Given, taken, found happiness

Музыка закладывает уши, бьёт глухими битами по барабанным перепонкам и отражается от стенок черепной коробки, заставляя её трещать. Яркие прожектора с завидной периодичностью врезаются в глаза, слепят в полумраке и доводят до темных пятен и бензиновых разводов перед глазами. Воздух сплошь пропитан потом, алкоголем и сигаретной гарью. В зале толпы людей под оглушающий ритм, пьяные в стельку, танцуют, трутся друг о друга, теснятся, обжимаются по углам, совсем не стесняясь посторонних из-за количества выпитого алкоголя. Не самое лучшее место. Хочется исчезнуть отсюда и не возвращаться никогда. Но он не может. Вместо того, чтобы видеть сейчас десятый сон, посапывая в мягкой кроватке в обнимку с одеялом, а вынужден киснуть здесь, выслушивая очередной лепет и несуразную чушь в пьяном угаре людей, сидящих за стойкой. Он просто не может отказаться, выбора нет, уйти-то не может. Он бармен. И, конечно, в непосредственный список его обязанностей не входит выслушивание чужих жалоб, но тем не менее возможности не делать этого у него нет. Людям в принципе всё равно на то, что у него может не быть желания слушать их, потому что в их глазах бармен, как и любой другой персонал, – лишь рабочие, которые должны беспрекословно выполнять все их хотелки. Они свято уверены, что если бармену за работу платят, значит он обязан и слушать человека, и поддерживать с ним диалог, даже если этого порой не хочется до тошноты, и, разумеется, мешать напитки. И плевать они хотели, что работа бармена состоит лишь в том, чтобы замешивать коктейль и разливать алкоголь и добавки в нужных пропорциях. Одним словом, дышать перегаром, от которого дух сводит и насквозь выворачивает, и впитывается в кожу, не стираясь даже под струями кипятка, Минхо уже привык. Это стало обыденностью: проводить ночь здесь, а с утра шагать в офис с огромными и темными, как черные дыры, мешками и алкогольной вонью, вызывая отвращенные смешки у ничего незнающих коллег и избегающих его некоторых клиентов, чтобы после отоспаться с четырех до десяти и снова отправиться в клуб. Деньги нужны и с этим увы ничего не поделать. Именно по этой причине он до сих пор здесь. – Хей, ты! - окликают его грубо и неотёсанно из-за стойки. Он по привычке сразу поднимает голову, вскидывая брови с явным вопросом, к ему ли направленно столь нелестное обращение, и встречается взглядом с чем-то удивительным. Парень напротив выглядит совсем как он. Те же глаза с кошачьими стрелками из пушистых ресниц, та же припухлая верхняя губа, чёрт возьми, даже маленькая родинка на носу и та на месте. Разница лишь в мешках под глазами, сутулости и чужом недовольном изломе бровей. - Да, ты, я к тебе обращаюсь. Тебя как звать? – Ли Минхо, - представляется бармен, стараясь держать лицо как можно более непоколебимым, а тон – сосредоточенным. – Так, вот, что я тебе скажу, Ли Минхо. Слушай внимательно, - парень смотрит с какой-то почти звериной дикой возбужденностью в глазах и на подкорке кривой ухмылки. - Меня зовут Пак Чувон, и, как ты уже мог заметить, мы с тобой идентичны, как капли воды. Так что у меня есть к тебе деловое предложение. Ты получишь чёртову тучу деньжат и куклу, с которой можешь делать всё, что душе угодно, а я получу грёбаную свободу действий. Всё, что от тебя требуется, – это притворяться мной перед маленькой богатой шлюшкой. Так что, ты в деле? - Ли на самом деле не знает, как на это реагировать, так что лишь скептически поднимает бровь, не очень то довольным таким пояснением. А Пак, видимо уверенный, что в подобном гнусном месте обитают лишь ему подобные, показушно фырчит, харкая желчную слюну в пустой бокал. - Ургх, вот же чёрт. Что сложного? Просто появляться каждый день и спать вместе с ёбаным Хан Джисоном, при этом имея возможность делать с ним всё, что только придёт в твою тупую голову, и тратить хоть все деньги со счета, перечисляемого его богатеньким папашей, имея лишь одну малюсенькую обязанность – выдавать себя за меня. А то тебе от этого какие-то минусы. Ты только подумай, блять, папочка у него зарабатывает что надо. - он слегка сбавляет тон, добавляя в голос приторно гадких ноток соблазна, явно стараясь завлечь бармена на свою сторону. - Да с теми деньжищами, что лежат на счёту можно нам обоим чисто в кайф жить, вообще ни о чём не думать. Соглашайся, что тебе терять-то? - А Ли всерьез теперь уже задумывается над его словами. Ему правда очень нужны деньги. Это важно для него, даже слишком. – Только жить с тем парнем и притворяться тобой? – Да, чёрт возьми, тебе даже притворяться не надо. Главное представляйся мной, а дальше веди себя, как хочешь. - Чувон щурится мерзенько предвкушающе и дёргает клыком в полной высокомерного уродства ухмылке. - Так что, согласен? – А ты что с этого получишь? – Всё, что угодно, чёрт возьми. - он взбудораженно вскидывает руками вверх. - Свободу от этого грёбаного нытика. Он уже конкретно заебал меня, лезет и липнет, как муха. Если б не деньги его папаши уже бы давно его бросил. - он снова харкает в бокал, на этот раз с приготовленным в нем напитком, отчего Минхо моментально тяжелеет и еле сдерживает в себе порыв вылить этот коктейль ему на голову, хорошенько врезать по наглому личику и вышвырнуть из клуба пинок под зад. Но он всё ещё держится, даже глазом не ведёт, только желваки гуляют сами собой, словно до скрежета зубов. Понимает, что Пак, вероятно, его потенциальный источник так необходимых, сродни воде путнику в пустыне, ему денег. – Ладно, я согласен. - он кивает, стараясь не показывать свою раздражённость. – Отлично, - пыхтит посетитель, роясь