Выдумка

— Просыпайтесь, — мягкий женский голос ласкал его слух. Деликатные тонкие пальцы бережно коснулись лица и очертили скулу. Александр что-то невнятно пробормотал и лишь плотнее зажмурил веки. Его спина упиралась в нечто неровное, жесткое и твердое. Тело затекло, было прохладно, но он так устал, что ему все это казалось несущественным. В воздухе богато пахло хвоей, кажется, кипарисами и соснами. — Просыпайтесь, — вновь нежный мелодичный шепот у его уха, теплое дыхание на шее. Кто-то взял его за плечо и слегка тряхнул. Александр в полузабытьи вытянул руку, пытаясь отогнать этого человека от себя. Он отвернул голову в противоположную сторону от источника звука. Щеку царапнуло что-то шершавое. Второй своей ладонью он чувствовал влажный мох. Его слегка знобило, он плотнее закутался в свой плащ. — Просыпайтесь! — было сказано уже заметно громче. Теперь его трясли двумя руками. Настойчиво. Бесцеремонно. Он вновь пробормотал набор каких-то бессвязных слов. Кажется, даже ругнулся. Возможно, не один раз. Зажмурил глаза еще сильнее. На прекрасные блаженные несколько секунд все затихло. Он почти погрузился назад в сон. Но буквально в следующий миг его голень сбоку, чуть пониже колена пронзило резкой болью. Он вздрогнул, зарычал сквозь зубы и резко открыл глаза, в прострации оглядываясь по сторонам. Александр сидел на земле, прислонившись к стволу высокой сосны. Над ним, тяжело дыша и раздраженно прищурив глаза, стояла Бьянка. Ветер трепал ее волосы, они блестели золотом в свете низкого утреннего солнца. Девушка грозно уперла руки в бока, еще больше подчеркивая и без того осиную талию. Недорогое, но изящно выкроенное атласное платье открывало вид на точеную линию ее ключиц и длинную шею. Голень Александра все еще нещадно ныла. Он растерянно опустил взгляд на ногу. Чуть правее и ниже его колена мужчина увидел отчетливый грязный след подошвы от сапога, размер которого явно был женским. — Бьянка, какого черта? — Александр в неверии вновь поднял голову на девушку, растирая место удара. — Вы совсем с ума сошли? Ее губы плавно начали растягиваться в самую сахарную улыбку, на которую она только была способна. Девушка явно гордилась собой. Немыслимо. Александр был так возмущен, что из его головы вылетели почти все упреки, да и вообще большинство слов. Он продолжил разминать ногу, но не сказать, что это хоть как-то помогало. Бьянка присела возле него на колени. — Что-то мне слишком часто приходится Вас будить, — покачав головой, фыркнула она. — Вы можете делать это нежнее? — мужчина приподнял бровь. — К сожалению, я заметила, что на Вас работает только грубость. К удивлению Александра, она беспардонно схватила его руки и с неожиданной для ее хрупкого телосложения силой отняла их с его голени. — Сдурели, что ли? Вы ж только хуже себе сделаете. Синяк будет на полноги, — Бьянка покачала головой. — Я думала, что Ваш отец был доктором. — Ну, простите, мадемуазель Барро, что он учил меня, как себя вести в более серьезных случаях — при вывихах, переломах, огнестрельных ранениях, отравлениях, колющих порезах, — огрызнулся Александр. — Он не предполагал, что меня станут будить пинком в ногу. Бьянка закатила глаза, а после, сосредоточенно нахмурившись, осмотрелась по сторонам и подняла с земли ближайший крупный плоский булыжник. Немного покрутив его в руках, словно оценивая, девушка протянула камень Александру. — На, приложите, — буркнула она, поднимаясь на ноги. — Это не лед, конечно, но хоть что-то. Бьянка отошла от него на несколько шагов и начала распускать волосы из непривычно романтичной, как для нее, прически. Ее пальцы ловко порхали сквозь пряди. Мужчина без лишних раздумий поднес булыжник к месту удара. Он приятно холодил кожу сквозь легкую льняную ткань его штанов, и Александр возвел хвалу небу, что здесь, на юге, несмотря на начало ноября, еще было достаточно тепло, чтобы позволить себе надевать что-то иное, кроме кожи, бархата и шерсти. Боль постепенно притуплялась. Он прислонил голову к стволу сосны и хрипло простонал в удовлетворении, даже не попытавшись сдержаться. Бьянка рассмеялась, обернувшись к нему через плечо, она начала неотрывно наблюдать за ним. — Боже, какие звуки…, — девушка прикусила губу и сверкнула глазами. — Сделаете так еще раз? Александр встретился с ней взглядом. — Вы, что же, именно этого и добивались? — криво улыбнулся он. Бьянка вновь расхохоталась. Подбросив несколько раз вверх теперь уже распущенные волосы руками, она вернулась к нему, очень акцентировано покачивая бедрами. Девушка встала над ним, положив ладонь на ствол дерева чуть повыше его головы и очень плавно, очень медленно начала наклоняться к нему, скользя ладонью по коре. Александр повернул лицо к ней. Улыбка мужчины стала шире. Действия девушки его отчасти забавляли, отчасти вдохновляли. Бывший губернатор понимал, почему она так успешна. Он сделал очень хороший выбор, когда взял ее на службу много лет назад. Александр ощутил, как его одолевает гордость. Наверное, это не то чувство, которое должен испытывать мужчина, когда красивая девушка изящно изгибается к нему в спине. Но в отличие от большинства, он знал, кто она. Сирена. Суккуб. Прирожденная соблазнительница. Губы Бьянки приблизились к его уху. И, признаться, сейчас даже он проникся неким предвкушением, ожидая, какую же очередную провокационную реплику она ему подарит. — Можете вернуть мою одежду? — с чувственным придыханием прошептала девушка, дыханием щекоча его кожу. — Если я сейчас не сниму это платье, то просто взвою. Он хмыкнул, покачав головой. Бьянка с довольной улыбкой отстранилась от него. В этом была она вся. Создать ожидание. Подогреть его. И потом разрушить. Бедный комендант Ла-Жункеры. Александру было уже почти жалко последнюю жертву чар мадемуазель Барро. Мужчина откинул булыжник. Его нога теперь лишь слабо ныла. Он потянулся к большой походной сумке и, порывшись, вытащил оттуда ворох кожаной одежды. Бывший губернатор небрежно кинул его девушке, та ловко поймала. Спустившись от него чуть ниже по холму, лишь на несколько шагов, Бьянка начала без стеснения раздеваться. Она не просила его ни оставить ее, ни закрыть глаза, ни отвернуться. Сама же девушка тоже даже не потрудилась встать к нему спиной. Ее пальцы ловко справились со шнуровкой. В движениях мадемуазель Барро сейчас не было ни плавности, ни эротизма. Она не соблазняла в эту минуту. Для нее все происходящее выступало словно бы частью поручения, Бьянка механически избавляла себя от одежды. Не глядя на него, девушка стянула верх платья со своих плеч, через секунду обнажая уже и грудь — небольшую, но аккуратной и красивой формы. Александр встал на ноги и отвернулся сам, успев заметить, что она одарила его дерзкой улыбкой, полной молчаливого вызова. Он отошел на несколько метров. Мужчина бы соврал, если бы сказал, что ее красота не производила на него никакого эффекта. Он чувствовал что-то напоминающее возбуждение. В животе тянуло. Но это ощущение плотно переплелось с грустью. За нее. За таких, как она. Для нее все было просто. В жизни Бьянки слишком много лет был переизбыток телесности и мужчин, использовавших ее, покупающих ее для всевозможных удовольствий. Александр и сам платил ей, чтобы она обращала чужое стремление к наслаждениям в полезную информацию, которая служила бы его целям. И Бьянка знала, что хороша в этом, понимала, как распоряжаться своими умениями, как сделать из них преимущество. Для нее это было работой, простым заданием, которое нужно выполнить. Даже оружием. Она черпала силу в своей чувственности, в своей соблазнительности, но близости — истинной, трепетной, высшей близости для нее не существовало. Она ничего для нее не значила, и не могла значить. Не после всего, через что она прошла. Александр не винил ее. И не жалел. Он знал, что Бьянке нравится ее роль и ее жизнь. Но его печаль от этого не стала меньше. Я играю в слишком жестокие игры. Игры с использованием живых людей. Он чувствовал себя отчасти виноватым перед ней. — Где Вас носило? — спросил Александр, чтобы хоть как-то успокоить терзавшие его нелегкие мысли. — Просил же прийти на это место после захода солнца, чтобы мы к рассвету уже были в Перпиньяне. Я ждал Вас несколько часов. Ушел бы один, если бы не заснул. Он услышал за спиной легкий смешок. Кроме этого, он все еще мог различить шелест ткани. Бьянка продолжала переодеваться. — Жизнь непредсказуема, месье Бонтан, — пропела девушка. — Хавьер просил меня остаться с ним до утра. Я еле убежала под предлогом, что иначе отец, то есть Вы, меня высечет. — Я смотрю, Ваши с ним отношения бурно развиваются, — криво усмехнулся Александр, скрестив руки на груди. — Пожалуйста, не начинайте. Он даже спиной почувствовал, что она сейчас закатила глаза. Их успехи в сборе информации резко подскочили вверх, с тех пор как Бьянка начала спать с комендантом палаточного лагеря в Ла-Жункере. Знание испанского языка, доставшееся ей от матери, очень помогло девушке без особых сложностей вжиться в легенду, что она — дочь странствующего купца. Хавьер Гальдо пал перед ней на третий день и потерял голову настолько, что даже не смог прогнать ее из своей палатки перед предстоящим военным советом, на который должен был пожаловать сам Франсишку де Моура. Он