Выдумка

Александр на протяжении долгих часов просыпался и вновь погружался в беспокойную дрему. Голова раскалывалась, перед глазами все плыло, деревянный потолок его комнаты будто бы крутился вокруг своей оси. Бывший губернатор никак не мог с уверенностью сказать, в какой момент спал, а в какой бодрствовал. Иногда он видел сны, хотя, вполне возможно, это были и галлюцинации. Образы, возникавшие в его полузабытье-полубреду, казались рваными, тревожными, резкими, яркими. Мужчина видел Рене, почти чувствовал ее тело под собой, ощущал бархат кожи. В какой-то момент даже словно слышал ее стоны. В его подсознании проносились десятки сочиненных им же самим сценариев, обрывки фантазий, отголоски всех выдумок. Где грань между любовью и влечением? Как ее определить? Картинки сменялись одна за другой. Рене в тайном проходе, и Александр закрывает ей рот ладонью, в его штанах невыносимо тесно. Через секунду — он уже зажимает руки Бьянки у ее бедер, возбуждение пульсирует в его висках. Новое мгновение — и бывший губернатор в темноте незнакомой, овитой ароматом кардамона и магнолий, спальни мощно и быстро владеет стройной темноволосой женщиной. Ему так и не удалось вспомнить ее имени. Он не видит ее лица, но у нее красивая спина и оливковая кожа. В его разуме вновь закрутилась мешанина из воспоминаний, и вот Александр уже опять видит перед собой выразительные серо-зеленые глаза Бьянки, она нежно проводит пальцами по его векам, и, несмотря на то, что ему очень хорошо, он дергается, пытаясь высвободиться из ее хватки, и каким-то образом оказывается в своих покоях, где Рене вручает ему золотую бусину, которую у него украла. Он очерчивает пальцем изящную линию ее длинной шеи. Из горла мужчины вырвался хриплый мучительный выдох. Бывший губернатор резко открыл глаза. Его сердце натужно билось в груди, он судорожно ловил ртом воздух. Одежда липла к его влажной коже. Александр провел руками по лицу — на нем тоже была испарина, волосы у корней оказались мокрыми. В комнате царила темнота. На Перпиньян уже успел опуститься вечер. Легкие больше не болели и не горели. Внутри была пустота. Он закрыл веки, надеясь, что сейчас опять провалится в небытие, но на этот раз такое желанное беспамятство не наступало. Проведя неподвижно еще несколько минут, бывший губернатор с раздраженным рыком поднялся на локтях и осмотрелся. Глаза с трудом привыкали ко мраку, но, по крайней мере, зрение больше не было затуманенным. Пространство перед ним не расплывалось. Он так и лежал поперек кровати, его ноги упирались в деревянный пол. Мужчина повернул голову вправо — рядом с ним все еще покоился портрет Рене. В этой густой темноте было невозможно разобрать лицо девушки на холсте. Хорошо. Александр не был уверен, что смог бы сейчас смотреть на нее, не испытывая жгучей боли и пугающего отчаяния, пусть даже перед ним лежал всего лишь ее образ. Бывший губернатор чуть подрагивающими пальцами аккуратно завернул портрет назад в ткань, в которой тот хранился, и бережно перевязал. Лишь после этого он позволил себе потянуться к прикроватной тумбочке, где нащупал коробок спичек, чтобы зажечь стоящую рядом свечу. Его спальня погрузилась в мягкий свет. Александр зажмурился, глаза резало даже от тусклого одинокого огонька. Мужчина попытался встать. К его удивлению, ему удалось это сделать, даже не пошатнувшись. На полу валялась бутылка из-под женевера. Видимо, он выпустил ее из рук, когда погрузился в сон. Почти весь алкоголь вылился наружу, оставив лишь мокрое неровное пятно возле кровати. Александр не мог бы сказать, что жалеет об этой утрате. Он в очередной раз возвел хвалу небесам, что его голова всегда сдавала быстрее, чем желудок. Горло ощущалось до ужаса пересохшим, оно неприятно и настойчиво саднило. Бывший губернатор нашел глазами глиняный кувшин с водой и, без раздумий, подошел к нему. Он поднял емкость и принялся пить прямо с горла. Залпом, пока не осушил всю жидкость до дна. Стало лишь чуть лучше — острая жажда никуда не делась. В голове, казалось, топчется стадо слонов. Мужчина раздраженно сжал челюсть. Ему нужно было выбраться из своей спальни. Хотя бы для того, чтобы проветриться или раздобыть еще воды. Александр медленно прошел к гардеробу, по пути краем глаза увидев лежащее на столе письмо от Рене. В легких кольнуло резкими языками пламени, бывший губернатор стиснул кулаки. Он быстро разделся, стягивая с себя потную промокшую одежду. В чаше для мытья рук еще оставалось немного воды, пропитанной экстрактом мелиссы. Александр раскрыл дверцы шкафа и достал оттуда один из шейных платков, которые почти не носил на юге. Они были слишком официальны, слишком строги, слишком элегантны — рудименты его старой жизни. Раз за разом смачивая ткань, бывший губернатор прошелся влажным материалом по лицу, по рукам, по шее, груди, плечам, торсу, животу, спине, бедрам, паху. Свежий аромат мелиссы раскрывался на коже, вытесняя неприятную отдушку. Его мокрое тело начало дрожать в прохладе комнаты. Мужчина стащил висящее на изголовье кровати небольшое хлопковое полотенце и вытерся, после чего облачился в чистое одеяние. Странно, но от этого ему сразу стало чуть лучше. Перед выходом Александр несколько раз прошелся гребнем по волосам, надеясь, что этого будет достаточно для того, чтобы не выглядеть человеком, который только что вернулся из ада. По крайней мере чувствовал он себя именно так. Через минуту бывший губернатор уже был в главном зале «Убежища кочевника». К вечеру людей в заведении стало заметно больше, почти как в лучшие времена в начале осени. Забитые столы утопали в пламени свечей. Стоял оживленный гул десятков голосов, от которого его мигрень становилась в сотни раз хуже. От аппетитного запаха жареного мяса и глинтвейна с грогом, который когда-то радовал рецепторы, сейчас здорово мутило. Александр, чуть было не скривившись, начал проталкиваться к стойке с алкоголем, рассчитывая найти там Огюста. Ему повезло — хозяин таверны стоял у бочек с пивом и сосредоточенно разливал его в большие деревянные кружки. Мужчина оперся руками о столешницу, дожидаясь, когда тот обернется. Старик сделал это лишь спустя несколько минут. Брови Огюста тут же приподнялись. Бывший губернатор надеялся, что это не означало, что он выглядел настолько ужасно. Хозяин таверны подошел к нему. — Месье Бонтан, как могу Вам услужить сегодня вечером? В глазах и тоне голоса пожилого мужчины Александр безошибочно уловил нотки сочувствия и беспокойства. Кажется, плохи твои дела. Бывший губернатор попытался улыбнуться, но в итоге получилась лишь страдальческая гримаса. — Можно, пожалуйста, попросить воды, Огюст? — хрипло прошептал Александр. — Большую кружку воды. Лучше сразу несколько. — Сушит? — старик понимающе кивнул. — Вы были совершенно правы, месье, — бывший губернатор склонил голову и издал сдавленный смешок. — Женевер был ужасен. Une merde rare! Огюст раскатисто рассмеялся, и этот смех отдался в голове Александра громким боем неумолимых барабанов. Мужчина не выдержал и зажмурился, а хозяин таверны тут же затих. — Я могу приготовить Вам травяной настой, который всегда помогал мне бороться с похмельем, — извиняющимся тоном промолвил он. — Рецепт моей бабушки. — Готов заплатить за это любые деньги, — криво усмехнулся Александр. И бывший губернатор не шутил. Он действительно сейчас согласился бы разменять как минимум какой-то из своих особняков, лишь бы только перестать чувствовать себя так, словно сквозь его виски струится раскаленная смола. — Бесплатно, месье Бонтан, — покачал головой старик. — Вы с мадемуазель Барро и так живете здесь дольше, чем все мои постояльцы за всю историю этой таверны. Считайте это комплиментом от заведения. — Я не заслужил Вашей доброты, Огюст, — Александр приложил ладонь к груди, она чуть подрагивала. — Но, думаю, Вы как минимум заслужили небольшую передышку. С этими словами хозяин таверны, еще раз сочувственно улыбнувшись, быстро засеменил меж стеллажей и скрылся в подсобном помещении. Бывший губернатор устало прислонился спиной к стойке, оглядывая глазами людный зал. Как он ни старался, ему так и не удалось заметить Бьянку или Клови в толпе. Возможно, оно было к лучшему. Александр не хотел бы предоставлять мадемуазель Барро новые поводы для шуток. По «Убежищу кочевника» начали разливаться ласкающие слух звуки музыки. Мужчина рассмотрел в дальнем конце зала на небольшом помосте, который выступал импровизированной сценой, худого высокого парня с лютней, его волосы насыщенного соломенного цвета отблескивали в пламени многочисленных свечей. Бывший губернатор не видел его здесь раньше. Разговоры вокруг прекратились, гости начали прислушиваться к выступлению редкого в этих краях гастролирующего барда. У него был приятный мягкий тембр. Общий гул затих настолько, что Александр даже услышал за спиной быстрые шаги возвращающегося Огюста. Мужчина обернулся как раз в тот момент, когда хозяин таверны поставил на столешницу справа от него большой граненый стакан со странно пахнущей, зеленоватой на вид жидкостью внутри. Александр приподнял бровь, глядя на нее. Старик тихо хохотнул. — Согласен, визуально похоже на отраву. Аромат тоже не из лучших, — кивнул он. — Но, поверьте, настойка работает. — Моя голова сейчас раскалывается так сильно, что я, по всей видимости, готов был бы рискнуть, даже если бы это оказалось ядом, — обреченно усмехнулся ему бывший губернатор, в голосе сквозила мрачная ирония. Он взял стакан в руки и сделал первый небольшой глоток. Пойло вышло странным на вкус. Александр разобрал отголоски перечной мяты, полыни, меда, имбиря. Напиток был горьким и даже умеренно острым. Мужчина почувствовал, как защипало в глазах и носу. Огюст выжидающе смотрел на него. — Точно лучше женевера, — хмыкнув, кивнул бывший губернатор. — Благодарю Вас, месье. Хозяин таверны с мягкой усмешкой поклонился и вернулся к бочкам с пивом. Александр вновь прислонился к стойке, медленно попивая свой напиток и прислушиваясь к выступлению барда. Песня, которую тот сейчас исполнял, оказалась полна щемящей тоски и пронизывающей печали. Она была о запретной любви, о невозможности быть рядом, о