I Hope We Kiss Goodnight (ру версия)

Сью хватает ровно пол минуты, чтобы добежать с одного конца квартиры к другому и поднять трубку гудящего на столе мобильника. Или не на столе. Может быть на кровати. Или под ней. А может быть под толстым завалом чистых бумаг с пошлыми анекдотами на обратной стороне. Где бы не валялся ее мобильный, постоянно стоявший на беззвучном, она поднимала его моментально. Поднимала и ждала, когда собеседник, с которым она совершенно не хочет начинать беседу повесит трубку. Либо же, если некий контакт подписанный как «Эмили» добьет ей десятку по пропущенным вызовам, она все-таки откроет крышку телефона, попутно придумывая очередное оправдание, почему она снова заставляет ее волноваться. Иногда это запертые двери комнаты, не пропускающие рингтон, иногда лежащая в ванной сама Сью, которая не может дотянуться до мобильника, почему-то лежащего на краю раковины (там помещался только рукомойник и небольшая ванная, в которой ей приходилось сгибать ноги). Честно говоря, Эмили никогда не верила оправданиям Сью, но это уже вошло в привычку, и волей неволей она начала считать в какой по счету раз Сью поприветствует ее словами: «Прости, я просто…» «Стой, стой… Умолкни!» Эмили брала пример с типичных фраз из молодеждых комедий а-ля «Дай-ка угадаю (…)», но ее рот выплюнул слова раньше, чем девушка успела обдумать развитие этой шутки. «У тебя снова телефон на беззвучном?» Это был вопрос, сказанный как утверждение. «Нет, я просто не успела взять трубку» Это была ложь, пополнившая богатую коллекцию Эмили. «Почему ты постоянно выключаешь его?» По ту сторону провода можно было услышать клавиши клавиатуры и щелканье компьютерной мыши. «Меня чрезвычайно раздражает громкое "Cheri Cheri Lady", которое ты мне поставила на звонок.» «Это мотивация поскорее брать трубку!» слегка отстраненно (она была сосредоточена на содержимом монитора) протянула Эмили. «Нет, это мотивация опять выключить звук.» Сью была явно не в духе и уже сто раз пожалела, что взяла в руки телефон. И нет, ее ни чуть не беспокоило свое состояние, которое и так покачивалось на грани поедания сырых макарон, а настроение Эмили, которая явно что-то писала последние два дня (минимум!). Судя по всему Эмили восприняла это как язвительную шутку и прошептав самой себе «нуууу…» снова зашумела мышью. «У тебя завышенные ожидания о моей музыке.» Эмили было свойственно присваивать себе композиции Элтона Джона и прочих далеких от плейлиста Сью исполнителей, буд-то бы их песни были написаны специально для нее (иногда так и казалось). В целом музыка для Эмили была большим, чем просто «что-то, что можно поставить на фон во время работы». Ее часто спрашивают, не считает ли она музыку искажением поэзии — поэты крайне ревнывы к рифмав и их исполнениям. «Опевание, дополнение!» довольно отвечала Эмили и подкручивала громкость на динамике. Сью же музыка крайне раздражала, кроме той, которая изредка звучала в одном из ее наушников (второй безнадежно спутался с общим проводом). Она постоянно избегала диванов и столов во время домашних вечеринок, от которых было нереально добраться до окна, чтобы пялиться на голубей со стаканом пива в руках (ни капли не романтично — Сью ненавидит алкоголь). В один из таких вечеров, либо же зимних дней (темнеет раньше) Сью высовывала голову в форточку. Вроде бы, чтобы сбежать от вокала Джорджа Майкла, либо же спасти себя от внезапно подступившей тошноты (Сью снова перебрала с противным но дурманящим вином), а Эмили подкрепившая это все тортом «Пьяная Вишня» наваливалась ей на спину, хохоча от каждого «хватит!», которые Сью шипела ей в лицо. Ногти Сью тогда неприятно оцарапали ее в области челюсти, от чего Эмили смеялась еще заливистей, пока относительно трезвый Тошияки нес несусветный бред о поддельных статьях на Википедии, развалившись на кресле (вынужденно приглашенная тогда Джейн Хамфри устало потирала переносицу, смотря куда-то в потолок, а Эбби ушла еще за час до того, как Эмили допила третий бокал). Тогда из колонок иронично и смехотворно заиграла "Careless Whisper", заставив Сью в спешке скользнуть с одного края подоконника на другой, а Эмили, потирая набухшую царапину, уткнуться головой в оконную раму и неудобно смотреть на Сью, буд-то эта песня заиграла по ее вине. Проще говоря, Эмили не отделяла поэзию