попросил девушку спрятаться за ширмой, где она без особого труда все подслушала. Бьянка впоследствии отблагодарила его так, что он больше не просил ее уходить ни с каких советов. — Можете поворачиваться, скромник, — насмешливо протянула девушка за его спиной. — Я уже одета. Александр обернулся. Мадемуазель Барро была в своем привычном образе — обтягивающие штаны и куртка из грубой бурой кожи, простая сорочка, высокие сапоги. Ее волосы вновь были забраны в высокий конский хвост. Девушка склонилась и небрежно запихивала платье в его сумку. Александр сделал несколько шагов к ней. — Как Вы объяснили коменданту Ваше отсутствие в Ла-Жункере в следующие несколько дней? — тихо спросил он. — Сказала, что мы с отцом едем торговать в другой город, — девушка выпрямилась и внимательно посмотрела на него, словно ожидая оценки придуманному ей оправданию. Александр удовлетворенно кивнул. Бьянка расцвела в улыбке. — Надеюсь, он не так сильно в Вас влюблен, чтобы увязаться следом, — ухмыльнулся мужчина ей в ответ. — Иначе легенда слетит. — Не увяжется. Хавьер слишком помешан на своем чувстве долга. Прямо как Вы. Ни за что на свете не оставит свой лагерь, — девушка на секунду задумалась, на ее лице появилось почти мечтательное выражение. — Жаль, если бы не это — вполне неплохой мужик. Александр многозначительно приподнял брови. Такие слова из уст мадемуазель Барро можно было посчитать чуть ли не комплиментом. Она покачала головой. — Ну, а еще он испанец, — Бьянка сморщила нос. — Terrible. Она застегнула сумку, и мужчина вытянул ладонь, чтобы принять ее из рук девушки. Он закинул ее на плечо. Мадемуазель Барро отвесила ему шутливый, но вполне элегантный реверанс. Бывший губернатор принялся подниматься вверх по холму. — Поторопимся, — сказал он на ходу. — Если не будем терять времени, то окажемся в Перпиньяне к обеду. Главное добраться до Ле-Пертюса. Там пересядем на лошадей. — Быстрее бы, — буркнула за его спиной Бьянка. — Хавьер меня сегодня загонял. — Мне совершенно необязательно было знать эту информацию, мадемуазель Барро. Бьянка рассмеялась и догнала его, принявшись идти рядом. Вокруг стоял щебет утренних птиц. Солнце хаотичными пятнами проникало сквозь кроны деревьев. — Как Ваши успехи? — спросила она, повернув к нему голову и изогнув бровь. — Стащил три письма. Одно было адресовано самому графу да Брюэ, — Александр расправил плечи, прижав к себе плотнее дорожную сумку с трофеями. — Одолжил у испанцев военную карту с пометками, некие чертежи новых пушек. Также позаимствовал военную форму для будущих вылазок. Мне до чертиков надоело красться фактически на четвереньках. Бьянка хмыкнула и уважительно кивнула. — Солидно, — сказала девушка, а потом вдруг резко остановилась. — В чем дело? — Александр тоже застыл и в недоумении обернулся к ней. Бьянка нахмурилась и закусила губу. Ее пальцы чуть нервно начали теребить рукав кожаной куртки. — Надеюсь, Харьер никогда не сопоставит, что кражи начались именно с моим появлением в его жизни. Она выглядела нетипично обеспокоенной и даже уязвимой. Возможно, он такой ее видел только второй или третий раз за все время их знакомства. Александр подошел к ней и ободряюще дотронулся до локтя. — К Вашему счастью, крали не Вы, а я пытался убедиться, чтобы это происходило всегда, когда Вы были с комендантом, — уголки его губ чуть приподнялись. — У Вас железное алиби, Бьянка. Я бы никогда не подставил Вас своими действиями. Девушка заметно выдохнула. Ее плечи чуть расслабились. — Вы, как всегда, на шаг впереди? — улыбнулась она. Сейчас в ней не сквозило ни нахальства, ни дерзости. Лишь благодарность. Даже что-то напоминающее восхищение. Бьянка не часто позволяла себе продемонстрировать нечто подобное. Александр кивнул, сжав ее руку чуть сильнее. — Сейчас мне хочется быть не на шаг впереди, а в Перпиньяне, — его губы растянулись еще шире. — Поэтому, меньше разговоров и быстрее темп, если Вы не против, мадемуазель Барро. — Я не умею Вам отказывать, месье Бонтан, — в ее голос вернулось характерное для нее соблазнительно придыхание. — Вы же знаете. — Зато умеете пинать меня. Она в ответ игриво ударила его в плечо. Александр рассмеялся и выпустил ее руку. Мадемуазель Барро первой зашагала вперед, так стремительно, что теперь уже мужчине пришлось ее догонять. Примерно через два часа они добрались до Ле-Пертюса и оседлали коней. Первые несколько минут пути до Перпиньяна Бьянка не переставала удовлетворенно стонать и приговаривать, как же ей нравится сидеть верхом. Александр был почти уверен, что в ее словах был некий двойной смысл. Он лишь хмыкнул. Они умеренной рысью проезжали скалистые холмы. Копыта лошадей отстукивали ритмичную мелодию по извилистым тропам, мягкая земля под ногами уступала место пологим склонам и спускам. Над головой простиралось бескрайнее голубое небо, оно касалось горизонта во всех направлениях. — Месье Бонтан, я давно хотела задать Вам один вопрос, — Бьянка подвела своего коня ближе к его. — Мадемуазель Барро, я Вас не узнаю, — Александр ухмыльнулся. — Обычно Вы спрашиваете даже раньше, чем успеваете подумать, насколько Ваше любопытство уместно. Кажется, средиземноморский воздух идет Вам на пользу. — Ой, замолчите, — огрызнулась девушка, но по ее тону было понятно, что она совсем не обиделась. — Я, может, и остра на язык, но все же какое-никакое чувство такта мне свойственно. Признайте! Александр с трудом удержался, чтобы не рассмеяться. Такт и Бьянка были далеки друг от друга примерно так же, как Луна и Солнце. В этом была ее сила и ее особенность. Тем не менее, наверное, стоило отметить, что она обладала способностью сдерживать свои инстинкты в действительно критических ситуациях. — Вынужден согласиться, мадемуазель Барро, — Александр повернулся к ней, с большим трудом перебарывая сарказм, который так и норовил пробраться в его голос. — Потому что, если бы Вы на заданиях общались так, как Вы обычно общаетесь со мной, то боюсь, мне пришлось бы искать Вас на дне Сены. — Вы тоже мне очень нравитесь, месье Бонтан, — фыркнула Бьянка, закатив глаза. Солнце уже было достаточно высоко в небе. Они проезжали небольшую деревню. Кожаный плащ Александра развевался за спиной на ветру. Бьянка, приподняв высоко голову, впервые молчала, словно давая ему возможность самому решить, хочет ли он продолжать разговор. Возможно, какое-то чувство такта все же действительно было ей свойственно. Александр тяжело вздохнул. — Так что Вы хотели узнать? — тихо спросил он. Девушка тут же оживилась. — Почему Вас отстранили от службы? — ее хитрые глаза сверкнули неприкрытым интересом. Потому что я предатель. Изменник. Потому что я наплевал не только на государство, но и на дружбу. Потому что я влюбился. Александр горько хмыкнул. Конечно, он не собирался говорить ей ничего из этого. За последние несколько месяцев бывший губернатор уже успел полностью смириться с новой реальностью и был готов пронести тайну о своих прегрешениях через весь остаток жизни в абсолютном молчании. — Меня не отстранили, мадемуазель, — сухо ответил Александр. — Я сам ушел. И, как видите, Его Величество перевел меня в несколько иное качество. — Но ведь не просто так же? — Не просто, Вы правы. Мужчина сжал челюсть. Эти воспоминания все еще ранили. Все еще кололи изнутри острыми кинжалами. Создавали в его душе все новые и новые порезы, хотя даже старые еще не затянулись. Александр не любил вспоминать о последнем дне в Версале. Он пытался запереть это воспоминание в самом далеком углу своего разума: разговор с Людовиком, последние отчаянные поцелуи с Рене в его покоях, кольцо, поспешные сборы среди ночи, ветреную площадку перед парадным входом, ее — в темно-фиолетовом халате, расшитым пионами. Зачем Вы заставляете меня вспоминать, мадемуазель Барро? Зачем Вы так жестоки? Александр оскалился, глядя в чистое ноябрьское небо, пытаясь унять ноющую боль где-то глубоко внутри. — Так почему Вы ушли со службы? — вновь с нажимом спросила Бьянка, переформулировав свой изначальный вопрос. — Даже не попытаетесь соблазнить меня, чтобы получить ответ? — он попытался отвлечь девушку, заходя на ее самую любимую территорию. — Я уже поняла, что на Вас это не работает, — парировала мадемуазель Барро, не заглотив его наживку. — Хватит увиливать! Александр тяжело вздохнул. Его живот скрутился в неприятный узел. Он ощутил еще один болезненный порез в районе сердца. — Я покинул службу, потому что меня поставили перед выбором, где оба варианта были плохими, — аккуратно ответил он, не глядя на свою спутницу. — Я выбрал уйти. — Очень зря, — резко сказала Бьянка, поджав губы. В ее голосе было столько злости, перемешанной с глубокой грустью, что Александр вновь повернулся к ней. Девушка напряженно сжимала поводья в руках. Она раздраженно откинула длинный хвост назад за спину. — Что, уже скучаете по моему руководству, мадемуазель Барро? — мужчина склонил голову. — Герцогиня Марли Вас не устраивает? Его голос резко стал хриплым. Так достаточно горячо, Ваша Светлость? Так достаточно живо? Он вспомнил свое письмо к ней перед выездом в Ла-Жункеру. На улице и без того было тепло, но в эту секунду ему стало по-настоящему жарко. Бывший губернатор даже сейчас не мог до конца понять, хотел ли он, чтобы Рене ответила ему на это