Мотылёк и пламя

*** Над султанским дворцом уже сгущались сумерки, когда под бдительным взором стражей ворота открылись для тоненькой как тростинка миловидной девушки лет четырнадцати-пятнадцати, непонятно какими силами притащившей четыре огромных, тщательно досмотренных мешка с тканями. То была Лале, дочь торговки по имени Йилдыз, которую знали все в гареме, ведь она продавала наложницам лучшие ткани. Лале тоже успела примелькаться во дворце, поскольку иногда как старший ребёнок в семье выполняла часть материнской работы. Когда был жив отец, ага янычар, их семья жила в достатке. Он очень любил Лале, баловал, обучил письму и счёту. Но пять лет назад он погиб в одном из походов. Семья осталась без кормильца, а способов заработка для вдов было не так уж много. Мать пыталась вновь выйти замуж, чтобы поправить положение, но не сложилось. Занялась мелкой торговлей, что у неё получилось неожиданно хорошо: дела так пошли в гору, что Йилдыз стала вхожа во многие знатные дома, вплоть до султанского гарема. Казалось бы, нищета осталась позади, но полгода назад в большом пожаре сгорели дом и торговая лавка, из-за чего женщина с пятью детьми вновь оказалась почти на улице. Какое-то время они даже побирались в караван-сарае, сполна познав голод и отчаяние. Чудом подняв старые связи и ввязавшись в немалые долги, Йилдыз вновь открыла текстильную лавку. И теперь вся их семья жила в постоянном страхе вновь оказаться на улице. Поэтому Лале не возразила и не проронила ни единой слезинки, когда мать ей сообщила, что вскоре отдаст её замуж за мужчину, который годился невесте в отцы, если не в дедушки. Всё лучше, чем то, что они пережили в самые голодные и страшные дни. А пока Лале помогала семье всем, чем могла, порой доводя себя до полного изнеможения. — Ах, Лале! — удивлённо всплеснула руками Шахи-хатун, увидев её. — Я думала, твоя мать сама придёт сегодня. Давно тебя не видела, дитя, как поживаешь? Совсем исхудала… — Всё хорошо, госпожа хазнедар, — непринуждённо улыбнувшись, солгала гостья. — Вот, несу вам прекрасные ткани в гарем, достойные наложниц нашего нового повелителя. Шахи-хатун хитро улыбнулась. — Хоть для всех и стало неожиданностью, что повелитель наш взошёл на трон при живом отце, но да будет благосклонен Аллах ко всем его начинаниям. Любопытно мне, что говорят о повелителе в народе? Небось, девушки твоего возраста мечтают поймать его взор, а? Лале замялась, прикусив губу. Было как-то неловко при такой постановке вопроса говорить о том, что взбудораженный тревожными политическими событиями народ не ждал ничего хорошего от внезапного восшествия на престол ещё совсем юного шехзаде, выросшего вдали от столицы, в безвестности, а сама она, хоть и поверхностно, но знакомая с укладом гарема, ни за что на свете не хотела бы попасть в этот змеиный клубок, даже ради сытой и безбедной жизни. Поэтому ответила обтекаемо: — На всё воля Всевышнего, госпожа хазнедар. Мне ли ведать о чаяниях народа, мне ли мечтать о несбыточном, когда каждый день провожу в труде от рассвета до заката? — Всё наладится, детка. Мать удачно выдаёт тебя замуж, так что после свадьбы горя знать не будешь. Лале искренне сомневалась в правдивости этих набивших оскомину слов, чего, разумеется, не озвучила. А в гарем она, кажется, пришла очень вовремя, потому что в этот день наложницам выдавали жалованье и девушки устраивали вечер танцев, не забыв про вкусные блюда и щербет. Повеселев и обзаведясь новыми деньгами, они охотно начали скупать принесённые Лале ткани. Когда с продажей было покончено, девушка собралась уходить, но Шахи-хатун остановила её: — Нынче ты пришла поздно и времени потратила немало, так что уже ночь. Негоже тебе возвращаться домой по такой темноте. Переночуй здесь, место найдётся, а я всё устрою. Раздели с девушками трапезу и праздник, и ни о чём не волнуйся. Лале крепко задумалась, сомневаясь. С одной стороны, ей было не положено здесь задерживаться. С другой — во дворце было так красиво, с наложницами, музыкой и танцами было весело, тогда как дома поджидал неослабевающий гнёт жизненных трудностей, начисто лишающих её беззаботной юности. Поколебавшись немного, Лале согласилась. Наложницы