***
Шкряб подорвался и рванул с места, словно магический снаряд, а не животное, и, добежав, завертелся юлой вокруг Тава, едва не сбивая того с ног. По спящей округе разнесся радостный лай. Когда-нибудь к их дому явятся разъяренные соседи с вилами и факелами наперевес. И они придут не за Астарионом. — Да неужели, — одного взгляда на появившегося в далеке Тава хватило, чтобы понять, что он был прав, а Гейл официально занесен в черный список. Радостно встречая друг друга, словно не виделись много лет, они приближались к дому. Не выдержав, Астарион снова посмотрел на Тава, встречаясь с ним взглядом. Потрепанный, лохматый, но счастливый, он махал ему свободной рукой, волоча в другой арбалет. Астарион слегка удивился, что Тав явился раньше первых солнечных лучей. Все, что он надумал себе за время его отсутствия, потеряло краски, поблекло на фоне чужой улыбки. — Все, Шкряб, иди погуляй, — еще раз потрепав пса за ухом, Тав отпустил его. — Любуешься видами? — обратился он к Астариону и посмотрел на горизонт, за которым уже зарождался намек на утренние сумерки. Астарион лишь неопределенно хмыкнул, упираясь взглядом в медленно светлеющее небо. Погрузившись в мысли, он упустил из внимания ход времени. Ночь сузила пространство до крыльца старого дома и винного букета. Лицезреть пробуждение нового дня теперь не входило в число его любимых занятий. — Если только до твоего прихода, — взгляд тянуло к Таву и он не мог ему противостоять. — Вот как, — Тав подошел к деревянной бочке с водой, прислонив к ней арбалет, — черт, холодная какая! — выругался он, ловя ртом воздух, после того как выплеснул себе на лицо остывшую за ночь воду. — Тебя что-то удивляет в моих словах? — интонация с которой ответил ему Тав, Астариону не понравилась. Словно они вернулись на шаг назад. — Нет, все в порядке, — Тав плохой лжец, — правда. Астарион молчаливо наблюдал, как он стащил верхнюю часть одежды вместе с сумкой и кинул их небрежной кучей на край крыльца, продолжая ополаскиваться водой. Молча. И если бы не это, то Астарион смог бы полностью посвятить свое внимание голой спине, поблескивающей от капель. — Ну и как прошел твой вечер? — попытался он снова. — Вечер? Нормально, — Тав даже не посмотрел на него. — Слушай, а ты не знаешь где можно найти цветы покрасивей? — Астариону нестерпимо захотелось закатить глаза от такого дилетантского ухода от темы. — Если не мне, — бутылка вновь вернулась в руки, — то попробуй побродить по кладбищу, уверен, ты что нибудь обязательно подберешь, — глоток вина пришелся кстати, глуша растущее раздражение. — А если тебе? — похоже Тава это позабавило, и на лицо Астариона вернулась слабая улыбка. — М, дай-ка подумать, — он приложил палец к губам, глубокомысленно возводя глаза к небу, — какие-нибудь еще варианты будут? Цветы слишком банально, не находишь? Лицо Тава стало серьезным, уходящие, но еще заметные, ночные тени придавали его образу несвойственную тяжесть. После недолгой заминки, так и не отходя от бочки, словно держа дистанцию, он повернулся к Астариону лицом и, достав что-то из кармана, аккуратно бросил ему в руки, коротко предупредив: — Лови, — и как только вещь достигла ладони Астариона, без труда, поймавшего ее, Тав уточнил: — это подойдет? Первой мыслью было швырнуть «подарок» обратно в Тава, но вид его никак не говорил о насмешке или о чем-то подобном. Глядя на него, Астарион внезапно поймал себя на мысли, что хотел бы увидеть его в первых лучах утреннего солнца, рассмотреть каждую подсвеченную каплю на коже. Он сходил с ума в плохом смысле этого слова. — Не припомню, чтобы получал подарки подобным образом, — если до Тава не доходил смысл сказанного, то во взгляд Астарион вложил все, что чувствовал по этому поводу. И не сказать, что ему часто что-то дарили просто так, но таких подачек ему точно не нужно. — Не думал, что когда-нибудь встану в один ряд с бардами и нищими. — Я не… — растерянность и виноватость Тава делала ситуацию более терпимой, — Астарион, я… — он снова облокотился на бочку и, зачерпнув воды, умылся, словно пытаясь привести мысли в порядок.