***
— Какая же ты сука, Ли, — шипит Хёнджин, оглядывая свою запачканную рубашку от Versace. — Пф, я не виноват, что ты неуклюжая шпала, — фыркает в ответ Феликс, окидывая его презрительным взглядом. — Научись управлять телом, каланча. Своим хуём тоже орудовать не умеешь? — Вот же дрянь… — Хёнджин поднимается с дивана, чтобы придушить этого гадкого засранца, но Феликс быстро ретируется из гримёрки, громко гогоча. Несносный, мелкий, желчный, паршивый, ублюдочный… Хёнджин перечисляет в голове десятки эпитетов, которыми хочет щедро одарить Феликса, как только тот появится в поле его зрения. С этим невыносимым поганцем Хёнджину назначили очередную фотосессию. Неужели в грёбаном Париже не найдётся больше мужской модели для рекламы новой коллекции Louis Vuitton? Почему именно это исчадие ада? Жалобно постанывая, Хёнджин осматривает огромное кофейное пятно на белой дорогой ткани — кажется, её не спасёт даже химчистка. И во всём виноват этот паршивец, что стоял в дверном проёме и совсем не заметил уткнувшегося в телефон Хёнджина. А мог бы и подвинуться! Ладно хоть, Феликс предпочитает холодный кофе и Хёнджин отделался сугубо душевной болью, иначе бы он получил ожог и тюремное заключение за убийство. Дверь гримёрки чуть приоткрывается, и в неё протискивается тёмная макушка: помощник стилиста — кажется, его зовут Шарль. Он находит взглядом Хёнджина, замечает испорченную рубашку, и его глаза округляются. Этот парень что, боится его? Дрожащий голос Шарля подтверждает догадку: — Мсьё Хван, вы ещё не переоделись? Мы вас очень ждём, мсьё Ли… — Ещё не сдох там? — Нет, — голос Шарля неестественно повышается на пару тонов, — он в полном здравии, и… — Какая жалость. Хёнджин сочится ядом по отношению к своему коллеге и не испытывает ни грамма угрызений совести, перебивая бедного сотрудника, который выглядит так, словно хочет сбежать подальше от этой комнаты. Да и что Шарль может сказать? Хёнджина все заждались, а весь из себя прекрасный и пунктуальный Феликс томно вздыхает, жалуясь на своего коллегу? Вот и выбрали бы ему в пару кого-то другого, а не «вечно раздражающего и опаздывающего» Хёнджина. От этой правильности Феликса аж тошнит. — Слушай, ты ведь разбираешься в тряпках? — спрашивает Хёнджин побледневшего Шарля. В ответ ему прилетает лишь кивок, Шарль неуверенно проходит вглубь комнаты, подходя ближе к Хёнджину и осматривая степень бедствия. — Простая химчистка с этим не справится, но у нас при доме есть специализированная, должны помочь. Они работают только с нашим брендом, но раз эта вещь принадлежит Вам… — Шарль робко смотрит в его сторону и добавляет: — Думаю, они пойдут на уступки. Что ж, шанс ещё есть. Хёнджин быстро стягивает с себя рубашку, вверяя её помощнику, и принимается переодеваться в подготовленный для съёмок костюм. Шарль топчется рядом, поправляя длинную мантию и разглаживая складки футболки. Хёнджин оглядывает себя в зеркало и зачёсывает слегка отросшие блондинистые волосы — он невероятно хорош собой. Пухлые губы идеального оттенка — ему постоянно говорят, какие они потрясающие, и даже не верят, что он не делал пластику; довольно мягкие черты лица с заострённым подбородком; красивый нос, который не портит маленькая горбинка, и — самое любимое — родинки. Хёнджин их просто обожает, как и всего себя. Однако мысли об испорченной одежде приходится отложить: всё же Хёнджин профессионал своего дела и сейчас предстоит важная фотосессия. Они вместе с Шарлем покидают гримёрку, направляясь к залу для съёмки. Фотограф уже ожидает его, нервозно постукивая ногой по полу; в кресле вальяжно развалился Феликс, которому поправляют макияж; стафф настраивает лампы. — Явился, — тянет свою гадкую улыбку Феликс. Злость вновь разгорается внутри: от одного только взгляда на этого нахального парня пальцы непроизвольно сжимаются в кулак. — Хёнджин, садись, — Лукас — фотограф — указывает рукой на свободное кресло, где уже поджидают визажистки и стилисты. Подрагивая от желания придушить одного мелкого засранца, Хёнджин усаживается, отдавая себя во власть специалистов. Кисточки мягко скользят по коже, монотонные движения постепенно успокаивают, Хёнджин даже начинает ровнее дышать, но… — Ты такой непунктуальный, — низкий голос бьёт по черепной коробке. Хёнджин задумывается, насколько дорого ему обойдётся убийство Феликса: от восьми до пожизненного? Стоит ли оно того? — Научись приходить вовремя, а не истерить из-за какой-то тряпки. Определённо стоит. — Заткнись нахер, пока я тебя… — выдавливает Хёнджин сквозь стиснутые зубы. — Вы опять собачитесь? — грозно смотрит на них Лукас, отчего даже визажистки замирают в нерешительности. — Он мне рубашку испортил, — злобно отвечает Хёнджин. — Я? Это ты, слепой идиот, на меня навалился! У тебя явно весь мозг ушёл в длинные ноги! — Феликс даже приподнимается со своего места, меча искры из глаз. — А какого чёрта ты стоял в проёме? Думаешь, раз маленький, то не мешаешь другим? — Ты, грёбаная шпала!.. — Успокойтесь оба! — кричит Лукас. — Хёнджин, тебе уже несколько