Выдумка

Изящная серебряная ложка стучала о стенки белоснежной фарфоровой чашки. Ритмично. Гипнотически. Бездумно. Аромат корицы и крепкого чая струился по комнате. Рене стояла в гостиной у высокого широкого окна, наблюдая, как покрытые плотным снежным покровом сады Марли искрят в лучах заходящего солнца — его диск низко светился огненным золотом на небосклоне. Герцогиня поднесла к губам дымящийся напиток и сделала небольшой глоток, наслаждаясь редкими минутами блаженной тишины. Первыми за последние несколько часов. Идея Клода о встрече в один день с ключевыми персонами доставшейся ей в наследство шпионской сети, безусловно, была блестяща, но Рене явно недооценила ни их количество, ни длину языка некоторых из них, иначе бы настаивала на перерывах между этими аудиенциями. Кажется, ее информатор был единственным, кто прекрасно знал, что ее ожидало, потому что его лицо выражала все большую и большую степень самодовольства вперемешку с деланным сочувствием, когда он впускал к ней на прием каждого нового агента. Мерзавец. Рене покачала головой, но на ее губах играла тонкая саркастическая улыбка, несмотря на пульсирующую боль в висках от внезапно нахлынувшего на нее потока информации. В конце концов, моя жизнь теперь принадлежит не только мне. Людовик не оставил выбора. Ее шпионы представляли собой общность совершенно непохожих и, на первый взгляд, никак не связанных друг с другом людей — клерки, священнослужители, ремесленники, солдаты, актеры. Были и поистине уникальные кадры. Ив Тибо, любовник Франсуа Летелье, сына самого Мишеля, государственного секретаря по военным делам. Алар Фабро, полуслепой и совершенно глухой слуга Жака-Бениня, который на самом деле оказался не только зрячим, но еще и умудрялся на слух определять, даже будучи на втором этаже, в какой обуви его хозяин возвращался домой просто по стуку каблуков. Агнеш Саваж, дочь влиятельного купца, состоящая в неофициальных отношениях с Пьером-Карденом Ле Бре, интендантом Лиона, и сливающая как политическую информацию, так и презанятнейшие сплетни с центрального рынка. Ролан Паре, засланный информатор в Гильдии Воров Нанта, поставлявший бесценные сведения изнутри преступного мира. И, конечно же, никто иная, как мадам Бове — владелица и управительница самого роскошного борделя Парижа. Встреча с ней затянулась на добрые два часа, в ходе которых эта властная и излишне коммуникабельная женщина высосала из герцогини всю энергию. Александр построил что-то поистине грандиозное. Мысль о бывшем губернаторе привычно отозвалась в душе одновременно хрупким трепетом и глубокой болезненной резью. Ответа от него не было уже больше двух недель. Ни позитивного, ни отрицательного. Никакого. Возможно, он был слишком занят своим предстоящим переводом в другую, пока неизвестную ей, часть Франции. Рене глубоко вздохнула и присела на элегантный мягкий диван, обитый нежным бархатом цвета лепестков нарцисса. Конечно, кто я такая по сравнению с делом всей его жизни? Сердце стало саднить еще сильнее. Предыдущие его письма приходили с меньшим интервалом, и, вероятно, такое молчание само по себе являлось ответом. И я прошу Вас, искренне и отчаянно, не пишите мне больше, если это только физическое влечение. Воспоминание о собственном, таком смелом, таком решительном предложении отозвалось пугающей пустотой внутри. Он делает лишь то, о чем ты его сама молила. Кажется, даже слова не могли быть более красноречивы, чем это оглушительное безмолвие, исходившее от бывшего губернатора. Но я надеялась, что достойна хотя бы объяснения. Рене сделала еще один глоток чая, с раздражением отметив, что ее руки начали трястись. Чем глубже она погружалась в тонкости работы Александра, тем больше отмечала его методичность, его внимание к деталям, его полную отдачу своему делу. Своему служению. Своему долгу перед Короной. Он строил и взращивал свою шпионскую сеть, как искусный садовник создавал бы цветущую оранжерею. В этом чувствовалась его душа. Его… любовь. Сравнение было неблагодарным занятием, но Рене не могла бороться с собой. Она сопоставляла. Соизмеряла отношение бывшего губернатора к своему делу и его поведение с ней. И как бы герцогиня ни пыталась убедить себя в обратном, как бы ни старалась закрывать глаза на очевидные вещи, она всегда выходила из этой схватки проигравшей. Он никогда не оберегал их связь так, как свою работу. Никогда не держался так за нее. Между ними все всегда происходило стихийно, незапланированно. Случайно. Словно они ошибка. Словно я ошибка. Рене закусила губу и зажмурила веки, сдерживая уже успевшие скопиться в уголках глаз слезы. С каждым проходящим днем без определенного ответа от Александра, слова Людовика все громче звучали в ее голове, и она видела в них все больше истины. Бывший губернатор всегда прилагал и упрямо продолжал прилагать гораздо больше усилий, чтобы они были порознь, а не вместе. И хотя его причины были понятны, объяснимы, рациональны и даже чуть ли не благородны, от этого легче не становилось. Только больнее. Только еще большая ярость поднималась в душе. На себя — за то, что вообще оказалась в таком положении. На него — что допустил это. Но, возможно, Александра все и устраивало. Возможно, эти откровенные фантазии — единственное, что ему было от нее нужно. Они будто бы вновь вернулись в тот период, когда он мог вольно наслаждаться ею издалека, не выдавая своих истинных желаний. Без последствий, без обязательств, без обещаний. Без чувств. Возможно, ему так было удобно. Даже приятно. Рене все больше ощущала себя побочной мыслью, не достойной даже ответа на прямой вопрос. Возможно, она сама подписала себе приговор, когда согласилась вступить в его очередную игру. Когда так дерзко и так самонадеянно заявила, что выдержит его похоть. Не надо было соглашаться на крохи. Возможно, именно в тот момент он и потерял к ней всякое уважение. Внутри нее все кололо и резало, и герцогиня сейчас согласилась бы еще на тысячу аудиенций с мадам Бове, лишь бы как можно быстрее заглушить эти мысли, эти терзания, эти сомнения. Парадоксально, но Клод, видимо, сам о том не догадываясь, своими действиями принес ей сегодня благо — целых полдня, когда ее душа не болела и не саднила. Возможно, Рене необходимо было чаще проводить дни именно так — понабирать еще больше обязанностей, еще больше работы, еще больше дел. И так до тех пор, пока она не привыкнет. Пока не примирится с реальностью. Возможно, ей нужно было не просто перенять должность Александра. Возможно, ей необходимо было стать им. Герцогиня задумчиво помешала ложкой уже остывающий чай. К кристальной тишине комнаты домешались какие-то невнятные звуки из коридора — что-то среднее между дружеской шутливой перепалкой и настоящей яростной руганью. Девушка, нахмурившись, прислушалась. — Поверить не… ты … даже Агнеш … прости Господи! — Ну извини… не посоветовался с тобой и не … важное и авторитетное мнение. Говоривших было двое. Первый голос явно принадлежал Клоду, и он звучал нетипично затравленно. Рене даже приподняла от неожиданности брови — ее информатора было крайне сложно вывести из его стандартного состояния расслабленного самодовольства. Он, едва сдерживаясь, спорил с женщиной, причем это точно не была недавно покинувшая ее мадам Бове или любая другая из прибывших агентов. Этот тембр был герцогине незнаком — он казался достаточно низким и мелодичным, но звучал при этом очень живо и уверенно. Дерзко. Голоса были все ближе. Теперь можно было разобрать почти каждое слово. — Прощу, если ... сопротивляться, господин сторожевой пес, — в коридоре послышался заливистый приятный смех. — Тебе не кажется, что ты и так уже ... задолжал мне за свое поганое поведение? — Здесь твои фокусы не ..., лиса, — по тону Клода было очевидно, что его терпение было на исходе. — Я слишком хорошо знаю тебя, твои излюбленные ... и твои манипуляции. — Да сдалось мне ... фокусы тебе еще показывать, — страстно прошипела женщина, переходя на громкий шепот. — Дашь пройти к герцогине и ... передать письмо — я тут же ретируюсь с превеликим удовольствием, ты забудешь, что ... вообще сегодня тут была. — Бьянка…, — устало протянул Клод. Письмо. Бьянка. Рене показалось, что ее только что ударило молнией. По коже пробежали мурашки, и сердце забилось с бешеной скоростью. Это же не может быть совпадением. Девушка поспешно поставила чашку с чаем на столик возле дивана и, быстро поднявшись на ноги, подошла ближе к двери. Голоса звучали сразу за ней. Теперь кристально четко, хотя говорившие и пытались всеми силами приглушить свои полные раздражения реплики. — Бьянка, герцогиня отдыхает, — твердо промолвил Клод. Мужской голос казался ближе. По всей видимости, ее информатор заслонил своим телом дверь в гостиную, возможно, ожидая, что его собеседница может предпринять попытку ворваться в комнату без приглашения. В душе Рене зрела все большая и большая уверенность, что Клод разговаривал именно с той, о ком она думала. Девушка все еще обладала весьма скудным количеством информации о мадемуазель Барро, но если ей удалось остаться в одной комнате с Александром, когда тот читал ее второе, полное оскорблений, письмо, эта женщина воспринимала границы как что-то весьма условное. Рене не надо было напоминать ни себе, ни кому бы то ни было, с какой одержимостью бывший губернатор относился к своим секретам, личной жизни и приватности. Мысль о нем вновь отозвалась неприятной резью в душе, к которой теперь еще и добавилась весьма ощутимая искра ревности. — Да-да, после встречи с самыми важными агентами со всей страны, на которую меня почему-то не позвали! Возмущенный шепот Бьянки звучал гораздо громче, чем у Клода. Было видно, что