— я не знаю, чего ты от меня хочешь, — сдался он, — просто скажи мне, и я сделаю, потому что то, что хочу я, тебя не устраивает, и я просто не знаю… — Подойди, — Астарион предполагал, что у его слов будут последствия, — и хотя бы попытайся сделать все нормально, и если вдруг у тебя получится, то так уж и быть, я сделаю вид, что ничего не было. В груди оживало совершенно дурное волнение. Был бы он понаивнее, принял бы его за трепет. Но чем дольше длилось молчание, тем сложнее эмоции поддавались контролю, медленно обретая очертания страха. А Тав продолжал стоять, уперевшись взглядом в воду, вцепившись в бортики бочки с такой силой, что Астарион видел, как напрягаются мышцы на его руках и спине на фоне бледного горизонта. — Ты же знаешь, что можешь от меня услышать? — голос Тава звучал напряженно и скованно. — Уверен, что хочешь этого? — и то как он посмотрел, заставило тело Астариона содрогнуться от мимолетных, но горячих искр. — Уже да, — с трудом, отвлекаемый страхом, он изо всех сил старался не отводить взгляда, и когда Тав медленно двинулся к нему, протянул кольцо обратно. Близость чужого тела была слишком манящей, и Астарион в одно плавное движение поднялся на ноги, становясь почти вплотную к Таву, смотря на него с крыльца сверху вниз. Кончики пальцев задержались на раскрытой ладони чуть дольше, чем нужно, и Тав забрал кольцо, снова молча. уставившись на Астариона. — Передумал? — Астарион не хотел представлять себе, чтобы с ним было окажись он на его месте. — Нет, — он тяжело сглотнул, — просто ты говорил, что пока… — Не неси ерунды, просто это… — если бы Астарион знал, что тогда лишило его дара речи, чужое или собственное немое признание, без предупреждения полоснувшее по сердцу и которое после ухода Тава осело в груди, тлеющим угольком, не дающим покоя. — Или тебе проще таскать букеты непонятно кому? — ему нужны гарантии, что все взаправду, и позже не придется с фальшивой улыбкой на губах придумывать нелепые оправдания своим словам, сказанным в дурном порыве доверия. Астарион наблюдал как с его волос капала вода, стекая неровными дорожками по шеи и груди, не мог отвести взгляда от непривычно серьезных глаз, пока не почувствовал прикосновение к руке и шепот почти в самое ухо: — Им только цветы и остаются, — стоило Таву озвучить свои мысли, как внутри Астариона, что-то надломилось и рухнуло, чтобы в следующий момент, когда фраза продолжилась, вспыхнуть в груди яркой вспышкой, обжигающей и дурманящей разум: — потому что все остальное принадлежит тебе, — тиски, сковывающие внутренности, слетели, лишая тело опоры, оставляя осязаемым только покалывание в животе. Ему бы хотелось запомнить момент, когда он прикоснулся к губам Тава, прижимаясь всем телом к его голому торсу, но даже не мог осознать, где находится. Пока пальцы путались в чужих волосах, в голове билась лишь мысль о том, что еще ни одному вину не удавалось опьянить его сильнее, чем происходящему. И насколько бы хорошо ему не было, хотелось больше. Требовательно притянув Тава ближе, вцепившись руками в его ледяную спину, он углубил поцелуй, никак не ожидая полустона-полувскрика, разрушившего момент. — Что с тобой? — вся легкость испарилась оставляя Астариона в растерянности. — Спина, — между ними вновь образовалась небольшая дистанция, достаточная, чтобы заметить боль исказившую лицо Тава, но недостаточная, чтобы разорвать объятия. — Долгая история, — ответил он на неозвученный вопрос, который увидел в глазах Астариона. Как бы сильно его не раздражала странная скрытность Тава, настаивать он пока не спешил. Опасаясь, что за любопытство придется