Драма змееборца

Его находит Эржебет. Джонатан Джостар раскачивается в стороны, слепо смотря на крысиные внутренности, и его джентльменских замашек хватает, чтобы не наброситься на издохшее животное сразу же. Жажда велит насытиться до отвала, остатки души вопят о монстрообразности, память сшивает клочки последних крупиц времени в уродливый орнамент горя и потери, и он чувствует себя Луи из романа, потому что потерял свой свет во мраке морских волн. Джонатан противится желанию столь противоестественному, что продолжает креститься и обжигаться святой водой; испытывать на себе гнев солнца, но бояться сделать решительный последний шаг. Шаги Эржебет тихи, а она гнусавит и никогда не снимает капюшон. Эржебет, пьющая кровь тоже, и она переживает об убитых кем-то двоих любовницах, и Джонатану некрасиво осуждать её неправильное мышление. Батори выхаживает его, отчего-то радуясь, какого мужчину она находит на улицах Лондона, и её забота напоминает любовь к обретённой зверушке. «Я ненавижу мужчин». — Шепчет она в первые ночи голодной лихорадки, удерживая инстинкты Джостара, подготавливая его сердце к конечной станции. — «Я ненавижу мужчин, но ты такое светлое дитя». — Руки Эржебет нежны, и ладони ласкают его каменевшие черты с материнской привязанностью, продолжая обтирать водой лицо, смачивая пылавшие губы. Джонатан задыхается, когда кровь льётся ему по лицу, он кашляет, вздрагивает, слабо прикрываясь и отмахиваясь руками, и как же он ненавидит своё тело, как же он ненавидит свою проклятую душу, он хнычет, скуля жалобное «нет». Эржебет смотрит на волевого джентльмена и приказывает: «Пей». Голод вяжет узлы, и Джостар собирает сладостную кровь с одежды Батори: от обуви до колец на изящных пальцах. «Я разочаровалась в мужчинах, поэтому я с ними не сплю». — Так говорит Эржебет, и прижимает сытого, опустошённого Джонатана к груди. Кровь стекает по его ключицам через подбородок и шею, пачкая простыни и одежду. Он больше не молится и не притрагивается к себе в святых жестах, он следует за Эржебет тенью, не допуская развратных помыслов и относится к ней, как к дражайшей старшей сестре, что кормит его по собственной слабости. — «Я не сплю с мужчинами, но ты Джонатан, моё несчастное дитя, можешь остаться». В постели он рассказывает ей об Эрине, мягкой светлой Эрине, своей невесте и жене, чьё тело когда-то будоражило его сознание, думая о случайном подстроенном прикосновении к руке. Она имела ношу, радостную для всех благую весть их будущего родительства, но крест джостаровых прегрешений тяжёл, и корабли в тот год тонут по дьяволовой указке — Эрина не доплывает до американского прибрежного курорта, как и другие пассажиры. Эржебет пропускает пряди вороновых волос сквозь пальцы, и Джонатан продолжает доверять ей свою жизнь, судьбу и волю. Он же слушает про кровавые пиршества лесбийских страстей, и целует складку на лбу — знак горестной муки. Батори целует его в губы невинно, и Джонатан закрывает глаза в последний раз. Рубины смотрят на Эржебет на очередном рассвете, и Батори гладит щёку, гордо улыбаясь. «Я знаю толк в мужчинах, Джонатан, потому что их ненавижу». — Отстранённо говорит она, глядя на раненного в плечо худого охотника. — «Я говорю: этот юноша, каким бы ангелом он не казался, наречёт себя твоей погибелью». Дио Брандо не слышит ничего, Дио Брандо плутает в лабиринте сна и яви, но Джонатан заботливо обтирает его горящий лоб и сдержанно штопает порез. Эржебет искривляет рот в судороге скорых страданий, ведь ей кажется, что светловолосый мальчик напоминает Джостару об Эрине, а значит, его мёртвое сердце скоро запустится вновь. «Мужчины коварны, Джонатан». — Предостерегает его Батори. — Добей его». — Умоляет его она. — «Истреби его, как он истребляет нас!» — Приказывает она. Но милое, наивное, глупое дитя Джонатан Джостар совершает невозможное и отводит беду от скалящейся смерти. Гримм уходит ни с чем, а Эржебет ведёт отчёт их спокойным дням, когда с солнцем в закат мчится на коне отвоёванный у жнецов охотник.