последствиях и неизменности человеческой природы. Светловолосый парень, мягко перебирая пальцами струны лютни, хмурился, вытягивая особенно высокие ноты, его лицо выражало чуть ли не религиозное страдание. Не было сомнений, что он слишком глубоко прочувствовал то, о чем пел. Александр понимал его — сердце мужчины вновь кровоточило, пустота на месте легких начала ныть. Бывший губернатор сделал большой глоток настойки Огюста, полынь раскрывалась на языке терпкой горечью. Ему хотелось воздуха, хотелось ощущения свободы, хотелось скрыться от этой музыки и от этой песни, которые сжимали душу в тиски. Александр начал пробиваться к выходу, аккуратно прижимая к себе стакан с ценной зеленой жидкостью. Ему казалось, что мигрень медленно отступала, либо, может быть, у него просто сильнее начали стонать внутренности, и потому, в сравнении, старая боль выглядела менее значительной. Утренний ливень снаружи давно затих — остался лишь тихий слабый дождь. Мелкие капли спадали с неба. Стояло безветрие, пахло сыростью и влажной землей. Александр плотнее закутался в темный плащ и спустился с освещенного яркими фонариками крыльца, отступая подальше от десятка гостей, которые вышли на улицу выкурить трубки. Он отошел к растущему напротив широкому платану и прислонился спиной к его мощному стволу. Вечерний воздух остужал его разгоряченную кожу, приводил в чувства, дышать становилось легче. Мужчина закрыл веки, наслаждаясь приглушенным шелестом листьев. — Вы все еще продолжаете мариноваться, месье Бонтан? — раздался громкий насмешливый голос Бьянки откуда-то сверху. Его виски моментально пронзило резкой болью, но уже не такой острой, как даже десяток минут назад. Александр открыл глаза и поднял голову. Мадемуазель Барро выглядывала из окна своей комнаты, оперевшись руками на подоконник. Она сняла свою привычную кожаную куртку и теперь стояла лишь в белой хлопковой рубашке, и хотя небо было плотно затянуто тяжелыми облаками, ему казалось, что сейчас девушка сияет в свете луны. Несмотря на сарказм и иронию в голосе, Бьянка не улыбалась — просто внимательно смотрела на него, чуть нахмурившись. — Напротив, пытаюсь выйти из этого состояния, — крикнул ей Александр, приподняв стакан со своей настойкой. — Acclamations, мадемуазель Барро! Он осушил свое пойло почти до дна и скривился. Сверху раздался приглушенный смешок. Девушка покачала головой. — И как успехи? — Бьянка ухмыльнулась, скрестив руки перед грудью. — Стало лучше? Бывший губернатор в ответ лишь неопределенно покрутил ладонью в воздухе, и она рассмеялась, на этот раз звонко и заливисто. В его висках вновь кольнуло болезненными иголками. — Вы совсем не умеете пить, месье Бонтан. Это умилительно, — пропела девушка и исчезла из видимости, громко закрыв за собой окна. Александр еще какое-то время смотрел, как в ее комнате неровно дрожал свет, как гуляла ее изящная тень. Ощущается это точно не умилительно, мадемуазель Барро. Мужчина раздраженно выдохнул. Дождевые капли оседали на его лице, они были почти ледяными. Бывший губернатор провел рукой по влажным волосам. Где грань между сильным физическим влечением и любовью? Он думал о родителях. Об их неравном союзе, об их трагичном несоответствии друг другу. О материнской жертвенности в ответ на безразличие. В каком-то смысле отец всегда был гораздо честнее его самого во многих аспектах коммуникации и отношений. Не нес такой непредсказуемой опасности для окружающих. Отец не просто никогда никого не любил — он даже никогда никого не хотел. Его действия были однозначны, в них не было никаких размытых граней. Для него существовало только служение, только ремесло, только врачебное искусство, только король, только государство. Мать сама выбрала любить его — и поплатилась за это. Отец ей никогда ничего не обещал. Все было просто. Жестоко — да. Но в каком-то извращенном плане даже справедливо. Александр устало прислонил голову к стволу дерева. Он был другим. Он замечал красоту — внешнюю и внутреннюю. Она производила на него эффект, притягивала его, ему не были чужды плотские порывы. Он умел желать, умел хотеть. Долгое время думал, что не умел лишь любить. Но, может, он и вправду не был к этому способен. Где грань между похотью и любовью? Александр сжал пальцами пульсирующие виски. Рене ждала от него четкого и определенного ответа. Просила о нем так отчаянно, что он просто не мог отнестись к этому поверхностно, не мог дать ей обещание чего-то, в чем сам не до конца разобрался. Как определить? Как вообще должна выглядеть любовь? Мигрень в его голове начала вновь усиливаться. Когда постоянно думаешь о ком-то — это любовь или одержимость? Когда чужое счастье важнее собственного — это же точно любовь? Когда от мыслей об этом человеке душа возносится к небесам — это любовь или сильное наваждение? Когда чуть ли не на все готов, чтобы быть рядом — это любовь или болезненная зависимость? Когда жертвуешь собой, своей честью, принимаешь на себя все наказание после совместно совершенного предательства короля — это любовь или безумие? Либо же и вовсе попытка побега? Александр хрипло рассмеялся и возвел глаза к небу. Как вообще можно отважиться, более того — посметь — что-то обещать, если ты даже не знаешь, как любовь выглядит и никогда не знал? Уверен бывший губернатор был лишь в одном. Он хотел Рене. Хотел вжимать ее в простыни, хотел ее на коленях перед собой, хотел сам встать на колени перед ней. Хотел ее под собой, хотел над собой. Хотел ее каждое мгновение времени. Лишь похоть была неоспорима. И Рене этого было мало. Ей нужно было от него больше, но всем другим его чувствам существовало слишком много разночтений. Слишком много интерпретаций. Александр тяжело вздохнул. На протяжении его жизни герцогиня была не единственной, кого он желал. Были и другие. Не одна и не две. Десяток. Ненадолго, но они были. Такого сильного притяжения, которое он испытывал к Рене, с ним никогда не случалось, но это тоже ничего не значило. Влечение могло быть разным по интенсивности. Возможно, в этом и был корень проблемы. Возможно, его жажда Рене была настолько сильной, что он начал принимать ее за более возвышенные чувства. Возможно, он действительно себя обманул. Разве можно, любя одну женщину, одновременно испытывать влечение к другой? Даже сейчас, желая Рене, он не мог прикидываться слепым и наивным идиотом, делая вид, что ни разу не замечал, как его тело безошибочно реагирует на прикосновения Бьянки. Мадемуазель Барро возбуждала его, он не мог этого отрицать. Означали ли такие внезапные порывы, когда его тело и его разум отвлекались, пусть и короткими моментами, пусть и контролируемо, на другую женщину, что его чувства к Рене априори не могли быть любовью? В моих ушах все еще стоят те Ваши слова. Что я неверна. Что я многое, но не это. Что Вы желаете верности и преданности, как того, вероятно, не желают другие. Возможно, Вы не можете мне простить ситуацию с Людовиком. Он прочитал письмо Рене так много раз, что некоторые его части помнил наизусть. Ее слова ярким клеймом отпечатались в его разуме. Что, если в этом и был ключ? Решение, которое бы избавило его от всех терзающих душу сомнений. Верность. Преданность. Причем не только перед другими, но и перед собой. Александр допускал, что можно не только желать, но и любить одновременно нескольких людей, если это соответствовало личным убеждениям человека о характере этого чувства. Он верил, что были женщины, которые смогли бы такое принять. Он даже лично знал тех, кто мог бы так жить. И жил. Но Александр не понимал как. Ему подобное было чуждо — философия бывшего губернатора была иной. Для него любовь виделась эксклюзивной. Уникальной. Она давалась один раз — и на всю жизнь. Он не смог бы предать, если бы любил. Не смог бы возлечь больше ни с кем. Не смог бы даже представить себя с кем-то другим. Какую бы сильную похоть и желание ни испытывал. Возможно, в этом и был ответ. Ему лишь нужно было проверить его на себе, чтобы узнать истину. Александр вновь посмотрел вверх. В окне Бьянки все еще горел свет. Он глубоко вздохнул, в его душе зрела решимость. Мужчина допил остатки своей настойки, его ладонь уже онемела от холода. С каждым выдохом изо рта вырывался пар. Насколько ты трезв сейчас? Бывший губернатор очень не хотел, чтобы его последующие действия стали следствием дневного пьяного угара. Голова все еще болела, но скорее от лихорадочных мыслей, чем от задержавшегося эффекта алкоголя. Настойка Огюста прекрасно подействовала. Он был готов читать молитвы его бабушке каждую ночь, хотя совершенно и не верил в бога. Зрение было четким и сфокусированным. Руки больше не тряслись. Мужчина прошелся до крыльца. Походка ощущалась твердой — его не шатало, ноги не заплетались. Александр быстро поднялся по ступеням ко входу. Это нужно было сделать. Он должен был увидеть реальность. Он должен был искоренить сомнения. Он должен был даровать определенность. Не только Рене, но и себе. Он должен был понять, что являлось иллюзией, а что — правдой. Александр уверенно толкнул дверь и вошел в таверну. Его сразу укутало теплотой и звуками лютни. Бард исполнял уже другую песню — вновь щемящую, вновь о любви, которой не должно было быть, которая была больше жизни, которая пришла слишком поздно. Но теперь в его мелодии словно бы были некое принятие и даже... надежда. Слабая, но стойкая. Александр порывисто отложил стакан от своей настойки на ближайший столик, игнорируя удивленные взгляды сидящих за ним гостей, он стремительно продвигался к лестнице на второй этаж. Бывший губернатор на несколько мгновений остановился лишь перед одним из немногих зеркал в помещении. То, что вскоре произойдет или не произойдет, не будет ничего значить для Бьянки, но ему почему-то хотелось смотреться хорошо. К удивлению Александра, его отражение выглядело вполне сносно. Несмотря на некоторую небрежность внешнего вида, она казалась контролируемой — будто бы все именно так и было задумано. Дождь смыл остатки пота с волос, влажные локоны опадали на плечи плавными волнами. Больше чтобы успокоить свои нервы, чем от истинной необходимости, бывший губернатор рукой зачесал их