расплачиваться своими секретами. Иногда его одолевало нестерпимое желание узнать про прошлое Тава, пережить с ним счастливые и не очень моменты его жизни до их встречи. Но мысли о возможных ответных расспросах гасили все зачатки этого рвения. Он и так знал достаточно слишком личного, слишком болезненного. Кроме этого, Астариону больше нечего было выменивать на защиту и помощь. Он лишь надеялся, что был убедителен и Тав не догадывался, что на самом деле творится у него на душе. — Пойдем в дом, — взяв Тава за руку, он потянул его за собой и отпустил, только тогда, когда усадил на самодельный табурет, сколоченному в пару к единственному стулу. — Сиди, где-то тут видел у тебя… — У нас, — поправил его Тав, упрямо смотря на него в потемках небольшой комнаты. Рука Астариона замерла над ящиком со склянками и пузырьками, когда глупая улыбка предательски преобразила губы. Сегодня с ним происходили странные вещи, необъяснимые по меркам его прошлой жизни. Наугад вытягивая первый попавшийся пузырек и откупорив его, он сделал глубокий вдох, принюхиваясь к содержимому, и удовлетворенно кивнув, передал Таву: — Держи. Не задавая лишних вопросов, он за пару глотков, слегка поморщившись, выпил дурно пахнущее лекарство. Пока Тав, судя по его физиономии, переваривал не только зелье, но и тяжелые думы, которые с одинаковой вероятностью могли оказаться как о недоеденном пироге в таверне, так и об очередном заскоке о справедливости и дозволенности, Астарион перебирал пузырьки поменьше, в которых, по его догадкам, должны находиться масла. Найдя подходящее, он вернулся к Таву, покорно сидевшему на табурете. — Что ты хочешь делать? — завертелся он от любопытства, пытаясь разглядеть, что принес с собой Астарион. — А я думал, у нас вечер секретов, — нанеся немного масла на руки он всунул емкость ничего непонимающему Таву, который переставил ее на стол, — ты молчишь, где был, я молчу, что делаю, вроде честно, да? — распределив масло по ладоням, Астарион обошел его со спины и осторожно приложил руки к шее, слегка поглаживая напряженные участки. — Но по правде сказать, — скользя руками по телу Астарион, ощущал возрождающееся томление, — мне бы достаточно было узнать кто сделал это, — произнес он проведя подушечками пальцев по позвоночнику и все еще к болезненно скованным мышцам, — хочется посмотреть ему в глаза, перед тем как перерезать горло, — почувствовав как спина Тава поднялась от глубокого вдоха, Астарион напрягся, но продолжил мягко разминать его шею, проскользнув ладонями по ключицам и спускаясь к груди. — Какой ты жестокий, — произнес Тав на выдохе расслабляя тело. — Тебя что-то не устраивает? — руки вернулись на шею, а затем на плечи, продолжая разминать уже их, но несмотря на расслабленность действий все существо Астариона сжалось в ожидании ответа. — В тебе? — Тав развернулся на табурете, перехватывая его руки. — В тебе меня устраивает все, — и поцеловал костяшки бледных пальцев, пропуская по телу Астариона, уже ставшими привычными за этот вечер, мурашки, — ты нужен мне любой, — его руки сместились на бедра, удерживая и так никуда не собиравшегося Астариона на месте, — можешь не сомневаться, — взгляд Тава пробирался под самые ребра, заставляя верить каждому слову. Руки сами потянулись к его лицу оглаживая скулы. Острое желание почувствовать Тава ближе подтолкнуло его выдернуть рубашку из брюк и поспешно стащить ее, зашвыривая в сторону, надеясь, что намек окажется достаточно прозрачен. — Веришь? — голос прошелся слабой вибрацией по коже. — Да, — руки Астариона переместились на его затылок, мимолётно задерживаясь на кончиках острых ушей и принимаясь легонько массировать шею, — да, — Тав оставил ему только одно слово, стирая все мысли, прикосновением губ к животу. — Хорошо, — прошептал Тав, выцеловывая на коже понятные ему одному узоры. Прислушиваясь к едва