Март и Анастасия

Настоящее. Аспирантура

      — Насть, ты сегодня вечером что делаешь?       — Работаю.       — Ты всегда работаешь! Это же полставки.       — Это работа.       — А в четверг работаешь?       — Я — да. А ты?       — Ну, я — тоже. На концерт сходить не хочешь?..       — Не хочу.       — Но это же «Ария»!       — С тобой — нет.       — Ну На-асть!..       Этот диалог в разных вариациях постоянно приходил к одному и тому же, порядком надоев Насте. Она поправила воротник белого халата и поглядела на Антона Мельникова — мнс в лаборатории млекопитающих. «Мелкий ненужный сотрудник», как шутил сам про себя Антон. И Настя была с ним согласна. Ей он точно был не нужен. Хоть с билетами на «Арию», хоть без.       Оставив на сегодня попытки привлечь Настю, Антон принялся за привезëнный из Приазовья монолит — начальник лаборатории и по совместительству научрук Насти дядя Женя Лащенко откопал очередного степного мамонта.       Рёбра и позвонки выделялись из светлого, щедро пропитанного по периметру клеем песка. Всю породу предстояло аккуратно вычистить скребками и маленькими свëрлами, чтобы в конце остались только окаменевшие кости. Воистину ювелирная работа. И Настина статья второго квартиля. Первая в аспирантуре.       Настя поправила волосы, собранные в высокий хвост, перевитый пучком. За время учёбы в университете синие пряди сменились красными, а затем и вовсе пропали. Насте надоело. И излишнее внимание Антона — тоже. Как хорошо, что его друг — аспирант последнего года Семён Винокуров — женат, спокоен и подкармливает всю лабу домашними пирожками.       Вспомнив о пирожках с капустой, Настя потянулась к обеденному столику, приткнувшемуся в углу у микроволновки. Как назло, туда же подтянулся Антон. На миг их руки соприкоснулись над румяным пирожком, и Настя быстро отдёрнула ладонь. Не поест сегодня. Разгрузочный день.       — Злая ты, Настя, — пожаловался Антон, откусывая пирожок. — Не любишь никого.       — Тебя — точно нет, — сухо отозвалась она, возвращаяся к монолиту.       — Я же не настаиваю, — пошёл на попятную Антон. — Но концерт-то раз в несколько лет! Мы могли бы сходить...       — Антон. — Настя устало поглядела на коллегу. Долговязый, с забранными в низкий хвост волосами, он был хорошим парнем. Просто не для неё. — Ты прикольный и всё такое, но нет. Давай работать. — И она включила микродрель, чтобы не слышать, как обиженно сопит Антон.       Впустить кого-то в свою жизнь, начать тратить на него крохи свободного времени, оставшегося от пар при Институте палеонтологии Академии Наук и работы там же, туризма, на свидания — на это у Насти не было сил. Да и желания. Она помнила своего первого парня — Ромку, с которым переписывалась в «НаСвязи» по полночи, делала — или забивала — домашку на коленке, а потом зевала и гуляла допоздна. Нет, спасибо. Ромка выпустился, поступил в Петроград и свинтил. А Настя осталась доучиться одиннадцатый класс. Под Новый год умер от инфаркта отец, а потом...       Сверло дрогнуло в руке, едва не срезав краешек костистого позвонка. Настю бросило в дрожь — дядя Женя со свету бы её сжил, испорть она находку. А Март по крошкам собрал бы сколы и отреставрировал окаменелость так, что даже дотошный дядя Женя не придрался бы.       Март. Настя не вспоминала его очень давно. Отодвинула за повседневными делами в дальний уголок сознания. Всё это время она не помнила даже его лица. Не заходила на страницу в «НаСвязи».       И тут же обнаружила себя у него «на стене».       Сердце чуть кольнуло: сладко, как отголосок, капля карамели с яблока в парке. Как следы шоколада на пальцах. Поцелуя на губах.       Настя вздохнула, глядя на одетого в зимний камуфляж Марта, сфотографированного на фоне палатки и тепловой пушки. Вот вам и промышленная геология. На заднем плане серебрились снегом холмы времени Дальнего Севера.       — Умчи меня, олень, в свою страну оленью, — прошептала Настя.       Вдруг вспомнилась сказка о Снежной Королеве, которую в раннем детстве так любил брат. Они с мамой слушали её в тот вечер, когда умер папа.       