и музыку друг от друга. Даже можно было поспорить, что она больше уважает. Скорее всего большая часть восхищения к поэзии у нее имелась из личных предпочтений и любви к Эдгару Алану По (единственная вещь, из-за которой она со Сью никогда не спорила). Так же, прежде чем насладиться переплетением гитары и барабанов, она выразительно читала текст вокала, как самую прекрасную оду (особенно абсурдно звучали маты) и с видом отчаянного принца под балконом принцессы, расхаживала по комнате, пока Сью хохотала от каждого "сука"(например), на которые Эмили делала особый акцент. Такие представления очень веселили Сью, особенно в те периоды, когда стихи Эмили получались грустными и тоскливыми. В таких случаях, Сью предоставлялся час, чтобы рассматривать несуразные черновики, где вместо предполагаемой рифмы была нарисована утка (или шмель, ну очень Эмили любила тот факт, что их многие боятся). Сью нравились их «тусовки на двоих», когда можно было обсудить смешную щетину Джорджа (редактора научных статей, который однажды помог втиснуть поэму Эмили в рекламную колонку в конце журнала, распространив ее ровно на 18 кандидатов наук) или несмешные шутки Тошияки, включающие в себя разномастные расисткие высказывания («мне можно, я и сам азиат!»). Находясь с Эмили в одной комнате, она могла не прятать свое лицо во время смеха, буд-то собирается прокашляться, а Эмили в свою очередь не обязательно было держать свою осанку, позволяя плечам лениво поникнуть под покровом растянутой кофты. Особенно приятно неловко молчать, когда случайно стыкаешься лбом по лбу, что случалось крайне часто, и рассматривая довольно интересные детали лиц друг друга (Сью любила считать родинки на ее щеках, а Эмили нравилось наблюдать, как шрам на брови Сью меняет свою форму и каждый раз придумывать ему новую трагическую историю) размышлять, сколько очевидных мыслей обменяли их головы. Обычно в такие моменты в комнате нависает тишина ровно до того момента, как их губы лениво сплочаются (это случается до столкновения лбами, а иногда даже до «тусовки на двоих», если накануне рту Эмили посчастливилось встретить стакан, полный алкоголя). На следующее утро все забывается, замалчивается и скрывается под первым попавшимся элементом одежды (Эмили как-то раз не повезло натянуть на обнаженное тело длинную полосатую юбку и залить хохотом всю комнату, при этом испугав краснеющую от головы до пяток Сью, обернутую в простыню). В прочем, ничего не забывается и даже не всегда замалчивается, когда Эмили охотно кидает пару острых подколов, например, в адрес красивого выреза на платье Сью, который она узрела в грязном зеркале примерочной. Тогда, даже не пытаясь скрыть румянец и ловя на себе улыбающиеся глаза Лавинии, она затыкает Эмили рот куском пирога, который так усердно пекла миссис Дикинсон и бережно передала Лавинии, выслушав накануне неприятные комментарии в сторону сахарного печенья своей дочери. Выпечка никогда не была ее коньком, хотя готовила она вполне мило (это напоминало Эмили о родительском доме, а Сью о тех днях, когда ей доводилось проводить праздники в счастливом, пусть и не своем кругу семьи). Лавиния редко накрывала стол на кухне, вместо этого плотно рассаживая гостей на диване и парочке табуретов вокруг небольшого столика в гостиной. «Кухня уже слишком обмащенная едой, чтобы в ней есть.» Говорит Винни каждый раз, когда вечно занятой, чтобы регулярно посещать застолья Остин жалуется, что ему приходится слишком далеко ходить, дабы перекурить на балконе. Винни была права — каждый раз, когда количество гостей переваливало за пять, и всем приходилось восседать вокруг острого кухонного стола с цветочной скатертью, половина отлучалась в зал сразу же после поглощения картошки с мясом (кроме Остина, который сидел на стуле лишь по 40 минут в час, оставшееся время проводя на балконе с сигаретой в руках). После теплого и милого ужина у Лавинии, ограничившимся чаем и пакетом яблочного сока (Винни не любила, когда аромат ее свежих обой перебивался запахом пива) все обычно расходились по домам. Иногда Эмили оставалась подольше, может даже на ночь, болтая с сестрой обо всем, что произошло за прошедшую неделю. Сью же, не просвященная в новинки мясных приправ, ехала домой, прихватив с собой недоеденную курицу для Мистера Варежки, которого она так