в кармане джинсов. - Обменяемся номерами. А то съебёшь ещё с деньгами. Напиздишь мне – я тебя из под земли достану. - Минхо кивает молча и диктует номер. Ему проблемы не нужны, а вот деньги – очень даже. Если этот выродок решит подраться, Ли, конечно, выйдет победителем, он далеко не такой хиляк без мускулатуры. - Адрес я кинул, карточку держи. - бармен снова смотрит скептически и косится на банковскую карту, подтолкнутой ему на столе, не спеша тянуть за ней руку. Не понимает, не может же этот Пак просто взять и отдать ему деньги, не оставив себе ничего. Тот, вроде как не совсем отупевший, потому что взгляд этот считывает сразу. Кидает рядом ключи и поясняет. - Что? У меня своя есть, а эту у нытика отжал. Они к одному счёту привязаны. И ключ возьми, чтоб в квартиру попасть. - Минхо кивает понимающе и цепляет карту пальцами, в момент когда Чувон кулаком прибивает её к стойке. - Теперь ты – Пак Чувон, твоего парня, - на этом слове он закатывает глаза и, кажется, прерывает раздраженное цоканье. - зовут Хан Джисон, делай с этой тряпкой, что хочешь, главное не бросай, а то как расстанемся, батя его счёт-то поурежет. Я нигде не работаю, так что если решишь съебать от него на какое-то время придумай нормальную отговорку. Понял? – Понял, - отрезает Минхо и вырывает карту из под чужой ладони, тут же пихая её вместе с ключами в карман, и смотрит вслед Паку, который кивнул, напоследок проводя большим пальцем вдоль шеи с угрожающим взглядом, и с довольной ухмылкой уходит в танцующее месиво. Сидит и ещё долго после вглядывается в толпу, выискивая того самого парня, которого про себя назвал клоном-подонком. Тот крутился с какой-то девушкой, а после обжимался уже с другой. Теперь он уже был пьян, потому что выпил несколько коктейлей за это время и только продолжал. Минхо не помнит, подходил ли он трезвым или уже был пьян: алкогольное гарево было везде и стояло в носу с неподдельным постоянством. А после Чувон просто пропал. В зале его не было, как и той девушки, так что Ли не особенно волновался о его судьбе. Он вообще ни о чём больше не волновался на работе. Всё рассказы посетителей пропускал мимо ушей, лишь изредка кивая и совершенно не раздражаясь из-за этого. В конце смены завернул к администратору и занёс заявление на увольнение, которое носил в сумке с первой недели работы, но не ставил дату, готовясь сделать это сразу же, как только денег наберётся нужное количество. И ушёл со спокойной душой, что появляться в этом месте ему нужно будет лишь ещё две недели, а после он больше никогда не переступит порог заведения. После забежал в банк, дабы проверить счёт и разражается в слезах, с обессиленной улыбкой падая на колени, чем пугает прохожих. Благодарит всех богов за то, что так получилось. Благодарит свою неосторожность за то, что всё-таки согласился на это. Благодарит даже ублюдка Чувона, решившего продать своего парня за попечение за его же деньги. Для парня это сейчас не имеет значения, в голове только одно: мама. Теперь у него достаточно денег, чтобы провести её операцию. Теперь она будет здорова, будет жить, как он и обещал. Он клянётся, что это первые и последние деньги, которые он потратит из чужого кармана на себя, и если он не возместит их, то хотя бы попытается вернуть их в любой неденежной компенсации. Он обналичил нужную сумму и полетел домой, прихватив кофе из какой-то кофейни по пути. А, приведя себя в порядок, сразу поехал в госпиталь, где лежала мама. Договорился с врачами на скорую операцию на следующий день и сразу выплатил всю сумму на взятые деньги, подписал все документы. После поговорил с мамой, уверил её, что всё наконец-то будет хорошо и что они смогут всё. Договаривается встретиться с ней после операции и просит врачей связаться с ним сразу же, как только она очнётся. Впервые за долгое время он чувствует себя таким счастливым. Таким, что словами не передать. Он даже не расстраивается сильно, когда по приходу в офис узнает, что его выставили за прогул почти всей своей смены без какой-либо отработки и директор уже подписал приказ, потому что зазнавшиеся коллеги, которых ему приходилось терпеть всё время работы там, наконец, тоже исчезнут из его жизни. Он делает пометку где-то в голове, что должен найти нормальную работу, может даже по специальности, сразу после того, как окончательно уйдёт из клуба. Но займётся он этим позже. А сейчас, прихватив из дома рюкзак с вещами, – которых было не самое большое количество из-за постоянной экономии на себе, – он стоит перед дверью в якобы его с парнем квартиру и готовится к тому, чтобы встретиться с ним. Настраивается. Вот уж чего он не знает, так это то, как Чувон вел себя со своим парнем. Отсюда и страх быть пойманным. Он думает о том, что должен быть максимально естественным, чтобы не вызывать подозрений. А ещё незаметно протащить сумку в шкаф. Но и стоять так он уже не мог, это странно. Так что он тихонько проворачивает ключ в замке и заходит внутрь, прикрывая за собой и тут же кидая сумку куда-то в шкаф, где она тут же теряется среди верхней, и не совсем, одежды. И не зря, потому что ещё через пару секунд в помещении слышится громкий всхлип и кто-то вешается ему на шею, прижимаясь всем телом так, словно он – последний плот в открытом океане. Чувствует, как намокает ткань футболки под лицом парня, и стоит в ступоре, не зная как поступить. Потому что через ещё мгновение парень отстраняется, опускает судорожно трясущиеся руки, делает пару шагов назад и, не поднимая головы, начинает бормотать сначала себе под нос, а после громче. –Прости меня, Чувон, прости, пожалуйста... - кажется, будто