на другую сторону. Он казался себе расслабленным, но во взгляде поселилась какая-то зияющая пустота. Синяки залегли под глазами, мужчина в зеркале был заметно бледнее обычного, но, кажется, Бьянка утром говорила, что небольшая изнеможенность добавляла ему шарма. Возможно, она была права. В идеале Александр хотел бы предварительно еще и принять ванну, но он знал, что у него не было на это времени. Мадемуазель Барро могла бы отойти ко сну. Еще раз пройдясь пальцами по волосам и поправив свой темный плотный плащ, мужчина принялся подниматься на второй этаж. Сзади раздался всплеск аплодисментов — гости благодарили барда за очередную композицию, но у бывшего губернатора невольно возникло ощущение, что они также поддерживают его действия, подбадривают, подгоняют вперед. Чем меньше ступеней оставалось, тем сильнее стучало сердце в его груди. Когда он подошел к двери в комнату Бьянки, оно уже билось в горле, Александр почти физически чувствовал этот неистовый стук. Казалось, что он распирает его изнутри. Мужчина тяжело сглотнул. Он подумал о Рене, ее письмах, ее словах, ее глазах. Воспоминание об огне густых струящихся локонов и ее улыбке почти заставило его развернуться и уйти в свою комнату. Нет. Бывший губернатор сжал зубы. Это нужно сделать. Просто нужно. Ты должен быть уверен. Александр прикрыл веки и громко выдохнул. Пока на него не накатила новая волна паники, он быстро постучал. Почему-то с закрытыми глазами это сделать было гораздо легче — мужчина распахнул их лишь тогда, когда дверь с высоким скрипом отворилась. Бьянка стояла на пороге и в искреннем удивлении взирала на него. Ее сложно было винить, учитывая, что это был третий или четвертый раз, когда он вообще искал ее общества. За все недели их жизни в «Убежище кочевника» обычно все происходило наоборот. И бывший губернатор уж точно никогда не приходил к ней так поздно. На девушке по-прежнему была хлопковая свободная рубашка, выпущенная из кожаных штанов, верхние ее пуговицы были расстегнуты, открывая вид на нежную светлую кожу шеи и ключиц. Соски ее небольшой груди топорщились сквозь легкую ткань. Александр позволил своему взгляду прогуляться по ее телу, по его округлостям, задерживаться на них слишком долго. Он ощутил знакомую тягу внизу живота. Влечение никуда не делось. Мужчина сжал челюсть и сдавленно сглотнул. Пауза затягивалась. — Месье Бонтан, — Бьянка первая нарушила ее, приподняв брови и склонив голову чуть вбок, ее длинный золотистый хвост отблескивал в пламени свечей за ее спиной. Александр внимательно посмотрел в ее яркие серо-зеленые глаза. В них считывалось легкое недоумение, любопытство, замешательство, интерес. — Нет. Произнесите мое имя, Бьянка, — хрипло прошептал он, не прерывая с ней зрительного контакта. — Как сказали, когда мы вернулись из Ла-Жункеры три недели назад. В выражении лица мадемуазель Барро проскользнуло истинное ошеломление, ее губы чуть приоткрылись, и она не сдержала удивленного выдоха. Девушка на секунду замешкалась. — Александр..., — тихо и чуть ли не робко промолвила она, спустя несколько мгновений тишины. Его имя все еще звучало чужеродно на ее устах. Уязвимо-искренне. Неловко-интимно. Но живот бывшего губернатора скрутило сильнее. — Хорошо, — кивнул мужчина, чувствуя, как жар начинает подниматься по телу. — Пригласите меня внутрь. — Заходите, — расслабленно пожала плечами девушка, одарив его странным взглядом и криво усмехнувшись. — Нет, — Александр резко покачал головой. — Скажите имя, Бьянка. Бывший губернатор пронзительно взглянул на нее, и мадемуазель Барро замерла. На ее лице застыло подозрение, которое медленно трансформировалось в догадку. Брови девушки поднялись еще выше, а улыбка враз стала более соблазнительной. С природой невозможно бороться. — Александр, зайдите ко мне, пожалуйста, — с придыханием прошептала она, плавно отступая от прохода. Ее рубашка при движении опала с одного плеча. Бьянка потянулась к рукаву, но не поправила его, вернув на место, а лишь опустила еще ниже. Ее действия невозможно было бы истолковать недвусмысленно. Бывший губернатор хмыкнул. Он пересек порог и прошел вглубь комнаты, чувствуя на себе внимательный взгляд девушки. Вокруг горели свечи — на прикроватных тумбочках, на письменном столе. Одежда Бьянки небрежно валялась по всему пространству, иногда даже на полу. — Сейчас внизу выступает гастролирующий бард. Александр сам не мог понять, зачем сказал это. Комната была окутана очень ощутимым и весьма характерным напряжением. Ему почему-то хотелось снизить его градус. — Да, знаю, — услышал он за спиной ее мелодичный голос. — Огюст успел похвастаться еще утром. — Почему Вы не пошли его слушать? — Помилуйте, я ненавижу бардов, — Бьянка заливисто рассмеялась. — Их нытье делает меня слишком сентиментальной. Кому оно надо? Бывший губернатор тоже издал хриплый смешок. Гораздо более нервный, чем ему бы хотелось. Он продолжал осматривать пространство. На туалетном столике было месиво из каких-то баночек и флаконов с духами. Александр ухмыльнулся, размышляя, как сильно комната отражает характер владелицы. На кровати переплетом вверх лежала открытая книга, которую мадемуазель Барро, видимо, читала до его прихода. Он не смог рассмотреть ее название. Несколько бутылок с вином стояли на подоконнике. Сердце Александра пропустило удар. — Вы пили недавно, Бьянка? — спросил он, обернувшись к ней через плечо. — Нет, — девушка закрыла дверь своей комнаты на ключ и расслабленно прислонилась к ней спиной, продолжая улыбаться. — Я сегодня вообще не пила. В отличие от некоторых. Она многозначительно приподняла брови, не отрывая от него глаз. Александр вновь тихо рассмеялся и покачал головой. По его телу разливалось странное противоречивое чувство, и он никак не мог понять, что это. Облегчение или обреченность? Если бы ответ Бьянки оказался утвердительным, весь его план был бы разрушен. Он не стал бы продолжать. Он бы ушел. Бывший губернатор пытался взять в толк, расстроен ли он, что у него пока нет твердого повода покинуть ее спальню или, наоборот, доволен. Узел напряжения в животе затягивался все сильнее. — Хорошо, — прошептал Александр больше для себя, чем для нее. Все еще чувствуя своей спиной испытывающий взгляд девушки, мужчина, медленно расстегивая свой темный плащ, подошел к окну, всматриваясь во мрак улицы. Только лишь раскидистый платан, под которым он стоял совсем недавно, можно было различить в теплых огнях «Убежища кочевника». В комнате узнаваемо пахло удовым деревом и малиной. Приятно. Несмотря на это, где-то глубоко внутри что-то кольнуло — его резко окутала ноющая тоска по аромату роз и жасмина. Вновь посетили мысли о бегстве. Комната Бьянки будто бы душила. Чего ты боишься? Александр хмыкнул. Опасаешься узнать правду? Взглянуть в глаза своей природе? Ему нужно будет двигаться вперед так долго, как только возможно. Лишь так он определит, способен ли дойти до конца. Только так поймет, что на самом деле испытывает к ней. Бывший губернатор начал расстегивать верхние пуговицы рубашки, глядя на свое отражение в оконном стекле. — Бьянка, я помню, Вы говорили, что я могу прийти к Вам, если захочу зализать раны, — тихо промолвил он, не оборачиваясь. — А я помню, что Вы отказались от этого предложения. Александр услышал за спиной ее мягкие шаги. Мадемуазель Барро была разута, он четко различал звук касания голых ступней о деревянный пол. Она подошла ближе, и теперь ее плавный силуэт тоже появился в отражении на гладкой поверхности окна. — Отказался, — мужчина твердо кивнул. Он стащил плотную ткань плаща со своих плеч и позволил ей опасть по его рукам на пол. Александр плавно повернулся к девушке. Бьянка смотрела на него, не отрываясь. В ее глазах все еще застыли нетипичные для нее растерянность и удивление. Она пытливо силилась что-то разглядеть на его лице, будто бы хотела лучше его изучить. Постепенно ее взгляд опускался ниже — к его шее, к плечам, к ключицам. Остановился на вырезе груди. Мадемуазель Барро непроизвольно облизала губы и подняла на него голову. — Вы передумали? — теперь в ее глазах горело пламя. — Я не знаю, — честно ответил Александр. — Я пытаюсь понять. — Письмо герцогини Марли в этот раз не утолило Ваш голод? — Бьянка ухмыльнулась и закусила губу. — Вы настолько ненасытны? Бывшему губернатору показалось, что его ударили по лицу. Он подошел к девушке, остановившись всего в нескольких сантиметрах от ее тела. Кажется, мужчина сделал это так резко, что заставил ее вздрогнуть, но возможно, ему это лишь показалось в неровном огне свечей. — Пожалуйста, никогда не рассуждайте о Ее Светлости в подобном ключе, Бьянка, — мрачно прошептал он, опасно сверкнув глазами. — Вам понятно? Мадемуазель Барро удивленно выдохнула от его тона, но быстро взяла свою реакцию под контроль. Девушка покачала головой и безразлично пожала плечами. — Хорошо, — Бьянка взглянула на Александра из-под длинных ресниц. — Простите. Будто бы просто так, будто бы это ничего не значит, она расстегнула еще одну пуговицу рубашки, углубляя вырез на своей груди. Бывший губернатор уже почти инстинктивно протянул руку и перекинул длинный золотистый хвост через плечо девушки. Да, так определенно нравится больше. Мужчина почувствовал усилившуюся пульсацию в паху. — Если бы я передумал, — прошептал он, запуская пальцы сквозь ее гладкие тяжелые пряди. — Вы все еще хотите меня? — Да, — рассмеялась Бьянка, так, словно он задал ей самый глупый вопрос на земле. Она ответила, не взяв даже секунды на раздумия, — настолько быстро, что Александр ошеломленно поднял на нее голову и заглянул в глаза. От ее минутной неуверенности не осталось и следа. Девушка дерзко улыбалась, ее подбородок был приподнят. Мадемуазель Барро расправила плечи, подавшись грудью вперед, она уже достаточно часто вздымалась. Бывший губернатор даже на мгновение опешил. Он не ожидал от нее настолько однозначного «да». Мужчина вновь не мог понять, радуется ли он, что у него все еще нет причины уйти из ее комнаты. Он прищурился. Жар опускался к низу живота. — Даже после всего того, что я Вам сказал? После всей информации, которой Вы обладаете обо мне? После Вашей