если так подумать, он никогда полноценно не высказывался о своих чувствах Хару, который, в свою очередь, говорил про себя почти всё, что мог. Но он ведь пациент, ему присуще делиться своими мыслями и в обмен получать помощь. Нормально ли то, что доктор начнет делать так же? Разве психолог будет жаловаться на свою жизнь пациенту, а тот его выслушивать? Разве обернет врач стрелку на себя и начнет говорить про свои проблемы со здоровьем? Такое оправдание обычно находит для себя Маэно. Но правильно ли относиться к Тсугино исключительно как к пациенту? Разве он не стал для него самым близким человеком, с которым он связан неизвестными нитями, что обволакивали их сердца и притягивали к себе? Только Хару мог готовить для него вкусный завтрак, только он мог будить его по утрам и встречать после работы, а потом вместе ходить по магазинам и обсуждать следующий ужин. Только Хару был готов следовать за ним хоть на край света, и Аки уверен: это не из-за болезни. Он очень поменялся с тех пор, как они выбрались, и каждый день Маэно хочется верить, что Тсугино действительно хочет поменяться, что он и правда осознает то, какие проблемы он имеет. Так почему бы не довериться ему? Почему бы не попробовать хоть раз открыться? Не как пациенту, а как дорогому человеку, самому близкому из всех. Глубоко вздохнув, Маэно наклонился чуть вперед и убрал ногу со стола, закинув её на своё бедро. Из-за напряжения и какого-то страха он не придумал куда деть свои руки, поэтому просто уместил их на колени. Чуть наклонив голову, он напоследок посмотрел в глаза напротив исподлобья, чтобы убедиться, что собеседник выпрямился и внимательно слушает, а затем заговорил: — Я боюсь потерять тебя. Глаза Тсугино округлились, а сам он приоткрыл рот, явно не ожидая такого ответа. Он мог подумать, что док переживает из-за бытовых вещей или за себя самого, однако никогда не рассматривал себя как причину переживаний. Желание сказать что-то превратилось в комок в горле, который невозможно было запить чаем, поэтому он молча уставился на Маэно в ожидании. — Я... я не знаю, что будет дальше, — Аки взялся за голову, упираясь локтями в стол, а после сжал красные волосы пальцами, — я даже не знаю, что будет завтра, Тсугино. Я просто выкрал тебя у этих... даже людьми их тяжело назвать, такие подонки. Была бы возможность, лично врезал бы старику Канраю. Он зажмурил глаза, а его беззаботный образ словно растворился в воздухе, оставив после себя горькую, однако всё-таки правду. Хару почувствовал горечь на языке, что покалывала его и мешала словам вырваться наружу. Он вновь предпочел промолчать, просто ожидая следующих слов своего доктора. — Я... правда больше ничего не понимаю, Хару, — он прикусил свою губу и открыл глаза, уставившись прямо в стол. — Иногда я... скучаю по тому ощущению забвения, когда я не помнил себя, не помнил своё прошлое, когда в голове были лишь мысли о том, как найти выход. Сейчас же каждый день я просыпаюсь в липкой пучине мыслей, и они не отпускают меня, не отпускают... держат намертво за ноги, прямо как в моих кошмарах, где ты- Маэно замолчал, шумно вдохнув воздух сквозь зубы. Он никогда не расскажет Хару о своих кошмарах, которые преследуют его и не дают про себя забыть. Он никогда так не поступит, никогда не позволит Тсугино быть в опасности. — Они будут преследовать нас. Они не оставят нас в покое, поэтому у меня есть план. Доктор убрал руки от головы и взял их в замочек у рта, направив серьезный взгляд на Тсугино. Тот же немного вздрогнул и поднял плечи. — План?.. Док, почему ты думаешь, что они нас не оставят? Разве я такой ценный «экземпляр»? Да и тем более... я активно иду на поправку. Маэно вновь ударил груз вины за то, что он не может сказать правду. Нельзя. Не сейчас. Он отчаянно поджал губы, которых не было видно за руками, поэтому это прошло Хару стороной. — Это... не совсем так. Ты идешь на поправку, однако всё что угодно может спровоцировать тебя. Считай, ты находишься в «ремиссии». Причины обострения ЗЕНО всё еще не выявлены, поэтому нельзя утверждать наверняка, здоров ли ты полностью... Ты действительно ценный пациент, ведь ты один из первых, кто смог противостоять своему ЗЕНО, хотя бы попытаться. Это практически невозможно... Я тоже считаюсь ценным, поскольку и я однажды сопротивлялся своему жадному монстру. Нельзя исключать, что я сделал огромный вклад в изучение ЗЕНО, поэтому меня не могут отпустить просто так. Да и к тому же... контракт. Тсугино поморгал глазами несколько раз, пытаясь понять: тот ли беззаботный Маэно перед ним? Почему его образ снаружи и мысли внутри так сильно разнятся? Почему он никогда не говорил об этом ранее? — Док... вернее, Маэно. Почему ты не рассказал мне об этом раньше? Аки прикрыл тяжелые от недосыпа веки, помолчал немного, а после вымолвил тихим и слегка хриплым голосом: — Я просто... не хотел тебя обременять. Я не хочу создавать лишнюю стрессовую обстановку. Я боюсь, что... мои переживания спровоцируют тебя. Я доверяю тебе, Хару. Я просто запутался. Он снова опустил голову, а его косичка вяло и как-то грустно повисла вместе с ним. — Маэно. Он открыл глаза, когда почувствовал руку на своей голове. Приподняв её и взглянув вверх, он увидел Тсугино, что приподнялся из-за стола и просто положил свою ладонь на пушистые и красные волосы, слегка поглаживая. Такой жест казался очень необычным и неестественным для него, и Аки искренне не понимал, что в этом пытался подразумевать Хару. — Не стоит скрывать свои тревоги за фальшивым образом, тем самым делая вид, что всё хорошо. Это неправильно. И это нормально, что ты сбился с пути и теперь не знаешь, что делать. Но разве не для этого нужны близкие люди? Они всегда могут направить тебя на верный путь. — Ты... откуда ты узнал этот жест? — Док, я не вчера появился на свет, фу-фу. Я знаю базовые проявления поддержки... видел в некоторых книгах. Почему-то Маэно почувствовал облегчение. Тот факт, что Хару узнал это из книг, а не из личного опыта... по какой-то причине делал его несколько счастливее. Но он не мог осознать эту мысль, поэтому его накрыло легкое непонимание своих чувств. Тсугино убрал свою руку и вернулся на место, взяв чашечку остывшего чая. Сделав небольшой глоток, он освежил горло, и вскоре продолжил: — Я тоже боюсь, что однажды я проснусь и увижу перед собой лужу крови. Боюсь, что не застану тот момент, когда в моё сердце вновь нахлынут чужеродные чувства, что не смогу сопротивляться и не успею тебя предупредить. Я... на самом деле, я никогда не хотел, чтобы ты умирал. Но моё другое «Я» жадно желает этого. Я больше не хочу чувствовать это в своём сердце... оно отравляет. Мне бы хотелось... просто выздороветь и жить рядом с тобой, готовя для тебя каждый день не самый вкусный завтрак, будить на работу и гулять по парку, обсуждая самые глупые вещи на свете. — Не неси ерунды... — Маэно печально усмехнулся и почувствовал на себе растерянный взгляд. — Твоя еда была самой вкусной из всех, что мне готовили. Простой, но вкусной. Тсугино, которого несколько секунд назад схватила небольшая тревога, улыбнулся и выдохнул, опустив взгляд в кружку. В груди разлилось приятное тепло, которое он никогда ранее не ощущал: вернее, не ощущал конкретно он. А вот его второе «Я» — вполне себе могло. — Фу-фу... Спасибо, Маэно, — Хару неосознанно вложил больше тепла в последнее слово, выговаривая его с особенной нежностью. — Пускай я просто пациент, которого ты хочешь вылечить, я всегда буду рядом, и я точно не буду против того, чтобы слушать тебя. Маэно ожидал не этого. В его сердце разрастался острыми ветвями страх того, что как только он откроется, как только он расскажет свои мысли, то не услышит ничего в ответ. Его мозг ярко представлял сюжеты, где Тсугино встаёт из-за своего места, медленно направляясь в его сторону, а затем кладет руки на его шею, встречаясь с ним безумным, совсем отчаянным взглядом, от которого по спине пробегали мурашки, а по лбу рекой стекал холодный пот. Однако... ожидания не оправдались. Вместо этого он услышал поддержку, которую не получал даже от самого лучшего друга. Он отчаянно бежал от своих мыслей, подавляя их раз за разом. Его беззаботный характер превратился в образ, что сливался с его личностью всё больше и больше с каждым днем. Каждый раз, когда он делал вид, что всё в порядке, каждый раз, когда он лгал во благо, дабы Тсугино не переживал, он чувствовал, как его личность исчезает, растворяется в фальшивой оболочке. Он сам загнал себя в угол лжи и обмана, где нет места эмоциям, кроме вины и апатии. И всё же, это ощущалось чем-то неправильным, чем-то странным. Почему Тсугино его поддержал? Лжет ли он и подавляет своего монстра? А вдруг он просто притворяется? Маэно не хотел не доверять Хару. Он пытался убедить себя в том, что шансы обострения ЗЕНО минимальны, но откуда ему было знать? Причины обострения неизвестны. Он до сих пор в пассивной опасности, и он не может рассчитать, что спровоцирует ЗЕНО Тсугино в следующий раз, а что нет. Но что-то ему подсказывало, что чем меньше Хару будет знать о его истинных чувствах, что чем меньше он будет находиться в стрессе, тем будет лучше для него же самого. Подняв пару алых глаз, Маэно взглянул на Тсугино напротив себя, вглядываясь в него. Его паранойя начала звенеть по ушам, а мысли стали громче вдвойне, перекрикивая друг друга. Он пристально уставился на него, немного прищурив взгляд. Практически сканируя его с ног до головы и игнорируя бесконечный поток мыслей, Аки не заметил, как прошло несколько минут. Такой пристальный взгляд вызвал дискомфорт у черноволосого, поэтому он отвел глаза в сторону и опустил плечи, поджав губы. Заметив неловкость в его теле, Маэно прищурился ещё пару раз, а потом громко вздохнул и опустил голову, потерев мокрый лоб. — Прости, я... надеюсь, ты понимаешь. Тсугино, ранее смотревший в чуть желтоватую от старости стену, перевёл взгляд обратно на доктора. Почувствовав небольшое облегчение от его извинений, он взял свой почти допитый чай и медленно покрутил чашку в руках, чтобы небольшое количество жидкости вместе с плавающими в ней листьями распределились волнами у стенок. — Знаешь, Маэно, — Хару улыбнулся, не отрывая взгляд от кружки, — ты напоминаешь мне этот чай. Аки не поднял взгляд, продолжая тонуть в своих мыслях. Иногда он поддается им вот так, когда совсем не остается сил, а иногда дает отпор, говоря самому себе, что он обязательно справится. Но сейчас не этот случай. Сопротивляться слишком тяжело. — Хах... и почему же... — Чай — это твои мысли, обстановка вокруг, которые давят со всех сторон, и от них нельзя убежать. Ты — маленький лепесточек чая, что потерялся в этом бесконечном море проблем и тревог. Ты маленький и беззащитный по сравнению с этим огромным океаном, и кажется, что ты ничего не можешь предпринять. Возможно, тебе кажется, что проще сдаться, чем бороться до конца. Но знаешь? — Хару допил свой холодный чай, специально оставив один лепесток на дне. — Эти тревоги можно устранить. Нет необходимости оставлять чай недопитым, чтобы маленькие лепестки остались на дне навсегда. Ты всегда можешь разгрести свои проблемы. Необязательно думать о всех сразу, можно просто разбираться с каждой проблемой по очереди, выстраивая приоритеты. Возможно, это только кажется простым на словах, но... Хару поставил чашку перед собой и перевел взгляд на доктора. Тепло улыбнувшись ему, зная, что тот этого не увидел, однако уверяя себя в том, что он это почувствовал, Тсугино пододвинул указательным пальцем кружку с чаем в сторону Маэно. — Ты веришь в меня, поэтому я тоже верю в тебя. Даже если ты не сможешь найти выход, я протяну тебе руку, и мы найдем его вместе. Глаза Маэно округлились. Его шумные мысли, что перекрикивали даже Тсугино, сейчас затихли под давлением. Мир вокруг, кажется, остановился, а время замедлилось. Однако не его органы: сердце забилось так сильно, что Аки был уверен в том, что этот ритм слышит даже Хару; вены в висках набухли, пульсируя и отдаваясь легкой болью в затылок. Он почувствовал, как к его щекам прильнула кровь, а воздух вокруг нагрелся. Маэно медленно поднял взгляд и посмотрел на Хару, что так доброжелательно улыбался ему. Все подозрения, паранойя и тревога куда-то исчезли. Его улыбка отразилась в его глазах, запечаталась в них, и он уверен: посмотри он по сторонам, он будет видеть фантомное изображение улыбки своего пациента... Нет, своего близкого человека. — Хару... — Попробуй сделать это, — Тсугино кивнул в сторону чужой чашки с чаем. Маэно не хотел отрывать взгляд от Хару. Его уголки губ до сих пор были приподняты, а глаза не выражали ничего, кроме искренности и доброты. Это вызвало в нем странное тепло, что начало разрастаться в груди новыми мягкими веточками, заменяя собой старые и сухие ветки. Его разум как будто бы вышел из зимней спячки, и пришла весна: выглянуло первое весеннее солнце, запели птицы, снег начал таять. Это умиротворение разлилось по всему телу, заполняя собой каждую клеточку и вытесняя тревогу. Опустив глаза вниз, Аки встретился со своим отражением в чае. И всё же, он почти не изменился, разве что появились мешки под глазами, а так же совсем немного отросли волосы. Его глупая косичка всё так же при нем, да и, впрочем, он никогда не собирался от неё избавляться. Он никогда не забудет Натсу, и никогда не позволит себе уничтожить напоминание о ней. Всмотревшись в своё отражение, он видел себя и только себя. Что бы ни случилось, он остается самим собой. Что бы ни случилось, он есть сам у себя, и только он может по-настоящему помочь себе. Он неуверенно взял кружку в руки, предварительно взглянув на Хару вновь — тот всё так же улыбался, так и говоря глазами «Ты справишься». Маэно был уверен, что он услышал эти слова у себя в голове. Да, он справится. Он справился с потерей родных, справился с "потерей" лучшего друга и всё ещё учится жить с виной о том, что он съел его сестру. Он справился с тем, чтобы найти нового себя, начать жить заново, поэтому он справится и с этим. В голове разрастался маленький росточек тревоги, так и напоминая о себе, однако Аки, поглубже вдохнув воздух, просто запил это чувство холодным чаем залпом, зажмурив при этом глаза. Он мог ощущать, как прохладная жидкость проникает через его горло и пищевод, отправляясь ниже. Маэно открыл глаза спустя пару секунд и медленно направил их в кружку: на дне лежал один единственный лепесток чая. — Что ты чувствуешь сейчас? Аки всмотрелся в лепесток. — Я... Его уголки губ слегка поднялись, а веки прикрылись. — Облегчение. Тсугино улыбнулся, тихо посмеявшись. Родной смех разлился новой теплотой в груди красноволосого, оставляя после себя маленький росточек. Если бы этот росток был материальным, Аки определенно назвал бы его «Надежда». — И снова ты смеешься надо мной, — Маэно поставил кружку и опустил голову, по-прежнему