раз говорили не тыкаться в телефон, пока ты двигаешься. Ощущение, что его ругают, словно нашкодившего ребёнка. Хочется провалиться сквозь землю, прямиком куда-нибудь в ад. Хёнджин тушуется и отклоняется на спинку кресла, злобно дыша. Внутри всё клокочет от несправедливости, хочется рвать и метать желательно саму причину этой злости. Феликс после замечания тоже затихает, хотя чувствуется, как от него исходят волны ярости. Хёнджин искренне не понимает, почему после десятков таких перепалок их продолжают ставить работать вместе. Есть же столько моделей — бери любого. Но нет, его вынуждают работать с Феликсом, убивая и без того умирающие нервные клетки. Их даже вместе отправляли к штатному психологу компании, однако помогло это ненадолго: через несколько встреч всё вернулось на круги своя. Но всё же какой-никакой, а плюс от походов к специалисту есть: Хёнджин вспоминает техники для релаксации и начинает глубоко дышать, считая в голове от одного до десяти. Как только с макияжем и волосами покончено, приходится открыть глаза и оторваться от насиженного места. — Поближе к Феликсу, Хёнджин, — командует фотограф, устраивая их в нужные позы. Он подползает выше, чуть ли не соприкасаясь плечами с коллегой. Хоть Феликс и позади, из-за чего Хёнджин не может его разглядеть, он нутром чувствует чужое недовольство. Перед глазами так чётко рисуется надменный взгляд Феликса, опущенные уголки губ и раздувающиеся ноздри, что аж по коже проходится холодок, вызывая стаю мурашек. Феликс всегда приводит его лишь в два состояния: безумную ярость или леденящий ужас. Яркая вспышка камеры ослепляет глаза. Хёнджин концентрируется на работе, выполняя просьбы Лукаса: повернуть голову вбок, подбородок выше, взгляд острее, губы приоткрыть. За следующие пятнадцать минут в одном положении они делают сотню снимков. Локоть начинает неприятно ныть от нагрузки, и Хёнджин облегчённо вздыхает, когда его просят сменить позу и опереться на ладонь. — Феликс, посмотри на него, — командует Лукас, а позади раздаётся шуршание ткани. — Не так, твой взгляд должен быть полон заинтересованности. Ты хочешь, чтобы он обратил на тебя своё внимание. Новые вспышки бьют по глазам. Хёнджин вздёргивает подбородок, всем своим видом показывая, что Феликс не достоин его внимания, отчего Лукас приходит в восторг: — Боже, вы потрясающие. Отличные снимки, — он бегло просматривает фотографии и добавляет: — Теперь лёжа, прямо на доске. Реквизит из шахматной доски располагается между ними — Феликс устраивается на ней виском, поворачивая лицо в сторону, куда должен лечь Хёнджин. Замявшись на долю секунды, Хёнджин ищет наиболее удобное положение, чтобы вытянуться, но места слишком мало, и он сносит рукой хрустальные шахматы. — Каланча, — тихо говорит Феликс с непроницаемым лицом, чтобы никто не услышал его, кроме самого Хёнджина. Зубы непроизвольно стискиваются от нахлынувшей злости с такой силой, что даже желваки начинает неприятно тянуть. Вот обязательно Феликсу всё комментировать? Хёнджин только успокоился, и вот опять. С этим парнем он постоянно находится словно на американских горках, желая то придушить его, то в страхе сбежать от него подальше. — Иди нахуй, — так же тихо отвечает Хёнджин, надеясь, что на этом всё и кончится. — Предлагаешь свой? — Феликс дёргает бровями, явно издеваясь над ним. Расставив по местам фигурки, Хёнджин наконец ложится и сталкивается взглядом с большими глазами Феликса. Если отбросить всю свою неприязнь, Хёнджин с уверенностью может сказать, что Феликс красивый: глубокие тёмные глаза, острые черты лица, полные розовые губы и яркие веснушки, которые являются его изюминкой. Жаль, что такую красоту портит столь говнистый характер. — Он не твоего уровня, ублюдок, — не может не ответить Хёнджин. — И правда. Он ведь никого не видел, кроме шлюх из клубов. — Да ëбанный ты… — Тишина! Сосредоточились! — прерывает их Лукас. — Обменяетесь любезностями после работы, а сейчас мне нужны взгляды, полные вожделения и нежности. Если вожделение можно передать через желание убить Феликса, то с нежностью сложнее. Хёнджин пытается выдавить из себя хоть каплю симпатии, и, кажется, не только у него с этим проблемы: Феликс хмурит брови, пристально смотря ему в глаза. Через пару минут попыток Лукас не выдерживает: — Бога ради, будьте профессионалами! Вы выглядите так, будто хотите перерезать друг другу глотки, — в яблочко, — Феликс, больше страсти и интереса! Хёнджин, нежнее! А ведь всего этого можно было избежать, найдя им в пару других сотрудников, но почему-то фотографы раз за разом выбирают заниматься мазохизмом. Прикрыв глаза, Хёнджин делает глубокий вдох и пытается абстрагироваться от личной антипатии. В первую очередь он профессионал, и никаким Ли Феликсам этого не отнять. В голове Хёнджин прокручивает сотни фильмов и сериалов, чтобы как можно ярче представить образ влюблённого человека — формирует желание прикоснуться к любимому человеку. В груди начинает теплеть, а кончики пальцев — покалывать от тяги ощутить ими мягкую