***
«Началось в колхозе утро», - промелькнуло у Чонина в голове, едва он открыл глаза. Вспомнив, сколько всего ему сегодня предстояло, захотелось лечь спать обратно. Подумав, что сегодня он наконец увидит Хёнджина, спать резко расхотелось. Собирали его, в прямом смысле этого слова, всем селом: пока Чонин самостоятельно делал себе макияж, Минхо укладывал его волосы, Джисон выглаживал чёрную юбку (было решено не затаскивать сценический образ, а оставить его лишь для выступлений, обзаведясь при этом похожими вещами для всех остальных мероприятий), Чанбин договаривался по телефону о точном времени выхода на пресс-конференцию, а Чан задумчивым взглядом сверлил аккуратно расправленный пиджак Сынмина, лежавший на кровати. — Ну что ты вздыхаешь, дед? - решил подколоть его Чонин, увидев эту забавную картину через маленькое зеркальце перед собой. - Отдай Сынмину после конференции и не переживай. — Сам отдавай, мелочь. Чонин на такое обращение к себе лишь показательно громко цокнул. — Я не смогу, - хитро ухмыльнулся он. - Не пойду же я на фотосессию, а затем и на конференцию с этим? - он с особым усердием покосился на пиджак. - И вообще. Хён, тебе напомнить, как ты месяц назад сказал мне, чтобы я, цитирую, «отдал их» тебе? Чан, видимо, вспомнив, что действительно тогда положил глаз на земляков, и потому отпираться сейчас не было никакого смысла, поднял обе руки вверх на манер «сдаюсь». — Без проблем. — Славно, - удовлетворённо улыбнулся Ян. - Минхо-хён, блин, ну не тяни же так за волосы!***
Ну вот и первое официальное развлечение для публики: со слов какого-то итальянца из местного стаффа, «фотосессия в неожиданных парах». Чонину было крайне всё равно, кого именно ему поставят в «неожиданную» пару, потому что в этот момент в его поле зрения попал Хёнджин. Хёнджин в красном кроп-топе, сделанном на манер полупиджака, который давал полный обзор на его пресс для всех желающих, и таких же алых брюках. Чонин сначала завис, а затем вспомнил, что не видел дорого друга две недели и нужно было подойти поздороваться. Как можно быстрее. — Смена наряда? Чонин не успел опомниться, как оказался в тёплых объятиях Хёнджина, едва закончив свою же фразу. Кажется, старший действительно успел по нему соскучиться, поскольку простояли они так достаточно долго для того, чтобы всем надоесть, даже не сказав никому ни единого слова. Чонину, конечно же, и этого было мало, и он с радостью бы продолжил, если бы не люди вокруг и Кассандра, которой они надоели больше всего. — Кхм-кхм! - показательное прокашлялась она. - Чонин, дорогой, не один ты здесь по нему скучал. Чонин выглянул за плечо Хвана и увидел, что к ним двоим, помимо Кассандры, собралась уже целая очередь из желающих поздороваться. Не ясно, правда, кого именно из двух парней ждали все эти люди для приветствия чисто из приличия, однако Чонин подозревал, что их обоих. Но не то что бы Яна это сильно волновало. Он не видел Хёнджина целых две недели! И всё ещё не знал, чем отличается московский закат от сеульского… — Привет, - слегка отстранился он, чтобы посмотреть старшему в лицо. Хван тут же отзеркалил его действие, не убирая при этом с лица нежной улыбки. Чонину аж пришлось задуматься о том, улыбаются ли так хорошим друзьям, с которыми вы знакомы в реальной жизни около суток. С другой стороны, зачем считать только реальную жизнь, когда они столько всего успели обсудить в Интернете? Да, не вживую, но Чонину казалось, что в данном случае конкретно это не имело большого значения. Хотя, естественно, намного больше приятных эмоций приносило общение именно в жизни. И сейчас Ян как раз собирался заняться навёрстыванием