различимому голосу, Астарион чувствовал, что не он один не может мыслить трезво. Когда к движению губ присоединился мягкий язык, земля начала уходить из-под ног, а голова наполняться дурманящим туманом. Пальцы вцепились в плечи Тава, притягивая ближе. Обретя опору, он наконец сдался и закрыл глаза, ловя каждый теплый выдох, щекотавший кожу и тянувший все глубже. — Тав, — все казалось нереальным и теплые руки ласкающие поясницу и бедра, намеренно избегающие главного, и чужая кожа под ладонями, и даже собственные мысли. — М? — после череды мимолетных поцелуев, Тав поднял на него расфокусированный взгляд, напоследок проведя кончиком носа от пупка до тазовой косточки и слегка прикусывая на ней кожу. Собрав остатки контроля и поймав чужие руки, Астарион плавно высвободился из объятий, склоняясь к лицу Тава, вновь целуя его. Оторваться от губ оказалось еще сложнее, но игнорируя разочарованный выдох, он все-таки смог сделать это, отходя на шаг назад, предоставляя Таву достаточный обзор. Когда Астарион снял остатки одежды, в тишине дома разнесся рваный выдох. Забрав со стола пузырек с маслом, он попятился в сторону кровати, плавным движением руки приглашая Тава за собой. В сумеречном освещении, бьющем из окна вместе с первой предрассветной свежестью, Тав казался ему несбыточной мечтой, в чьем взгляде читался бесконечный поток обожания и любви. На мгновенье Астарион задумался, видит ли он это же в его глазах? Но теплые руки вновь всецело завладели его внимание, когда обнаженное тело соприкаснулось с ним в скоропалительном объятии. Он даже не заметил тот момент, когда Тав последовал его примеру и разделся. Крепко сжимая в одной руке масло, второй он прижимал Тава все ближе, растворяясь в тепле вновь горячего тела. Блуждающие по его телу руки сводили с ума, вместе с губами, которые ласкали кожу под челюстью и спускались по шее все ниже. — Тав, — как бы хорошо ему не было, последнее, что бы он сейчас хотел это поспешности, — не спеши, — а сам в противовес словам прижимался все теснее. Поцелуи замедлились, в отличие от дыхания, которое оставалось все таким же загнанным и горячим. Не разрывая объятий, Астарион развернул их, поворачивая Тава спиной к кровати и слабо уперевшись рукой в его грудь, подтолкнул на постель. Он видел, как вздымалась чужая грудь, когда Тав полностью лег на кровать, уперевшись на локти и не сводя взгляда с его тела. Последовав за Тавом, Астарион, перекинув через него ногу, сел ему на бедра и вылил немного масла на руку, провел ею по напряженному животу, поднимаясь к груди и лаская кожу круговыми движениями, пока Тав не зашелся в чуть слышном стоне. Перед тем, как снова отдать пузырек Таву, он вылил еще немного содержимого себе на руку, распределяя масло по пальцам, ловя каждую промелькнувшую эмоцию на лице напротив. Он видел, как замерла грудь Тава, запирая внутри воздух, когда Астарион завел руку себе за спину, и как расширились его глаза, когда с губ сорвался первый слабый стон. Он еще толком не начал растягивать себя, а Тав уже взял его за подбородок, вынуждая посмотреть в глаза. — Позволь мне, — просьба без вопроса лишила остатков самообладания. И насколько проще и привычнее не было бы сделать все самому, Таву, он позволит все, все, что тот захочет. Слабый кивок, и полупустой пузырек покатился по деревянному полу. Тав проскользнул рукой под бедром, пачкая кожу маслом и осторожно сменяя его пальцы. От того, с какой непривычной для Астариона нежностью Тав прикасался к нему по всему телу, расходилось тепло, которое можно было спутать с возбуждением, но то, как оно оседало в груди, давало понять, что это уже не просто физическое удовольствие. Он все ждал момента, когда тревога вернется, притащит с собой отвращение и страх, но каждая подобная мысль уносилась прочь стоило открыть глаза и посмотреть на Тава, почувствовать его