***
Уилл прижал руки к стеклу, вытянул пальцы, пытаясь подавить сильнейшую панику, которая вырывалась наружу в виде очередного оглушительного вопля. Между его пальцами виднелись тонкие бледные перепонки. Его ногти превратились в крючки, ужасно острые и длинные. Он не раз порезался, когда пытался осмотреть себя руками, в безумии чуть не оторвав чешую, извиваясь и корчась, чтобы хоть как-то понять, что с ним произошло. Он провел когтистыми руками по голове, но волос у него не было. На этом месте появился ряд хрупких острых шипов. Уилл метался взад-вперед в аквариуме, сталкивался плечами и своим… хвостом о стекло с такой силой, что, вероятно, остались синяки. Хуже всего, даже хуже, чем оказаться запертым в клетке, в чужом теле, это, что никто с ним не разговаривал и даже не слушал. Когда он пытался что-нибудь сказать, появлялся лишь свет. Он не мог это контролировать, как бы сильно ни старался. Свет то мигал, то вспыхивал без его участия, заставляя сердце биться чаще, а голову кружиться. Здесь негде спрятаться, не было ни искусственной пещеры, ни кораллов. Не было даже песка, в который можно было бы зарыться, ни в этом аквариуме, ни там, где они наблюдали и усыпляли его, чтобы взять образцы крови или тканей. Так он и плавал бесконечными кругами. Он ударился о стекло в тщетной попытке разбить его, и вцепился в сетку над аквариумом, разрывая ее. Он кричал снова и снова, пока у него не заболело горло, а жабры не покраснели и воспалились. Когда сил кричать не осталось, он плакал. Потому что даже если никто с ним не разговаривал, и если он не мог заставить свое горло и язык сформировать слова, которые так и рвались наружу, он все равно слышал, как ученые разговаривают друг с другом. Его семья думала, что он умер. Исследовательский центр урегулировал дело о его смерти «несчастного случая» во внесудебном порядке, и никто его не искал. Они предоставили его матери какой-то странный, неестественно реалистичный труп, чтобы она его похоронила. — Он не переставал кричать уже несколько дней. Ты уверен, что безопасно перемещать его в другой аквариум? Не спровоцирует ли это другого субъекта? — Он не травмирован, оснований продолжать изоляцию нет. Кроме того, в первую очередь тот субъект заразил его. — Тем не менее, он воспринимает трансформацию очень плохо. Ни один из других субъектов не реагировал таким образом. — Остальные были добровольцами. — Тогда почему Фрейзер просто не дала ему антитоксин? До этого ведь тоже были случайные заражения. — Судя по всему, он подвергся заражению еще до укуса. Вероятно, симптомы были еще до нападения. Антитоксин ни хрена не действует после прошедших двенадцати часов. Бедняга был обречен трансформироваться в любом случае; укус лишь ускорил процесс. — Даже, если это так, ты уверен, что безопасно помещать его в аквариум? Разве нельзя просто отправить его в центр, лучше оборудованный для работы с несколькими особями? По крайней мере, там нет агрессивных. — Не можем. Фрейзер уже приняла решение по этому поводу. Завтра его переведут. Если главный объект убьет его, по крайней мере, она уже решила проблемы с его семьей. Она так или иначе хочет провести этот эксперимент. Поверь мне, когда я говорю, что ей все равно, что тебя или меня беспокоит. Для нее главное — исследования. Уилл свернулся калачиком и прикрыл голову, его свет мерцал так быстро, что он боялся, что потеряет сознание от того, насколько его все было тошнотворным. Они сделали его монстром, сказали семье, что он мертв, и теперь собирались бросить его в аквариум, где Майк, скорее всего, разорвет его на куски. Майк не смог узнать его в гидрокостюме; он ни за что не узнает его таким, каким он был сейчас, когда он даже не является человеком. Он свернулся настолько тесно вокруг себя, что его хвост обмотался вокруг, прикрыв его лицо, и предоставив ему единственное убежище от назойливых глаз и бесконечного наблюдения. Уилл смотрел на него, проводя когтями по текстуре, изучая. Край хвоста был тонким и прозрачным, таким хрупким, каким он представлял себе хвост Майка. Уилл случайно проколол его раз и больше не хотел касаться. Даже в темноте его неуправляемое свечение позволяло