упущенного. — Как хорошо, что ты приехал, - наконец ответил Хёнджин. Из приличия им пришлось разомкнуть объятия, но оба продолжили стоять практически вплотную друг к другу. — Я не мог не, это обязательное мероприятие, - усмехнулся Чонин, ещё раз окинув быстрым взглядом наполовину открытый костюм Хёнджина. — Да… - Хван опустил глаза куда-то в пол, и по его выражению лица Чонину стало понятно, что он только что выдал какую-то чушь, несопоставимую с уровнем мышления писателей-журналистов. Ну естественно, Хёнджин и так должен был знать, что это мероприятие обязательно для всех! Ещё бы он не знал… Тем не менее он всё равно предпочёл выбрать именно эту фразу. «Как хорошо, что ты приехал». А то, с какой интонацией это было сказано, словно Хёнджин почувствовал некое облегчение после встречи с Чонином, Ян, судя по всему, и вовсе пропустил мимо ушей. Молодец, ничего не сказать. Два по литературе за ненахождение скрытых смыслов и подтекстов в чужих словах. — Я тоже рад, что ты здесь, - практически шёпотом добавил Чонин. Дальнейший диалог развить не получилось: другие участники тоже хотели урвать частичку внимания восходящих звёзд, так что времени на сюсюкания друг с другом у них не осталось. Вдобавок к Чонину подошла Джурин во всё таком же пушистом (на этот раз белом) платье, чем незамедлительно вызывала порцию смеха со стороны парня. — Я больше не могу в этом ходить, Чонин, - прошептала она ему на ухо. - Это невозможно! Мне кажется, я опозорена на всю жизнь только из-за этих нарядов на мероприятия! Чонин, всё ещё пытаясь сдержать так и рвущийся наружу смех с вида подруги, постарался её успокоить. — Да ладно, зато знаешь, сколько с тобой мемов будет! Я уже видел парочку… Джурин мученически закатила глаза и, задрав голову к потолку зала, обречённо пробормотала что-то непонятное на японском. — Ну или уволь твоего стилиста, - пожал плечами Ян, увидев такую реакцию. - Хотя я бы с этим не спешил, всё-таки мемы… — Я не могу её уволить, - прошептала Джурин, - очень хочу, но не могу! - отчаянно прозвучало из её уст (даже как-то чересчур отчаянно, если вдаваться в подробности). - Может, мемы это и правда не такая уж и плохая затея… Что ж, тут Яну оставалось только пожалеть бедную подругу. Увольнять персонал, скорее всего, было не в её компетенции. По крайней мере, пока он был в агентстве и вёл активную жизнь айдола, таких полномочий у него, как у артиста, однозначно не было. — Мадам Джурин, прошу вас на фотосессию. Чонин и Джурин одновременно обернулись на слова одного из работников стаффа. Точно, они же не просто поболтать здесь собрались, у них, вообще-то, было задание. Как только Джурин (вместе с рок-группой) увели на съёмочную площадку, местные работники начали быстро составлять очередь для последующих фотографий. Чонин, естественно, надеялся на пару в виде Хёнджина, но одно дело — надеяться, а другое — догадываться, опираясь на имеющиеся факты. Имеющиеся факты, конечно, несколько располагали к дуэту двух корейцев, но ещё больше имеющихся фактов располагали к… «Отличный ход», - подумал Чонин, плечом к плечу столкнувшись с Мартином Ридом в белом смокинге. Вот уж действительно необычный дуэт: серьёзный человек в костюме и подросток-оборванец в юбке. Супер. Но! Может быть, они наконец поздороваются друг с другом и Со Чанбин в кои-то веки почувствует, что такое счастье? Надо было пробовать, ведь такой шанс, судя по всем предыдущим дням Двадцатки, выпадает чуть ли не раз в жизни! — Ян Чонин, - парень натянул на лицо широченную улыбку и протянул мужчине раскрытую ладонь для рукопожатия. Англичанин развернулся всем корпусом к юноше и, вежливо улыбнувшись, пожал