улыбаясь, — хоть что-то в этом мире остается стабильным, ха-ха... — Фу-фу, действительно. Аки посмеялся про себя, легко сжав колени в руках. Тревога покинула тело вместе с чувством вины и безысходности. Разум наполнился странным, но приятным ощущением, а взгляд стал свежим. Он посмотрел на Тсугино и встретился с ним глазами. Между ними выстроился зрительный контакт. Им не нужны были слова — им было достаточно одного лишь взгляда, чтобы прочитать друг друга, чтобы понять, что у каждого на уме. Маэно чувствовал это ранее, но не придавал этому значения. Однако сейчас... сейчас ему хочется, чтобы это продолжалось вечность. Чтобы они пили чай вот так вместе каждый день, разговаривая о мелочах. Ему хочется чувствовать на себе взгляд Хару, хочется чувствовать тепло, которое разливается по телу из-за его слов, ему хочется вновь почувствовать его ладонь на своей голове, что так бережно поглаживала его нелепые и пушистые волосы. Ему хотелось бы вновь есть его вкусную еду. Он не знает, что чувствует... но он знает наверняка: он вылечит Хару, и он позаботится о нём от чистого сердца. — Я знаю, что мы в тяжелой ситуации. Даже если ты не хочешь подробнее говорить об этом, — Хару понимающе улыбнулся, — знай, я не тороплю тебя. Я тебя дождусь. Маэно приоткрыл рот. Каждое слово Тсугино отзывалось в его разуме эхом, повторяясь раз за разом. Он хотел слушать его приятный голос, что так обволакивал душу, утешая и избавляя от тревоги. Он хотел сбежать с этим человеком хоть на край света, где их никто не достанет. Он хотел помочь ему, он проникся им, он понимает его. Даже если они разные, он видит в нем себя, и это их сближает. — Хару... Спасибо тебе, — Аки опустил брови и как-то облегченно выпустил воздух из своих легких, — нет, серьезно, спасибо. — Фу-фу, рад помочь, — он опять улыбнулся с мягкостью, однако спустя пару секунд осторожно изменился в лице, дабы резко не менять расслабленную обстановку. — И всё же... Каков план? Аки обратил на него всё свое внимание и недоуменно поднял брови, а вслед за этим ахнул и покачал головой, уставившись обратно в стол. За всё это время «терапии» он практически забыл о том, что собирался сказать. Атмосфера вокруг слегка изменилась, но это не повлияло на него так сильно, чтобы он вновь вернулся к самобичеванию в своем же разуме, подобно птичьей клетке. Маэно недолго обдумал то, что собирался сказать, а затем выровнялся в спине и положил руку на стол. — Ладно, хорошо, — Аки вздохнул и ткнул пальцем перед собой, — нам нужно пересечь границу, и желательно как можно скорее. Я пока что думаю над тем, какую страну нам выбрать... Выбор стоит между Англией и Германией. Я был и там, и там, поэтому у меня есть оттуда несколько связей. Фую знает о том, что я забрал тебя с собой и сбежал, и он наверняка сдал нас. Если же нет, то это заметили военные, и я уверен, что они не отпустят нас просто так. Нам нужно запастись едой и новой одеждой. Денег должно хватить, если мы будем экономить и брать всё по акции. Проблем с машиной, я думаю, возникнуть не должно. Тсугино, внимательно слушая, немного растерялся, однако постарался понять и переварить всю ту информацию, которую на него возложили. Он никогда не был за границей и даже мечтать о таком не мог... Правда, ощущалось это совсем не как отпуск, а как настоящий побег, фактически которым всё это и являлось. — А что дальше? А что будет дальше — Маэно не знал. У него не было лишнего времени для этого, и он подумал, что основного плана будет достаточно, а потом будь что будет. Поэтому он застыл и замолчал, устремив взгляд перед собой, явно задумавшись. — Я... не знаю, — он решил ответить честно, неловко почесав затылок. — А моя учеба? Маэно задумчиво посмотрел на Хару, задержав взгляд где-то на его лице. И правда, они уехали так неожиданно, что даже не забрали документы из подготовительной школы. Что ж, видимо, придется делать новые. — Как только мы окажемся за границей и переждем какое-то время, я запишу тебя в новую школу. У тебя неплохие знания в английском языке, поэтому... думаю, ты справишься. Тсугино молча кивнул. Конечно, будет тяжело учиться среди иностранцев, но ничего, вроде как, не остается. Красноволосый лег на стол и зарылся в свои руки, устало мыча. Его мозг превратился в кашу из-за постоянных раздумий, и придумать что-то разумное было слишком тяжело. Каждая попытка развязать запутанный комок мыслей оборачивалась головной болью; мысли были неясными и отдаленными, и это первый раз, когда он не знает, что с этим делать. Неизвестная обстановка вокруг и тяжелое положение заставляли чувствовать как никакой осадок в груди, что также мешал ясно и трезво смотреть на ситуацию. Его тело стало мякнуть вместе с мозгом, что совсем неохотно подчинялись своему хозяину из последних сил. Когда Маэно поднял голову, он почувствовал тяжесть собственного веса, и ему очень захотелось прилечь обратно. Перед глазами стоял легкий туман, который затмевал разум и медленно обволакивал тело, утяжеляя его и практически заставляя лечь обратно на деревянный стол. Тсугино заметил странное поведение своего доктора и обеспокоенно окинул его взглядом. — Маэно? Что-то не так? Аки пропустил слова Хару мимо ушей. Его запутанные мысли неспешно растворялись, и в голове становилось пусто. Веки всё больше и больше наполнялись свинцом, как и голова, которую он с трудом держал над столом. Однако слова дошли до его сознания легким эхом, когда Тсугино позвал его повторно. — А? — Аки раскрыл глаза пошире и поднял их, мутно уставившись на Хару. — Что такое, Маэно? Ты выглядишь как-то вяло. Аки слабо кивнул, медленно поморгав пару раз. Его попытка сказать что-то не увенчалась успехом, и он проглотил слова, широко зевнув. — Кажется, я слегка устал... Тсугино ахнул, а затем понимающе кивнул. Он повернул голову назад в сторону большого окна, и подметил, что солнце давно село, а небо стало темным, раскрыв на себе тусклое море звезд. Отель находился дальше города, поэтому небо не засвечивали лишние источники света кроме полной луны, что смотрела на Хару — ему даже показалось, будто она пыталась что-то ему сказать. Не то что бы Тсугино интересовался космосом, но звезды всегда выглядели приятно. Однако чем дольше он на них смотрел, тем больше он понимал то, что, скорее всего, большинство звезд на небе — это всего лишь их трупы, чьи остатки до сих пор идут до нас. Поэтому он предпочитал не углубляться в этот процесс. Как только Тсугино понял, что он засмотрелся на ночное небо, он сразу же поторопился повернуть голову обратно, предварительно чувствуя вину за то, что он задержал Маэно. Однако... тот уже лежал на столе, мягко утыкаясь лицом в свои забавно полосатые рукава. Тсугино никогда не озвучивал свои мысли вслух насчёт вкуса в одежде Аки, но он всегда считал, что тот одевался достаточно забавно и глуповато для своего возраста, только чем-то плохим он это не считал. Такая подростковая одежда и его возраст совершенно не совмещались между собой. Разве что у Маэно была компенсация в виде молодой внешности для двадцати пяти лет, поэтому с первого взгляда его никто никогда не воспринимал всерьез. Что уж говорить о его нахальном и беззаботном характере, который, впрочем, со временем перерос в лживый образ и попытку самого себя заставить поверить в то, что всё в порядке. Хару тихо приподнялся, стараясь не скрипеть стулом и полом так сильно. Когда он подошел к Маэно и уставился на него, дабы проверить, спит он или нет, Тсугино решился наклониться и послушать его дыхание: оно было размеренным и глубоким. Маэно действительно уснул — вот так за столом во время разговора. Осознав это, Тсугино тихо хихикнул, что не вызвало привычного раздражения. — Док... фу-фу. Убедившись в том, что Аки действительно спит, черноволосый аккуратно прошел мимо него и направился в соседнюю комнату, чтобы проверить её содержимое. Проходя мимо коридора, его взгляд зацепился за пошарпанную сумку, что висела на крючках для одежды. Хару неволей вспомнил их первый разговор, когда они только-только заселились в этот отель. Маэно выглядел странно и как будто не в своей тарелке, когда его настиг вопрос о том, почему он постоянно носит эту сумку и что в ней лежит. Тсугино всегда умел читать людей, и Аки не прошел мимо него. Заметив то, как его взгляд начал бегать по сторонам, а по щеке прокатился холодный пот, Хару подумал, что Маэно не хочет об этом говорить. Он не думал о том, что он лжет, скорее пытался заставить себя об этом не думать. Ведь... доктор так старался сохранить хорошие взаимоотношения между ними, поэтому зачем ему лгать? Ведь верно? Тсугино терзали странные сомнения. Он давно не ощущал это щекотное чувство в груди и животе, что ползало в нем и переворачивало всё верх дном. Все люди сравнивали это ощущение с некими бабочками в животе, и совершенно неважно, тревожные ли эти бабочки, или наоборот. Однако Хару никогда их не понимал. Это чувство напоминало кучу маленьких червей, которые ползали внутри него, грызли органы и проникали в них, а их постоянное движение щекотало нервы. Он ненавидел это чувствовать, и одновременно это волновало. Бабочки в животе казались слишком далекими для его понимания, возможно потому, что он давно сгнил, и никаким бабочкам внутри него нет места. Почему-то ему казалось, словно бы он ощущал их раньше, но где — не мог вспомнить. Странное чувство чего-то знакомого и тем временем неизвестного терзало его, разрывало на две части. Иногда он думал, что он чувствовал этих бабочек только во время убийства. Вернее... не он, а его другое «Я». Ему хотелось бы обратиться к самому себе и спросить про бабочек в животе: действительно ли они приятны и как они ощущаются. Ему хотелось встретиться со своим монстром лицом к лицу, но он понимал, что если он когда-нибудь и сделает это, то, скорее всего, проиграет. Проиграет в своей же игре себе самому. Потеряет себя навсегда. Пара черных глаз всё так же не сдвинулась с потрепанной и старой сумки. Ещё вот-вот, и он проделает в ней дыру, если как минимум не моргнет. Придя в себя, Тсугино почувствовал себя так, словно бы он вынырнул из воды или разбудил себя от ночного кошмара. Что-то неизвестное и страшное тянулось к нему из глубин сердца, но он смог вырваться и убежать. Что это было? Он подошел к сумке поближе, проведя тонкими пальцами по шершавой ткани. Тут есть пара дырок, которые Аки, судя по всему, игнорировал. Ему настолько не хотелось тратить на себя деньги, что он носил свою белую футболку до растяжки, из-за чего ему просто приходилось носить что-то под ней, а про сумку тем более и речи быть не могло. Почему-то это заставило Хару слегка улыбнуться. Вот только... Почему доктор странно себя вёл? Почему он нервничал из-за обычной сумки? Если там такое простое содержание в виде бытовых вещей, то тем более зачем волноваться? Хару не понимал. Именно поэтому ему хотелось заглянуть внутрь, посмотреть что же там. Просто понять необычное поведение Маэно. Тсугино обернулся назад и увидел всё ту же самую картину: Аки лежал за столом и тихо сопел, изредка двигая головой. Прищурив и так слегка узкие глаза, он убедился в том, что красноволосый спит, а затем повернулся и медленно направил пальцы к молнии. Ещё немного и он узнает причину, ещё немного и он поймет, что было не так с Маэно. Ещё чуть-чуть и... — Нет... Хару вздохнул и одернул себя. Отступив назад, он потер переносицу пальцами и поджал губу, чувствуя вину за то, что почти вторгся в чужое личное пространство. И как он вообще мог решиться на это? Что именно заселило в его голову такие подозрения? Они казались странными, словно бы даже... чужеродными. Они исходили не из головы, а из сердца, и именно ему он подчинялся всю свою жизнь. Однако не сейчас. — Он доверился мне и рассказал о том, что его тревожит... Как я могу после этого не доверять ему в ответ. Тсугино мысленно извинился перед Маэно, а после этого попрощался с сумкой и неспеша отправился налево, где практически сразу наткнулся на деревянную дверь. Открыв её, его встретила пугающая темнота, однако как только он нащупал переключатель и включил теплый свет, комнатка оказалась весьма симпатичной. Можно даже сказать, что симпатичнее остальных комнат: обои не отдавали желтизной, а приятным серым цветом; на подоконнике стоял горшок с каким-то неизвестным Хару цветком, который опускал свою листву до самого пола; пол, к приятному удивлению, совсем не скрипел, и был покрыт мягким ковром. После всех приятных мелочей в глаза врезался один единственный футон на полу для двоих, который, в общем-то, занимал большее пространство всей комнаты. Удивившись тем, как сразу он его не заметил, Тсугино прошел вперед и потрогал футон, покрытый свежим постельным бельем, а затем аккуратно присел, проверив его на мягкость. Удобно. Маэно определенно выспится здесь впервые за долгое время, только вот... Где же ему спать самому? Отложив эту мысль в сторону, Хару первым делом расстелил постель и тщательно взбил одну из подушек руками, после чего встал и оценил взглядом свою работу. Посчитав, что он всё сделал верно, Тсугино вернулся на кухню через слегка длинный коридор. Когда он зашел на кухню, то застал всё того же спящего Маэно. На самом деле, всё это как-то его успокаивало. Нельзя отрицать, их трудная жизненная ситуация заставляла волноваться, но присутствие Аки и в самом деле утешало, давало какую-то надежду. А спящий Маэно за столом, который высказал свои тревоги, так ещё и принял поддержку — тем более. Тсугино не заметил, как уголки его рта поднялись наверх. Чужое и фантомное чувство в груди рассосалось, когда он заправил за ухо нелепо выбивающуюся красную прядку. Такой его расслабленный вид заставлял чувствовать себя расслабленно тоже. Хару полюбовался красноволосым доктором ещё немного, а потом постарался как можно аккуратнее взять его на руки, остерегаясь того, что Аки проснется. Он достаточно легкий в силу своего роста, поэтому особых проблем не возникло. Хару уверен — сказал бы он это вслух, Аки дернул бы его за волосы на затылке или вовсе ударил. Такой уж он, но Тсугино не жалуется. Уместив обмяклое тело на руках, Хару посмотрел на спящее лицо доктора. Его рот был слегка приоткрыт, брови расслабленно подняты, а красные и пушистые прядки падали на лицо, слегка щекоча нос. От этого Маэно временами жмурился, утыкаясь лицом в чужое плечо. Хару не знал, как себя чувствовать в этот момент, но он мог ощутить, словно бы внутри него разливалось что-то теплое и приятное, затопляя грудную клетку. Он абсолютно не понимал, что значат эти чувства, однако и времени для раздумий было совсем мало, особенно в таком то положении. Тсугино аккуратно поправил на себе Маэно, чтобы точно убедиться в том, что тот не упадет, и отправился медленным, но широким шагом в спальную комнату. Преодолев расстояние от кухни до коридора, его взгляд вновь зацепился за сумку, но Хару нашел в себе