кожу. То, что нужно. Хёнджин полностью вживается в роль, отбрасывая неприязнь и излучая нежность. По всей видимости, у него отлично получается, так как брови Феликса поднимаются в удивлении. Он одобрительно причмокивает губами и сам настраивается на работу: в глазах загорается неподдельный интерес, а руки тянутся ближе к Хëнджину, словно хотят окутать его объятиями. Их освещают новые вспышки, Лукас что-то бормочет себе под нос и просит сотрудников немного изменить освещение, а Хёнджин теряется в глазах напротив: такие глубокие, словно в них таится нечто большее, нежели колючие льдинки напускной холодности. Встреться они в иных обстоятельствах, Хёнджин бы не упустил возможности, чтобы познакомиться с Феликсом и приятно провести время. Но сейчас даже десять минут наедине превращаются в настоящую войну. — Ну ведь можете, когда захотите, — довольно тянет Лукас, просматривая снимки. — Вставайте, сегодня вы свободны. Лёгкое наваждение спадает, и Хёнджин поднимается с пола, стараясь не смотреть в сторону Феликса: лишний раз сраться из-за пустяка не хочется, особенно перед дорогой домой. Он быстро сматывается в гримёрку, по пути благодаря стафф. В комнате его уже поджидает Крис, удобно устроившийся на диване и что-то просматривающий в планшете. — Уже закончили? — спрашивает он, отрываясь от своего занятия и получая утвердительный кивок. — Ого, справились за три часа и даже без увечий. — Вообще-то, моя рубашка пострадала. Как знал, что стоило переодеться во что-то простое после примерок. — Только не говори, что ты спёр эксклюзив и засрал его… — Крис заметно напрягается, сверля его взглядом. — Я не настолько идиот! Она из старой коллекции, и мне разрешили её забрать, — Хёнджин принимается раздеваться, вешая съёмочный костюм на плечики, и замирает. — А в чём я, блять, домой пойду? Рубашки-то больше нет, а свою футболку он оставил на примерках. — Сопри и у них что-нибудь, — хихикает Крис. — Кстати, как насчёт того, чтобы не ставить меня больше в парные фотосессии с этим уёбком? — интересуется Хёнджин, перерывая забытые вещи в гримёрке. Какая-то чёрная рубашка от Armani — сойдёт. — Я твой менеджер, а не волшебник, Хван. А этот, как ты выразился, уёбок — единственный, кто ещё соглашается с тобой работать. — Чего? — новая информация обескураживает — Хёнджин замирает, так и не застегнув пуговицы. — Вы себе заработали репутацию, как самые срущиеся модели, никто с вами работать не хочет. Так что либо снимайся только один, либо с Феликсом. — Блядство. — Оно самое, — Крис явно веселится от его страданий. — Со следующей недели начинается подготовка к показу. Твой любимчик тоже приглашён. — Тебе обязательно было портить мне настроение перед выходным? По всей видимости, Хёнджин активно предавался грехопадению в прошлой жизни, иначе за что ему это всё? С тихими стонами он собирает свои вещи и спешит прочь от этого места под издевательский смех Криса.***
Маленькая квартира, что находится прямо под крышей, встречает приятной тишиной. За весь день Хёнджин дико устал от обилия окружающих людей, и единственное, чего он сейчас желает — это развалиться в ванной, закинуть в неё малиновую бомбочку и включить какой-нибудь сериал. Предвкушая идеальный вечер, он стягивает с себя одежду, хватает большой махровый халат с полотенцем, бутылку вина и планшет, умещая всё необходимое на деревянной подставке. Пока в ванну набирается горячая вода, Хёнджин быстро споласкивается под душем, смывая с себя пот, грязь и тонну косметики. Упругие струи воды приятно массируют напряжённые мышцы, заставляют почувствовать себя живым человеком после тяжёлого рабочего дня и будто бы вытесняют досадные воспоминания. Залезши в ванну, Хёнджин бросает розовый шарик в воду, который начинает сразу же шипеть, разнося лёгкий аромат малины. Белое вино отдаёт терпкостью, горячая вода расслабляет, а на экране мелькает «Секс в большом городе». Всё настолько идеально, что даже слабо верится в реальность происходящего. Хёнджин довольно мычит, растирая уставшие бёдра: перед фотосессией с одним ублюдком, сегодня пришлось изрядно побегать по мастерским, затем несколько часов стоять в одной позе, пока с него снимали мерки и подгоняли одежду. Так приятно осознавать, что этот выматывающий день подошёл к концу; что ему не придётся завтра никуда идти и ни с кем разговаривать; что грёбаный Феликс останется лишь надоедливым воспоминанием на ближайшие пару дней, и… Сладкую негу прерывает вибрация. Вообще, телефон Хёнджина всегда на беззвучном режиме, за исключением двух избранных контактов, и вряд ли его решил побеспокоить Крис, спустя час после прощания. Со вздохом Хёнджин ставит сериал на паузу и смотрит на дисплей смартфона: Минхо. — Чего тебе? — бурчит он, принимая вызов. — Оу, кто-то сегодня не в духе. Опять работал со своим любимчиком? — Ты допустил несколько ошибок в слове «уёбок». В динамике раздаётся шум проезжающих трамваев и громкий смех: — Что он опять тебе сделал? — Испортил мою рубашку от Versace, — Хёнджин звучит так обиженно, что сам себе хочет