***
Вечером прошлого дня. Меня трясло так, словно я стояла на ветру после того, как искупалась в ледяной воде. Ноги в какой-то момент перестали держать меня, подкосились, и я упала на пол. Качаясь взад-вперед в приступе неконтролируемой истерики, запричитала в трубку: — Она умерла! Ливий только что звонил мне, как на зло, именно в тот момент, когда я вспоминала наш… Наш… Я не знаю, ч-что мне делать, Амен! Ненависть к самой себе вкупе с шоком от услышанной новости одолели меня окончательно, и я, прижав голову к согнутым коленям, зарыдала, продолжая сжимать в руке телефон. Кажется, Амен что-то говорил, но я не слушала — точнее, не могла расслышать из-за собственных всхлипов. Дрожащим пальцем я поставила его на громкую связь. — …слышишь? Езжай к нему, немедленно, — донесся до меня его властный голос. — П-поехать к нему в Марокко? Ты что, шутишь? — я затряслась, как осиновый лист, сдерживая очередной приступ рыданий. — Как я могу… после того, что сделала? Разве он захочет меня видеть? — А разве он об этом знает? — отрезвил меня Амен. — Все, что ему нужно сейчас — чтобы ты была рядом. Поэтому арендуй частный джет и лети к нему, как можно скорее. Голова кружилась, лишая меня последних крупиц рассудка. Вся комната вращалась перед глазами. Или же так было из-за того, что я не прекращала качаться туда-сюда? Боже… Кажется, меня вот-вот стошнит от волнения. — Я н-не понимаю, как ты можешь хотеть, чтобы я поехала к нему, — шмыгнув носом, протянула я дрожащим от слез голосом. — Думала, что ты его н-ненавидишь. — Ненависть — не совсем то слово, которым можно охарактеризовать мое отношение к нему. А даже если бы я ненавидел, — он на секунду замолчал, но затем все же продолжил таким же непоколебимым тоном, — Не стал бы отговаривать тебя поехать. Потому что ты ему сейчас нужнее, Эва. От этих слов Амена мне захотелось разрыдаться еще сильнее. Я нужна Ливию, нужна Амену, а мне… Кто нужен мне? Внезапно стало больно, как будто кто-то резанул ножом по сердцу, и теперь оно истекало кровью. Я должна ехать… Да, должна. Если не поеду, загрызу себя. Но почему же Амен тоже так считал? Неужели он настолько порядочный, что способен вот так спокойно отпустить меня к моему жениху после того, что между нами было? Или же слово «порядочность» было здесь неуместным? Очевидно, что Амен жестко подавил собственную гордость, чтобы отпустить меня, хотя сам наверняка сгорал от ревности. Будь ситуация обратной, как бы поступила я? Ответ напрашивался сам собой — разумеется, тоже сказала бы ехать, потому что Амен мне не принадлежал. Он не был моим парнем или мужем. И я не имела права держать его возле себя, когда в мире существовал человек, которому была так нужна его поддержка, его присутствие… Да, так было бы правильно. Впрочем, не мне рассуждать о правильности чьих-то действий, ведь я позволила другому трахать меня, пока мама моего любимого человека умирала… Блять. Мне снова стало тошно, но теперь уже от самой себя. Шлюха. Грязная шлюха. Именно так я себя ощущала. Такой я и была.***
Тазия, по мусульманским обычаям, длилась еще три дня после похорон миссис Табори. Дом был наводнен гостями с утра до вечера, но никто не оставался на ночь — правилами тазии это было запрещено. В первый день после приезда я опасалась, что и меня отселят в отель, но Кадир позволил мне остаться несмотря на то, что я не была официальным членом семьи. Он питал ко мне нежные, практически отеческие чувства, и не открестился от меня даже после того, как нам с Ливием пришлось «разорвать» помолвку. Кадир не был посвящен во все детали моего контракта, предполагавшего пиар-отношения с другой знаменитостью. Он знал ровно столько, сколько было необходимо, чтобы ему не пришлось подписывать договор о неразглашении, как Агнии. Исмана эта участь обошла стороной, хоть он и все знал… На четвертый день, когда тазия, наконец, закончилась, мы с Ливием впервые выбрались в город, чтобы немного отвлечься, сменить обстановку. Дом семьи Табори хоть и был огромным, но стены уже начали давить, ведь мы находились здесь безвылазно три дня. Купили что-то из одежды, обуви, домашней утвари… Я не особо следила за тем, как быстро наполнялись наши пакеты и росли потраченные суммы, как и Ливий. Для нас это было