Выиграй, если сможешь

— Как только умудрилась, бессмертная. — Хватит ворчать, помоги лучше. — А я чем занимаюсь? Вики сжимала челюсти из-за того, что боль ещё оставалась, но всё же не хотелось создавать лишний шум. Она держала ладони на стене, напряжённые пальцы едва ли не скользили по каменным кирпичам, пока бок и спина жаловались на неприятные ощущения, редко прерывающиеся облегчением, сладким прикосновением. Девушка слегка стонала, прикусывая губу и долго держа веки закрытыми. Хотя голова сама поворачивалась в бок, а одним глазком хотелось подглядеть. Вики всегда нравилось, каким был он сосредоточенным в такие моменты. Взгляд, который не отрывался от одной точки, чётко выделенные скулы, которые словно специально становились заметнее в определённый миг, ровное дыхание, хотя лёгкое волнение было возможно почувствовать. Голод был ещё привлекательнее для неё. Короткие секунды заставляли надолго застрять в любовании всадником, что получалось абсолютно не специально. Просто, увлечённый делом, отстранённый от лишних мыслей, но такой заботливый. Это было вишенкой на торте из слов, что он говорил, и поступков, что совершал. Жаль, крем был горьковат из-за упрямства и нежелания делать и шага навстречу альтруизму. Глупостью считал. Голод стоял сзади Вики, очень близко, одной рукой держа ткань тонкой рубахи, что падала вниз и мешала. Вторую он положил на оголённую спину, изредка водил в сторону, чтобы охватить большую площадь. К тому же, ему были приятны эти прикосновения. Даже если бы понадобилось отойти и отпустить одежду, всадник бы лишние несколько секунд остался на месте, лишь бы запомнить всё до мельчайших подробностей. Поскольку ценил каждый миг и считал его уникальным, даже если увидел бы бессмертную через час, то всё же, обстановка бы изменилась, может, и кожа тоже. Девушка не могла понять до конца эту странность, однако признавала, что это ей казалось довольно романтичным. — Шепфа, вы издеваетесь? Я это теперь не развижу. — Мими, блин, стучать — ай! — надо. — Бессмертная, что ты «ай» говоришь? Я рану полминуты назад всю забрал. — Не знаю из какого места он рану забирает, но можете отойти друг от друга. Я и без того слишком много знаю. Голод усмехнулся, но просьбу выполнил. Он наблюдал за тем, как Вики заправляла рубаху в брюки и вспоминал, как заволновался, увидев красное пятно на белой ткани. Каждый раз у него разрывалась маленькая частичка души, которые иногда появлялись, но очень редко, когда бессмертная представала перед ним раненая, когда использовала силу, в опасность самой себе, когда он даже не мог помочь. Мелкие синяки да травмы порой взывали в нём гордость, однако, когда дело было серьёзным, уже было не до отстранённости. Она исчезла, как исчез старый уклад, как исчезла Чума, как исчезла тайна. Мими уже почти два месяца как знала всё. Почти, но суть ей была известна, а подробности лишь вызывали неприятные ощущения внутри. Не удалось долго всаднику и бессмертной скрывать отношения, которые даже трудно было объявить им друг другу. Пока третий нечеловек не вмешался. Прошло чуть меньше трёх недель с момента первого выигрыша Голода, а всё продолжилось на том самом острове, хотя иногда они с Вики и летали на первое место, которое ещё и не получилось сразу найти. В том парке ничего не изменилось. Зато поменялся мир вокруг, поменялись они сами и то, как воспринимали друг друга. В один из дней, когда всё было вполне обыденно, случилось непредвиденное обстоятельство. Матерь Жизни всё же явилась этому миру, как бы не старался орден. Печати были сняты, будущее — неизвестно. Однако вместо сплошной разрухи явилось временное спокойствие и смерть Чумы. Несмотря на то, что оставшиеся всадники были вынуждены отступить по