силы противостоять любопытству и недоверию, чтобы не остановиться и успешно добраться до спальни. Войдя в неё, он подошел к огромному футону и бережно уместил слабое тело на мягкую постель, а после накрыл теплым одеялом. Было бы хорошо снять с Маэно лишнюю одежду, но он боялся, что случайно его разбудит. В конце концов, пусть лучше он выспится вот так, чем проснется повторно и, может, даже не уснет вновь. Хару замечал, как Аки спал во время работы и очень тяжело засыпал ночью, поэтому он знал, что у того проблемы со сном. Может чай помог ему расслабиться, чтобы вот так уснуть, а может что-то другое. Улыбнувшись спящему Маэно, Тсугино тихо вздохнул и выключил свет, позволяя луне слегка освещать комнату. Штор здесь не было, поэтому тусклый свет легко проходил в помещение, падая на пол. Здесь было гораздо приятнее, чем на старой кухне, а ещё теплее. Хару окинул комнату взглядом ещё раз. В легкой темноте он не увидел ничего, что могло бы сгодиться в качестве кровати. Ковер был мягким, но недостаточно, чтобы на нем спать. Других комнат не было, кроме небольшого склада для вещей. Видимо, этот номер рассчитан всего на пару деньков для людей, что просто проезжают мимо и хотят отдохнуть. Не придумав ничего лучше, он тяжело вздохнул и прикрыл веки. Он никогда не спал с кем-либо в одной постели и, пожалуй, этот опыт будет слегка странным. Намеренно ли Маэно взял именно этот номер? Знал ли он, что здесь один футон на двоих? Хотелось бы ему сейчас услышать ответ. — Что ж, другого выбора не остается, я полагаю... Тсугино смиренно кивнул самому себе и с большой осторожностью сел на спальный футон с противоположной от Маэно стороны. Действительно, очень мягко. Почувствовав, как будто бы на глубине матраса есть магнит, который притягивает его тело к себе, Хару аккуратно прилег на спину и уместил руки на животе, взяв их в замок. Взгляд устремился в потолок, абсолютно ничем непримечательный потолок. Не то, что бы он устал, но и лежать вот так наедине со своими мыслями было не очень приятно. Тсугино давно не засыпал по своему желанию: сколько он себя помнит, всегда спал только потому, что надо. К его удивлению, мысли в голове практически затихли, лишь изредка отдаваясь эхом в разуме. Может, он просто заставлял себя подавлять всевозможные мысли неосознанно. Тишина прерывалась тиканьем настенных часов. Всё это казалось каким-то пустым, каким-то отстраненным. Одно только сопение рядом слегка утешало затишье перед бурей в темной, потерянной в своих чувствах душе. Хару вздрогнул, когда почувствовал теплое дыхание возле своего плеча. Посмотрев боковым зрением на спящего парня рядом с собой, Тсугино удивился и повернул в его сторону голову, увидев, как Маэно повернулся к нему, подложив одну из рук себе под щеку. Другую же руку он уместил на чужой груди, которая замерла от непонятной смеси неизвестных ощущений. Хару почувствовал, как его сердце практически остановилось, и он перестал дышать. Боясь как-либо потревожить Аки, он лишь аккуратно повернулся на бок лицом к нему. Его умиротворенное лицо мягко освещалось луной, которая, на самом деле, была ему к лицу. Хару не дышал практически минуту, чтобы случайно не разбудить Маэно. Когда же он убедился в том, что тот мирно спит и совсем не собирается просыпаться в скором времени — расслабился, тихо выдохнув задержавшийся воздух в легких. — Доброй ночи, Маэно... . . . Безграничная белая пустота била своим ярким светом даже через закрытые глаза. Казалось, словно бы от неё невозможно убежать. Куда ни посмотри — всюду одно и то же. Абсолютное ничего. И тем временем абсолютное всё. Гробовая тишина позволяла слышать, как в венах пробегали кровавые ручейки, а сердце издавало стуки в несколько раз громче. Каждое сказанное слово здесь отдавалось эхом, уходящим в никуда. Или в абсолютное что-то? Тсугино не понимал. Ничего не понимал. Шаг. Затем ещё один. Бесцельная ходьба казалось вечной. Куда он идёт? Он не знает. . . . — Я знаю, что ты здесь. Тсугино опустил голову, обреченно вздохнув. Он прикрыл глаза в ожидании. Перед ним послышались шаги. Размеренные, плавные, уверенные. Их шум игрался эхом в ушах, повторяясь раз за разом, совсем не заканчиваясь. Шаги не прекращались, казалось бы, целую вечность. Однако он перестал их слышать, когда почувствовал чьё-то присутствие рядом с собой. Ему не нужно было открывать глаза, чтобы понять, кто именно предстал перед ним. — Тсугино… Хару. Нет… — Кто из нас настоящий Тсугино Хару? Он почувствовал, как человек перед ним лукаво улыбнулся. Страшно и ехидно. Тсугино открыл глаза. Они устремились в бесконечно белое подобие пола, а затем медленно поднялись. Устремляющийся вверх силуэт спрятал руки за спиной, широко улыбаясь. Его раскрытые черные глаза не выражали ничего, кроме тайного и жадного желания. От него исходила тяжелая атмосфера, которая давила на легкие, как будто сжимая их. Тяжело дышать. Темный силуэт молчал, ожидая ответ. Но Хару уверен... Он и так знает ответ. Шаги послышались вновь. Отныне они исходили из разных сторон, давили на черепную коробку, что в своей очереди давила на мозг. В висках появилась тяжесть, а к глотке поступила тошнота. В глазах помутнело — ноги пошатнулись, медленно наполняясь тяжелым свинцом. — Разве ты не знал? Тяжелый голос оседал в голове, неспеша заполняя собой каждую частичку мозга. — Ты до сих пор не понял? Тсугино вновь прикрыл глаза. На него накатило непреодолимое желание закрыть уши руками. Убежать от зловещего голоса, который заполнял собой каждую клеточку его тела и брал над ним контроль. Это невыносимо. — Ты безнадежен. Из глубоких недр раздался смех. Смех, что не выражал в себе ничего, кроме жажды и звериного голода. Смех, что разрывал грудную клетку. Смех, из-за которого хотелось вырвать барабанные перепонки и навсегда остаться без слуха. Это был смех, из-за которого хотелось всадить себе нож в глотку или застрелиться. Смех, от которого никогда не убежать. К костям пробрался холод, что разрушал их, заставлял Тсугино корчиться от боли и кусать губы до крови, а затем выпивать её и есть собственную кожу. Он почувствовал, как на его плечо упало тяжелым весом нечто. Нечто до ужаса холодное. Нечто приносящее смерть. Он распахнул веки. — Именно поэтому, Тсугино Хару, я... . . . Хару вздрогнул и открыл глаза. Он почувствовал, как по его лбу обильно стекал холодный пот, а сердце бешено колотилось, практически ломая клетку из ребер перед собой. Он сжимал в руке простыню, а широко раскрытый взгляд устремлял прямо в потолок. Темнота вокруг и тихое пение цикад во дворе заставили разум немного прийти в себя. — Это... всего лишь дурной сон. Обнаружив себя в слегка другой позе, Тсугино с тяжестью выпустил воздух через всё еще сжатые легкие. Дышать удавалось с трудом, поэтому его грудная клетка поднималась и опускалась с особенной частотой. Такие кошмары давно не посещали его. После того момента, как они с Маэно сбежали и стали жить вместе, ежедневно проводя консультации, жить стало слегка проще. Но всего лишь слегка. На самом деле, он всегда ощущал, что нечто внутри него вовсе не исчезло. Оно залегло на дно. Затихло и лишь тихими отголосками проскальзывало из глубоких частей сердца. Хару более-менее научился игнорировать это, благодаря чему ночные кошмары покинули его. Каждый раз засыпая только по нужде, Тсугино никогда не видел снов. Это ощущалось так, как будто он просто пропускал этот промежуток времени, чтобы дожить до следующего дня. Он счастлив быть рядом с Маэно, он рад готовить ему еду и будить на работу. Рад разговаривать с ним о любых вещах, не боясь осуждения с его стороны. Однако... Он чувствовал, что однажды эта повседневная счастливая жизнь разрушится подобно хрупкой вазе. Каждый день Хару ощущал, что это не навсегда. Каждый божий день он ходил в храм, чтобы помолиться неизвестному Богу и подумать о своей жизни. Каждый день ему казалось, что однажды всё разрушится, и что это будет его вина. Тсугино боялся своих мыслей, но пропускал их сквозь себя, позволяя им пройти. Он старался не поддаваться им, и у него начало получаться, вот только... Где гарантия того, что он не сорвется? Откуда ему знать, когда в его сердце нахлынут те самые чувства? Он тайно желал найти ту любовь, которую искал при ЗЕНО. Это желание размытое и далекое, к которому Тсугино так отчаянно тянулся. Но сейчас всё изменилось. Он понимал, что однажды он не сможет себя контролировать. Желание приблизится к нему и пустит свои корни вновь. К горлу поступило легкое чувство тошноты. Ему тошно от самого себя. Как долго он шел к тому, чтобы избавиться от этих мыслей, как долго ему помогал Маэно, обещая, что вылечит его. И ради чего всё это? Колкая вина захватила сердце. Он винил себя за всё, абсолютно за всё. Вина разрасталась, как будто бы колючий и засохший кустарник посадили в грудную клетку, что обвил кровавый орган своими острыми ветвями, намертво впиваясь в него мелкими шипами и колючками. Больно. С какой легкостью он зарезал своих родителей ножом, с какой легкостью он резал на куски бездыханное тело Янки, а после пожирал каждую часть тела, упиваясь его кровью, упиваясь его губами и наслаждаясь теплом длинного кишечника, в который так приятно было засунуть руки после прохладной погоды на улице, и как было приятно, когда он… — Эй, Хару. Тсугино дернулся всем телом, почувствовав, словно его облили ведром ледяной воды. По телу пробежался сначала холод, а потом резкий жар, и от этого у него слегка закружилась голова. Глаза, ранее бесстрастно смотревшие в потолок, моментально перешли вбок, прямиком на «спящего» Маэно. — М... Маэно? Я думал, ты спишь... Аки подпер свою голову рукой, устремив взгляд прямо на черноволосого парня. — Да, я спал. Проснулся оттого, что ты ворочался и что-то мычал себе под нос. А ещё, кажется, ты лунатишь. — Ах... Извини, Маэно, — Хару виновато отвел глаза, расслабив руку в простыне. — Да ничего... Наступила тишина, которая изредка нарушалась цикадами. От этого Тсугино было ещё более неловко и страшно, однако он не знал, что ему говорить. Возможно, он просто надеялся, что Маэно молча ляжет спать обратно, ну или же начнет говорить свои глупые и ребяческие вещи. — Тсугино. — Да, Маэно? — Тебе приснился кошмар? Сердце Хару пропустило удар, а после, казалось бы, остановилось. Он перестал дышать и вместе с этим остановил взгляд на красноволосом докторе подле себя, что непрерывно смотрел на него в ответ, выискивая что-то на его застывшем лице. Хару проглотил липкий комок слюны, что мешал ему, а затем тихо ответил: — Да, я думаю... Мне давно ничего не снилось. Маэно занятно хмыкнул и кивнул, опустив голову вниз. Сейчас он казался очень серьезным, и Тсугино искренне не понимал, о чем тот думает. — Хочешь рассказать мне о нем? Хару задержал дыхание. Внимательный и искренний взгляд доктора загонял в невидимый тупик, в голову ничего разумного не приходило. Он не знал, стоит ли вообще говорить о чём-то таком, тем более вспоминая их разговор на кухне... Маэно бы стал переживать. — Я... не знаю, док, — Тсугино неуверенно посмотрел вбок, кусая нижнюю губу. — Это не такой уж и важный сон, чтобы говорить о нём. Может, тебе стоит лечь спать обра- — Не указывай мне что делать, — Аки раздраженно перебил его, а затем смягчился и вздохнул. — Прости, Тсугино. — Ничего, Маэно, всё в порядке. И всё же... — Тсугино, — он снова перебил его, — я очень благодарен за то, что ты выслушал меня сегодня. Я никогда не говорил о своих тревогах так много, а ведь они были со мной на протяжении всей жизни. Я был не готов, я даже думать об этом не мог, но мне предоставилась такая случайная возможность, и ты помог мне ей воспользоваться. Хару смотрел на него удивленно и внимательно, продолжая молчать. — И знаешь... Мне действительно полегчало. Если бы не ты, я бы, скорее всего, даже не смог так спокойно поспать впервые за долгое время. — Но ты спал всего 2 часа... — Тсугино взглянул на настенные часы. — Боже, Хару, не строй из себя зануду, — он с тяжестью вздохнул. — В общем, ты меня понял. Тот кивнул, вновь бесцельно устремив взгляд куда-то вперед. Слова красноволосого заставили его задуматься и засомневаться. На самом то деле, держать все эти мысли в себе было мучительно, и ему всегда хотелось поделиться ими с кем-то. Однако постоянная невозможность и закрытый характер не позволяли. Хару взглянул на Аки и встретился с его настойчивым взглядом. Эти глаза вселяли небольшую надежду и желание довериться, желание открыть своё темное нутро хотя бы немного... — Давай, Хару. Откройся мне, — он положил свою руку на замочек из чужих прохладных рук, — не как пациент, а как личность. Хару почувствовал легкое тепло в груди и на своих руках. Опустив глаза на ладонь Аки, а затем вернув обратно и встретившись с ним взглядом, Тсугино выдохнул тяжелый воздух, сдавшись. — Хорошо, док-... Маэно, — Хару почувствовал себя увереннее, когда заметил слабую улыбку на чужом лице. — Мне... снилась пустота. На лице Маэно промелькнуло мимолетное непонимание, а затем вспышка ясности. Он беззвучно открыл рот, удивленно пялясь на Тсугино, однако перебивать не стал. — Это... та самая пустота, — Хару положил свою руку прямо на сердце, как бы указывая, — и я был не один. Глаза доктора расширились. Он с полуслова понимал, что имеет ввиду Тсугино, но боялся озвучивать это вслух. Он очень надеялся, что он ошибается. — Я чувствую... — Тсугино погладил свою грудную клетку, опустошенно устремляя взгляд вниз, — как будто что-то просыпается внутри меня, Маэно. Сердце Маэно пропустило несколько ударов, а затем упало в желудок. Его шокированный взгляд приковался стальными цепями к Хару, совсем не намереваясь отлипать. Он чувствовал, как по его спине и лбу тек крупными каплями пот. — Ты... действительно так думаешь? Тсугино встретился с чужими глазами. Тишина между ними переросла в слабое напряжение, заставляя воздух в легких застыть и стать тяжелым камнем. Надежда Маэно упала тяжелым грузом в пропасть безнадежности. — Да, Маэно. Аки застыл на месте, провалившись в глубокие раздумья. Перед его глазами предстал туман, что проник в мозг через глазницы, мешая думать трезво и ясно. Понимание всей ситуации давило, мешало подняться с колен. Тяжелая правда взвалилась на плечи, окутала ноги и тело цепями. Сердце остановилось, как и все жизненно-необходимые процессы в организме. Голос Тсугино исказился в гул, а затем перетек в белый шум, который заполнил собой всё сознание. От шума в ушах и тяжести в груди доктору хотелось провалиться под землю, а ещё лучше получить пощечину, чтобы хоть как-то «проснуться». — ...