послание, или надеялся, что она испугается и написанное так и останется финальной яркой точкой в их затянувшемся, не желающим никак умирать, романе. А он должен был угаснуть, должен был погибнуть, разбиться о скалы реальности. Этого ожидали все, включая самого короля. Узел в животе затягивался все сильнее. То, что он писал ей, его слова, его строки — откровенные, непристойные, развратные, бесстыдные, — подобные речи были недостойны Рене и ее высокого титула. Александр не знал, какое безумие им овладело, чтобы не просто сочинить такое, но еще и отправить. Была ли причина в ее оскорблениях, в долго кипевших в нем самом желаниях без единой возможности их реализовать или в ее невыносимо ложном впечатлении, что он никогда к ней ничего не чувствовал. Он чувствовал. Чувствовал так много всего, что эти эмоции преследовали каждый момент его яви и сновидений. Рене злила его. Возбуждала его. Притягивала его. Назад, к себе, в прошлое. Она заставляла его верить. Иногда даже мечтать о будущем, которого у него не должно было быть. Возможно, он хотел наказать ее за это. Возможно, он хотел покарать и самого себя за то, что поддается ей. Как Вам моя похоть? Выдержите? В голове мужчины начали мелькать образы всего, что он просил ее сделать, как и мысли о том, что пока еще не успел или не посмел. Но Александр чувствовал необъяснимую уверенность, что она хочет. Желает, чтобы он зашел дальше. Посылает ему эти невербальные мольбы, а он был слишком слаб, чтобы отказать ей. Ему нужен был еще один толчок. Бывший губернатор осознавал, что им это не поможет, что от затягивания их шарады впоследствии будет только больнее всем, но сломался. В очередной раз. Александр не понимал, каким образом и откуда, но в нем крепла твердая уверенность, что Рене это необходимо — его приказы, его нежность вперемешку с грубостью, его натиск. Она желала противостоять ему так долго, как могла, только для того, чтобы в конце раз за разом сдаваться ему, подчиняться ему. Он видел это в ней и тогда — в их единственную ночь, и сейчас — в ее строках к нему. Эта уверенность вела его руку, когда он писал ей свой ответ, не дала откинуть перо, не дала остановиться и все бросить, несмотря на то, что ему приходилось несколько раз прерываться и уходить на свежий воздух, чтобы хоть немного успокоить самого себя. Рене сводила его с ума. Этой глубокой чувственностью, этими запретными фантазиями, этой готовностью отдаться без остатка его воле, не из-за титула или положения, а из-за власти, которой он обладал над ней, вопреки всем условностям. Она была идеальна. Будто бы создана для него самой Вселенной, но никогда ему не предназначена. Душой, телом, желаниями — полностью его, но недоступна. Злая ирония судьбы. — Не в этом дело. При герцогине Марли пока что ничего не поменялось, — промолвила Бьянка, и Александр вздрогнул — он уже успел забыть, о чем они вообще говорили. — Да и, будем честны, сейчас, когда мы с Вами на этом задании, Вы помыкаете мной как обычно. Просто… Она замолчала и опустила голову, ее брови вновь были нахмурены. Александр ошеломленно посмотрел на нее. Уже второй раз за это утро Бьянка выглядела нетипично задумчиво и чуть ли не ранимо. Они были с ней похожи — и весьма во многом. Он тоже выдавал свои эмоции напоказ только если сдерживать их становилось совсем невыносимо. Кажется, она переживала что-то похожее. Мужчина подъехал к ней вплотную — так, что их колени соприкоснулись. Бьянка подняла на него глаза. — Что такое? — мягко спросил Александр. — Вы всегда были…, — мадемуазель Барро раздраженно махнула головой, словно сама себя коря за минутное проявление слабости. — Не знаю, незыблемым символом, что ли. Знамением, что все идет хорошо. Мужчина опешил. К ноющей боли в его душе прибавилась дикая тоска. По делу своей жизни. По всем своим наработкам. По своим людям. До сего дня он пытался не думать, как его уход был воспринят ими. Теперь он жалел. — Где Вы только слов-то таких нахватались…, — хрипло прошептал Александр, пытаясь отшутиться, но внутри он окаменел. — Переспала с придворным поэтом, — огрызнулась Бьянка. — Не перебивайте, пожалуйста! Она стрельнула в него яростным взглядом. Мужчина, перехватив поводья, неловко поднял обе руки вверх, будто бы сдаваясь на ее милость. Бьянка удовлетворенно кивнула. Она молчала несколько минут, словно пытаясь сформулировать свои мысли для себя самой. Он не нарушал безмолвия, уважая ее необходимость в нем. Наконец, девушка тяжело вздохнула. — Наверное, мне казалось, что Вы были всегда на службе и всегда будете, — призналась она, не глядя на него. — И теперь, когда Вы ушли, в воздухе воняет каким-то беспокойством. А у меня на это нюх, поверьте. Словно мы теряем контроль над ситуацией. Словно скоро случится что-то ужасное. Александр внимательно всмотрелся в ее профиль. — Мы только что вернулись из расположения испанской армии, стоящей прямо на наших границах, — он покачал головой. — Призрак войны — это недостаточно ужасно? — Просто…, — мадемуазель Барро, не выдержав, повернула к нему голову, в ее серо-зеленых глазах поселилась тревога. — Наверное, мне бы хотелось знать заранее, когда все полетит к чертям, чтобы быстрее сесть на лошадь и ускакать, куда глаза глядят. Александр хмыкнул. Он не мог ее винить. Бьянка всегда была одиночкой, всегда была исключительно за себя. Бывший губернатор никогда не обманывался — она служила ему, стране, королю до тех пор, пока условия ее устраивали, пока ловила от этого кураж и оплата была достойной. Девушка была эффективна, но на этом — все. Он не мог требовать от нее жертвенности, не мог требовать веры. Он понимал ее и в чем-то даже жалел, что не может так же. — Страна не развалится, мадемуазель Барро. Такого не будет, — твердо сказал Александр. — Но даже если я вдруг узнаю, что грядет нечто подобное, то обещаю, Вы узнаете об этом первой. Бьянка расправила плечи и подарила ему еще одну благодарную улыбку. Тревога из ее глаз пропала так же внезапно, как и появилась. Она внимательно прищурилась. — Я все еще жду, когда Вы поделитесь, почему Вас поставили перед тем выбором, о котором Вы говорили. — Я надеялся, что Вы уже забыли, — выдохнул Александр. Она звонко рассмеялась, чуть дернув поводья, чтобы их лошади вновь сблизились и колени соприкоснулись. — Не дождетесь, месье Бонтан, — ухмыльнулась девушка. Мужчина покачал головой. Его мысли унеслись в прошлое, в предпоследний день августа. Воздух Версаля пропах трауром. Не только по уходящему лету, но и по уходящей эпохе. На завтра были назначены похороны. Он стоял на западной террасе дворца, глядя на раскинувшиеся сады. Придворные прогуливались по ним, облаченные во все черное. Не было ни смеха, ни праздных разговоров. Впервые губернатор чувствовал, что это не он — чужак в их мире, а они — гости в его. Сзади послышались шаги. Александр не оборачивался. Через несколько секунд справа от него остановился Людовик. Он понял это по легкому звону перстней, по запаху гвоздики и мускатного ореха. Мужчина ощутил тяжелый взгляд короля на себе. Он повернулся к нему и смиренно поклонился. — Ваше Величество, — прошептал губернатор. Людовик взмахнул рукой, позволив подняться. Король также был облачен в совершенно несвойственные ему темные тона. Из-за этого он казался меньше, ниже и будто бы немного сжался. Лицо Его Величества не выражало ни единой эмоции, но подбородок был напряжен, а глаза казались чуть красными и припухшими. Александр хотел положить ладонь на его плечо, но не считал, что вправе это делать. Король воплотил его мысль в жизнь сам. Его рука опустилась на предплечье губернатора. — Александр, присоединитесь ко мне за завтраком? — на губах Людовика появилась слабая вымученная улыбка. — Конечно, сир, — кивнул мужчина. Король благодарно сжал свою ладонь на его рукаве и первым зашагал ко дворцу. Внутри Версаля атмосфера стояла еще более гнетущая, чем снаружи. Слуги завесили зеркала плотной черной тканью, освещение было приглушенным, все новые и новые придворные, перешептываясь, проплывали мимо, облаченные в темные одежды. Казалось, что из Версаля высосали жизнь. Людовик стремительно преодолевал коридоры и лестницы. Возможно, ему было сложно видеть любимый дворец в таком состоянии. Александр не отставал от него ни на шаг. Они достигли королевских покоев. Швейцарские гвардейцы со звонким щелчком закрыли за ними двери. В комнате больше никого не было — ни Марии Терезии, ни дофина. Александр нахмурился. Он надеялся, что они будут. В последнее время ему было непросто оставаться с Людовиком наедине. Особенно после всего, что он сделал. И продолжал делать. И, кажется, не был способен остановиться. Мужчина стиснул челюсть. Несмотря на солнечный день за окном, в королевской спальне царил полумрак — все гардины были плотно задернуты. Зеркала также оказались прикрыты черной тканью. Людовик прошел к небольшому, уже накрытому столу и устало сел за него, откинувшись на спинку резного стула. Александр плавно опустился напротив. Перед ними были фрукты, сыры, различные виды мяса, сладкая сдоба. В чашках дымился чай. Китайский пуэр. Александр определил по запаху. Не мой фаворит, но сойдет. Людовик, игнорируя горячий напиток, потянулся к стоящему на боковом столике графину с вином и наполнил себе бокал. Он