Кайдерск, 17 января, 1043 год
Время 07:07
Гостиница «ТарТар»: Фойе
К семи часам столовая открылась, вбирая в себя жителей гостиницы и угощая их различными яствами. Набрав себе немного еды со шведского стола, Стюарт подсел к Сэмюелю и принялся за трапезу, искоса поглядывая в сторону Эллы. Конечно, эти взгляды не остались незаметными для композитора, который лукаво усмехнулся. – Смотришь на свою красавицу? – Разве это так заметно? – Очень, – после паузы Сэмюель сказал: – Кстати, я от Ахероны узнал немного о Затейникове. У него седые волосы и поговаривают, что после смерти друга он поседел от горя. – А какой цвет волос у него был раньше? – Он был красноволосым. – Хм... Позавтракав, все переделись в куртки, пальто и шубы и стали толпиться в фойе перед Хайроном, который вёл список участников. Когда все собрались, он с блаженной улыбкой на губах пролепетал: – Доброе утро, дамы и господа. Как вам спалось? – получив несколько ответов, он поднял руку, прося тишины. – Очень рад, что вам всё понравилось! А сейчас мы выйдем на улицу, и я вас всех проведу к нашему Большому театру, где вас ожидает господин Затейников. Пройдёмте! И, проведя всех по тоннелю, он вывел участников на улицу и по парку повёл к роскошному персиковому зданию с белыми восьмью колоннами и мраморной статуей трёх львов на крыше. Различные орнаменты изображающие мифы и легенды, украшали стены этого помпезного здания, которые можно рассматривать бесконечно и находить для себя что-то новое. Все зашли внутрь через служебную дверь, собрались в изумительном фойе и сдали верхнюю одежду в гардероб. Повторно пересчитав всех, Харон объявил, что господин Затейников немного опоздает, и около десяти минут развлекал толпу рассказами о Большом театре. Вскоре раздался стук каблуков, – спустившись по лестнице, к ним вышел невысокий мужчина в оранжевом костюме, жёлтой рубашке, синем галстуке (галстук был необычный: он соединял в себе классический галстук и галстук-бабочку) и в коричневой обуви с тёмным градиентом. Потрепав кристаллически-белыми кудрями, он сверкнул взглядом красных, широко раскрытых безумных глаз с белыми ресницами и поправил пенсне с оранжевыми стёклами. Трость его была металлической, с маленьким черепом на набалдашнике. При взгляде на этого мужчину в груди Стюарта что-то ёкнуло и застыло в напряжении. Нехорошее предчувствие овладело его хладнокровный разум, скрипели колёса плохих мыслей и догадок. Почему ему так некомфортно? Почему предчувствие царапает сердце? Он не знал и хотел найти ответы на эти вопросы, узнать, в чём подвох. – Добр-рое утро, коллеги! Меня зовут Добродей Затейников, – воскликнул режиссёр. Улыбка зазмеилась по его губам. – Как я рад видеть всех в целостности и здравии! Все поздоровались с ним, отчего он добродушно засмеялся и помахал тростью. – Ох, как я рад, как я рад! Хайрон, можешь быть свободен, – махнув в его сторону ладонью, заставляя подручного уйти, он вновь обратился к гостям: – Итак, друзья мои, первая репетиция пройдёт у нас завтра, а сегодня я бы хотел провести вам небольшую экскурсию по театру! Ну-с, все готовы? Услышав положительный ответ, он повёл участников на лифте по этажам, показывая обшитые дорогим бордовым и изумрудным бархатом ложи и ряды ярко-красных стульев, обширные гримёрные, небольшой подземный репетиционный зал и в конце экскурсии привёл коллег в великолепный, сверкающий золотом зрительный зал. Огромная люстра блестела у потолка, поражая своими хрустальными украшениями и размерами; потолок был расписан искуснейшими художниками прошлой эпохи. Перед огромной движущейся сценой, закрытой бордовым занавесом с золотистой тесьмой, расположилась подвижная широкая оркестровая яма с чёрными стенами. – Завтра мы репетируем в этом зале, послезавтра он будет занят, и мы отправимся в малую репетиционную залу. И также завтра вы познакомитесь с вашими новыми коллегами; поверьте, они очень буду рады познакомиться! На том экскурсия и закончилась. Добродей после поговорил с некоторыми сотрудниками, не относящимися к солистам: то был доктор Такута, композитор Лонеро (он представил Уика Добродею), низенькая девушка фотограф, крупный старик поэт и автор либретто, стройная женщина хореограф и взволнованный рыжий драматург. Завершив беседы, часть участников вернулась в гостиницу, другие отправилась гулять по невероятно красивому зимнему Кайдерску, а остальные остались в театре. Стюарт с Сэмюелем, Петром и Табибом рассматривал ложи и сцену, бродя по ней и с любопытством залезая в закулисье. – Выглядишь каким-то настороженным, – оставшись тет-а-тет со Стюартом у буфета, сказал Табиб и отпил воды из бутылки. – У меня нехорошее предчувствие и я пытаюсь понять, почему. – Может, нервы из-за нового места? В конце концов, ты здесь ни разу не был, вот и переживаешь новую