врезать по лицу за слабость. Он уже давно не ребёнок, да и Минхо ему не отец, но пожаловаться на Феликса ужасно необходимо. — А потом опять начал говорить, что я нелепый, непунктуальный, слишком высокий и сую свой член лишь в шлюх. — Так, и в чём он не прав? — Я кладу трубку. — Постой, — отсмеявшись, просит Минхо. — Мы с Мишель хотим завтра сходить в бар. Ты как? Звучит заманчиво, да и выбраться куда-то стоит, учитывая, что совсем скоро начнётся подготовка к показу и сам показ, из-за чего весь отдых будет заключаться в четырёх часах сна и дремоте в кресле у визажистов. С другой стороны, Хёнджин настолько вымотался за последние дни, что хочется банально засесть дома, никого не видя. Да и быть третьим колесом рядом с женатой парочкой нет никакого желания. Сложный выбор. — Я определюсь завтра, ладно? — Хёнджин решает вернуться к этому вопросу позже, хотя бы когда отоспится. — Мы будем рады тебя видеть, давно не встречались. Хёнджин пытается вспомнить их последние посиделки — где-то три недели назад. И правда давно. Подготовка к выпуску новой коллекции отнимает слишком много сил и времени, не давая возможности встретиться с друзьями, что уж говорить о чём-то большем, вроде отношений. — Ты же всё равно придёшь на мой показ? — хоть их было уже несколько десятков, поддержка друга всё ещё необходима. — Феликс будет с тобой? Ну вот опять он. Вымученный стон вырывается прямо из сердца. Почему Хëнджину не дают не думать об этом ублюдке хотя бы в выходные? Они что, сговорились с Крисом? — А ты всё хочешь увидеть, как мы набьём друг другу лица? — Я думаю, вам нужно просто поебаться и проблема решится сама собой. Что? Глаза округляются, Хёнджин задыхается от возмущения: чтобы он, да с этим мелким засранцем? Никогда в жизни. Нет. Ни за что. — Что ты, блять, несёшь вообще? — Я чувствую витающее между вами сексуальное напряжение, — Минхо глупо смеётся в трубку, отчего появляется желание врезать ему при встрече. — Ни за что не поверю, что он тебя не привлекает. Когда ты вообще последний раз трахался? И не с тем ли светловолосым мальчишкой с веснушками из клуба? Небось, представлял на его месте… — Мне пора, — Хёнджин завершает вызов и отключает телефон. — Что за хуйня? Комната отвечает лишь глухим эхом. С чего вообще Минхо начал этот разговор? Откуда такие мысли? Нет, Феликс, конечно, привлекательный, и это глупо отрицать, но его характер не стоит даже мизинца Хёнджина. Надменный, холодный, язвительный, самоуверенный, профессиональный, с глубоким бархатным голосом и невероятными глазами… Стоп. Приходится встряхнуть головой в попытке выбросить ненужные мысли. Хёнджин откидывается затылком на бортик ванной, спускаясь ниже в горячую воду. Так хорошо: тепло, тихо, спокойно, впереди выходной и никаких Ли Феликсов. Перед глазами непроизвольно всплывает его лицо с острыми скулами, пухлые губы, яркие веснушки и пронзающий самую душу взгляд. Интересно, что вообще скрывается в Феликсе? Как он переехал во Францию? Почему решил пойти в модели? Чем он занимается в свободное время? Чем он занят сейчас? Чёрт. Вопросы впиваются когтями в мозг. Хёнджин ведь его совершенно не знает. Их отношения не заладились с самого знакомства, когда Хёнджин опоздал на съёмку из-за пробок, а первое, что тогда сказал Феликс, было: «Ты непунктуальный. Мы тебя ждём уже полчаса, это непрофессионально». И с той самой минуты началась их межличностная война, у которой не видно конца. Наверное, если бы Хёнджин извинился, а не выдал что-то в духе «ждать — это твоё призвание, коротышка», всё бы сложилось иначе, и они смогли бы стать, как минимум, хорошими приятелями. Сожаление о своих словах неприятно покалывает в груди. Ну уж нет. Хёнджин не будет поддаваться мукам совести, не будет думать об этих пухлых губах и уж тем более представлять, насколько они мягкие. С громким стоном он опускается в воду с головой и открывает рот в немом крике. Хёнджин определённо точно не должен думать об этом ублюдке вне работы. И уж точно не представлять, какой Феликс на самом деле хороший, просто вынужден скрываться за маской неприступного человека. Вынырнув наружу, Хёнджин твёрдо решает вытеснить из мыслей Феликса, вплоть до послезавтра, и вновь запускает сериал, полностью погружаясь в происходящее на экране и отпивая вино из бокала. Бомбочка в воде растворяется полностью.***
