Выдумка

Я — герцогиня Марли. Глава королевских шпионов. Одна из самых влиятельных женщин Франции. Мне не пристало убиваться по какому-то камердинеру. Еще и бывшему. Рене не могла уже даже вспомнить, сколько раз за неделю повторяла про себя эти слова, будто бы спасительную мантру. Каждый раз, когда заунывно начинало ныть сердце, когда обида стискивала душу, когда в легких недоставало воздуха, когда комок застревал в горле, когда слезы грозили политься из глаз, она проговаривала одну и ту же последовательность предложений. Это работало. Боль отступала, дыхание выравнивалось, слезы уходили, а плечи расправлялись. До следующей мысли об Александре, до следующего воспоминания о нем. Девушка пыталась блокировать их в своем разуме, но стоило ей хоть на секунду, хоть на краткий быстротечный миг расслабиться, как они тут же выходили на передний план. Это было неизбежно. Вечный безжалостный круговорот. Зачарованный цикл боли и облегчения. Огонь потрескивал в камине. За окном был поздний вечер, стояла неприятная ноябрьская морось. Рене плотнее закуталась в прикрывающую ее плечи бархатную шаль. Она уже третий час прочитывала традиционные недельные отчеты своих информаторов. Глаза болели. Строчки прыгали в неровном огне свечей, иногда даже расплывались. Стопка писем становилась меньше, но слишком медленно. Хоть кто-то мне пишет. Девушка закусила губу, сердце опять резануло острыми клинками. Я — герцогиня Марли. Глава королевских шпионов. Одна из самых влиятельных женщин Франции. Мне не пристало убиваться по какому-то камердинеру. Еще и бывшему. Печаль вновь отошла. Рене тяжело вздохнула и отодвинула кресло от массивного дубового стола — его ножки заскрипели по темному паркетному полу. Ей нужно было отдохнуть, бесконечный поток информации просто изматывал. Она встала и подошла к окну, раздвинула в стороны плотные шторы. Сады за окном были погружены во тьму, капли дождя цеплялись за стекло, словно слезы. Девушка присела на подоконник и закрыла веки, несколько минут просто неподвижно слушая стихию. В дверь постучали, и Рене вздрогнула. Этот резкий звук разрушил момент такого желанного и редкого спокойствия. Девушка в досаде поджала губы. — Войдите! — громко промолвила она, отмечая, что повелительных ноток в ее голосе с каждым днем становилось все больше и больше. В спальню свойственным лишь ему чуть слышным шагом прошел Клод. Информатор держал в руках небольшой лист плотной бумаги. Душа девушки на мгновение встрепенулась, но она быстро отругала себя за невероятную глупость промелькнувших в ее голове мыслей. Клод никогда не вскрыл бы письмо, адресованное тебе. Рене с трудом сглотнула комок в горле. Мужчина нашел ее взглядом и тут же склонился в поклоне, его брови слегка приподнялись. Видимо, он не ожидал увидеть герцогиню сидящей на подоконнике. Рене, спохватившись, спрыгнула с него и приосанилась. Мужчина распрямился. — Ваша Светлость, — Клод поднял на нее свои бесцветные глаза. — По Вашей же просьбе, тут же пришел к Вам, как только получил информацию о доставке последнего письма месье Бонтану. Рене тут же ощутила, как ускорился ее пульс. Она не знала, сколько еще должно было пройти времени, чтобы простое упоминание его имени перестало производить на нее такой глубокий эффект. Ты неисправима. Пытаясь сохранять спокойствие, девушка плавно прошла к письменному столу, горделиво опустилась в кресло и положила руки на его поручни. Она приподняла подбородок. — Я слушаю. — Ваше послание передано, — Клод склонил голову. — Посыльная сообщает, что проследила, чтобы оно было прочитано. — Посыльная? Рене в ужасе отметила, что ее сердце неприятно кольнуло. Кажется, она окончательно утратила рассудок. Иначе было сложно объяснить, почему весть о том, что Александру письмо доставила женщина, прошлась таким странным стремительным пожаром по поверхности ее кожи. Клод приподнял брови. — Мадемуазель Барро, — бесстрастно сказал он. — Среди королевских шпионов есть много дам. Месье Бонтан за последние года приложил заметные усилия, чтобы его агенты были во всех слоях французского общества. То, как Клод говорил о нем, — с глубоким, почти религиозным уважением — также оставило в ее рту горьковатый привкус. Я — замена. Ей информаторы просто подчинялись, Александром же они восхищались. Даже сейчас, когда он был бесконечно далеко от них. Клод никогда не стал бы говорить с такой эмоцией о ней. Рене даже не представляла, что вверенные ей агенты подумали бы, если бы узнали, какую роль она сыграла в изгнании их бывшего бессменного руководителя. Возможно, девушка внезапно обнаружила бы себя без половины из них. — Как предусмотрительно со стороны месье Бонтана, — борясь со своими чувствами, промолвила Рене, окинув рукой конверты на столе. — Мне еще во многом предстоит разобраться. К сожалению, пока крайне сложно без Вас, Клод, качественно управлять всей сетью шпионов. Она слишком обширна. Не знаю, как один человек мог со всем этим справляться. И Рене действительно этого не понимала. Не раз и не два в прошлом, когда она была особенно раздражена или фрустрирована отстраненным, учтиво-холодным поведением Александра, ей казалось, что он пытается сделать вид, что ему чужды все эти иррациональные человеческие эмоции. Будто бы он и не человек вовсе. Возможно, он действительно