Маэно? . . . — Эй, Маэно? Аки вздрогнул и «очнулся», когда на его плечо положили руку и слегка сжали. Беспокойный голос добрался до разума, а белый шум превратился в мимолетный мерзкий звон, от которого лицо Маэно перекосилось от отвращения. Его пустой взгляд снова наполнился жизнью и устремился вперед, прямо на Тсугино. — Маэно? Ты в порядке? — Да... да, я в порядке, извини. — Ничего... Между ними повисло молчание. Тсугино снова отвел глаза в потолок, а руки уместил на свой живот. Бесстрастный взгляд, что не выражал в себе ничего, кроме какой-то пустоши, рассматривал на потолке незамысловатые узоры. Маэно заметил это и последовал примеру Хару: прилег на спину и поднял глаза наверх, вслушиваясь в пение цикад. — Маэно... — Что такое, Тсугино? Хару замолчал. Он прикусил губу, долго собираясь с мыслями. — Что... такое любовь? Аки повернул голову вбок, встретив всё такой же пустой взгляд Тсугино. Эта опустошенность и такой глубокий вопрос совершенно не вязались между собой, тем самым вызывали странные ощущения. Тот хмыкнул, уставившись в бесцветный вверх. Пытаясь найти формулировку любви в воображаемой библиотеке, на ум лишь приходили научные и сложные определения, которые уж точно не стоит говорить человеку, что никогда не чувствовал любовь. — У любви нет общего значения, — Аки старался подбирать слова как можно проще и правильнее, пытаясь выкинуть все научные термины из головы. — Её нельзя описать словами... её просто нужно почувствовать. Понимаешь? Видимо, Тсугино не устроил этот ответ. Маэно услышал, как тот тихо и огорченно вздохнул, а боковым зрением заметил, как он начал перебирать пальцы. — Но ты можешь объяснить мне что такое страх, ненависть, злость... — Хару посмотрел на доктора. — Так почему ты не можешь объяснить мне, что такое любовь? Маэно задумался. В его голове витали какие-то слова, которые он пытался слепить в одно предложение, но у него всё никак не получалось. Повисло очередное молчание, от которого Тсугино расстроенно отцепил взгляд от Аки. Не дождавшись ответа, он собирался лечь на бок спиной к доктору, однако не успел, когда тот, наконец, ответил: — Потому что все эти чувства, в основном, одинаковы у всех людей, — Маэно не отвел глаз от потолка, но боковым зрением увидел, как заинтересованно посмотрел на него Хару, — однако... полагаю, у любви есть разные формы. Например, кто-то любит тебя платонически, а кто-то лишь телесно. Любовь... слишком широкое понятие, чтобы объяснить её простыми словами. Тсугино по совиному поморгал глазами, склонив голову вбок. Такие слова как «платонически» и «телесно» явно вызвали у него какие-то вопросы... Заметив такой взгляд на себе, Маэно обратил внимание на черноволосого сбоку от себя и неловко почесал затылок, понимая, что объяснять такие сложные вещи Тсугино немного проблематично. — Что ж... я думаю, мне понадобится время, чтобы найти точный ответ на твой вопрос, ха-ха. Тсугино отвернулся. Черный океан в его глазах затих, практически намертво замер. Он не издавал никакого волнения, никакой жизни, лишь бескрайнюю пустоту, что беспощадно поглощала всё вокруг и не возвращала обратно. Маэно почувствовал зарождающуюся вину и сочувствующим взглядом сопроводил Тсугино, собираясь обратно ложиться спать. — Извини, что не смог ответить на твой вопрос. Наверное, я- — Я просто хочу почувствовать любовь. Аки замолчал. Он нахмурил брови, как-то странно пялясь на Хару. Тот же ощутил этот взгляд на себе и повернулся в его сторону. Под пассивным давлением он впал в неловкость. Молчание между ними казалось тяжелым и нарастающим, и Хару искренне не понимал, чего ему ожидать. — Маэно... что-то не так? Ответа не последовало. У Тсугино сложилось впечатление, что Маэно либо что-то задело, либо он глубоко задумался о чем-то. Тишина тяжело давила на Хару больше минуты, а пугающе серьезный взгляд Аки — тем более. — Эй... я что-то не так сказал? — Тсугино. Хару передернулся, когда получил резкий ответ от доктора. Он слишком привык к беззаботному и «глупому» Маэно, чтобы не удивляться его серьезности. — Маэ-... А? Маэно сел на колени, сократив приличное расстояние между ним и Хару. Он уперся руками о постель футона, приблизившись ещё ближе. Его серьезный взгляд, что выражал в себе смесь таких неясных эмоций, что даже Тсугино было тяжело их разобрать, прицепился к нему намертво. Аки практически не моргал и молча сверлил его своими красными глазами, почти продырявив в нем воображаемую дыру. — Маэно..? Доктор сжал в руке простыню. Его терзали сомнения, что мешали сосредоточиться на правильном выборе. В его голове происходили дебаты и споры между собой — хотелось заткнуть свои уши руками, избавиться от мыслей хоть на пару минут. Бесконечные перекрикивания в разуме вызывали раздражение, которое выражалось в нахмуренных бровях и легкой складочке между ними. Маэно прикусил губу и почувствовал легкую боль, что привела его в сознание. Раз не выходит думать головой, может, стоит прислушаться к сердцу? — Я обещал, что вылечу тебя. Ты не забыл это? Тсугино удивленно уставился на него и шумно проглотил слюну. Напористый взгляд, что загонял его в тупик, заставил Хару слегка отодвинуть голову назад. Маэно был так близко, что Тсугино мог чувствовать его горячее дыхание на своих губах. — Да... Да, Маэно, я... не забыл. Он робко отвел взгляд. Такое давление с чужой стороны заставило чувствовать себя маленьким зверьком, которого загнали в клетку. — И я обещал, что помогу тебе любой ценой. Ведь так? — Д-да... Маэно наклонил голову в бок, не смещая глаз с Тсугино ни на миллиметр. — Мы стирали тебе память. Мы использовали консультации. Ты жил повседневной жизнью как нормальный человек, однако и это не до конца излечило тебя. Тсугино не мог смотреть на него. Он прикрыл свои веки и слабо кивнул головой, как бы соглашаясь с его словами. — Не думаешь, что мы не туда идем? Хару открыл глаза и в замешательстве уставился на Маэно. Тот всё так же уверенно и серьезно сверлил в нем мыслительную дыру. — Что... ты имеешь ввиду, док..? Маэно замолчал. Тсугино мог ощутить, как чужое дыхание задержалось. Ему показалось, что доктор решался на какой-то поступок или подбирал правильные слова. — Вся проблема заключается в твоем восприятии любви, верно? — его серьезный настрой слегка смягчился, но только слегка. — А что, если... Тсугино не успел и моргнуть, когда почувствовал на себе теплое дыхание. Маэно приблизился к нему ещё больше, практически утыкаясь своим носом в чужой. — Что, если я... перевоспитаю твою любовь? Хару замер как вкопанный. Его тело стало каменным, неподатливым и очень тяжелым. Он почувствовал, как его сердце снова замерло, а в ушах пронесся эхом последний стук. — Д-док... о чем ты- Не успев договорить, он почувствовал, как к его губам прильнуло что-то очень теплое и слегка шершавое. Все реакции в организме застыли вместе с Хару, а его сердце упало куда-то вниз. В сознании промелькнули непонятные белые вспышки, что казались ему очень знакомыми ранее. Это чувство... Такое знакомое чувство. Тепло на губах испарилось так быстро, что Тсугино не успел понять, что же произошло. Его глаза намертво прицепились к парню напротив, который аккуратно и медленно отстранился, внимательно выжидая реакции. Однако он получил лишь смущенный и шокированный взгляд, что прилип к нему и не отпускал. — Что ты сейчас чувствуешь, Тсугино? Хару немного пришел в себя, когда до его сознания дошел голос доктора. Он не мог до конца очнуться и пошевелиться, поэтому Тсугино сначала беззвучно открыл рот в попытках что-то сказать. — Я... Я... Легкие сжались, дышать стало тяжело. Хару пытался «отдышаться» и насытиться воздухом, однако получалось плохо. Он заикался и проглатывал звуки, из-за чего слова казались неразборчивыми и обрывчатыми. — Ч-что... это было..? Вместо объяснений, Тсугино получил улыбку. Маэно слабо, но тепло улыбнулся, молча и с любопытством смотря в его черные глаза. Он не избегал этих глубоких глаз, которые все считали уродливыми. Он принимал всю их пугающую глубину, принимал то, что может утонуть в них раз и навсегда. Принимал тот факт, что если его поглотит черный и бесконечный океан, то он никогда из него не выберется. Хару понял по глазам. Однако эта правда казалась двоякой, неясной и чуждой, такой неизвестной и далекой, что он попросту не понимал, что ему чувствовать. — Я... — наконец набрав воздух в легкие, Хару попытался по-честному выразить свои чувства. — Я... не понимаю, что чувствую. Маэно заинтересованно наклонил голову и поджал губы, вероятно, раздумывая о чём-то. Сейчас он действительно походил на доктора, который пытался найти наиболее лучшую терапию для пациента — не то что раньше, когда он раздавал всем подряд конфетки и говорил про книжки. Но нельзя отрицать, Хару нравились оба варианта. ...Нравились? — Что ж, — Аки опустил плечи и выдохнул лишний воздух, который придавал ощущение тяжести в груди, — если ты не знаешь, я могу повторить. Тсугино не знал, что ответить. Какие-то слова застряли у него в глотке, но никак не хотели выходить. Он снова застыл в ожидании чего-то, что он сам не понимал. Всё это казалось слишком неизвестным, и он просто боялся делать первый шаг. Послышался шорох простыни. Хару оторвал взгляд от пустоты, и как только он заметил перед собой Маэно, который приблизился к нему практически вплотную, вновь замер. — Молчание — знак согласия, я полагаю... Его губы накрыли чужие, но гораздо увереннее, чем в прошлый раз. Однако сейчас они не отстранились сразу, а остались на месте, отдавая своё тепло. Тсугино широко раскрыл глаза и перестал дышать. Он почувствовал чужое дыхание на себе, которое приятно грело лицо и практически полностью обволакивало кожу. Сердце, что перестало биться пару секунд назад, забилось вновь, гоняя кровь по организму с большей силой, чем раньше. Хару не мог слышать ничего вокруг кроме собственного ритма, что повторялся в ушах бесконечным эхом раз за разом. Не получив отрицательной реакции, Маэно аккуратно протолкнул свой язык в чужой рот, практически заставляя открыть его. Тсугино вздрогнул. По нему пробежалось целое море мурашек, которое заставило его тело содрогнуться, а плечи напряженно подняться. Хару почувствовал, как органы внутри него перемешались между собой, а к груди поступило волнительное чувство щекотки. Однако оно совсем не похоже на то ощущение, которое он уже чувствовал когда-то ранее. Раньше оно было колким, противным и напряженным: оно перемешивало всё внутри с ног до головы, перемалывало кости, как будто их закинули в мясорубку, а к сердцу и коже поступали черви, что пожирали всё изнутри. Сейчас же это щекотное чувство не вызывало отвращения. Из-за него не хотелось сорвать с себя кожу, не хотелось взять острый нож и вырезать своё сердце, лишь бы не чувствовать всё это. Сейчас ему хотелось раствориться в этом странном, но определенно приятном ощущении, забыться хотя бы на пару минут. Он приоткрыл рот и почувствовал чужой влажный язык. Маэно не торопился и действовал аккуратно, выжидая определенной реакции от своего пациента. И каждый раз, когда негативная реакция не поступала, он всё больше и больше набирался уверенности, проталкивая язык внутрь. Соприкоснувшись с другим, он как бы выждал «соглашения» на своё действие со стороны Тсугино, а затем повторно коснулся его языка. Приятная влажность и тепло подарили повторную волну мурашек у обоих, из-за чего Маэно издал краткое мычание, а Тсугино тихий вздох. Щекотка в грудной клетке вызвала волнение во всём теле, из-за которого расслабиться вовсе не получалось. Аки, почувствовав напряжение Хару, положил свою руку на его спину, легонько поглаживая каждый позвонок через легкую ткань футболки. Этот жест позволил черноволосому прикрыть глаза и повторно вздохнуть, чем Маэно успешно воспользовался: он протолкнул язык глубже, увереннее блуждая в чужом рту. Сквозь закрытые глаза Тсугино увидел разноцветные вспышки, что отдавались приятным покалыванием и уходили куда-то вниз. Он мог чувствовать, как с каждым соприкосновением их языков его тяжелые мысли и сомнения улетучивались из головы, становились легкими и неважными, превращались в туман, что стремительно исчезал. Все проблемы и тревоги стали казаться такими незначительными и мизерными по сравнению с тем, что он чувствовал сейчас. Когда Маэно ощутил, что воздух в легких начал заканчиваться — медленно отстранился, издав тяжелый выдох нежелания заканчивать. Их разделяла лишь тонкая нить слюны, что оборвалась, когда Аки отодвинулся немного назад. Хару беззвучно открыл рот в тщетных попытках отдышаться: кажется, целовались они слишком долго для первого раза. Он хватал кислород ртом, пытаясь насытиться как можно больше, но у него не получалось. Он почувствовал, как к его щекам прильнула кровь, и они начали гореть. Все эти ощущения казались слишком внеземными для его понимания, и он не знал, всё ли с ним в порядке. Аки внимательно уставился на него затуманенным взглядом, абсолютно так же пытаясь отдышаться. Его грудь поднималась вверх и вниз раз за разом, и ему казалось, что он вот-вот задохнется. Атмосфера между ними стремительно нагревалась, давя на плечи своим слегка тяжелым весом. Когда до Тсугино дошло понимание всего происходящего, он прикрыл рот тыльной стороной руки. Это мешало ему отдышаться, однако только так он мог спрятать свое учащенное дыхание и красные щеки. Другой же рукой он вжался в простыню, да так сильно, что его костяшки начали белеть. Он ощутил легкую боль, которая позволила почувствовать себя ещё более живым, и именно это дарило вдвойне больше эмоций. Между ними выстроился непрерывный зрительный контакт. Тсугино казалось, что время остановилось, и что эта тишина длится уже целую вечность, а Маэно застыл в одном положении, углубляясь в чужие глаза, практически утопая в них. Он застрял в этом черном океане, который жадно поглощал его, однако он был не против. Ему хотелось всецело отдаться этому странному желанию, которое оказалось гораздо глубже, чем ему казалось сначала. Он чувствовал это ранее, это преследовало его слабыми отголосками даже во снах, но он стремительно избегал таких мыслей. Каждый раз, когда он смотрел в его глаза — никогда не мог оторваться. И даже сейчас он с трудом проморгался спустя пару минут молчания, а затем шумно проглотил слюну, что скопилась у него во рту. Дыхание почти восстановилось, а легкий и прохладный ветерок, доносящийся из окна, развеял жар с лица, но только не горячую и напряженную атмосферу. — Я... — Тсу... гино. Маэно задержал дыхание и на мгновение прикрыл глаза, упираясь руками о футон. Он глубоко набрал воздух в легкие и недолго подержал его у себя в груди, затем выдохнул. Это слегка расслабило его: напряженные плечи вновь опустились, а взгляд стал трезвым. Он вновь уставился на запыхавшегося Хару, который всё никак не мог прийти в себя. — Скажи мне, — Аки подполз к Тсугино, всматриваясь в его глаза с искренним вниманием и каким-то желанием, — что... ты чувствуешь? Он повторил свой прошлый вопрос с большей настойчивостью. Однако она не казалась навязчивой, скорее... искренней, жаждущей ответа. Хару не мог оторвать свою руку от рта. Она приклеилась