вопросительно взглянул на губернатора. — Благодарю, Ваше Величество, — мужчина приподнял руку в отрицательном жесте. — Слугам короля не пристало пить с самого утра. Людовик мрачно хохотнул и приложился к бокалу. Он осушил половину вина за раз. Александр взял в руки чашку и сделал небольшой глоток. Вкус был недостаточно насыщенный. Мужчина чуть скривил губы. Они сидели в тишине. Минуты тянулись. Король так и не притронулся к еде. У губернатора тоже не было аппетита. — Вы избегаете меня, — сказал Людовик, казалось, что по прошествии целой вечности. Александр кивнул. Его Величество был вполне проницателен, хоть периодически старался таким не казаться. Было бы опрометчиво считать, что он не заметит, как количество их встреч с какого-то момента резко сократилось. Даже еще в самом начале этого лета они оставались тет-а-тет чуть ли не несколько раз в неделю. Людовик всегда требовал его общества — искал совета, дружеского разговора, возможности поделиться своим бременем власти. Александр никогда не отказывал ему. До недавнего времени. До нее. — Прошу прощения, если это так показалось, сир, — сохраняя спокойное лицо, солгал губернатор. — У Вас было тяжелое время. Пропажа сына, болезнь вашей матери. Я не считал, что имею право посягать на Ваше внимание больше, чем было необходимо. Вы нужны были своей семье. Людовик отложил полупустой бокал и резко подался вперед, упершись локтями в колени. — Вы тоже часть моей семьи, Александр, — выпалил он, его голос был полон страстной эмоции. — Если не по крови, то по сути. Вы ближе мне, чем брат. Всегда были. А сейчас — даже больше, чем когда-либо. Губернатор онемел. Любой человек при дворе, будь он аристократом или простолюдином, как он, мечтал бы услышать такие слова от короля. Речи Людовика были свидетельством их тесной дружбы, их привязанности, но сейчас каждое озвученное им предложение казалось Александру сильнейшим мучением. Самой жестокой, самой извращенной пыткой. Он не помнил, когда в последний раз испытал такую же труднопреодолимую боль. Я просто самозванец. Предатель. Липовый друг. Плотная пелена вины опустилась на него, отравляя все мысли и эмоции. Тяжесть содеянного давила на губернатора, словно непосильная ноша, а муки совести были почти невыносимыми. Александр не знал, что сказать. Он не имел права ни на какой ответ. К счастью, Людовик, кажется, его и не ожидал. — Я все еще не могу привыкнуть, — прошептал король, опустив подбородок на ладони. — К тому, что ее нет. К тому, что я остался один. Он даже не мог найти в себе силы произнести слово «мать». Его Величество резко схватил бокал и осушил его — в этот раз до дна. Он выглядел потерянным. Слуги и до этого докладывали Александру, что король испытывает проблемы со сном, но сейчас он это видел, — глубокие синяки залегли под глазами Людовика. Он больше не светился, не горел. Как будто Солнце медленно гасло. Губернатор не мог позволить этому случиться. К нему разом вернулись и слова, и способность изъясняться. — Вы знаете, что это не так, Ваше Величество, — промолвил Александр, вытянув руку, чтобы взять Людовика за плечо. Король печально улыбнулся. Он благодарно сжал ладонь губернатора своей. — Да, вокруг меня много людей. Но никто из них не способен ее заменить, — Людовик выдохнул, его глаза чуть блестели. — Она была для меня примером. Не просто... матерью, но подругой. Той, к кому я мог прийти в любое время суток. Кто поймет. Кто не осудит. Кто поддержит. Безоговорочно. Беспрекословно. Полностью. Одна-единственная слеза все же медленно покатилась по щеке короля. Он раздраженно сжал пальцами веки, словно пытаясь затолкать свои эмоции назад. Запереть их где-то глубоко внутри. Король аккуратно снял с себя руку Александр и встал на ноги, пряча взгляд, будто бы ему было стыдно за свои чувства, за то, что он сорвался. Людовик налил себе еще вина. — Было лишь два человека в моей жизни, в чьей верности я всегда был уверен, — сказал он, сделав большой глоток алкоголя, после чего указал бокалом на Александра. — Теперь остались лишь Вы. — Ваше Величество… Чувство вины лишь усилилось. В разы. Губернатору было тесно в собственной коже. Чем больше Людовик говорил, тем хуже ему становилось. Как он мог сидеть здесь? Как он мог смотреть в глаза королю, своему другу, человеку, который считал его родным, и при этом скрывать правду о своей связи с Рене? Как он мог выслушивать похвалу? Александр не был ее достоин. Он затерялся в шараде, жил двойной жизнью — и это разрывало его на части. — Лишь Вам я сейчас всецело доверяю, — Людовик подошел к его креслу и встал над ним, его глаза решительно горели. — Безгранично верю. Знаю, что Вы никогда не подведете. Не предадите. — Вы ошибаетесь, Ваше Величество, — выпалил губернатор. Он ломался. Разрушался. Он больше не был способен себя останавливать. — Не ошибаюсь, — король покачал головой и искренне улыбнулся. — Нет, Вы не понимаете, сир. Губернатор вскочил на ноги, и, в исступлении проведя ладонью по лицу, пересек комнату, чтобы оказаться как можно дальше от Людовика. Он остановился у окна и уперся руками в подоконник, уставившись на пышную зелень снизу. — Александр? — услышал он за спиной ошеломленный голос короля. Он не мог этого вынести. Не мог позволить Людовику с дальше так о нем думать. Сравнивать со своей матерью. Покойная королева Анна действительно никогда бы не предала своего сына, никогда бы не лгала ему, никогда бы не покусилась на кого-то, кто ему дорог. Она была достойна лучшей памяти, чем быть отождествленной с ним. С изменником. С обманщиком. С бесстыдником. С человеком, который чуть было вновь не овладел любовницей ее сына в лабиринте в тот самый момент, когда она умирала. Александр не мог позволить так надругаться над ней. Губернатор услышал шаги за спиной. Людовик подошел к нему. Слова короля вновь зазвучали в голове. Слова глубокой привязанности. Слова доверия. Все, что Его Величество сегодня сказал, напоминало Александру о его предательстве, которое он уже не мог отрицать. Не мог убежать от него. Чувство вины грызло его, разъедая душу. Губернатор хотел признаться, вырвать из себя эту тайну, которая медленно отравляла его сознание. Но я не могу. Этот секрет принадлежал не только ему. Он еще и ее. Он наш. Последствия. Александр понимал, какие их ждут последствия. Рене не должна была стать жертвой его эгоистичного желания очиститься. Его руки тряслись. Он еще крепче сжал подоконник. Чувство вины не давало дышать. Он достиг точки невозврата. Ты же идеальный лжец, черт возьми. Возможно, самый лучший во Франции. Это твой главный талант. Твое непобедимое оружие. Используй его. Обрати его во благо в этот раз. Сознайся. Но не во всем. Александр сжал челюсть, в голове лихорадочно начинал формироваться план. Сюжет. Аккуратно сконструированная линия разговора. Сознайся, но защити ее. Ты сможешь. Ты — манипулятор. Ложь — это твоя жизнь. Он глубоко вздохнул и медленно повернулся к Людовику, выпрямив спину и расправив плечи. Король смотрел на него глазами, полными непонимания. Он все еще держал бокал вина в руке. Его пальцы были напряжены. — Я… я предал Вас, Ваше Величество, — голос прозвучал крайне хрипло, губернатор прочистил горло. — Давно. Предаю каждый день. Людовик ошеломленно выдохнул, но буквально через секунду покачал головой и слегка улыбнулся. Словно он думал, что Александр шутит. Словно он даже не мог допустить мысли, что он вообще способен предать. — О чем Вы говорите, Александр? Допустили какую-то мелкую ошибку в планировании? Король попытался положить руку на его плечо. Губернатор резко отшатнулся, не позволив ему это сделать. — Господи, Александр! — воскликнул Людовик. — Вы пугаете меня! Потрудитесь объясниться, что происходит. Улыбка сошла с лица Его Величества. В его глазах поселились страх и неуверенность. Король взглянул на него так, словно впервые увидел. Его рука еще крепче сжала бокал. Так и есть. Вы не знаете, кто я. Сердце губернатора надрывно билось в груди. Дыхание стало неровным. Александр сжал веки. Давай же. Сделай это. Прекрати это мучение. Эту агонию. Он открыл глаза и приподнял голову. Он не хотел бы говорить о Рене так, будто она — это что-то постыдное. Его поступки — да, но не она. Губернатор стиснул кулаки. — Меня с мадемуазель де Ноай связывают…, — он встретился с Людовиком прямым решительным взглядом. — Не только рабочие отношения. Повисла тишина. Лицо короля никак не поменялось, лишь ноздри стали немного подрагивать. Казалось, он пытается понять, что именно Александр имеет в виду, говоря эти слова, и отчаянно не желает допускать самого худшего варианта. Его Величество сглотнул. — Продолжайте, — тихо промолвил Людовик. Губернатор сосредоточился. От того, как он начнет, зависело слишком многое. Необходимо было взять всю вину на себя. Принять всю ответственность. Максимально отвести от нее удар. Есть только один способ. Он опытней, гораздо старше, Рене когда-то зависела от него. Нужно описать все так, как оно и без того может выглядеть со стороны. — Я влюбился в нее, сир, — промолвил Александр, не прерывая зрительного контакта с королем. Губернатор решил сначала озвучить причину, не следствие. В этом же и был корень всех бед. Исток решений и событий. Он любил ее. Александр никогда бы не признался в этом ей, но