обрадовались: несмотря на то, что Лале бывала во дворце очень редко, её все любили за доброту и лёгкий нрав. Обожали слушать её рассказы о жизни вне стен дворца и делиться гаремными сплетнями, из которых она порой узнавала то, что заставляло краснеть, а всё же вызывало потаённое любопытство. Например, одна из девушек, Гюльшах, приглушённо хихикая, говорила: — Знаешь, наш новый главный евнух такой шалун, такой баловник! Так молод, так собой хорош, глаза как тёмная ночь, посмотрит — сердце замирает… И до ласки женской страсть какой охочий, даром что евнух! А выдумщик какой, ты бы знала! — А… — дико смущаясь, но не в силах справиться с любопытством, терзающим, как щекочущий рёбра шайтан, Лале спросила: — А как тогда?.. ну, если евнух?.. Смеясь и разделяя трапезу, наложницы рассказали ей много интересного. Многие свободные мусульманки на её месте при таких речах сочли бы наложниц развратницами и блудницами, но Лале считала себя не в праве их осуждать и искренне им сочувствовала. Порой на всю жизнь запертые в золотую клетку, некоторые девушки могли ни разу даже не увидеть своего господина, а иного пути хоть к каким-то свободам у них попросту не было. Точнее, некоторые могли выкупить свободу или быть выданными замуж спустя несколько лет, но этого было очень трудно достичь. У всех наложниц были так или иначе несчастные, искалеченные судьбы. Евнухов было жаль не меньше. При этом винить их за шалости, пусть даже греховные?.. Вот уж нет. Лале позволила себе только робко напомнить, что всех причастных ждёт ужасное наказание, если кому-то лишнему станет известно. А девушки лишь беззаботно пожимали плечами… многим из них уже нечего было терять. Они давали ей уроки танцев, развивая природный талант, чем она занималась с огромным удовольствием. А сегодня для неё даже нашёлся подходящий по размеру великолепный золотой костюм. Переодевшись, Лале с любопытством и восторгом рассматривала своё отражение. Шёлк, кропотливая узорная вышивка, звенящие браслеты — всё это было словно из совершенно другой жизни, из сказки, где нет места печалям и изнурительным заботам. Она знала, что это всего лишь обман разума, но на один краткий вечер ей захотелось обмануться… Рахат-лукум таял во рту, щербет был на любой вкус, зал утопал в девичьем смехе, сиянии улыбок и роскошных нарядов, а музыка… музыка и вовсе пьянила как вино, уносила куда-то далеко, горячила кровь, переливаясь струнами, пульсируя барабанными ритмами. Лале даже не заметила, как пустилась в пляс, поддаваясь очарованию вечера. Бесстыдно распущенные каштаново-золотые локоны пахли цветочным маслом, огромные карие очи горели ярче свечей в обрамлении длинных, слегка насурьмленных ресниц, похожих на крылья бабочки, а костюм скрывал остатки подростковой угловатости, подчёркивая хрупкость и женственность фигуры. Тело само вспоминало слегка подзабытые танцевальные движения. Кружась и смеясь, то взлетая, то опадая, Лале даже не подозревала, насколько красива, насколько притягателен и искусителен её порывистый танец… Но вот мелодия оборвалась, и слегка уставшая, но полная энергии Лале потянулась за щербетом, чтобы попить и восстановить дыхание, как вдруг одна калфа подошла к ней и, загадочно улыбаясь, взяла за руку, настойчиво потянув куда-то. — Пойдём-ка со мной. Тебе сегодня очень повезло. — Повезло?.. — недоумённо вскинула брови, почему-то насторожившись. — Кое-кто пожелал увидеть тебя… идём же! — Да подожди-ты! — Лале с лёгким раздражением выдернула руку. — Кто бы ни пожелал меня увидеть, все принесённые с собой ткани я уже распродала. Если кто-то желает… — Глупая! — вздохнула калфа, вновь схватив её за руку. — Забудь о своих тканях! Если с умом воспользуешься шансом, то сама будешь покупать себе самые лучшие ткани и наряды… — Что?.. О чём речь?.. Изумлённая девушка даже не успела договорить, когда калфа вдруг подняла какую-то завесу и аккуратно, но резко втолкнула Лале в ранее не видимый глазу проём. Ахнув от неожиданности, гостья оказалась в маленькой, но уютной нише с золототканными коврами и множеством мягких подушек на оттоманке. А прямо перед ней, непозволительно близко… сидел красивый парень чуть старше неё самой, лет