своего рода терапией, попыткой забыться, компенсировать материальным пустоту, воцарившуюся на душе. Я внимательно следила за состоянием Ливия все эти дни, но он замкнулся в себе и никак не выражал свои эмоции. Лишь немного приоткрыл завесу своих мыслей и переживаний во время нашего разговора на кладбище. Я знала, что ему свойственно переживать трудности наедине с собой, как и большинству мужчин. Но со мной он всегда был более искренним, чем с остальными, даже со своей семьей. Пожалуй, кроме меня, единственным человеком, с которым он делился чем-то сокровенным, была его мама. И теперь, когда он потерял ее… Кто способен поддержать его так, как это ему нужно, кроме меня? Мы зашли в комнату Ливия. Он молча поставил пакеты на пол и последовал вглубь помещения, а я осталась стоять у двери, потому что отвлеклась на сообщения от Айрис. Она писала мне по десять раз на дню, потому что ей пришлось резко перестраивать мой рабочий график, так как даже я сама не знала, сколько еще буду отсутствовать в Лос-Анджелесе. Своим спонтанным отъездом я добавила своей ассистентке проблем, но иначе я поступить не могла. Даже если Ливий не сильно выражал потребность в моем присутствии… Раздался звон битого стекла. Я буквально подпрыгнула на месте от неожиданности, а потом понеслась на звук. Завернула за угол и застыла на месте, оторопев. Ливий стоял напротив комода со сжатыми кулаками и смотрел вниз. На полу валялась деревянная рамка, повсюду были рассыпаны осколки. И среди них одиноко лежала фотография. — Милый, — я сделала осторожный шаг к нему навстречу. — Ты случайно ее уронил? Ливий медленно перевел взгляд с пола на меня, будто был загипнотизирован этим зрелищем. Ничего не ответил, лишь покачал головой, а затем стал отходить назад, пока не рухнул на кровать. Зарылся одной рукой в растрепанные волосы, с силой сжал их, как будто хотел вырвать с корнем. Стараясь не наступить на осколки, я подошла к нему. Не зная, что сказать, просто молча подгладила его по щеке, успокаивая. Вдруг Ливий обхватил мою талию двумя руками и рывком притянул к себе ближе, уперевшись лбом в мой живот. Кожей я могла ощущать его сбивчивое дыхание. Его пальцы, держащие меня, тряслись. Казалось, что он близок к нервному срыву. Это заставило меня практически взмолиться: — Пожалуйста, поговори со мной. — Мне стоило чаще видеться с ней. Чаще звонить. Чаще приезжать, — его голос содрогался, как и его тело. — Все, что от нее осталось — это чертовы фотографии и сообщения в телефоне, на которые я даже не всегда отвечал, потому что не было времени. А теперь… теперь уже слишком поздно. — Не вини себя, — я с нежностью провела рукой по его непослушным волосам. — Мы не задумываемся о ценности чего-то, пока не теряем это. Так уж мы устроены. Ты все равно созванивался с ней очень часто, каждую неделю… Уверена, что это делало ее счастливой. Пальцы сильнее сдавили мою кожу, практически до боли, но мне было все равно. Я не подала виду, что мне неприятно, ведь Ливий наконец-то решился показать, что он не в порядке. — Только ты способна меня полностью понять. Понять, через что я прохожу и через что предстоит пройти, — он ненадолго поднял на меня глаза. В них предательски блестели расцветающие бутоны слез. — Когда-нибудь станет легче? Только ответь честно, Эва, пожалуйста. Я глубоко вздохнула, собирая мысли в кучу. Ложь во благо будет иметь краткосрочный эффект, а потому врать не было никакого смысла. — Возможно. Скорбь по кому-то это как… тревожность. Ты просто учишься с ней сосуществовать с наименьшим для тебя ущербом. Может быть, тебе помогут таблетки. Регулярные сеансы со специалистом. Но иногда тебя будет накрывать, и это неизбежно. Мне жаль, если это не то, что ты хотел услышать. — Значит, я обречен страдать до конца моих дней? — Ливий коротко хмыкнул, обдав мой оголенный живот горячим дыханием. — Что ж, видимо, я заслужил. — Это неправда, и ты это знаешь, — я пыталась сохранять спокойствие, но с каждой секундой это давалось мне все труднее. — Ты просто позволяешь чувству вины возыметь над тобой контроль. Это поправимо… — Я себе противен, — заявил Ливий так, будто эти слова были глубже, чем выражением мимолетной деструктивный мысли. — Мне противно все, что меня окружает, моя