протянутую ему руку. — Мартин Рид. Чонин отметил про себя, что голос у него довольно приятен сам по себе, а не только в те моменты, когда он поёт. При этом его белые волнистые волосы и голубые глаза отлично гармонировали с этим мягким голосом, составляя тем самым единый законченный образ… сладкого человека?.. Да, именно. В его внешности было сладко всё, начиная скромной улыбочкой на аккуратных губах и заканчивая смокингом, который по своему определению не должен считаться «сладким», но на Мартине выглядел именно таким. При этом свойственной подобным людям приторности в нём не наблюдалось. Отнюдь, вокруг певца витала странная атмосфера полного спокойствия и умиротворения, такая, какая накрывает вас при виде какого-нибудь пожилого мудрого доктора наук или философа. И вот здесь уже проявлялся неожиданный диссонанс образа и ауры, который запутал и без того запутавшегося в Риде Чонина окончательно. — Я всегда уважал вас как певца, - решил под шумок перекинуться парой фраз Чонин. Всё равно они были в очереди только шестыми, а пообщаться с самым скрытным участником Двадцатки ему точно лишним не было бы. — Не ожидал увидеть вас на Двадцатке, - честно признался Чонин, только с большей долей вежливости, чем ему хотелось бы. Только сейчас Ян понял, как по-разному можно произнести эту простую фразу. При диалоге с Чанбином в ней было бы больше досады. Джурин сказала бы её со злостью. Хёнджину Чонин пробормотал бы это задумчиво, подняв взгляд к потолку как бы в поиске логичного объяснения случившемуся. А если брать Чонина и Мартина, то… Вот так. Вежливо и никак иначе. Честно говоря, парень и без того не знал, что конкретно он чувствовал к этому высокому блондину. Эмоций была масса, и вот уже который месяц Чонин не мог вычленить из них те, которые были бы способны выйти на первый план. С одной стороны, в Чонине, безусловно, бушевало раздражение. Ещё бы! С появлением Мартина в соревновании все усилия Яна грозились обернуться ничем, просто пустой тратой времени. Да ещё и из-за чего! Ладно, если бы эта была действительно стоящая заявка. Проиграть достойному сопернику хотя бы не так позорно. Но проиграть конкретно этому не лезло, откровенно говоря, ни в какие ворота. Мартин Рид не делал плохих песен. До этого момента. В этот момент он решил выпустить трек не с заявкой на оригинальность, смысл или собственное видение мира, как это было раньше. Нет. Он решил пойти грязным путём: представить максимальную посредственность, которая отлично прижилась бы на радио. Ну ход конём, право. И браво заодно. Не в том смысле, что смело, а в смысле ненастоящих аплодисментов за плохую работу с претензией на главный приз. С другой стороны, Чонин не мог отрицать все предыдущие заслуги певца. Не просто же так он стал знаменит чуть ли не на весь мир! Десять лет в индустрии, тяжёлая работа, глубокая лирика (пускай и вплоть до сегодняшнего дня) не могли оставить Чонина равнодушным к этому человеку. Его фраза об уважении не была попыткой польстить лживыми словами, здесь Ян говорил абсолютно искренне. Вся проделанная работа Мартина заслуживала признания, хоть Двадцатка эту работу так и грозилась перечеркнуть. Отсюда вытекала третья эмоция: неподдельное непонимание. Ну зачем певцу мирового масштаба соваться к начинающим артистам, о которых знает, дай Бог, два человека? Ну какая у этого цель? Что ему доказывать? Какая у этого предыстория? Чонин порой жалел, что не имел способности лазить в головы других людей, потому что узнать скрытые мотивы Мартина хотелось невыносимо. Может, он и не хотел на Двадцатку эту вовсе. А его отправило правительство. Сказало, мол, вот, выиграть хотим, привози