Германа Романовича до сих пор помнили в Институте. Поднимали заупокойную стопку в память о нём на каждых посиделках. И хвалили Настю, что она продолжила дело отца. А она уже давно успокоилась. Только изредка ощущала, как ей не хватает отца.       В рассеянных чувствах Настя скомкала халат и бросила его в рюкзак. Коснулась потëртых за пять лет лямок.       Это Март его подарил.       Вспышка мелькнула в сознании, на миг ослепила. Март постоянно дарил какие-то вещи Насте и Максику. У него самого не было детей, поэтому мама говорила, что он так старается быть причастным к жизни друга. Старается быть рядом. И рядом с Настей он оказался очень близко.       Март первым пришёл, когда умер отец. Настя вспомнила об этом, когда ехала в вагоне метро, бездумно пялясь вокруг. В наушниках играло что-то, она даже не разбирала, кто именно. Хотелось спрятаться дома и никому ничего не объяснять. Помочь брату с уроками и лечь спать. Там её точно никто не найдёт.       ...Настя выплакала первые слёзы.       — Папы больше нет. — Сказанное мамой сперва отозвалось в сознании дежурным неверием и истеричным, неосознанным криком:       — Нет!       Она зажала рот ладонями, чтобы не разбудить брата. Прижалась к маме, ничего не понимая. Врач позвонил и сказал, что отец скончался. А ведь только утром его увезли на «скорой» с конференции, к которой он так готовился. И обещал сводить Максика в Музей Эволюции, посмотреть животных. А потом в лабораторию к дяде Жене — поглядеть на мамонтов.       А вместо этого отец умер. Настя, проснувшись поутру, звенела внутри как сосулька за окном. И в этот миг в домофон позвонили. Мама, как тень, собранная, с распущенными по плечам длинными волосами, открыла дверь. На пороге стоял в расстëгнутой куртке, без шапки — только из машины — Март.       — Карина, я могу чем-то помочь? — Он обнял маму, а она застыла, ткнувшись на миг лбом ему в грудь, но быстро взяла себя в руки.       — Ты можешь вернуть мне мужа? — Мама отступила, чуть улыбнувшись.       — Моя сестра была шаманкой, — с сожалением ответил Март. — У нас в роду дар передаётся по женской линии. Прости.       Мама кивнула и ушла заваривать чай. Настя застыла на пороге своей комнаты — как была в растянутых домашних шортах, майке и вязанных гетрах. От горя или от знания Марта она восприняла слова про шаманов как должное. Он же наполовину телеут.       — Настя, прими мои соболезнования.       Март оказался рядом. Настя моргнула и подняла на него заплаканный взгляд. Болотные глаза встретились с карими. Настя вдруг оробела и застыла. А Март обнял её, окутывая теплом и хвоей. Настя почувствовала его руки на спине, и стало странно.       — С-спасибо, Март Григорьевич.       — Меня даже школьники на практиках у Николаича зовут под конец сезона просто Март, — улыбнулся он. — Ладно не Апрель.       — Да мне как-то неудобно, вы же старше намного, — промямлила Настя. — Папин друг... Были...       — И сейчас есть, — серьёзно произнёс Март. — Телеуты верят, что все души уходят в родовую реку на небесах. А потом возвращаются в мир людей, когда приходит время.       Настя кивнула и поняла, что до сих пор стоит в объятиях Марта. Она поëрзала и отстранилась. Вытерла заслезившиеся глаза.       В этот миг на кухне щëлкнул спасительный чайник. Настя жестом пригласила Марта за ней. Отвернулась и уже додумала долгий взгляд, которым он проводил её...       Отец давно не снился Насте. Как и Март. Но если отец ушёл далеко, то Март нашёл её. Поднимаясь в лабу, Настя думала, в каких снах он являлся ей раньше. В таких, после которых сводило бëдра, а воздух застревал в горле. Настя на мгновение остановилась в коридоре, прислонившись к стене. Всё, хватит. Март на севере, а её ждёт мамонт. И, прости Господи, Антон.       — Руки-крюки, — первое, что услышала Настя, войдя в лабу. Дядя Женя — высокий, с седыми висками, статный и востроносый — сверлил взглядом синих глаз ребристый зуб мамонта. Рядом топтался Антон. Из-под халата виднелась футболка с «Арией». — Антон, ты работаешь здесь херову гору лет. Неужели сложно отрастить руки из плеч?       — Я больше не буду, — пробубнил Антон.       — Не будешь, — сощурился дядя Женя. — Давай, дуй в магазин. Сëма уже пошёл.       — О, сходнячок! Одна нога здесь, другая — там! — Антон оживился, сбросил халат и умчался.       — А мне что делать? — Настя рассеянно сложила халат коллеги. — Позвонки камералить?       — Пошли со мной, — махнул рукой дядя Женя. — Оленевод приехал.       Настя не успела спросить, о ком речь. Не поняла, как прошла за дядей Женей в зимний сад. Подумалось, что пожаловал кто-то из Сибири, у тёти Риты было полно друзей из коренных народов. Но когда двустворчатые стеклянные двери открылись, выпуская влажный аромат хлорофитумов, фикусов и традесканций с лимонными деревьями, Настя забыла, как дышать.       За столом сидел Март и смотрел на неё.       Она не могла поверить, только таращилась, не в силах вымолвить слова, взять себя в руки. Словно и не было этих пяти лет. Март ничуть не изменился, только загорел бронзовым северным загаром, лëгшим на его смугловатую кожу. Те же небольшие глаза минделëм под ровными бровями, квадратное лицо, тонкие губы и поразительный взгляд. Спокойный и чуть тоскливый, с ноткой доброты и внимания. Как у собаки.       Насте стало стыдно за своё сравнение. Это она собака серая. А он... Март.       В этот миг странная неправильность цепанула взгляд. Настя моргнула и увидела, что в глазу у Марта лопнул сосуд. Алое заволокло белок.       К горлу подкатил комок. Захотелось подойти и пожалеть. Обнять, приложить его черноволосую голову к груди, приласкать. Но Настя заставила себя улыбнуться и поздороваться:       — Здравствуйте, Март Григорьевич.       — Здравствуй, Настя.       Негромко и невыразимо. Так, что Настя захотела сесть. От неловкости её спасла вынырнувшая из подсобки тётя Рита.       — Март, я протерла твои очки. — Миниатюрная, как фарфоровая кукла, с грудью, достойной аниме, огненно-рыжая тётя Рита улыбалась тëплой улыбкой общей крëстной для всех полевиков.       — Опять таскать на носу два блюдца, — пожаловался Март. — Я так к линзам привык, но пятьдесят часов за ноутбуком сделали своё дело. Но отчёт красивенький, ушёл в Департамент.       — Пока примут, ты уже у нас испытательный срок пройдёшь. — Тётя Рита надела Марту очки. — Евгений Николаевич тебе его скостит.       — Опять ты меня сдала, — пожурил жену дядя Женя. — Там Антоша с Сëмой продукты принесли, надо на стол накрыть.       Тётя Рита ушла, а дядя Женя налил себе и Марту кофе и принялся трепаться. Настя понимала, что должна уйти помогать, но не могла заставить себя тронуться с места. Просто застыла у фикуса Бенджамина, пока Март рассказывал, как их не хотели пускать на нефтяную платформу.       — Сказали, нужен сертификат об умении оказывать первую помощь, диплом о высшем образовании, медицинская книжка и свежий анализ крови.       — Может, ещё кал на яйцеглист? — усмехнулся дядя Женя.       — Я не закончил! — засмеялся Март. — У них там эколог геологов от археологов не отличает, так что весëлые товарищи...       В очках он казался очень странным. Непривычным. И глаза как будто спрятались. Но Настя чувствовала, что Март на неё смотрит.       И в этот же миг дядя Женя подавился кофе. Закашлялся и унëся прочь. Но кружка осталась нетронутой. И поглядел научрук на Настю уж больно понимающе. От этого стало вдвойне неловко.       — Главное, чтобы Николаич кофе не аспирировал, — заметил Март. — Настя, ты чего?       Она скуксилась под кустом, обхватив себя за плечи. Дядя Женя — подстава.       Глядя в пол, Настя слышала, как Март подошёл к ней. Уставилась на его ботинки, забрызганные грязью штанины. А затем плеч коснулись горячие крепкие ладони.       Как тогда, той весной, на курганах.       Следом губ коснулся поцелуй севера.       — Ты меня ещё любишь? — Было больно спрашивать это. А ещё больнее услышать ответ:       — Из льдинок вместо «вечность» я складывал твоё имя.