Сердцу не прикажешь

Середина лета в Петербурге выдалась прохладной. Нечастые, но обильные дожди смягчали полуденный зной, омывали и освежали уставшие запыленные улицы, возвращали к жизни зеленые бульвары. После ливня весело поблескивали на запоздалом вечернем солнце крыши особняков, пестрели мезонины; мостовые и торцовые тротуары пахли разогретой влагой… Взмыленные извозчики поили лошадей прямо из луж, а босоногие ребятишки, восторженно визжа и толкаясь, шныряли взад и вперед по прохладной мутной воде. Огромный Фонтанный дом, казалось, тревожно застыл в ожидании перемен… В примыкающем к нему саду вторые сутки не радовали глаз звонкоструйные фонтаны, дети дворни не носились наперегонки, лебеди и утки — и те скрылись в своих домиках, а не резвились в нагретых солнцем зеленоватых водах пруда… По вечерам масляные фонари скупо освещали фасады мрачного особняка, а вялая полусонная охрана бестолково слонялась от одного входа к другому… Служители Фонтанного дома, включая дворецкого, метроделя, лакеев, конюхов, кузнецов, портных, кухарок, прачек, комнатных девушек и камердинеров, с момента смерти старого барона Корфа были озабочены вопросом, почему их молодой хозяин Владимир Иванович Корф до сих пор не женат и не имеет наследников? Казалось бы, им-то что за дело? Однако они переживали за своего молодого хозяина и многое знали о нем. Они замечали, что их барин очень вспыльчив, но отходчив, в душе добр, справедлив и великодушен, — одним словом, — золотой человек. Дворовые не только полностью подчинялись хозяевам, но и жили на их обеспечении. В зависимости от своих обязанностей, они получали денежное жалованье и поощрение в виде продуктов. Дворовые служители жили в усадьбе семьями, они могли жениться с разрешения господ, в любой момент могли быть переведены в имение и разлучены с близкими. Иван Иванович порою позволял себе деспотически распоряжаться жизнью своих крепостных. А Владимир Иванович в последнее время стал проявлять небывалое великодушие: до слуг дошли слухи, что он снял комнату крепостным молодоженам Григорию и Марусе, купил колыбельку для младенца Феденьки, готов откликнуться на любую просьбу вверенных ему людей, и, помимо всего прочего, собирается усыновить детей-сирот неопределенного происхождения. Все чувствовали, что между дворней и барином установились небывалые и долгожданные патриархальные отношения. Ходили также невероятные слухи и догадки о том, будто Владимир Иванович без памяти влюблен в бывшую крепостную Анну Платонову, будто именно благодаря ей молодой барон так изменился: крепостные перестали быть для него бездушной вещью. А покойный хозяин Иван Иванович Корф тоже слыл достаточно лояльным барином, но порою черты самодурства и жестокости проглядывали в нем… Слугам также было известно, что молодого Корфа лишили воинского чина и он более не служит в Царской Армии, но об истинной причине сего не догадывались. Люди барона Корфа, видимо, наслушались от других крепостных, как несладко тем живется при самодурах-помещиках. Хоть и разговаривал порою Владимир Иванович с челядью грубовато и свысока, но те знали: случись беда с кем-либо из них, хозяин всегда придет им на помощь. Челядь Корфа отличалась также наблюдательностью. Многие из них позволяли себе подслушивать под дверью. Вырисовывалась совершенно нелепая комично-трагичная картина: барин в некотором роде лишался права на личную жизнь… А иногда дворовые и вершили судьбу своего хозяина, вмешиваясь в его дела. Когда всему Фонтанному дому стало известно о предстоящей дуэли хозяина, слуги забили тревогу не на пустом