догадки о содержании моей корреспонденции с герцогиней Марли? — спросил Александр и, сомкнув кулак вокруг ее хвоста, наклонился к ней. — Даже зная, что я буду использовать Вас? Он чуть потянул девушку за волосы, вынудив ее откинуть голову и оголить длинную деликатную шею. Бьянка широко улыбнулась, на ее лице был написан чуть ли не восторг. — Используйте, я привыкла. И, возможно, впервые в жизни мне самой этого хочется. Тем более, что и я буду использовать Вас, — взгляд мадемуазель Барро уже пылал опасным огнем. — Вашу силу. Вашу энергетику. Ваше тело. Ее руки легли ему на талию и медленно проскользили вверх. Девушка остановилась четко на вырезе его груди, не заходя дальше, будто бы помнила, чем закончился последний раз, когда она пыталась к нему прикоснуться подобным образом. Будто бы знала, где пока проведена граница. В штанах становилось тесно, Александр громко выдохнул. Он положил ладонь ей на щеку и заставил посмотреть себе в глаза. — Есть ли какие-то практики, которые Вам не нравятся, Бьянка? — бывший губернатор с нажимом провел по скуле девушки, пытаясь привыкнуть к ощущению ее кожи под своими пальцами. — Что-то, чего Вы бы не хотели делать? Я должен знать. Губы мадемуазель Барро медленно начали растягиваться. Это была не ее привычная дерзкая широкая улыбка — сейчас она излучала скорее умиление, трепет и даже какую-то странную неуместную благодарность. — Боже, и откуда Вы только такой взялись? — прошептала она на выдохе. Ее взгляд тоже потеплел, перестал быть таким уверенным, гордым и колючим. Решимость Александра дрогнула, он даже чуть было не выпустил ее лицо из своей ладони. Бывший губернатор ослабил хватку на ее волосах. Ему не понравилась та эмоция, которая начала окутывать их, брать в свой кокон. — Не понимаю, — прошептал мужчина, отводя взгляд. Ему вновь хотелось убежать. Покинуть эту комнату. Спрятаться ото всех, но, в первую очередь, от себя. Бьянка сделала еще шаг вперед, почти прижимаясь к нему. — Вы мой первый партнер, который озаботился моими предпочтениями, — мягко промолвила девушка, стиснув пальцами ткань его рубашки. — Я пока еще не Ваш партнер, — Александр покачал головой, уставившись в пол. — Но будете им. — Вы так уверены в этом? — бывший губернатор поднял лицо к ней и вновь установил зрительный контакт, его бровь взметнулась вверх. — Вы уже все решили, — улыбка мадемуазель Барро вновь стала дерзкой. — Я вижу это по Вашим глазам. Чертова Бьянка с ее чертовой проницательностью. Александр сжал челюсть и прищурился. — Вы не ответили на мой вопрос, — вкрадчиво прошептал бывший губернатор. Мадемуазель Барро заливисто рассмеялась. Ее грудь высоко вздымалась, цепляя его, отчего низменные плотские реакции в мужчине лишь начали усиливаться, становясь все более и более навязчивыми. — Мне все нравится, — наконец, отсмеявшись, соблазнительно промолвила девушка. — И я все умею. Очень хорошо. Она высунула кончик языка и в безумно медленном темпе провела им по своей верхней губе. — Вы не пожалеете. Возбуждение нарастало. Александр с трудом подавил утробный грудной стон. Почему-то он разозлился, сам не понимая, на кого именно. — Вы врете мне, Бьянка, — он вновь сомкнул кулак на ее хвосте и дернул вниз, задирая голову девушки еще сильнее. — Нет людей, которым нравилось бы все. Несколько секунд в комнате царило молчание. Мадемуазель Барро продолжала улыбаться. Ноздри Александра раздувались, он почти оскалился. В его животе был жар, в душе — настоящее пекло. — Я не люблю целоваться в губы. Это слишком интимный акт, — нарушая долгую тишину, призналась мадемуазель Барро, не отрывая взгляда от его потемневших серых глаз. — Но Вас поцелую, если Вы попросите. И знаю, что получу от этого удовольствие. Она вытянула руку и очень легко, едва касаясь, провела средним пальцем по его нижней губе. Бывший губернатор удовлетворенно кивнул. — Если между нами сейчас что-то случится, то я не хочу спектакля, Бьянка, — вкрадчиво сказал он, проскользив тыльной стороной ладони по коже ее щеки, его голос становился все ниже и хриплее. — Мне не нужны все эти театральные наигранные стоны. Я знаю, на что Вы способны. Вы хороши в этом. Непревзойденны. Но со мной не притворяйтесь. Мне это не нужно. Бьянка закусила губу. Ее глаза вспыхнули еще ярче. — Месье Бонтан, при всем уважении…, — прошептала она. — Называйте меня по имени, — прорычал мужчина, еще сильнее сжав ее щеку. — При всем уважении, Александр, — девушка сделала язвительное ударение на последнем слове, ее губы растянулись в лукавой усмешке. — Но иногда мне кажется, что Вы не в своем уме. Он рассмеялся, закинув голову к потолку, а ее улыбка стала еще шире. Возможно, вы совершенно правы, мадемуазель Барро. Он действительно часто думал, что им овладело сумасшествие. Александр отпустил лицо Бьянки и отступил на шаг назад. Ему нравился этот огонь, эта дерзость, это непослушание. Он заводился все сильнее. В Рене горело похожее пламя. Мысль о герцогине вновь отозвалась болезненным нытьем в легких, но никак не подавила его возбуждение. Значит, нужно продолжать. Он склонил голову набок. — Интересная мысль, Бьянка, — уголок губ бывшего губернатора потянулся вверх. — Продолжайте, пожалуйста. — По Вашему, мне так хотелось заманить Вас в свою постель, чтобы потом притворяться? — пока мадемуазель Барро говорила, Александр принялся обходить ее, осматривая тело девушки с головы до ног, а она следила за ним своими лисьими хитрыми глазами. — Думаете, мне это доставляет удовольствие. Притворяться? Бывший губернатор, сделав полный круг, вновь остановился напротив нее. Их взгляды встретились. Мадемуазель Барро продолжала улыбаться. — Да, логики в этом мало, — признал Александр, скрестив руки перед грудью — Хорошо, что Вы умеете признавать свои ошибки, — девушка сверкнула глазами. Снова дерзость, снова неповиновение. Он почти зарычал. Хорошо. Ему хотелось довести себя до очень сильной степени возбуждения. До грани. Почти до безумия. Хотел, чтобы соблазн стал слишком силен. Хотел, чтобы было действительно непросто остановиться. Только так можно понять наверняка. Александр прикоснулся пальцем к шее девушки, прямо под ухом и медленно провел им до самого кончика подбородка. — Опишите одним словом то, что Вы ко мне испытываете, Бьянка, — мягко, почти нежно, попросил он, всматриваясь в ее глаза. Ему нужно было знать точно, что это что-то простое и понятное. Что-то поверхностное. Что-то, что не усложнит ситуацию еще больше. — Уважение, — вновь не задумываясь, промолвила девушка. Из горла Александра вырвался еще один хриплый смешок. Мадемуазель Барро смотрела на него из-под длинных ресниц. Она прикусила губу. — И вновь занятно, — мужчина приподнял бровь. — Я тоже Вас уважаю. Вы хотите отдаться мне, потому что я вызываю у Вас уважение? — И желание, — губы Бьянки медленно растянулись в самой соблазнительной и сладкой улыбке. — Что еще? Он провел пальцем вниз по ее шее, остановившись лишь у выреза рубашки. Его вторая ладонь легла ей на плечо. Он сильно сжал и дернул ее на себя. Девушка не сопротивлялась. — Интерес, — томно прошептала она. — Еще. Александр провел рукой вверх до ее шеи, притянул еще ближе к себе, пока ее лицо не было в считанных миллиметрах от его. Он чувствовал тяжелое дыхание мадемуазель Барро на своей коже. Его легкие покалывали заметной болью. — Влечение, — чуть слышно промолвила Бьянка, усмехнувшись. — Грубее, — прохрипел Александр в ее губы. Глаза девушки блеснули. — Похоть, — медленно и с придыханием сказала она. Узел внизу его живота стал еще туже. Бывший губернатор с трудом сглотнул и отпустил ее. Он сделал шаг назад, не прерывая зрительного контакта. — Хорошо, — выдохнул Александр и твердо добавил. — Это чувство взаимно. Девушка звонко и удовлетворенно расхохоталась. Обычно ее смех разрушал напряжение между ними, но не сегодня вечером. Все уже зашло слишком далеко. Так и надо. Это единственный способ. Бывший губернатор продолжал наблюдать за ней. Смех Бьянки затих, она откинула свой длинный хвост за спину и дерзко улыбнулась. — Хорошо, — промолвила она, пожав плечами. — Меня это устраивает. Повисла тишина. Они просто смотрели друг на друга. Александр — прищурив глаза, его лицо не выражало ни единой эмоции, Бьянка — усмехаясь, неприкрыто наслаждаясь происходящим. Она, будто бы случайно, провела ладонью по своему бедру. Слишком медленно. Слишком приглашающе. Слишком возбуждающе. — Раздевайтесь, — тихо и хрипло промолвил Александр, но прозвучало как приказ. Он вновь заметил, как с ее губ сорвался громкий выдох. Повторять дважды ему было не нужно. Руки девушки тут же потянулись к пуговицам ее рубашки. Она медленно расстегивала их. Бывший губернатор не собирался ее торопить. Бьянка красиво обнажалась. Это было искусство. Он вспомнил первый раз, когда она переодевалась прямо перед ним. Механически, быстро, безэмоционально. Сейчас все было по-другому. Ее взгляд, ее движения — изменилось все. Она соблазняла и она была хороша в этом. Мадемуазель Барро спустила рубашку с плеч и начала обнажать груди. В безумно медленном темпе, сантиметр за сантиметром. В горле Александра пересохло, вся кожа горела, легкие кололи. Он продолжал смотреть, не двигаясь. Наконец, из-под ткани показались ее набухшие возбужденные соски, в тот же момент Бьянка резко опустила руки, позволяя рубашке упасть на пол. Она взглянула на него из-под опущенных ресниц, словно стыдясь. Он бы поверил, если бы не знал, кто она такая. Мужчина криво усмехнулся. Девушка принялась развязывать шнуровку на штанах, ее пальцы и движения были уверенными и отточенными. Она спустила их сразу вместе с исподним по бедрам, соблазнительно проводя руками по коже. Мадемуазель Барро изогнулась в пояснице, ткань низа достигла коленей. Потом лодыжек. Также медленно скользя руками по голени и по бедрам, она вернулась в прямое положение. Бьянка изящно вышла из спущенных на пол штанов и игриво пнула их в сторону Александра. Материал улетел совсем недалеко, и она заливисто рассмеялась. Бывший губернатор лишь хмыкнул. Бьянка стояла перед ним, теперь абсолютно нагая, и просто смотрела. Ждала его последующих действий. Ее плечи были расправлены, голова