внутри его души вопросов почти не было. Ничего подобного в его жизни еще не происходило. Такой глубины чувств, такой страстной нужды в ком-то, такого искреннего всепоглощающего счастья от чьей-то близости. Он не думал, что что-то похожее когда-либо повторится. Это был уникальный момент. Эксклюзивный. Единственный. И он видел, что Рене тоже любит его. Губернатор чувствовал это в ее прикосновениях, в тоне ее голоса, в ее улыбке. Но главное — во взгляде. В этих ее огромных изумрудах. Девушка смотрела на него так, словно он — Солнце. Невыносимо было видеть эту эмоцию в глазах женщины, которая никогда не могла бы принадлежать ему. Александр был благодарен Рене, что ей тоже хватило выдержки не признаться ему в своих чувствах. Иначе то, что он сейчас собирался совершить, ощущалось бы в сто крат больнее. Король все еще молчал. Эмоции в глазах Людовика менялись с ужасающей скоростью — шок, удивление, растерянность, гнев, подозрение. Он сделал глубокий вдох, словно пытаясь успокоиться. Его Величество шагнул к Александру. — Это все? — голос короля чуть дрогнул. — Нет, — губернатор заставил себя продолжать смотреть на Людовика. — Я… соблазнил ее. Теперь пути назад не было. Ему казалось, что его душа сейчас вывернется наизнанку, но, как ни парадоксально, одновременно с этим ему будто бы стало легче дышать. Правда даровала пока совсем небольшой, но все же такой необходимый глоток свободы. Людовик оскалился. Уголок его губ дернулся. Он приблизился к Александру вплотную, почти дышал в его лицо парами алкоголя. — Что Вы подразумеваете под словом «соблазнил»? — прошипел он. Губернатор скосил на короля взгляд. — То, что оно всегда означало, сир. Казалось, что только сейчас до Людовика начала доходить вся суть сказанного. Он резко выдохнул и сделал шаг назад. Потом еще один. Его Величество запустил руку в волосы, словно не зная, куда ее деть. Несколько раз покачал головой в неверии. Наконец, он отвернулся и пару мгновений стоял к Александру спиной. Мужчина больше не видел его лица — лишь напряженную спину. Король осушил остаток вина в бокале до дна. Он обернулся к Александру через плечо. — И она… отдалась Вам? Губернатор сглотнул. Ему бы не хотелось, чтобы король задавал вопросы с таким фокусом на действиях Рене. Он наоборот желал отвести от нее внимание как можно дальше. Нужно адаптироваться. Подстраиваться под течение разговора. Управлять им. Его живот скрутился. Я могу сказать, что взял ее силой. Александра начало мутить. Нет. Он не оскорбит так себя и все, что было между ними. Ты просто трус. Губернатор сжал челюсть. — Да. Король, надрывно зарычав, запустил бокалом в стену. Осколки разлетелись во все стороны. Людовик в ярости опрокинул ближайший к нему стул у камина. Он в бешенстве метался по комнате, раскидывая все, что видит. Ярость короля была прогнозируемой, губернатор и не надеялся, что разговор мог пойти на данном этапе по другому сценарию. Он заставил себя успокоиться. Ситуация пока не безнадежна. Александр ступил вперед. — Она не ведала, что творит! — поспешно воскликнул мужчина. Людовик замер, а через пару мгновений повернулся к губернатору всем телом. Его глаза светились безумным пламенем. Золотистые волосы растрепались. — Что это должно означать?! — проорал он, всплеснув руками. — Она же не ребенок! Не безмозглая кукла! Что значит «не ведала, что творит»?! Он пересек комнату в несколько шагов и схватил Александра за воротник. Губернатор даже не пытался сопротивляться. Дыши. Дыши. Дыши. Он повторял в своей голове одно и то же слово, словно мантру. — Она не понимала, что происходит, когда лежала под Вами? Когда раскрывала перед Вами ноги? — прорычал Людовик ему в лицо. — Ни о чем не догадывалась, когда Вы входили в нее? Когда сношались с ней? Когда кончала для Вас, она тоже ничего не понимала? В этом Вы меня хотите убедить? В какой из этих моментов она не ведала, что творит? В какой-то определенный? Или во всех? Александр боялся именно такого развития событий. Он винит ее больше, чем меня. Ему необходимо было перевернуть эту ситуацию с ног на голову. Работай. Правды было достаточно. Теперь придумай историю. Губернатор вновь нашел глаза короля. — Выслушайте меня, Ваше Величество, прошу, — спокойно промолвил Александр, в смирении склонив голову. Людовик чуть было не заскрежетал зубами. Покорность и спокойствие губернатора обезоруживали, гасили ярость. Король медленно выпустил мужчину из своей хватки и встряхнул руками, словно он запачкался от соприкосновения с ним. Его Величество чуть отошел назад. — Говорите. Губернатор вновь послушно кивнул. Он еще раз проиграл в голове свои варианты. Жертва и соблазнитель. Ты должен вызвать сочувствие к ней. Ты должен оставаться смиренным. Ты должен подпитывать чувство превосходства в Его Величестве. Должен убедить его, что он сам толкнул Рене на этот поступок. Логическая цепочка событий начала складываться в его сознании. Главное, не отводи глаза. — С момента похищения Вашего сына, мадемуазель де Ноай пребывала в весьма подавленном состоянии, — начал губернатор, наблюдая, как Людовик направился к графину и наполнил вином новый бокал. — Простите мне эту дерзость, я знаю, как прозвучит то, что я скажу дальше, но если Вы желаете правды, мой король, я вынужден ее озвучить. Александр замолчал. Ему нужно было, чтобы Людовик повернулся к нему. Король сделал это лишь после нескольких больших глотков. — Вы были причиной ее беспокойства и грусти, — губернатор пристально взглянул на короля. — Прошу прощения? — брови Его Величества взметнулись вверх. — Когда Ваш сын был похищен, Вы закрылись, — Александр сделал шаг к нему, его голос звучал уверенно и твердо. — Ушли в себя. Не подпускали никого близко, в том числе и мадемуазель де Ноай. Ваша отстраненность глубоко ранила ее. — Вы смеете винить меня за это? — Людовик ошарашенно выдохнул. — Упрекать, что я боялся за сына? — Нет, сир. Я не виню Вас, — Александр чуть смягчил тон. Он уже поселил в голове короля нужную идею. Теперь нужно было тоньше балансировать. Укоренить в нем уверенность, что ситуация крутится вокруг него, но при этом не передавить. Смирение. Мужчина сделал еще один шаг к Людовику. — И мадемуазель де Ноай тоже не винит Вас и никогда не винила. Она проживала вашу боль, как свою собственную. Она ничего большего на свете не желала, чем возможности поддержать Вас. Помочь Вам, — губернатор не выдержал и все же на секунду отвел взгляд. — Любить Вас. Но Вы не позволяли ей. Вы дистанцировались. Рене не любила Людовика. Глубоко в душе Александр это тоже знал, и эта мысль теплыми волнами растекалась по его телу. Да только какой во всем этом сейчас смысл? И был ли он хоть когда-то? Они жили в мире, где истинные чувства мало что значили. Особенно для таких людей, как он и она. С их разницей в положениях. С его родом деятельности. Людовик покачал головой и горько рассмеялся. Он отпил еще глоток вина и тяжело вздохнул. — И потому Рене не нашла ничего лучше, чем прыгнуть в Вашу постель? — спросил он, упершись взором в губернатора, на его губах застыла кривая усмешка. Александр чувствовал, что отношение короля крайне медленно, но все же начало сдвигаться в нужную ему сторону. Он видел колебания в нем, видел сомнения, видел отчаянное желание поверить, что его любовница не хотела предать их связь, не испытывала от этого удовольствия, не собиралась повторять этот эпизод. Но Людовик все еще ее винил. Губернатору нужно было дожать. Ты должен разрушить себя. Свою честь. Это единственный выход. — Нет, — твердо ответил Александр, подняв голову. — Это я сделал все, чтобы она оказалась в моей постели. Людовик вновь рассмеялся. В этом смехе было отчаяние, глубокая обида, полная растерянность. Он подошел к креслу и устало опустился в него, закрыв лицо руками. Александр выдохнул. Ему будет гораздо легче продраться сквозь свою историю, не глядя в глаза королю. — Я желал ее, Ваше Величество. С самого первого момента, как увидел, — тихо промолвил губернатор. — Я боролся с собой больше года. Я понимал реальность своего низкого положения. Понимал, что моя должность подразумевает отказ от любых личных привязанностей. Понимал, что она Ваша избранница. Но каждый раз, когда я смотрел на нее, мои чувства разгорались лишь с большей силой. Король резко поднял голову, отняв руки от лица. — Чувства…, — он скривил губы. — Что это за бред? Вы не должны ничего чувствовать, Александр. — Я знаю, — губернатор покорно кивнул. — Но я не смог ничего с собой поделать. С каждым днем моя тоска по ней становилась лишь хуже. Каждый раз, когда я видел Вас рядом с ней, во мне горел яростный жар. Я ревновал, хотя не имел на нее никаких прав. И я завидовал. Я завидовал Вам. — И потому Вы соблазнили ее, — Людовик сверкнул глазами. Александру было стыдно говорить эти слова. Все его тело этому противилось. Он чувствовал себя грязным. Это была чудовищная, извращенная ложь, которая частично строилась на отголосках правды. Но они были перевернуты, искажены, показаны, словно в кривом зеркале. Это необходимо. Губернатор сжал челюсть. Король уже переложил основную часть вины за случившееся на него. Не на Рене. Он был на правильном пути. — Я это не планировал, — твердо сказал Александр, сделав еще несколько шагов к Людовику. — Но с момента