месте. Наиболее сведущие понимали, что в случае смерти хозяина и отсутствия наследников, все его имущество вместе с крепостными отойдет Опекунскому Совету. Будет назначен управляющий имением для надзора за хозяйством. Доход же от имущества станет зачисляться в Государственную казну. Тем временем начнется поиск наследников. По истечении определённого срока, если никто не станет претендовать на имущество, родовое имение и крепостных выставят на аукцион. А далее, как повезёт с новым владельцем... И именно мысли о новом барине-самодуре наводили страх на крепостных барона Корфа. Таким образом, мало кто из челяди остался равнодушным к известию о предстоящей дуэли хозяина. — Не успели мы вздохнуть полной грудью, — сетовали они, — не успели нарадоваться на молодого барина, так на ж тебе… Словно отца родного теряем… Что ж делается-то, что делается… Иные дворовые угрюмо отмахивались: — Чудес в жизни не бывает: дал Бог доброго барина, Бог и взял его… — Так не взял же покамест! Надобно что-то делать! — А чего делать? Мы — люди подневольные… Что мы могем? — А на что нам сила?.. На энтого… как бишь его… Алмазова пойти… да прикончить! — И на каторгу загреметь? — Зато хозяину жизнь сохраним, да детям своим жизнь облегчим. А то ишь, ирод, как на нашего барина ополчился… Жизни лишить хочет! Убить поклялся!.. *** Яркий молодой месяц, с минуту померцав среди россыпи звезд, упал в густую серую тучку и надолго затерялся в ней. Княгиня Мирослава Алмазова, устремив взор на черное небо, с силой сжала ладонями пылающую огнем голову. Мысли ее были безрадостны, в груди застрял ком глухого отчаяния: вот уже около часа она бродила по собственной богато обставленной спальне, заламывая руки, пытаясь найти выход из создавшегося положения. Что же она натворила! Одним махом перечеркнула самое ценное в своей жизни… Ее муж, Алексей Алмазов, был статен, высок и красив, на хорошем счету. Благодаря замужеству, она, нетитулованная дворянка из обедневшей семьи, стала княгиней… А дипломатическая карьера Алексея за несколько лет стремительно взлетела вверх. Князь Алмазов был 1798 года рождения. Числился представителем старинного дворянского рода. Учился в Царскосельском лицее вместе с Пушкиным. Службу начал в 1819 году, состоял при министре иностранных дел Нессельроде. Затем работал в миссиях в Лондоне, Риме, Флоренции, а также в Берлине и Вене. С 1836 года был послом в ряде германских государств. Отчего княгиню потянуло к Владимиру Корфу?.. Мирослава ценила мужа, даже по-своему любила, дорожила своим положением в обществе, но в его отсутствие не прочь была развлечься со страстным и обаятельным Корфом, который во всех отношениях нравился ей более законного супруга. Детей у Алексея и Мирославы не было, и она скучала. Очевидно, что молодая красивая княгиня стремилась к развлечениям и балам. Несколько лет назад на одном из светских приемов она и познакомилась с Владимиром. Мирослава тосковала без мужа и компенсировала недостаток мужского внимания встречами с Корфом, который приводил ее в трепет своей обходительностью и «любвеобильностью». На этот раз муж Мирославы успел вернулся из-за границы, но неверной жене так нравились нечастые романтические встречи с Владимиром, что, случайно столкнувшись с бароном, она решилась на недолгое свидание с ним. Корф же, желая забыться и хоть как-то развеять тоску, надолго задержал у себя Мирославу. И ее муж узнал об измене. А произошло сие следующим образом… Компаньонка Мирославы, мадемуазель Бернар, покинув с княгиней салон модистки, случайно выронила из рук покупки и обратилась к замерщице с