приказу, никакого мира и вблизи не было. Лишь подобие перемирия и тишина, позволяющая трясущимся от нервов рукам притронутся к тому, что можно было бы назвать нормальной жизнью. Отстраивались небесные города, затихали войны на Земле, а имена Голода и Смерти чуть реже появлялись в разговорах бессмертных. Но Вики никак не могла выдать тайну двух вечеров в неделю, не могла признаться, что влюбилась, что долгое время была так близко к врагу, пусть, ничего и не говорила. Да, всё во имя благой цели, однако поняли бы это остальные? Ответ был найден быстро. Когда Мими полетела за Вики и увидела всё своими глазами. — Что-то случилось? — спросила Уокер. — Нас собирает Ребекка, ждёт через час. И не потерпит опозданий, так что заканчивайте здесь это всё. — Дочь Мамона, нет причин для лишнего беспокойства. — Причин нет? Неужели, да я… — у Мими закружилась голова, стоило ненароком сделать шаг вперёд. Демоница начала медленно отступать, однако симптомы не проходили даже с подобной скоростью. — Вики. Ослабь. Его. Всадник кивнул, с гордостью ожидая, когда девушка применит силу, дарованную им. Сам Голод едва ли чувствовал на себе воздействие, можно сказать и вовсе ничего не было, однако Мими проще было в такие моменты разговаривать с ними. Пока бессмертная старалась, демоница отдышалась и попыталась продолжить даже слабым голосом. — У меня. Самой будут. Проблемы. Я уже за… надоело мне. Скрывать вас. — Мы очень благодарны тебе, сама знаешь. Будь возможность, я бы помог тебе как угодно, однако, слишком ты сильна, чтобы я не давил на твою энергию. — Какой вежливый. — Я стараюсь. А ты всё огрызаешься. Бессмертная, получилось? — Мими, — Вики тяжело выдохнула. — Попробуй подойти немного. До того камня. — Всё нормально, — она выполнила просьбу, а силы Голода и в самом деле не почувствовала. — Я всё ещё жалею, что вызвалась тогда найти тебя. Как страшный сон. — Мы ничем таким не занимались. — Знаешь, увидеть как ты целуешься с врагом, тоже не назвать хорошей картиной. — Сама согласилась безвозмездно помочь, дочь Мамона. Мало в тебе корысти для такого отца. — А что мне было просить? Я сказала, что буду притворяться, что ничего не знаю, если мне не надо будет что-то знать. А я уже третий раз застаю вас. — Надо стучать. — Радуйтесь, что хотя бы эту комнату вам достала. Голод, тебе лучше смыться, сегодня будет обход очередной. — Разумеется. Спасибо за наводку, дочь Мамона. — Ты когда-нибудь имя выучишь моё? — И не надейся, — вмешалась Уокер. — Он моё-то до сих пор не произнёс. Только Люцифера, и то не всегда, зовёт по имени. Я уже ревновать начинаю. — Нет причин, бессмертная. — Это был сарказм, — буркнула она под нос. — Если бы выбирал, то не его. Хотя бы вашего метиса главного — Мальбонте. Умнее будет. — А теперь я реально начинаю переживать. Сарказм ваш, бессмертная. Быстро учусь. Неминуемо это было. Правда. Однажды бы кто-то узнал, но всё же получилось спрятать идеальную, в некоторых смыслах, историю от сторонних глаз даже ненадолго. Хватило ума. Как бы не забирала смерть в свои щупальца всё, что раньше жило внутри, оставалась капля хорошего в мире. Неидеальном, неотвратительном. Обычном небесном мире. Даже в старой комнате, где иногда стекали капли воды по стенам, где пахло сперва сыростью, где был сброшен мусор в виде разрушенной мебели из школы, где эхом раздавались голоса тех, кто умер рядом, можно было ещё развлекаться. Особенно, когда Голод создавал иллюзии. Но они не были нужны так уж часто. Вики могла позволить себе побыть влюблённой, строптивой, лишь бы сбежать как в идеальном кино, словно главная героиня, сбежать в закат, к тому, кто всегда знал, где её ждать. Порой и всадник брал на себя роль героя, приходил, неожиданно даже