Отдых — это прекрасно. Хёнджин успел приготовить вкусный завтрак, который отведал на своём балконе, посмотрел несколько серий сериала, сделал маски для лица, немного позанимался йогой, полежал на диване, тыкаясь в телефон и… Заскучал. А времени нет и пяти вечера. Вот же гадство. Полчаса посверлив взглядом диалог с Минхо, Хёнджин всё же решается и отвечает ему согласием на встречу. Заказав такси на шесть часов, он принимается собираться, перерывая кучу одежды, что успел натаскать со съёмок и примерок. Самый огромный плюс работы в модельной индустрии, будучи известным — это ненужные вещи из прошлых коллекций, которые отдают лучшим моделям просто так. Прошерстив шкаф, Хёнджин останавливает свой выбор на простой белой футболке, лёгкой чёрной куртке с вышивкой в виде синей розы и брюках, что идеально подчёркивают длинные ноги. От макияжа Хёнджин решает отказаться: впереди пара недель плохо смываемой с лица штукатурки, поэтому он даёт возможность своей коже отдохнуть последний день. Такси подъезжает ровно в назначенное время — к счастью, водитель оказывается неболтлив, он ограничивается стандартным приветствием и пожеланием хорошего дня на прощание. Хёнджин вываливается из машины, путаясь в напольном коврике, и ищет глазами друзей. Минхо с Мишель стоят недалеко от входа в бар, обнимаясь и о чём-то перешёптываясь. Завидев их нежности, Хёнджин загорается желанием по-быстрому свалить отсюда, дабы не мешать чужому свиданию, но его замечают раньше, чем он успевает принять решение. — Ты чего такой кислый? Скучаешь по своему любимчику? — сразу с издёвок начинает Минхо. Хёнджин закатывает глаза и притягивает друзей в приветственные объятия. — Можно мы не будем говорить о нём сегодня? Мне с ним следующие две недели видеться каждый день. — Будешь звонить мне и жаловаться? — Буду, — честно отвечает Хёнджин, уже представляя, какие адские дни его поджидают. Все втроём они поднимаются на крышу, где располагается бар под открытым небом. Сегодня удивительно немного народу, даже есть несколько свободных столиков. Минхо предлагает разместиться у края, откуда простирается невероятный вид на вечерний Париж и Эйфелеву башню, что подсвечивается мягким тёплым светом. Хёнджин немного засматривается на крыши домов, огни из окон и проезжающие машины. Он живёт в Париже уже пять лет, и, несмотря на все его недостатки в виде огромного количества голубей, грязи и вечной толкучки, Хёнджин всё ещё ощущает романтичный флёр этих узких улиц. Будучи подростком, он побывал во Франции вместе с родителями и с тех самых пор безответно влюбился в эту страну, что приманивает к себе некой лёгкостью, свободой и кинематографичностью. — Хёнджин, — зовёт его Минхо, отвлекая от созерцания города, — что ты будешь? Оказывается, к их столику уже подошёл официант, ожидающий заказы. — Возьмём бутылку шардоне? — предлагает Хёнджин, бегло проходясь глазами по барной карте. Мишель одобрительно кивает, а Минхо прибавляет к их заказу закуски в виде сырной тарелки, винограда и круассанов. Они обмениваются последними новостями: Минхо жалуется на повышение цен за коммунальные услуги, Мишель на соседей, а Хёнджин на работу. Становится даже чуточку легче, после того как он вываливает на друзей рассказ о последней фотосессии. Вроде просил Минхо не говорить о Феликсе, а в итоге сам завёл разговор о нём, негодуя от его ужасного характера. Бокал за бокалом — вино постепенно расслабляет. Хёнджин чувствует себя мягким пластилином, разваливаясь на жестяном стуле: даже если его сейчас уложат на пол, он не будет сопротивляться. Слишком хорошо. — Значит, никто не хочет с вами работать, — подводит итог Минхо. — Ага. Я могу отказаться от парных съёмок, но, чёрт, они приносят слишком много денег. — А ведь ты можешь просто не реагировать на него, — комментирует Мишель, крутя в руках бокал. — Как ты себе это представляешь? Его невозможно игнорировать, он… — Ирен! — вскрикивает Мишель, перебивая его и подрываясь со своего места. Хёнджин недовольно морщится от такого резкого прерывания беседы и оборачивается, пытаясь рассмотреть, кого там увидела Мишель. Какая-то молодая девушка с длинными тёмными волосами счастливо улыбается, позволяя Мишель обнять себя. Хёнджин уже хочет спросить у Минхо, кто это, но замечает рядом с беседующими девушками ещё одного человека. Грёбаный Ли Феликс собственной персоной топчется рядом и согласно кивает на какой-то вопрос, после которого все трое начинают двигаться в сторону их столика. Кажется, сама судьба точит зуб на Хёнджина, иначе он никак не может объяснить происходящее. — Добрый вечер, — низкий раскатистый голос добирается до перепонок. Минхо, замечая недовольство на лице Хёнджина, заливается смехом и со всем своим дружелюбием предлагает Феликсу со спутницей присоединиться к их компании. Ирен усаживается во главе стола, а Феликс — по левую руку от Хёнджина. Хочется переместиться в собственную квартиру прямо сейчас. Не стоило идти на поводу у скуки, лучше бы Хёнджин остался дома за просмотром «Секса в большом городе». Пытаясь остановить вырывающийся из груди стон, он осушает бокал одним глотком. Градусы приятно бьют по мозгам, позволяя немного отключиться от реальности, пока остальные заводят приятельскую беседу. Хёнджин подливает себе ещё вина, предлагает налить и Ирен, полностью игнорируя существование Феликса. Тот на эту выходку лишь хмыкает и самостоятельно наполняет себе бокал. Невольно Хёнджин бросает взгляд на своего коллегу, отмечая прекрасный образ: чёрные узкие брюки, простая белая футболка и голубой жакет от Louis Vuitton. Вот же ж. Они даже оделись сегодня в похожих тонах, словно парочка. Язвительность против воли срывается с языка: — Вырядился. Спёр вчера со съёмок? — Уж не тебе меня