она не особо старалась быть тихой и делала это скорее из чистой формальности. Даже сквозь дверь по ее тону было очевидно, что она закатила глаза. — Потому что ты сейчас находишься не в юрисдикции Ее Светлости. — Но ведь рано или поздно вновь буду. До тех пор, пока Александр не вернется. Сердце Рене пропустило удар. Теперь ошибки точно быть не могло. Она сделала еще один шаг к двери, боясь пропустить хоть единое слово. Женщина за стеной должна была обладать самой полной и самой детальной информацией о бывшем губернаторе. Никакой другой человек на земле не мог знать больше. Лишь Бьянка провела с ним последние несколько месяцев. И сейчас она была всего в нескольких метрах от нее. Несмотря на то, что где-то глубоко внутри ревность вновь кольнула ее острым тонким лезвием, девушка ощутила волнительное предвкушение. Почти нетерпение. Возможно, мадемуазель Барро даже знала, куда именно переводят Александра. И, что самое важное, если Рене, конечно, правильно истолковала те обрывки разговора, которые смогла расслышать к этому моменту, кажется, он прислал Бьянку сюда с ответом, который герцогиня одновременно отчаянно жаждала и боялась получить. Девушка глубоко вздохнула, не давая глупой и преждевременной надежде захватить свое сознание. — Как ты вообще узнала о встрече? — Клод громко выдохнул, даже не предприняв никакой попытки скрыть досаду в своем голосе. — Клови растрепал, — тут же ответила Бьянка. Рене услышала за дверью раздраженный мужской стон, за которым тут же последовал приглушенный женский смех — он звучал почти гордо. — Клови нужно меньше работать языком и больше головой, — устало прошептал информатор. — Мой милый Клод, — в голосе мадемуазель Барро появилось очень заметное соблазнительное придыхание. — Чтобы поработать для меня языком, Клови отдал бы все. Включая голову. Рене еле сдержала собственный смешок и поспешно закусила губу. Женщина за дверью была определенно очень интересной личностью. — Я бы прекрасно обошелся без информации об этих деталях, Бьянка, — Клод же, напротив, кажется, был совсем не впечатлен таким своеобразным юмором. — А что не так? — продолжала посмеиваться мадемуазель Барро. — Не делай вид, что сам же не заложил в эту фразу двусмысленность. Еще один тяжелый вздох, за которым в коридоре послышалось несколько быстрых шагов. — Так, Бьянка, отдавай мне письмо — и дуй отсюда, — уже даже не пытаясь заглушить свой голос, выпалил Клод. — Ты же говорила, что спешишь. Письмо. Все-таки не послышалось. Во рту Рене пересохло. Снова звук шагов. Какая-то невнятная возня. Он ответил. Александр все же ответил. За стеной раздался весьма характерный шлепок, будто бы что-то твердое прилетело по чему-то мягкому. Герцогиня услышала, как за дверью ее информатор приглушенно ругнулся и еще один раскат заливистого смеха Бьянки. Нельзя было сказать наверняка, что происходит, но, кажется, Клод безуспешно попытался вырвать конверт из рук мадемуазель Барро и поплатился за это. Уже скоро у меня будет четкий ответ. Герцогине внезапно стало страшно. Она не помнила, когда ее последний раз охватывало такое волнение. Возможно, лишь когда Александр поймал ее с украденными вещами на пороге его спальни в поместье тети Сюзанны. Ирония ситуации была для Рене очевидна. В этом письме мог быть конец. И он ощущался почти так же, как и начало. — Я очень спешу, но Александр просил передать письмо прямо в руки герцогине, — Бьянка тоже перестала делать вид, что пытается говорить шепотом. — А ты пока что вроде как не герцогиня. Или ты решил меня не звать еще и на свою свадьбу с герцогом? Рене прикрыла рот ладонью — только таким образом удалось заглушить вырывающееся из нее нервное хихиканье. Так над Клодом, наверное, не издевались ни разу за всю его жизнь. Девушка глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. — Я уже объяснил тебе, Бьянка. Ее. Светлость. Просила. О. покое. Информатор специально сделал акцент на каждом слове, словно разговаривал с несмышленым ребенком. Его тон звучал так, что было абсолютно очевидно — он сейчас говорит сквозь зубы. — Она о нем просила до того, как я приехала, — тут же возразила ему мадемуазель Барро. — Возможно, если бы герцогиня Марли знала о моем приезде, то ее реакция была бы иной. За дверью послышался раздраженное цоканье языком и еще один недовольный то ли стон, то ли рык. Клод уже явно был на пределе, и его срочно нужно было спасать. — Бьянка, ты, конечно, — великолепна. Я всегда тебе это говорил, — мужчина из последних сил не повышал голос. — Но у меня есть очень большие сомнения, что Ее Светлость прервет из-за тебя свой отдых и… — Клод, пригласите, пожалуйста, мадемуазель ко мне! — громко промолвила Рене, плавно возвращаясь к дивану. — Я же говорила, зануда! — услышала она за спиной триумфальный голос Бьянки и не сдержала еще одной ироничной улыбки. Герцогиня успела лишь присесть и взять в руки свою уже совершенно холодную чашку с чаем, когда двери широко распахнулись. Девушка попыталась придать себе расслабленный вид, игнорируя бешеный стук своего сердца. Оно билось где-то в горле. На пороге стоял Клод, он чуть отодвинулся в сторону, пропуская вперед высокую стройную молодую женщину, чьи длинные золотистые волосы были собраны на макушке в пышный конский хвост. Она прошла в гостиную быстрым уверенным шагом, ее бедра заметно покачивались при ходьбе — это было очень хорошо видно, узкие кожаные штаны обтягивали ее длинные ноги, лишь подчеркивая каждое движение. С момента, как ей стало известно, что мадемуазель Барро останется работать с Александром, герцогиня сознательно пыталась не представлять, как та могла бы выглядеть, но, учитывая прошлую профессию Бьянки, она предполагала, что эта женщина должна была по меньшей мере быть привлекательной. Это была ошибка, Рене ее определенно недооценила. Мадемуазель Барро оказалась красивой. Это осознание отозвалось очередным неприятным уколом ревности в ее груди. Девушка приподняла подбородок выше. Как только яркие лисьи глаза Бьянки остановились на герцогине, она тут же присела в реверансе. Он вышел на редкость элегантным, несмотря на громкий шаркающий звук, который издали ее мокрые грязные высокие сапоги, проскользив по паркету. Клод неодобрительно покачал головой. — Ваша Светлость, хочу представить Вашему вниманию мадемуазель Бьянку Барро, — громко промолвил он и, тяжело вздохнув, добавил. — Как я уже говорил, она — одна из наших самых ценных парижских агентов. Рене заметила, как Бьянка, все еще продолжая склоняться в реверансе, искоса глянула на Клода и, чуть повернув голову в его сторону, быстро подмигнула. Мужчина не выдержал и все-таки криво усмехнулся. — Поднимитесь, мадемуазель Барро, — промолвила герцогиня, с облегчением отмечая, что ее голос прозвучал властно и нигде не дрогнул. — Я наслышана о Вас. Она не спускала глаз с Бьянки, наблюдая, как та плавно распрямляется. На губах женщины играла широкая ослепительная улыбка. — Как и я — о Вас, Ваша Светлость. Мадемуазель Барро учтиво склонила голову, но ее взгляд на секунду метнулся в сторону, а в глазах блеснул какой-то странный огонек. Рене прищурилась, силясь расшифровать эту неожиданную реакцию, но лицо Бьянки почти сразу приняло расслабленное, совершенно нечитаемое выражение. Она небрежно перекинула длинный хвост через свое плечо вперед. Герцогиня перевела взор на Клода. — Оставьте нас, пожалуйста, месье. — Конечно, Ваша Светлость, — мужчина поклонился. Он одарил мадемуазель Барро еще одним долгим испытывающим взглядом, в котором читалось что-то среднее между восхищением, раздражением и предупреждением, а после вышел из комнаты, закрыв за собой двери с мягким щелчком. Рене плавно встала с дивана. — Я так понимаю, у Вас есть что-то, что Вы бы хотели мне передать от бывшего губернатора Бонтана, — промолвила герцогиня, сделав несколько неторопливых шагов к Бьянке. Женщина приподняла брови. На ее лице застыл немой вопрос, а улыбка стала еще шире. Рене удовлетворенно хмыкнула. Кажется, ей удалось немного впечатлить опытную парижскую шпионку. — Признаюсь, я подслушивала какое-то время Ваш с Клодом разговор в коридоре, — девушка остановилась в нескольких метрах от Бьянки и сложила руки в замок перед собой, расправив плечи и приподняв голову. — Прошу простить мне это излишнее любопытство. Старые привычки умирают крайне медленно. Мадемуазель Барро лишь коротко кивнула ей, продолжая улыбаться. — Вам нет нужды извиняться передо мной, Ваша Светлость. Я все прекрасно понимаю. Без лишних слов, Бьянка засунула руку во внутренний карман своей утепленной мехом кожаной куртки, извлекая оттуда конверт из плотной сероватой бумаги. Она протянула его Рене, и та перевела взгляд на письмо. Герцогиня помедлила еще пару мгновений, ее пальцы покалывали. С трудом сглотнув, она аккуратно забрала его — конверт был теплым на ощупь. Герцогиня никак не могла заставить себя поднять глаза, опасаясь, что в них будет слишком много эмоций, которые выдадут с поличным ее волнение, трепет и даже... страх. Девушка чувствовала на себе испытывающий взгляд Бьянки. Пауза затягивалась, а Рене все никак не могла заставить себя ни заговорить, ни что-то сделать. Мадемуазель Барро прочистила горло. — Я сама люблю это дело, — неожиданно и будто бы даже не к месту сказала она. Рене вышла из своего неловкого ступора, ее голова взметнулась вверх. Бьянка с деланной заинтересованностью рассматривала свои ногти. Герцогиня нахмурилась. — Что Вы имеете в виду? — Подслушивать. Мало, что в этом мире может быть интереснее, чем беседа в соседней комнате, — ответила мадемуазель Барро, пожав плечами. — Это рефлекс. Ему трудно противиться. Она говорила, как прирожденная шпионка. Было очень заметно, что