горячее тело и запах кожи. Тело все больше расслаблялось, мысли свободно протекали в голове, постепенно сгущаясь только на удовольствии. Астарион пропустил момент, когда сам начал насаживаться и плавно двигаться на чужих пальцах, одновременно толкаясь членом в руку Тава, отдававшего ему все свое внимание. Его тяжелое дыхание перемешалось с негромкими срывающимися стонами, которые Астарион не сразу признал за свои. Неожиданно для себя осознавая, что мир вокруг резко обрел предоргазменные краски, неровным движением руки схватился за предплечье Тава, замирая вместе с ним. — Остановись, — чуть ли не прошипел Астарион, едва сдерживая себя, — я слишком близко, — посмотрев на Тава он увидел, как раздувались крылья его носа, и напряженно двигался кадык. — Хорошо, да, — сбивчиво произнес он и его дрогнувшая рука соскользнула на собственный член, оглаживая его парой резких движений. — Иди ко мне, — Астарион успел заметить, как он облизнул пересохшие губы и вернул руку на его тело, проскользив по торсу к шее и притянул его к себе, почти укладывая на свою грудь. Покорность, с которой он последовал за Тавом, немного удивила его, но тело снова по-предательски поддалось порыву и поспешно прильнуло ближе. Он успел оставить смазанный поцелуй на ключице Тава, когда его вторая рука, пальцы которой до сих пор были в Астарионе, снова начала двигаться, и без дополнительных движений возбуждение мелькало на периферии, приятным томлением внизу живота, не подводя его к грани. Биение пульса отдавалось во всем теле, сердце в чужой груди билось так сильно, что, положив на него ладонь, Астарион чувствовал каждый удар, словно держал его в руках. Тело было уже готово, но сил на лишнее движение все не находилось, особенно в моменты, когда Тав свободной рукой ласкал его спину, задерживаясь на рубцах, одновременно опаляя кожу на шее горячим дыханием и смазанными поцелуями. Поймав губы Тава, он оставил на них череду легких поцелуев, вкладывая в них всю свою готовность. И без того неспешные движения внутри него замедлились, и пальцы плавно выскользнули из тела, напоследок проводя про расслабленным мышцам. Все то время, пока он был занят Астарионом, его член упрямо напоминал о себе на каждое удачное движение пальцев, срывающее тягучие стоны. Приподнимаясь на ослабших руках и упираясь ладонями в грудь Тава, он прижал его твердый член скользкой ладонью к животу и провел ей несколько раз по всей длине, невесомо задевая головку. Перехватив инициативу, Тав смазал член остатками масла, что оставалось на руке, и выжидающе посмотрел, сдвигая его тело к своему паху. Астарион чуть улыбнулся над вновь засквозившей в его движениях нетерпеливостью, но когда головка члена уперлась в его вход, снова растягивая мышцы, веселье испарилось. Он постарался расслабиться, уже приготовившись к резкой боли, которой так и не последовало. Тав не двигался, и Астарион решился поднять взгляд, встречаясь с напряженными глазами напротив. Рука Тава опустилась на его щеку, лаская мелко подрагивающими пальцами тонкую кожу под веком. Плавно опускаясь на член, Астарион не сводил с него взгляда, ловя и наслаждаясь каждой новой эмоцией, возникающей на его лице. Собственное имя, вырвавшееся вместе с чужим стоном, резануло по телу огненным лезвием, распаляя желание. Расправив плечи и выпрямив спину, он сделал пару пробных покачиваний, впуская член глубже, насаживаясь до конца и не сдерживая стон. На мгновение в голове стало совершенно пусто, осталось только тело с вожделением и жаром внизу живота. Руки Тава вцепились в его бедра, сжимая и стискивая. Несмотря на бушевавшие в теле ощущения, Астарион осознавал, как тяжело Таву сдерживаться, особенно сейчас, когда все в теле требовало действий, движений, взять свое, но он лишь скользил руками вверх по бедрам, животу, груди, трогал тело, а Астариону казалось, что