ему видеть все так четко, что даже он не мог отрицать, что это реально, физически, а не нечто, что придумал его лихорадочный разум. Его окрас отличалась от окраски Майка, хотя и был довольно похож. Он был покрыт черной широкой чешуей, с пятнами скорее синего, чем фиолетового, а его грудь и низ живота покрыты таким темным синим цветом, что его можно было бы принять за черный. Уилл закрыл глаза, но не смог перестать вращать ушами, прислушиваясь к тому, что происходит вокруг. Уиллу хотелось зажать уши руками, чтобы заглушить звуки, но даже если бы он это сделал, он не смог бы не услышать то, что они уловили. Это была пытка, и, возможно, последнее, что он когда-либо испытывал. Завтра его переведут и, скорее всего, убьют.***
Уилл шипел, цепляясь за прутья клетки, в которую его запихнули. Клетка была заперта на защелку, и несмотря на все усилия, он не мог согнуть прутья достаточно, чтобы просунуть руку через них, не говоря уже о том, чтобы дотянуться до верха, вытащить штырь и освободить себя. Он увидел, как над ним задвигался рычаг, и опрокинулся на бок, потеряв хватку на металле, почувствовав, как начало кровоточить место, где он при борьбе вырвал кусок своей чешуи. Он попытался выкарабкаться вверх, пытался дотянуться до потолка клетки, но несмотря на свою новую, полную мышц конечность, он не смог даже надеяться дотянуться. Его опускали в воду, и он ничего не мог с этим поделать. Когда клетка погрузилась в аквариум, Уилл извернулся и туго свернулся у дна клетки. Его глаза метались по сторонам. Когда он вспыхнул, его люциферин и фотофоры сходили с ума без его согласия. Доктор Фрейзер знает, что Майк и другие ундины не могут общаться друг с другом, она знает, что Майк уже нападал на Уилла, и не раз. Она послала его сюда умирать только для того, чтобы у нее появилось что-нибудь интересное для записей. Уилл старался не паниковать, пристально осматривая воду, чувствуя, что рычит и вспыхивает снова и снова. Как оказалось, Уиллу не нужно, чтобы Майк светился в ответ, чтобы сообщить ему, где находится; Уилл прекрасно видел его своими новыми глазами. Майк кружил под клеткой, почти у самого дна аквариума, наблюдая за тем, что происходит наверху. Он поднял голову, приоткрыв рот, пробуя воду и пытаясь определить, что бросили в его вольер, вызвав весь этот шум. Он чувствовал вкус крови Уилла. Когда ундин подплыл и приблизился, Уилл бросился к верхней части клетки и вцепился в нее когтями; на этот раз не для того, чтобы сбежать, а потому, что совершенно не хотел, чтобы они выдернули штырь и открыли клетку. Уилл развернулся, сверкнул зубами, как он надеялся, устрашающе, и почувствовал, как в беспокойстве скручивается его позвоночник, когда Майк подплыл ближе, продолжая наблюдать за клеткой. Уилл зашипел, даже не осознав, что издал звук, и щелкнул зубами в направлении когтистой руки, которая тянулась к сетке, окружающей его. Майк замедлил движение, и вместо ответного шипения или обнажения зубов, издал тот низкий, мягкий звук приветствия и медленно вспыхнул. Только на этот раз, с новыми глазами, новыми ушами и новыми инстинктами, это было не просто знакомое зрелище. В нем был смысл. Это было произнесено, не так, как люди обменивались словами, но оно резонировало в ушах Уилла, заставляя вибрировать ушные нервы. Даже свет выглядел иначе. Он не просто распространялся вокруг тела Майка, а расходился волной, отражаясь от воды, стекла и клетки. Успокаивая и помогая заглушить панический, мерцающий свет Уилла. Смысл был ясен, даже без каких-либо слов. — Я тебя знаю. Приветствую тебя. Уилл колебался, все еще закусив губу от страха, щелкнув ушами и прислушиваясь. Майк снова издал тихий звук, и Уилл попытался ответить, но все, что получилось, — это низкий, глубокий стон. Уилл не знает, как поговорить с Майком, не знает, как поговорить с людьми наверху, с его недавно трансформированным ртом и горлом. Он зарычал от разочарования, и Майк вспыхнул ярче, снова успокаивая его. — Ты боишься. Не надо, — казалось, говорил он, хотя смысла было гораздо больше, будто что-то многогранно сложное, что человеческий язык не мог адекватно описать. Успокаивая, призывая к диалогу и привязанностью