не любила, но так терпела. Он довольно уплетал подношение, раскидав крупинки риса по полу, если оно было еще теплым. В противном случае, Сью приходилось выкидывать скисшее месиво на следующее утро и засыпать в миску сухой скучный кошачий корм. Сейчас же, сидя на краю кровати и выслушивая сто и один аргумент о том, почему Сью должна держать мобильник при себе, она высчитывала разбросанные гранулы того самого кошачьего корма и думала, в каких еще неожиданных местах она их найдет. «Вообще я рада, что мы наконец куда-то выберемся, поэтому не хочу портить этот день душными спорами» Внезапно вкинула Эмили, хлопнув Сью по натянутому в джинсы бедру, пробуждая из некого подобия транса. Сью подняла на нее взляд, буд-то это должно было сказать о том, что она тоже безумно рада потратить как минимум два часа на расхаживание скучных улиц ее спального района. «Ага, я соскучилась по запаху горелых хотдогов» протянула Сью и уткнулась подбородком в колено согнутой ноги, жмурясь от полоски света, которая просачивалась сквозь жалюзи. Эмили шустро потянулась через нее и дернув за веревку обдала комнату ослепительным весенним солнцем. Сью сильнее сщурила глаза, от чего на ее носу образовались забавные морщинки, и повалилась на бок, как подстреленный боец. «Ради Бога, почему мы не может просто посидеть тут?» «Потому что в последний раз это закончилось плачевно.» Эмили невольно указала Сью услугу, стоя спиной к окну и откидывая на кровать мощную тень, со скрещенными на груди руками. «Плачевно? Я думала все было не так уж и плохо.» Сью перекотилась на спину, ногами к быльцу кровати, и с поднятой бровью смотрела на темный силуэт перед собой. «Ох, а как это еще назвать? Двадцати-трех летняя Сьюзен Гилберт напилась впервые в жизни и первое, что ей пришло в голову сделать, это тянуть свои культяпки к моим носкам, как это понимать?» Эмили придала уверенности своим словам, переместив руки с груди на бедра, создав светлые проплешины в ее тени. «По моему это был тот симпатичный парень из прилавка булочной…» «Сью, ты видела этого парня, когда тебе было 13, ему сейчас не меньше тридцати» Никакого парня тогда не было и в помине. Все, на что в тот вечер глазела Сью были по особенному сбежавшие из хвоста Эмили пряди, либо ее милая щербинка между зубами, которую почти не видно, но если брать пример со Сью и беспощадно вглядываться в каждую деталь ее лица, то вскоре это станет вашим любимым фактом об улыбке Эмили Дикинсон. Ее глаза обрамляли тяжелые от вина веки, а головная боль, которые привыкла преследовать Сью не меньше недели улетучилась сквозь холодное стекло, к которому она прислонилась. Она с непонятным выражением лица (в ее глазах сражалось восхищение и дикое желание запечатлить в памяти каждый элемент узора на свитере, который в тот день надела Эмили) сидела на краю подоконника и буравила затылок девушки, пока та поддерживала диалог о древних историях из детства, которые все присутствующие слышали не меньше дюжины раз. Кроме Джорджа, который бывавший в этой квартире лишь пару раз, с интересом рассматривал ее коллекцию музыкальных пластинок, которым Эмили выделила отдельную полку среди книг и журналов. Пол года назад (если отсчитывать от дня первого алкогольного опьянения Сью), Джордж спросил Эмили, каким проигрывателем она пользуется, чтобы слушать песни на пластинках, на что все дружно рассмеялись. «Все эти песни я слышала тысячи и тысячи раз, друг мой. Все это сделано для того, чтобы такая наивная душа как ты решила сходу использовать их по назначению!» Эмили в тот день обильно хохотала, пока Джордж время от времени пытался найти применения вещам, которые были попросту бесполезны. По сути, квартира Эмили могла бы стать престижным музеем антикварных стульев и картин, если бы она когда нибудь об этом задумалась. Это место было по большей степени складом семейных лишних и «чрезвычайно ценных» вещей, которые Мистер Дикинсон молча и без лишних слов тащил из их с Миссис Дикинсон дома, от чего, переступая через порог двухкомнатной и довольно тесной квартирки в старострое, гость ощущал себя гордой дамой 19 века, расхаживающей по гостям таких же гордых дам (иногда даже Тошияки чувствовал себя таким образом, манерно крича 'Добрый вечер, леди! ' через всю прихожую и пристраивая свою обувь под обшитый бардовым бархатом стул).