им не был. Она вспомнила содержание своего последнего письма, весь тот длинный поток эпитетов. По ее коже пронеслись мурашки. — Месье Бонтан строил свою сеть десятилетиями, Ваша Светлость, — информатор сделал два шага к письменному столу и, к ее удивлению, слегка улыбнулся. — Вы только начали. Вам нужно время. Я готов помочь Вам, чем смогу. — Благодарю, Клод, — прошептала Рене, ощущая, что узел в груди стал чуть менее тугим. В глазах мужчины девушка впервые заметила что-то напоминающее теплоту, хотя она и понимала, что его приязненное отношение к ней носит скорее практический, если не сказать, корыстный характер. Клод был, безусловно, заинтересован в том, чтобы у нее все получилось. Его положение сейчас зависело от нее, как она сама когда-то зависела от Александра. Рене не могла его винить. — Вернемся к Вашему отчету, — девушка прочистила горло. — Помнится, я также просила описать реакцию бывшего губернатора на прочитанное. Она сверкнула глазами, сердце пропустило один удар. — Посыльная выполнила это поручение? — как Рене не старалась, в ее голос все-таки прорвался безошибочный налет яда. — Конечно, Ваша Светлость, — с готовностью ответил Клод и поднес бумагу, которую он все это время держал в руках, к глазам. — Позволите зачитать? — Прошу, — девушка плавно взмахнула рукой. Мужчина чуть откашлялся. Он читал по слогам, достаточно медленно, таким образом очень явно выдавая, что лишь недавно овладел этим навыком. — Выражение лица Александра было достаточно трудно расшифровать… — Александра? — тут же презрев себя за такую острую и резкую реакцию, выпалила Рене — ей казалось, что ее шлепнули по лицу. — Они давно знают друг друга? — Насколько я помню, он привлек мадемуазель Барро к службе пять или шесть лет назад, — Клод поднял глаза от письма и чуть недоуменно склонил голову. Теперь уже пожар был не только на поверхности ее кожи, но и глубоко внутри. Ты же не думала всерьез, что была единственной женщиной, чьи «таланты» он разглядел. Мысль была логичной, но почему-то совсем не успокаивала. Живот неприятно скрутило. Рене глубоко вздохнула. Я — герцогиня Марли. Глава королевских шпионов. Одна из самых влиятельных женщин Франции. Мне не пристало ревновать какого-то камердинера. Еще и бывшего. Она вновь произнесла про себя привычную мантру. К ее удивлению, на этот раз она не сработала. Пожар лишь усиливался, легкие сдавливало. Девушка нахмурилась. Она взяла одно из писем на столе, чтобы хоть как-то занять свои руки. Рене делала вид, что читает, но на самом деле строчки просто расплывались перед ее глазами. — Кем мадемуазель Барро была до прихода на его службу? — будто бы между прочим спросила герцогиня. — Куртизанкой, Ваша Светлость. Рене резко подняла голову. В сердце от болезненных уколов, казалось, уже не осталось живого места. Клод пристально смотрел на нее, и ей было четко видно, что его губы растянулись в едва заметной ироничной улыбке. Подлец. — Понятно, — девушка гордо приподняла голову. — Читайте дальше, пожалуйста. Клод кивнул. Страшно раздражающая ее лисья улыбка так и не сошла с его лица. — …достаточно трудно расшифровать, — продолжил по слогам озвучивать мужчина. — Ты же знаешь, какой он, Клод. Выдавай в следующий раз выполнимые задания. Могу лишь сказать, что содержание письма, по всей видимости, его удивило и, возможно, немного разозлило или расстроило. Отмечу еще, что он зачем-то прикрылся своим сюртуком в районе паха. Возможно, Александр ожидал, что письмо будет о чем-то... более приятном. Но это уже просто моя разыгравшаяся фантазия. Рене фыркнула. Мадемуазель Барро была определенно интересной личностью. Пожар, вспыхнувший внутри нее, не сказать, что стал угасать, но по крайней мере прекратил неконтролируемо распространяться дальше. Она помнила, как хорошо Александр обычно прятал все свои истинные эмоции, а потому, если посыльной удалось разглядеть на его лице хоть что-то, это означало, что бывшего губернатора они просто разрывали изнутри, раз он позволил части из них просочиться наружу. Хорошо. Просто прекрасно. Девушка в очередной раз подумала о том, что бы она только не отдала, лишь бы самой стать свидетельницей этой его реакции. — Его брови чуть приподнялись, кисти рук напряглись, — Клод все еще пробирался сквозь написанное. — В конце, после прочтения, он сжал бумагу в кулаке, поэтому я склоняюсь к версии, что Александр все же весьма сильно разозлился. К сожалению, это были единственные признаки, которые мне удалось заметить. Скажу честно, меня немного отвлекал его голый торс и влажные волосы, поэтому могла что-то упустить. У меня аж слюнки потекли, клянусь. — Что, прошу прощения? — Рене надеялась, что ей послышалось. Ее сердце уже точно билось где-то в горле, а живот сжался так, что начинало мутить. Девушка поледенела. — Извините за подобный стиль изложения, Ваша Светлость, — Клод в неловкости потер бровь. — Мадемуазель Барро порой бывает излишне прямолинейной. Воображение Рене вышло из-под контроля. И вот она уже почти видела его, сидящим, слегка облокачиваясь на руки, на краю кровати. Его широкая грудь обнажена, огонь свечей красиво очерчивает линию его ключиц и плеч, чуть вздувшиеся вены, его развитую мускулатуру пресса. Оливковая кожа Александра слегка поблескивает капельками пота. Черный шелк