приподнята. Мадемуазель Барро была уверена в своем теле — гордилась им. Это возбуждало его еще сильнее. Не отрывая глаз, Александр вновь принялся обходить ее, изучая каждый сантиметр, каждую линию, каждую родинку. В его голове вновь вспыхнули воспоминания о Рене. Они с Бьянкой по иронии судьбы оказались во многом похожи по характеру, но так разительно отличались внешне. Одна была миниатюрной, полной соблазнительных округлостей и мягких изгибов, вторая — высокой, стройной, почти точеной. Искрящийся огонь против блестящего золота. Бывший губернатор дотронулся пальцем до плеча девушки, и, продолжая двигаться вокруг нее, проскользил им по спине. Он внимательно осматривал ее осиную талию, подтянутые ягодицы, изящные длинные ноги, плоский живот. Его желание усиливалось, тело толкало продолжать, мозг призывал не останавливаться, душа умоляла убежать. Он держался, преодолевал себя. Нужно идти так долго, как только могу. Александр встал перед мадемуазель Барро и, глядя ей в глаза, дотронулся тыльной стороной ладони до линии ее ключиц. — Вы красивы, Бьянка, — прошептал он, удовлетворенно кивнув. — Очень. Девушка криво усмехнулась. Ее тело подалось вперед — к его прикосновению. Она впервые сама перекинула свой длинный хвост вперед, будто бы понимая, что ему так нравится больше. — Вы единственный мужчина, от которого мне этих слов пришлось ждать больше пяти лет, — сверкнув глазами, Бьянка кокетливо накрутила одну свою прядь на палец. — Я вообще не собирался их говорить, — Александр прищурился, склонив голову, его ладонь начала медленно скользить по ее коже вниз. — Почему же сказали? — Бьянка закусила губу. — Потому что я — больше не Ваш начальник. Бывший губернатор взял ее небольшую грудь в ладонь и сильно сжал. Губы девушки приоткрылись, она на секунду зажмурила глаза. Мужчине тоже хотелось закрыть веки и спрятаться от реальности. Все ощущалось по-другому — совсем не так как с Рене. Грудь Бьянки полностью помещалась в его ладонь. Возбуждение в нем усиливалось, но не пропорционально дискомфорту в легких. Продолжать становилось все сложнее. Ему нужны были дополнительные стимулы. Александр облизал губы и стиснул возбужденный сосок мадемуазель Барро между пальцев. Потянул его на себя, с заметной силой. Чуть ущипнул. Из горла Бьянки вырвался хриплый вздох. Он резко отпустил ее и, положив один палец ей под подбородок, поднял лицо девушки на себя. — Я хочу, чтобы Вы противостояли мне, Бьянка, — пронзительно глядя в ее яркие серо-зеленые глаза, прошептал он. — Сопротивлялись мне. Вам понятно? Во взгляде мадемуазель Барро на секунду промелькнуло ошеломление, которое очень быстро сменилось осознанием, а еще через мгновение — неприкрытым возбуждением. Она тонко улыбнулась и чуть заметно кивнула. Буквально тут же ее лицо стало серьезным, Бьянка неодобрительно поджала губы. Девушка дернулась и высвободила свой подбородок из его хватки, дерзко смахнув ладонь бывшего губернатора со своего лица. Она отступила от него на шаг. — Думаю, Вам нужно уйти, месье Бонтан, — холодно промолвила мадемуазель Барро. — Немедленно. Она резко развернулась и начала идти к двери, явно намереваясь ее открыть. Александр ощутил знакомый всплеск адреналина и азарта. Возбуждение мужчины подскочило вверх с ужасающей скоростью, почти перекрывая медленный огонь, в котором плавились его легкие. Он настиг ее удаляющуюся спину в несколько широких быстрых шагов и, крепко схватив за локоть, притянул к себе. Ягодицы девушки вжались в его пах. Бывший губернатор прекрасно понимал, что мадемуазель Барро сейчас очень ярко прочувствует, насколько сильнó его желание. Его это устраивало. Он хотел, чтобы она знала. Это помогало его игре. Мужчина опустил губы к ее уху. — Уже? — прошептал Александр и почувствовал, как Бьянка вздрогнула от тональности его тембра. — Но Вы ведь желаете меня. Он опустил обе руки на ее плечи, обхватил ее сзади, вжал еще сильнее в себя. Чуть подался бедрами ей навстречу и она, скорее всего неосознанно, отставила ягодицы назад. С ее губ сорвался еще один громкий выдох. Бывший губернатор ухмыльнулся. — Нет, я не хочу Вас, — вопреки движениям своего тела, решительно сказала Бьянка и дернулась в его захвате, пытаясь высвободиться. — Уходите. Александр сдавил ее плечи еще сильнее, окончательно обездвижив. Она тяжело дышала. Аромат удового дерева дурманил его рецепторы, ее неповиновение — его разум. Сейчас он испытывал одно из самых сильных желаний за всю свою жизнь. Хорошо. Внизу живота разразился настоящий ад. — Так быстро передумали? — продолжал шептать он, уже касаясь губами ее уха. — Пару минут назад Вы твердили мне совсем другое. Бывший губернатор поцеловал Бьянку в шею. В том самом месте, где бился ее пульс. Он прочувствовал его неистовый ритм своим языком. Ощутил резкий скачок. Одной рукой Александр проскользил к ее груди, второй — к животу, царапая ногтями кожу. Его поцелуй был жестким, требовательным, почти звериным. Мадемуазель Барро начала дрожать. Она подалась бедрами еще сильнее назад. Легкие мужчины горели так, что его стало мутить. Хотелось остановиться, но он лишь начал целовать девушку с еще большим напором. — Это была ошибка, — голос Бьянки звучал твердо и даже почти насмешливо, несмотря на то, что она уже задыхалась. Александр рассмеялся в ее шею, наслаждаясь этим сопротивлением, восхищаясь, как убедительно она звучит вопреки тому, что ее бедра все сильнее вжимались в его член. — Вы всегда так дрожите из-за ошибок? — вновь хрипло прошептал он ей на ухо. — Нет, — Бьянка закинула голову назад, на его плечо. Прорычав, бывший губернатор резко сжал ее грудь, оставляя на ней красные следы. Его вторая рука скользнула вниз. Он слегка зацепил средним пальцем чувствительный комок нервов над ее лоном. С губ мадемуазель Барро сорвался приглушенный стон. Он дернул ее на себя. — Хотите? — прохрипел Александр ей в ухо. — Нет, — громко и холодно ответила девушка, но ее таз дернулся навстречу его руке. Мужчина, криво усмехаясь, с нажимом несколько раз провел рукой между бедер Бьянки. Пальцы тут же покрылись ее теплой тягучей влагой. — Мне прекратить? — прошептал Александр. — Нет. Она развела ноги чуть шире. Предоставляя ему доступ. Приглашая его. Бывший губернатор рассмеялся противоречивости ее реакций. Продолжая ласкать девушку между бедер, он мягко погладил ее по волосам, медленно провел ладонью по их шелковой поверхности, стянув ленту с ее хвоста, распуская ее золотые пряди. Они водопадом опали вниз. Мужчина собрал их в кулаке и дернул, заставив Бьянку склонить голову набок. — Но Вы ведь не хотите меня, — промолвил он, жестко целуя ее подбородок, пальцы не прекращали терзать клитор. — Не хочу, — она чуть повернула к нему лицо, и он отстранился, чтобы увидеть ее глаза, зрачки девушки были сильно расширены. — Но не останавливайтесь. — Вы вновь врете мне, Бьянка, — не прерывая ни зрительного контакта, ни своих движений между ее ног, прохрипел бывший губернатор, ухмыльнувшись. — Так докажите, что я лгу, — мадемуазель Барро дерзко кинула ему вызов. Александр расхохотался. Она хороша. Великолепна. Девушка всегда схватывала все на лету. Будь то суть поставленного перед ней задания или нужды мужчин, которых она соблазняла. Сейчас Бьянка тоже безошибочно поняла, что ему от нее необходимо. Тонко уловила грань сопротивления и сдачи на его милость. Глубоко прочувствовала, что именно заставляет его сходить с ума от желания. Что заглушает пожар в его легких. Что заставляет его продолжать. Александр понимал, что еще не достиг вершины желания. Ему казалось, что он может раздуть его еще сильнее. Он разжал хватку на ее волосах и вновь опустил ладонь к груди девушки. Принялся поглаживать ее. Губами впился в ключицы, в плечи, в шею. Бывший губернатор чередовал нежные поцелуи с жесткими, ласковые прикосновения с грубыми. Мадемуазель Барро тяжело дышала, стиснув зубы, силясь не издать ни единого звука. Без предупреждения, после особо мягкого поцелуя и чуть заметного касания к ее коже, Александр укусил девушку в плечо и сильно потянул за сосок, резко войдя двумя пальцами в ее лоно. Бьянка сдавленно вскрикнула. Он принялся двигаться внутри, с каждой секундой наращивая темп и напор. Рука лихорадочно игралась с ее грудью. Мужчина отстранился от ее шеи и начал наблюдать за ней, за ее лицом. Девушка закрыла глаза. Ее брови были нахмурены, она стискивала веки, кусала губы, сдерживая стоны. Он еще сильнее увеличил темп, большим пальцем вновь начав ласкать ее клитор. Бьянка стала бесконтрольно подаваться навстречу его руке. Своей ладонью она крепко и даже больно схватила его за бедро, впиваясь в кожу длинными ногтями. Это было поистине впечатляющее зрелище — смотреть, как она ему сопротивляется. Минуты шли, его рука яростно работала между ее ног. Выдержка Бьянки начала покидать ее. С губ девушки все чаще срывались стоны. Очень нежные, очень тихие, почти мяукающие. Александр не думал, что хоть когда-то услышит от нее что-то подобное. Его дыхание сбилось. Он простонал сам, инстинктивно сжав ее грудь со всей силы. Она вскрикнула и повернула к нему голову. Бывший губернатор продолжал ублажать ее, пристально всматриваясь в лицо, внимательно наблюдая за ней. Глаза девушки были расширены, они выглядели затуманенными, покрытыми поволокой. Это была слишком красивая картина. Настолько, что показалась ему искусственной. Александру это не понравилось. — Не играйте, Бьянка, — оскалившись, приказал он. — Я не играю, — ее голос слабо вырывался сквозь стоны. Он прорычал и удовлетворенно кивнул, дернув ее на себя, прижав еще ближе. Пальцы глубже погрузились в ее лоно. Темп стал более непредсказуемым — то бешеным, то чуть ли не размеренным. Бьянка вновь вскрикнула, когда он вошел в нее под новым углом. Мадемуазель Барро зажмурила веки и откинула голову назад. — Что скажете? — прошептал Александр в ее шею. — Продолжайте, — пролепетала девушка. — Почему? — Потому что я того желаю. — Что Вы желаете? Бывший губернатор еще раз дернул ее на себя, и она вновь не то простонала, не то замяукала. Но не ответила. Александр резко схватил ее за лицо и развернул на себя. — Говорите! — пронзительно глядя ей