похищения дофина она стала часто посещать меня по вечерам. Сначала мы обсуждали сугубо профессиональные вопросы, связанные с нашей службой Вам. Но со временем они стали более личными. Она искала во мне поддержку. Понимание. Слушателя. Мадемуазель де Ноай было очень тяжело, мой король. Ей нужно было выговориться. Она делилась со мной своими страхами, своими переживаниями, своими сокровенными мыслями. И в те моменты мне казалось, что мы с ней больше не коллеги — не два шпиона, не покровитель и протеже. В те моменты мне казалось, что мы нечто большее. И я не хотел, чтобы это заканчивалось. Я хотел продолжать это так долго, как только смогу. Вновь вкрапления правды. Его сердце неистово билось. Он закапывал себя. Губернатор это знал. И он бы сделал это вновь, если бы понадобилось. Еще немного. Александр вдохнул воздух. Он казался раскаленным. — Поэтому я побуждал ее к новым встречам. Я создал атмосферу, в которой ей было бы максимально спокойно и комфортно, — он следил, чтобы его голос нигде не дрогнул. — Я предстал для нее человеком, который понимает ее с полуслова. Человеком, который способен облегчить ее боль. Заставить ее улыбаться. Я манипулировал ее чувствами. Тянул за нужные струны души. Заставлял ее приходить ко мне снова и снова. Он не отрывал взгляда от Людовика. Тот теперь смотрел на него в упор, величественно выпрямившись в кресле. Александр чувствовал себя, будто на исповеди, только он врал, и это почему-то происходило не перед священником, в перед судьей. И губернатор знал, каким будет его вердикт. — В один из вечеров ей было особенно плохо. Мы пили. Много пили. Я не останавливал ее. Мадемуазель де Ноай приникла ко мне в поиске поддержки. Тихо плакала у меня на плече. Спросила, будет ли когда-нибудь вновь счастлива. И я... сломался. Она была слишком близко. Я поцеловал ее, и она меня не оттолкнула. После я не смог остановиться. Я знал, что это неправильно, но мои желания были сильнее меня. И я хотел в тот момент сделать ее счастливой. Я думал, что могу. Сейчас он не врал. Внезапность и сила последней мысли ударила Александра в само солнечное сплетение. Он замолк. Ее счастье — мое главное желание. Губернатору стало страшно — он действительно был потерян. Людовик плавно поднялся с кресла и, сжав губы в тонкую линию, медленно подошел к мужчине. — Она никогда не была бы счастлива с Вами. Вы — ниже ее, — прошипел Людовик. — Всю Вашу жизнь Вас окружали бы косые взгляды и пересуды. Она бы стала изгоем. А главное, она любит меня. И Вы это знали. — Знал, — тут же солгал Александр. — Я ухватился за самообман и иллюзию. Это был мой единственный шанс. Я им воспользовался. Людовик в отвращении покачал головой. Он долго смотрел в потолок, прежде чем вновь заговорить. — Сколько раз Вы возлегли с ней? — спросил он, повернув голову к Александру. — Один. — Говорите правду! — рявкнул Людовик в лицо губернатора, капли слюны упали на его кожу. — Один, — сквозь зубы повторил Александр. — Это правда. Я готов поклясться всем, что для меня дорого. Людовик сверкнул глазами. — Ею тоже готовы поклясться? — он изогнул бровь. Александр благодарил небеса, что король спросил это именно тогда, когда он действительно не лгал, но все равно презирал Его Величество за то, что он поставил его в такое положение. — Готов, — губернатор приподнял подбородок. Людовик кивнул в мрачном холодном удовлетворении. Он несколько раз открыл и закрыл рот, словно уговаривая себя задать следующий вопрос. — Она продолжила приходить к Вам... после той ночи? — наконец, промолвил он, отведя взгляд. Александр похолодел. Безопаснее всего было бы сказать «нет». Но ответить так — означало бы вновь скрыть свое прегрешение, очистить совесть лишь наполовину. Губернатор пытался придумать, как он может извернуть правду в свою пользу. Его мозг работал на пределе. Яркая идея вспыхнула в его голове. Мысль, которая позволила бы не просто не разрушить, но и укрепить его придуманную версию событий. — Продолжила, — ответил Александр, молясь, чтобы риск оправдался. — Вы вновь были эмоционально недоступны. Теперь уже из-за болезни Ее Величества покойной королевы Анны. Рене все еще необходим был confidente. Она не знала, к кому еще прийти. В глазах Людовика вспыхнули боль вперемешку со злостью. Он вновь схватил губернатора за воротник и прошипел в лицо. — Потому что Вы приучили ее к этому, — горячее дыхание Людовика резануло его по щеке. — Сделали себя удобным для нее. Пользовались ее хрупким состоянием. Разладом в наших отношениях. Он сочувствует ей. Думает, что понимает ее. Александр всеми силами пытался убедиться, что его лицо не выдает того огромного облегчения, что он испытывал. Мне удалось. Губернатор с трудом сдержал улыбку. — Наши последние встречи носили платонический характер, — промолвил мужчина, закрепляя эффект. — Я просто был рядом. Как друг. — Друг, который возлег бы с ней вновь, если бы она позволила, — Людовик оскалился. — Но она больше не позволяла. Финальная точка. Триумфальная нота в произведении. Конечно, это был скорее реквием по его чести и достоинству, которые сейчас лежали в растерзанных им же самим руинах. Но Александр не жалел. Он сделал то, что хотел. Примирился со своей совестью. Отвел удар от Рене. Стало легче дышать. Ему хотелось рассмеяться. В глазах кололо. Нервы были на пределе. Людовик все еще держал его за воротник, но его хватка ослабела. — Вы загубили ее репутацию. Предали мое доверие. Мою дружбу. Чуть не разрушили мои с ней отношения. Рискнули своим будущим, — прошептал король, покачав головой. — Ради чего? Ради иллюзии. Ради Вашего помешательства. Это жалко. Мне стыдно за Вас. Я Вас презираю. Людовик выпустил его и отошел, словно близость губернатора была ему невыносима. Возможно, так и было. — Я сам себя презираю, Ваше Величество, — ответил Александр, склонив голову. — И готов принять любое наказание. Король кивнул. Он вновь нервно запустил руку в волосы. Его Величество начал расхаживать по комнате взад-вперед. Глаза Людовика бегали, он был объят тревожным возбуждением. Иногда король останавливался и упирал руки в бока, поднимая голову в потолок в глубоких раздумьях. Он что-то бормотал себе под нос. И вновь продолжал ходить по комнате. Александр ждал. Минуты тянулись. Оттягивали момент его приговора. — Я должен лишить Вас должности, — прошептал Людовик. — Вы не можете любить, Александр. Вы — глава моих шпионов. Вы должны думать только о стране, о своем короле, о безопасности меня и моей семьи. Господи! Король потерял контроль над одолевающими его эмоциями. Он ударил кулаком по стене со всей силы и, кажется, даже не ощутил боли. Его Величество повернулся к Александру. На его лице застыло выражение глубокого конфликта и страдания. — Я должен изгнать Вас, — выпалил Людовик. — Я должен удостовериться, что этот фарс между Вами с Рене закончится. Мне нужно, чтобы Вы были далеко от нее. Только так можно гарантировать, что Вы не сорветесь опять. Александр с трудом вдохнул воздух. Король был прав. Он не имел права любить. Он не был для этого создан. И всегда знал это. Знал, когда впервые ее увидел и что-то кольнуло в его сердце. Знал, ощутив первую, поразившую его своей силой, вспышку ревности, когда Рене ехала на платформе с Людовиком. Знал, когда не находил себе места от беспокойства, судорожно пытаясь отыскать в лесу место падения воздушного шара. Он тогда впервые думал больше не о короле, а о ней. Губернатор знал, что не может ее любить, когда пытался закончить всю эту шараду между ними прошлым летом. Знал, когда организовывал их совместные уроки на протяжении года. Знал, когда целовал ее в тайном проходе. Знал, что не может любить ее той единственной ночью. Знал, когда она заснула рядом с ним через несколько дней. Знал, когда сорвался на маскараде. Александр знал, но наплевал на это. Он любил ее. Все было предопределено задолго до их встречи. Их отношения всегда были конечны. Их бы разлучили. Рано или поздно. Возможно, ушли бы годы, но это бы произошло. Они не смогли бы быть вместе. Это неизбежно. Как то, что лето заканчивается, что наступает ночь, что Солнце всегда светит ярче Луны. Придворная дама не может любить камердинера. Его душа ныла от невыносимой грусти и боли, но он принимал их. Он всегда знал, что так и будет. — Господи! Господи! — продолжал приговаривать король, он вновь начал расхаживать по комнате. — Что Вы наделали, Александр? Что же Вы наделали? Людовик остановился посреди покоев. Он выглядел потерянным. Как семилетний юнец, каким он был, когда Александр заменил отца на службе. Губернатор не смог сдержать грустной улыбки. История закольцовывалась. Был в этом какой-то пугающий мрачный символизм. — Вы ведь знаете, как важны для меня! — выпалил Людовик, его голос звучал сдавленно, будто он всеми силами сдерживал слезы. — Вы знаете, сколько всего на Вас держится. Как неразрывно Вы вплетены в структуру моей власти. Как Вы могли поставить меня в такое положение? Как Вы посмели? — Это было сильнее меня, — прохрипел Александр, опустив голову, но его душа свободно дышала, после стольких месяцев самообмана и лжи, он наконец-то мог говорить правду. — Вы всегда все контролируете. Всех! — голос короля сорвался на крик. — Но, видимо, не себя. Губернатор поднял глаза на короля. Его