он весь сжимается. Жмурится, не открывая глаз, из которых всё ещё струятся слёзы. - Я... Просто.. просто так сильно боялся, что ты не вернёшься... Я.. я не могу без тебя... Не уходи от меня, пожалуйста, я всё, что хочешь, сделаю... Прямо сейчас сделаю, только скажи... Что пожелаешь со мной делай, как угодно, только не бросай меня... - он напуган до чёртиков и бьётся в истерике, как осиновый лист на ветру. - Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста... - Сжимает руки в кулаки, стараясь держать в себе все стоны и всхлипы и не издавать ни единого звука. Минхо стоит в ступоре. В его глазах проносятся буря эмоций. Непонимание. Сочувствие. Злоба. Презрение. Ненависть. Отвращение. Тревога. Удивление. Вот он какой – Хан Джисон. Сдавленный, подчинённый, покорный. Словно раб, слуга, что ни прикажешь – на всё согласен. А Минхо не урод, чтобы кем-то пользоваться, не воспитывали его так, не учили. Он так не может. Не хочет. Парень напротив выглядит замученным, страдающим. С красными пятнами под глазами, покрытыми веточками вен, с опухшим мокрым лицом, с поджатыми кровоточащими губами. Худощавый и забитый. Как птенец, выпавший из гнезда. Словно над ним знатно поиздевались. Хотя, судя по рабскому образу мышления, так оно и было. Вопрос "За что?" возникал в голове с каждой секундой, когда Ли смотрел на него. Обычно, у него таких вопросов не возникает: людям причина для ненависти не нужна, одно лишь существование – уже весомый повод для подобного рода моральных инвалидов. Но всё же всегда можно предположить. А здесь, сейчас, Минхо не может даже придумать причин для ненависти. – Подойди сюда, - голос хрипит от долгого молчания, а Джисон дёргается на зов тут же делая два шага вперёд, оказываясь на расстоянии вытянутой руки. Жмётся весь, видно боится, но стоит, терпит, ждёт. Не смеет даже глаз открыть от страха и паники, но слушается. Ближе не идёт, будто уже знает, чего ждать, вздрагивает резко, когда Ли поднимает руку, но не движется, лишь сильнее зажмуривает глаза. Старший от такого оступается, в последнее мгновение взяв себя в руки, но намерений своих не меняет, готовый сам слезу пустить от такого жалкого, затравленного зрелища. Он тянет Хана на себя и вжимает в своё тело, обвивает руками, поглаживая спину и затылок, утыкая чужой лоб в своё плечо. Тот всхлипывает, явно не ожидавший такого развития событий, и на добрые несколько секунд впадает в неподдельный шок, после чего обхватывает тонкими руками чужой торс и прижимается сильно-сильно, грозясь сломать им обоим ребра, будто впитывая этот момент, загоняя его занозой глубоко под кожу. Дышит загнанно и не сдерживая себя рыдает, выливая капли на чужую футболку. Тычется носом в чужую грудь, как побитый котёнок, льнёт под ладони, поглаживающие его напряжённую спину. Сердце в его груди стучит бешено, как тяжёлые ливневые капли по стеклу, отбиваясь о чужую реберную клетку. Он не знает, что нашло на его парня, но принимает этот момент, впитывает каждую его капельку всем своим маленьким тельцем. Боится, что такого больше никогда не случится с ним. Греется в чужом тепле, в ласковых касаниях, пока имеет такую возможность. Это даже успокаивает. А парень шепчет на ухо то, что обычно называл гадкими сладостями. – Я никуда не уйду, тише, - шепчет Минхо и целует в макушку. В голове тут же рождается мысль о правильности поступка, но он отметает её четким аргументом: они встречаются. Если встречаются, значит он имеет право сделать так. Даже если и не он сам, то Чувон, а в этом доме он сам становится Чувоном. - Обещаю, я не брошу тебя, я рядом. - гладит по волосам, ведёт рукой по спине и переходит обоими на плечи, чуть отстраняя Джисона от себя. Тот сразу же отшатывается и делает шаг назад, опуская голову и жалея о том, как быстро всё закончилось. Но он всё ещё рад до глубины души, что получил хоть эти несколько минут. Но Ли не отпускает его, ведёт руками выше, к лицу, стирает засохшие солью дорожки с щек, вслушивается в чужое размеренное дыхание и чмокает в кончик носа, улыбается мягко, радуясь, наконец, спокойному лицу и порозовевшим от лёгкого смущения щёчкам. Джисон к таким нежностям не привык. Не привык к Чувону, который смотрит на него так, с горящей лаской и дрожащим трепетом в глазах, и улыбается ему так понимающе, так мягко и воздушно. Не привык к такому вниманию, к заботе, к поддержке. – Я голоден, - подмечает Минхо как ни в чем не бывало и это чистейшая правда, потому как один стакан кофе за весь день – не является нормальным рационом. Просто он забегался сегодня. - Ты не хочешь есть? – Ой, прости, Чувон, - запинается Хан, пристыженно опуская взгляд в пол. - Я не приготовил ничего. Я сейчас.. - он развернулся, вырвавшись, совсем нехотя, но стараясь не медлить. - Я быстро всё сделаю. - он уже было зашагал на кухню, когда цепкая рука старшего крепко, но осторожно, удержала его за локоть. – По-моему, я не это спрашивал, - Минхо старается быть более спокойным, но чужое повиновение вызывает в нем бешенство. Он не злится на Хана, но вот на Пак Чувона – да. Он пытается сдержать порыв, но в голосе всё равно проскальзывают лукавые искорки. - Ты не хочешь поесть? - переспрашивает он с чуть большим нажимом. – Хочу, - младший закусывает губу и опускает глаза прямиком в пол. Стыдно признавать, но он не ел нормально больше суток, потому что сильно переживал, когда его парень ушёл, хлопнув дверью. Минхо выдыхает, наконец, опуская чужую руку. – Тогда идём, - кивает он. - Только дай мне обувь снять. - он стягивает с себя кроссовки, пока Джисон удаляется в один из дверных проемов. После он идёт