Март и Анастасия

Прошлое. Школа

      — Последний звонок, простые слёзы, взрослая жизнь сменила школьные грёзы...       Одиннадцатиклассники махали со сцены, словно деревья качались, а Настя Елагина рыдала навзрыд. Глаза застилала пелена, слёзы градом катились по щекам. Она икала, порывисто вздыхала, стараясь сдержаться, но продолжала плакать. Поднятая рука задеревенела, Насте казалось, что опустить её и остановиться она не сможет.       А песня всё не заканчивалась.       Стараясь успокоиться, Настя смотрела на сидевших в зале гостей — родителей, братьев, сестёр, прочую родню, учителей и других учеников. У многих глаза были на мокром месте. Даже мама плакала, сложив руки на груди, а пятилетний брат Максик хлопал глазами и улыбался старшей сестре.       Это хорошо, что мама плачет. Впервые после похорон отца.       При мысли об отце сердце Насти сжалось, а когда стукнуло вновь, слёзы полились пуще прежнего. Ведь он умер и так и не увидел последний звонок дочери.       — Учителям мы дарим розы, и всё-таки сложно, не год и не два забыть…       Припев пошёл по второму кругу, и Настя всхлипнула. Розы. Отец подарил бы ей пионы. Максик держал букет молочных орхидей. Но Настя видела, что получит сегодня розы. Тëмно-алый знак лежал в руках у Марта.       Щёки обожгло румянцем, в груди скрутился тугой клубок влюблëнных змей. Настя сморгнула слезинки и поглядела на галëрку актового зала. Туда, где в тени гардин стоял друг её покойного отца — Март Усольцев.       — Сводит с ума Улица Роз, — пробормотала Настя, пока её не менее зарëванные одноклассницы подпевали песне.       Музыка смолкла, и отголоски мелодии прокатились по залу, словно камни, затухли в углах. А потом гости зааплодировали, и для Насти будто что-то щëлкнуло. Время возобновило бег, и, под знак режиссёра за кулисами, одиннадцатиклассники стали парами спускаться со сцены.       Настя тут же попала в круговорот поздравлений. Все вытирали слёзы, обнимали её. Матери и тëтушки сменяли друг друга, Настя потерялась в круговороте лиц. Она обнималась с подружками, мазала губами по мокрым щекам. От блеска ничего не осталось. Максик повис на ней, Настя подхватила худышку-брата на руки. Кто-то защëлкал фотоаппаратом.       — Настюша, ты умница! — сдавленно произнесла мама, пробившаяся наконец к дочери. Она сняла с Насти брата и крепко обняла её. — Папа очень гордится тобой!       — Да, — только и смогла ответить Настя. Новые слёзы застряли в горле. — Мама, ты красотка!       — Есть в кого. — Карина Елагина улыбнулась, и сердце Насти растаяло.       Маленькая, с забранными на затылке тëмными волосами и карими глазами, мама казалась совсем молоденькой, едва ли не старшей сестрой Насти. В аккуратном чëрном платье, собранная, с лёгким макияжем, Карина была для Насти примером для подражания. Куда уж ей, высокой, в отца, до такой милой мамы. Вот кто нуждался в утешении, хоть и держался изо всех сил.       — Карина, поздравляю, Настя молодец.       От звука этого спокойного, всегда доброго голоса Настя захотела провалиться сквозь землю. Старалась не смотреть, как Март обнял привставшую на цыпочки маму, а потом повернулся к ней.       Настя не смела поднять на него взгляд. Ведь в тот же миг она не совладает с собой. У неё и без того так дрожали ноги, что она с трудом удерживалась на высоких каблуках.       — Не расслабляйся, самое главное ЕГЭ сдать, — улыбнулся Март, протянул Насте розы и обнял её.       Когда она оказалась в кольце его рук — на короткое мгновение — то решила, что всё. Затрепетала-задрожала, а когда его сухие тонкие губы невесомо коснулись её щеки, живот завязался в узел. Господи, это труднее, чем весь последний звонок!       — Сдам-сдам, ещё и на бюджет поступлю! — приняв задорный вид, отозвалась Настя. — В Белокаменный универ!       — Ага, настоящая профессорша, академик, — засмеялся Март. — Я на минуточку заскочил, уже убегаю. Алексевна лютует, что долго собираемся, всю лабу на уши поставила. — Он снова улыбнулся, обнажив белоснежные, но неровные зубы. — Вот так и работай на чету Больших Ханов.       И, пожав Максику руку и обняв напоследок Карину, Март удалился.       Спрячь свой обман, Улица Слёз.       Настя больше не могла думать. Дыхание спёрло, всё её существо рвалось туда — прочь из актового зала.       Официальная часть последнего звонка закончилась. Парни по-тихоньку запаслись пивом — благо, многим уже было, как и Насте, по восемнадцать. Они собирались у кого-то на хате, Настя прослушала. Подружки хотели пойти фотографироваться.       — Настюха, ты с нами? — Машка поправила толстую русую косу.       — Я с мамой и братом в кафе, — развела руками Настя.       — Мам, я с девочками погулять.       Наврала. Как и много раз до этого. Перекатываясь от стыда и обратно, Настя бочком устремилась к пустой лестнице — все повалили через главный выход. Вначале она смешалась с толпой, потусила немного с подружками, чтобы родственники наверняка уехали, а затем быстро, насколько позволяли каблуки, поспешила вниз.       Большие банты оттягивали каштановые волосы, в которых прятались синие пряди. Алая лента с золотыми буквами пересекала грудь. Белоснежный кружевной фартук почему-то смущал. Настя самой себе казалась школьницей-школьницей. Совсем девчонкой, которая бежит со всех ног к...       Порочная. Как в книжках. Да ну и ладно...       Никто Настю не остановил, никто не хватился: все посчитали, что она там, где должна быть. Там, куда её тянуло.       Настя вышла с территории школы и огляделась. Серебристая «Нива-Шевроле», припаркованная в ближайшем дворе, заставила сердце забиться чаще. Цокая каблуками, на ходу освобождаясь от ленты и стыдливо теребя оборки фартука, Настя подошла к машине. Потянула дверь, от отдачи едва не повалилась за землю, но удержалась и, едва не запнувшись, села в машину на переднее сиденье.       Март сидел за рулём и смотрел на улицу. Настя скинула жавшие туфли, и перестук каблуков о коврик словно оповестил Марта, что она — здесь.       — Поступай на геологический, — произнёс он. В его чëрных волосах ëжиком не было ни капли седины. — Будем вместе работать у Большого Хана.       — За чашку супа? — улыбнулась Настя. Стало чуть легче, сердце уже не скакало галопом.       — За дошик, — усмехнулся Март. — Ты красиво пела. Все нижние ноты и все согласные пропевала.       — На вечерних кострах натренировалась. Папа ещё научил... — Настя вспомнила, как отец брал её с собой на полевые выезды в летнюю практику при любой возможности.       Сердце защемило, глаза защипало. Настя уставилась на свои голые коленки, и тут её руки коснулся Март.       Один вздох, и он поцеловал Настю. Отвёл с лица выбившуюся прядь, тронул бант. Его шершавая ладонь пахла теплом, машиной и розами. Настя потëрлась об неё щекой, а следом горячие губы снова накрыли её рот.       Настя целовала в ответ, обхватив крепкие плечи. Язык коснулся языка, в животе взорвался фейерверк. Настя свела колени, чувствуя, как становится жарко. В этот миг, словно почувствовав, что дальше уже никто из них не остановится, Март отстранился. Настя облизнула припухшие губы, глядя на него. Карие глаза блестели за прозрачными кружками линз.       — Герман выкинул бы меня на мороз, узнай он об этом. — Март вроде шутил, но Настя чувствовала, что он так скорбит по другу. — Даже удочку бы не отдал. Ловил бы я рыбу в холодной воде руками, чтобы прокормиться, пока добрые манси с Таймыра не заберут.       — А я думаю, он был бы рад, — вдруг произнесла Настя. — Что его дочь и друг нашли свою половинку.       Слова об отце отозвались тупой болью, но было в них что-то светлое. Она не знала, что он сказал бы, узнай, что дочка спит с его другом, старше неё на двадцать семь лет. Наверняка был бы не в восторге. Но из духа противоречия Настя решила стоять на своём и добавила:       — И вообще он был старше мамы на двадцать один год!       — Очко, — оценил Март. — Туда я и отправляюсь. — Он помолчал. — Алексевна-монополистка прибрала к рукам все тендеры «Арктикстрой». Поэтому поедем мы в Пээк делать пятилетку в пять лет.       — Тётя Рита жжëт, — отозвалась Настя. — А мне поступать...       Раньше она не знала, чего хочет, а теперь твёрдо решила: палеонтологический. Отец бы этого хотел. И навыки туризма пригодятся.       — Поступишь. Старостой будешь, — серьëзно произнёс Март. — Не смейся. Моя сестра была шаманкой, она бы точно то же самое сказала.       — Старостой, ага. Мне учиться пять лет... — Настя поглядела на Марта. Хотелось снова ощутить его губы на своих губах, но на краю сознания разверзлась пропасть. — Ты будешь ждать меня?       — С моим-то паршивым послужным списком в два расторгнутых брака, — отшутился Март. А через миг коротко произнёс: — Да.       Дура, зачем спросила? Дура-дура, место ей на улице слёз.       Чтобы заглушить терзания, Настя потянулась к Марту. Провела рукой по смуглой шее, очертила плечи. А затем прильнула к губам Марта, сминая шерстяной пуловер, чувствуя себя последней гнидой.       Ничего ведь не будет. Не у них. Не через пять лет. Никогда. Потому что сама Настя так решила.