взгляд был даже пронзительнее обычного. Людовик отвернулся и отошел к камину, уперевшись в него двумя руками и опустив голову. Александр не знал, что еще сказать. Слова бы уже не помогли. Да и слов между ними теперь фактически не осталось. Только руины. Они молчали долгое время. Людовик тяжело дышал. В один момент он резко повернул голову и посмотрел на губернатора. — Есть другой путь, — твердо сказал он, подойдя к Александру. — Я могу позволить Вам остаться. Сохраню за Вами должность. Не буду отбирать даже пост губернатора и интенданта Версаля. При одном условии. Сердце Александра на секунду радостно встрепенулось. Если король попросит его больше никогда не подходить к Рене — он сделает это. Даже просто возможности смотреть на ее, слышать издалека ее мелодичный голос, видеть ее изумрудные глаза будет достаточно. Он был бы готов бороться с собой до конца своих дней, лишь бы все еще иметь право оставаться в ее жизни. Пусть даже так. Как призрак. — Да, Ваше Величество? — промолвил Александр, в его горле пересохло. — Вы женитесь, — твердо сказал король. — Безотлагательно. Это обезопасит Вас от Рене. И ее от Вас. Мы найдем Вам достойную девушку вашего социального положения. Возможно, даже кого-нибудь из мелкой знати. Предложим несколько вариантов. Я дам Вам выбор. Нет. Нет. Нет. Это худшее, что король мог предложить. Он всегда будет любить Рене, он не сможет осчастливить никакую другую женщину. Александр вспомнил свою мать, ее слезы, ее глубокие страдания. Безразличие своего отца к ней, его холодность, его учтивую отстраненность. Губернатора начало мутить. Я никогда не превращусь в своего отца. — Нет, — выпалил мужчина, не успев удержать свой страстный порыв. — Простите? — король ошеломленно изогнул бровь. — Нет, Ваше Величество. Я не возьму в жены женщину, которую не люблю, — голос Александра звучал как никогда эмоционально. — Я не собираюсь сделать несчастной какую-то ни в чем неповинную девушку. — Я предлагаю Вам вариант, при котором Вы сможете остаться при дворе, — глаза короля зло блеснули. — Я бы ни для кого другого не пошел бы на такую милость после случившегося. Только для Вас. И Вы просто отвергаете мою щедрость? — Я благодарен Вам за Вашу щедрость, сир, — Александр приподнял подбородок. — Но я не могу ее принять. Король в ошеломлении сделал шаг назад. Его губы сжались в тонкую линию. — Александр, Вы, кажется, не до конца понимаете реальность Вашей ситуации, — в его голосе появилась угроза. — Вы или женитесь, или покидаете двор. — Значит, я покидаю двор. — Я не позволю Вам больше никогда при нем появиться! — рявкнул Людовик. — Я лишу Вас всех должностей! Лишу жалования! — Я понимаю, — спокойно ответил губернатор. Злость Людовика испарилась так же быстро, как и появилась. Он посмотрел на Александра почти с мольбой. — Вы больше никогда ее не увидите, — тихо промолвил король, используя Рене, как последний аргумент. — Понимаю, — Александр горько улыбнулся. — Но мой ответ не поменяется. Я не буду жениться. Людовик в неверии покачал головой. Его руки безвольно опустились. — Это Ваше окончательное решение? Александр тяжело сглотнул. — Да. Король поджал губы и возвел взгляд к потолку. Губернатору показалось, что в его глазах стояли слезы. Так прошло еще несколько секунд. Его Величество сильно стиснул веки, громко выдохнул. Он повернулся к губернатору и вновь подошел к нему на расстояние вытянутой руки. — Я хочу, чтобы завтра к полудню Вас здесь уже не было, — прошипел Людовик. — Чтобы даже следа от Вас не осталось. Вы поняли меня? — Конечно, Ваше Величество, — Александр смиренно склонил голову. — Уходите! — Людовик отшатнулся. — Уходите! Не желаю Вас видеть! — Это была настоящая честь — служить Вам, мой король, — губернатор низко поклонился. Через пару секунд, которые казались ему вечностью, Александр распрямился и, медленно развернувшись, направился к двери. Он пытался вобрать в себя все детали комнаты, чтобы дольше ее помнить. Он знал, что видит ее в последний раз. В глазах слишком ощутимо щипало. — Подождите! — отчаянно выпалил Людовик за его спиной. Губернатор в удивлении повернулся. Король поспешно подошел к нему. Его глаза бегали. Он закусил щеку. — Я предлагаю Вам работать на меня в неофициальном статусе. Ваши умения слишком ценны, — быстро, не давая себе возможности передумать, промолвил король, облизав губы. — Я не могу просто так от них отказаться, несмотря ни на что. Вы останетесь моими глазами. Моими ушами. Моим оружием. Отчитываться будете напрямую мне. Я хочу в каждый момент времени знать, где Вы находитесь. Если Вы согласитесь, то жалование за Вами я сохраню. На том же уровне. Разрешу Вам даже привлекать для заданий бывших подчиненных, если в том будет нужда. Александр молчал несколько мгновений. Предложение казалось щедрым. Даже слишком. Ему предлагали продолжать заниматься тем, что у него получалось лучше всего. Оставили его долг. Оставили какое-то подобие чести. Оставили возможность заработать на прощение. Губернатор не был уверен, что заслуживал подобной милости. Он нашел глаза короля. — Но я все еще буду в изгнании? — спросил Александр, пристально глядя в них. — Вы вольны перемещаться по всей стране, — ответил Людовик, сжав челюсть. — Кроме Версаля, Пале-Рояль и Марли. Почему Марли? Александр на секунду нахмурился, но времени разгадывать эту тайну у него не было. Он боялся упустить момент. — Я принимаю Ваши условия, сир, — твердо сказал он. — Хорошо, — король громко облегченно выдохнул и удовлетворенно кивнул, он отступил на шаг. — Теперь идите. Вам нужно собраться в дорогу. Александр застыл. Он должен был признаться еще в одном намерении. Король заслуживал этого откровения. — Я хочу с ней попрощаться, — прошептал губернатор, приподняв подбородок. — Даже если вы запретите, я ослушаюсь. Я все равно это сделаю. Он смотрел на Его Величество, глаза Александра горели решительным огнем. Людовик молчал несколько долгих мгновений. — Я не запрещу, — через десяток секунд прошептал он. — Мой король, — Александр еще раз поклонился. Больше сказать было нечего. Губернатор открыл дверь и вышел в траурные коридоры Версаля, мысленно готовя себя к разговору, который должен был окончательно дорвать ошметки его души. Из своих мыслей Александра вытянул ощутимый толчок в колено. Мужчина вздрогнул, возвращаясь в настоящее. Бьянка как раз в этот момент удалялась от него на чуть большее расстояние, поэтому у него не было ни единого сомнения, кто только что его ударил. Александр раздраженно на нее посмотрел. — Мадемуазель Барро, Вы решили убедиться в том, чтобы синяки на моих ногах были симметричны? — громко сказал он, буравя взглядом ее профиль. Девушка фыркнула и покачала головой. Она выглядела обиженной. Александр не помнил последний раз, когда видел на ее лице эту эмоцию. — Слушайте, если не хотите отвечать, то так бы и сказали, — она скривила губы. — Не обязательно делать вид, что меня тут нет. Девушка чуть пришпорила свою лошадь и, вздернув нос вверх, поскакала вперед. Ее конский хвост подпрыгивал при движении красивой длинной волной. Стены Перпиньяна уже виднелись на горизонте. Александр, тяжело вздохнув, также перевел коня на галоп и кинулся за ней в погоню. Кожаный плащ развевался за его спиной, словно пиратский парус. — Я позволил себе немыслимое, — громко и четко сказал Александр, поравнявшись с девушкой, ветер от скорости их скачки уносил его голос вдаль. — Что? — Бьянка изогнула бровь, еще сильнее налегая на поводья. — Переспали с королевой? Мужчина рассмеялся. Девушка на него удивленно зыркнула. От этого его хохот стал лишь громче. Переспал с королевской любовницей. Иногда он удивлялся, как прицельно она умудрялась попадать почти в точку, озвучивая первую, как ей казалось, удачную остроту, что приходила в ее голову. Он смеялся и не мог остановиться. Бьянка пыталась еще какое-то время сохранять рассерженный и обиженный вид, но тоже сломалась. На ее губах заиграла широкая хитроватая улыбка. Она замедлила свою лошадь. Александр уловил ее ритм, и сделал так же. Кони принялись идти медленной рысью. Когда его смех сошел на нет, мужчина еще какое-то время молчал. Он желал все же удовлетворить любопытство Бьянки, но при этом не рассказать слишком многого. Александр не до конца понимал, почему вообще хочет хоть чем-то поделиться. Возможно, если раньше в нем кипело чувство вины, то теперь — глубокая печаль и тоска, боль от упущенных возможностей, мучительные сладкие воспоминания и безнадега от невозможности что-то изменить. Ему хотелось хоть немного ослабить их крепкую хватку на своей душе. — Я посягнул на то, на что не должен был, — прошептал Александр через несколько долгих мгновений, не глядя на мадемуазель Барро. — Забыл свое место. Забыл, кто я. Забыл суть своей роли и обязательства, которые она накладывает. Он видел Бьянку лишь периферийным зрением, но четко заметил, что она неодобрительно скривила губы. — Вы можете изъясняться еще более загадочно? — саркастически спросила девушка. Александр хмыкнул. Нет, мадемуазель Барро, прямого признания от меня Вы не дождетесь. Иначе на завтра об этом будет знать весь Перпиньян. Он повернул к ней голову. — Я позволил себе мечтать, Бьянка, — вкрадчиво сказал Александр, встречаясь с ее лисьим взглядом. — И эти мечты