поездку. – Навряд ли. Ладно, не важно. – Ещё как важно. Я бы тебе советовал развеяться и прогуляться по городу; поверь мне, он очень красивый. – Я бы с радостью, но, боюсь, так я сильнее уйду в раздумья. – А ты возьми с собой Сэма и Петра; уж эти болтуны тебя развеселят. Они рассмеялись и вернулись в зрительный зал, где перед сценой стоял, облокотившись о трость, Добродей. Стюарт застыл и, приглядевшись к невысокой фигуре, ощутил парализующий страх, словно перед ним стоял бес, а не человек. «Тебе кажется, Стюарт», – заверил он самого себя и прогулялся с Такутой по партеру, а затем вновь взобрался на сцену. – Нравится наш театр? – поинтересовался Затейников. – Да, очень, – восхитился Такута и кивнул. – Изумительное место, – ответил Уик. – Люблю эстетику театров, особенно таких именитых. Не думал, что большой театр Кайдерска настолько красивый. – О, у нас все театры красивые! Если будет время, пройдитесь по нескольким местам; уверяю, вам понравится! Затейников рассмеялся и внезапно замолк. – Понравится...***
Первая репетиция прошла более чем удачно: солисты познакомились с другими солистами и объёмным ансамблем, музыканты передружились с Лонеро и Стюартом, а важные лица уже мыслили коллективным разумом. Драматург, по чьей пьесе ставился мюзикл, вместе с Затейниковым, художником-постановщиком, которым оказался Хайрон, и поэтом контролировали ход действий, сидя в зале или бродя по сцене с актёрами. Фотограф запечатляла весь процесс на камеру, бегая как собачка, то по сцене, то по зрительским рядам и ложам. Так продолжалось неделю. Работа кипела каждый день с раннего утра до поздней ночи; все, уставшие после нескончаемых и изматывающих репетиций возвращались в гостиницу, где после ужина предавались чарам сна. Стюарт, возвращаясь в гостиницу, проводил некоторые вечера с Эллой, разговаривая с ней о том, о сём, и был чрезмерно счастлив её компанией. Она успокаивала его тревожную душу, одаривая желанной нежностью, постоянно гладила его по голове и целовала в лобик. Они узнавали всё больше и больше друг о друге и всё крепче становилась эта любовь, кажущейся бесконечной и прочной. Сэмюель же за неделю успел передружиться абсолютно со всеми, привязался к охранникам Цербетам и Ахероне, а также помог выучить своим подопечным почти все музыкальные партии. В общем, его теперь знали и любили все, о нём говорили, как о лучике света в тёмном царстве и постоянно ласкали, как котёнка, кроме одного человека – Илоны Штуарно, двадцативосьмилетнего очень активного фотографа и общественной язвы. Это была низенькая девушка с шоколадной кожей, бело-чёрными волосами, собранными в длинный тёмный хвост, вздёрнутым носиком и одним вечно сощуренным правым глазом (глаза её, кстати, были очень красивого оранжевого цвета, как два апельсина). Одевалась она всегда в ярко-оранжевую одежду, а самым любимым её образом была ядрёно-рыжая рубашка с красным маленьким шарфиком на шее, медальончик с красной лампочкой, зелёные шаровары и чёрные ботинки на высокой платформе. И эта «мелкая зараза», как её мысленно звал Стюарт, постоянно обзывала Сэмюеля, локтём пинала его в бок и всячески смеялась над ним, зовя «глупым блондинчиком». Сэмюеля это, конечно, расстраивало, но обижаться или отвечать на пакости не стал, хотя Стюарт с Петром уговаривали его прервать череду насмешек ответом. Позже Сэмюель узнал у Ахероны немного информации про неё: оказалось, Илона попутно подрабатывала в скандально известных газетах «Некрополь» и «Белладонна», часто показывалась в местах преступлений, чем мешала полиции и помогала журналистам. Она хоть и казалась вредной и глупой, на деле очень остроумна, проворна и даже опасна, ибо могла без труда раздобыть информацию про каждого, кто был ей неприятен. – Но не переживай, – успокаивала Сэмюеля Ахерона, поглаживая его по голове, – тебя она не тронет. Ты всем нравишься и мы за тебя заступимся в случае чего. – Спасибо, Ахерона... – кивнул он и улыбнулся. Женщина смутилась и почему-то опечаленно опустила взгляд, а сидевший рядом с ними на диване Сифон предался внезапным рыданиям, словно горевал о ком-то. Композитору и регистраторше пришлось успокаивать сумасшедшего, который лез в объятия юноши и неустанно повторял: «Трагедия, трагедия!» Стюарт, наблюдавший за этим с лестницы, вопросительно смотрел на сию картину и не мог понять, что происходит. Тревога в душе его при воскликах охранника лишь укреплялась, обвивая грудную клеть терновым венком. Поспешив вернуться в комнату, Уик заперся и с тяжёлым сердцем лёг в постель. Нет, здесь точно что-то не так! И при мысли об этом он услышал странное скрежетание за стенами, стук механизма. Прислушавшись, он более ничего не услышал и с беспокойством на сердце решил лечь спать. «Утро вечера мудренее», – прошептал он в пустоту и закрыл глаза.