волос спадает на лоб, немного закрывает глаза. Его локоны небрежно растрепаны. Ноги мужчины разведены в стороны, а между ними на коленях ей виделся стройный девичий силуэт. Александр одним пальцем медленно проводил по ее подбородку, приподнимая голову незнакомки на себя. Она смотрела на него снизу вверх, ее уста чуть приоткрыты. Я хотела бы быть на ее месте. Рене облизала губы. Грудь начала тяжело вздыматься. — Их связывают какие-то особенные отношения? — шепотом спросила она, в горле пересохло. Девушка не хотела об этом думать, не хотела даже допускать таких мыслей. Она еще не до конца успела смириться даже с простым отказом Александра. Сознание подводило ее. Доставляло физический дискомфорт и почти осязаемое страдание. Я — герцогиня Марли. Глава королевских шпионов. Одна из самых влиятельных женщин Франции. Мне не пристало ревновать какого-то камердинера. Еще и бывшего. Еще и к бывшей куртизанке. Ощущая все более глубокую безнадегу, Рене попробовала еще раз обратиться к мантре. Она вновь не сработала. Легче не стало ни на йоту. Девушка спрятала под стол трясущиеся руки. — Насколько мне известно, отношения между месье Бонтаном и мадемуазель Барро исключительно профессиональные, — ответил Клод, он больше не ухмылялся. — Бьянка — одна из лучших агентов. Месье Бонтан никогда не стал бы смешивать работу и удовольствие. Один раз уже смешал — и вот чем все закончилось. Рене прикусила губу. В голове девушки пронеслось воспоминание об ее отчаянном аргументе, что они проведут вместе лишь одну ночь, а после — его не менее отчаянный вопрос, не изменит ли это все между ними. Она, глядя ему в глаза, беззастенчиво врала, что их отношения останутся такими же, как раньше. Это все и решило. Это все создало и разрушило одновременно. Рене покачала головой, отгоняя непрошенные мысли. Она чуть подалась вперед, облокотившись на стол и внимательно взглянув на Клода. — Почему же Вы послали одного из лучших агентов за тридевять земель с таким пустяковым заданием? Мужчина хрипло рассмеялся. На его обычно каменном лице появилось выражение чистого довольства и чуть ли не гордости. — Боюсь, мне пришлось прибегнуть к хитрости, и сказать мадемуазель Барро, что больше это сделать некому, — он изогнул бровь, скрестив руки на груди. — У меня были веские основания предполагать, что только она сможет наверняка убедиться в прочтении письма адресатом. Месье Бонтан очень серьезно относится к своей приватности. — И почему же Вы считаете, что только мадемуазель Барро на это способна? — Рене прищурилась. — У нее… достаточно специфическая манера общения, Ваша Светлость, — Клод криво усмехнулся, в его глазах появилась чуть ли не мечтательность. — Бьянка также передает, что месье Бонтан просил сообщить, что предыдущее письмо он тоже прочитал. И не ответил. Сложно было представить фразу, которая бы ранила ее сейчас сильнее. Наверное, найти время для того, чтобы сесть за стол и написать пару строк действительно сложно, когда вокруг столько иных искушений. Что ему до ее эфемерных признаний, когда рядом есть кто-то гораздо более осязаемый и материальный. Вы жестоки, месье Бонтан. Рене поджала губы. — Не посылайте ее больше так далеко из Парижа, — резко промолвила девушка, в ее голосе вновь появились повелительные нотки. — Я хотела бы познакомиться с этой женщиной. Когда она вернется в столицу? Рене пыталась убедить себя в практической необходимости такого распоряжения. Она не собиралась допускать, чтобы лучшие агенты выполняли роль простых курьеров. Но в глубине души девушке была известна правда. Ей просто не хотелось, чтобы мадемуазель Барро крутилась даже в относительной близости от Александра. И чем ты лучше Людовика? Что ты делаешь? Он уже сказал тебе «нет». Рене иронично хмыкнула. Она заметила, как Клод переступил с ноги на ногу. В его позе просквозила какая-то нетипичная для мужчины неловкость. — Мадемуазель Барро сообщила мне, что останется в Перпиньяне на какое-то время, — неожиданно заинтересовавшись догорающими углями в камине, сказал Клод. — Это просьба месье Бонтана. Она будет некоторое время отчитываться напрямую королю наравне с ним. Ей было не смешно, но Рене все равно рассмеялась. В этом смехе были горечь и болезненное принятие. Людовик очень доступно объяснил всем правила игры. Александр ей не подчинялся, не отчитывался перед ней и не имел права общаться с ней даже в качестве информатора. Он отвечал только перед королем и мог запрашивать себе необходимые ресурсы без согласования с ней. Его Величество пытался воздвигнуть стены между ними даже здесь. Девушка испытала мрачное удовлетворение, что ей удалось пробиться сквозь них и все равно найти способ выйти на связь с Александром, вопреки желаниям и всем ухищрениям короля, даже если это было впустую. Что ж, не совсем. Теперь ты по крайней мере знаешь, где он находится. Рене склонила голову набок, сердце забилось чуть быстрее. Перпиньян, значит. Девушка аккуратно постучала пальцами по столешнице. И что это тебе дает? Она не собиралась ехать к нему через всю страну после такого оглушительно фиаско с письмом. Три недели означают «нет», Рене. В ушах вновь звучал печальный голос Армана. Девушка возвела глаза к потолку. Я — герцогиня Марли. Глава королевских шпионов. Одна из самых влиятельных женщин