ей нравилось это дело. Женщина поистине горела им. Герцогиня иронично хмыкнула, вновь опустив голову к конверту. Она перевернула его, ожидаемо увидев до боли знакомый острый стремительный почерк. Но кое-что все же изменилось. Сокращения пропали — на бумаге было выведено слово. Рене Зрение затуманилось, веки начали колоть и щипать. Девушка вновь почувствовала на себе внимательный взгляд мадемуазель Барро, а потому, так и не подняв головы, развернулась и направилась назад к дивану, пытаясь сморгнуть с глаз так не вовремя выступившие слезы. Рене глубоко вдохнула, призывая на помощь всю свою выдержку, и величественно опустилась на подушки. Она вновь посмотрела на Бьянку. В этот раз та не спешила начинать разговор. Пауза становилась пугающе неловкой. — Я ведь когда-то тоже работала на бывшего губернатора, как и Вы сейчас, — стремясь хоть как-то ее заполнить, спокойно промолвила Рене, словно речь шла о погоде. — Что Вы думаете о месье Бонтане, мадемуазель Барро? Этот вопрос герцогиня задавала каждому из пришедших к ней сегодня на аудиенцию шпионов. Но почему-то именно сейчас она ждала ответа с каким-то особенным болезненным любопытством. — Александр — самый лучший руководитель, которого только можно себе представить, — без тени сомнения ответила Бьянка. — Справедливый, умный. У него всегда был план. На все случаи жизни. Он давал интересные задания, щедро платил, хвалил за успехи, журил за недостатки. Но без перегибов. Никогда не кричал. Никогда не оскорблял. Терпел мои шутки. Иногда искрил собственным мрачным юмором. Мадемуазель Барро сделала паузу в своем страстном и живом монологе, чтобы хоть немного отдышаться. На ее лице засияла улыбка, которая выглядела почти мечтательной. Настолько, что от нее у Рене пробежал холодок по спине. — Я безгранично уважаю месье Бонтана, как, думаю, и большинство агентов, с которыми Вы сегодня виделись, Ваша Светлость, — уверенно добавила Бьянка, словно это было само собой разумеющимся. — Да и почти все из тех, с которыми не общались, — тоже. Рене кивнула. Она абсолютно права. Все бывшие подчиненные отзывались об Александре примерно одинаково. Со страстным, глубоко почтительным восхищением. Для них он был не просто начальником — он стал скорее примером. Символом. Образцом. Почти небожителем. Рене поджала губы. Этот день в очередной раз доказал то, о чем она и так догадывалась. Я всего лишь замена. Причем неравнозначная. Девушка положила письмо бывшего губернатора рядом с собой на диван, пытаясь скрыть свое смятение. — Да, я действительно получала от них на этот вопрос ответ, который очень напоминает Ваш, мадемуазель Барро, — как можно более безразлично произнесла герцогиня, вновь пряча глаза. — Подозреваю, Вы бы охотнее работали с ним, а не со мной? В целом именно это Вы сейчас и делаете, не так ли? Собрав из глубин своей души всю внутреннюю стойкость и откуда-то даже выудив несвойственный для нее металл в голосе, Рене заставила себя поднять твердый взгляд на Бьянку, пристолбив ее к месту. Мадемуазель Барро на мгновение опешила, видимо, не ожидав настолько прямого вопроса. Герцогиня заметила, что женщина резко выдохнула и удивленно моргнула, но вскоре в ее глазах вспыхнули новые дерзкие и уверенные искорки. — При всем моем почтении к Вам и работе, которую Вы делаете, я Вас почти не знаю, Ваша Светлость. Поэтому это естественно, что когда мне был предоставлен выбор, то я осталась на службе у месье Бонтана, — промолвила Бьянка, не разрывая с Рене зрительного контакта. — Но это не значит, что я буду меньше отдаваться нашему делу, когда вновь вернусь под Вашу юрисдикцию. Настолько откровенный ответ мадемуазель Барро отозвался в сознании Рене водоворотом противоречивых мыслей. Уважение за позицию, раздражение от такой прямоты, которая почти граничила с нахальством и неприятное, засасывающее в темноту, подозрение из-за излишне ретивой преданности Бьянки бывшему губернатору. Ревность в ней бушевала со все большей силой. — А когда это произойдет, мадемуазель Барро? Когда Вы собираетесь перейти назад на службу ко мне? — герцогиня сверкнула глазами. — Вы планируете остаться в Париже теперь, когда месье Бонтана переводят в другое место? — Нет, я еду с ним, — призналась Бьянка, перейдя с ноги на ногу, и в ее голосе прозвучало чуть ли не извинение. Вновь они вместе. Под ложечкой засосало. Такая неразлучность начинала ее порядком бесить. Рене приосанилась еще сильнее, пытаясь игнорировать пожар в душе. — И куда же? — На границу с Испанскими Нидерландами. Девушка застыла, ошарашенно глядя на мадемуазель Барро. Теперь ее в свои объятия взял еще и ужас. Это было самое худшее место, которое сейчас только можно было бы себе представить. Поистине безжалостна ярость королей. Слезы вновь подступили к глазам. Хотелось разрыдаться. Это я виновата. Это из-за меня его туда посылают. Я — ошибка. Возможно, единственная в его жизни. Рене сжала челюсть. Она поломала Александру судьбу — с каждым днем это становилось все очевиднее и очевиднее. Он лишился всего из-за нее, а теперь мог расплатиться за ту единственную ночь с ней еще и собственной жизнью. Мог еще больше пострадать из-за женщины, которая никогда даже не была ему настолько сильно нужна или дорога, чтобы бороться за нее. И ты еще ожидаешь, что он будет любить тебя после этого? Рене опустила голову, делая вид, что разглаживает складки на платье. — Этот регион вскоре станет театром войны, — тихо промолвила герцогиня, все еще не до конца желая верить в услышанное. — Не самое лучшее место для работы. Это Его Величество отправил Вас туда? — Александра — да. Меня — нет, — коротко и четко ответила Бьянка. — Это мой выбор. Герцогиня резко подняла голову. Мадемуазель Барро смотрела на нее прямым взглядом. Ее поза была расслабленна, словно она не считала, что сказала, что-то особенное. Будто в ее словах не было той бесспорной и неудержимой силы, от которой ревность в душе Рене начинала бушевать так, что заслоняла собой даже страх и беспокойство за бывшего губернатора. Легкие сдавило тугим обручем. Не в силах больше сидеть на месте, девушка поднялась и, не глядя на Бьянку, подошла к окну. Она заламывала пальцы. Сомнений было уже так много, что они плавно трансформировались в подозрения. Почему он решил послать с письмом в этот раз именно ее? Рене не хотела задавать следующий вопрос. Чувствовала, что мадемуазель Барро не соврет. Ощущала, что ответ ей не понравится. Но ты же сама хотела правды и определенности. Почему-то внутренний голос в ней говорил с интонацией Александра. Она даже почти видела перед глазами его иронично вздернутую бровь. Герцогиня вздохнула. Ей нужно было научиться принимать реальность, а не иллюзии. — Почему Вы сделали такой выбор? — спросила Рене, глядя, как солнечный диск постепенно краснеет, опускаясь все ниже к горизонту. — Александр попросил, чтобы я его сопровождала, — вновь без тени раздумий ответила Бьянка за ее спиной, и это прозвучало как приговор. Герцогиня закусила губу. Слова мадемуазель Барро добавляли новых исчерпывающих штрихов к картине всей этой ситуации. Видимо, кого-то Александр все-таки готов был удерживать подле себя. Настолько, что даже снизошел до того, чтобы просить. Еще несколько раз моргнув, чтобы избавить себя от застывших на ресницах слез, Рене обернулась через плечо, встретившись взглядом с яркими серо-зелеными глазами Бьянки. Разве одного уважения, даже такого сильного, такого глубокого, достаточно, чтобы броситься за ним в самое пекло? Подозрения разрывали ее изнутри. Она чувствовала, как в душе поднимается злость. — Впечатляющая преданность, мадемуазель Барро, — промолвила Рене, не в состоянии даже скрыть яд в своем голосе. — Рабочие отношения — это все, что Вас связывает с месье Бонтаном? — Он предполагал, что Вы можете задать такой вопрос, Ваша Светлость, — тихо сказала Бьянка и вновь неловко перешагнула с ноги на ногу, отведя глаза. Возможно, впервые за все время, что они разговаривали, женщина выглядела так, будто ей некомфортно. Мадемуазель Барро стрельнула в нее еще одним странным взглядом, в котором присутствовало что-то сродни уважению, пониманию и сочувствию, а потом тут же его опустила, скрестив руки перед грудью. Это был защитный жест. Бьянка выглядела чуть ли не виноватой. За то, что попала в ситуацию, в которой не хотела оказаться. За то, что ее посвятили в информацию, которую та не должна была знать. Осознание охватило Рене и заставило повернуться к мадемуазель Барро всем телом. Она громко выдохнула. — Он рассказал Вам? — ошеломленно спросила герцогиня. — О нас? Голос прозвучал небывало хрипло и тонко. Рене не могла понять, что это означало для нее с Александром. Сигналом чего это было. Секретность их отношений ее убивала, но в то же время девушка так привыкла к ней, что любое нарушение этой тайны, любое проникновение в нее людей извне казалось грубым вторжением. Будто бы кто-то пытался выкорчевать деревья в их райском саду. Осквернить его. Забрать то, что принадлежало только им двоим. Возможно, Рене и сама подсознательно понимала, что они могли существовать только в иллюзиях, и любое столкновение с реальностью привело бы к разрушению их обособленного мира. По коже пробежала дрожь. Она обхватила себя руками, пытаясь ее сдержать. — Нет, Александр ни о чем мне не говорил. Я сама догадалась. Это очень видно, знаете ли, — призналась Бьянка, все еще не глядя на герцогиню и накручивая на палец прядь своих волос. — По его глазам. Я знаю месье Бонтана больше пяти лет. И никогда не видела у него таких глаз раньше. — Каких? — тут же спросила Рене, сама себя презирая за то, насколько отчаянно прозвучал этот вопрос. Мадемуазель Барро подняла на нее голову. Она