к нему намертво, а ком в горле не позволял дышать полной грудью. Его тело охватили странная дрожь и волнение, которые он никак не мог подавить. Заметив это напряжение, Маэно протянул руку к чужому лицу и коснулся тыльной стороной руки до щеки Хару. Он бережно гладил её, как бы успокаивая. Последний застыл на месте, а вместе с этим исчезла вся дрожь, которая взяла его тело в свой плен какое-то время назад. Он широко раскрыл глаза, непрерывно смотря на парня, что неспеша гладил его лицо. Это вызвало тепло, которое распространилось по всему организму. Перед глазами предстал сахарный туман, что приятно обволакивал сознание и устранял все лишние мысли. — Успокойся... Вот так, — Маэно перешел на шепот, который Хару никогда не слышал ранее. — Всё хорошо, Тсугино. Легкое, но в то же время заботливое поглаживание по щеке и шепот вернули Хару на землю, благодаря чему он медленно убрал руку от своего рта. Другую же ладонь он слегка расслабил, когда почувствовал на ней чужую руку: Маэно положил её на Тсугино, чтобы расслабить вдвойне. И это помогло. — Я... Из-за физической близости Хару стал говорить тише. Его голос слегка охрип из-за длительного молчания, поэтому ему понадобилось немного прокашляться, чтобы избавиться от чего-то лишнего в горле. Он отвел взгляд, чтобы не встречаться с настойчивыми глазами напротив, и вновь прошептал: — Это... Маэно аккуратно убрал руку от чужого лица, чтобы позволить Хару высказаться сполна. Он внимательно устремил на него свой взгляд, терпеливо и молча ожидая любого ответа. — Я... — Тсугино задержал дыхание и прикрыл глаза, стараясь разобраться в своих чувствах и подобрать как можно более правильные слова. — Я чувствую... тепло в груди, которое вымещает все мои тревоги из головы. Чувствую мурашки и покалывание в затылке, а ещё... Он плавно положил свою руку на грудную клетку. Маэно направил на неё всё свое внимание, волнительно выжидая следующих слов. — Здесь... что-то слегка щекочет моё сердце, а затем... — он опустил руку к животу, — направляется сюда. Аки удивленно распахнул глаза. Отчаяние и ожидание худшего, что пробрались к нему со спины, моментально исчезли, а на их место встала надежда. Надежда всё исправить. Надежда вылечить Тсугино. — Док... Маэно молча поднял глаза, вопросительно посмотрев на него. — Что... это за чувство? Доктор встал в ступор, создав новое молчание между ними. Их глаза не отлипали друг от друга: зрительный контакт вышел настолько глубоким, что казалось, словно бы он длился как минимум 10 минут, а не всего пару. Аки всмотрелся в парня напротив, сам не понимая, почему он оттягивает этот момент. Тсугино же искал ответ в его алых глазах: искал с ненавязчивой жадностью, что откликалась в его груди тихим голосом. Маэно сжал чужую руку в своей, слегка поглаживая её большим пальцем. Это не прошло мимо Хару, однако зрительный контакт он не прервал. Его брови совсем слегка нахмурились, а на лице прочиталась слабая настойчивость. Он ждал ответ на свой вопрос, чувствуя, как в его груди разрастается нетерпение. На лице доктора появилась улыбка. — Думаю... это любовь, Тсугино. . . . Любовь..? ...Так вот... Какая она. Глаза бывшего маньяка распахнулись, а рот слегка приоткрылся. Он удивленно застыл на месте, а всё вокруг потеряло свои звуки. Он слышал лишь свое сердце, которое медленно и очень громко билось в его грудной клетке. Сердце касалось что-то легкое и бархатное, что щекотало всё внутри, а затем падало вниз, распахивая свои широкие крылья. Это чувство поглотило его с ног до головы, и он очень не хотел расставаться с ним. — Любовь..? Хару прошептал слова Маэно себе под нос. Скорее, он хотел попробовать это слово на своём языке с новыми красками, почувствовать, каково это. Во рту появился сладковатый вкус, который хотелось поглощать в себя с неутолимой жадностью. Хотелось упасть в океан этого ощущения и утонуть, позволив ему затопить и разорвать легкие, заполнить собой каждую клетку тела. — Любовь... Тсугино опустил глаза. Маэно мог видеть, как его шокированный взгляд как-то смягчился и заполнился ненавязчивым туманом, что слегка перекрывал всё перед собой. Хару притронулся к своим губам, проведя по ним тонкими пальцами, а затем направил взгляд обратно на Аки. Тот удивился и застыл, наблюдая за своим пациентом. — Маэно... Аки. Красноволосый наклонил голову к плечу, вопросительно подняв брови. Он молчал, ожидая чего-то от Тсугино, и с искренним любопытством осматривал его лицо, останавливаясь на глазах. — Научи... На лице Аки появилась слабое замешательство. Он попытался прочитать эмоции Тсугино, но, к его удивлению, у него не получилось. И это он то может звать себя психотерапевтом..? — Чему... Тсугино? Тот замолчал. Он сохранил их зрительную связь еще на минуту, а затем повернулся всем телом к доктору, встав на колени. Его руки уперлись в футон, а сам Тсугино медленно направился на Маэно. — Эй... Тсугино? Ты чег- Его руку сжала чужая, более прохладная рука. Смущение Тсугино и замешательство в собственных чувствах переросли в настойчивость, что медленно заполняла Хару до предела. Он подполз к Маэно. Такая близость вынудила Аки слегка отодвинуться назад, однако это не помогло: Тсугино тут же приблизился вновь, практически утыкаясь своим носом в чужой. — Пожалуйста... — с легкой мольбой прошептал Тсугино, почти прижавшись к доктору. — Пожалуйста, док... научи меня любить. Маэно настигло удивление. Теплый, практически горячий шепот на его губах заставил щеки и кончики ушей предательски покраснеть, но к счастью для доктора, это осталось незамеченным в темноте. Его тело покрылось мурашками, которые ввели Аки в легкую дрожь и жар. Он уставился в темные глаза напротив себя, что выражали в себе желание познать это чувство. Он сглотнул вязкую слюну и хрипло прошептал: — Научить... тебя? За его словами последовал кивок. Маэно вновь взглянул в глаза Тсугино, чтобы встретиться с этим желанием последний раз. Это не казалось ему чем-то неискренним или вульгарным... Это казалось глубоким желанием познать то, что на протяжении всей жизни было недосягаемым, как далекие звезды на ночном небе. — Прошу тебя... Маэно. Его не пришлось долго умолять: такая затея давно гуляла в голове доктора, однако по началу она была настолько призрачной, что Аки её просто не замечал. Когда же он начал думать о том, что, возможно, это единственный способ помочь Тсугино — начал избегать подобных мыслей, уверяя себя, что это не поможет в излечении такой тяжелой болезни... Но раз они перепробовали всё, кроме этого, так почему бы нет? В груди повис легкий дискомфорт. Нет, он делает это не только ради излечения Тсугино. Ему и самому хотелось бы почувствовать, каково это. Не с кем-то другим, не когда-то в будущем, а только с Тсугино, и только здесь и сейчас. В глазах Маэно зародилась серьезность. Это не прошло Тсугино стороной, и он расслабил хватку, слегка отстранившись от доктора. Он изменился в лице, когда Аки сам наклонился в его сторону, а затем уверенно приблизился, прощаясь со всеми сомнениями, которые грызли его плечи и уговаривали перестать. Он зашел слишком далеко, чтобы остановиться сейчас. Доктор высвободил свою руку из чужой хватки и положил её на плечо Хару. Легкое касание теплой руки заставило Тсугино вздрогнуть и по новой насытиться мурашками, которые заставили его потерять бдительность. Не упустив это из виду, Маэно накрыл его губы своими. Хару моментально приоткрыл рот и простонал в чужие уста, чем Аки успешно воспользовался: он протолкнул свой язык в его рот, и получилось это гораздо удачнее, чем в прошлый раз. То, как далеко он зашел и просьба Тсугино подарили ему новую уверенность, что двигала им и заглушала посторонние мысли. Поцелуй оказался более мокрым, чем в первый раз. Разум Тсугино наполнился влажными звуками, что медленно заполняли всё тело до краев. Он чувствовал, как его щеки горели, а бабочки в груди становились тяжелее и стремительнее падали вниз, создавая непонятный узел напряжения ниже живота. Целеустремленность Маэно заставила Хару неспешно падать назад, и уже на середине поцелуя он оказался в полулежачем положении. Единственное, что держало его в равновесии — это его локти, которыми он упирался о футон. Доктор практически повис над ним, толкая язык с определенной жадностью и уверенностью. Заигравшись, он почувствовал, как Тсугино начал пытаться хватать воздух через поцелуй, но попытки не увенчались успехом. Всё, что у него вышло — издать обрывистые стоны, которые Маэно тут же поглотил в себя. Это показалось ему забавным, и он не смог сдержать ухмылку. Он приоткрыл веки, наблюдая за тем, как Тсугино жмурился и дрожал, еле как держась в устойчивом состоянии. Решив, что ему будет легче на спине, Маэно отцепился от его губ с ниточкой блестящей слюны, что моментально порвалась, а затем положил руку на часто воздымающуюся грудную клетку. Ему пришлось лишь слегка надавить, чтобы парень под ним упал на спину, потеряв всю силу в своих локтях, что так старались удерживать его весь этот долгий поцелуй. — Маэ... но... Тсугино обрывисто протянул чужое имя, пробуя его на вкус. Теперь имя доктора ощущалось на губах слаще всего, и ему хотелось повторять его снова и снова. Однако Маэно не предоставил ему такой возможности и завел Хару в новый поцелуй. Тсугино не мог насытиться в полной мере в прошлые разы, поэтому он попробовал воздействовать и свой язык тоже, погружаясь с головой в очередной поцелуй. Неумело проникая в чужой рот, он решил в конце концов поддаться напористости Аки и просто принять его язык в себя, даже не пытаясь больше брать инициативу. Это не прошло мимо доктора, и в качестве первой похвалы он завел руку в черные волосы, аккуратно пропуская прядки сквозь свои пальцы, что вызвало волну новых мурашек. Тсугино слегка прогнулся в спине, когда почувствовал, как Маэно облизнул его губы и слегка прикусил, а после вновь проник вглубь рта, всё с большей уверенностью касаясь до его языка. Непрерывный поцелуй и невозможность отдышаться заставили обоих парней тяжело запыхаться друг другу в губы, однако им было слишком тяжело оторваться друг от друга, чтобы просто насытиться кислородом. Именно поэтому Аки тянул до последнего, пока не почувствовал, как из его рта не начала обильно стекать слюна, а чужая рука не сжала его футболку. Отстранившись от покусанных губ пациента с характерным звуком, Маэно сжал в одной руке простыню, а другую убрал из черных, уже лохматых волос. Он открыл рот, пытаясь набрать как можно больше воздуха в легкие, однако, как на зло, получалось так себе. Тсугино хватал воздух ртом не меньше Аки, сжимая в руке его и так растянутую футболку. Окажись они в иной ситуации, Маэно бы сделал замечание, однако сейчас ему было глубоко всё равно. Всё, чего он хотел, так это вырвать свои легкие, чтобы не нуждаться в кислороде, а затем целовать Хару до тех пор, пока он не восполнится любовью до краев, пока его травма не выместится из головы под таким обильным давлением. — Тсугино... — он прошептал на выдохе его имя, практически проглотив все звуки, — я исцелю тебя... Обещаю, я... Он не успел договорить, как его губы накрыли чужие. Удивленно распахнув глаза, он уставился на Тсугино, что поцеловал его самостоятельно. Однако поцелуй не продлился и десяти секунд, как Хару отстранился, выдыхая горячий воздух в чужие губы. — Док... — Тсугино заглянул в глаза Маэно, практически умоляя. — Не останавливайся... пожалуйста. Шепот Хару заставил волосы на затылке встать дыбом, а тело приятно напрячься. Абсолютно не веря в то, что именно чувствовало его тело, Маэно в очередной раз выкинул все мысли из головы и поцеловал Тсугино, заталкивая свой язык в его рот с новой силой. Он неспеша завел свою теплую ладонь под футболку пациента, почувствовав чужую дрожь. Хару абсолютно не понимал, чего ему ожидать, и это только больше забавляло Маэно. Он чувствовал полный контроль над его эмоциями, и каждое новое действие порождало новую эмоцию на лице и теле Тсугино. Чтобы выждать определенную реакцию, Аки направил свой язык на губы Тсугино, вылизывая каждый укус, а затем приоткрыл глаза и провел рукой сначала по его плоскому животу, а затем по горячей грудной клетке. Это вызвало сжатый стон, который Маэно «съел» своими губами и поглотил в себя. Желая большего, он поставил указательный палец на его тело и медленно повел его вниз, с каждым разом устремляя кончик пальца всё ниже и ниже. Такое действие заставило Тсугино покрыться мурашками и практически заскулить. От какого-то нетерпения он завлек Аки в новый поцелуй, желая получить как можно больше любви. Он принимал её в себя с неутолимой жадностью, однако каждый раз ему было всё мало и мало. Вот только Аки практически сразу отстранился, из-за чего пациент под ним огорченно выдохнул. Он потянулся за ним, чтобы поцеловать его вновь, но Маэно успешно увернулся и остановил руку на его груди, а сам сполз чуть ниже, чтобы оказаться на одном уровне с девственно бледной шеей Тсугино. Её фарфоровый цвет всегда привлекал глаз, и сейчас Аки мог попробовать её на вкус. А также это была хорошая возможность показать Хару несколько проявлений любви, чтобы он мог насытиться ей по полной. Уткнувшись носом в его шею и горячо выдохнув на неё, Маэно аккуратно поцеловал гладкую кожу, оставив на ней теплый след от влажных губ. Тсугино вздохнул полной грудью, вновь прогнувшись в спине. Поцелуй в шею вызвал у него вспышки в голове и новую порцию бабочек, что с нарастающей силой откладывались внизу и практически давили. Не понимая свои ощущения, Хару чувствовал себя беспомощно. Он не мог контролировать себя как обычно, его идеальный образ вышел из строя. Он и раньше мог откинуть эту «оболочку» в сторону когда, например, читал книги. Однако в те моменты он чувствовал себя опустошенно — чувствовал, что внутри него сплошная пустота, и нет ничего, что может её заполнить. Даже убийства и «любовь», которую он воспринимал своим смыслом жизни, не наполняли его до конца. Это было мимолетное ощущение эйфории, и всякий раз, когда оно испарялось, Тсугино вновь чувствовал себя пустышкой без личности. Он так жадно бежал за любовью, чтобы в итоге понять, что той любви, которую он так жаждал — на самом деле не существует. Но сейчас, когда Маэно с нежностью покрывал его шею поцелуями и без конца блуждал шершавыми руками по подтянутой коже — Хару чувствовал в себе что-то. Что-то, что он ощущал лишь при убийствах, что-то, что он мечтал почувствовать всю свою жизнь. Это нельзя спутать ни с чем другим. Это определенно... Любовь. Он прикрыл глаза, желая принять любовь Аки до конца. Ему хотелось распахнуть руки в стороны, хотелось впустить Маэно и перевернуть всё внутри с ног до головы. Ему хотелось излечиться, хотелось познать то, о чем он всегда мечтал. Хотелось умолять подарить как можно больше любви, показать как можно больше разных её проявлений. Хотелось