своей сути. Веревка, прикрепленная к штырю, сдвинулась, и Уилл посмотрел вверх. Они открыли клетку. Он слегка дернулся, когда дно клетки отвалилось, оставив низ полностью открытым. Уилл почувствовал еще один укол страха, когда Майк спикировал вниз, чтобы исследовать новшество. Казалось, он не решался влезть в клетку, и по его свечению и запаху у Уилла сложилось отчетливое впечатление, что Майк решил, что это уловка, чтобы поймать его в ловушку также, как и Уилла. По прошествии нескольких минут, когда Майк ничего не делал, кроме как свернулся калачиком и мигал внизу, Уилл наконец решился опуститься все ниже и ниже, пока не избавился от металлических прутьев. Когда он освободился, Майк подплыл осторожно, как будто боялся, что Уилл уплывет куда подальше. Честно говоря, Уилл почти что это сделал, но куда ему деваться? Даже сейчас Майк казался огромным, почти на полтора фута длиннее, и у него гораздо больше опыта в плавании, чем у Уилла. Должно быть, это потому что Майк родился таким, в дикой природе, а не «зараженным» или «созданным». Каким-то чудом Уиллу удалось сохранять спокойствие не только, когда убрали клетку, но и когда Майк приблизился к нему. Уилл ждал, покачиваясь вместе с движением воды, пока ундин крупнее кружил вокруг него, проводя плавниками, хвостом и туловищем по телу Уилла. Когда его рука коснулась ребер Уилла, прямо под недавно сформировавшимися жабрами, Уилл дернулся. Нежный вой Майка заставил подергивание превратиться в дрожь. О, это было приятно. Словно вой распространился где-то глубоко в его теле, доходя до тех мест, о которых он даже не подозревал, что можно затронуть только звуком. — Дышишь? — спросил Майк, проводя когтями под жабрами Уилла. И он мог. Он мог дышать, плавать и издавать звуки. Он мог плавать в глубине, валяться в песке на дне аквариума, пока Майк кружил над ним, наблюдая и говоря с абсолютной уверенностью в каждой вспышке: «Я обожаю тебя. Ты мой, я твой. Мы — связаны, как пара, и я не отдалюсь от тебя». Они спали вместе в пещере, обеспечив максимальное уединение, какое только было возможно в данной ситуации, свернувшись калачиком друг на друге. Их руки соприкасались, а свет смешивался. Дни превращались в недели, и Уилл обнаружил, что начинает терять представление не только о времени, но и о самом себе. Он не мог вспомнить, зачем чертил линии на кораллах и что пытался отслеживать. Ему стало трудно сосредоточиться и вспомнить, как он сюда попал и что именно с ним произошло. Все, что было важно, и, что имело значение, это аквариум, его пара и двуногие существа, которые приходили их кормить. Их язык, который он раньше понимал, запутался в его сознании. Он пытался вспомнить смысл, когда они разговаривали, и иногда ему почти казалось, что он знает, как ответить. Иногда ему снились двуногие существа с улыбающимися лицами и мягкими глазами, которые звали его по имени, которое он все больше забывал. Он просыпался, оплакивая что-то, чего не мог объяснить. Его пара успокаивала его, прикасаясь к коже Уилла, к его позвоночнику и губам. Майк прижимал их головы друг к другу и светил так ярко, что это почти приносило боль. Прикосновение помогали, и Уилл забывал о снах пропитанными химическими лекарствами, о небе, таком ярком, ослепляющем и о женском голосе, мягком и сладком, как в колыбельной. Майк был хорошей парой, понимающим и заботливым. Он скрежетал зубами и нападал на любого, кто пытался усыпить Уилла, чтобы вытащить его из аквариума для своих наблюдений и взятий образцов. Уилл ненавидит их, этих двуногих существ в белых халатах. Они подрезали ему плавники и украли кровь, прежде чем бросить его, дезориентированного, обратно в воду. Майк зализывал его раны и долго успокаивал, насвистывая и обещая, что когда-нибудь они будут свободны. Майк пел и ворковал, нежно, без конца целуя и велел Уиллу быть храбрым, не поддаваться бесконечному циклу всего этого и не терять рассудок. Когда-нибудь они будут плавать без стекла, по настоящему течению, и с настоящей добычей, на которую можно будет охотиться. Когда-нибудь у них будет настоящее гнездо, которое они сведут вместе, и они будут свободны. Со временем лица двуногих