мягко улыбнулась. — Влюбленных. По телу тут же начало разливаться тепло, и девушке стало самой страшно, как сильно ее состояние зависело от его слов и эмоций. Какой невероятной властью Александр обладал над ней, даже не находясь в этой комнате. Даже когда сам не признавался в своих чувствах. Даже когда о нем и его отношении к ней говорили другие люди, через призму их, а не его опыта и восприятия. Дышать становилось легче, дрожь отступала, боль притуплялась. Герцогиня даже почти улыбнулась, но небольшая червоточина ревности не дала ей это сделать. Проросшее семя сомнения сковывало эмоции. Девушка сделала несколько шагов к Бьянке. — Вы так и не ответили на мой вопрос, мадемуазель Барро, — твердо сказала она, приподняв подбородок. И вновь Рене заметила, что женщина на мгновение потеряла самообладание. Ее взгляд снова метнулся в пол, она поджала губы и тяжело сглотнула. Такая реакция уже выглядела признанием. Она была настолько очевидной, что герцогине не нужно было бы даже изучать искусство лжи, чтобы считать язык ее тела. Но все же девушка хотела услышать ее. Хотела определенного ответа. Не желала полагаться на пусть и логичные, но преждевременные выводы. Хотела научиться принимать реальность. — Отношения, которые связывают меня с Александром, я бы назвала почти дружескими, Ваша Светлость, — наконец ответила Бьянка, подняв на нее голову. — Несмотря на это, он просил меня, ничего не скрывая, рассказать Вам обо всем, что между мной и ним произошло в Перпиньяне, если Вы изъявите такое желание. Александр не хотел бы, чтобы этот секрет встал между Вами. Мадемуазель Барро выглядела искренне. Ни ее голос, ни ее взгляд, ни единый мускул на лице не дрогнули. Рене рассмеялась, выпуская из себя всю фрустрацию, все раздражение, все волнение и все напряжение. Она прикрыла рот ладонью, прекрасно понимая, что выглядит сейчас нервно, если не сказать истерично. Она хохотала и не могла остановиться. Бьянка, закусив губу, то в напряжении наблюдала за ее реакцией, то в неловкости отводила глаза. Чертов Александр. В этом был весь он. Он и его извращенное гипертрофированное понимание о чести и достоинстве. Его перевернутое с ног на голову благородство. Тот странный набор установок, который позволял ему без лишней мысли утопить себя в нечистотах, лишь бы защитить ее доброе имя. Та стратегия поведения, которая заставляла бывшего губернатора раз за разом толкать ее назад в объятия Людовика, потому что в его системе ценностей это каким-то образом было лучше. Та абсолютно логичная для него, но совершенно немыслимая для Рене последовательность выводов, которая привела Александра к абсурдному и нелепому решению прислать свою, без сомнения, ситуативную любовницу рассказывать ей об их романе. И считать это полностью нормальным. Да как он смеет? Герцогиня больше не хотела этих признаний. Не хотела слышать ни слова. — Благодарю Вас за искренность, мадемуазель Барро, но я не хочу знать, — оторвав руку ото рта, резко промолвила девушка, одарив Бьянку ледяным взглядом. — Если он просил Вас о чем-то мне сообщить, значит, речь пойдет не о дружеской посиделке за кружкой пива или вылазке на задание. Мне этого достаточно для понимания. Между Вами что-то было. — Вполне вероятно, было не то, о чем Вы думаете, Ваша Светлость, — быстро ответила Бьянка. И, возможно, Рене уже начало мерещиться на фоне эмоционального потрясения, но в голосе женщины она почувствовала отчаянные, почти испуганные нотки. Герцогиня покачала головой. Она отвернулась и начала идти назад к дивану. Тело казалось ватным, заторможенным. Ее глаза остановились на письме Александра, которое лежало на подушках. Девушка уже не была уверена, что хочет читать его. Было лишь желание кинуть конверт в камин. Рене присела, и облегченно выдохнула. Ей казалось, что еще одна минута, и она просто бы упала. Легкие жгло так, что изо рта должен был бы вырываться огонь. Герцогиня задержала дыхание, пытаясь вернуть себе самообладание. — Что бы между Вами ни произошло, это уже не имеет никакого значения, мадемуазель Барро, — сообщила Рене, гордо расправив плечи и сложив руки на коленях. — Месье Бонтан ничего мне не обещал, как и я ему. Я не вправе ни контролировать его, ни требовать отчета передо мной. Я не хочу знать. — Видимо, он сам чувствует необходимость в подобном отчете, — неопределенно поведя плечами, пробормотала Бьянка. — Что ж, не все в этой жизни будет происходить так, как месье Бонтан того пожелал, верно? — Рене приподняла подбородок еще выше и изогнула бровь. Бьянка заливисто рассмеялась и покачала головой. Несмотря на такую реакцию, она выглядела по-настоящему расстроенной, и Рене не могла никак взять в толк, почему. Мадемуазель Барро должна была бы наоборот гордиться, что смогла затмить в глазах Александра другую женщину. Не важно на месяц, на неделю, на день или даже на час. Она победила. Победила саму герцогиню. Пауза затягивалась. Рене неосознанно теребила ткань своей юбки. Где-то вдалеке часы пробили пять раз. Комната утопала в красноватом свете. — Когда Вы с ним отбываете, Бьянка? — тихо спросила Рене. — Сегодня же, после того, как вернусь от Вас. Страх вновь сковал все тело. Так скоро. Ей вновь хотелось разрыдаться. Как бы она ни злилась на Александра, как бы ни презирала ситуацию, в которой они все оказались, — ей было не все равно. И, наверное, никогда уже не будет. Рене хотелось самой сорваться с места. Прибыть в Испанские Нидерланды. Найти этого чертового бывшего губернатора там. Возможно, сначала даже накинуться на него с кулаками, но после — обязательно прижаться к нему и никогда-никогда больше не отпускать. Но он бы ни за что ей не позволил. Мужчина хотел видеть подле себя Бьянку, а не ее. Александр хотел, чтобы она была в безопасности, купалась в роскоши и в безупречности своей репутации. Он все для этого сделал. И, видимо, готов был делать и дальше. Отчаяние сгущалось в груди герцогини. У нее было так много власти, но тут она была абсолютно бессильна, не понимая даже, кого ненавидеть. Людовика — за его такое холодное, такое расчетливое решение. Бьянку — за то, что оказалась настолько красивой и интересной, что это невозможно было отрицать, даже когда очень хотелось. Самого Александра — за то, что совершал действия, сигнализирующие ей одновременно о сильнейших чувствах и полнейшем безразличии. Или себя — за то, что несмотря на все это, никак не могла ни отпустить его, ни разлюбить. Рене тяжело вздохнула. — Я желаю Вам хорошей дороги, мадемуазель Барро. Берегите себя, — герцогиня подняла на нее глаза, в них горел яростный огонь. — И его. Бьянка поджала губы и кивнула. Рене ожидала, что женщина сейчас присядет в реверансе, но, к ее удивлению, та сделала шаг вперед. — Ваша Светлость, если позволите, я бы хотела попросить Вас о еще нескольких минутах внимания, — учтиво и даже как-то излишне официозно промолвила она и, кажется, сама чуть было не скривилась от своего тона. Рене приподняла брови и склонила голову, пристально наблюдая за ней. Бьянка выглядела сейчас особенно решительно. Герцогиня лишь повела рукой в приглашающем жесте. Мадемуазель Барро сделала глубокий вдох. — Я не знаю, как много Вам известно обо мне и о моем прошлом. Мне жаль, что у Вас не было возможности познакомиться со мной так, как с другими агентами. Пусть это будет на совести Клода, — Бьянка неодобрительно скривила губы. Рене рассмеялась. И в этот раз звук ее смеха даже был искренним. В напряжении, охватившем гостиную, появились небольшие трещины. Мадемуазель Барро широко усмехнулась, еще сильнее разламывая тяжёлую атмосферу комнаты. — Моя специализация и основной метод работы — это соблазнение. Я хороша в этом. Я провела почти десять лет, оттачивая свое искусство в лучшем борделе Парижа, — продолжила Бьянка, гордо расправив плечи. — Количество мужчин, которые расстались со своими секретами в результате моих действий так велико, что в какой-то момент я перестала вести учет, сколько этих несчастных пало к моим ногам. Трудно было не восхититься, с каким воодушевлением она говорила о своих обязанностях. Как была уверена в своем теле, в своих действиях. Как абсолютно не стеснялась и не стыдилась того образа жизни, которые вела раньше и продолжала вести, но сейчас, видимо, по своему собственному желанию, невзирая на то, что кому-то он мог бы показаться развратным или даже греховным. Это вызывало уважение. Лисьи глаза Бьянки сверкнули еще сильнее. — Александр стал единственным мужчиной, которого мне так и не удалось соблазнить, несмотря на то, что я очень старалась, — в голосе женщины появились стальные нотки. — Я крайне редко делаю это не для работы, а для себя, а потому прикладывала все усилия. Пускала в ход свои лучшие уловки. Но он удержался. Он остановился. На губах Бьянки вновь заиграла мечтательная улыбка, будто бы отказ Александра имел для нее какое-то особое, личное значение. И это ее выражение лица было настолько неуместно сейчас и так сбивало с толку, что Рене не смогла даже как следует разозлиться на мадемуазель Барро за ее абсолютно наплевательское отношение к личным границам. Бьянка так дерзко и так нахально проигнорировала желание герцогини ни о чем не знать, так бестактно вывалила на нее ту информацию, которую посчитала нужной сообщить, что Рене даже не знала, как на это реагировать. Он удержался. Он остановился. Последние слова мадемуазель Барро застряли в ее разуме, от них ласкающее тепло разливалось по всему телу. Герцогиня раздраженно тряхнула головой. — Зачем Вы так страстно защищаете его? — недоуменно спросила она. Бьянка горько хмыкнула, но ее улыбка стала лишь шире. Возможно, она и сама не до конца понимала, в чем причина ее действий. Женщина