изучить её, почувствовать сполна и наполнить всю свою внутреннею пустоту ею. Тсугино задрожал всем телом, когда почувствовал что-то влажное и мягкое на своей шее. Аки задействовал язык, с осторожностью ведя им по всей длине. Он оставлял мокрые дорожки, которые приятно нагревались под теплым дыханием. Однако тот резко остановился. Ощущая что-то неладное, Хару напряг плечи и приоткрыл глаза, а затем почувствовал легкий вакуум на своей коже. Не понимая, что произошло, он слегка оттянул Маэно за футболку на спине, отрывая его от себя с причмокивающим звуком. Его мокрая шея горела жаром в определенном участке, и это ввело Хару в замешательство. — Маэно... — он тяжело выдохнул и заглянул в чужие глаза, что наблюдали за ним исподлобья. — Ч-что... ты сделал? Аки недоуменно похлопал глазами, а затем почесал затылок, улыбаясь. — Увидишь утром в зеркале. — А..? Он не успел ничего понять, когда почувствовал, как что-то уперлось ему между ног. Опустив глаза вниз, Тсугино увидел, как Маэно прижался к нему своим коленом, слегка давя. Видимо, произошло это совершенно случайно, потому что Маэно моментально напрягся и покраснел, неловко посмотрев на Хару. — Д-док... — Черт, изви- Почувствовав вину, Аки оборвал себя на полуслове, когда ощутил твердость в чужих штанах. Он замер вместе с Тсугино, который удивленно сверлил его глазами и наблюдал за каждым его действием. Маэно же задумчиво нахмурился и повторил случайное нажатие коленом, вслед за которым Хару напряженно зажмурил глаза и слегка прогнулся в спине. Ответ на вопрос моментально пришел ему в голову, однако вместо того, чтобы озвучить его, он неловко улыбнулся, отводя взгляд в сторону. — Тсугино. — Д-да..? — Кажется, ты не здоров. Тсугино удивленно уставился на него, забавно хлопая глазами. Это заставило Маэно улыбнуться ещё шире, что абсолютно не сходилось с такой то новостью. — Не... здоров? Неужели... я снова теряю рассудок? Моё ЗЕНО проявило себя? — Боже, глупый, нет! Я совсем не об этом... Всё в порядке с твоим ЗЕНО. Тсугино выдохнул, однако недоумение в его глазах не пропало. Он искренне не понимал, о чем говорит Маэно, и это заставило доктора выпустить смешок. — Тогда... что со мной не так, док? — С этим не так. Аки снова надавил коленом на пах Хару, и тот в очередной раз прогнулся, жмуря глаза. — Что ты чувствуешь здесь? Опиши мне как можно подробнее. Тсугино не понимал, как док остается таким ребяческим и одновременно серьезным в такой ситуации. Он непринужденно повторял смущающее действие раз за разом, чтобы Хару смог разобраться в своих ощущениях. — Ай, ай! П-пожалуйста... перестань, — он практически заскулил, кусая свои губы и сжимая в руке чужую футболку. — Я... я чувствую... н-напряжение там..? Я не уверен... Маэно хмыкнул. — Всё любопытнее и любопытнее... Он повторил нажатие. — М-Маэно! — Тсугино всхлипнул и покачал головой в стороны. — Я чувствую... напряжение, с-словно бы мне завязали там... узел... Ай! Пожалев Тсугино, Маэно перестал прижиматься коленом в его пах. Однако ногу он не убрал, что вызвало у Хару призрачное сомнение и недоверие. Он приоткрыл глаза и уставился куда-то вниз, внимательно следя за ногой доктора. — Расслабься, я просто шучу, — Маэно улыбнулся, упираясь обеими руками по обе стороны своего лежачего пациента, — то, что ты чувствуешь — совершенно нормально. Правда, это не пройдет, если с этим не разобраться. Слова доктора совершенно не утешали Тсугино. Он перевёл глаза на лицо над собой, выражая полное замешательство и легкий испуг. Это вызвало смешок со стороны Аки, и Хару искренне не понимал, почему тот так беззаботно себя ведет. — Н-не разобраться?.. Ты поможешь мне? Почему то именно эти слова ввели Маэно врасплох. Он замер и подавился собственной слюной, поэтому ему пришлось наклонить голову вниз и прокашляться. Почувствовав прилив жара и самое настоящее смущение, Аки посмотрел на Тсугино, пытаясь понять, шутит ли тот, или он действительно настолько невинный. — Н-ну, я... — он отвёл голову вбок, фокусируя взгляд на окне. — Даже не знаю... Тсугино. Такой ответ заставил Тсугино почувствовать новую волну напряжения, что зародилось у него в груди, а затем упало куда-то в живот. Оно разрасталось, охватывало всё вокруг, заставляло кусать губы и тихо мычать. Заметив такую реакцию, Маэно заглянул в его глаза, чтобы найти в них точный ответ. — Ты действительно хочешь познать любовь, Хару? Тсугино незамедлительно кивнул. У Аки появилась мысль, что тот просто не понимал всей ситуации, однако он понял, что ошибся, когда Хару привстал на локти и отобрал руку доктора, аккуратно уместив её на своем животе, а после устремил её вниз. Маэно вздрогнул, а его тело пробило смесью мурашек, дрожи и жара, что охватили его полностью, закрыли в своей клетке. Хару встретился с удивленным взглядом. Он удерживал чужую руку на себе, не намереваясь отпускать. Такая настойчивость сбила Маэно столку, однако дала понять, что его пациент понимает всё происходящее. Это его успокоило, но лишь слегка. — Док... ты ведь... — Хару задержал дыхание, почувствовав, как к его лицу поступил жар. — Ты... хочешь исцелить меня? Маэно напрягся, неосознанно нахмурив брови. Ком в горле исчез, а в голову поступила капелька ясности. — Да... несомненно. — Ты правда исцелишь меня, док? Аки увидел надежду в чужих глазах. Надежду и искреннюю мольбу, что охватили его с ног до головы. Он всмотрелся в этот глубокий черный океан и увидел на дне белый свет. Тусклый, слабый и маленький, но свет. — Да... Тсугино. Любой ценой. На лице пациента появилась теплая улыбка. Улыбка, что подарила приятные чувства где-то в глубине сердца; улыбка, из-за которой невозможно было не улыбнуться в ответ. С лица Маэно улетучилась вся серьезность, а на замену пришла такая же улыбка, что позволила Тсугино успокоиться и понять всё без лишних слов. Однако даже если серьезность покинула его лицо, то не покинула сердце. Доктор перестал улыбаться, повторно взглянув в чужие глаза. Найдя там уверенность во всем происходящем, он медленно и аккуратно сократил расстояние между ним и Тсугино. Хару, не пытаясь сопротивляться, предварительно прикрыл веки и полностью доверился своему доктору. Это же вызвало уверенность у последнего, поэтому он вскоре примкнул к влажным губам, не торопясь проникать в его рот. Он провел горячим языком по губам Хару, ласково вылизывая каждый укус, оставленный им же. Он поглощал его мягко и ненавязчиво, показывая свою любовь Тсугино с разных сторон. Тот же, в свою очередь, отвлекся и отпустил руку доктора, наслаждаясь поцелуем. Он почувствовал, как к его затылку поступило приятное покалывание, которое просто вынуждало изредка вздыхать прямо в губы напротив. Отвлекая Тсугино поцелуем, Маэно проник в его рот, стараясь как можно чувственнее и аккуратнее касаться его языка своим. Он действовал медленно, чтобы растянуть этот момент как можно дольше, и чтобы позволить Хару насытиться разной любовью, прочувствовать на себе каждый вариант. Когда ему удалось завлечь Тсугино в углубленный поцелуй, который заставил его забыть про реальность, Маэно воспользовался шансом и провел рукой от живота до паха, а затем остановился и совершил легкое сжатие, благодаря чему Хару вздрогнул всем телом и открыл глаза, простонав прямо в поцелуй. Аки тут же успокоил его, целуя с новой силой. Игнорируя его стоны, Аки проник ладонью под футболку Тсугино, а затем ещё раз провел ей по подтянутой гладкой коже. Он задержал руку на прессе Хару, аккуратно касаясь пальцами и рисуя незамысловатые узоры. Это вызвало определенную реакцию у пациента в виде легкой дрожи и мурашек, а также новых стонов, что начали набирать обороты и изливаться ему в губы всё чаще и чаще. Доктор не стал уделять слишком много внимания верху, поэтому он вскоре опустил теплую ладонь чуть ниже живота, а затем остановился. Решив, что Тсугино должен выражать свои чувства и мысли именно в этот момент, Маэно отцепился от его губ, чувствуя обильное количество слюны у себя во рту. Однако сглатывать он её не торопился, чтобы приберечь на потом. — Маэ... но... Не отвечая Хару, Аки устремил всё своё внимание вниз. Он мучительно медленно вёл руку ниже живота, оттягивая этот момент до последнего. Когда Тсугино понял, что над ним просто издеваются, он начал кусать свою нижнюю губу и сверлить взглядом доктора, наблюдая за его очень медленной рукой. — Док... б-быстрее, пожалуйста... Маэно поднял взгляд, уставившись на Хару. Они встретились глазами, создав новый непрерывный зрительный контакт. Всё происходящее сейчас казалось для Тсугино слишком долгим, слишком длинным, и от нетерпения он тихо заскулил, сжав в руке футон. — Д-док... — Я исцелю тебя. Я испробую на тебе всё, что может помочь тебе... Я найду самый верный способ. Не успев удивиться и что-либо сообразить, Тсугино дернулся, когда почувствовал относительно прохладные пальцы по сравнению с его плотью у себя в штанах. Его плечи напряженно поднялись, а рот беззвучно открылся, чтобы в итоге спустя пару секунд издать обрывистый стон, который Маэно тут же проглотил, кратко поцеловав Хару в губы. Это заставило Тсугино отвлечься и потеряться в недоумении, а Аки подарить шанс пробраться пальцами ему под белье, аккуратно дотронувшись до давно разгоряченной плоти. Щеки Тсугино моментально окрасились в яркую краску, впрочем, как и щеки Маэно. Док остановился и выдохнул утяжеленный воздух из своих легких. Ему потребовалось пару таких вдохов и выдохов, чтобы более-менее прийти в себя и обрести трезвость мыслей. Он практически присел на колени, чтобы освободить вторую руку. Её же он направил на штаны Тсугино, чтобы в результате взяться за их конец и слегка оттянуть в сторону, позволив открыть вид на возбужденный орган. Смутившись и прикрыв глаза, он неспеша провел пальцами лишь по головке, с трудом решаясь двигаться дальше. — Д... док... Тсугино выдохнул и непроизвольно простонал в свою руку. Он откинулся на стену позади себя, чтобы свободно прикрыть рот ладонью и позволить Маэно устроиться перед ним. Слабо приоткрыв веки, доктор окинул взглядом смущенного пациента перед собой, а после вновь выдохнул, набираясь уверенности. Он убрал руку от горячего органа. — М-Маэно..? Не ответив Тсугино и даже не посмотрев на него, Аки преподнес пальцы к своим губам, чтобы сначала облизнуть их, а затем взять в рот до середины. Такой поступок заставил Хару вжаться в свою руку и выпустить смущенный вздох, а после намертво застыть, ожидая дальнейших действий. Маэно обильно облизывал собственные пальцы, издавая тихое причмокивание. Глаза Тсугино прилипли к влажному языку, что гулял по длине пальцев, опускался вверх и вниз, издавал мокрые звуки, кроме которых Хару ничего более не слышал. Казалось бы, это длилось целую вечность, однако Аки, решив, что этого будет достаточно, вытащил пальцы из своего рта. Лишь нить слюны связывала его язык и кончики пальцев, и именно на ней Тсугино сфокусировал всё своё внимание. Заметив это, доктор улыбнулся и засунул пальцы обратно в рот, чтобы принять в себя эту тонкую ниточку слюны. В глазах Хару выражалось удивление от всего происходящего, однако не только оно, но и глубокое, совсем ненавязчивое желание вместе с голодом. Они тихо исходили из глубин сердца и никак не мешали, но определенно играли свою роль. Маэно вернул руку на горячее тело пациента, снова мучительно медленно направляя уже влажные пальцы к половому органу. От нетерпения и тяжести в животе Тсугино скривился в лице и зажмурил глаза. Он терзал собственные губы, кусал руку, а затем не выдержал и двинулся бедрами в сторону чужой руки, так и умоляя незамедлительно вернуться к начатому. Всё, что сделал Аки — так это улыбнулся, посчитав такую реакцию достаточно положительной, чтобы продолжить. Отбросив сомнения назад, он аккуратно обхватил ладонью горячий член, чем вызвал сжатый стон со стороны Хару. Он пытался затыкать себя рукой, не издавать слишком громких звуков, вести себя сдержаннее и приличнее, но с каждым разом получалось всё хуже и хуже. Маэно попробовал провести рукой по всей длине, внимательно следя за тем, как отреагирует Тсугино. Каждое легкое сжатие или обхватывание всей влажной ладонью вызывали в нём новые для него эмоции, которые он никогда не ощущал ранее. Его тело захватило неизвестное ему желание, и сдерживать краткие стоны становилось всё труднее и труднее. Всё, что он мог делать — так это вжиматься в собственную руку, а другой упираться о футон, сжимая в пальцах и так потрепанную постель. Его тело впадало то в холод, то в жар, однако напряжение снизу всё никак не исчезало. — М-Ма-... Маэно... — Эй, расслабься. Серьезный и вместе с этим мягкий тон доктора врезался ему в голову, застрял в разуме, повторяясь эхом. Тсугино замолчал, а его тело застыло на месте. Когда он понял смысл сказанного, то попытался расслабиться, однако получилось у него так себе. Решив, что он слишком тянет время, Маэно повторно прошелся прохладными от слюны пальцами по всей длине. Горячая плоть грела его руку и заставляла щеки гореть. Темнота в комнате не могла в точности передать то, как его лицо краснело от смущения вместе с кончиками ушей. Он чувствовал дикий жар, который устремлялся от лица до низа живота, и с каждым легким движением руки в чужой разгоряченный орган вызывало в нем дрожь, что пробивало его тело морем иголок. Если бы он мог, то он бы и сам издавал мычание или стоны, но ему хотелось уделить всё свое внимание пациенту, хотелось отследить каждую его реакцию на такую «терапию». Впрочем, нельзя отрицать, что реакции Хару были не то что вполне нормальными, но ещё и приятными. Каждый сжатый стон, что устремлялся в ладонь и стихал, вызывал покалывание на затылке и усиленное давление в животе. Голос Тсугино раздавался волной приятных ощущений, и Маэно очень не устраивало, что Хару его так подавляет. — Хару... тебе это не нужно. Теплая от жаркого дыхания ладонь перестала ощущаться на лице. Тсугино распахнул веки и шокировано уставился на Маэно, что перехватил его запястье и отстранил его руку. Хару тут же сжал губы, сдерживая новый порыв стона, когда Аки слегка сжал его плоть, а затем устремил пальцы несколько раз вверх и вниз. — Не сдерживай себя... Мне ведь нужно следить за твоей реакцией более точно, знаешь? И правда. Это казалось логичным, однако это совсем не приходило в голову Тсугино. Скорее это потому, что он воспринимал всё это в первую очередь как... акт любви? Вовсе не терапию. Что-то тяжелое и горькое поступило снизу вверх, упираясь в глотку. Хару прикусил губы и застыл, чем вызвал соответствующую реакцию со стороны Маэно. — Эй... Тсугино? Что-то не так? Он уставился не на Маэно, а куда-то в пустоту. Взгляд приковался за то, чего нет, а в разум посыпались размытые мысли, что влекли за собой сомнения. Это не любовь, а просто терапия, верно? Когда он вылечится, он больше не получит этой «любви»? Вид перед