ласкал то, что было заперто глубоко под ребрами. Первые серьезные движения не принесли с собой ничего, кроме легкого дискомфорта, который он все равно попытался скрыть, откидывая голову назад, обнажая шею. Увидеть на лице Тава разочарование хотелось меньше всего. Следующие движения дались легче, особенно после того, как Тав вспомнил про его член, двигая рукой в такт с бедрами Астариона. Полностью расслабившись и уйдя от тянущих болей, он вновь смог полностью вовлечься в процесс, сосредоточившись на Таве, его тихих стонах, вездесущих руках и горячем теле, что поймало ритм с его движениями и особо удачными толчками, провоцировало его на громкие стоны, от которых Тав двигался все резче и неосторожней, как и хотелось Астариону. Возраст и врожденная пылкость делали Тава хорошим любовником, но чуткость, с которой он контролировал процесс, делало его идеальным. Поддерживать ритм с которым под ним двигался Тав становилось сложнее, бедра мелко дрожали, но остановиться он все равно не мог, гонимый собственным удовольствием по которому так тосковал. Эмоции и ощущения вновь переполнили тело, Астарион отодвинул руку Тава от своего члена, перемещая ее себе на подрагивающий от напряжения живот, оттягивая неминуемое, слишком острое и глубокое. — Тав, — простонал он между толчками, путаясь в мыслях и толком не понимая, что от него хочет. Движения замедлились, и, приподнявшись с постели, Тав обхватил его за поясницу, сгибая собственные ноги в коленях и почти усаживаясь на кровать. Уперевшись одной рукой в сбитое покрывало за спиной, второй прижимая Астариона к своему торсу и возобновляя движения с меньшей амплитудой. В череде бессвязных мыслей Астарион зацепился лишь за одну, требующую найти чужие губы, почувствовать их тепло и влажность. Поддавшись ее напору, он врезался в Тава, сразу углубляя поцелуй. Выгибаясь в спине, насколько позволяла напряженная рука, удерживающая его и найдя идеальное положение для плавных и коротких толчков, он полностью отпустил себя, обвивая руками чужую шею. Забывая про поцелуй, он уперся лбом в лоб Тава, сосредоточившись на нарастающем напряжении внизу живота и члене, зажатым между их телами. Тав подставлял шею под его поцелуи, прекрасно понимая, как Астарион отреагирует на такие игры. Язык и губы сразу нашли бьющуюся жилку, манящую и доступную. Вылизывая и целуя тонкую кожу, он снова засомневался в реальности происходящего, но когда Тав прижал его голову к своей шее еще ближе, Астарион поддался своей жажде, ненавистной и болезной. Клыки вонзились в тело, и кровь бьющим в такие толчки Тава потоком хлынула в рот. Над самым ухом раздался громкий стон, от которого голову прошибло наслаждением. Сделав еще пару глотков, он с трудом оторвался от влажной шеи, слизывая тонкие струйки крови, вытекающие из места укуса. В бреду удовольствия Астарион не заметил, как Тав опрокинул его на спину, нависая сверху и оставляя смазанные поцелуи на шее. Он успел лишь смахнуть волосы с его взмокшего лба перед тем, как Тав выпрямился, уложил его бедра на свои и, ухватившись за тазовые косточки, до конца насадил на свой член. И если до этого Астарион думал, что ему было хорошо, то он ошибался, потому что сейчас, когда Тав врывался в его тело в четком ритме, без остановок и заминок, ему казалось, что он умирает, исчезает вместе с миром вокруг него. Ища хоть какой-то опоры, он вцепился в скомканное под ним покрывало. Один неаккуратный взгляд на Тава вновь подтолкнул его к грани, но, когда тот провел рукой по собственной шеи, собирая все еще вяло струящуюся кровь из раны и смешивая ее с его смазкой, скопившейся небольшой капелькой на члене, хватило одного движения, чтобы от Астариона не осталось ничего материального. Он слышал свой стон, как будто со стороны тело выгнулось в обжигающей судороге, а на грудь падали и растекались теплые вязкие капли. Он