Франции. Мне не пристало бегать за каким-то камердинером. Еще и бывшим. Еще и на другой конец страны. — Забавно, — натянуто улыбнувшись, промолвила Рене, вновь взглянув на Клода. — Я управляю королевскими шпионами, и Александр вроде как один из них. Но при этом он все равно существует будто бы в отдельной лиге. Имеет большее влияние на моих агентов, чем я сама. Обладает отдельным каналом выхода на короля. Кажется, что почти ничего не изменилось. Но это заблуждение. — Это дело его жизни, — пожал плечами Клод. — Он никогда бы уже не смог быть обыкновенным агентом, Ваша Светлость. Его отстранение с должности стало для большинства из нас большим шоком. Мужчина впервые выглядел… печальным. Даже потерянным. Рене это застало врасплох, она уже так привыкла к его холодной самоуверенности и даже некоторому излишнему апломбу. Казалось, что его ничто не берет. Видимо, она ошиблась. — Оно стало большим шоком для всех, месье, — прошептала девушка, почему-то чувствуя в этот момент жгучий стыд. Они помолчали. Угли продолжали потрескивать в камине. Дождь барабанил в стекла лишь сильнее. Тяжесть слов повисла в пространстве комнаты, как будто темнота за окном просочилась внутрь и омрачила их настроение. Обляпала мглой стены, потолок и пол. — Благодарю за Ваш отчет, Клод, — первой нарушила тишину Рене. — Вы свободны. Попросите, пожалуйста, чтобы Элиза зашла ко мне. Мужчина поклонился и покинул ее покои, так же тихо, как и вошел. Дверь мягко закрылась за ним. Рене осталась почти неподвижно сидеть, дожидаясь служанки. Та пришла через несколько минут и присела в реверансе. Девушка плавно встала из-за стола и повесила бархатную шаль на спинку кресла. — Помогите мне подготовиться ко сну, пожалуйста, — прошептала она, выйдя на центр комнаты. Элиза начала сосредоточенно возиться со шнуровкой ее лифа, юбок и корсета. Рене смотрела в беспросветную темень, в которую погрузились сады поместья. Казалось, что мир за стеклом терялся в струях воды, будто бы сама природа надрывно плакала. Служанка помогла ей переодеться в ночную сорочку. Когда Элиза подошла к камину и, опустившись на колени, добавила пару поленьев из ближайшей стопки, чтобы оживить пламя, Рене вытащила из гардероба халат с пионами и с тихим выдохом закуталась в него. Размеренными шагами девушка пересекла комнату и подошла к изящной резной кровати с балдахином. Она выскользнула из туфель и забралась под одеяло, мягкая перина приятно обняла ее уставшее тело. Рене прикрыла глаза. Она слышала, как служанка мягкой поступью перемещалась по комнате, чтобы погасить свечи. Вскоре скрипнула дверь, а единственным звуком осталось лишь успокаивающее потрескивание огня. Это была приятная, ритмичная колыбельная. Девушка расслабилась. Мысли, от которых она бежала в последнее время, начали занимать ее разум с удвоенной силой. Она могла бы попробовать вновь прочитать свою мантру, но не хотела. Рене думала о его обнаженном торсе. О том, как водит по нему руками. Чуть царапает ногтями. Вспоминала его хриплое дыхание. То, как неровно и прерывисто вздымалась его грудь. От камина веяло размаривающем теплом. Обрывки прошедших событий становились все более и более путанными. В них были вздохи и стоны, хриплый шепот, крики, тысячи невысказанных слов, признания, отрицания, ложь, правда. И вновь стоны. Вновь вздохи. Рене заснула, представляя, что опустила голову на его широкую грудь.

***

Спустя два дня к ней приехал погостить отец. После утренней прогулки по садам вокруг поместья, ноябрьский холод загнал их внутрь. Как раз наступило время завтрака. Рене заняла свое место за длинным столом из красного дерева, полированная поверхность которого поблескивала в мягком утреннем свете, проникавшем через высокие окна. Гийом де Ноай и Бонна расположились напротив нее. Слуги один за другим подносили блюда на серебреных подносах. Вокруг них витал богатый аромат свежеиспеченного хлеба, вяленого мяса, омлета и крепкого черного чая. В последнее время Рене просила его заваривать исключительно с корицей. Отец выглядел счастливым. Почти таким же, как до болезни матери. Он улыбался — и россыпь мелких морщинок становилась от этого гораздо более заметной в уголках его глаз. Они с Бонной оживленно переговаривались о прошедшей парижской ярмарке, о новом спектакле по пьесе Мольера и о гастролях странствующего цирка. Отец то и дело оглядывал убранство и декор столовой, в его взгляде светились восторг и восхищение. — Не перестаю удивляться, как быстро способна поменяться жизнь, — прошептал он, одарив дочь полным теплоты взглядом. — Вы осчастливили весь наш род, ma fille. Рене выдавила из себя улыбку. Кажется, отец радовался ее новому титулу и сопровождавшим его привилегиям гораздо больше, чем она сама. Это было объяснимо. Он не знал, как много действий, шагов и работы за ним стояло. Как много решений предопределили ход событий. Не знал, что человек, давший толчок всей череде произошедшего, сейчас в одиночку нес наказание за общее с ней прегрешение. Возможно, печаль отразилась в ее глазах, потому что лицо отца помрачнело. — Ваши новые обязательства давят на Вас, милая? — Гийом де Ноай чуть подался вперед. — Надеюсь, что хоть такие моменты, как сегодня, приносят Вам заслуженное отдохновение. — Я справляюсь, папá, — безэмоционально прошептала