просьбой поднять свертки и погрузить их в багажник пролетки. Когда все было исполнено, Бернар спохватилась: госпожи Алмазовой рядом не оказалось. После безуспешных поисков компаньонка отправилась домой в надежде, что, разминувшись с нею, Мирослава тоже благополучно вернулась. Прибыв к вечеру домой в прекрасном расположении духа, князь Алмазов покликал супругу. К нему бросилась Бернар и рассказала о пропавшей Мирославе. Через час она явилась: растрепанная, взволнованная и прекрасная, с горящим на щеках румянцем. Муж тотчас догадался о совершившейся измене… Но неверная жена все отрицала, несла нелепицу про внезапно позвавшую ее в гости подругу… Супруг сделал вид, что поверил Мирославе, а на другой день, побывав на обеде у графа Веригина, заметил нечто странное. Присутствующие глядели на Алмазова с насмешкой или жалостью, а его старинный приятель князь Щедрин пояснил, что видел вчера вечером возле отеля на Невском его дражайшую супругу в сопровождении Владимира Корфа… *** Пока запертая в комнате Мирослава трепетала от страха, ее супруг у себя в кабинете, развалясь в кресле и устроив на столе ноги, долго курил трубку. Он обещал самому себе, что застрелит Корфа! Хотя и слыл ненавистный ему барон лучшим стрелком Императорской Армии, нынче он, князь Алмазов, непременно одержит над ним победу! Сам он должен остаться живым: наденет накануне дуэли пуленепробиваемый жилет. А сверху накинет плащ. Благо, дуэль состоится рано утром, на рассвете, а в окрестностях Петербурга ночью довольно прохладно… Ни у кого не возникнет подозрений. «По правилам, — размышлял князь, снова закуривая, — первый выстрел делает тот, кого вызвали на дуэль. Итак, барон выстрелит первым… Я пошатнусь, изображу боль и выстрелю следом… И не промахнусь! А уж после дуэли… Пока все будут трястись над умирающим или убитым бароном, я в сопровождении своего секунданта сяду в карету, где меня будет ожидать доктор. Тот поможет мне избавиться от жилета и туго перевяжет мнимую рану. Уже все заранее обговорено! И пусть на этом завершится моя дипломатическая карьера, но я уничтожу Корфа, посмевшего прикоснуться к моей жене и унизить меня, сделав из меня рогоносца и посмешище… *** Петр Кудинов, сидя в конторе, изнемогал от духоты и полуденного зноя, пришедшего на смену прохладным денькам. Окна кабинета были распахнуты, оттого мухи и прочие надоедливые насекомые жутко раздражали мужчину, поскольку прожужжали ему все уши. Подошедший к Кудинову клерк сообщил, что его в коридоре дожидается человек в ливрее. Петр, радуясь смене обстановки, вышел к посетителю, в котором узнал Филиппа, одного из лакеев Корфа. — Что ты хотел? — Простите великодушно, господин Кудинов, что потревожил вас, — с поклоном отвечал запыхавшийся слуга. Филипп сбежал с базара, перепоручив покупку детских вещей двум другим слугам: Демьяну и Фекле. Среди них он, Филипп, один был немного обучен грамоте и, взглянув на список, перечислил все, что велел купить барин. — Я от его благородия, от барона Владимира Ивановича Корфа… Но он не знает о моем визите… — Что случилось? — забеспокоился Петр. Выслушав Филиппа, он поначалу растерялся, но, едва придя в себя, воскликнул: — Я еду к барону! Немедленно! *** — Я уж думал, ты повзрослел! — прогремел Кудинов, бесцеремонно врываясь в кабинет. Дверь, с силой распахнувшись, громко ударилась о стену. — Я тоже так думал, — вяло ответил барон, поднимаясь из-за стола. — А… это ты о чем? — О том же, о чем и ты: о дуэли! — Но как ты… — прошипел Корф, потирая виски. — Как ты узнал? Я ведь не успел послать за тобою… Мне нужно было о многом