О здравствуй, Школьная Пора!

Запись №1 Периодизация: 1 сентября 1939 по … Вчера вечером пошли с Софией на повтор прошлогоднего фильма «Если завтра война». Показывали в местном кинотеатре. Что в первый раз, что и в этот — мне фильм не очень понравился. Но уже сегодня утром на прилавке я увидел газету с заголовком «Война в Европе». Приобретя номер, я тут же начал читать и по мере прочтения чувствовал, что в любой момент могу свалиться с ног. Вот ирония. Вчера война — это «если», а сегодня уже «когда». Такие совпадения ведь не случайны, да? Надо будет у Москвы уточнить подробности. Merde, как жаль, что в газете «Правда» не пишут правду. Все только про глупых англичан и французов, что начали бессмысленную войну. А что там на самом деле? Саша Невский отложил ручку и скептично осмотрел новый блокнот, в котором только-только расписал первую страницу. Первая половина 39-го года была настолько скучной, что лишь половина прошлого дневника была заполнена. И все же, вот перед ним новый, только купленный блокнот. И, как компенсация за скучное полугодие, первая же запись о войне. Мол, хотел, Саша, интересного? Саша, вообще-то, интересного хотел, вот только не далекой войны в Западной Европе, а чего-то более близкого. Например, возвращения в город интеллигенции и белоэмигрантов, полного окончания, пускай уже и менее активных, но все-таки репрессий, запрет цензуры и освобождение достойных публикаций литераторов. Но это так, мечты и ностальгия по былому. Текущий политкурс не терпит свободы ни в домах, ни в головах. А чтобы писатели открыто возмущались, надо запрещать только их книги, а не самих писателей. К собственному стыду, Александру было абсолютно все равно на происходящее сейчас в Европе. Пьер и Уильям затевают какую-то игру против Берхарда, но, учитывая положение Германии после Первой Мировой, вряд ли этот карнавал продлится долго. Каким бы ориентированным на послевоенную реабилитацию правительство Германии не было, за какие-то шесть лет подготовиться к чему-то грандиозному просто невозможно. Взять хотя бы СССР. С самых первых дней существования страна Советов объявила НЭП самым главным приоритетом государства. И вот уже 17 лет крутится это колесо Новой Экономической Политики, а развитие идет лишь в сторону наиболее заинтересованных в развитии городов. Москва, который в Империи оставил рассудок (или его остатки), а также свою волю, получал огромные деньги на расширение и развитие города. Маленький Новониколаевск, а отныне Новосибирск, показал поразительную для своего возраста мотивацию и цинизм, чем определенно покорил сердце столицы. Именно поэтому город медленно шел к званию научного центра СССР. Ленинград получал также немало, но компенсировалось это шквалом репрессий из-за антикоммунистических настроений в бывшей столице. Плюс, огромное количество политических инициатив, начиная пропагандой спорта и обязательной военной подготовкой, заканчивая семидневной рабочей неделей. И не надо быть гением, чтобы понять, какая инициатива не сработала. Из-за огромного количества проблем, посыпавшихся на него в этом веке, Александр старался все больше абстрагироваться от реальности и «принять» стоицизм вместо запрещенной государством религии. Работал Невский на три фронта: коммунистический, общественный и литературный. Последний был не преднамерен Сашей, но из уважения к непринятым страной писателям, Александр принимал запрещенную и нелицеприятную литературу из рук каждого знакомого ему публициста. Для них, «антисоветских писак», Александр Невский — это либеральный руководитель редакторской конторы, сын белоэмигрантов, вернувшийся в страну во имя свободы пера и литературы. Разумеется, он был известен лишь очень узкому кругу людей, но они шли к Невскому, стремясь спасти если не себя, то свои работы. А Саша принимал. Среди аккуратно расставленных на полках классических произведений 19 века находился тайник с рукописями Замятина, Мандельштама и многих других ныне покойных писателей. У Саши были контакты, которые бы обеспечили публикации этих рукописей за границей, но возможности связаться с ними пока не представлялось. Да, Александр хотел в Европу. Безумно грезил о ней, даже если там и