пожала плечами. — Я столько лет потратила на создание искусственной любви, что очень четко вижу, когда она настоящая. Это редкость в нашем мире, — она сделала еще один шаг к герцогине, размазывая грязь от своих сапог по паркету и заходя на ковер. — Прошу, прочитайте письмо, Ваша Светлость. Даже если Вам сейчас хочется его сжечь. Брови Рене вновь подскочили в удивлении. Мадемуазель Барро буквально считала ее мысли, и девушка не могла понять, сама ли она себя выдала посредством языка тела, или Бьянка просто умудрилась случайно их угадать. Даже этой небольшой аудиенции герцогине было достаточно, чтобы понять, почему мадемуазель Барро считалась одной из лучших парижских шпионок. После этого дня Рене уже было с чем сравнивать. Девушка опустила глаза на лежащее рядом письмо. Сердце порывисто стучало в груди. Чем больше, как ей до этого казалось, нежелательной информации Бьянка ей сообщила, тем сильнее в ней крепла уверенность, что внутри этого конверта не стоит финальная точка ее отношений с Александром. По крайней мере с его стороны. Разве что только она сама могла ее теперь поставить. Герцогиня поднялась с дивана. — Я была рада познакомиться с Вами, мадемуазель Барро, — Рене улыбнулась ей. — И буду с нетерпением ждать, когда мне удастся поработать с Вами. Девушка поняла, что говорит абсолютно искренне, и даже сама удивилась этому желанию. Бьянка благодарно кивнула и присела в реверансе. Грязное пятно на ковре стало еще больше. — Простите, что так бестактно прервала Ваш отдых, — промолвила женщина, выпрямившись, на ее губах играла расслабленная улыбка. — Я понимаю, что после встречи с моими коллегами можно потерять все силы. Мадам Бове особенно тяжела в этом плане. Уж я-то знаю после стольких лет работы на нее. — Да, уже вторая порция чая пошла в ход, но энергия пока что так и не возобновилась, — хмыкнула Рене, плавно указав рукой на давно забытую фарфоровую чашку на столе. Бьянка заливисто рассмеялась, плавно пятясь к двери в коридор. Кажется, она была не до конца уверена, что будет вежливо поворачиваться к герцогине спиной. Тем не менее, официоз, который женщина на мгновение смогла отыскать в себе и который ей явно претил, испарился из ее поведения. — Мне обычно помогает после ее болтовни долгая прогулка или езда верхом. Сегодня прекрасный день, Ваша Светлость, — мадемуазель Барро расслабленно кивнула в сторону окна, за котором все еще искрился снег в заходящих лучах солнца. — Вечер обещает быть еще лучше. Воздух сейчас такой хрустящий и морозный — лучше ничего не придумать для того, чтобы проветрить голову. Возможно, это решение. Бьянка уже достигла двери и, так и стоя к ней лицом, нащупала ручку. Рене едва сдержала улыбку. — Я рассмотрю Ваш совет, мадемуазель Барро, — герцогиня плавно кивнула. Еще раз ослепительно улыбнувшись, Бьянка наконец развернулась и резко распахнула двери, чуть было не сбив с ног Клода, который стоял прямо за ними. Тот ловко отскочил. — А ты все стоишь прямо на пороге, как верный пес, — насмешливо промолвила женщина. — Подслушивал? Клод лишь закатил глаза. Бьянка же заливисто рассмеялась и с деланным усердием, закусив губу, бесцеремонно принялась поправлять его жабо. Мужчина тяжело вздохнул и даже не попытался ей помешать. Он обреченно посмотрел на Рене, ожидая ее указаний. — Месье, проведите мадемуазель к выходу, пожалуйста, — мягко распорядилась герцогиня, борясь с приступом смеха. — Конечно, Ваша Светлость, — тут же ответил Клод, чуть ли не облегченно выдохнув. Мужчина аккуратно снял с себя руки Бьянки и вытянул ладонь в сторону в приглашающем жесте. Его глаза многозначительно блеснули. Женщина фыркнула, но послушно зашагала вправо по коридору. Она скрылась из виду, а через секунду исчез и Клод. — Могла бы одеться на встречу с герцогиней чуть более нарядно, — Рене услышала его приглушенное ворчание. — Ну, прости, я не живу в поместье, в отличие от тебя, — Бьянка вновь перешла на громкий шепот. — В дороге в платье не особо удобно, Ваше Дотошное Сиятельство. — Но ноги-то можно было лучше вытереть в холле? Я видел эту безобразную лужу в гостиной, — голос мужчины звучал все более и более тихо. — И вторую — на ковре. — Клод, ты стал до безумия скучным... — У меня намечалось свидание вообще-то. Я не хочу, чтобы вместо этого Элиза драила пол. — Ладно, беру свои слова назад, — смех Бьянки затихал в коридоре. — Ты такой же беспардонный лис, каким был всегда. К нему присоединился и хриплый хохот Клода, но его уже было почти не слышно. Вскоре гостиная погрузилась в абсолютную тишину. Рене еще несколько мгновений простояла, вглядываясь в пустоту коридора. Одиночество и покой, которые она так приветствовала до встречи с Бьянкой, сейчас давили на нее. Сжимали стены вокруг. Вновь лишь она, лишь пустая комната, лишь письмо Александра, а в нем — его слова, его мысли. Возможно, даже его чувства. Или, наконец-то, он сам. Рене подошла к дивану и аккуратно подняла конверт. Девушка сглотнула. Она хотела бы обладать уверенностью мадемуазель Барро, которая без тени сомнений утверждала, что видела в бывшем губернаторе настоящую любовь. Герцогиня медленно переместилась к окну. Ее легкие все еще жгли. Душу кололи изнутри острые клинки. Он остановился. Он сдержался. Девушка закусила губу. Но он же и допустил ситуацию, в которой ему было необходимо это сделать. Рене пыталась понять, что чувствует. Они действительно ничего не обещали друг другу. Формальных же отношений между ними никогда не существовало и не могло существовать. Именно это она и сообщила Бьянке. Правду. Но сердцу было плевать на рациональные доводы мозга. То, что бурлило у нее внутри, герцогиня сначала восприняла за вязкую тягучую боль от предательства. Такого неприятного и такого мучительного, потому что исходило именно от него. Будь на месте бывшего губернатора Людовик, девушке было бы легче его понять. Дело было не в формальностях и не в обещаниях — а в том, что Александр пошел против своей сути. Против того, кем он являлся и что он представлял. Он был про преданность. Он был про верность. Этот эпизод из Перпиньяна — просто не он. И, возможно, впервые за все время их знакомства, Рене была разочарована в нем. Это засасывающее чувство внутри было не предательством, а чем-то сродни крушению иллюзий. Людовик был прав в одном. Герцогиня действительно всегда считала, что Александр отличается от остальных. Видимо, не настолько сильно. Девушка перевернула конверт и ее глаза вновь остановились на единственном слове, которое было полно таких привычных, таких характерных для него угловатых и острых линий: Рене Не безличное сокращение. Не сухой титул, но ее имя. Такое робкое, такое уязвимое, такое отчаянное, чистое и откровенное. В этом была душа. Не доводы Бьянки, не ее собственная невыносимая тяга прикоснуться к нему хотя бы через письмо, несмотря на все разочарование, не это долгое ожидание, не поиск ответов заставили ее все же вскрыть печать, а эти четыре буквы. Герцогиня развернула письмо. Рене, Вчера у меня впервые в жизни горели легкие. Так сильно, так мучительно и так безжалостно, что мне хотелось их вырвать из своей груди. Мне хотелось избавиться от них. Мне казалось, что они меня губят. Что еще одно мгновение — и я паду замертво. Но на самом деле — это я их убивал. Жестко и последовательно. Думая, что совершаю благо. Я лжец, Рене. Я лгу всю свою жизнь. Чаще всего — себе. Но я не хочу сейчас иметь секретов перед Вами. Я хочу быть искренним, насколько это возможно в моем положении, даже если впоследствии Вы меня возненавидите за это. Я пытался Вас отпустить. Я надеялся Вас забыть. Я хотел доказать себе, что мои чувства — это то, чего Вы опасались. Просто влечение. Просто физическое притяжение. Банальная похоть. И в какой-то момент мне почти удалось поверить в это. Я старался изо всех сил заставить себя отказаться от Вас. Я убедил себя, что так будет проще. Лучше. Для всех. Мне казалось, что так я верну привычный порядок вещей. Исправлю все ошибки, совершив которые Вы и я изменили саму суть не только нашей с Вами реальности, но даже жизни других людей. Я зашел далеко в своей попытке убедить себя отказаться от Вас. Очень далеко. Слишком далеко. Было… почти все. Я обесчестил Вас. Я обесчестил себя. Я обесчестил нас и все, что Вы для меня представляете. Я обесчестил восхитительную женщину, которую никогда не должен был втягивать в то, что происходит между мною и Вами. И мне стыдно в этом признаваться. Я — безумец, Рене. Я пытался выступить против собственной природы, потому что Вы уже впитались в саму мою душу. Но до конца дойти не удалось даже мне. Как бы я ни ломал себя, к каким бы ухищрениям ни обращался, какие бы способы ни пробовал — ничего не получалось. Новая реальность, в которой у меня нет и не было к Вам чувств, не создавалась. Пришла только боль. Боль такой силы, что перед ней оказались бесполезны и беспомощны мой самообман, мой самоконтроль, моя самодисциплина и моя выдержка. Эта была агония, но в ней я нашел определенность. Мы — может, и сбой в самой ткани Вселенной и течении Вечности, но не ошибка. Никогда ею не были. Вы — дар мне, от которого я пытался бежать слишком долго. Вы — пламя, которое даровало мне жизнь. Истинную жизнь, а не ее имитацию. Я больше не хочу умирать. Теперь я это понимаю. Если я еще и смогу обрести прощение в Ваших глазах и Вашем сердце за все, что сделал, то с готовностью признаю, что все мои мучения и страдания были не зря — я бы прошел через них опять в тысяче других жизней. Если же нет… То я буду готов выдержать последствия моих поступков в этой. Моего долгого молчания, моей непоследовательности и запоздалости моих решений. Это моя вина. И я приму расплату за