победу. А не то отберём ту твою виллу на Бали, она вообще была построена нелегально, мы-то знаем! А бедному Мартину Риду не оставалось ничего, кроме как назло правительству написать самую бездарную песню в мире и поехать с ней, чтобы совершенно точно не выиграть… И вот такими нелепыми оправданиями Чонин плавно подошёл к следующему пункту: он оправдывал этого человека очень явно и изо всех своих сил. Повесить клеймо можно запросто на кого угодно и как угодно. А так ли просто понять, действительно ли человек виновен? Чонин никогда не сможет узнать, что в действительности стояло за решением Мартина отправиться на конкурс. Может, его правда шантажировали виллой на Бали… Дело могло быть в чём угодно, поэтому Ян в своих выводах о том, какой Рид наглый подлец-эгоист, желающий забрать себе лёгкую победу, не спешил. Ситуация, конечно, казалась весьма однозначной, но Чонин не желал терять в себе ту человечность, которая не позволяла ему вот так просто осудить другого, даже если дело происходило в такой хитрой вещи как шоу-бизнес. — Очень рад познакомиться лично, - завершил свою речь он. Рид несколько удивлённо уставился на него своими небесными широко распахнутыми глазами. — Вы меня смутили, - негромко выдал он, скромно при этом улыбнувшись. - Я тоже ждал момента, когда смогу пожать руку АйЭну. И у Чонина едва не отвисла челюсть. Ждал момента, чтобы что? Пожать руку кому? Где подвох? Фальшь? Может, Чонин не очень хорошо разбирается в людях, потому что сейчас он не услышал лести, и даже выражение лица Мартина передавало только лишь почтение без примесей напускного. — Я отметил вашу песню при первом прослушивании, - продолжил англичанин. - Очень талантливо написано. И текст, и музыка… Я видел ваше имя в кредитах. — О да… - Ян сейчас ощущал себя крайне растерянно. Окружающие рисовали Мартина намного более злым злодеем, чем он себя показывал в личной беседе. Это, мягко говоря, сбивало с толку. Нет, Чонин вовсе не ожидал, что Мартин будет вести себя грубо, но его слова что-то задели в самом Яне. Возможно, то, что его работу оценил уже давно состоявшийся популярный артист. Это давало надежду на то, что, кажется, всё, что он делает, — не напрасно. — Слова полностью мои, - решил уточнить Чонин, - но музыку мы писали вместе с моим продюсером. — Когда артист прикладывает руку к своим песням, это в любом случае заслуживает уважения. Особенно молодой артист, - доброжелательно улыбнулся блондин. - Очень здорово, что вы решили подать заявку на Двадцатку, думаю, это принесёт вам как минимум заслуженную публику. Я с самого начала хотел от чистого сердца пожелать вам удачи. Надеюсь, у вас действительно всё получится. Чонину потребовалось несколько секунд, чтобы обработать все поступившие в его адрес слова. И вовсе не потому, что они были на английском, а потому, что в такое просто-напросто было сложно поверить. Он с придыханием поблагодарил певца, а затем даже попросил стоящего рядом Сынмина быстро щёлкнуть их двоих на камеру, несмотря на то, что через пару минут Яну и Риду должны были устроить официальную фотосессию. Но официальная — это одно, а быстрая фотография из-за кулис — совсем другое. Как для самих артистов, так и для их подписчиков. После нескольких снимков под ярким светом ламп на камеру официального представителя Ежегодного Конкурса Двадцати, Чонина и Мартина отпустили на все четыре стороны (естественно, до конференции). Взгляд Яна упал на большой экран, куда как раз в этот момент вывелся их крайний дубль. Оба парня ярко улыбались, стоя при этом в странной позе: Мартин обхватил задранную ногу Яна прямо за его высокий массивный ботинок, пока сам Чонин