не помнил своего имени, не знал, где находится и что вообще происходит. Белая пустота окружала его. — Астарион, — его имя, произнесенное растворяющейся пустотой. — М? — собственный голос казался чужим, как руки, что ласкали его тело. Открыв глаза, он увидел Тава, удивленно рассматривающего его. Все его тело до сих пор было напряженно, по груди редкими капельками скатывался пот, а грудь вздымалась от загнанного дыхания. Он замер внутри него, не решаясь двинуться, Астарион поддтолкнул его ногами, поощряя продолжить. — Но… — голос Тава обрывался, — уже… — взгляд его метнулся к распахнутому окну, за которым рождался рассвет, первые лучи которого уже поднимались над горизонтом. Астарион медленно повернул голову к окну, а затем снова на Тава. — Не останавливайся, — рука сама потянулась к взволнованному лицу, нежно оглаживая нос и щеку, — любимый, — то как распахнулись глаза Тава и дрогнули губы, будет стоить любой боли. Громкое и рваное дыхание отдавалось вместе с толчками во всем теле руки, что удерживали его на месте дрожали все сильнее. Лучи уже расползались по деревянному полу их дома, подсвечивая парящие в воздухе крупицы пыли. Толика страха вместе с лучами уже подкралась к Астариону, подкатывая тяжелый ком к горлу. Он так и не убрал руку с лица Тава, и, переведя на него взгляд, намеревался в последний раз встретиться с солнцем, увидя его расцвет на лице напротив. Рассвет уже вскарабкался по кровати, настигая покрывало. То, как член Тава напрягся внутри него, а движения его бедер стали более хаотичными, подсказывало Астариону, что он уже близок, но солнце оказалось ближе, озаряя светом его лицо. Он старался запомнить как можно больше до того момента, когда прикосновение лучей принесут с собой нестерпимую боль. Скользил взглядом по подрагивающим ресницам, растрепанным волосам и влажной коже, на которой так контрастно выделялась его бледная рука с кольцом на пальце. Но все мысли вновь покинули голову, когда Тав попытался отстраниться от него, и понимая для чего он это делает, Астарион прижал его ногами к себе и, сместив руку с лица на шею, потянул на себя. Желая продлить удовольствие Тава, он сжал его член в себе, влажно и неторопливо целуя его в шею. Вслушиваясь в протяжный стон и удерживая содрогающееся тело, он на какой-то момент забыл про все, кроме сорванного дыхания в ключицу, бешеного пульса, отдающего в ребра и тяжести тела на себе. Но расслабленность длилась недолго. Не успев прийти в себя, Тав уже порывался встать, вырываясь из его объятий. И Астарион вспомнил из-за чего. Резкая волна страха вновь подкатила к горлу. Увидев ошарашенный взгляд Тава, он перевел взгляд к окну, из которого во всю било яркое утреннее солнце, играющее лучами на их лицах и подсвечивающее неверие в глазах Тава. — Поцелуй меня, — Астарион не знал ответов на вопросы, возникающие в его голове один за другим. Все, о чем он мог думать, это то, что хотел бы остаться в этом моменте навсегда.***
— Вот черт, я весь в масле, — Тав мельтешил в доме, собирая расскиданную ими одежду, — или… не только в масле? Фу, — Астарион лишь улыбнулся на его бубнеж. — Где хоть одна тряпка? Стоя в одних штанах и облокотившись о дверной косяк, Астарион наблюдал за восходом солнца, млея от теплых лучей и легкости во всем теле. Вытянув руку и еще раз осмотрев кольцо, он посмотрел в дверной проем, все ожидая, когда Тав отбросит свою ненужную суету и ответит на пару его вопросов. — И когда ты хотел мне рассказать? — но возникшей у его плеча Тав, первым успел огорошить своим вопросом. — Я?! — Астарион пребывал в полном недоумении. — Это ты потрудись объяснить откуда это взял! — и протянул к нему руку, с надетым на палец перстнем. — Кольцо? — растерянность на лице Тава давала понять, что внятного ответа он не получит. Спустя мгновение глаза его остекленели, и прикрыв их он снова