попрекать, — хмыкает в ответ Феликс. — Когда я вернулся в гримëрку, не смог найти свою рубашку. Чёрная такая, от Armani. Не видел? К щекам приливает жар. Это же насколько нужно быть невезучим, чтобы забрать рубашку своего врага? — Не понимаю, о чём ты, — бубнит Хёнджин. — А я думаю, что понимаешь. Ведь я видел, как вы с мсьё Баном выходили из гримёрки и ты был именно в моей рубашке. Что ж, обмануть его не удалось. Теперь по ощущениям краснеют даже кончики ушей. — Это плата за то, что ты испортил мою рубашку. — Я испортил?! — восклицает Феликс, вздёргивая брови. — Да это же ты налетел на меня, недоумок. И рубашку мою отнеси в химчистку, наверняка шлялся в ней не пойми где. — Да за кого ты меня принимаешь?.. — Хэй, ребята. Давайте хоть сегодня без срачей, — примирительно тянет Минхо. Хёнджин замирает, вспоминая, что они тут не одни. Извинившись перед всеми, он присасывается к очередному бокалу и отправляет кусочек сыра в рот. Не хватало ещё напиться до невменяемого состояния перед Феликсом: тот точно это использует в своих целях рано или поздно. После небольшой перепалки остальные возвращаются к беседе, а Хёнджин, слушая краем уха, вновь залипает на город с высоты птичьего полёта. Он замечает, как рядом пролетают чайки, и даже немного им завидует. Наверное, парить над серо-зелёным городом, над людьми, что превращаются в маленькие мельтешащие точки, над движущимися огоньками от фар проезжающих машин невероятно здорово. Хёнджин представляет, как кружит вместе с птицами и наполняется щекочущим чувством свободы, которое забивается в лёгкие, вырывая из груди восторженный вздох. Порой так хочется ни о чём не думать, не заботиться о человеческих трудностях и просто быть маленьким атомом, что является частью одной большой Вселенной. Очередной бокал пустеет. — Я даже не знала, что ты вышла замуж! — доносятся до слуха слова Мишель. — Да мы совсем недавно обручились. Мина сделал такое потрясающее предложение, а этот негодник, — Ирен указывает пальцем в сторону Феликса, — во всём ему помогал. Этот самый негодник смущённо смеётся, потирая нос, а Хёнджин в очередной раз задумывается, что толком его не знает. Тот Феликс, с которым он работает, совершенно не похож на романтика, способного организовать потрясающее предложение. Разве что на какую-нибудь пакость в виде подсыпанного перца в кофе. Хёнджин всё ещё помнит тот пожар во рту, который разгорелся от одного лишь глотка. В груди поднимается злость от воспоминаний, подпитываемая выпитым алкоголем — так и хочется выдать что-то ехидное в сторону Феликса. Он открывает рот, но язык заплетается, из-за чего слова превращаются в мешанину французского и корейского. — Кажется, кому-то пора в кровать, — посмеивается Феликс, в глазах которого плещется странный восторг. — А ты вызываешься в помощники? — как назло, слишком чётко срывается с губ раньше, чем Хёнджин успевает понять, что именно он говорит. — Было бы неплохо, — вставляет свой комментарий Минхо. — Не хочу наворачивать лишний круг, чтобы помочь ему попасть ключом в дверную скважину. — Я могу, мы живём недалеко друг от друга, — отвечает Феликс и обращается к Ирен: — Если ты не против. Девушка качает головой, убеждая, что сможет добраться на такси сама: среди всех присутствующих напился лишь Хёнджин, который в голове задаётся вопросом, откуда Феликс знает, где он живёт. И почему он вообще предлагает свою помощь? Что за аттракцион невиданной щедрости? Может, он хочет отомстить и своровать что-нибудь из его одежды? Или заснять видео, как тупит пьяный Хёнджин? И почему он вообще так напился? Вроде выпил-то всего… Хёнджин пытается посчитать в голове бокалы, но получается что-то между восемью и десятью. Он не уверен. — Сам доберусь, — мямлит Хёнджин, обращаясь к Феликсу. — Я не настолько пьян. Феликс пожимает плечами, а Минхо сверлит взглядом Хёнджина, который пытается попасть картой по терминалу для оплаты счёта. Получается лишь с третьей попытки. Слева слышится гадкое хихиканье, которое, по всей видимости, будет теперь преследовать Хёнджина в кошмарах. — Ты уверен, что тебе не нужна помощь? — интересуется Феликс, поднимаясь из-за стола. Хёнджин готовится выдать целую тираду о том, что он трезв, как стёклышко, но предательские ноги подкашиваются, стоит на них встать. От падения спасают чужие руки, удерживающие его крепкой хваткой за плечи. Париж перед глазами размывается в одно тёмно-серое пятно с маячащими огоньками, пространство вокруг заполняется нотками сандала. Хёнджин предпринимает ещё одну попытку, выпутываясь из рук Феликса, и делает несколько — как ему кажется — уверенных шагов, но траектория его пути выходит какими-то зигзагами. Плохо дело. — Я вызвал ему такси. Справишься с ним, Ликс? — голос Минхо звучит словно из-под воды. Всё происходит слишком быстро и какими-то вспышками: вот они все вместе в баре на крыше, а вот Хёнджина заталкивают на заднее сидение такси. Куда делся целый промежуток времени? Что происходило в этот упущенный отрывок? И почему чёртов Ли Феликс садится вместе с