одной рукой держался за шею певца, а второй показывал «козу». Идти на конференцию и отвечать журналистам на какие-то вопросики желания не наблюдалось, слишком смешанные эмоции сейчас разрывали Чонина. Мартин как будто был отстранён ото всех участников (хотя почему «как будто»?). Естественно, он не был обязан ни с кем общаться, в правилах проведения Двадцатки такого пункта нет, но такое поведение вызывало вопросы. Вместе с тем рядом с ним чувствовалась какая-то возвышенная энергетика, от человека исходила такая аура, словно он познал эту жизнь ещё десятки лет назад. Складывалось впечатление мудрого человека. Наверное, в силу его возраста и опыта в индустрии, а может, и не только… — Что же ты за человек такой? - пробормотал Чонин, отвернувшись от экрана. Стоило немного отвлечься от своих рассуждений психолога, чтобы настроиться на конференцию. И ещё найти Хёнджина. И обязательно Джурин.***
На конференции было… очень нудно. Чонин едва не уснул. Вопросы сами по себе были вялыми, и заданы они были так же вяло. Ян буквально мог почувствовать очередной тяжёлый вздох Хёнджина, что сидел на другом конце зала, на рядовое незаинтересованное «Это правда, что вы подали заявку на участие ради того, чтобы стать знаменитым?» Нет, блин! Каждый здесь подал заявку, чтобы про него окончательно все забыли! Кем нужно быть, чтобы не осознавать, что все на этом конкурсе шли сюда не только за первым местом, но ещё и за мировым признанием? За исключением Мартина Рида, разве что. Он подавал заявку, очевидно, только лишь ради победы. — Мне было физически больно это слушать, - поделился с Хваном своими впечатлениями Чонин, едва они встретились в лобби после того, как разошлись по своим номерам, чтобы переодеться в обычную одежду (перед этим, к слову, сделав триллиард фотографий для прессы). - И, понимаешь, я даже не понял, почему! Вроде типичные вопросы, скандальные даже в некотором плане… Хёнджин тяжело перевёл дыхание и огляделся по сторонам. Не хватало в этот момент нарваться на какого-нибудь корейского журналиста, который бы их понял, а на следующий день написал статью о том, насколько Ян Чонин и Хван Хёнджин ужасные люди и пора бы их уже подвергнуть культуре отмены. Точнее, ей подвергли бы только Чонина, ну и Хёнджина, возможно, на международном уровне. В России, как показала практика, культура отмены не действует. — Современной журналистике далеко до идеала, - наконец ответил Хёнджин, цокнув от досады. - А идеальную журналистику мы просрали. И неизвестно, сможем ли мы её вернуть… Так печально обстоят дела, - пожал плечами он и замолк, видимо, решив на этом закончить, чтобы не мучить Чонина лишний раз своими рассуждениями. А Чонин хотел помучиться. Он за крайние несколько дней уже хорошо так преисполнился в философии, и был готов ко всему. Особенно от Хёнджина. Чонин скажет больше, он был не просто готов, он ждал этого, потому что среди его знакомых не было певцов-журналистов. Ну или же среди его знакомых просто не было Хёнджина. — Так, и..? - подтолкнул его Ян, намекая на то, что ему хотелось бы услышать продолжение. Хёнджин, даже если и удивился этому порыву младшего, то виду мастерски не подал. — И… - вздохнул он, проходя через вращающиеся стеклянные двери. - Я знаю, почему тебе было больно это слушать, хотя вопросы, казалось бы, вполне обычные. Те, которые каждый журналист задаёт на каждом углу. В этот момент они вышли на улицу, и в лицо им ударил свежий апрельский воздух, а в уши — звуки дневного оживлённого Милана. — Как тут, оказывается, шумно, - хмыкнул Чонин, поправив воротник своего тёмного пальто и проводив взглядом парочку машин, мчавших по