Рене, умолчав, что с каждым днем это становится делать все труднее и труднее. — Настали времена, которые требуют от нас умения адаптироваться. Мы должны двигаться в ритме перемен. — До меня дошли слухи о Ваших… новых начинаниях, моя дорогая, — аккуратно промолвил Гийом де Ноай. — Похоже, сфера Вашего влияния значительно расширилась. Рене откусила небольшой кусочек пирожного с вишнями и ванильным кремом. Девушка лишь кивнула, тщательно пережевывая сдобу. Ей не хотелось говорить о своей деятельности. Мысли об Александре чаще всего возвращались к ней голову именно в такие моменты. Их слишком многое связывало, ее прошлое было неразрывно переплетено с его. Над столом повисла тишина, разговор застопорился. Отец грустно улыбнулся. — Ваша мать гордилась бы Вами, ma fille, — прошептал он, и девушка заметила, что его глаза начали блестеть — такое происходило каждый раз, когда он говорил о ней. Мама бы меня пожалела. Рене мысленно возразила ему. Она хотела бы, чтобы я была счастливой, а я — несчастна. Девушка опустила голову, пряча взгляд. Бонна, словно почувствовав ее внутренне напряжение, повернулась к Гийому де Ноаю. — Рене уже успела рассказать Вам о последнем проведенном ею салоне, месье? — тонко улыбнувшись, мягчайшим тоном спросила подруга, явно намереваясь деликатно увести разговор в другое русло. — О да, безусловно, — плечи отца тоже чуть расслабились, он сделал небольшой глоток чая. — Она также сказала, что Вы оказали ей неоценимую помощь в организации сего действа, мадемуазель. Бонна, радостно сверкнув глазами, посмотрела на Рене и благодарно кивнула. Девушка, улыбнувшись, поднесла обе руки к груди, словно забирая ее признательность к себе в самое сердце. Атмосфера вновь выровнялась, разговор о салоне побежал бурным ручьем. Герцогиня даже с превеликим удовольствием и задором в нем участвовала, пока речь внезапно не зашла о спиритических сеансах. — Сюзанна, твоя тетя, даже участвовала в одном из них, — возбужденно сообщил Гийом де Ноай. Она с трудом удержала себя от того, чтобы не закатить глаза. Отец принялся в подробностях пересказывать все, что узнал от доверчивой родственницы. Бонна его вежливо слушала и даже периодически кивала, хотя по ее глазам Рене видела, что подругу скорее забавляют такие истории, чем производят впечатление. Сама же девушка думала лишь о том, как мало нужно шарлатанам, чтобы завладеть вниманием богатых и влиятельных людей. К счастью, как раз в этот момент слуга подошел к ней с традиционной утренней почтой. И хотя она уже несколько недель не ждала никакого особого письма, а потому достаточно давно перестала перебирать конверты прямо за обеденным столом, сейчас такое отвлечение было как никогда кстати. Рене принялась просматривать стопку. Отчет информатора, еще один, приглашение на художественную выставку, вновь отчет информатора, письмо от Катерины. Девушка улыбнулась. Она уже успела соскучиться по сумасбродности и непосредственности принцессы. Если Арман приезжал в Париж достаточно часто, Катерина почти безвылазно сидела в своем княжестве. Бремя власти и ответственности. Рене уже почти потянулась к печати, надеясь за чтением послания от принцессы Монако скоротать время, пока отец не закончит рассказывать о вызове духа покойного Папы Римского, как ее взгляд вновь упал на стопку писем. Сердце пропустило удар. Кажется, даже несколько ударов. Ее светлости герцогине Марли от А. Тот же резкий острый почерк. Отсутствие почти любых закруглений. Стремительные прямые линии. Так писал только он. В ее ушах начал проноситься низкий гул. Бурные речи отца слились в какой-то сплошной неразличимый шум. В груди стоял неистовый стук. Она отложила письмо Катерины на стол. Руки немного дрожали. Рене потянулась к конверту и подняла его, поднеся ближе к глазам. Она будто бы не верила в то, что видела. Казалось, что это жестокий мираж, и он сейчас исчезнет. Но нет, надпись была все той же, письмо не испарилось из ее рук. Девушка сглотнула. Рене подняла голову. Отец продолжал в упоении пересказывать впечатления тети Сюзанны после спиритического сеанса, а Бонна слушала, склонив голову. Если послание Катерины герцогиня без лишней мысли собиралась прочитать прямо за столом, то сейчас она почувствовала некую робость. Девушка не знала, какой может быть ее реакция на написанное. Все было слишком непрогнозируемо, слишком волнительно. Он был слишком непредсказуем. Рене боялась, что внутри находится молоток, который беспощадно разобьет ее хрупкую душу. Пальцы кололо. Каждая клетка тела требовала, чтобы она немедленно сорвала эту сургучную печать. Возможно, стоит удалиться в свою комнату? Такой компромисс выглядел допустимым, Рене начала судорожно искать предлог, который позволил бы ей это сделать. В голове было пугающе пусто — она упорно ничего не могла придумать. Желание открыть становилось все более невыносимым. Девушка закусила губу. Руки, подрагивая, справились с печатью. Она бережно достала бумагу из конверта и развернула. Герцогиня Марли, Ваша Светлость, Вы спросили, где я. Я — везде. На морском побережье и в горных селениях Альп, на утесах Нормандии и лугах Прованса, в парижских трущобах и торговых гильдиях Леона. Что я делаю? Общаюсь с людьми. Подслушиваю разговоры. Охочусь за секретами. Появляюсь в нужное время в