глазами немного размылся, а ком в горле перекрыл доступ к кислороду. Тсугино отчетливо чувствовал, как что-то непонятное мешало ему свободно дышать. — Хару, что слу- — Это... — Тсугино оборвал свою речь на тяжелом выдохе, а его голос стал предательски дрожать, — это ведь... всего лишь терапия, верно? Маэно недоуменно уставился на него, остановив свою руку. Его плечи напряженно поднялись, а брови свелись к переносице. Всё смущение и жар испарились под давлением чего-то тяжелого. — О чём ты говоришь, Тсугино? Что ты имеешь ввиду? — Док... Тсугино слегка опустил голову, устремив глаза вниз, как бы скрывая их. Он чувствовал, как его легкие сжимались от недостатка воздуха, а приятные ранее мысли омертвлялись, оставляя после себя сухие, очень колючие ветки. Глаза промокли, однако не так сильно, чтобы по щекам стекали слёзы. Постаравшись набрать единственный глоток воздуха, Тсугино задержал дыхание и прикрыл веки, а затем поднял голову, посмотрев прямо в глаза напротив. На его лице читалось разочарование, обида и подобие грусти, которое моментально взвалилось на Маэно. — Всё это... для тебя лишь терапия, не так ли, док? — его голос задрожал сильнее. — Если я... Если это поможет мне, то что будет дальше? Аки застыл. Он медленно начал понимать, к чему идет весь этот разговор, поэтому он аккуратно убрал руку от тела Тсугино, а другой поправил его штаны обратно на талию. — Ты... оставишь меня, когда закончится терапия? Я... просто пациент, правда, док? К горлу Маэно поступило небольшое количество желчи. Он слегка скривился от этого и сжал футон в руках, чтобы выместить тревогу хоть куда-то. Он застыл не в состоянии пошевелиться, а язык онемел. В голове витали размытые обрывки слов, которые он очень хотел сказать, но просто не мог. У него даже не получилось открыть рот в попытках что-то сказать, и Тсугино принял это на свой счёт. — Н-не молчи, док... — Тсугино напрягся сильнее, когда почувствовал тепло слез на щеках. — Я... не хочу расставаться с твоей любовью. Я не... Он почувствовал, как его глаза пробили цветные вспышки и перешли в огромное количество иголок, что вонзились в абсолютно каждую клеточку его тела, доходя до органов. Его глотка сжалась настолько, что кислород просто не смог поступить в легкие. Тсугино беззвучно распахнул рот, поднял брови и вжался в футон, вцепившись взглядом в дока. Со стороны это выглядело так, как будто он на грани панической атаки, однако… Что-то здесь было не так. — Тсугино... — Я... я... — он пытался донести свою мысль, но она искажалась множество раз, словно бы её смешали с другими, чужими мыслями, — я... хочу твоей любви... хочу... нет... Маэно вздрогнул, когда в его разум врезалось понимание всей ситуации. Он почувствовал, как всю его надежду на то, что он просто ошибается, душили безысходность и страх. Трезвость покинула его голову, и он не понимал, что ему нужно делать. — Док... пожалуйста... — Хару подавился слезами, сжимая в руках собственную футболку в районе сердца. — Кажется, я... н-не могу больше... Доктор дернулся в его сторону, вжавшись руками в чужие плечи. Он покачал Тсугино из стороны в сторону, прежде чем испуганно, но ясно уставиться в его заплаканные глаза. — Пожалуйста, Тсугино, держи себя в руках! — он с трудом выкрикнул слова через огромный ком, что охватил его горло удушьем. — Всё хорошо, всё в порядке, просто держись... — Д-док... я... больше... — У меня есть лекарства, просто потерпи, прошу тебя! Не теряй рассудок, Хару... Аки перевел взгляд в сторону открытой двери, что вела в коридор. Ему нужно быстро добраться до сумки, взять лекарство и ввести в Хару... Нужно просто... — Сумка... Я сбегаю за ней, пожалуйста, поте- . . . Вспышки перед глазами слились в единый белый свет, что заставил Тсугино зажмуриться и закрыть лицо руками. Его слезы моментально испарились, и когда он решился с большим трудом открыть веки, то так же встретил белые пятна перед собой. Однако стоило ему проморгаться — и всё вокруг встало на свои места. — Тсугино... Хару. Он испуганно обернулся, встретив высокий черный силуэт. Он стал гораздо отчетливее, чем в прошлые разы, а также темнее и громче. Безграничная пустота поглощала в себе звуки, повсюду и одновременно нигде отдавая их эхом. Даже бешеный стук сердца распространялся по всей пустоши, уходя в неизвестное куда-то. — Тсугино Хару. Голос силуэта перекрикнул ритм сердца. Кажется, лишь его голос мог заглушить эту бесконечную пустоту, и лишь его голос не раздавался эхом. Единожды и кратко он повторил его имя, прежде чем... Горло обхватило что-то длинное и холодное. Оно вцепилось в шею, проникая острыми пальцами в плоть и доходя до шейных позвонков. Всё тело Тсугино впало в агонию боли, дергаясь в попытках сопротивления. — Тсугино Хару, ты... Его глубокий голос проникал в каждую клеточку тела, разрушал каждую молекулу до атомов. Зверская боль от удушья поглощала Тсугино, заставляя его лицо синеть от недостатка кислорода, а затем захлебываться в собственной крови. — Ты больше не имеешь значения. . . . Его руку сжало что-то настолько сильно, что он услышал собственный хруст костей. Эта боль перешла в плечо, а затем и во всё тело. Когда он вернул взгляд на своего пациента, его сердце остановилось, издав последний, самый громкий стук. — Лекарства... док? Маэно задержал дыхание. Он не мог отлипнуть от черного океана в чужих глазах, что теперь не затягивал его, а засасывал в себя бешеной воронкой. Он ощущал вес безысходности и звериного страха, что сковали его своими цепями и не позволяли двигаться. На лице Тсугино выросла широкая улыбка, обнажающая белые, заостренные зубы. В его черном, совсем глубоком океане потухла искра надежды. Это... — Док... — Хару повторно сжал его руку, наслаждаясь приятным хрустом костей, — откуда... у тебя лекарства? Аки скривился от ужасной боли, чувствуя, как его глаза защипало от накатывающихся слез. Он зажмурил один глаз, а другой оставил открытым, чтобы следить за всем происходящим. Молчать — не вариант. Если он только и будет делать, что испуганно сверлить Тсугино глазами, то ничего хорошего из этого не выйдет. Стараясь игнорировать слезы и боль, он осторожно ответил на болезненном выдохе: — Л-лекарства... они... — боль от хватки была настолько сильной, что его голос задрожал, а мысли расщепились на мелкие частицы, — ...всегда были со мной. Я... взял их с собой... на всякий случай. Улыбка Тсугино выросла, казалось бы, практически до ушей. Его широко распахнутые черные глаза заставляли смотреть в них, вглядываться, действовали как самый мощный магнит, от которого невозможно было оторваться. На плечи Аки упала тяжелая атмосфера, что сжимала его мышцы и кости, не давая совершить какое либо движение. — Вот как... — Тсу... гино... П-просто позволь мне... ввести в тебя успокоительное, хорошо? Молчание, которое резко повисло между ними, было настолько тяжелым, что даже цикады за окном прервали своё пение. Казалось бы, весь мир вокруг застыл, а стрелки на часах остановились. Лишь глубокий взгляд Тсугино манил к себе, даря предвкушение затишья перед бурей. — Я думал, что ты доверяешь мне. Улыбка с его лица сползла так быстро, что Маэно не успел среагировать. Настроение в словах Тсугино менялось слишком неожиданно и беспочвенно, и Аки просто не знал, чего ему ожидать. — Я... я не знал, будут ли у тебя вспышки ЗЕНО, поэтому я про- — Ты лжец, Маэно. Красноволосый застыл на месте. Все сомнения, все гадания о том, что именно могло бы послужить для обострения ЗЕНО Тсугино испарились, а на их место встала одна единственная догадка: ложь, которую Хару так ненавидел, ложь, из-за которой он мог отвернуться от человека или даже лишить его жизни... Как Маэно не догадался раньше? Почему он забыл о такой простой, совсем очевидной вещи? — Ты солгал мне. Аки шумно проглотил слюну, что еле как прошла через сжавшееся горло. Его плечи поднялись ещё выше из-за страха за свою жизнь и невыносимой боли, что стремительно распространялась по всей руке. Он уверен: ещё немного, и Тсугино сломает ему пальцы. — Т-Тсугино... просто... позволь мне помочь, пожалу- Он вскрикнул, когда в его плечи вцепились чужие руки. С каждой секундой боль от длинных и острых пальцев становилась настолько сильной, что доходила до костей. Складывалось ощущение, будто его кости ломались изнутри, крошились под сжатием, расщеплялись на атомы. Его лицо перекосилось в гримасе боли, что вызвало удовлетворенный стон со стороны Тсугино. — Ах, Маэно... — его голос содрогнулся от нетерпения и глубокого желания, что било бешеным ключом из его серцда. — Ты поможешь мне, если дашь сделать себе больно, знаешь? Маэно не успел что-либо предпринять, как его уже притянули к себе, мертвой хваткой вжимая в себя. Он удивленно выдохнул, чуть не врезавшись в лицо напротив, что выражало в себе сплошной голод и нестерпимое желание. — Мне всегда было интересно, каков на вкус твой язык... — Тсугино восторженно вздохнул и облизнул пересохшие губы. — Позволь мне... попробовать его... ты же позволишь, док? Излечи меня, дай мне свою любовь... Аки, наконец сообразив и поняв, что происходит, отвернул голову, вжимаясь в бедра Хару. Однако это ничего не поменяло, разве что на лице Тсугино проскользнула нотка разочарования и обиды. — Ты что, отказываешь мне? — Хару наклонил голову так, чтобы встретиться с испуганными глазами доктора. — Ты взял ответственность за моё лечение, а теперь вот так легко отвергаешь меня? Маэно молчал. Он прикусил свой язык и сжал губы, пялясь в одну точку. В голове перемешались все варианты исхода событий, и они были вовсе неутешительными. Молчание вызвало огорченный вздох с последующей звериной болью в костях. — ...Как нехорошо, док. Маэно, почувствовав, как его плечи практически ломались под железной хваткой, сдержал крик, прикусив свои губы до крови. Он почувствовал вкус железа, что наполнил его рот. Однако не один он его почувствовал. — Ах, Маэно... — он силой развернул к себе доктора так, чтобы между ними осталось очень маленькое расстояние. — Зачем же ты один кусаешь свои губы? Тебя что, не учили делиться? Не успев что-либо предпринять, Маэно вовлекли в резкий, совсем неприятный поцелуй. Тсугино повторно сжал его худые плечи, что вызвало сдержанный крик, который Хару тут же жадно проглотил. Он мял его губы, терзал и искусывал, поддевая каждую пересохшую корочку, а затем съедал её, оставляя после себя кровавое месиво. На глазах Аки выступили слезы и покатились по щекам, попадая прямиком в поцелуй. — Маэно... Аки... Он стонал его имя в кровавые губы и с зверским голодом и жадностью кусал их, упивался кровью, что смешалась с солеными слезами. Взяв Маэно за щеки, Тсугино притянул его к себе ещё ближе, вовлекая в глубокий поцелуй. Он проник языком в его рот, даря ярко выраженный привкус крови, который вызвал у доктора тошнотворные ощущения. Он мог чувствовать, как в его горле образовался огромный ком, что мешал дышать. Задыхаясь в жадном поцелуе, он взялся за плечи Хару и вжался в них, тщетно впиваясь в него ногтями. Тсугино, почувствовав легкую боль, лишь томно вздохнул в чужие губы, набирая обороты своим языком. Обильное количество кровавой слюны вытекало из его рта, а тело дрожало от возбуждения. — Т-Тсу... Лицо доктора меняло свои оттенки, как вечерний закат. Красный цвет смущения перешел на синий цвет от удушья. Глаза закатились наверх, а в теле появилась легкая слабость. Он видел туман перед собой, что медленно окутывал его своими объятиями. Однако всё это резко оборвалось, когда Маэно передернулся от невыносимой боли во рту. Он широко распахнул глаза и уставился на Тсугино, что без передышки целовал его рот. Пытаясь оттолкнуть от себя Хару, Маэно бился кулаками о его грудь, и тот в итоге отстранился, высовывая кровавый язык наружу. — Твоя кровь... она слаще чем самые дорогие сладости, знаешь? — Тсугино прикоснулся к своим кровавым губам пальцами, слизывая каждую капельку. — А твой язык... позволь мне попробовать его, док. Ты ведь примешь меня, верно? Верно? Я могу? Могу, да? Тсугино проник своим глубоким взглядом в чужие глаза и наклонил голову, с наслаждением упиваясь кровью на губах. Он слизывал её, а затем глотал, издавая томные и сладкие стоны. Его глаза закатывались к верху из-за сладкого привкуса железа, а тело периодически дрожало от невозможного перевозбуждения. — Маэно... Я хочу откусить твой язык, а затем целовать тебя до тех пор, пока ты не задохнешься. Позволь мне... позволь, Маэно Аки, пожалуйста, позволь, позволь, позволь... Аки в ужасе уставился на него, приоткрыв рот. Он почувствовал, как его язык онемел от боли. Слова застряли в глотке и никак не выходили, поэтому он беззвучно двигал губами, не имея возможности что-либо сказать. — Фу-фу... Молчание — знак согласия, док. Тсугино прильнул к его губам, вовлекая в более жадный и глубокий поцелуй. Маэно вдохнул в себя небольшое количество кислорода и замер от шока, чувствуя, как его язык прокусывают небольшими клыками. Резкая боль распространилась по всему телу, заставляя его дергаться и биться в конвульсиях. Слезы градом полились по щекам, попадая в рот и смешиваясь с кровью, что обильно вытекала из обоих ртов. В попытках отстраниться Маэно сделал лишь хуже, и его язык прикусили ещё раз до такого состояния, что он онемел и опух. — Твой язык такой мягкий и вкусный... Маэно... — Тс... у... Грх! Инстинкт самосохранения забил тревогу. Руки доктора набрались последними силами для того, чтобы оттолкнуть от себя Тсугино. Он врезался спиной в стену, ударился затылком и заскулил, жмуря глаза. Это дало шанс подскочить на ноги и встать на футон, а затем побежать в сторону открытой двери, что вела прямиком к длинному коридору. — Маэно... это было больно. Хару привстал на ноги, слегка пошатываясь от легкой боли в голове. Ему показалось, что его череп вот-вот расколется на две равные половинки, но его это волновало меньше всего. Он устремил взгляд прямо на дверь, наблюдая за тем, как оттуда выскальзывает размытый низкий силуэт. Направившись в его сторону, Тсугино прихватил с собой нож, что покоился у него под подушкой. Маэно, пытавшийся бежать со всех ног, поскользнулся и обернулся назад, увидев, как на него неспешно устремлялась высокая черная фигура. Паника и тревога заглушили боль во рту, а также повысили адреналин, благодаря чему доктор незамедлительно поднялся с пола и побежал по прямому коридору. Оказавшись возле гардероба, он дрожащими руками взялся за свою старую сумку. Замочек постоянно выскользал из пальцев, а устремляющийся черный силуэт сбоку приближался всё ближе и ближе. — Чёрт возьми! Давай же, давай..! Аки раскрыл сумку резким движением, случайно сломав молнию. Не волнуясь об этом сейчас, он думал лишь о том, как быстро ему нужно взять шприц и набрать в него лекарство. Медленная фигура, которую он видел боковым зрением, стремительно шла на него, чем вызывала звериную дозу