нее. Хочу попросить Вас лишь об одном. Не врите себе, моя девочка. Не берите с меня пример. Вы и сами знаете, что я испытываю к Вам, Рене. Вы знаете, что это. Всегда знали. Возможно, даже раньше меня. Вы не ошибались. Никогда не ошибались. Но скажите мне, как Вам поможет мое признание? Разве, если я дам тому, что чувствую к Вам, описание, дефиницию, название, это что-то поменяет? Вы перестанете от этого быть герцогиней? Я прекращу из-за этого быть слугой короля? Его инструментом? Это поменяет мнение и решения Людовика? Изменит мое следующее место службы? Изменит правду? Изменит природу наших чувств? Я знаю, что к Вам испытываю. И Вы знаете. Я знаю, что Вы чувствуете ко мне. Теперь уже точно. Даже, когда Вы лжете мне. Я знаю. Мы все знаем, Рене. Не надо давать этому названия. Не надо бередить себе душу этими словами. Мы пребываем с Вами в фантазии. Во сне. В иллюзиях и мечтах. Мы сами их пишем. Сами создаем. Но это чувство между нами — оно реально. Это — не выдумка. Оно наполняет меня до краев. Не дает упасть в пропасть. Я засыпаю и просыпаюсь каждый день благодаря ему. Я живу благодаря ему, мадемуазель. Я могу не представлять, как Вы раздвигаете ноги передо мной, я могу не придумывать, как овладеваю Вами в тысячах разных сценариев, я могу не воображать, как Вы ублажаете меня Вашими руками, губами или языком. Это прекрасные фантазии, великолепные — но они второстепенны. Они не так важны. Я не смогу лишь без этого чувства к Вам. Без этой теплоты, которая поднимается в моей душе каждый раз, когда я вспоминаю Ваше лицо, прикосновение руки, звучание голоса. Каждый раз, когда я шепчу ваше имя. Каждый раз, когда вижу Ваш почерк на конверте. Сколько бы между нами ни было тысяч верст, какой бы разрыв ни существовал в нашем положении, какие бы королевские приказы ни держали нас порознь — этому чувству все равно. Оно было, есть и будет. Оно навечно поселилось во мне. Вы были правы тогда, мадемуазель, стоя в моем халате на ветренной площадке перед парадным входом Версаля. Я помню, как сейчас. Помню запахи, помню цвета, помню звуки. Помню Ваши слова, одновременно прекрасные и ужасающие. О, как же Вы были правы тогда. Я никогда больше не научусь жить без этих чувств. Мне нечего прощать Вам. Мне не нужно давать Вам шанса доказать мне свою преданность или верность. Не пишите глупостей. Прошу, не пишите, Рене. Даже не допускайте таких мыслей. И Вы не давайте мне шанса. Это произойдет само по себе. Это само собой разумеется. Наши чувства не позволят нам перейти эти грани. Наши легкие нас остановят. Теперь я это точно знаю. Теперь я понимаю, каково это. Теперь у меня нет сомнений. И от этого наша встреча видится все более далекой. Это горькая правда, но я не жалею. Я не жалею, что не могу Вас забыть. Не жалею, что не могу отпустить. Иногда мне очень хочется быть наивным. Хочется быть даже глупым. Но, к несчастью, я не идиот. Я знаю, как устроен мир. Я в изгнании. В немилости. Возможно, я — самый лучший шпион Его Величества, но по сути — никто. Мне нечего Вам предложить. Я даже своей судьбой не распоряжаюсь. Я не могу Вам почти ничего пообещать. Я не посмею просить Вас, чтобы Вы ждали меня. Но я клянусь Вам в одном, мадемуазель. Я сделаю все, что от меня зависит — возможное и невозможное — чтобы заслужить прощение. Я готов ко всем кругам ада. Я не буду к себе милостив. Если я увижу хотя бы крошечную, даже самую призрачную возможность, что очередное задание сможет приблизить меня к Вам — я ухвачусь за него, сколько бы рисков оно не несло. Я не ответил Вам в первый раз, потому что боялся. Мне было страшно верить. Страшно надеяться. Я сказал Вам в свой последний день в Версале, что мужчинам, вроде меня, не дозволено мечтать. Это правда — ничего не изменилось. Если я потеряюсь в своей голове, то не смогу так же быстро и эффективно действовать. Не смогу так же стремительно двигаться к своей цели. Но я не учел одного момента. Вы — не я, и Вам грезить дозволено. И если Вы простите меня, то я хочу попросить Вас еще об одном. Мечтайте, Рене. Мечтайте обо мне. О себе. О нас. Мечтайте за нас обоих. А я постараюсь соответствовать Вашим мечтам. Пока мы живем в этой выдумке. Я скажу Вам однажды те слова, которые Вы хотите от меня услышать. Когда я буду уверен, что не доставлю ими еще больше боли. Когда я буду знать точно, что не даю пустых обещаний. Когда я заслужу прощение. Когда я достигну моста. Когда я вернусь к Вам, Рене.

Александр

Девушка не помнила, в какой момент из глаз одинокими тонкими ручейками начали катиться слезы. Не помнила, когда начала улыбаться. Не могла взять в толк, почему не может перестать. Она провела пальцами по строчкам. Наверное, ей никогда не будет суждено в полной мере осознать, как работает его разум и как он приходит к тем действиям, которые совершает. Возможно, Александр действительно был безумцем. Но либо герцогиня настолько привыкла к нему, либо так же, как и он, окончательно сошла с ума, но она очень глубоко и очень тонко понимала причину, почему он в очередной раз обошел стороной те строчки, которые она всегда надеялась от него прочитать или услышать. И хотя слово, о котором она так мечтала, так и не было написано, все это письмо было признанием. В нем был Александр. Его душа. Его глубина. Сложность. Многоликость. Его противоречивость. Чувственность. Уязвимость. Его дуальность. Бескомпромиссность. Его своеобразное понимание о чести. Все то, за что она сама его так любила. Что выделяло его среди других. Что делало его лучше самого короля. И Рене внезапно с особой ясностью осознала, что принимала его именно таким. Она бы не хотела, чтобы он изменился. Не хотела бы, чтобы стал кем-то другим. В этом письме был тот мужчина, который говорил ей, что любовь не дается на один раз. Она дается навеки. И Александр настолько боялся даровать эту Вечность и себе, и ей, когда они пребывают в бессрочной разлуке, что хотел обмануть себя еще раз. Вновь пытался сломать себя и опорочить. В этот раз в своих глазах. — Глупец, — прошептала девушка, утирая щеки тыльной стороной ладони. — Какой же неисправимый упрямый глупец. Герцогиня очень хорошо понимала, о какой боли в легких он писал. Она чувствовала что-то очень похожее. Рваная рана в ней никак не желала затягиваться с того самого рокового разговора с Людовиком, который вынул из души все сомнения. Это была боль любви, которой не давали воздуха, которую пытались задушить, насильно выкорчевать с корнями. Которая отчаянно сопротивлялась. Но сейчас внутри при каждом вдохе она чувствовала лишь ласкающее трепетное пламя, которое грело, но не сжигало. Которое облегчало разочарование, унимало ревность, успокаивало тоску, даровало надежду. Которое давало такую наполненность, что на ее фоне меркли даже те трепетные уникальные мгновения после самых долгих, самых божественных оргазмов, вызванных его сюжетами. — Мои мечты заставят краснеть даже Вас, месье, — тихо прошептала Рене, прижимая его письмо к груди. — Я встречу Вас на мосту, когда Вы вернетесь ко мне, Александр. И придумаю, как превратить выдумку в реальность. Ей хотелось дышать. Смахнув еще несколько вырвавшихся слезинок, девушка повернула голову к окну. Белоснежный покров садов был окрашен в розовато-фиолетовые тона. Солнце уже зашло, но ей хотелось туда. Вдохнуть этот хрустящий морозный воздух. Герцогиня стремительно зашагала в коридор. Она перепрыгнула через грязную лужу, оставленную сапогами Бьянки на паркете, мысленно пообещав, что не будет сегодня просить Элизу привести гостиную в порядок. Несмотря на то, что идея отомстить Клоду за все разы, когда он выводил ее из себя, была поистине привлекательна, Рене решила, что мужчина точно заслужил приятный вечер после всего, чего натерпелся сегодня от мадемуазель Барро. Девушка быстро пересекла холл и взбежала вверх по лестнице, перелетая через несколько ступеней. Так же легко был преодолен путь до ее спальни. Уже через несколько десятков секунд Рене облачалась в меховую накидку в своих покоях, которую оставила висеть на стуле возле рабочего стола еще со вчера. Мягкость горностая ласкала нежную кожу ее шеи. Герцогиня уже почти была готова спуститься назад на первый этаж и вырваться в морозный декабрьский вечер, но в последнюю секунду застыла, обернувшись. Ее глаза остановились на крайнем левом ящике туалетного столика. Девушка медленно подошла к нему. Она потянула за ручку. Впервые с момента своего переезда в Марли. Рене достала маленькую квадратную коробочку, которую в последний раз открывала тридцать первого августа в Версале. Она подняла крышку. Золото блеснуло в огне свечей, большой искрящийся изумруд отражал их танцующее пламя. Рене не надевала кольцо его матери с тех самых пор, как Александр сделал это сам, сидя на коленях перед ней в своих насквозь пропитанных ванилью и корицей покоях. Герцогиня еще в начале осени пообещала себе достать украшение вновь только тогда, когда сможет вернуть бывшего губернатора назад ко двору. В тот момент она так наивно верила, что ей на это хватит нескольких месяцев. Глупое, самонадеянное, почти детское заблуждение. Не врите же и Вы себе, моя девочка. Не берите с меня пример. Его хриплый низкий голос вновь зазвучал в ее ушах. Александр не желал позволить себе совершить даже небольшие символические действия во время их бессрочной разлуки, но она могла. Рене бережно надела кольцо на безымянный палец левой руки. Оно обхватило его окружность идеально, будто и было для нее изготовлено. Как и она сама была создана для Александра. Девушка была его, а он — ее. Сквозь время, расстояния и королевские запреты. Сейчас все казалось правильным. Рене плотнее закуталась в накидку из горностая и вышла из комнаты.