нужном месте. Или в ненужном, если понадобится. Придумываю себе образы. Прячусь под разными именами. Я больше не камердинер. Больше не губернатор. Я — прохожий на оживленной площади. Завсегдатай местного трактира. Загадочный незнакомец в борделе. Сын богатого купца на рынке. Подающий надежды вор в гильдии. Я никто и одновременно много кто. Но основное — я все еще слуга короля и Короны. Очень много сведений, который попадают сейчас на Conseil du Roi, вполне вероятно были добыты мной. Что еще я делаю? Мечтаю о Вас. Вижу сны о Вас. Думаю о Вас. Фантазирую. Сочиняю сюжеты, где мы с Вами являемся главными героями. Где бы я ни был — на побережье или в горах. Что бы я ни делал — собирал секреты в грязных переулках или общался с главарями местных уличных банд. Я думаю о Ваших глазах. Вспоминаю Ваш голос. Шелк Вашей кожи. Огонь волос. Я представляю Ваш стан. Его изгибы. Пышность Вашей великолепной груди. Округлость бедер. Я мысленно провожу по ним руками. Ласкаю Вас. Воспроизвожу в голове Ваши стоны, Ваши приоткрытые губы. Боже, как я мечтаю притянуть Вас к себе за шею и впиться в них. Хотите узнать, что мы делаем в моих сюжетах? Мы предаемся любви, Рене. Яростно, страстно и неистово, словно это наш последний день на земле. Я овладеваю Вами в доме Вашего отца, в Вашем новом поместье, коридорах Версаля, в его залах, во всех его комнатах. Каждый. Божий. День. Я владею Вами. Вы — моя. В своих снах. В своих мечтах. Иногда мы совокупляемся в его тайных ходах, когда прямо за стеной Людовик играет в свою любимую карточную игру с Марией Терезией. Мы сливаемся в экстазе всего на расстоянии каких-то метров от них. Между нами и ними — лишь несколько слоев каменной кладки. Я затыкаю Вам рот, чтобы из него не вырывались Ваши сладкие стоны, несмотря на то, что мне очень хочется их услышать. Я вхожу в вас грубо и стремительно, погружаюсь так глубоко, как только могу. Нас окружают непристойные влажные звуки нашего сношения, настолько громкие, что кажется, будто король и королева за стеной могут их услышать. И я знаю, что часть Вас хочет, чтобы они нас услышали. Теперь я это точно знаю, герцогиня. Как Вы себя сейчас чувствуете, мадемуазель де Ноай? Рене вздрогнула и застыла. Она почти слышала, как он говорит эту фразу. В ее голове пульсировал его низкий хриплый шепот, его образ — как медленно тянется вверх правый уголок рта, как приподнимается одна бровь, как Александр сохраняет абсолютное спокойствие, но его серо-голубые глаза пылают первобытным беспощадным огнем. У нее дрожали руки, тряслось все тело. Кожа горела. Сердце, как таран, казалось, разрывает грудную клетку. В ушах стоял звон. Остатки ее рационального разума орали на нее, чтобы она немедленно перестала читать. Что сейчас неподходящее место. Неподходящее время. Но Рене не могла остановиться. Не могла ничего с собой поделать. Строчки притягивали, словно заклинание. Я думаю, что Вы сейчас не одна. Я думаю, что Вы читаете это письмо за завтраком. Возможно, сидите напротив мадемуазель де Понс Эдикур. Или, еще лучше, Вашего отца. Он же периодически гостит у Вас? Каково Вам читать то, что я пишу, перед ними? Ваши щеки уже пылают? Ваши груди вздымаются? Вы уже сходите с ума, как я? Вы уже влажная там, где Вы, я знаю, меня так отчаянно желаете? Глубоко внутри зарождалось трепетное чувство предвкушения. Дыхание стало поверхностным и учащенным, его провокационные бесстыдные слова будоражили что-то невероятно сильное, неудержимое и всепоглощающее. Как он мог знать? Просто догадка? Просто проницательность? Иногда ей казалось, что Александр чувствует ее на каком-то ином уровне. Словно они связаны невидимыми нитями, которые не имеют ничего общего с физическим миром. Кожа покрылась мурашками. Губы девушки слегка приоткрылись, будто бы она приглашала его речи задержаться на ее языке. Рене знала, что ее глаза сейчас светятся ярким острым желанием, а потому боялась их поднимать. Покалывающее тепло пульсировало внизу живота, распространяясь наружу чувственной волной, от которой еще немного — и начало бы сводить конечности. Она почти ощущала призрачные прикосновения его невидимых пальцев, прокладывающих манящие дорожки по коже. Было хорошо, очень хорошо. Но ей хотелось еще большего. Рене продолжила чтение. Сделаете кое-что для меня? Представляйте. Представляйте, что я возле Вас. Представляйте, что я дотрагиваюсь до Вас. Представляйте, что я ласкаю Вас. Проведите по своей шее одним пальцем. Представляйте, что я это делаю. Чуть откройте ее. Для меня. Глаза девушки в шоке расширились. Она подняла взгляд и попыталась сфокусироваться на том, что происходит за столом. С большим трудом, но ей это удалось. Отец продолжал оживленно переговариваться с Бонной, на этот раз они обсуждали собак. Делились подмеченными особенностями их поведения, воспитания и дрессировки. Гийом де Ноай, активно жестикулируя, рассказывал подруге о временах, когда тренировал их семейную гончую к охоте, а та делилась забавными историями про Дария. Обыденность. Повседневность. Беззаботность. Никто не замечал состояния Рене. Не понимал, что происходит на другой стороне стола. Ее рука сама потянулась вверх. Она заправила выбившуюся прядь волос за ухо. Кожа покалывала все сильней. Сердце надрывно стучало в груди. Ей было страшно. Волнительно. Но… невыносимо