ним? Хёнджин же выпил всего ничего: бокалов восемь или десять. Ну, может быть, двенадцать. Стоило закусывать больше. Он прикрывает глаза: из-за мелькающих за окном огней начинает неприятно мутить. Дыхание ускоряется, Хёнджин жадно глотает воздух сквозь приоткрытые губы, умоляя про себя всех существующих богов о пощаде. Не хватало ещё окончательно опозориться и наблевать перед Феликсом. Или, что ещё хуже, наблевать на Феликса. Хотя тот, в принципе, заслужил за свой говнистый характер. На теле ощущается странная тяжесть, и Хёнджин открывает глаза, пытаясь сфокусировать зрение: Феликс тянется через него к окну, приоткрывая его и пуская в салон свежий воздух. Дышать становится легче, тошнота немного отступает, а Феликс возвращается на место, тушуясь, когда замечает его взгляд. — Я бы и сам мог открыть окно, — на самом деле, не мог. — Ты белее моей чистой простыни. Думал, либо наблюёшь здесь, либо откинешься, — хмыкает Феликс и отворачивается к окну, явно не желая продолжать диалог. Ну и славно, Хёнджину же легче: не надо поддерживать пустую болтовню следующие полчаса. Он откидывается затылком на спинку сидения и вновь прикрывает глаза, проваливаясь в лёгкую дрёму. Машина едет медленно, спокойно, мягко покачиваясь на поворотах — мысли из головы исчезают, оставляя желанную пустоту; тело наливается свинцом, что приятной тяжестью придавливает к сидению; сознание ускользает, словно вода сквозь пальцы — вот бы проспать так целую вечность… — Хёнджин, — звучит слишком глухо. Кто-то дёргает его за руку и куда-то тянет; Хёнджин на это недовольно мычит. Тут так хорошо, мягко, тепло и ненавязчиво пахнет сандалом. А тут, это где? Хёнджин резко открывает глаза, пытаясь понять, что происходит. Точно: Минхо и Мишель, бар на крыше, вино, Феликс, такси. Он соскабливает своё тело с сидения — на котором осталось мокрое пятно от слюны, — садясь, и поворачивает голову влево, сталкиваясь с тёмными глубокими глазами, что смотрят на него словно с беспокойством. — Ты выходить собираешься? — спрашивает Феликс, удерживая дверь машины открытой. — Или мне тебя придётся тащить на руках? — Я сам, — ворчит в ответ Хёнджин и пытается совладать со своим телом. Длинные ноги совершенно не слушаются, путаясь друг в друге, пальцы никак не могут попасть по кнопке, чтобы отстегнуть ремень безопасности, а перед глазами всё расплывается, превращаясь в одни большие пятна. Злость на самого себя обрушивается зудящими покалываниями: оторвать бы себе неконтролируемые конечности, а ещё лучше — голову, которая решила, что выжрать десять бокалов вина — или сколько их там было — это отличная идея перед двумя неделями подготовки к показу. Слева раздаётся вздох, лёгкие вновь наполняются ароматом сандала, а перед глазами появляется светлое пятно. Феликс вызволяет его из плена ремня безопасности и, подхватив под локоть, тянет из машины, оставляя десяток извинений перед водителем. Стыд-то какой. Стоять прямо получается сносно — или так кажется только Хёнджину, — но голова всё же немного идёт кругом после резкого перемещения в вертикальное положение. Первый шаг к подъездной двери получается не очень решительным: Хёнджина немного качает, однако ситуацию сильно спасает Феликс, всё ещё придерживающий его за локоть. Они медленно, но верно доходят до подъездной двери, и Феликс бросает на него выжидающий взгляд. — Чего тебе? — Ты код будешь вводить или останешься спать на улице? Чертыхнувшись, Хёнджин щурится в попытке разглядеть цифры на панели замка. Вот вроде бы вводил код тысячи раз, а сейчас это кажется невыполнимой задачей. На четвёртой попытке Феликс вспыхивает: — Просто скажи мне. — Чтобы ты однажды обоссал мою дверь? — почему-то Хёнджин уверен, что Феликс способен и не на такое. Он приоткрывает рот, морщит лицо, а затем расплывается в хитрой улыбке: — Вообще-то, я не думал, но ты подкинул мне идею, — ещё и подмигивает в конце. От такой наглости Хёнджин теряет дар речи. Вот почему именно этот несносный поганец является его коллегой, да ещё и вызвался сопроводить до дома? Может, стоит сходить в церковь и раскаяться за все грехи? Ну или поставить свечку за упокой этого ублюдка. Или как там всё работает вообще? — Двадцать, ноль, три, — всё же произносит Хёнджин: чем быстрее они попадут внутрь, тем быстрее он сможет отделаться от Феликса. — А ты ещё больший идиот, чем я думал, — хмыкает Феликс, пока вводит код. — Кто вообще ставит дату своего рождения на подъездную дверь? Проигнорировав его комментарий, Хёнджин заходит в подъезд и вызывает лифт, что со скрежетом спускается с верхних этажей. Здание ужасно старое, и порой Хёнджина посещают мысли, что однажды эта железная коробка рухнет, пока он будет подниматься в свою квартиру, из-за чего ладошки каждый раз потеют, стоит дверям лифта закрыться. Не подавая своего обеспокоенного вида, Хёнджин влетает в кабину и жмёт на пятый этаж, как только Феликс присоединяется к нему. Сегодня даже не так страшно: то ли дело в алкоголе, то ли в мысли, что если лифт и рухнет, то умрёт Хёнджин не один, а утащит