следом, осматривая то, что парень собирается сделать. Тот стоит у открытого холодильника, так что Ли без зазрения совести тоже заглядывает. - Достань мясо, морковь, капусту, лук, грибы и кунжут и сядь. - он подходит к раковине и включает воду, подставляя руки под струю, подмечая для себя наличие и положение специй, соусов и приборов. После оборачивается, находя Джисона послушно сидящим за столом и совершенно не понимающим смысл своего занятия, а всё запрошенное – на столешнице сбоку. - Не против острого? - обращается к парню. Тот мотает головой и подрывается с места, наконец, понимая значение всего это. Только вот Минхо остаётся этим совсем не доволен. - Я разве не говорил тебе посидеть? Сегодня я приготовлю нам ужин, а ты – отдохнёшь и посмотришь, если хочешь. - он на самом деле заметил, как у младшего от всего пережитого стресса до сих пор подрагивали руки, а под глазами были видны очертания мешков-синяков. Он, конечно, тоже устал, находясь без сна почти сутки, но заставлять Джисона работать не в его планах. Хан охает, понимая, что встать у плиты ему не удастся, и удивляется рвению старшего готовить: обычно он никогда этого не делает. Но послушно садится на место и расслабляется немного, наблюдает за парнем со стороны. Тот распаковывает мясо, разрезая его ломтиками на разделочной доске, после складывая в миску. Моет и чистит овощи, так же нарезая их в посуду. Джисон завороженно смотрит, как мастерски тот орудует ножом и на глаз наливает острый соус, засыпая сверх нужным количеством какой-то приправы. Ему даже кажется, что Чувон делает всё это с чистым воодушевлением, ни капли нескрываемым общей усталостью. Он не выдерживает. – Что-то случилось? - вопрос слетает с его губ быстрее, чем он успевает подумать над словами, потому что неожиданная расслабленность так влияет на него. Но она заканчивается быстро, потому что он вновь напрягается, надеясь, что не разозлит своим вопросом парня слишком сильно. – В каком смысле? - хмыкает Ли, не отрываясь от сковороды на плите, так что Хан не видит, как исказилось его лицо в обречённом удивлении. – А, нет, ничего, забудь, ни в каком, - тараторит тот, панически распахивая глаза и мотая руками протестующе, взволнованно вздрагивая. – Нет уж, Хан-и, скажи мне, - старший старается не давить сильно, но не давить совсем не выходило: парень боится, не доверяет, и из него всё надо тащить силком. - Я не буду ругать, давай, мне нужно знать. - на Джисона этот уговор, кажется, не произвел нужного впечатления, потому что он всё ещё напряжённо сжимает пальцы на своих коленях, опустив взгляд куда-то в пол, но всё-таки отвечает тихо. – Ты ведёшь себя не так, как обычно... И ты.. весёлый. Вот я и подумал, что случилось что-то, из-за чего ты изменился... Прости, если это расстроило тебя, Чувон... – Не расстроило, - твердо заявляет Минхо. - И перестань называть меня по имени, прошу, - он чувствует искреннее отвращение, когда слышит это имя в свой адрес. Он не такой жадный до денег ублюдок, но ощущает себя таковым, когда хрипловатый мягкий голос зовёт его так. Ему становится дурно от себя. – А как тогда? Прости, но я правда не понимаю, - ожидая очередного намёка, коими язвил обычно Пак, спрашивает младший. – Лучше хён, но только не по имени, ладно? И прекращай извиняться без повода. – Прости... - Джисон опускает плечи и тут же вздёргивается, ойкая и прикладывая ладонь ко рту, осознавая, что снова сделал это. – Не важно, - кивает Ли, скидывая в сковороду с мясом грибы. - Но ты прав, кое-что действительно произошло. - он действительно может оправдать изменения в поведении Чувона событием. И даже не соврет о том, что именно случилось. А если это и ложь, частично, то уж точно ложь во благо. Он не должен винить себя за это, правда же? - Моей маме, наконец, одобрили операцию. Её проведут завтра. У моей мамы Легионеллёз. Но скоро всё будет хорошо. Я счастлив, хотя и очень волнуюсь, но всё же рад. – Я.. я не знал, извини, - запинается Хан. – Я же говорил, всё в порядке. Скоро её вылечат и всё будет отлично. - он замолкает, думая, что возможно сказал лишнего. Но весьма сомнительно, что настоящий Чувон познакомил бы своего нелюбимого парня с родителями, да и Хан вроде как не выдаёт признаков подозрения и неверия, так что, должно быть, Минхо прав в своих догадках. А младший всерьёз задумывается, что своего парня он знает довольно плохо, раз ничего не знал о проблемах со здоровьем у его матери. Стыд берёт. Но больше стыда, конечно, уничижение и презрение к себе. Он не задумывался никогда над этим, но сейчас он даже, кажется, понял, почему однажды Чувон ушёл от него с психами. Такое отношение непростительно к тому, кого любишь. А Хан уверен, что любит. Потому что нуждается во внимании, принимает любые комментарии, любые касания, считает правильным и терпит всё, что Чувон ему даёт. Это его первая любовь и он многого не знает в реальности. Он прочитал бесчисленное множество книг, но ему было сказано, что в жизни всё совершенно иначе. В книгах нет реального описания любви, она всегда остаётся где-то за гранью писательских порывов. А настоящая любовь, она перед ним и рядом прямо сейчас, так что в его интересах делать всё, чтобы её не потерять. Так что он готов выполнить всё, вытерпеть всё и выжать из себя всё, ради этого. И сейчас его поведение кажется ему неприемлемым. Он виноват и даже не должен предпринимать попыток оправдаться. – Всё готово, - Минхо даже сквозь аромат еды чувствует запах ненависти и отвращения в себе, исходящий от Джисона, и старается вытащить его из этого омута. Он ставит перед парнем горячий сокоги покым, накладывает