иногда, рисковал, но не замечал угроз, поскольку ему не было дела до других, он бы рассказал всё и всем, только молчал, пока бессмертная не была готова. И если она хотела, становился чуть тише, мог позволить себе полежать как котёнок у её ног, слушая бесконечные истории, что, в отличие от книг, не кончались. — У нас полно проблем, и без ваших заморочек. — Мы услышали тебя, дочь Мамона. Я признаю, может, свои ошибки, знаю цену своей силы, готов отвечать за это. Но лишнего не признаю, остальное вы сами свалили на всадников. — Меня бесит, что ты бываешь прав. — Понимаешь меня, да? — Но что вы планируете дальше? Легко будет, если Матерь убьёт нас. Выбора не останется. А если сможем жить? Его силу ты не подавишь, Вики. И каждый его шаг и выбор — будет чьей-то жизнью. Так и будете здесь скрываться? — Это не твоя забота. Живи спокойно, пока можешь. Голод часто так отвечал. Словно ему больше всех хотелось тишины и покоя, словно он больше всех устал от вечного проклятья и косых взглядов, от прошлой войны. Всадник прятался от бессмертных, из-за клейма «предвестника бури», из-за энергии. Но при этом выходил и под солнце, и в сумраке наружу, гулял между небом и землей, между бетоном и травой, между шпилями и облаками. Мими ушла, напомнив ещё раз о встрече с Ребеккой. Вновь Вики и всадник остались одни. Девушка потирала бок, где совсем недавно была рана, которую девушка получила, поскользнувшись на ступенях. Пусть, Голод и ворчал для приличия, всё же был рад, что появился повод прикоснутся, хотя хотел искать иные пути, без лишней боли для бессмертной. Всё ещё он не мог прямо заявить, чего хотел, не мог подойти и без предупреждения обнять, поцеловать. Принимал такое от Уокер, но сам ещё не мог позволить такое «безрассудство». Что уж там говорить о чём-то большем. Голод был не маленьким ребёнком, но и не пубертатным подростком, тем более не сильным скромником или опытным обольстителем. Он был самим собой, со своими желаниями и новыми ощущениями, которые хотелось понять, о которых хотелось узнать. И жаждал всадник узнать, что могло быть ещё. Это ли высшая точка, или последуют ещё эмоции, ещё чувства. Где они будут отдаваться, как начнут себя проявлять, что будет приятного или больного. Это будет приятная тяжесть в груди? Может, покалывание, словно отлежал руку? Или же лицо застынет как статуя в той гримасе, что на тот момент будет? Комната освещалась лишь одной свечой пока что, из окна падали яркие солнечные лучи, они даже заслоняли небо. Вики следила за действиями всадника, который реагировал несколько интереснее на некоторые обыденные вещи, если только не говорил «примитивно», следила за изучающим взглядом за шёпотом, что неосознанно вырывался, за движениями рук. Голод приблизился к окну, скрестив руки за спиной, молча глядя на пейзаж. Следом подошла и Уокер, но интересовал её больше не вид снаружи. — Как же быстро земли изменились. — Да. Незаметно так. Но это было неминуемо. В конце концов, надо же восстановить хотя бы то, что возможно. — Этот город растёт. И я в нём чужак. Не спорь, бессмертная. — Ты отличаешься, правда. Но всегда есть возможность схитрить, придумать. — Брось лишние волнения. Никто не убьёт меня, уже можно выдохнуть тебе. Мы будем вдвоём. — Мы и без того можем быть только вдвоём. Хотим того или нет. — Ты не поняла. Я буду вечной соринкой в глазах ваших главных, но вдвоём мы останемся. С одобрением или без. Хотя, если твоя подруга тоже будет с нами играть, я бы не был против. С ней бы в шахматы сразился, а то ты стала проигрывать часто. — Выпендрёжник ты. Вики слегка толкнула Голода, а после обняла. Тот разомкнул ладони и положил их на плечи бессмертной. Но такая поза быстро надоела, неудобно было стоять в пол-оборота, так