за собой одного заносчивого засранца. В груди от этого странно теплеет. Наверное, это не самая здоровая реакция, но Хёнджин расплывается в довольной улыбке. — Давай сюда, иначе я до утра домой не вернусь, — ворчит Феликс, когда Хёнджин не попадает ключом в замочную скважину на пятый раз. За этот вечер он столько раз оплошал перед Феликсом, что сейчас спокойно протягивает ему связку ключей, желая просто уже оказаться в своей кровати и отоспаться перед грядущей работой. Гордость гордостью, но иногда её стоит засунуть куда поглубже. Феликс быстро справляется с замком, и их встречает кромешная темнота квартиры, что лишь слегка освещается лампой из подъезда. Щелчок выключателя влечёт за собой яркую вспышку света, отчего глаза непроизвольно слипаются, а мозг дезориентируется в пространстве. — Откуда ты знаешь, где я живу и дату моего рождения? — всё же спрашивает Хёнджин. — Ты мой сталкер? Пожалуй, эти вопросы стоило задать перед тем, как говорить свой код и впускать в квартиру предполагаемого преследователя. Ну что ж. Феликс смеряет его своим фирменным взглядом «неужели ты настолько тупой?» и протягивает ключи законному владельцу. Каждый раз Хёнджину кажется, что в такие моменты Феликс в уме высчитывает их разницу в уровне интеллекта, а когда после этого его пухлые губы вытягиваются в усмешке, он явно приходит к выводу, что она равна примерно пятидесяти. — Тебе память отшибло? Мы вместе работаем, — спокойно отвечает Феликс, словно знать, где живут твои коллеги, является абсолютной нормой. — И что? Я вот о тебе этого не знаю, — тут Хёнджин немного лукавит. День рождения Феликса он знает прекрасно и помнит тот день, словно это было буквально вчера. Тогда — пятнадцатого сентября тремя годами ранее — Хёнджин пришёл на съёмки в прекрасном расположении духа, он даже был готов быть милым и приветливым с Феликсом, чтобы остановить их ещё зарождавшуюся вражду. Вот только у Феликса были свои планы. Когда сотрудники вынесли ему торт со свечами, он громко и отчётливо загадал своё желание вслух: «Никогда больше не сниматься с Хван Хёнджином», — и задул все свечи разом, смотря этому самому Хёнджину прямо в лицо. Обидно было до жути: даже глаза предательски заслезились, а кулаки зачесались и прошлись прямо по острому подбородку Феликса. Обошлось тогда без синяка — всё же они профессионалы, — но тот день Хёнджин запомнил надолго и теперь каждый год отказывается от работы пятнадцатого сентября, всячески избегая своего коллегу. Феликс смотрит на него странным, нечитаемым взглядом и закусывает губы, пряча руки в карманы жакета. — Я живу через дорогу, на углу, — Хёнджин прикидывает в голове — примерно через пару-тройку домов от него, — а день рождения у меня пятнадцатого сентября. Хёнджин кивает, словно болванчик, и стягивает с себя куртку. Всё происходящее видится таким сюрреалистичным: они с Феликсом уже почти час наедине и даже не убили друг друга; лишь несколько раз перекинулись язвительными комментариями, которые даже не особо-то и задевали. Может, Хёнджин уснул в ванной за бокалом вина и всё происходящее — всего лишь воображение его больного мозга, которое подкинуло новых идей после слов Минхо? Эта версия кажется куда реалистичней, чем происходящее сейчас. — Рубашку заберёшь? — Я же сказал, что только после химчистки. — Да она как новенькая, я в ней только до дома доехал, так что… — Химчистка, Хван, — жёстко чеканит Феликс. За кого он его принимает? Хёнджин обиженно дует губы, ворча проклятия под нос и принимаясь снимать ботинки. От наклона вниз пол начинает кружиться, и Хёнджин чуть заваливается набок. Рядом слышится цыканье, а на теле вновь ощущается тепло от чужих ладоней: Феликс придерживает его за спину, не давая упасть. Фантастика. Он точно задумал какую-то пакость, но алкоголь в крови Хёнджина не даёт нормально мыслить и разгадать коварный план этого мерзавца. — Обязательно выпей что-нибудь от похмелья, — советует Феликс, а как только Хёнджин справляется с ботинками и выпрямляется, отпускает его, двигаясь в сторону входной двери. — Да я в полном порядке. Завтра буду бодрячком, — машет руками Хёнджин, задевая стойку с зонтом, которая начинает пошатываться, норовя упасть. — Ты совсем не умеешь управлять своим туловищем, — губы Феликса тянутся в гадкой усмешке. — Уверен, с членом такие же проблемы. Нет, это точно не сон. — Гадёныш, — шипит Хёнджин, чувствуя подступающую злость, и хватает с пола ботинок, отправляя его в сторону двери. Феликс ловко уворачивается, заливаясь хохотом, и добивает напоследок: — До завтра, каланча. Хёнджин остаётся в одиночестве вместе с яростно бьющимся сердцем. Этот несносный, мелкий, желчный, паршивый, ублюдочный кусок… Приходится сделать глубокий вдох и вспомнить техники саморегуляции, которые ему рекомендовал психолог. Хёнджин плетётся к выходу, чтобы закрыть замок, но перед этим выглядывает на лестничную площадку, осматривая дверь — не обоссал. Губы трогает лёгкая улыбка, но Хёнджин одёргивает себя и отправляется отсыпаться перед тяжёлыми рабочими днями.