подумать наедине… «Хороши слуги! Останусь в живых — выпорю всех… на конюшне! — беззлобно подумал Владимир. — Беспокоятся они обо мне, как о родном батюшке…» Барон сам хотел было послать за Петром и попросить того стать его секундантом. Но позже… А дворовые опередили его и уже обо всем позаботились. Браво! Превосходно! Владимир вспомнил, как нынче старая Агафья трижды заглядывала в его кабинет и спрашивала, не желает ли он чего? Ему это показалось странным… На третий раз он подозвал старушку к себе и поинтересовался, чего ей, собственно, надобно? — Ох, батюшка вы наш, ваше благородие, не губите жизнь свою младую, опомнитесь, — расплакалась старая служанка. — Всем все известно! — вышел из себя Корф, с силой ударив ладонью по столу. — И что же? Ваш хозяин не имеет права на личную жизнь? Целый день двери подпираете? Делать вам нечего! Расслабились у меня! Вот задам вам всем трепку… — И задайте, батюшка вы наш, задайте, только откажитеся от… энтой… как ее? Ох, забыла я, старая… слово то… — прошепелявила Агафья, утирая морщинистой рукой слезы. — Вот никак не возьму я в толк, что за вздор несешь! Ты лучше скажи: дети накормлены? Вели привести их сюда! Старая Агафья сделала то, чего никогда себе не позволяла: подошла совсем близко к Владимиру и дрожащей рукою погладила его по темным волосам. Тот расчувствовался и приобнял старушку. И сразу отстранился. Что он, в самом деле?.. Служанка долго и печально смотрела на молодого хозяина и, когда тот отвернулся, трижды перекрестила его. — Хватит валять дурака, Владимир! — Петр быстро заходил по кабинету, отчаянно жестикулируя. — Ты мне объясни, какого черта ты сцепился с этим… князем Алмазовым? Алексеем Алексеевичем, кажется? С известным дипломатом! Ты совсем с ума сошел! Мало тебе неприятностей с прошлыми дуэлями и Государем? Я спрашиваю: мало?! «Ох, если б Владимир узнал, как я повел себя давеча с Анной, вызвал бы на дуэль меня», — подумал Кудинов, невесело усмехнувшись. Он устало сел в кресло и опустил голову. Долго сидел молча, неподвижно. Молчал и Владимир. За окнами, шумя, резвился теплый ветер, взметая пыль и сухие листья; иногда было слышно, как падают капли воска с расплывшейся свечи. Где-то в глубине комнат вдруг запела служанка: «Солдатушки, бравы ребятушки… где же ваша слава…» — Да… Обманутый муж обязан стреляться, — проговорил Петр, прожигая Корфа взглядом. — Но ты-то о чем думал, когда развлекался с Мирославой? — Ни о чем не думал, именно! — помрачнел Корф и уставился в стену. — Я устал! Понимаешь?.. Друзья помолчали. — Давай ближе к делу: ты будешь моим секундантом? — Откажись от дуэли, принеси извинения князю, исчезни на время из Петербурга… Что тебе до репутации? Она у тебя и так… — Что за бред ты несешь, Петр? — Выстрели в воздух наконец… — Прекрати нести вздор! Дуэль состоится… по всем правилам… через два дня. Так ты будешь моим секундантом? Или мне поискать кого посговорчивее? — А что мне ещё остается делать? — тяжело вздохнул Петр. В этот момент в дверь постучались. Вошла Глафира, держа за ручки Олега и Дашу. — Ваше благородие, вы велели привести детей, — почтительно склонившись, произнесла нянька. — Что за ангелы? — изумился Кудинов. — И как они похожи на… — Он запнулся. — Значит, не мне одному померещилось, — усмехнулся Владимир и пожал плечами. — Да! Они, действительно, похожи на Анну. — Это ваши… с Анной дети? — опешил Петр. Ему слегка поплохело. — Конечно же, нет! — Барон вкратце поведал другу о происхождении малышей. Дети стояли, держась за юбку няньки, и испуганно таращили глаза на мужчин. — Глафира, оставь детей и