жизнь, само мое существование. Все, кроме тебя. Я ненавижу факт, что я жив, а она нет. Это тоже не пройдет? — Пройдет, — тихо сказала я, чувствуя, как по щеке скатывается одинокая слеза. — Обязательно пройдет. Ливий умолк, продолжая прижиматься ко мне, а затем я почувствовала, как затряслись его плечи. Он беззвучно плакал. Впервые за все время нашего знакомства он позволил себе заплакать при мне. Наверное, именно это стало для меня точкой невозврата — и в следующую секунду я уже плакала вместе с ним. За окном стоял отвратительно солнечный день, в который мы оба были несчастны. Ливий успокоился довольно быстро — для этого ему понадобилось меньше времени, чем мне. Проморгавшись, я увидела, что он уже расположился на подушках, вытянув ноги, и обратил все свое внимание на экран ноутбука. — Может, не стоит сейчас работать? — предложила я, недовольно нахмурившись. — Ты ведь взял отпуск. Тем более, за свой счет. Лейбл ничего не теряет. — Я так не могу, Эва, — отрезал он. — Мне нужно отвлечься. Что толку сутками бесцельно смотреть в стену? Лучше поработать хотя бы немного, чем разгребать потом все это, когда я вернусь в Лос-Анджелес. — Вы с отцом так похожи, — невольно вырвалось у меня. Кажется, Ливия это покоробило, но он промолчал. Наверняка я задела его за живое, ведь его мама иногда упрекала Кадира в том, что он уделяет слишком много времени своей работе и не замечает, как растут его дети. Видимо, такой расклад неизбежен, если ты хочешь добиться успеха в чем-то… Поднявшись с кровати, я уставилась на россыпь осколков под ногами. Черт, нужно срочно прибраться, пока кто-нибудь ненароком не порезался. — Не подскажешь, где у вас швабра? Или тряпка, — обратилась я к Ливию. — Не переживай об этом. Домработница приберет, — бросил он, не отрывая взгляда от ноутбука. Ответить на это мне было нечего. Иногда я забывала, что в доме семьи Табори не принято что-то делать своими руками. Впрочем, когда ты владеешь несколькими нефтяными месторождениями, это наверняка последнее, о чем ты задумываешься, ведь время — деньги. Телефон, лежащий в кармане моих штанов, снова завибрировал. Я присела на кровать и вновь открыла переписку с Айрис, от которой за это время пришло уже пять новых сообщений. Вдруг я ощутила пристальный взгляд Ливия на затылке. Это заставило меня повернуться в его сторону. Он посмотрел на мой телефон как-то задумчиво, а потом вдруг сказал: — Думаю, тебе стоит вернуться в Лос-Анджелес завтра. Я несколько раз моргнула, глядя на него вопросительно. — К чему такая спешка? Ты хочешь, чтобы я уехала? — Нет, не хочу, — отрицательно качнул головой Ливий. — Но из-за переноса запланированных съемок лейбл несет убытки. А еще это негативно отражается на твой репутации, и представители брендов теперь подумают дважды, прежде чем заключать с тобой контракты. Как твой менеджер, я не могу этого допустить. — А как мой жених? — в лоб спросила я, пытаясь подавить злость, которая медленно закипала во мне. — А как твой жених, я желаю тебе всего самого лучшего. И конечно же, хочу, чтобы ты была рядом. Поэтому обещаю, что прилечу к тебе, как только смогу, — его слова не были лишены логики, и он говорил искренне, но мне было противно от того, что все это с нами происходило. Противно от обстоятельств, в которые мы себя загнали. Я ненавидела выбирать, а между мной и Ливием всегда вставала работа. И когда все успело скатиться к чертям в наших отношениях? Может быть, поэтому мне было проще решиться на близость с другим. Я поймала себя на мысли, что оправдывала это у себя в голове нежеланием Ливия посвящать мне время. Вот только он всегда таким был, и раньше меня это устраивало. Устраивало настолько, что я была готова выйти за него замуж, а если вы хорошо меня знаете, то понимаете, насколько это серьезный шаг для меня.***