хотелось ответить на вызов Александра. Желание стало непреодолимым. Боже, что я делаю? Не отрывая взора от гостей за столом, Рене вытянула шею и медленно провела пальцем по коже, повинуясь возбуждающему ритму его строк. Ее веки сами закрылись в удовольствии. Она была сейчас так чувствительна, прикосновения ощущались в разы ярче, чем доселе. Перед глазами ярко проносились воспоминания о всех тех мгновениях, когда он сам делал это, глядя на нее, как на произведение искусства. Девушка, спохватившись, быстро распахнула глаза. Ни Бонна, ни отец не обратили на ее действия никакого внимания. Рене тяжело выдохнула. Она опустила взгляд назад к строкам. Проведите ладонью по ключицам. Медленно. С нажимом. Как я бы это сделал. Вы ведь помните? Помните ощущение моих рук на себе? Не бойтесь, что кто-то заметит. Вы просто в задумчивости читаете письмо. Никто не знает, что происходит на самом деле. Это наш очередной общий секрет. Она улыбнулась. Мысли превратились в вихрь желаний. Образы, навеянные письмом, в красочных деталях воспроизводились в ее сознании. Каждое слово, каждое предложение будоражили воображение, создавая мир, в котором границы реальности размывались, превращаясь в царство чистой чувственности. Этот его приказ казался проще. Рене, не отрывая взгляда от его строк и имитируя сосредоточенное чтение, начала водить по ключицам из стороны в сторону. С нажимом, немного затягивая кожу. Казалось, что везде, где касаются ее пальцы, во все стороны летят обжигающие искры. Она пыталась сохранять спокойное выражение лица, хотя понимала, что ее пылающие щеки говорят совершенно об обратном. Тело Рене с каждым проходящим мгновением все больше гудело от восхитительного напряжения, а предвкушение того, что будет дальше в письме, заставляло мурашки стремительно бежать по позвоночнику. Проведите рукой по груди. Ваши соски уже возбуждены? Топорщатся ли они сквозь ткань вашего платья? Коснитесь. Я знаю, что Вы не сможете сделать это так же, как я бы их ласкал. Вы вызовете подозрения. Но Вы же хотите. Я знаю, что Вы хотите. Коснитесь. Невзначай. Коснитесь случайно. Найдите нужный момент. Я верю, что Вы справитесь. Рене не думала, что это возможно, но жар усилился. Низ живота скрутился в настолько тугой узел, что возникло ощущение, будто он уже никогда не ослабится. Было сложно дышать. Это слишком. Это невозможно сделать незаметно. Ее грудь прерывисто вздымалась. Она вновь подняла глаза на отца и Бонну. Они ничего не ведали. Ничего не подозревали. Были погружены в легкий разговор ни о чем. Тело требовало прикосновений. Молило, чтобы она выполнила очередной приказ Александра. Это безумие. Рене подняла ладонь и вскользь провела по груди, будто бы смахивая невидимую пылинку, но с гораздо большей силой, с увеличенным нажимом. Ее пальцы зацепили твердый сосок. Ощущение было таким острым, что из ее горла чуть не сорвался долгий стон. Она всхлипнула. Девушка поспешно прикусила губу. Бонна повернула к ней голову, брови подруги чуть приподнялись, в глазах было форменное недоумение. Рене, даже не хотела предполагать, как сейчас выглядит. Она быстро опустила голову, будто бы вновь погрузившись в чтение. Пульс был ускорен, стук сердца отдавался в ушах. Девушка застыла. К ее счастью, отец буквально в ту же секунду отвлек Бонну новой историей об охоте на тетеревов. Рене пригладила подрагивающими пальцами волосы. Глаза заскользили дальше по строчкам. Проведите ладонью по бедру. Тут можете не сдерживаться. Думайте обо мне. Вспоминайте, как я сжимал их. Как мои пальцы впивались в Вашу кожу. Как оставляли на ней белые дорожки. Воссоздайте это ощущение, Рене. Воссоздайте меня по своей памяти. Если сможете сохранить спокойное лицо, то никто не догадается, что происходит под столом. Помните, как я учил Вас скрывать свои эмоции? Искусству лжи? Вы не попадетесь. Ласкайте себя, мадемуазель. Рене даже не пыталась бороться с собой. Знала, что это бесполезно. Она уже была потеряна. Он подчинил ее. Поработил разум. Даже будучи не рядом, даже на расстоянии тысячи верст от нее. Ей казалось, что она не остановилась бы, даже если бы Бонна и отец начали сейчас смотреть на нее в упор. Ее ладонь опустилась на бедро. Девушка с силой провела по нему вверх-вниз. Еще и еще раз. Все ближе и ближе к центру. Она представляла, что это Александр держит ее. Вымучивает из нее удовольствие. С губ сорвался тихий вздох, Рене не удержалась и сжала бедра вместе, подсознательно реагируя на пульсирующее в ней возбуждение. От этого стало еще жарче, еще невыносимее. Она вновь перечитала последний абзац. С каждым словом, с каждым предложением девушка чувствовала, что приближается к пропасти наслаждения, балансируя на краю чувственной бездны. Ее тело совершенно перестало ей повиноваться. Она сжала бедра еще сильнее. Несколько раз. Нашла пульсирующий ритм. Рука продолжала поглаживать кожу сквозь слои воздушной юбки. Острота поражала, но ей было мало уже даже ее. Совершенно недостаточно. Девушка перешла ко следующему абзацу. Вам нравится, Рене? Как Вам моя выдумка? Моя фантазия? Так достаточно горячо, Ваша Светлость? Так достаточно живо? Уже не сухарь? Так достаточно чувственно, герцогиня? Хотя, Вы же не думаете, что у меня к Вам есть чувства. Тогда как Вам моя похоть? Выдержите?