ещё одну тарелку и ставит её рядом, присаживаясь за стол напротив. - Приятного аппетита. - старается улыбаться он, когда Хан растерянно мигает сначала на тарелку, а после на него. – Приятного аппетита, - он подхватывает палочки и берёт кусочек. Смотрит на парня немного недоверчиво. Потому что не привык. Но не сказать, что ему это не нравится. Как раз наоборот. Просто непривычно, странно, но приятно. Отдаётся незнакомым теплом под рёбрами. И это пугает немного, шокирует, потому что такое впервые. Но вместе с тем, странное чувство не действует плохо, щекочет ласково язычками пламени ребра, но не обжигает, не вредит, только греет, дарит покой и эфемерное чувство чего-то лёгкого в сердце. Он предпочитает игнорировать своё незнание, вместо этого принимаясь за еду. Дует на кусочек и кладёт его в рот, всё равно слегка обжигая губы, но старательно скрывая болезненные ощущения. - Хён, хён, это безумно вкусно, спасибо! - его светящиеся восхищением глаза упёрлись прямо в лицо старшего. В следующую секунду он подцепляет ещё кусочек и снова кладёт в рот, дуя на него всего на миг. Обжигается, конечно, и лицо всё же на мгновение искажается приглушённым истерзанством, после чего он виновато притупляет взгляд, перемещая его в тарелку. От стыда загораются щеки и он чувствует, что снова всё испортил, повел себя неблагодарно, показав собственное болезненное ощущение, отразившееся секундной искажённой гримасой на пухлом лице. – Аккуратнее, Хан-и, не торопись так, у тебя ведь никто не отбирает, - Минхо по-доброму усмехается, поглаживая пальцем чужую щеку во попытке расслабить и успокоить. - Я могу готовить каждый день, если тебе так нравится, м? - он дожидается чужой реакции и смотрит одобрительно, приподнимая уголок губ, когда Джисон смотрит на него сначала удивлённо и неверяще, а после быстро-быстро кивает соглашаясь, стараясь спрятать свои глаза. - А теперь кушай спокойно. - он треплет парня по макушке и возвращается к своей тарелке, продолжая трапезу. Хан следует его примеру, вновь начиная есть, в этот раз куда медлительнее, но всё также наслаждаясь вкусом. Когда тарелки пустеют, Минхо поднимается, складывая их в раковину, и уже собираясь их помыть, но Джисон снова встревает, подходя и выхватывая губку из его рук. Но и тут Ли оказывается недоволен. Он останавливает парня за запястье, вынуждая взглянуть в собственное лицо. Глаза его строгие, сквозят неодобрением, так что Хан невольно сжимается. – Я же говорил, что сегодня ты отдыхаешь, это касается всего, Сон-и, - он вздыхает, понимая, что может пугать парня своим давлением, потому отпускает его руку и делает шаг назад, давая ему больше пространства. - Отдай мне губку, пожалуйста, - И протягивает руку, в надежде забрать. Тот кладёт предмет в чужую руку и отходит обратно к столу, не понимая, что сейчас произошло. Что сегодня за день? Чем он заслужил такое смягчение? - Тебе разве не нужно в душ? - спрашивает старший без нажима, натирая тарелку под струёй воды. Но Джисон понимает это как намёк на то, что ему нужно уйти, и, послушно кивая, удаляется. Вскоре откуда-то из-за дверей раздаётся плеск воды, и Минхо хмыкает одобрительно, домывая остатки посуды и выставляя её на сушилку. Затем расторопно прихватывает сумку с полок в прихожей и несёт её в спальню, дверь которой отличается от всех остальных так, что опознать её легко, где закидывает вещи на полку, предварительно сдвинув и скомплектовав те, что там остались от Чувона. И двинулся обратно, пока шум из ванной не стих, дабы не вызывать лишних подозрений. Убрал чуть пообсохшую посуду по шкафчикам, сковороду с едой – на полку холодильника и протер стол. За этим всем он не заметил, когда плеск воды поутих, но Джисон сам появился в дверном проёме в чистой футболке и шортах. Он, забываясь, не скрывает усталого зевка, но всё равно стоит и ждёт своего парня, который, хлопнув дверцей холодильника, стоит у окна и печатает что-то в телефоне, после оборачиваясь на него пару раз хлопает глазами, явно не ожидая увидеть его здесь. – Иди-ка в кровать, я прийду минут через десять, - кидает Ли, замечая удручённое состояние младшего. Хан видит это по-своему. Сглатывает, думая, что его передышка закончена. Когда Чувон говорит эту фразу, это всегда без исключения означает, что через назначенное время он придет в спальню и к тому времени Джисон уже должен быть раздет, лежать на постели и подготовлен, если не хочет боли, потому что Пак о таком никогда не заботится иногда напрочь забывая даже о смазке. Ему нравится узость, грубость, жестокость в сексе. Он никогда не растягивает парня перед проникновением, говоря, что если Джисон этого хочет, то пусть успевает до его прихода, но к тому моменту он должен уже лежать в постели куклой. И сейчас он понимает, что избежать не сможет, так что кивает и уходит. Ли, не видевший его лица, ничего странного не замечает, продолжая вечернюю переписку с мамой, желает ей спокойной ночи и переходит в заметки, составляя список продуктов, планируя зайти и купить после работы. Наконец, удостоверившись, что ничего не забыл, он тушит свет и направляется в спальню, кладя телефон в карман. И обомлевает в двери, стоит ему открыть её. Джисон, полностью голый, покрытый судорожной дрожью, лежит, опершись пятками и плечами на кровати, заведя руку за спину и растягивая свой задний проход двумя пальцами. Он замечает парня мгновенно и слёзы, что плёнкой облепливали его глаза, скатываются по щекам. Он падает на постель мгновенно, пряча руки под поясницу. – Я.. Прости, я не успел... Прости, прости меня... - лепечет он и дрожит, закусывая губу, сцарапывая с неё