в глаза, повелительно промолвил он. — Вас, — резко выпалила девушка. — Скажите полностью, Бьянка, — криво усмехнулся он. — Я хочу Вас, Александр, — медленно и четко проговорила она, сквозь хриплые вздохи. Его возбуждение устремилось в небеса. Он так любил преодолевать, любил перебарывать, любил добиваться, любил, когда сложно. Мужчина добавил третий палец, заслужив еще один сдавленный вскрик Бьянки. Внутри девушки было тесно, жарко, влажно. Его руки двигались лихорадочно, сам бывший губернатор уже пребывал в каком-то почти беспамятстве. Похоть охватила все его естество, в паху пульсировало нещадно. Мадемуазель Барро лишь подстегивала эти ощущения, безостановочно двигая бедрами — то навстречу его руке, то вжимаясь в его тело, терзая его член. Ее движения тоже становились все менее и менее контролируемыми. Девушку била заметная дрожь, с каждым мгновением все более и более ощутимая. Стоны становились громче, хриплее. Нежное мяуканье почти испарилось, уступая место бездыханным чувственным крикам. — Александр, — задыхаясь, смогла вымолвить она, ее глаза нашли его, такие темные, такие горящие. — Я уже... я уже так... Она задрожала, из горла вырвался еще один высокий стон, девушка прикусила губу. Мужчина прекрасно понимал, чувствовал, что она почти подобралась к грани. Это не входило в его планы. Он еще не успел проверить, как далеко готов зайти. — Нет, — твердо сказал Александр ей на ухо. — Слишком рано. Бывший губернатор еще раз смял ее грудь в своей ладони, еще несколько раз быстро и мощно вошел в нее пальцами, пока неожиданно и стремительно не отпустил, чуть ли не оттолкнув от себя. Мадемуазель Барро протестующе вскрикнула. Мужчина, тяжело дыша, отступил на шаг назад. — Повернитесь ко мне, ricitos de oro, — властно сказал он, вспомнив признание Бьянки, что ей нравилось, когда ее так называли. Александр увидел, как она вздрогнула от неожиданности. И сейчас он был уверен, что это не плод его воображения или следствие игры неровного мерцающего света на ее изящной обнаженной спине. Девушка обернулась к нему через плечо и улыбнулась — в ее выражении застыло удивление и даже что-то очень напоминающее восхищение. Она повиновалась. Двигаясь крайне медленно, предстала перед ним лицом. Ее глаза были невероятно большими и темными, они отражали пламя свечей, золотистые волосы спадали за спину, закрывая даже ягодицы. Он видел на коже ее ключиц, шеи, плеч, груди и живота красные следы своих же собственных грубых ласк. Мадемуазель Барро дрожала от удовольствия. Она казалась ему сейчас еще более красивой, чем раньше. Девой из средневековых романов. Сиреной, ведущей моряков на гибель. Суккубом, высасывающим душу. Александр тяжело сглотнул. Его возбуждение в этот миг пребывало на пике, хотя он и понимал, что вызвал его искусственно. Сейчас бывший губернатор хотел Бьянку почти так же сильно, как всегда желал Рене. Возможно, даже абсолютно так же. Мысль о герцогине отдалась новым болезненным зажимом в районе легких, но похоть была сильнее. Он не хотел останавливаться. Александр горько усмехнулся. Кажется, он почти подобрался к ответу. Я чувствую всего лишь очень сильное влечение к Рене. Осознание было грустным, но правдивым. Его легкие сжались еще сильнее. Бьянка стояла слишком далеко от него, он поднял руку и повелительно поманил ее к себе одним пальцем. Она соблазнительно закусила губу и, покачивая бедрами, подошла к нему вплотную. — Дотроньтесь до моей груди, — глядя на нее сверху вниз, тихо промолвил Александр. — Вы же всегда хотели. Он расставил руки в стороны, тем самым говоря, что предоставляет ей полный доступ к себе. Убеждая, что не будет мешать ей в этот раз. Глаза девушки загорелись еще ярче. Она положила обе ладони на его живот, отчего он скрутился еще сильнее, и начала вести ими вверх, вырисовывая узор его мускулатуры. Бьянка облизала губы, не то в сосредоточении, не то в наслаждении. Возможно, оба варианта были верными. Мадемуазель Барро умела дарить удовольствие. Идеальный нажим, идеальное направление, идеальная скорость. Идеальные руки. Все было рассчитано на усиление его желаний. Теперь вопрос, как именно Бьянка могла продержаться так долго в Доме удовольствий мадам Бове с ее отвратительными манерами, не стоял вовсе. Ее взгляд не покидал выреза на груди бывшего губернатора. Она начала расстегивать пуговицы его рубашки. Девушка не спешила, сознательно подогревала ожидание. Прирожденная соблазнительница. Александр подавил мрачный смешок. Мадемуазель Барро мягко провела ладонями по его ключицам и скинула белую хлопковую ткань с его плеч. Он опустил руки вниз, позволив материалу съехать по ним на пол. Бьянка с неприкрытым удовольствием наслаждалась видом его скульптурированного торса. Ее рот был в восхищении приоткрыт, пальцы гуляли по обнаженной коже. Она провела подушечками по его соскам, и Александр зашипел от остроты ощущений. Девушка подняла на него голову. — Прошу прощения, mi señor, — лукаво улыбнулась она. От ее обращения в его паху стало неимоверно тесно. Член болезненно дернулся, он уже и так слишком явно топорщился сквозь ткань штанов. Бьянка соблазнительно обхватила губами указательный и средний пальцы сначала правой, а потом и левой руки и обильно смочила их слюной, после чего вновь поднесла ладони к его соскам и, играючи, принялась их ласкать. Теперь трение было не таким сильным. Кожа мягко скользила о кожу. Из горла Александра вырвался грудной стон. Мадемуазель Барро восприняла этот звук за приглашение продолжить. Вероятно, им он и был. Она наклонилась и поцеловала его в ключицу, изгибаясь в спине и опускаясь все ниже и ниже, пока ее губы не сомкнулись на его соске. Девушка начала ублажать его языком, посасывать, иногда оставлять легкие укусы. Ее вторая рука поглаживала его торс, временами на несколько сантиметров проникая под пояс брюк. Александр громко дышал через нос. Наслаждение было ярким. Всепоглощающим. Он чувствовал, что перешел черту. Пересек грань. Нет, я не люблю Рене. Одна и та же мысль, которая с каждой секундой становилась для него все более очевидной, тупой ноющей болью билась в его голове. Я хочу ее. Очень сильно хочу, но не люблю. Если бы любил, то не зашел бы так далеко. Мужчину мутило, а легкие начали пылать все сильнее. Ей нужно больше. Я не могу этого дать. Я должен отпустить ее. Внутри все болело так, что даже дикое возбуждение и тугой узел внизу живота это не перекрывали. Он схватил Бьянку за плечи и резко заставил выпрямиться. Они встретились взглядами — ее глаза выглядели расфокусированными, потрясенными, губы — припухшими. Александру нужно было вновь подстегнуть свое возбуждение, чтобы хоть как-то заглушить ту преисподнюю, которая происходила в душе. Он положил руку на ее шею и притянул еще ближе к себе. — Поцелуйте меня, — прохрипел бывший губернатор. Бьянка в ту же секунду жестко и жадно впилась ему в губы, словно только и ждала его приглашения. Он отвечал ей с тем же напором, отчаянно надеясь, что боль в груди уйдет, как только будет вытеснена новым всплеском желания. Ногти девушки царапали его спину, мужчина сжал ее бедра, притягивая сильнее к себе. Они целовались яростно, теперь не почти, а по-настоящему животно, не сдерживаясь. Бьянка мяукала, он заглушал этот звук глубоким поцелуем, ее пальцы лихорадочно принялись бороться с его ремнем, Александр не останавливал ее. Когда им уже не хватало воздуха, ей, наконец-то, удалось ослабить пояс и спустить с него штаны. Они опали, застряв где-то в районе колен. Бывший губернатор схватил ее за волосы и больно потянул, чтобы заставить изменить угол головы. Мадемуазель Барро вскрикнула и прикусила его за губу до крови. Мужчина ответил ей сильнейшим шлепком по ягодицам. Она громко и довольно простонала. Он ударил ее еще раз. И еще. И еще. И еще, оставляя каждый раз на ее коже яростные красные следы своей ладони. Бьянка резко толкнула его в грудь, и Александр осел на кровать. Он уперся руками в простыни, чтобы не упасть на спину. Она забралась на его колени и принялась целовать его с удвоенной агрессией. Они задыхались. Девушка теряла всякий контроль. Я должен отпустить Рене. Должен написать ей. Должен признать, что это была лишь похоть и извиниться за то, что так долго вводил ее в заблуждение. Должен вновь научиться жить так, словно мы с ней никогда не встретились. Несмотря на всю страсть и жар происходящего, его возбуждение не увеличивалось, желание не усиливалось. А боль в груди становилась все интенсивнее и невыносимее. Мужчину знобило и трясло, все внутри саднило. Александр в отчаянии прижал Бьянку еще ближе — так, чтобы ее лоно соприкасалось с его выпирающим сквозь ткань исподнего членом. Она простонала в губы мужчине и, быстро уловив его интенцию, принялась двигать бёдрами. Елозила, ездила на нем сверху, продолжая пылко целовать его. Не помогали даже фрикции. Бьянка выгнулась в спине, запрокинув голову к потолку. Александр в досаде сжал зубы. Чуть было не заскрежетал ими. Его взгляд упал на лежащую на кровати книгу. Он, наконец, смог разобрать название на ее переплете. Lа Princesse de Montpensier. Боль в легких начала заглушать все другие эмоции. Бьянка принялась целовать его шею — так же жестко, так же требовательно, так же напористо, как и раньше. Мужчина зарылся ладонью в ее волосы, второй — грубо сжал грудь, чем заслужил еще один сладкий вскрик. Он зажмурился, представляя, что держит не золотистые, а рыжие локоны, что на нем сейчас страстно танцует не высокая точеная девушка, а миниатюрная и округлая, фантазировал, что если откроет веки, то увидит перед собой не серо-зеленые глаза, а изумрудные. Ему даже почти казалось, что он сжимает не маленькую аккуратную грудь, а большую и пышную. Он представлял Рене — в темноте это было сделать гораздо легче. Александр прорычал и приник к Бьянке, обхватив ее сосок губами. Девушка протяжно простонала и вновь прогнулась в спине, подаваясь навстречу его рту, его посасываниям. Он грубее схватил ее за волосы, накрутил на кулак и потянул голову еще ниже. Возбуждение вновь нарастало, боль отступала, образ Рене горел в голове, как маяк в ночи. Бьянка выстанывала, мяукала, задыхаясь шептала