ступай! *** Одним днем ранее… Над Петербургом сгустились сизые сумерки, и полуденный зной сменился вечерней прохладой. Пожилой дворник, сутулый и худой, завершив работу и еле передвигая ноги, чинил на ходу свою растрепанную метлу. Анна, оперевшись о крепкую ладонь Григория, спрыгнула с подножки экипажа, посочувствовала дворнику и окинула долгим взглядом ставший уже почти родным дом на Гороховой… В лицо пахнуло свежестью, и девушка с наслаждением вдохнула в себя прохладный воздух. Она была уверена, что Владимир сидит сейчас в гостиной и нервно курит, ожидая ее… Платонова ощутила такое сильное волнение, что некоторое время не могла сдвинуться с места… Нынче утром, вспомнила Анна, когда Назимов с сотрудницами Института приехали за ней и предложили съездить к пострадавшим от пожара и оказать им помощь, девушка порадовалась еще одной отсрочке от болезненного, но неизбежного разговора с Владимиром. Аня вышла к гостям бледная и утомленная, несмотря на то, что выспалась: благодаря настойчивости Корфа, она в четыре утра была уже дома, позволила служанке себя раздеть и умыть и сразу погрузилась в спасительный сон. — Анна Петровна, как вы себя чувствуете? — с тревогой оглядев Платонову, спросил Назимов. Шрам на щеке несколько искажал благородные черты его лица. А в целом Константин выглядел превосходно в белой рубашке, светло-коричневом костюме-тройке и при галстуке. Словно это не он, оборванный и грязный, давеча договаривался с Корфом о помощи пострадавшим и носился, сломя голову, от одного раненого к другому. — Вам лучше? Вы выспались? Я весьма рад… Дело в том, Анна Петровна, что я только что из госпиталя, куда направили основную часть пострадавших при пожаре… Многие из них помнят и очень ждут именно вас. Не откажите. Спойте им, отвлеките немного, скажите пару ласковых слов… Много ли им надо?.. А у вас все это превосходно получается… К тому же, главный доктор госпиталя хочет вас лично увидеть и поблагодарить за мужество и помощь… — Я, право слово… Это пустяки… Но я согласна, Константин Федорович, я должна быть там… Я мигом. Только выпью чаю… — Прекрасно! Мы подождем, когда вы позавтракаете, Анна Петровна. Завтракать девушке пришлось в одиночестве: Ирина встала рано и сразу же ушла в библиотеку. Она отчего-то дулась на Аню в последнее время, а о причинах странного поведения подруги Платонова могла лишь догадываться… *** Анна вошла в полутемную гостиную, положила на стол зонтик и, расправив юбки, присела на козетку. В доме было очень тихо, лишь слегка потрескивали свечи в настенных подсвечниках да издавал приятные слуху звуки маятник на часах. Платонова долго сидела, обхватив себя руками, ощущая в теле нервную дрожь… Весь нынешний день девушка, несмотря на занятость, мысленно готовилась к сложному разговору со своим опекуном. Пожалуй, самому сложному разговору в своей жизни: ей предстояло уговорить Корфа благословить ее на брак с Назимовым. Как поведет себя Владимир? Примет ли смиренно все, что она скажет? Благословит ли ее на брак с хорошим человеком? Разве сгорающий от страсти к ней Владимир поймет ее, если она скажет о невозможности жизни во грехе, о своем разговоре со священником? Корф — человек положительный, но несколько далекий от церкви; он не воспринимает всерьез Божии Заповеди… Как, как он сможет понять ее? Но все равно она не сдастся: она будет с ним откровенна и категорична в этом вопросе! Самое трудное для нее — это не растаять перед Владимиром. Необходимо заставить его поверить в то, что она любит Константина и стремится к благочестивой жизни. Она понимала, что многое будет