начиналась смутная и непонятная война. Хотелось ощутить под ногами Париж и почувствовать всю глубину венецианских вод на подушечках пальцев. Хотелось восхититься архитектурой Берлина и медленно выпить горячий кофе, приготовленный руками венских бариста. Однако это не представлялось возможным до тех пор, пока Москва не перероет скелеты в шкафу всех обкомов страны. И, учитывая антикоммунистические настроения в Ленинграде, Саше стоило быть на чеку. «Я — трамвайная вишенка страшной эпохи И не знаю, зачем я живу» Саша вздрогнул, внезапно вспомнив строчки одного из ныне запрещенных стихов. Поэты всегда чувствовали свое время лучше, чем кто бы то ни было из творческих людей. Именно поэтому эти строчки при каждом прочтении доводили Невского до слез. Его прекрасная эпоха закончилась в 1917 году. В тот день, когда он это осознал, был сильный дождь. Интересно, когда взойдет солнце? Внезапно в прихожей зазвонил телефон, отчего Александр чуть вздрогнул. Медленно подойдя к тумбочке, на которой располагался телефон, Саша взял трубку. — Слушаю? — Товарищ Невский, — послышался до боли знакомый голос, увы, без каких-либо эмоций. Из-за шума на заднем плане голос Михаила был немного пришлушен. — Я прибываю в Ленинград через два часа. Хотелось бы встретиться на собрании горисполкома. Вы ведь прибудете туда вовремя? Саша прикрыл глаза. Московский и раньше осуждал его привычку внезапно забывать о посещении официальных мероприятий, а теперь это стало частым поводом для ссор. И, да, конечно, про собрание Саша забыл. — В худшем случае опоздаю на 10 минут, — на другом конце трубки послышался разочарованный вздох, который окончательно расстроил Невского. — Прости, Миш. Засиделся за отчетами по тюрьмам. Эта проклятая ежовщина уже закончилась, а все еще остается главной головной болью Саши. — Работайте быстрее, товарищ, — после небольшой паузы ответил Московский все с той же сталью в голосе. — Индустриализация сама себя не сделает. Увидимся. Бывший Романов почувствовал невыносимое желание швырнуть трубку куда подальше. Лучше бы он именно это и сделал, но терпение лопнуло окончательно. — Быстрее упекать невинных в тюрьмы, товарищ Московский?! — У Саши есть только две причины кричать — когда ему плохо и когда он в ярости. Конкретно сейчас это два в одном. — Нельзя просто взять и посадить за решетку всю интеллигенцию, Московский! Что будет с твоей утопичной страной, когда в ней не останется людей, чтобы покорять коммунистические вершины? — Я правда хотел по хорошему, Невский, — о да, Саша. Ты не просто разозлил Московского — Михаил просто в ярости. — Знаешь, у меня и без твоего нытья дохера проблем даже на международном уровне. Ты бы знал об этом, если бы интересовался настоящим временем, а не тосковал по своей любимой империи. И вот, что я тебе скажу: кого в новой развитой коммунистической державе не останется, так это охреневших от своей вековой безнаказанности монархистов и бывших столиц! От неожиданности Невский отшатнулся и чуть не выронил из рук телефонную трубку. Это мимолетное осознание, на него уходит менее секунды размышлений, но Александр Романов знает, что это единственный верный ответ. Конечно, это же очевидно. От него просто хотят избавиться. Это ведь так просто, черт возьми. Столица революции, бывшие монархисты, противники власти — все, чтобы стать главным городом нон-грата СССР. Да и разве это не так? Разве его уничтожение не будет закономерным итогом всех репрессий? «Я — трамвайная вишенка страшной эпохи и не знаю, зачем я живу» Михаил, его любимый Михаил хочет от него избавиться. И как можно скорее. Господи, ну как можно было быть таким идиотом, чтобы не заметить этого? Ах, ну да… В СССР Бога нет. Значит, Саше он не поможет. Александр Романов — православный монархист, окруженный друзьями, семьей и любимым человеком. А Саша Невский — один против всей страны, потерявший веру и надежду человек. Единственное, что у него осталось — это сказанное когда-то Римом напутствие. «Не верь, не бойся, не проси». И почему он вспомнил только сейчас? Стоило только любимому человеку сделать невыносимо больно. Стоило только упасть на дно отчаяние, чтобы найти спасение. Но найдет ли он выход наверх…?