какие-то обрывки фраз. В момент страсти она внезапно переходила на испанский. Звучание чужого языка разрушало образ герцогини в голове Александра. Он сильнее сомкнул губы и ладонь на груди девушки, прикусил ее за сосок, пытаясь вернуться в свои фантазии. Бывший губернатор опустил вторую руку над лоном Бьянки, нащупал плотный комок нервов. Принялся ласкать. — Oh, Dios mío... Dios mío... Dios mío..., — лихорадочно выдыхала мадемуазель Барро в полубреду, продолжая в исступлении ездить на нем, ее трусило. — Нравится, Ре…, — чуть было не спросил Александр, подняв голову, и тут же осекся. Иллюзии и реальность уже полностью сплелись в его голове воедино. Мечты начали прорываться в настоящее. Картина перед его глазами была великолепна в своей красоте. Бьянка извивалась, выгибалась, ее голова была задрана, глаза зажмурены, лицо выражало высочайшую степень острого удовольствия, волосы искрились золотом, рот был полуоткрыт. Комнату наполняли ее сладостные искренние стоны. Ее грудь прыгала и блестела от следов его слюны. Бывший губернатор чувствовал ее влагу даже сквозь ткань исподнего. Но его возбуждение застыло, как только грезы о Рене пропали из головы. Зато легкие жгло так, что он не понимал, как вообще еще может дышать. Александр положил руку на щеку девушки и заставил посмотреть на себя. Ее глаза были невероятно темными, она не прекратила своих фрикций, бедра двигались в отчаянном темпе. — Вам нравится, Бьянка? — прошептал мужчина, продолжая ласкать ее клитор. — Нравится? Он пытался вновь искусственно подстегнуть себя. Использовать все приемы, которые работали на него. Александр резко вжал девушку в свой пах и она громко вскрикнула. Притянул ее лицо к себе. — Si, mi señor, — всхлипнув, простонала Бьянка. — Пообещайте, что будете делать это со мной в Испанских Нидерландах. Tan a menudo como sea posible. Бывший губернатор в ужасе похолодел. — Называйте меня по имени! — прорычал ей в губы мужчина, пытаясь игнорировать свою реакцию на ее последнюю просьбу и увеличивая скорость движения своих пальцев. — Si, milord Alexandre, — у Бьянки от удовольствия закатывались глаза. — No te detengas. Ничего не работало. Ни ее движения, ни ее голос, ни ее слова, ни ее тело, ни ее подчинение. Боль в легких была такой сильной, что ему хотелось их выплюнуть. Хотелось выскочить из своей кожи. Бывший губернатор простонал, но уже не от удовольствия, а от раздражения, не понимая, как такое сильное возбуждение, может сосуществовать с таким невыносимым страданием. Ему казалось, что у него отмирает каждая клетка тела. Мужчина крепко положил ладони на бедра Бьянки и вынудил ее остановить свои движения. Они тяжело дышали. Девушка вновь всхлипнула, но повиновалась. Он нашел ее глаза. Александр был в отчаянии. Он не знал, что еще сделать, чтобы заглушить эту невероятную боль внутри. — Ponte de rodillas, ricitos de oro, — хрипло и низко сказал он, не узнавая свой собственный голос. У Бьянки перехватило дыхание. Она послушно сползла с него и опустилась на колени, а он широко расставил ноги. Девушка принялась страстно целовать его шею, его плечи, ключицы, грудь. Ее поцелуи вновь были жесткими, обжигающими. Она впивалась зубами в его кожу, а затем зализывала следы своих укусов. Ее руки легли на его пах, мадемуазель Барро принялась с нажимом массировать его член сквозь ткань исподнего — от основания по всей длине. Александр хрипло дышал. Легкие сгорали. Их пламя было гораздо ярче сильнейшего возбуждения, которое все еще накрывало его с головой. Бывшего губернатора все ощутимее мутило. Мужчина сжал челюсть и простонал сквозь зубы от боли. С каждой лаской, с каждым поцелуем, с каждым укусом Бьянки ему становилось только хуже. Ее губы опускались все ниже и ниже, руками она высвободила его член из ткани исподнего. Из глаз мужчины резко и внезапно начали литься слезы, и он ничего не мог сделать, чтобы их остановить. Они все сильнее катились по его щекам вниз. Легкие пылали так, что ему казалось, что он умрет — еще одна секунда и он будет мертв. Александр опустил трясущиеся руки на плечи девушки и попытался с силой отодвинуть ее от себя. — Я не могу. Не могу, — прохрипел он срывающимся голосом, рыдания душили его, комок стоял в горле. — Остановитесь, Бьянка. Прошу, остановитесь. Я не могу. Не могу. Его невероятно сильно трясло. Бывший губернатор судорожно вздохнул, и из глаз вырвалась новая порция слез. Огонь внутри не утихал. Он не понимал, как до сих пор вообще жив, вместо легких у него внутри должна уже давно была бы зиять огромная пустая обгоревшая дыра. Бьянка подняла на него голову, и ее и без того огромные от желания глаза расширились еще больше — теперь от шока. Она застыла, растерянно глядя, как по лицу мужчины стекают слезы, как он прерывисто дышит, пытаясь подавить свои всхлипы. — Александр..., — ошеломленно прошептала она, положив ладонь ему на щеку. — Почему Вы…? Что я сделала не так? Из горла бывшего губернатора вырвался не то смех, не то хрип. Он поджал губы и покачал головой, пытаясь отвернуться, пытаясь спрятать глаза. Мужчина вцепился в ее руку, не понимая, хочет ли скинуть ее со своего лица или, наоборот, — прижать сильнее. — Что случилось? — голос Бьянки звучал нетипично мягко. — Вы же возбуждены. Я же вижу. Чувствую. Она вновь провела ладонью по его все еще твердому, как камень, члену, и легкие Александра отозвались такой невероятной болью, что он вскрикнул и судорожно дернулся. Бьянка испуганно отняла от него руки. Бывший губернатор в агонии съехал с кровати на пол. Он уперся ладонями в деревянные доски, силясь отдышаться. Тело дрожало. — Возбужден. Очень. Но я не могу, — мужчина с трудом поднял голову и посмотрел в серо-зеленые глаза девушки. — Простите, Бьянка. Вы исключительно хороши в этом. Но не могу. Мадемуазель Барро громко выдохнула. Он больше всего боялся увидеть в ее взгляде сейчас жалость или презрение, или даже злость вперемешку с ненавистью, но этого не случилось. Бьянка лишь коротко кивнула, и в этом движении было понимание, чуть ли не принятие. Она несколько мгновений поколебалась, но все же аккуратно накрыла своей ладонью его. — Это из-за того, что Вы сказали? — мадемуазель Барро склонила голову набок, внимательно вглядываясь в его лицо. — Что не можете без чувств? Александр хрипло рассмеялся. Должно быть, он выглядел, как законченный безумец сейчас. Возможно, он таким и был. Фактически обнажённый, сидящий на грязном деревянном полу, заплаканный, трясущийся, хохочущий. Отвергающий красивую, совершенно нагую девушку рядом с собой, которая желала его примерно также сильно, как и он ее. Потому что она не Рене. Потому что иначе он просто умрет от боли. — Все горит, Бьянка. Внутри все горит, — чуть слышно прошептал Александр, сжав челюсть. — Это то, о чем Вы говорили? Мои живые легкие? Почему они так горят? Боже... Бывший губернатор судорожно вцепился пальцами в кожу своей груди, словно пытаясь процарапать ее насквозь и извлечь эти пылающие легкие из себя. Избавиться от этой агонии, от этого страдания. Этого благословения. Такого окрыляющего, но такого мучительного. Он подавил еще один тяжелый всхлип, утер лицо тыльной стороной ладони и глубоко вздохнул, пытаясь привести себя хоть в какое-то подобие спокойствия. Бьянка долго смотрела на него, а затем, словно решившись, придвинулась ближе и вновь подняла его голову на себя, утирая с щек те слезы, что пропустил он. — Вы любите кого-то? — мягко спросила она, проведя большим пальцем по его коже. Он горько рассмеялся, и мадемуазель Барро грустно улыбнулась, снова погладив его по лицу. Из горла Александра продолжали вырываться тихие смешки вперемешку со всхлипами. Теперь он понимал, так ясно и так глубоко. Теперь он знал наверняка. Пропали все сомнения. Дело было не в верности, не в преданности и даже не в поклонении. Они были лишь продуктом. Лишь следствием. Эта невыносимая боль в легких, это пламя, это давление, это страдание, когда он был один, когда он допускал лишь мысль, что должен идти дальше без Рене. Эта теплота, эта возвышенность, этот искренний хрупкий трепет, эта радость, это счастье, когда она была рядом с ним, даже если только сквозь свои строки. Вот что такое любовь. Это ее чистое проявление. Ее олицетворение. Он вновь вспомнил мать. Ее бессмысленную, но безусловную любовь к отцу. Ее болезнь. Она умирала от туберкулеза. Возможно, ее легкие были слишком ослаблены, чтобы справиться с недугом. Возможно, его ждет та же участь. Пускай. Александр не жалел. Он не был своим отцом, теперь уже точно. Он умел не только хотеть, он умел и любить. В его воспоминаниях вновь были изумрудные глаза, огонь волос, ангельское сияние фарфоровой кожи, сочные алые губы, ее мелодичный голос и манящие округлости. Он почти чувствовал их под своими ладонями. Ее дерзость, ее остроумие, все ее слова — написанные и произнесенные. Ее ложь и ее полуправда. Касания ее рук. Ее улыбка. В голове мужчины был ее образ — и боль внутри начинала медленно отступать. Он смог, кажется, впервые за этот вечер вдохнуть полной грудью. Рене была сильнее долга, ответственности, чести, гордости. Была сильнее самого жгучего желания, которое он безусловно все еще испытывал к сидящей напротив него полностью обнаженной и невероятно соблазнительной Бьянке. В паху было больно, но похотью можно было управлять. Любовью — нет. Александр сжал челюсть и кивнул. — Люблю, — хрипло выпалил он, глядя в серо-зеленые яркие лисьи глаза. — Ту, кого не должен любить. Ради кого мне нужно заслужить прощение, чтобы вернуться. Достигнуть моста. Он заметил, что Бьянка на секунду в замешательстве нахмурилась, словно пытаясь взять в толк, о чем он вообще говорит. Бывший губернатор вновь хрипло рассмеялся. Александр не мог ее винить. Он сам порой с трудом понимал себя. Его даже удивляло, как ему удавалось так легко читать других и настолько безнадежно запутаться в себе. Раньше все было понятно. И сейчас тоже все постепенно начинало вставать на свои места. Бьянка аккуратно убрала одну из упавших на его лоб мокрых прядей и заправила ее за ухо. — Ваша мечта? — осторожно спросила она. — Да, — Александр сжал кулаки. — Но я даже признаться ей в этих