что мигом всадник оказался за спиной девушки, крепко сжимая её в объятиях. И опять застыл, засмотревшись на ухо, в котором была серьга. Обычное золотое кольцо. Но он не видел с такого ракурса его ещё. Так было вечно, и вечно будет продолжаться. Нельзя было подпускать Голода с новой стороны, открывать ему что-то. Тот сразу же мог застыть, изучая, не замечая других. Холодные пальцы коснулись кончика уха, провели линию, дошли до шеи и спустились чуть ниже, а после — вернулись обратно. — Я хочу одновременно сделать этот мост через бездну, выйти из заблудших дорог, успеть пожить без твоих переживаний, но при этом меня ничего не интересует, бессмертная, сейчас. Это нормально? — Нормально. Все мы немного похожи, не Боги же, чтобы всё, везде и сразу успевать. — Богам, наверное, чужды чувства. Тогда я точно не отношусь к Божеству. Переменные сложнее с каждым днём, хотя теорема всё время одна. — Ты так жизнь описываешь? — В некоторой степени. Развернувшись, Вики поцеловала всадника. То ли, чтобы тот замолчал, то ли от сильного желания забыть о проблемах, то ли от сильного желания его. Что-то гложило девушку, но она не признавалась ни себе, ни кому-то ещё. Она старалась донести губами, но ничего не произнося, чтобы он понял, ничего не слыша. Голод был лишь на пути даже к простому понятию человечности, которое отрицали многие бессмертные, тем более всадники, но оставались непризнанные, которые ещё в него верили. Уокер отстранилась, однако не успела даже шага сделать, ладони всадника держали её за локти, поглаживали, переходя к плечам и кистям, медленно, с волнением. Девушка коснулась пряди чёрных волос, накрутила легонько на палец, а затем отпустила и убрала за ухо Голода. Но перестать касаться она не хотела, потому сразу же коснулась затылка, а от него плавно перешла к челюсти, к подбородку. У всадника неожиданно пошли мурашки. — В который раз замечаю, что ты закусываешь губу. В книгах это играло значение. А у тебя? — Возможно, и у меня иногда. — Иногда. А сейчас? — А сейчас — играет. — Я бы хотел кое-что у тебя узнать, бессмертная. Но не могу выбрать между интригами игры и себя самого. — Мы сыграем, но не сейчас. — Вики коротко чмокнула всадника, когда тот, легонько перебирая пальцами, добрался уже до талии. — Ты стал смелее. — Ты и без того была наглой, бессмертная. — Кстати об этом. Почему нельзя просто сказать моё имя? — Мне не тяжело его назвать, запомнил. Вики. — И к чему эта «бессмертная»? У нас на небесах все такие. — Может быть. Но рядом со мной они все смертны. Всё так изменилось, стало другим. Для кого-то строился на старых землях новый идеальный мир, а для кого-то сценарий разворачивался средь меркнущих теней, играя в свете блеклого огня. У всех был свой страх, а него — своя цена, однако каждый знал, что ждёт за такое. Но бессмертные были лишь детьми с крыльями, бесконечными знаниями и долгой жизнью, никак не Богами. Сама не поняла как в это ввязалась, но, кто бы что ни подумал, отвечу, что не ошиблась. Пусть, он изменился, но и я стала другой. Кажется, разожгла, в себе и в ледяной скульптуре огонь. Как избавиться от волнения? Ей-то привычно, а я уже устал от этого переизбытка. Сам не понял, как в это ввязался, думал, сгорит неосторожно. И что? Теперь я уже, словно, давно сгораю. Сердце бьётся так тихо и ровно, теперь, знаю к чему стремиться. А открытая коробочка «Uno» с двумя картами поверх так и осталась лежать на углу стола. Голод принёс её, скрытно обворовав очередной дом, что стало тяжелее, когда люди стали выходить за радиус защитных баз. Вики сама просила эту игру. Чтобы порадовать, всадник искал самую новую упаковку, не раскрытую. В течение часа она успеет упасть на пол, но играть в неё не станут до вечера.