дороге. - С моего балкона вчера ночью казалось, что это не такая уж и оживлённая улица. — Сейчас пойдём в место поуютнее, - Хёнджин сделал странное движение, словно потянулся своей ладонью к руке Чонина, но быстро себя одёрнул и вернул руку в карман. - Надеюсь, не заблудимся. Чонин ответил на обаятельную улыбку старшего и без раздумий последовал за ним по сети узких улочек. Он, если честно, и заблудиться был бы не прочь, если бы это произошло с Хёнджином рядом. Можно было, наверное, вечно петлять по завораживающему Милану, наслаждаясь архитектурой, атмосферой и речами Хвана. — Так вот, - продолжал он начатую чуть ранее тему, - веришь, нет, а жанр интервью по своей природе не допускает провокационных вопросов. Чонин кивнул. Раз Хёнджин так сказал, значит, действительно не допускает, здесь сомнений не возникало. — Вопросов, призванных поставить гостя в тупик, жанр интервью тоже не предполагает, - между тем всё дополнял Хёнджин. - Потому что интервью нужно для того, чтобы узнать человека. Узнать его внутренности. Узнать, чем он живёт, чем дышит, чем интересуется, кто он такой, понимаешь? Хван заглянул в глаза Чонина с такой надеждой на понимание, что Ян волей-неволей кивнул. Он-то всё прекрасно понял, но даже если бы и не понял, всё равно бы кивнул. Не смог бы не. — Провокационные вопросы заставляют гостя закрыться, встать в оборонительную позицию. И как только такое происходит — всё. - Хёнджин покачал головой. - Контакт потерян, ничего у вас не получится. Общего потока нет, атмосферы нет, честности нет. Ваше желание — поставить человека в неудобное положение. А для чего? Человека нужно раскрывать, узнавать, изучать, делать так, чтобы зрители поняли, кто он такой, а вы… Заставляете его выкручиваться из созданного вами же неудобного положения, а затем ещё кичитесь этим, мол, посмотрите на меня, я такой хороший интервьюер, задал такой неудобный вопрос! Говно на палке ты, а не интервьюер! - в сердцах фыркнул Хёнджин, чем вызвал тихий смешок у младшего, так уморительно смотрелось последнее предложение на фоне остальных. — А как же жанр провокационного интервью? — Нет такого жанра, - отрезал Хван. - Это грязь. Низость и грязь. Господи, что стало с телевидением… — Поэтому ты ушёл в музыканты? - несмело поинтересовался Чонин. В другое время и с другим человеком он непременно задал бы этот вопрос с совершенно иной интонацией, подразумевая это как шутку. Но с Хёнджином… Нет, с ним, безусловно, хотелось шутить много и громко. Но не в такие моменты. В такие моменты хотелось просто выслушать Хвана, постараться понять его мысли, да и для себя почерпнуть что-то новое. Всё же, как уже упоминалось ранее, Чонин таких людей как Хёнджин никогда ещё на своём жизненном пути не встречал. Не доводилось, так сказать. — Я хотел сделать из чудовища чудо, - грустно улыбнулся старший, взглянув на Чонина из-под упавших на глаза тёмных прядей. - Но это… Я не люблю так говорить, но с каждым днём я всё больше убеждаюсь в том, что это невозможно. Есть системы, которые не изменить. Они нам просто не подвластны. Таких систем много… Возможно, придёт новое поколение, но это же нужно целое поколение, да и чтобы все из них… - он замолк на пару секунд. - Вот выпустился ты из института. У тебя в голове есть определённые моральные установки, которые тебе там вложили. Приходишь на работу — тебе говорят: «Снимаем интервью, задаём вот эти вопросы». И выдают тебе списочек самых скандальных вопросов, на которые только были способны местные сочинители. Ты думаешь, ну уж нет, я на такое поведусь. А потом тебе сообщают: «Оклад пятьсот тысяч рублей». Всё! Четыре года обучения в топку! Все знания