корку. Та начинает кровоточить, алая жидкость окрапляет губы и стекает к подбородку, но он совсем этим не взволнован. Вместо этого он смотрит на Ли, совсем не понимая его бездействия. Страх не унимается, хоть он и не видит тех колючих искорок в глазах, какие обычно появляются и показывают, что его парень зол. Минхо не понимает ничего. Не понимает чужих действий, чужих извинений. Не понимает почему так вышло. Ничего не понимает. Но кровь на чужом лице отрезвляет, заставляет тревогу в голове забиться, раненой птицей в клетке. Он быстро уходит в кухню, перерывая полки и, наконец, находит аптечку, живо вытаскивая оттуда хлоргексидин и вату. И возвращается обратно. Хан уже сидит, подвернув ноги под себя и уложив руки к себе на колени, с опущенной головой и всхлипывает треморно, побито. Слёзы капают на оголённые бедра, иногда смешиваясь с каплями крови с губ. Сердце Минхо падает куда-то в бездну, окончательно теряя любые тормоза. Он оказывается близко в одно мгновение, усаживается рядом на постели и поднимает чужое лицо за подбородок на себя. Смотрит взволнованно, почти напуганно чужим состоянием, с непокрытой тревогой. Он мочит вату в препарате и прикладывает её к кровоточащей ранке, пропитывая белоснежный комок в крови. Джисон смотрит пораженно, удивлённо, неосознанно почти, замирает, не двигаясь и забывая сделать вдох, а слёзы останавливаются, вновь просто копясь озёрцами между век. Минхо прижимает трепетно, стирает салфетками всю влагу и липкость с лица, дожидается пока кровотечение остановится и мажет губы снова хлоргексидином, обрабатывает, прежде чем снова отстраниться, оставив все вещи на тумбе и возвращается в постель, заворачивает Хана, не смеющего сделать ни единого лишнего телодвижения, в одеяло и укладывает набок, увивая своими объятиями чужое тельце. Младший не роняет ни звука, хоть молчание его и очень напрягает. Он ничего не понимает. Разве его не должны наказать за то, что не успел? Разве не этого от него хотели? Почему он сейчас лежит в чужих теплых руках под одеялом? Заслуживает ли он этого? Но слёзы свои он усмиряет, больше не давит в себе стенания, дышит пусть и тяжело, но ровно. Сердце в груди отбивает бешеный такт, каждым ударом разрывая ткани внутри, треская ребра. Он не может сказать, что нежность чужих рук не слепит, не успокаивает его. Он расслабляется чуть, но старается не терять бдительность, потому что от неожиданности всегда бывает только хуже. – Хан-и, - шепот касается его уха, жгучими мурашками проходясь где-то по загривку. Голос старшего мягкий, чувственный. - Я хочу разрушить все прошлые установки между нами. Давай оставим только одну, ладно? Не называть меня по имени, хорошо? И больше ничего. - Хан молчит, не зная как реагировать. Это похоже на розыгрыш, на уловку: вот сейчас он согласится, а Чувон обозлится, подумав, что его не устраивает что-то в их любви. Его ведь всё должно устраивать. Ради любви ведь всегда приходится идти на жертвы, терпеть, принимать. Так говорят люди вокруг. Так говорил и сам Чувон. А сейчас этот самый Чувон лежит и обнимает его со спины и Хан чувствует, как медленно превращается его тело в раскалённые угли, тлеет и сыплется. Приятно крошится и горит, будто освобождая его от шипастой крапивной рубашки, наконец, давая не только очищение, но и свободу. Только вот правильно ли это? Потому что он не хочет расставаться с этим теплом, хочет больше, чаще и, кажется, теперь подсознательно будет желать только его. Но правда ли это? Правда ли Чувон согласен мириться с его свободой, последним лебедем поселившейся в их доме? Джисон поворачивается, еле слышно поскуливая, непроизвольно больше, когда хватка на нем ослабевает. Но она возвращает свою крепость как только он оказывается лицом к своему парню. Смотрит в его глаза. Большие, круглые, темные. Но в них изменилось что-то, в них засияли звёзды, обволакивая Хана своим бескрайним космосом. Раньше было не так, не было света, только тьма, безграничная и пустая, как черная дыра. Хотя, может он не имел раньше права смотреть в них, оттого и не замечал. Забавно. А сейчас он имеет на это право? Во всяком случае, Чувон не выступает против, осталось понять, что это значит. То ли он правда разрешает, то ли выжидает момента, чтобы захлопнуть мышь с бесплатным сыром. Но сегодня он оказывается безнаказанным вроде. Минхо видит в чужих глазах непонимание, неверие, блестящее белыми точками космической пыли, и что-то новое, чего у младшего он никогда не видел. Всплеск, яркость, взрыв одной чертовой планеты в его системе рабских звеньев. И это не может оставить его равнодушия. За то недолгое время он весь уже пропитался сочувствием и пониманием, щиплющей кожу симпатией к этому маленькому ласковому парню. Хочется разрушить, сломать, разобрать внутри него цепь покорности, освободить полностью, дать ему жизнь, которой он заслуживает. Подарить ему все её прелести, показать всю красоту и защитить от всех ранящих осколков невзгод. Ему хотелось все-все объяснить. – Ты можешь делать и не делать всё, чего хочется, можешь говорить мне обо всем, что думаешь, можешь просить всего, чего пожелаешь. Я обещаю, что не повышу на тебя голос и не подниму руку, я не сделаю ничего против твоей воли. Слышишь меня, Хан-и? - Минхо не знает тех правил, что Пак установил между ним и Джисоном, знал только, что они были. Но от них хотелось избавиться. Ему это всё было ни к чему. Он не любит зверствовать, подчинять, рушить чужие души. Ему это не нужно. Ему нравится любить, дарить улыбки и тепло и заботиться. Он никогда не устанавливает рамок над чужими чувствами, никогда не заставляет