***

Из его рта вырвался очередной плотный клубок пара и растворился в красном предзакатном свете. Александр плотнее натянул на пальцы черные кожаные перчатки и спрятал руки в карманах мехового пальто. Бывший губернатор стоял на холме, прислонившись к стволу высокого раскидистого дуба. С этой точки открывался широкий обзор на сады, окружавшие поместье Марли, которые утопали в белоснежном мягком ковре. Вонь Сены отсюда уже не чувствовалась, тишина стояла абсолютная, и у Александра даже возникло ощущение, что он вернулся в Версаль. В миниатюрный и безлюдный. Застывший в зимней спячке. Впервые за долгие месяцы он был так близко к Рене, и все же безнадежно далеко. В легких стояла новая боль, но она стала настолько привычной, что он ее почти не замечал. В глазах кололо, но возможно, это было лишь следствием соприкосновения с морозным воздухом. Александр тяжело выдохнул, выпуская еще один клуб пара изо рта. Лишь когда солнце окончательно скрылось за горизонтом, поместье Марли пришло в какое-то движение. Парадные двери открылись, и наружу уверенно вышла высокая стройная девушка. Ее золотистые волосы развевались от частых порывов налетающего ветра. Александр отстранился от ствола дерева, его сердце принялось стучать быстрее, внутри поселилась гремучая смесь из волнения и какого-то странного тревожного облегчения. Ему казалось, что его судьба решалась именно сейчас, а вовсе не тогда, когда он признался Людовику в своих чувствах к Рене. В эти секунды, стоя на холодном холме, бывшему губернатору было страшнее. В разы. Даже на порядок. Возможно, умнее было бы промолчать, но он не хотел, чтобы герцогиня принимала решения на основе отрывочной информации. Постоянной дискоммуникации между ними нужно было хотя бы сегодня положить конец. Они мучились достаточно. Он наделал ошибок, за которые нужно было отвечать. Даже если после этого Рене более не захочет его ни видеть, ни слышать, Александр хотел остаться откровенным перед ней. Чистым. Это было меньшее, чего она заслуживала. А последствия бывший губернатор был готов нести самостоятельно, даже если Вечность своей любви к ней он в итоге провел бы в одиночестве. Бьянка нетипично медленным шагом проходила сквозь заснеженный сад, оставляя за собой заметную дорожку шагов. Александр нетерпеливо начал переступать с ноги на ногу, пытаясь хоть немного согреться. Он уже почти не ощущал своих ступней. Мужчина раздраженно сжал челюсть. Мадемуазель Барро вышла за ворота поместья и начала взбираться на холм, ее темп стал еще более размеренным. Иногда она проваливалась в снег почти по колено и начинала заливисто посмеиваться. Чуть ли не подобно ребенку, который застал свою первую зиму. Хоть кто-то получает от всего этого удовольствие. Александр покачал головой. — Бьянка, Вы не могли бы идти еще медленней? — крикнул он ей, когда она была от него в нескольких десятках метров, еле удержав себя от того, чтобы не закатить глаза. — Не Вы ли мне всегда говорили, что терпение — это добродетель? — тяжело дыша, ответила мадемуазель Барро, пытаясь выбраться из очередной снежной ямы, в которую провалилась почти по бедра. Александр подошел к ней, радуясь возможности хоть немного привести в движение свои почти онемевшие ноги, и подал ей руку. Бьянка тут же вцепилась в нее двумя ладонями. Он с силой потянул, чувствуя, как напрягаются мышцы живота, и помог девушке выбраться на более твердую поверхность. Мадемуазель Барро благодарно кивнула. — Вас не было дольше, чем я рассчитывал, — тихо промолвил Александр, выпуская ее. — Что, уже успели отморозить себе задницу? — криво усмехнулась Бьянка, небрежно отряхивая свои штаны от налипшего снега. — Задницу — нет, — бывший губернатор приподнял бровь. — Но вот свои ступни — уже почти. Девушка скривила лицо не то в насмешливой, не то в сочувствующей гримасе. Ей явно было не холодно. Ее щеки были раскрасневшимися, а на лбу даже выступила испарина. Бьянка порывисто утерла ее ладонью, облаченной в перчатки из грубой коричневой замши. — Приношу свои извинения, месье Бонтан, — сказала она, и ее голос прозвучал вполне искренне. — Клод долго отказывался предоставить мне доступ к герцогине. Кто бы мог подумать, что он будет так злоупотреблять властью... Александр хрипло рассмеялся, представляя, как его бывший подчиненный гордо расхаживает по поместью, всеми силами выполняя роль высокопоставленного сторожа. Он всегда был хватким. Мужчина покачал головой. Клод явно с лихвой использовал все преимущества, которые ему даровало отстранение бывшего губернатора с должности. — Видимо, мне нужно воздать хвалу к небесам, Бьянка, что Вы ему хотя бы нравитесь, иначе я бы тут точно превратился в ледяную статую, — хмыкнул он и, отвернувшись, добавил. — Ну же, не будем медлить. Наш конный экипаж давно ждет. Мужчина сделал несколько шагов вперед, мечтая как можно быстрее забраться внутрь кареты. Снег хрустел под его ногами. — Точно не хотите зайти туда? — услышал он за своей спиной голос Бьянки. — Увидеться? Александр остановился. Сердце стало стучать еще быстрее. Даже онемевшие ноги, кажется, немного согрелись от вспыхнувшего внутри пожара. Хочу. Конечно, хочу. Больше всего на свете. Соблазн был очень велик, он не собирался этого отрицать. Бывший губернатор сжал кулаки и обернулся к девушке через плечо. — Я не могу, — прошептал он, поджав губы. — Его Величество запретил мне посещать Марли. Я же уже объяснял Вам, Бьянка. — Да как он узнает? — мадемуазель Барро закатила глаза, раздраженно откинув свой хвост назад за спину. — Я почти уверен, что он следит за мной. И за ней, — Александр горько хмыкнул, покачав головой. — Если бы я все еще был его советником, то предложил бы королю именно такой метод, чтобы удостовериться в нерушимости чьих-то обещаний. Нельзя гарантировать, что среди слуг поместья нет его информаторов. Я не могу рисковать. Не сейчас. Не с этим. Бьянка долго смотрела на него, нахмурившись и уперев руки в бока. Наконец, она кивнула. — Это крысиный ход со стороны короля, конечно, — буркнула она, обреченно вздохнув. — Как и решение послать Вас туда, где вскоре разразится война. Из горла Александра вырвался еще один низкий смешок. Он в неверии посмотрел на Бьянку, хотя и не мог ее винить за такую интерпретацию событий. Возможно, это с ним было что-то не так, но он понимал решение Людовика и даже соглашался с ним. — Если Вы думаете, что Его Величество желает моей смерти, Бьянка, то Вы неправильно трактуете ситуацию, — бывший губернатор сделал один шаг к ней, пристально глядя в глаза. — Он посылает меня, ибо знает, что никто лучше попросту не справится. — Не отменяет крысиности поступка, — упрямо ответила мадемуазель Барро, скрестив руки перед грудью. — Давайте Вы детальнее поделитесь своей оценкой ситуации на пути к карете, — усмехнулся Александр, нетерпеливо и настойчиво указав ладонью в направлении, где должен был стоять экипаж. — Ладно-ладно, дайте отдышаться хоть, — на секунду обернувшись в сторону поместья, почти взмолилась Бьянка. — Взбираться на снежный холм не так-то и просто, если честно. Александр тяжело вздохнул, опустив руку и нахмурившись. — Бьянка, видимо, Вы пропустили тот момент, когда я сказал, что замерз? — он склонил голову и изогнул бровь. — Пять минут, месье Бонтан. Пожалуйста! Девушка действительно все еще тяжело дышала, ее грудь прерывисто вздымалась, клубы пара летели вверх. Александр кивнул и, обреченно закусив губу, вернулся на то же самое место, где стоял до этого, вновь прислонившись плечом к стволу дуба. Мадемуазель Барро ослепительно улыбнулась, наблюдая за ним. Возможно, в знак благодарности. Начался легкий снегопад. Невесомые хлопья опадали на его лицо, таяли в волосах. Бывший губернатор встретился взглядом с яркими глазами Бьянки. — Вы ей рассказали? — тихо спросил он. Уголки губ девушки опали. Она опустила голову и сделала несколько шагов к нему. Чуть помедлив, мадемуазель Барро все же