чувствах не могу. Если в существовании любви к Рене в своем сердце он больше не мог сомневаться, то настало время быть честным перед собой еще в одном бесспорном желании. Рациональная часть его разума отчаянно хотела, чтобы то, что он чувствовал к герцогине, оказалось чем угодно — похотью, влечением, помешательством, зависимостью, даже поверхностной влюбленностью — но не такой глубокой, укоренившейся в его душе любовью. Практическая сторона сознания Александра упорно хотела убедить его в этом. Она с яростной готовностью, будто бы только этого и ждала, уцепилась за сомнения Рене, как за спасительную соломинку, как за последнюю возможность вернуть привычный порядок вещей. Она видела в этом спасение. Желала, чтобы у него получилось. Желала, чтобы он предался страсти с Бьянкой, чтобы он смог дойти до конца, чтобы шел на поводу у своих желаний всю ночь напролет. Желала, чтобы он повторял эту ночь с мадемуазель Барро как можно чаще в Испанских Нидерландах. Альтернатива была слишком печальна. Рене просила от него правды, определенного неуклончивого ответа, и в глубине души Александр давно знал, что является истиной, но также слишком хорошо понимал, какие последствия принесло бы его признание. Он подарил бы ей надежду. И она бы его ждала. Непонятно, как долго. Возможно, вечно. Бывший губернатор не мог допустить для нее подобной судьбы. Потому он довел себя до такого состояния. Потому не убегал, когда мысль об этом возникала из раза в раз. Потому продолжал, потому переступал через себя. Снова и снова. Потому вновь пожертвовал своими честью и достоинством. Ему сейчас было бы сложно даже просто посмотреть в глаза Рене, несмотря на то, что она никогда не требовала от него верности, а он ей ничего не обещал. Александр надеялся сломать себя. Так было бы лучше всем. Так было бы проще. Они с Рене не были бы заточены в этом невыносимом и неопределенном лимбе, когда не управляешь ни собой, ни своим будущим. Он мог бы отпустить ее, она могла бы иметь полную свободу — вольно распоряжаться своей красотой и своей молодостью. Не ждать. Не надеяться. А жить. Полноценно и ярко. От этого было бы лучше Людовику, а вместе с ним и Франции. От этого было бы радостнее Бьянке — он смог бы довести ее до вершины наслаждения, доставить удовольствие, которое она явно искала и которого заслуживала, а не оставить дрожать от нереализованного возбуждения на холодном деревянном полу. От этого было бы лучше и ему самому — он мог бы быстрее вернуться и продолжить заниматься делом, на алтарь которого положил всю свою жизнь. Они с Рене были сбоем в ткани социума, в самой картине действительности. Система должна была от них избавиться, но не могла. И даже Александр не мог. Новая боль пронзила легкие с ужасающей безжалостной силой. Он стиснул веки и сжал зубы, чтобы следующая порция рыданий и всхлипов не вырвалась из его горла и глаз. Как же больно. Как же невыносимо и мучительно больно. Ощущать любовь, которую никто у него не мог отобрать было самым страшным чувством на земле. Одна слеза все же покатилась по его щеке. — Почему Вы не можете ей признаться? — непонимающе спросила Бьянка, положив вторую ладонь на его лицо. Она не давала ему опустить голову, не давала закрыться, не давала убежать от себя и от своих лихорадочных мыслей. Девушка продолжала тянуть его наверх — к истине, к свету. Возможно, она думала, что так помогает ему. То, что мадемуазель Барро делала, было действительно неоценимо, но бывший губернатор почти ненавидел ее в этот момент, потому что Бьянка заставляла его пробиваться сквозь все новые и новые душевные истязания. Губы Александра затряслись. Он собирался впервые сказать вслух то, что порой боялся даже произнести про себя. — Потому что я не уверен, что у меня получится, — прохрипел он, и еще одна дорожка слез покатилась по его щеке. — Я хочу сначала выехать на мост. — Мост? Какой мост, Александр? — Бьянка покачала головой, утирая ладонями его лицо. — Я ничего не понимаю. Не приятно, знаете ли, чувствовать себя Клови. Бывший губернатор сдавленно рассмеялся и судорожно схватился за ее руки. Он вновь падал в бездну отчаяния, и только мадемуазель Барро сейчас удерживала его у обрыва. Жить в постоянных иллюзиях — это не мучение? Ждать чего-то, что может никогда не случиться — это не страдание? Его легкие вновь пекло так, что ему хотелось их выплюнуть. — Я хочу сначала вернуться. Я хочу быть уверен. Я так боюсь сделать хуже. Больнее, — он в агонии прорычал, еще сильнее стиснув ладони девушки и подавшись вперед, уткнувшись своим лбом в ее. — Чертовы легкие... так сильно горят. Лучше бы они умерли, как у Вас. Лучше бы их не было. Зачем дышать полной грудью, если вдыхаешь огонь? Я так боюсь наобещать то, что не смогу выполнить, Бьянка. Это бесчестно. Александр устал сдерживать рыдания. Они вырывались из него теперь неконтролируемо, яростно, неудержимо. Вместе с ними, казалось, уходила и часть боли, которая копилась в нем все эти месяцы. Его тело тряслось. Мадемуазель Барро сильнее сжала его лицо. — Когда такое было вообще, Александр? — прошептала она, обжигая своим дыханием его губы и вглядываясь в глаза. — Вы всегда выполняли свои обещания. Всегда. Напишите ей. — Не все зависит от меня, — мужчина покачал головой, отстраняясь. Бьянка еще раз попыталась нежно погладить его по щеке, но он остановил ее. Ему было стыдно. Этот карнавал страдания пора было заканчивать. Мадемуазель Барро не заслужила подобной участи. Александр задержал дыхание, подавляя новые всхлипы. Он поднес ее кисти к своим губам и поцеловал костяшки каждой. В качестве благодарности, в качестве признательности, в качестве извинения. Девушка громко и удивленно выдохнула. Мужчина выпустил ее руки и попытался встать, но она не позволила, положив ладонь ему на грудь. Александр застыл. — Напишите лишь о том, что зависит, — тихо промолвила Бьянка. Вторая ее ладонь тоже оказалась на его торсе, и он не знал, как она это делает, как умудряется выпускать из себя и также мастерски останавливать чувственность и эротизм, но сейчас он вновь не ощущал, что девушка хочет его соблазнить. От нее исходило нечто иное, что-то, что не имело отношения ни к чему плотскому. В ее глазах вновь была та странная мольба, которую бывший губернатор уже один раз видел в ней. Словно если он сдастся, то падет и ее хрупкая вера во что-то, что было для нее важно. — Напишите ей, Александр, — Бьянка сильнее вжала ладони в его грудь. — Не дайте своим легким умереть. Мужчина сглотнул, не прерывая с ней зрительного контакта. Его сердце неистово билось под ее руками. Мадемуазель Барро облизала губы. — Напишите герцогине Марли, — после долгой паузы медленно и четко промолвила она. Что-то сломалось в нем в этот момент. Какой-то внутренний, давно выстроенный барьер. Александр подался вперед, сам не понимая до конца, что собирается сделать. Это был стихийный порыв, который его разум не смог даже внятно зафиксировать. Несколько минут его жизни, видимо, навсегда останутся загадкой для него самого, потому что бывший губернатор не мог объяснить, как в одно мгновение он сидел на полу, а в следующее — уже лежал на боку, опустив голову на обнаженные бедра Бьянки, и вцепившись, словно ребенок, руками в ее коленные чашечки. От девушки исходило тепло, и он не хотел его отпускать. Из глаз Александра вновь текли слезы, а ладони Бьянки их аккуратно утирали. Она гладила его по голове, по плечам, по щекам. Шептала какие-то утешающие слова, которые он почти не слышал. Иногда она бормотала что-то по-испански. Мужчине становилось легче дышать. Напряжение внутри угасало. Он почти ощутил себя в объятиях матери. — Простите, Бьянка, — промолвил Александр, но на его губах начала формироваться мягкая расслабленная улыбка. — Я испортил Вам вечер. Мадемуазель Барро неверяще рассмеялась и запустила руку сквозь его волосы. — Совру, если скажу, что до чертиков не зла на Вас за то, что Вы лишили меня оргазма в первый раз, учитывая, чем все закончилось, — Бьянка раздраженно фыркнула. — Я сдерживаюсь только потому, что вижу, как Вам сейчас не сладко. — Простите, — вновь прошептал Александр, чувствуя жгучий стыд. — Простите меня. Мадемуазель Барро устало вздохнула. — Вам станет легче, если я скажу, что сидеть на полу с Вашей головой на бедрах и утирать самому Александру Бонтану сопли мне все равно нравится гораздо больше, чем лежать с пустой душой, глядя в потолок, после очередной соблазненной жертвы? Он тоже нервно расхохотался и лишь сильнее вцепился в ее колени. Бьянка вновь погладила его по щеке, и мужчине удалось поймать ее кисть. Он оставил на ее тыльной стороне еще один благодарный поцелуй, после быстро выпустив. — Знаете, со мной много что делали. Но никто никогда не целовал мне руки, — задумчиво протянула девушка, вернув ладонь к его волосам и накрутив на палец один локон. — Мне это понравилось. Александр перевернулся на спину, чтобы увидеть ее лицо. Бьянка удивленно смотрела на него сверху вниз, чуть склонив голову. Ее обнаженная грудь медленно вздымалась. С этого ракурса, в неровном огне свечей, она будто бы выглядела моложе. Чуть ли не вчерашнем ребенком, как при их знакомстве. Это так контрастировало с той энергией, которой она его сейчас укутывала. Бывший губернатор улыбнулся ей. — Он был прав, — прошептал мужчина. — Кто? — девушка приподняла брови. — Торговец цветами. — Кажется, Вы уже бредите, месье Бонтан, — Бьянка рассмеялась и покачала головой, одним пальцем принявшись выводить какие-то непонятные узоры на его груди. Он поднял руку и аккуратно провел ладонью по ее щеке. — Tu es la sainte et belle Madone, — мягко промолвил Александр. Тогда он посмел в этом усомниться, но теперь тоже знал наверняка. Его вытягивали из холодных бушующих океанских волн, он вновь нащупывал твердую сушу под ногами. Отец рассказывал, что тот моряк из его истории описал свое спасение, как второе рождение. Александр понимал его, именно так все и ощущалось. Поздним вечером четырнадцатого декабря тысяча шестьсот шестьдесят шестого года в перпиньянской таверне «Убежище кочевника» он появился на свет заново. И надеялся лишь, что будет достоин своего перерождения.