зависеть от ее красноречия и внешнего спокойствия… А Корф… Он наверняка будет обнимать и целовать ее, признаваться в любви так, как не способен никто другой… Устоит ли она перед ним? И наверняка на этот раз барон поведёт себя решительно… Девушка рассеянно провела пальцами по сиденью, а затем принялась нервозно вращать в руках зонтик. С кухни потянуло чем-то пряным: видимо, кухарка на ночь глядя принялась за соленья. «Но отчего Владимир нынче не приехал сюда, не дождался меня? После долгой разлуки… Это так на него непохоже. Наверное, он за два месяца разлюбил меня, и ему совершенно не интересна моя жизнь… Разве не этого я так долго и упорно добивалась?» Анна неподвижно сидела на козетке, обняв руками колени, и глядела на тающую желтым воском толстую свечу в напольном канделябре формы хищной птицы с длинным острым клювом… Ночь упорно вступала в свои права, усиливая тревогу и печаль в девичьем сердце. *** Промелькнул еще один день… Анна провела неспокойную ночь. Ей снились Корф и Назимов… Оба кавалера что-то требовали от нее, целовали ее… И вдруг они сошлись на зеленом лугу с револьверами в руках и выстрелили друг в друга… Девушка проснулась в холодном поту… Ей пора было собираться в Институт… После почти бессонной ночи болела и кружилась голова… Наскоро одевшись, Аня вышла в коридор. Подошла к двери Ириной комнаты и постучалась: тишина. Распахнула створку: никого. Еще так рано, по вторникам Ирина обычно встает позднее… Что ж такое? Не случилось ли чего? Проходившая мимо Маруся поведала Платоновой о странном поведении Ирины Михайловны: мол, хозяйка много плачет и почти не выходит из комнаты… Анна решительно направилась в столовую: быть может, Ира там? И не ошиблась: подруга сидела за столом, перед нею стояла тарелка с нетронутым омлетом, вазочка с левашником и чашка чая. Девушка задумчиво глядела в окно, а на ее щеках были видны дорожки слез. — Доброе утро! Ирочка… Что-то случилось? — Н-нет, все, как обычно, — безучастным тоном ответила Добролюбова, отворачиваясь. Казалось, она не имела сил взглянуть на подругу. — Но я вижу, что с тобою что-то не так, — устало выдохнула Аня. Она села за стол и налила себе кофе, надеясь, что он ее немного взбодрит. — Я хочу… уехать. Хотя бы на время… — Ирина подняла на Анну заплаканные глаза. — Но как? Почему?.. А как же дом и работа в Институте? — Ты ведь знаешь, каждый сотрудник Института имеет права на месячный отпуск… Не волнуйся, на тебе это никак не отразится: твой испытательный срок закончился месяц назад. Так и получишь причитающиеся тебе деньги от моего имени… Я договорюсь с директрисой и казначеем. — Не понимаю, зачем тебе уезжать? — Я… я буду с тобой откровенна… Я не могу видеть Владимира. Анна захлебнулась кофе и закашлялась. — Но… причем тут Владимир? — Ты никогда меня не поймешь! Я… хотела быть с ним… Ты его отвергаешь, у вас нет будущего… А я никогда не выйду замуж… Не смогу стать счастливой. И я люблю его! — Что ты говоришь, Ирочка? Я верю, что ты будешь счастливой! Ты такая добрая, красивая. Обязательно найдется человек, который оценит тебя… — Ты повторяешь слова Владимира… — Вот видишь! А Владимир никогда не лжет, — через силу улыбнулась Анна. Ей самой хотелось в это верить. — Но тогда зачем тебе уезжать? — Мне стыдно перед ним… Я не могу смотреть ему в глаза!.. Я… я… пыталась соблазнить его! Глаза Анны округлились до предела: — Ты… его… соблазнить? И что же… Владимир? — Платонова подалась вперед, едва не опрокинув под собой стул. — Он сказал… сказал, что я очень красива и… отказал мне, — прошептала Ира, закрыв лицо руками. Анна