существ изменились, и в тот день, когда визгливая блондинка, смутно напоминающая Уиллу доктора Фрейзер, наконец перестала приходить, прилив изменился. Потому что пришедшие новички оказались добрыми; они разговаривали тихо, никогда не снимали чешую с тела Уилла и не привязывали его ремнями для взятия образцов. Они включали музыку и тихо наблюдали, как Уилл и Майк кружили в аквариуме, переплетаясь друг с другом. И однажды, после почти часовой борьбы, в которой Майк продолжал кромсать сети, брошенные в воду, Уилла вытащили на поверхность и погрузили в настолько маленький вольер, что он подумал, что может сойти с ума. Майка поместили рядом с ним, но отделили стеклом. Уилл не мог прикоснуться к своей паре. Уилл звал его снова и снова, ударяясь о стекло при каждом раскачивании. Когда он наконец остановился, двуногий в очках и с сияющими глазами подошел к их аквариуму ближе, прижал к ним руку и сказал что-то знакомое, что-то, что раньше означало — прощайте. Уилл не понял, что происходит и что ему нужно сделать. Его выбросили из аквариума в воду, такую объемную и яркую, что он мог почти ослепнуть. Он замахал хвостом, закрыв глаза и завизжал. Майк взял его за руку, направляясь туда, где было темно и тихо. И Уилл поплыл следом. Он следовал за мигающим светом Майка, звуком его криков и нежным прикосновением плавников к его чешуе. Сначала он испугался. Новый мир был слишком огромным, слишком бесконечным. В воде двигались неизвестные существа — рыбы, которых он никогда раньше не видел. Когда Майк словил одну, у нее пошла кровь, и она была горячая и скользкая, а не застывшая и холодная. Уилл наелся, прячась как можно глубже рядом с вулканическими жерлами, где было тепло, а Майк кружил у входа в пещеру, охраняя его. Майк пел ему, поглаживал его чешую, задерживаясь руками на его ребрах, плечах, и шрамах, которые Уилл не помнил, как получил. Он пел ему песни о несправедливости, о прошлых временах и о жизни, которую Уилл никак не мог вспомнить. Майк пел о человеке с копной каштановых волос, который был таким маленьким, что Майк мог бы распотрошить его за несколько укусов. Он пел о ком-то, кто не насмехался и не причинял вреда, о ком-то, кто осторожно передвигался в темноте, опустив голову. Он пел о двуногом человеке, который проходя мимо аквариума не стучал по стеклу и не пытался заставить Майка вылезти из укрытия, чтобы просто поглазеть на него. Он рассказывал Уиллу истории о том, как у двуногого иногда был собственный свет, который исходил от его устройства в руке, и о том, как Майк пытался отразить свет в ответ. Тот слушал музыку и танцевал над водой, пока он пел свои собственные сложенные мелодии. Майк пел о том, как он спугнул это человеческое существо в первый раз, когда попытался свистнуть, но ему все же хватило смелости возвращаться к нему каждую ночь. Майк так долго пел, удерживая в объятиях, что Уилл чувствовал, будто это все воспоминание, а не сказки. Однажды двуногий парень, который танцевал наверху, заболел какой-то болезнью, от которой он странно пах, и его запах усиливался по мере распространения болезни. Майк рассказывал о том, как существо страдало от болезни, из-за которой его тошнило и приводило к неуклюжести, и о том, что человек, кажется, даже не подозревал о ней. Майк пел о том, как пытался спасти его, выплюнув яд ему в рот, превратив в ундину, и о том, что этого оказалось недостаточно. Майк пытался сказать двуногому, что он умирает, пытался имитировать своим телом то, что он чувствовал. Он вспыхивал светом и говорил Уиллу, как человек упал в аквариум, и как Майку пришлось его укусить и опорожнить свои ядовитые мешочки, прежде чем похитители забрали его. Он насвистывал, что если бы он этого не сделал, красивый, хрупкий двуногий умер бы в течение месяца. Он чувствовал это по вкусу его крови. Рассказы Майка принесли ему утешение, и медленно Уилл начал выползать из безопасной пещеры. Его партнер плавал вместе с ним животом вверх, а Уилл опирался ему на грудь. Иногда, словно сквозь туманную дымку, Уилл вспоминал ощущение теплого воздуха к своей коже, свои ноги, болтающиеся по воде, когда он опирался на Майка, стараясь удержаться на плаву.