По просторной обеденной то и дело разносился беззаботный смех. На столе соблазнительно дымились только что приготовленные блюда. Был слышен перезвон бокалов и столовых приборов. Вся большая семья Табори собралась вместе, чтобы отметить приезд Ливия и впервые — в компании его девушки. А также новоиспеченной невесты, но об этом пока никто не знал. — Ты все хлопочешь, азиза, — обратился к жене Кадир, остановив ее по пути на кухню. — Оставь это дело прислуге, посиди с нами. — Ах, перестань! — Фатима Табори мягко шлепнула его по руке, оставаясь непреклонной. — Постоянно сидеть на месте просто невыносимо. В такие моменты я начинаю вспоминать, что мне идет уже шестой десяток. Ты хочешь, чтобы я расстраивалась, хаяти? — Ни в коем случае, — сразу же открестился Кадир, а затем обреченно вздохнул. Их небольшая безобидная перепалка спровоцировала очередной приступ хохота у собравшихся за столом. — А что это за кольцо у тебя на безымянном пальце, Эва? — с горящим в глазах любопытством поинтересовалась Сими, маленькая сестренка Ливия. — Оно кажется мне знакомым. Как будто я уже видела его где-то. Разумеется, она видела. Ведь это кольцо когда-то принадлежало ее бабушке, пока не перешло по наследству к Ливию. — Скоро узнаешь, — я заговорщически подмигнула ей. — А пока лучше давай поедим. Когда Фатима, наконец, вернулась к нам, Ливий демонстративно откашлялся и поднялся со своего места, обратив на себя взгляды всех присутствующих. Я моментально оторвалась от еды, потому что меня одолело волнение. Как семья Ливия отреагирует на такую новость? Как отнесется ко мне, как к его будущей жене, учитывая мою религию и профессию? Как мне сказал Ливий, когда страшно — нужно просто закрыть глаза и шагнуть вперед. Именно это мы и делали. — Два месяца назад я стал самым счастливым человеком, — без лишнего пафоса, а лишь с искренней светящейся улыбкой произнес Ливий, сжав мою руку. — Потому что девушка, которую я очень сильно люблю, ответила согласием на мое предложение руки и сердца. И сегодня я надеюсь получить ваше благословение на наш союз. Воцарившаяся на первые несколько секунд после этого заявления тишина заставила меня чуть ли не обливаться холодным потом, словно в ожидании собственной казни. Однако затем Мириам, старшая дочь, заливисто рассмеялась: — Надо же, первая девушка, которую брат привел в наш дом, а уже в статусе невесты! Видимо, у них действительно все серьезно. Я натянуто улыбнулась ей и поднялась следом за Ливием, не разжимая его руки. — Это правда, недавно Ливий сделал мне предложение. Я очень сильно его люблю и хотела бы идти с ним по жизни рука об руку. Конечно, если вы одобрите… — Милая, откуда в твоем голосе столько страха? Разве ж мы дикари какие? — Фатима тоже подорвалась с места и подошла ко мне, глядя на меня ласково, почти с материнской любовью, а потом заключила в свои объятия. — Я так рада, что Ливий нашел в Америке своего человека! Он много рассказывал о тебе, ты чудесная девочка. Конечно, я благословляю ваш брак, — она взяла нас с Ливием за руки и крепко сжала их, а затем повернулась к своему мужу. — Что скажешь, хабиби? Кадир все это время не сводил с нас внимательного взгляда слегка прищуренных глаз. Он неспешно промокнул рот салфеткой, будто нарочно оттягивая момент, а затем сказал: — Маша’Аллах. Пусть этот брак приумножит ваше совместное счастье. — Благодарю вас, мистер Табори, — я почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы, и спрятала лицо в груди Ливия. Он прижал меня к себе ближе, не стесняясь демонстрировать свои чувства при других. Не верилось, что это действительно происходило со мной. Я рано лишилась родителей, но уже сделала важный шаг на пути к тому, чтобы построить собственную семью. С правильным человеком… Все почти получилось.***
Beethoven — Piano Sonata No. 26, Op. 81a «Les Adieux» — Abwesenheit (L’Absence). Andante espressivo. Оставив Ливия одного, я спустилась на первый этаж. Восточная сторона дома смотрела на Атлантический океан — из панорамных окон открывался потрясающий вид на бескрайнюю водяную гладь. Мартовский ветерок игрался с листьями деревьев. Теперь все вокруг казалось таким умиротворенным, особенно по сравнению с суматохой, которая царила здесь предыдущие три дня. Мириам сидела за роялем и филигранно отыгрывала печальную мелодию. Кажется, что-то из Бетховена. Она сидела боком ко мне, так что я могла видеть, как ее пальцы легко скользили по клавишам. Не желая мешать ей, я тихонько опустилась на диван напротив и, поджав под себя ноги, стала слушать. Мириам было всего семнадцать, а она уже была настоящим виртуозом. Ей легко давалось все, за что бы она ни взялась, но к музыке ее тянуло сильнее