выронила ложку на пол и схватилась за голову. За окном, в такт ее мыслям, тревожно зашумел ветер; старый маятник стенных часов вторил стихии, издавая скрежещущие монотонные звуки. Ирина вскочила из-за стола: — Корф любит лишь тебя, все его мысли только о тебе! А ты — бесчувственная! Черствая! — закричала она в истерике. — Эгоистка! Добролюбова вихрем вылетела из столовой. — Ира, подожди! — спохватилась Анна, выбежав следом за ней. — Анна Петровна, нам пора: карета ждет! — Это Григорий дожидался ее в гостиной. *** Во время перерыва между занятиями Назимов, бледный и взволнованный, подошел к Ане. Удостоверившись, что в фойе они одни, мужчина заговорил тихо, с трудом сохраняя внешнее спокойствие: — Анна Петровна… Я теперь имею честь быть знакомым с вашим опекуном. Не стану скрывать: барон Корф произвел на меня впечатление… весьма положительное. И я, как и прежде, намерен просить у него вашей руки, но… как бы вам это сказать?.. Мне показалось… Да нет, я уверен в том, что Владимир Иванович… кхм… весьма неравнодушен к вам. И может не одобрить наш брак. Он имеет право: закон на его стороне. — Я попытаюсь сама поговорить с Владимиром, — запинаясь, проговорила Аня. — Вы правы: он хороший, добрый человек. Он должен понять и отпустить меня… Константин долго и пытливо глядел в печальные любимые глаза, всматривался в милое девичье лицо, пытаясь прочесть в нем ответ на свой невысказанный вопрос. — Вы… любите его? Посмотрите на меня! — Нам с ним не суждено быть вместе, — преподаватель не узнал Анин голос: хриплый, прерывающийся от волнения. — Бывшая крепостная барону — не пара… — Я тоже дворянин, Анна, — перебив девушку, быстро и горячо заговорил Назимов. — Но я люблю вас, и мне совершенно безразлично, кто вы… Даже не так! Я считаю вас самой прекрасной, самой достойной женщиной, которую когда-либо знал… И я убежден, что барон Корф считает также. Если он искренне любит вас, то, я уверен, что ему нет совершенно никакого дела до так называемого «сословного неравенства»… Вы еще раз хорошенько подумайте, Анна, и решитесь наконец, чтобы потом… в далеком будущем, вам не было горько и больно. В жизни очень редки счастливые браки. Константин взял ее похолодевшую ладонь в свои мягкие теплые руки. — При принятии окончательного решения, Анна, помните, что я искренне, всей душою, люблю вас, и стать вашим мужем — большая честь для меня. Но я… я покамест не совсем потерял голову и не хочу делать вас несчастной, зная, что сердце ваше принадлежит другому. Потому… за сим позвольте откланяться… До завтра, Анна Петровна! Я еду по делам сгоревшего госпиталя: городские власти решили, что здание подлежит восстановлению. — С Богом, Константин, — прошептала Анна вслед уходящему преподавателю, опустилась на стул возле окна и горько заплакала. «Даже этот мужчина, мудрый и опытный, не желает принимать за меня решение. Проявил бы твердость и заявил барону, что никогда не отпустит… Но нет: он вежливо уступает меня другому и оставляет последнее слово за мной! Ему нужна моя безусловная любовь…» Но вскоре мысли Анны потекли в ином направлении. Слова Назимова о том, что социальное неравенство — не помеха настоящей любви, особенно тронули ее сердце. А Владимир не раз говорил, что ему глубоко безразлично мнение света и сплетни… Аня глубоко вздохнула, ощущая, как грудь наполняется светлым и радостным, озаренным новым пониманием, но пока еще не вполне ясным, чувством… Где-то совсем рядом оглушительно прозвенел звонок, мимо вихрем пронеслась толпа младших воспитанниц; и девушка, рассеянно поправив прическу, поспешила в классную.