Александр Бонтан,

Слуга Короля

Рене резко поднялась из-за стола. Что я делаю? Она не могла объяснить. Чувства обуревали ее, от них не было спасения. Девушка была не способна больше их вынести. Не могла более балансировать у бездны. Ей нужно было в нее упасть. Тарелки зазвенели. Часть упала на пол и разбилась. Отец и Бонна ошеломленно подняли на нее головы. — Милая, что произошло? — Гийом де Ноай тоже стремительно поднялся и быстро обошел стол, взяв ее за руку. — Господи, Вы вся трясетесь! Рене поспешно сжала письмо Александра в кулаке и спрятала его за спину. Бонна испуганно ловила каждое ее движение, оленьи глаза подруги сейчас казались даже больше, чем обычно. Никто ничего не понимал. Дыхание вырывалось из Рене рванными порциями. Девушке нужно было уйти. Срочно покинуть столовую. Она хотела быстрее оказаться в одиночестве своей комнаты. Жар охватил все тело. Отец еще сильнее сжал ее руку. Рене спрятала глаза. — Я… я…, — пробормотала она, в голове по-прежнему было девственно пусто — все мысли вытеснило желание. — Важные новости из Пале-Рояль. Мне нужно… нужно… Так и не придумав, что же ей нужно, девушка аккуратно высвободила ладонь из хватки отца и, подхватив со стола конверт от письма Александра, быстрым шагом покинула комнату. Рене не помнила ни как прошла коридоры первого этажа, ни как оказалась в холле, ни как поднималась по лестнице. Какое-то осознание реальности к ней вернулось, только когда она закрыла дверь своей комнаты. Ей хотелось выпрыгнуть из платья. Просто сорвать его со своего тела. Сейчас камин не горел — в спальне было холодно, воздух промерз. Но ей было так жарко, что ее это вполне устраивало. Рене трясущимися руками возилась со шнуровкой. Пальцы постоянно срывались. Она в исступлении прорычала, радуясь возможности, наконец-то издавать хоть какие-то звуки. Ее терпения хватило только на то, чтобы избавить себя от лифа и верхней юбки. Девушка повалилась на кровать. Она не сдерживалась. Ее движения были отчаянными и порывистыми. Ладонь порхала между бедер. Другая — ласкала изнывающие по прикосновениям груди. Рене уткнулась головой в покрывала, чтобы с ее губ не срывались высокие стоны, погружаясь пальцами в себя все глубже и быстрее. Она была слишком возбуждена. Уже фактически на пределе. Она знала, что ей не нужно будет много времени. Перед глазами стояли строки Александра. В голове вновь звучал его голос, шепчущий их. Девушка представляла, как он схватил ее за волосы и, рывком дернув на себя, прислонил губы к ее уху. Вам нравится, Рене? Как вам моя выдумка? Моя фантазия? Так достаточно горячо, Ваша Светлость? Она вскрикнула и даже не смогла заглушить этот звук. Время словно расплывалось, она продолжала страстно отдаваться охватившим ее ощущениям, а окружающий мир исчезал в небытие. Не было ничего вокруг. Никого. Только она. Ее руки. Его слова, проносящиеся в голове. Снова и снова. Все громче. Его голос. Хриплый и низкий. Как самый дорогой бархат. Темп пальцев стал яростным. Бесконтрольным. Рене не вынесла. Крещендо чувств захлестнуло ее, утопив в блаженстве. Наслаждение выплеснулось наружу сияющим взрывом, от которого у нее перехватило дыхание. Остался лишь трепет. В эти долгие протяжные секунды кульминации она достигла такого чувства полноты и завершенности, которое выходило за рамки телесности. Оно их попросту рушило. Рене зажала себе рот рукой, заглушая свои стоны, которые целиком состояли из его имени, словно оно было молитвой. Ее спина выгибалась, она извивалась в мучительной сладкой истоме, пока не опала на простыни — абсолютно изнеможенная, но счастливая. Минуты медленно проплывали. Одна за одной. Девушка пыталась отдышаться. Хоть немного успокоиться. Она лежала. Тело и сознание нежились в теплом послевкусии ее удовольствия. Стук сердца приобрел более размеренный и спокойный ритм, но окружающий мир все еще упорно не желал возвращаться в фокус. Прохлада комнаты ласкала кожу, посылая по ней волны мурашек. Рене чувствовала под собой приятную мягкость перины. Их нежность так разительно отличалась от тех обостренных ощущений, которые нахлынули на нее всего несколько мгновений назад. Все ее чувства до сих пор находились на пределе, в пограничном состоянии, каждый нюанс реальности был подчеркнут отголосками наслаждения. Рука Рене, до этого заглушавшая ее восторженные стоны, теперь отстраненно перебирала простыни, пальцы выводили на них одной ей понятные узоры. Тело девушки, некогда извивавшееся и выгибавшееся в муках ее катарсиса, погрузилось в состояние полной расслабленности. Она словно все еще парила на облаке блаженства, окутанная его теплыми объятиями. Эмоции пребывали в состоянии эйфории. Это была смесь благоговения, радости и глубокого чувства целостности и осознанности. Ощущения такого уровня интроспективного единения с собственными желаниями, которого она никогда не то, что не достигала, но и не представляла прежде. Она вытянулась и рассмеялась, наслаждаясь безмятежностью послеоргазменного транса. Это был момент чистого самозабвения и самопознания. Время текло дальше. Секунды, минуты, возможно, даже часы. Ее дыхание полностью нормализовалось, лихорадочное сознание начало возвращаться к равновесию. Комната, превратившаяся в сплошное пятно ощущений, вновь обрела четкость. Девушка ненадолго закрыла глаза и закусила губу. — Ваша выдумка великолепна, месье Бонтан, — прошептала Рене пустому пространству комнаты. Она повернулась на правый бок и подперла голову рукой. Нижняя сорочка задернулась, обнажая ее бедро и ягодицы. Девушка провела по ним рукой, чувствуя какой-то новый, непознанный ею уровень уверенности в своем теле. Счастливо улыбаясь, Рене посмотрела на письменный стол и соблазнительно улыбнулась.