опустила ладонь на его локоть и немного провела ею вверх. — Нет, — промолвила Бьянка, ее голос казался извиняющимся. — Она не пожелала слушать. Александр мрачно хмыкнул. Он устало прислонил голову к дереву. Легкие кольнуло знакомой мучительной болью. Мужчина глубоко выдохнул, выпуская воздух через нос, глядя на огни, горящие в окнах Марли. — Этого можно было ожидать, — чуть слышно прошептал бывший губернатор. — Я Вам сразу же сказала, что идея глупая, и ничего не выйдет. Никто не посылает женщину, с которой пытался возлечь, объяснять другой женщине, что ничего толком не получилось, — тон мадемуазель Барро звучал резко, но ее ладонь продолжала успокаивающе поглаживать его предплечье. — Иногда мне кажется, что Вы вчера родились, месье Бонтан. Бьянка все же не выдержала, громко и раздраженно фыркнув. Александр криво усмехнулся. Он и сам понимал, что решение было неидеальным, но другого у него просто не было. — Поверить не могу, что вообще согласилась поставить себя в такое идиотское положение, — буркнула девушка, покачав головой. — Я бы сам все рассказал, если бы мог с ней увидеться, — бывший губернатор повернулся к ней, решительно сжав челюсть. — Она заслуживает знать правду. — Так написали бы в письме! — Бьянка закатила глаза. — Я так и сделал, — Александр устало выдохнул. — Но, возможно, недостаточно прямо. — В любом случае, она все поняла, — мадемуазель Барро сжала его руку. — И без моего неловкого объяснения. И восприняла это спокойно. Достойно. Александр лишь горько рассмеялся, покачав головой. Он успешно приучил Рене скрывать свои эмоции и не выдавать миру ничего лишнего. Умница. Но он даже не хотел себе представлять, что, должно быть, творилось в ее душе. Как много ранений он ей нанес, сам того не желая. Простите меня, моя девочка. В глазах вновь защипало, и мужчина был уверен, что в этот раз холод точно ни при чем. Он хотел опустить взгляд, но Бьянка положила ладонь на его лицо и приподняла за подбородок. Александр снова посмотрел на нее. — Она умна. И красива, — мадемуазель Барро провела своей укрытой замшей рукой по его скуле. — Теперь я уже почти не злюсь на Вас за то, что Вы меня возбудили и оставили изнывать от желания на холодном полу. — Подтирая мне сопли, если не изменяет память, — из горла Александра вырвался еще один грудной смешок, он нашел в себе силы улыбнуться. — Не заставляйте меня снова это делать, — сверкнула своими лисьими глазами девушка. Его улыбка стала шире, более свободной. Он мягко снял со своей щеки ладонь Бьянки, и та, быстро расшифровав намек, выпустила и его локоть, сделав шаг назад. Девушка повернула голову в сторону поместья. Александр наблюдал за ее красивым профилем, за тем, как волосы развеваются на ветру, как тают снежинки в ее золотистых прядях. — Письмо она прочитала? — выпалил бывший губернатор, не успев даже толком осознать глупости своего вопроса. Бьянка рассмеялась, дополнительно подтверждая своей реакцией нелепость его слов. Александр в растерянности потер бровь, не понимая, что на него нашло. Возможно, он дал отчаянью овладеть своей душой. Девушка вновь встретилась с ним взглядом. — Не знаю, — небрежно пожала плечами она. — Вы, в отличие от герцогини Марли, не дали мне указания стоять над ее душой в этот момент. — И никогда не дал бы, — хмыкнул бывший губернатор, отстраняясь от дерева. — Но я попыталась замолвить за Вас слово, месье Бонтан, — промолвила Бьянка, подарив ему еще одну тонкую улыбку. — Надеюсь, это хоть немного поможет. Он благодарно кивнул, хотя не сказать, что в его душе появилась надежда на что-то позитивное. Они оба прекрасно знали, что чувство такта было не самой сильной стороной мадемуазель Барро. — Надеюсь, — несмотря на свои нерадостные мысли, промолвил мужчина. — Вы отдышались, Бьянка? Он приподнял бровь, выжидающе на нее посмотрев. Его уже била весьма заметная дрожь. Зубы стучали. Девушка кинула еще один взгляд через плечо на поместье Марли и широко улыбнулась. Она вернула свое внимание к Александру. — Да, — ответила мадемуазель Барро. — Сейчас только сапоги подзавяжу. И Бьянка тут же опустилась на одно колено, принявшись что-то колдовать над своей шнуровкой. Александр в замешательстве посмотрел на нее. Ее сапоги выглядели вполне сносно затянутыми и до этого. Мужчина закатил глаза и поднял голову. Дыхание сбилось. Застряло в его горле. Он увидел ее. Огонь ее волос, так ярко контрастирующий на белоснежном полотне садов Марли. Ветер поднимал вверх рыжие локоны, играл с ними, ласкал их, словно любовник. Александр завидовал ему. Рене прогуливалась по очищенным дорожкам среди голых деревьев. Она куталась в меховую накидку, ее подол мягко плыл за ней при каждом шаге. Ее движения, такие плавные, такие изящные, такие идеальные. Лучше, чем в его памяти. Бывший губернатор не видел ее лица, она была слишком далеко. Но ему хотелось верить, что Рене улыбается. Он представлял, что ее изумрудные глаза горят ласковым теплым пламенем, а вокруг чуть ли не во все стороны разлетается аромат роз и жасмина. Мужчина почувствовал, как уголки его губ сами потянулись вверх. Из легких по всему телу струилось тепло, которое унимало его дрожь и, кажется, даже растапливало снег вокруг. Александр краем глаза заметил, что Бьянка встала справа от него. Она пристально вглядывалась в его профиль. — Не благодарите, — мелодично промолвила девушка, на ее лице красовалась кривая усмешка. К нему внезапно пришло объяснение всех эпизодов ее сегодняшнего странного поведения — и нетипично медленной ходьбы, и этого стремления как можно дольше задержаться на холме, и перевязывание и так нормально зашнурованных сапог. Он повернулся к ней, хотя оторвать взгляд от Рене ему было неимоверно трудно. — Когда вы успели стать l’idéaliste, Бьянка? — склонив голову набок, спросил он, так и не переставая улыбаться. — Ваше пагубное влияние, Александр, — фыркнула мадемуазель Барро. — И за это я Вас искренне ненавижу. Девушка передернула плечами и начала идти в сторону их конного экипажа, стоящего сразу на дороге за холмом. Теперь темп ее шагов был привычно стремителен, бедра плавно покачивались. Ей больше не нужно было разыгрывать театр с промедлением. — Врете! — крикнул ей вслед Александр. — Вру, конечно, — обернувшись на ходу, признала Бьянка и заливисто рассмеялась. Проводив ее удаляющуюся спину взглядом, бывший губернатор вновь обратил свой взор к садам Марли. Темнота сгущалась, но огонь волос Рене все еще горел вдалеке, словно маяк посреди холодных океанских волн. — До встречи, Ваша Светлость, — прошептал мужчина одними губами. Герцогиня продолжала прогуливаться по садам вокруг поместья. Она провела рукой, прикрытой светлой перчаткой из плотной парчи, по кусту камелии, смахивая снег, под которым тут же заискрила яркими красками зелень листьев и несколько красных бутонов. Девушка улыбнулась. Особенно сильный порыв ветра растрепал ее локоны, Рене аккуратно смахнула их с лица. Она все еще чувствовала какое-то странное легкое покалывание, даже что-то похожее на щекотку по всей поверхности кожи, будто бы чьи-то невидимые пальцы мягко прикасались к ней. Девушка нахмурилась и осмотрелась по сторонам. Ее взгляд остановился на холме, где стоял одинокий высокий дуб. Сумерки становились все беспросветнее, но его голая крона ярко выделялась на фоне серо-синего темнеющего неба. Острый серп луны появился на небосклоне в узком просвете между облаками — сегодня он казался особенно огромным. Снегопад лишь усилился. Девушка не понимала, почему продолжала смотреть и никак не могла отвести глаз от силуэта дерева. От его гордого широкого ствола, изящных линий его длинных угловатых ветвей. Даже сквозь белый покров опавшего снега проступали его мощные корни, глубоко уходящие в землю, обнимающие ее, словно руки возлюбленного. Так, будто бы они никогда и ни за что больше не смогут ее отпустить. Словно так было миллионы жизней до этого и будет еще целую Вечность.