всего. Наверное, по большей части поэтому мы с ней сразу нашли общий язык — ведь мы разделяли общие увлечения. В один момент Мириам сфальшивила, взяв на октаву выше. Я увидела, как напряглись ее плечи, как сдвинулись к переносице брови от недовольства собой. Но она тут же взяла себя в руки, приосанилась и невозмутимо продолжила играть. Я наблюдала за ней, завороженная ее игрой. Кажется, мне стоит взять у нее пару уроков. Закончив, Мириам захлопнула крышку рояля и уставилась куда-то вперед. Она не спешила начинать разговор, как и я. В такой звенящей тишине мы просидели какое-то время, а потом Мириам произнесла пространно, как будто разговаривая с самой собой: — Прошло четыре дня, как мамы не стало, а я еще ни разу не плакала. Каждый день жду, когда слезы нагрянут, но они все не приходят. Со мной что-то не так? Я не сразу поняла, что она ждала от меня ответа, а потому отреагировала на ее вопрос лишь спустя пару минут. — Нет, ничего подобного. Каждый по-разному переживает горе, — я вновь обратила свой взгляд на океан за окном и принялась рассказывать. — Мои родители умерли, когда мне было шесть, и мы с моим братом, Исманом, остались совсем одни. Я выплакала все слезы в первые дни, а Ис наоборот вел себя так, словно ничего не случилось. Когда в детский дом, куда нас приняли, привезли часть наших вещей и игрушки, среди которых был динозавр, которого Исману совсем недавно подарил папа… Он разрыдался. Видимо, эта игрушка напомнила ему о том, что он потерял папу навсегда и больше никогда его не увидит. И тебе нужно быть готовой к тому, что тебя может вывести из себя любая вещь, которая служит напоминанием о твоей маме, — обратилась я к Мириам. — Главное, помни, что всему свое время. Ты не обязана плакать, если не хочешь. Сестра Ливия посмотрела на меня долгим, внимательным взглядом. Ее зеленые глаза были полны печали — сдержанной, но безграничной. — Ты сильная. Я хочу быть как ты, — она осторожно погладила рояль, словно он был живым существом, ласковым питомцем. — Как думаешь, у меня получится? — Уверена, что да, — я горько усмехнулась. — И я не сильная. Просто притворяюсь ей. — У тебя неплохо выходит. Кое-кому не помешало бы брать с тебя пример, — Мириам устало подперла голову рукой. — Сими уже второй день не выходит из своей комнаты и почти ничего не ест. Бáба злится на нее за это. Он говорит, что печаль должна быть светлой и короткой. А когда мы горюем слишком сильно, душа мамы тоже страдает. Ее рассуждения поразили меня. Она была взрослой не по годам. Мистер и миссис Табори хорошо воспитали своих детей. — Возможно, ты права, но не осуждай ее за это, — мягко посоветовала я. — Ты не знаешь, через что она сейчас проходит. — Да я бы с радостью узнала, но она меня не впускает и на мои сообщения не отвечает, — Мириам разочарованно вздохнула и поднялась с места. Подошла ко мне и замерла напротив, посмотрев куда-то за мою спину. Видимо, на лестницу, ведущую к спальням. — Ливий такой же. Ему сложно открыться людям, даже самым близким. Он всем делился только с мамой. И с тобой. — К чему ты клонишь? — я подалась вперед и посмотрела на нее, нахмурившись. В груди снова закопошилось неприятное чувство, какое испытываешь обычно, когда приходится кого-то обманывать, и это тебя терзает. — Не знаю, что происходит между тобой и тем актером, но брат клянется, что вы все еще вместе. Он никогда не скажет нам, если ему будет плохо. А к тебе он тянется. Поэтому, пожалуйста, поддерживай его. Лив, возможно, не показывает этого, но он без тебя жить не может. Мириам посмотрела на меня пытливо и впервые за все время стала похожа на ребенка, каким она и являлась. Просто семнадцатилетней девочкой, переживающей за своего старшего брата, которого она не имела возможности видеть чаще двух раз в год. И она хотела, чтобы я о нем позаботилась. Если бы она узнала, что я натворила несколько дней назад, сумела бы смотреть на меня прежними глазами? Наверняка нет. Мириам видела во мне идеальную девушку для Ливия. А я, впервые за долгое время, видела себя настоящую — недолюбленную девочку, которая побежала в объятия другого, когда в нынешних отношениях ей перестали уделять достаточно внимания. — Я обещаю, что буду с ним рядом. Почему это звучало, как ложь?