затмевали мою преданность королю и Короне. Она долго смотрела на него, словно ожидая, что мужчина еще что-то скажет. Этого не произошло, и девушка покачала головой, раздраженно отвернувшись. — Коровий навоз какой-то, — пробурчала она себе под нос, закатив глаза, но вышло все равно громко. — Не очень тактично, мадемуазель Барро, — ухмыльнулся Александр, на самом деле ничуть не обидевшись — такая реакция была лучше, чем дополнительные расспросы. — Я вообще-то душу тут перед Вами изливал фактически. — Да причем здесь Ваша душа? — выдохнула девушка, одарив его косым взором. — Я про решение изгнать Вас. Разве какие-то там мечты заслужили подобной реакции? Мы все люди. Мужчина продолжал улыбаться. Почти умилительно. Он знал Бьянку настолько хорошо, что ее слова и действия редко заставали его врасплох. Даже тот факт, что он сейчас ехал уже не с одним, а с целыми двумя синяками, вполне отображал ее характер. Но в этот момент она его удивила. Неожиданной наивностью и даже некой чистотой своих речей, которые он не думал, что когда-то услышит из уст опытной соблазнительницы. Мадемуазель Барро ошибалась, но почему-то ему было радостно за нее. — Вы говорите с позиции простой девушки. Как только Александр озвучил эти слова, Бьянка резко повернулась к нему и начала прожигать его недовольным взглядом. Мужчина хмыкнул и склонил голову. — Да, с выдающимся и уникальным набором талантов, но все же Вы не управляете государством, — исправился он, и Бьянка одобрительно кивнула. — С точки зрения короля все выглядит по-другому. Я понимаю его. И не виню. И это была правда. Он смирился. Правила были придуманы не им. И не Людовиком. Они существовали давно и прекрасно работали. Поэтому никто и не стремился их поменять. Главный шпион не имел права влюбляться. Простолюдин не имел права надеяться на взаимность благородной дамы. Он нарушил оба постулата, таким образом надругавшись над их незыблемостью, подвергнув сомнению их безальтернативность. В этом была лишь его вина. Такую дерзость ему никто не мог бы простить. Они с Рене были исключением. Непостоянной переменной. Девиантой. Система всегда избавлялась от таких элементов. — Но Вы все еще нужны ему, — услышал он голос Бьянки над своим ухом. Она вновь ехала к нему вплотную. Ее тон был нетипично серьезен. Девушка внимательно смотрела на него. — И нужны сильно, иначе бы Вас здесь не было, — она приподняла бровь. — Как и меня. Александр кивнул. Он оставил мне мой долг. Мою ответственность. Это последняя нить, которая еще была у него. Последний рычаг. Последняя возможность что-то исправить. — Поэтому давайте попробуем не подвести его, — стиснув челюсть, сказал Александр, наклонившись к девушке. — Как только мы вернемся в Перпиньян, я сяду за составление отчетов со всеми сведениями, что мы накопали. Бьянка прищурила глаза. — Надеетесь так заслужить прощение? — ухмыльнулась она. Александр вновь хрипло рассмеялся. Она ведь опять ляпнула первое, что пришло на ум, и опять попала почти в точку. Он не строил планов, он бы выполнил свой долг, даже если бы знал наверняка, что это ни на что не повлияет. Но бывший губернатор… надеялся. Рене, ее письма, ее стойкость заставляли его. Вопреки себе, вопреки всему смирению, вопреки всему своему принятию, мысль о возвращении постоянно крутилась в его голове. Еще не вера, но хотя бы надежда. Когда-нибудь я вновь увижу ее. Свою мечту. Она укоренилась где-то в сердце — не на поверхности, и даже не в его центре, а спряталась очень глубоко и далеко, а потому он так и не смог ее оттуда выковырять, чтобы окончательно окаменеть. И теперь эта мечта постоянно посылала волны неги и томления сквозь все его тело. Александр сглотнул и приложил все усилия, чтобы эмоции, которые сейчас его накрывали, не отобразились на его лице. — Меня ранит, мадемуазель Барро, что Вы считаете меня настолько корыстным, — криво усмехнувшись, промолвил он. Бьянка лишь пожала плечами. Она посмотрела на приближающиеся стены Перпиньяна и ров вокруг них. Девушка сверкнула своими лисьими глазами в сторону Александра. — Наперегонки до моста? — спросила она. Даже не дожидаясь его ответа, Бьянка ударила поводьями и унеслась вперед. Ее конский хвост больно ударил мужчину по лицу при ее ускорении, концы волос укололи глаза. Пока он, чертыхаясь, болезненно щурился сквозь дикую резь и слезы, пытаясь сориентироваться в пространстве, девушка уже ускакала на добрые несколько десятков метров. Сжав зубы и прорычав, Александр пришпорил коня, и бросился в погоню. Ветер хлестал его по лицу, размазывая по щекам все еще льющиеся слезы. Он упрямо держал веки открытыми, хотя глаза все еще невыносимо щипало. Бьянка яростно хлестала поводьями и стремительно рвалась вперед, как выпущенная из лука стрела, ее предательский хвост развевался за спиной, подобно знамени неповиновения. Александр знал, мало что в этой жизни нравилось мадемуазель Барро больше, чем выигрывать. Особенно выигрывать у мужчин. Карты, кости, гляделки, борьба воль, постель. Это была единственная ее провокация, на которую он очень легко поддавался. Они были слишком похожи. Ему и самому был не чужд азарт соперничества, Александр был не намерен позволить ей так легко победить себя. Особенно после этого запрещенного приема с хвостом. Он подстегнул коня, ритмичный стук копыт создавал громоподобную симфонию, эхом отдававшуюся в ушах. Он был все ближе и ближе. Бьянка на секунду обернулась на него через плечо и расхохоталась, лишь подстегивая его еще яростнее мчаться вперед. Он чувствовал, как адреналин бурлит в его жилах. Окружающий мир превратился в калейдоскоп цветов и форм. Фора Бьянки не отпугивала его — наоборот, подстегивала решимость догнать. Чем сложнее, тем лучше. Он опять подумал о Рене. Об их невозможной ситуации. О всех запретах выстроенных вокруг них. Ветер резал глаза и трепал одежду. Разрыв между лошадьми сокращался. Он еще сильнее ударил поводьями, нагоняя девушку. Его конь уже в пол корпуса поравнялась и жеребцом Бьянки, в мужчине бурлила ярость гонки. Александру не хватило нескольких секунд, чтобы обогнать ее. Бьянка, все еще хохоча, первой ворвалась на мост. Досадно. Александр скривил губы, но скорее по привычке, чем из-за истинного расстройства от проигрыша. Это была не то состязание, где победа была ему отчаянно нужна. Любой ценой. Мадемуазель Барро начала постепенно замедляться, пока не остановилась совсем. Она обернулась к нему. Александр медленным шагом подвел коня к ней. — Я выиграла, — гордо сообщила Бьянка, широкая улыбка никак не желала сходить с ее губ, она выпустила поводья и уперла ладони в бедра в триумфальной позе. — Я Вам поддался, — Александр криво усмехнулся. Улыбка девушки на секунду дрогнула. Мужчина изогнул бровь. Типичная Бьянка. Он давно выучил, что она принимала только чистую победу, и не мог упустить возможности заложить в ее сознание зерно сомнения. Это явно сработало, Мадемуазель Барро разочаровано поджала губы и скрестила руки на груди. Александр не выдержал и прыснул, покачав головой. Девушка тут же недоверчиво прищурилась. — Врете, — прошипела она. — Да, — признал Александр, смиренно кивнув. — Вру. Лицо Бьянки вновь просияло. На мосту было ветрено. Ее длинный хвост взлетел вверх россыпью золотых нитей. — Раз я победила, то что мне за это будет? — она соблазнительно прикусила губу, пристально глядя на мужчину. Он снова рассмеялся. На эти ее провокации Александр, конечно же, отвечать не собирался. Бывший губернатор натянул поводья и стал медленно продвигаться к воротам Перпиньяна. Мужчина тут же услышал за спиной стук копыт. Бьянка следовала за ним. — В качестве приза за Вашу феерическую победу, — Александр специально насквозь пропитал свой голос смачной дозой иронии. — Я разрешаю не помогать мне с отчетами сегодня. — Вы самый лучший начальник, — в тоне Бьянки иронии было не меньше. — Я больше Вам не начальник, мадемуазель Барро, — хмыкнул он, обернувшись через плечо. Кажется, он уже в десятый раз говорил ей эту фразу. И девушке почему-то беспрестанно доставляло неимоверное удовольствие ее слышать. Бьянка поравнялась с ним. — Тем лучше для меня, — традиционно ответила она, подмигнув ему. Они въехали в ворота Перпиньяна вместе, направляясь к таверне «Убежище кочевника». Девушка замурлыкала под нос какую-то нежную мелодию, то и дело кидая на Александра косые взгляды из-под длинных ресниц. Она все так же не умела вовремя останавливаться. Мужчина лишь закатил глаза, улыбаясь. Ее мягкий голос немного тонул в оживленном гомоне города. Они перемещались сквозь узкие улочки, дома начали смыкаться вокруг них. Стояло послеобеденное солнце. Морской средиземноморский воздух проникал в ноздри, но он не мешал Александру думать об аромате Версальской оранжереи. О чае с корицей, чуть смягченном сливками. О парфюмах с яркими нотами розы и жасмина. Он мечтал о теперь уже, без сомнения, голых деревьях и опавших листьях в садах Марли. Александр даже с нетипичной для себя тоской вспомнил о вони Сены и грязи Парижа. Я заслужу прощение. Чего бы мне это ни стоило. Любой ценой. Я вернусь. И в этот раз ему хватит времени, чтобы не только первым выехать на мост, но и пересечь его. Сердце Александра начало усиленно биться. Возможно, он сходил с ума, но надежда в нем плавно превращалась в веру.