вылетают из головы! Никакой больше морали, дайте мне этот список и пятьсот тысяч! И вот скажи мне, Чонин, а кто от этого откажется? Кто в своём уме от этого откажется? Да только последний идиот скажет «Ой, спасибо, засуньте себе эти пятьсот тысяч сами знаете, куда». Так и работаем. Чонин, если честно, не нашёлся, что на это ответить. Спорить здесь было сложно, да и зачем спорить с тем, с чем согласен… — Всё нормально, тут нужна пауза, чтобы переварить, - будто бы прочитал его мысли Хван. - Ты не против полюбоваться видами без слов, пока мы идём? Чонин коротко улыбнулся, а затем кивнул со всей своей серьёзностью. А Хёнджин точно журналист, а не психолог? Что-то в нём заставляло Яна восхищаться им всё больше и больше. Не как какой-то звездой, а как… человеком. Обычным… Нет. Как раз-таки необычным человеком, который, оказывается, скрывает в себе столько всего… В своих мыслях они молча дошли до кафе. Чонин отметил, что, задумавшись о словах Хёнджина, он совершенно забыл о той суете, что сопровождала его с самого начала участия в Двадцатке. Это было, вне всяких сомнений, очень приятно. Уже в миленькой кафешке в итальянском стиле, когда Хёнджин галантно снимал с Чонина пальто, чтобы повесить его на вешалку, внимание Яна привлекла активно машущая ему рука за столиком у окна. При последующем анализе выяснилось, что рука принадлежала Ноэйше, за одним столом с которой сидели Мелисса из Германии и Андерс из Финляндии. Интересное сочетание. — Как тесен Милан! - засмеялся Чонин, когда они с Хёнджином поздоровались с участниками и, воспользовавшись приглашением, присоединились к ним на обед. Его ещё не совсем покинуло то прозаичное настроение, настроенное для него Хёнджином, но нужно было вновь собираться с силами и изображать рокера-дурачка, который претендует на первое место в главном конкурсе мира музыки. — И не говорите, - подтвердила его слова Мелисса, что сегодня снова была в платье цвета моркови. - Как вы сюда попали? — Хёнджин привёл, - хихикнул Ян. - Мы просто шли, смотрели на природу, размышляли и… Официант подошёл как раз тогда, когда Чонин с ужасом осознал то, что начал портить свой образ. Философия — удел Хёнджина! Он здесь просто гиперактивный фрик, которому такое, на секундочку, чуждо! В душе-то, может, и не чуждо, но окружающие должны думать, что именно так и никак иначе. — Кстати, вы общались с Мартином? - между делом спросил Андерс. - Я вот вроде уже со всеми поговорить успел, а его просто не выловить! — Я спрашивала нескольких людей про него, - хмыкнула Ноэйша. - Никто из них с ним не разговаривал. Это… странно. «Ещё как странно», - вздохнул про себя Чонин, но вслух пока что ничего говорить не стал. Хёнджин рядом просто заинтересованно смотрел на людей напротив. Такое ощущение, что ему было интересно, к чему приведёт их диалог. — Мне пока не довелось с ним пообщаться, - лишь пожал плечами он и отвернул голову в сторону окна, показывая, что добавить ему нечего. В дело решила включиться Мелисса: — Он специально ни к кому не подходит, как думаете? В повисшей тишине Чонин понял, что свою маленькую тайну сегодняшнего диалога можно было бы уже и приоткрыть. А то загнобят Рида окончательно и… А что «и»? Ничего ему не будет, вообще-то. Он, похоже, именно этого и ожидал своим поведением. Вот только совесть Яна ещё работала. Он ещё хотел быть хорошим человеком. — Не думаю, - проговорил он, чем тут же привлёк внимание всего стола. - Мы с ним говорили сегодня перед съёмкой. Мартин просто на самом деле не кажется общительным человеком. Я даже сомневаюсь в том, что это его тактика, потому что тактика эта объективно проигрышная. Возможно… он экономит