выругался: — Черт. — Судя по выражению твоего многострадального лица, ответов я не получу, — озвучил он свою мысль, прожигая Тава взглядом. — И почему ты в одних трусах? — Штаны не нашел, — голос его был полон глубокой задумчивости, по-видимому вопрос одежды его уже не волновал, хотя ее часть все еще валялась на крыльце. Внутри назревала целая буря, а Тав все молчал. Не приставал с расспросами и вообще стоял чуть в стороне, задумчиво пялясь в горизонт. Никакого яркого удивления от того, что он снова может жить под солнцем, никаких глупых вопросов. Голову одолели беспокойные мысли, но не успел он толком погрузиться в них, как Тав прервал их поток: — Вкусное вино, — в руках у него была бутылка, которую Астарион прихватил с собой прошлым вечером. — Ты что совсем не пил? — он всколыхнул ее содержимое. — Больше половины осталось. — Не очень хотелось, — выдавил он из себя, пристально смотря на Тава. Теперь он понимал его, как тяжело говорить все эти вещи, когда они по-настоящему имеют значение, спрашивать, не будучи уверенном в ответе. — Тав, а скажи мне, — привлек он его внимание, — помнишь вчера ты спрашивал о том… — он чувствовал себя последним глупцом заводя подобные темы, можно было оставить все как есть и не мучить себя подобными разговорами, — о том, кто мы теперь друг другу? — Помню, — почему-то насторожился он. — Ну и в общем, — волосы вдруг начали лезть в глаза и совершенно невероятно раздражать, пригладив их рукой, он продолжил: — Я хотел… Да черт! Что ты молчишь?! — вспылил он, не в силах сдерживать волнение внутри себя. — Но ты еще ничего не спросил, — виноватое лицо Тава подействовало отрезвляюще, и он немного успокоился. Он знал, что Тав не до такой степени тупица и прекрасно понял, что Астарион хотел услышать, но почему-то продолжал валять дурака. — Если ты хочешь узнать мое мнение, — все-таки сжалился он, — то оно не изменилось, было бы странно поменять его за день. Не находишь? — Тав встал почти в плотную к Астариону, прижимаясь к нему плечом. — И что конкретно не изменилось в твоем прекрасном мнении? — он не сдастся пока не получит внятный ответ. — Я хочу, чтобы мы были вместе, — пальцы Тава переплелись с его, — как пара, — в животе опять приятно кольнуло. — Это конечно и не удивительно, — он сжал руку Тава в ответ, испытывая облегчение, — многие бы этого хотели, — и увидев чужое волнение, продолжил: — но тебе как всегда повезло, — почти в самые губы прошептал он, — потому что я тоже этого хочу, — продолжил он, оставляя на губах Тава легкий поцелуй, — только с тобой. Счастлив? — Да, — прикрыв глаза Тав улыбнулся. — Я тоже. Мир просыпался вслед за солнцем, щебет птиц становился все громче и игривей, а на траве еще поблескивали капельки росы. Астарион думал, что больше никогда не увидит мир таким живым: когда шелест деревьев приносит с собой не пронизывающий вечерний ветер, а первый утренний ветерок ласкающий тело, а свет исходит не только от факелов и свечей. Он посмотрел на Тава. Стоя на крыльце старого дома рядом с ним, он наконец чувствовал себя свободным. — Я сейчас умру от голода, — прервал Тав его мысли, — у меня вон даже живот ввалился, — и повернулся к Астариону боком, демонстрируя плоский живот. — Боги, неужели это так срочно? — смотря на тело Тава ему на ум тоже приходили определенные мысли о голоде. — Ну ты хочешь, чтобы я тебе все рассказал? Или предпочитаешь оставаться в неведении? — Тав знал его слишком хорошо. — Пошли, — Астарион просто надеялся, что он по удачи купил это кольцо за бесценок в очередной лавке, какого-нибудь невменяемого барахольщика, но зная Тава на это надеяться не приходилось, — и чтобы со всеми подробностями и без бреда, я не собираюсь тратить свое время на дурные выдумки. — За это можешь не переживать, — Тав вновь прижался к его боку, — Я не упущу ни одной детали. Ты не будешь разочарован.