адреналина и страха. Маэно схватился за шприц, который лежал практически на дне сумки, а затем избавился от упаковки, отбросив её куда-то в сторону. Зажав шприц зубами, он полез двумя руками в содержимое сумки, чтобы в итоге найти там баночку жидкого успокоительного. — Маэно Аки... что ты делаешь? Эй, иди сюда... Резко обернувшись, доктор увидел Тсугино, что находился в двух метрах от него. Он застыл вместе с Маэно, а их глаза намертво прилипли друг к другу. Аки встал как вкопанный, забыв обо всём. — Эй... док. Хару медленно направился в его сторону, пряча руки за спиной. Его лицо всё так же выражало жуткую и острую улыбку, что доходила практически до ушей. От неё у Аки всегда шла дрожь по спине, и нынешняя ситуация не исключение. В состоянии лишь наблюдать за тем, как к нему медленно приближаются, Маэно проглотил слюну, забыв, как моргать. — Не стой на месте... чего ты испугался, Маэно? С трудом оторвав глаза от Тсугино, он заметил его устремляющийся, однако медленный шаг. Вся эта ситуация вызывала неутешительные мысли и огромную безысходность, что всем весом давила на голову, плечи и спину, вымещала все рациональные мысли. Под давлением пристального и сладко манящего взгляда, Маэно попросту выкинул из головы свой план, а его ноги прилипли к полу и набрались свинца. Однако Аки нашел в себе последние силы устремить глаза прямиком на талию пациента, внимательно следя за его руками, что он прятал за своей спиной. — Эй, Маэно... — он неспеша вытащил руку из-за спины, обнажая блестящий нож, который он покрутил в руках и провел пальцами по острому лезвию. — Знаешь, именно из-за тебя я стал таким. Именно ты показал мне такую любовь, и только по твоей вине я жажду её. Это всё твоя вина. Он приблизился ещё ближе, сократив расстояние настолько, что доктор инстинктивно отступил назад, практически вжимаясь в стену. — Ты хотел перевоспитать мою любовь. Если ты сделаешь это, я потеряю свою личность и навсегда забуду то, кем я являюсь. Эй, док... разве это правильно? Тсугино поджал губы, улыбнувшись настолько широко, что такая улыбка казалась просто невозможной. Засохшие слезы на щеках и кровь на губах, что стекала по подбородку, оставляя после себя красный след, совершенно не сочетались друг с другом. Черные глаза намертво приковались к зажатому доктору, заставляя его застыть на месте и не дышать. — Маэно, — Тсугино сократил расстояние между ними, нежно взявшись пальцами за дрожащий подбородок доктора, — позволь мне убить тебя. — Излечи меня, позволь мне насытиться тобой сполна, док. — Мне станет гораздо лучше, если я съем твой язык, а затем всего тебя. Я буду исцелен. Я пойму, что значит любовь. Маэно прикусил опухший язык, мертвой хваткой сжимая шприц и лекарство за спиной. Он чувствовал, как его ноги вжались в пол, а адреналин в организме прыгал настолько сильно, что доктор впадал сначала в дикий холод, а потом в невыносимый жар. Пот градом катился по его лбу и спине, сердце намеревалось выпрыгнуть наружу, перед этим сломав ребра. Страх овладел им, а глаза прицепились к чужой руке, что лишь слегка и на удивление ласково сжимала его подбородок. — Ну же, док... — Хару наклонился к Маэно, оставляя пламенный выдох на его губах. — Дай мне убить тебя. Я не сделаю тебе больно, обещаю. Перед глазами Аки, кажется, пронеслась вся жизнь. Он видел множество отрывков, что перелистывались у него в голове с невыносимой скоростью: потеря родителей, Фую, Натсу, госпиталь... Всё это казалось таким чужим и родным одновременно. Мир и время остановились, и Маэно отчетливо видел, как всё происходящее вокруг замедлило свой ход. Мысли остановились вместе со временем. Он увидел маленький силуэт, что стоял перед окном и прижимался к нему руками, выдыхая пар изо рта. Он дрожал и заинтересованным взглядом заглядывал в дом, внимательно наблюдая за тем, что происходит внутри. Маленький мальчик наблюдал за тем, как его семья ужинала вместе. Они наслаждались компанией друг друга, а также теплом, вкусной едой и приятными разговорами. В глазах мальчика играло любопытство и непонимание всей ситуации. Он, практически не моргая, стоял так некоторое время. Снежные хлопья падали на его голову, плечи, спину и даже ресницы, медленно укутывая в холодное одеяло. Онемевшие от холода губы зашевелились. Мальчик спросил: «Это и есть любовь?» Маэно распахнул глаза. Дрожь пробила его тело, заставив сердце забиться вновь, а воспоминания расколоться на тысячу осколков. Они врезались ему в голову и принесли за собой боль, что распространилась по всему организму. Это послужило неким разрядом, который привёл рассудок доктора в трезвость и повысил адреналин. — Док... позволь мне принять твою любовь. Иди ко мн- Маэно накинулся на Тсугино и устремил всю свою силу в локти, чтобы в результате повалить его на пол. Повиснув над Хару, доктор схватился рукой за его запястье руки, которой он держал нож. Другой же рукой он схватился за шприц, что вывалился у него ранее, и зажал его зубами. Действуя быстро, Аки взял лекарство, дрожащей рукой распаковывая пленку под крышкой. — Эй... Эй! Отпусти меня! Отпусти! Мне больно! — Не дрыгайся! Тсугино, пытаясь высвободиться из сильной хватки доктора, махал руками и случайно задел острым концом ножа чужую щеку. Маэно тут же скривился, однако стерпел боль, сжимая в зубах шприц. Если он будет сжимать его слишком сильно, то проделает в нем дыру клыками. Поэтому он уместил весь свой вес на Хару, прижимая его бедрами к полу. — Нет! Нет! Остановись! Я не хочу, чтобы мне делали больно! Хватит! — Закрой, блять, рот! Маэно сжал его запястье настолько сильно, что Хару, лежавший под ним, тут же заскулил, жмуря глаза. Воспользовавшись моментом, Аки зубами навел иглу шприца в баночку лекарства, а затем ввёл содержимое внутрь. Неаккуратно отбросив пустую стеклянную банку в сторону, доктор вытащил шприц изо рта и направил его к другому запястью Тсугино, мгновенно вводя в него успокоительное. — Нет! Нет... Маэно уставился на Хару, что дергался под ним из последних сил. Каждое его движение с каждой секундой становилось всё более расслабленным и медленным. Крики, без конца доносящиеся из его рта, постепенно затихали, а затем они прекратились насовсем. Аки заметил, как Хару закрыл глаза, а его испуганная гримаса изменилась, став более спокойной и умиротворенной. Мертвая хватка руки отпустила нож, и он с глухим звуком ударился о пол. — Боже... сработало. Аки слез с Тсугино и откинулся на стенку позади себя. Облегченно вздохнув, он запустил руку в свои лохматые волосы, чувствуя влагу на голове. Вспотевший от дикого перепуга, он хотел лишь сходить в душ и отоспаться, чтобы ни о чем больше не думать. Груз мыслей медленно покидал его, только один образ маленького мальчика не выходил из его головы. Смотревший в окно, дрожавший от холода и спрашивающий, что такое любовь... Маэно чувствовал искреннее сожаление. Его ранее опустошенный взгляд прицепился к лежачему парню на полу, что начал показывать признаки жизни. Наблюдая за тем, как Тсугино ворочался, что-то мычал себе под нос, а затем распахнул глаза и с трудом приподнялся на локти, устремив удивленный и встревоженный взгляд на своего доктора, Аки лишь слабо улыбнулся. — С возвращением, Тсугино. Хару, еле как держась на весе своих локтей, легко задрожал, теряясь в замешательстве. В его глазах наблюдался испуг, непонимание всей ситуации, а ещё... тот самый свет на дне океана. Тусклый, слабый свет, что исходил из самых глубоких и холодных глубин. Но всё же свет. — М... Маэно..? — Хару непроизвольно облизнул губы, почувствовав яркий вкус крови, который вызвал в нём волну отвращения и тревоги. — Ч-что... случилось? Аки молчал. Он безмолвным взглядом окинул прихожую, побуждая Хару сделать то же самое. Когда Тсугино посмотрел по сторонам и увидел нож, а затем вернул шокированный взгляд на доктора, то увидел царапину на его щеке, из которой сочилась кровь. Ему понадобилось секунд десять, чтобы понять, что произошло. — Я... неужели... — Да, Тсугино. Хару почувствовал, как в его груди раскрылась дыра. Она стремительно расширялась и поглощала всё внутрь себя. Тревога превратилась в физическую боль, а чувство осознания ударило по голове так, что на глазах выступили слезы. — Н-не может... быть... Чувство вины взвалилось на плечи, ломая кости под мышцами. Боль, которую Тсугино чувствовал, нельзя передать словами. Смесь боли, вины, разочарования и неутолимой пустоты били по нему так сильно, что он откинулся спиной к стене и закрылся руками. Тело покрылось крупной дрожью, а глаза защипало от обильного количества соленых слез, что по ощущениям разъедали ему глазницы. — Док, я... — его голос дрожал, а слова выходили рваными. — Я не... я... что-то бегало внутри меня, без конца бурлило... а потом... потом... импульс проник в мой мозг, в моё тело, мне было так больно... так больно... Он замер и замолчал, когда почувствовал, как что-то накрыло его тело. Маэно подполз к нему и встал на колени, прижав голову Тсугино к своему животу. Тепло его тела обволакивало Хару подобно одеялу. Его взгляд застыл на одной точке, а слезы задержались крупными каплями в глазах. — Я знаю, знаю, — Маэно погладил Хару по голове. — Тсугино, это моя вина. Хару медленно приподнял голову, убрав от неё дрожащие руки. Он посмотрел на лицо доктора: тот смиренно закрыл глаза, выражая сочувствие. — Д-док... — Я соврал тебе, — Аки поджал губы, мягко прижимая голову Хару к себе. — Мне следовало сказать тебе правду с самого начала. Хару удивленно уставился на него, практически не моргая. — Я просто... боялся, что эта правда спровоцирует твоё ЗЕНО. Я боялся, что ты подумаешь, что я не верю в тебя. Твоё обострение было полгода назад, и с тех пор ты ни разу не впадал в безумие. Я гордился тобой, я верил, что ты идешь на поправку, но... Он задержал дыхание и замолчал. Единственное, что он сделал — так это запустил пальцы в черные волосы, аккуратно пропуская сквозь них прядки. — Я знаю, что ЗЕНО практически невозможно вылечить. Даже если твоя память стерта, твой мозг работает иначе. Чисто физически его невозможно исправить, никакая операция не изменит твоё строение мозга. И поэтому... я хотел устранить все возможные триггеры, которые могли бы повлиять на тебя. Я лгал тебе, но я делал это во благо, Тсугино. Я не хотел делать тебе больно, никогда не хотел. Это моя вина, это я всё испортил. Сердце Хару задрожало. Чувствуя теплые пальцы на своей голове, что бережно гладили его кожу и проходили сквозь запутанные прядки, Тсугино затаил дыхание, а затем тихим, дрожащим голосом заговорил: — Т-ты... не ненавидишь... меня? Маэно приоткрыл веки, а затем аккуратно опустился на колени, сравнявшись с лицом Тсугино. — Глупый... мне не за что тебя ненавидеть, — его кровавые уголки губ поднялись вверх, и Аки слабо, но тепло улыбнулся, — ты всегда говоришь такие глупые вещи. Хару поджал губы и опустил голову, шмыгнув носом. — П-прости... док... — И вот опять, — Маэно издал смешок, покачав головой, — не извиняйся, ты ни в чем не виноват. Правда, ты чуть не откусил мне язык, ха-ха... до сих пор болит. Хару виновато прикусил губы, так и говоря одним своим видом безмолвное «прости». — Более того... откуда у тебя нож? Тсугино кинул взгляд на нож, что лежал рядом с ним. В безуспешных попытках вспомнить, он слегка нахмурил брови и легко повел плечами. — Н-не помню... я отнес тебя в спальню, а затем уснул... Аки задумчиво хмыкнул. — Хм... возможно, ты взял его тогда, когда лунатил? Если так, то это весьма интересно, — он потер подбородок пальцами, а затем резко изменился в лице. — Отнес меня в спальню?! Хочешь сказать, ты нес меня на руках?! Хару вздрогнул, удивленно посмотрев на доктора. Его раздраженное лицо выглядело настолько забавно, что Тсугино, плакавший минуту назад, улыбнулся, не сдержав смех. — Фу-фу... ты достаточно легкий для двадцатипятилетнего парня... — Чего?! Залившись легким смехом, Хару прикрыл глаза. Такое поведение доктора расслабляло его и напоминало о беззаботных временах, когда они оба жили обычной повседневной жизнью. Но эта повседневная жизнь покинула их. Этого ли хотел Тсугино? Хотел ли он жить в постоянном поиске себя, или жить размеренной и спокойной жизнью? Он и сам не знал ответ на этот вопрос. — Прости, прости, док... — Хару приоткрыл свои глаза, тепло посмотрев на разозленного доктора. — Ты уснул прямо на столе, поэтому мне пришлось отнести тебя в постель... А? Почувствовав резкое тепло, Тсугино посмотрел на Маэно, который обнял его, зарывшись носом в плечо. Он молчал и бережно обнимал тело своего пациента, изредка поглаживая его по спине. — Док..? — Я больше никогда не буду лгать тебе. Прости меня, Хару... — Аки засмотрелся в пустоту, чувствуя вину за всё то, что произошло. — Я обязательно исцелю тебя. Любой ценой. Тсугино уставился куда-то вперед, опустив брови. Надежда на излечение была настолько призрачной, что она постоянно мелькала перед глазами, а затем исчезала. Однако сейчас, чувствуя тепло своего доктора, слыша его извинения и целеустремленные слова... Хару чувствовал спокойствие. — И... — Аки отпустил Тсугино, а затем нежно взял его за щеки, предварительно заглянув в его глубокие глаза, — любовь, которую я хочу тебе показать — не является исключительно терапией. Хару затаил дыхание и широко распахнул глаза, из которых с новой силой покатились слезы. — Я... Доктор окинул взглядом пересохшие в крови губы своего пациента, а затем прильнул к ним, нежно поцеловав. В груди Тсугино что-то ожило, выместив все колючие ветви прочь. Маэно медленно отстранился, заглядывая в чужие глаза. Не увидев отрицательной реакции, он улыбнулся, прижав Хару к своей груди. — ...люблю тебя, Хару. В грудной клетке Тсугино нечто распахнуло свои широкие крылья, а затем охватило сердце, мягко летая вокруг него подобно спутнику какой-либо планеты. Разлившееся тепло распространилось по всему телу, проникая в каждую клеточку. Все мысли мгновенно заменились лишь одним человеком, уничтожая все тревоги. — М-Маэно... Аки погладил его по голове. — Обещаю, я больше никогда не солгу тебе... — он перешел на мягкий шепот, который заставил Тсугино расслабиться, — и я исцелю тебя. Призрачная надежда, проходящая сквозь пальцы и исчезающая каждую секунду, зажглась на дне бесконечно черного океана, медленно и неспеша добираясь до поверхности. То, в чем никогда не нуждался Хару, стало новым спасением для него. Поиск идеальной любви, что могла заглушить непрерывный голод, сменился на веру и надежду. Веру и надежду на то, что когда-нибудь он найдет себе место в этом мире, что когда-нибудь монстр внутри однажды просто испарится, забрав с собой бесконечную пустоту. Его поглотили теплые объятия самого дорогого человека, который заставил его поверить в то, что даже кто-то вроде него заслуживает любви и счастья. . . . — Я... тоже люблю тебя, Маэно. — Аки. Зови меня просто Аки.