энергию или ещё что-то в этом роде… Тут Чонин понял, что опять защищает Мартина, только уже не перед самим собой, а ещё и перед другими конкурсантами. Мда. Впрочем, заметив одобрительный взгляд со стороны Хёнджина, парень почувствовал, что говорит правильную вещь. — В общем, может он не хочет растрачивать свою энергию на других, кто его знает, - развёл руками он. А затем решил закончить монолог шуткой: — У нас с ним явно разные методы достижения победы. Ладно, полушуткой. Все, конечно, посмеялись, но вряд ли кто-то из присутствующих хоть на секунду усомнился в том, что здесь нет правды. В каждой шутке есть доля шутки, или как там говорилось… Чуть позже, после сытного обеда, когда компания всей толпой возвращалась в свой отель, Чонину пришла в голову одна мысль, о которой ещё сегодня утром он задумался бы только из-за указа Чанбина. Но, кажется, что-то в нём начало меняться. Хотя нет, не меняться, ломаться. Ломалась оболочка, выстраиваемая Чонином много лет. Пока, правда, только трескалась, но Ян даже этого от неё не ожидал. Истинные, глубинные эмоции, которые он всё это время задвигал на второй план, не обращал на них ровно никакого внимания, построив вокруг них непробиваемую стену образа, вдруг начали выходить наружу. Не на ту наружу, которая видна всем остальным, а на ту, которая была видна только лишь ему, и это было страшнее всего. Не страшно, когда осознают другие, намного страшнее, когда осознаёшь ты сам. Осознание накрыло резко, когда он понял, что хочет сделать фотографию не для того, чтобы выложить её в Интернет, а просто… для себя. Чтобы запомнить этот момент. Что вот он был именно с этими людьми именно в это время именно в этом месте, и испытывал в этот момент положительные эмоции. Ну вот он и становится слабаком и сопляком. Именно здесь, на Двадцатке, когда это было самым последним делом, которым следовало заняться. Если быть точнее, этим делом здесь вообще было заниматься запрещено, потому что такой огромный конкурс с таким сильным психологическим давлением со всех сторон — не место для расхлябанных людей. С таким подходом его могут сломать как веточку без особых усилий, а он непременно сломается, потому что его оборонительная стена падает. Что на него так подействовало? Что стало триггером? Хёнджин со своим мышлением идеального писателя-журналиста? Мартин, в поведении которого так хотелось разобраться? Чанбин со своим вечным давлением? Подписчики, слава, надежда всей страны на него? Сам Чонин, который зачем-то впитал это всё в себя, когда всё, что от него требовалось — это придерживаться чудаковатого образа и не открывать никому своего сердца? Никому. Не только другим людям, но и человеку внутри него… Вот и в какой момент он стал так мыслить? Раньше слово «никому» не вызвало бы в Чонине ничего. Никаких эмоций, смыслов, подтекстов. «Никому» и «никому», тут всё предельно ясно. Естественно, метафоры были ему хорошо знакомы, он писал песни. Проблема была лишь в том, что он отделял творчество от жизни, в которую никогда не допускал подобных мыслей, а теперь… «Что-то пошло не так», - думал Чонин, с яркой улыбкой прося у прохожего сфотографировать их компанию на его же телефон. Листая получившиеся фото и слушая громкую весёлую болтовню участников спереди себя, Чонин не сразу заметил, как к нему подошёл Хёнджин. А когда заметил, обнаружил себя за рассматриванием его улыбающегося лица рядом со счастливым своим на одной из фотографий. — Для Инстаграма? - мягко поинтересовался Хван, встав с Яном плечом к плечу. Чонин задумчиво хмыкнул. — Для души. Взгляд, которым, посмотрел на него Хёнджин, наверное, можно было считать за похвалу.