шестнадцати-семнадцати на вид. По-хозяйски расставив ноги, в холщовых штанах и простой рубашке с небрежно ослабленными завязками. Несмотря на слегка затрапезный вид, чисто эстетически этого парня можно было бы назвать привлекательным… если бы не взгляд. Мерзкий, липкий, пошлый, заставляющий Лале почувствовать себя абсолютно голой. Костюм мгновенно перестал ей казаться таким красивым, и девушка испытала острейшее желание немедленно прикрыться, покраснев до корней волос. Лишь неописуемым усилием воли удалось взять себя в руки и никак не выказать страха. «Из всех мужчин только султан и евнухи могут заходить в гарем, — лихорадочно размышляла она. — Но повелитель не стал бы наблюдать за девушками из тайной ниши, как какой-то развратник, а позвал бы к себе когда пожелает. Да и взор его никогда бы даже не упал на меня, маленькую тощую торговку с мозолистыми руками. Но кто же он тогда… неужели?..» И тут ей пришли на ум слова Гюльшах о новом главном евнухе: «…такой шалун, такой баловник! Так молод, так собой хорош, глаза как тёмная ночь, посмотрит — сердце замирает… И до ласки женской страсть какой охочий, даром что евнух! А выдумщик какой, ты бы знала!» По мнению Лале, всё сошлось и стало ясно как день. Но ради приличия всё же спросила: — Кто вы и зачем хотели меня видеть? Он раздражённо нахмурился, словно это она тут ведёт себя совершенно неподобающе. — Тот, о встрече с кем прежде ты даже мечтать не смела. Вижу, манерам ты совсем не обучена. Немедленно склонись как подобает, и не поднимай головы, пока не позволю. Её внезапной убеждённости в личности собеседника коснулась тень сомнения, которую Лале, однако, отмела, решив, что у главного евнуха просто непомерная гордыня. Она, конечно, слышала, что те из дворцовых служащих, кто обличён властью, свысока относятся к простому народу, но не до такой же степени!.. — Ни коим образом не хочу проявить неуважение к вашему статусу, но я — не одна из наложниц этого гарема, а свободная мусульманка, и кланяться вам не обязана. Я всего лишь продавала ткани, а после разделила с ними праздник, не подумайте дурного. Простите, но это ваши манеры оставляют желать лучшего. Зачем вы так… так бесстыдно подглядываете за танцами девушек в этой скрытой от глаз нише? Если не собираетесь говорить, зачем велели меня сюда привести — я пойду. Хорошего вечера. Она, конечно, опасалась так разговаривать с главным султанским евнухом, но этот его мерзкий взгляд… Лале хоть и обладала мягким характером и многое уже перенесла в свои юные годы, а всё же гордость блюла твёрдо. Поэтому развернулась и шагнула двери, но её самым бестактным образом схватили за запястье и дёрнули назад, отчего она едва не упала. В чёрных глазах помимо похоти теперь горел и гнев. От того и Лале, защищаясь, смотрела теперь на собеседника с вызовом и презрением. Этот взгляд окончательно вывел его из себя: поднявшись, он преодолел последний разделяющий их шаг и грубо взял девушку за подбородок. — Дикарка, но красивая. — констатировал с неприятной ухмылкой, второй рукой коснувшись её волос. — Даю тебе последнюю возможность поумерить наглость и использовать свою хорошенькую головку по назначению. Кто перед тобой по-твоему, м?.. Лале передёрнуло от отвращения, а в душе вспыхнул ответный гнев. Не вынеся нахальства, девушка резко вывернулась из рук наглеца и, не особо осознавая своих действий, дала ему звонкую пощёчину. Тот, видимо, настолько этого не ожидал, что так и замер, ошарашенный. — Может, вы и главный евнух, но прежде всего, видимо, редкостный мерзавец. Думаете, на вас управы нет при такой должности? Да стоит мне только рассказать, что вы с султанскими наложницами творите — мигом без головы останетесь! Так что позвольте мне просто спокойно уйти, покуда не натворили бед. Разумеется, она блефовала, причём ложь была белыми нитками шита. Она не стала бы подставлять наложниц из-за этого смазливого блудодея. Но ему об этом знать не обязательно. — Правду говорят, что у женщин волос долог, а ум короток. Перед тобой сам султан, и это ты завтра утром поплатишься головой за то, что осмелилась сделать. Стража!! Похолодев, Лале почти физически ощутила, как душа уходит в пятки от ужаса.