их скрывать или подавлять. Потому что человек – это человек, и все они по своей сути равны. Кроме тех моральных уродов, что придумали эти зверства, они уже давно лишены всей человечности. Таких нужно ограждать от всего остального мира, от таких людей нужно спасать и защищать. И Джисона тоже нужно защитить, освободить, вылечить от ядовитого воздействия. - Если я скажу тебе идти в постель это означает, что я вижу, что бы устал, и хочу, чтобы ты лег спать. Тебе не обязательно слушаться меня, если ты не хочешь ложиться. Но никаких намеков в моих словах, хорошо? - Джисон закивал, не отводя взгляда от звёзд в дисках чужих глаз. Он не знает, хорошо предложенное или плохо. Но мысль о том, чтобы делать то, что по-настоящему хочется, отзывается внутри фантомной приглушённой болью где-то на рёбрах, словно разминаются крылья, не пользованные долгое время. Скрипят, подрагивают, отвыкшие от напряжения, приятно ломят и хлопают по спине. Ощущение непривычно новое, но как будто знакомое откуда-то из памяти. Может вычитал из тех же книг с ложным представлением любви и показательными чувствами, может увидел в лицах актёров какого-то из всех просмотренных наспех фильмов, а может и услышал откуда-то, когда учился или что-нибудь ещё. Может даже из фантазий, снов, никак неподвластных хозяину, стыдящемуся и не желающему признавать свои мечты о той неистинной, выдуманной любви, какой описывает её искусство. Но это не важно, важно то, что он хотел этого, действительно хотел, пусть и запрещал себе, пусть и прятал даже от себя, но желал. Его душа желала этого. – Пообещай мне, Джисон-и. Мне нужно знать, что всё именно так. - всё также шёпотом просит Минхо, находя под одеялом чужую руку и цепляясь пальцами за чужие. Джисон внимает, крепче сжимает ладонь. – Обещаю, - кивает он и прикрывает глаза. Тепло, окружающее его тело, только разогревает сонливость, поселившуюся в его теле. Она мухоловкой захлопывает его внутри, свинцом прижимая веки и оседая сладостью на языке. Уже сквозь толщу, когда прошло достаточно много времени, он слышит приглушённый, эхом повторяющийся добродушный смешок старшего, а после чувствует разомлевшей кожей касание чужих губ в районе виска. И неожиданно ощущает предающую пустоту на месте нежных ладоней и теплого дыхания в макушку. Даёт себе пару секунд на раздумья и резко подрывается с места, скидывая одеяло со своих плеч и смотрит на своего парня панически жалобно. Хватается за руку, словно альпинист за трос, почти не моргает, застывая с немым вопросом в отчаянных лужицах дрожащих глаз. – Я думал ты спишь, прости, что не предупредил тебя, Сон-и, - голос старшего звучал успокаивающим маслом по сердцу. Хан, пусть ничего и не понимал, но чувствовал, что очаг тревоги потихоньку затухает. Только сердце ухает в ушах глухо. - Я устроился на работу несколько дней назад, - "ложь во благо", уверял себя Минхо. Тем более и не большая. Может, когда-нибудь в другой обстановке он расскажет правду, если они с Джисоном встретятся не как Чувон и его парень, а как просто Минхо и просто Джисон. - В клуб, правда, поэтому буду уходить по ночам, смена с одиннадцати до пяти, так что, когда проснешься, буду уже дома. – Поэтому от тебя так пахло алкоголем, когда ты пришел? - озвучивает свою догадку Хан, больше просто как случайную мысль, чем ожидая какого-то ответа. Он помнит Чувона пьяным очень хорошо, и его сегодняшнее поведение в корне отличалось от него, как и от любого его поведение в целом. А сидеть за компанию с пьющим и не пить при этом он не переносит на дух. И Минхо понимает это по чужим глазам, в этот момент раздумывая над тем, что сам он от въевшегося запаха пота и пьяного гарева больше не возьмёт в рот ни капли, это окончательно отбило и без того слабое желание. В любом случае, это делает его работу барменом в два раза проще и в три раза хуже из-за тошноты, наступающей на горло, от оседающей в глотке алкоагонии. Он понимает, что вопрос был обращён ни к нему, но всё равно кивает. – Ложись спать спокойно, - просит он, приглаживая чужие волосы рукой. Джисон смотрит на него, принимая свою участь, и согласно мычит, укладываясь обратно на подушку, раскидываясь по ней в удобной позе, после неодобрительно удивлённого взгляда своего парня, когда он свернулся в неестественный калачик, в попытке не занимать места. Минхо поправляет на нем одеяло, проходится пальцами от виска к подбородку по щеке и отходит, потушив свет. Шуршит вещами и слегка стучит дверцей шкафа, разочек всё-таки ударяясь локтем в темноте. Джисон чувствует мягкое касание губ на собственном лбу прежде чем слышит щелчок, предвещающий закрытие двери, а затем пару шорохов и хлопок уже входной с характерным постукиванием в замке. В голове сквозь туман забвения стайками бегают мысли. Он думает о Чувоне, столь резко изменившемся, о его словах и о поцелуе в лоб с чуждым, но дурманяще приятным "спокойной ночи". Что-то внутри него перевернулось в этот вечер и это не может не пугать. Тем не менее щекотка под рёбрами дарит ощущения ласкового котика, трущегося о протянутую руку. Котиков у Джисона никогда не было. Отец не разрешал, потому что уследить за ним, сыном и целой компанией не смог бы. А матери не было, просто не было. Папа рассказывал о ней, всегда что-то хорошее, отзывался по-доброму даже когда смеялся над её ворчанием насчёт галстука. Галстук он, к слову, так и не научился завязывать и подтрунивал над собой на манер жены, горько, печально, но хоть как-то. Просто со временем смирился. Прошёл вообще двадцать один год с её смерти. Когда Джисон повзрослел, отец раскрыл ему правду: "ушла" превратилось в "умерла". Умерла на следующий день после родов, потому что хотела ребенка слишком сильно, настолько, что закрыла глаза на слабое здоровье. Папа тогда с печалью признался честно, что у Джисона её глаза. Поэтому ему было сложно смотреть мальчику в лицо. И щёки, они тоже от матери, но их можно было списать на детское, а после – на переходный возраст. Они любили друг друга. Наверное поэтому отец чувствовал боль от её утраты. И наверное поэтому маленький Джисон, который ловил за отцом каждую манеру, рано или поздно пришёл к тому, что не может существовать без своей любви. Потому что видел в любви отца лишь боль и перенимал это на себя, легко попадаясь в чужие лапы и даже не подозревая подвоха в том, что чувствует всё так. По-другому ему просто не показали. Его отец любил только одну за всю жизнь и он верит в то, что оно всегда так, если это любовь. А книгам, по чьим-то давним словам, веры нет. Он как-то вычитал в одной такой занятной книжке про то, что Санта живёт в Лапландии, откуда до Кореи уж больно далеко, а после увидел на столе отца кусок упаковочной бумаги и чек из детского магазина, что только подтвердило догадки маленького следователя. Он тогда сильно расстроился, но лишь на один вечер и подарком всё равно остался доволен. У детей всё намного проще. Не потому, что у них нет проблем, а потому что маленьким вещи понимаются иначе, у них нет столько серьезности и вороха страхов и сюжетов по развитию событий, они легче переключаются, забывают, отпускают. Сейчас всё не так. Но мириться с этим на мгновение стало почему-то чуть проще. Может потому что неизвестность пугает сильно лишь тогда, когда не отдаётся сладко и отрадно на сердце. Когда страх притупляется, в дело включается интерес. Любопытство – такая сущность, которая не может просто расствориться, исчезнуть, как и просто появиться из неоткуда. Оно есть всегда, когда на горизонте появляется что-то неизвестное, новое или просто незнакомое, просто маскируется, прячется за другими более сильными ощущениями. И сейчас ему тоже любопытно, отчего в его груди что-то трепещет, пускает по телу приятную дрожь, зудит. Но докопаться до этого всё равно не удаётся, потому что большие ладони сна накрывают его глаза, заставляя тело расслабиться и ослабеть, утопая в мягкости матраса. Минхо старается не думать, что от него сильно несёт алкоголем, когда заходит в продуктовый на обратном пути и закупается всем по списку. Продавщица смотрит на него презренно, но ничего не говорит, стараясь сохранить хоть какие-то намётки профессионализма, и пробивает весь товар, который мгновенно оплачивается собственной картой, карту Джисона Ли не взял, исполняя данное собой обещание больше не тратить на свои нужды чужие деньги. И пусть эти продукты он закупает для них обоих, тем не менее покупает именно он, а это играет большую роль. Заходит в аптеку за парочкой мазей, которые были пропущены им лично в пользование, – на самом деле, они были единственными, что оправдали себя целиком и полностью, переступая все ожидания, – и тюбик бальзама для губ. Из пользования старший знает, что действует он правда хорошо, а вкус не из самых приятных, скорее нейтральный, но с липким масляным эффектом, дабы убить сразу двух зайцев, с двух сторон прожирающих одну конкретную морковку в его разуме. Это было действительно важно. Когда он вернулся в квартиру, Джисон ещё спал. Парень не стал будить его, ссылаясь на то, что он заслужил хороший отдых. Конечно, сам Минхо заслуживал его не меньше, он буквально пару раз чуть не пускал слюни на стойку во время работы оттого, что не спал больше суток, но Хану, кажется, было тяжелее. Как минимум, в моральных аспектах. А как максимум, потому что тот не спал практически двое суток, что было хоть и незначительно, но дольше. Почему судьба распоряжается своими подданными так жестоко, оставляя этого прекрасного мальчика с куском морального трупа, решившего продать его из-за нелюбви и жажды наживы? Жизнь вообще несправедлива. Хотя, смеха ради, Минхо был ярым чтецом справедливости, все поступки по отношению к людям совершая из этого понятия. Не применял насилия, но давал сдачу за себя и за униженных, которые по какой-то причине не могут сделать этого самостоятельно, тоже. Так было, конечно, со всеми, кто в круг близких не входил. С теми, кто в нем, всё было иначе. С ними все поступки делались из чувств, желаний и от чистого сердца. А Джисон подошёл в этому кругу слишком близко, занимая место на периферии, как временное место жительства. Это как игра в дартс: когда попадаешь по мишени близко-близко к десятке, но всё равно промахиваешься, или когда всё же попадаешь, но игла ударяет недостаточно сильно, чтобы пробить древесину и дротик просто опадает, так и не выдав желанную десятку. В любом случае, результат один и тот же: Джисон за короткий срок подошёл слишком близко к его сердцу и уже стоит на пороге, будто стесняясь постучать. По неизвестному порыву заботы, навалившемуся на его мозг, он склоняется над парнем, оставляя поцелуй на щеке, прежде чем уйти из комнаты в кухню. Он и сам не ведает причины своего действия, ему ведь не обязательно делать так, если Джисон этого не заметит, потому что настоящий он с Ханом вовсе не встречается, так что и позволять себе лишнего не должен. Но он позволяет. И позволит ещё. В оправдание, раньше у него никогда не появлялось желания целовать малознакомых людей. Просто Джисон видимо какой-то особо целовательный. Или может он настолько впитал в себя столько сострадания и сочувствия к этому маленькому созданию, что не может относиться к нему иначе как с заботой. А может и просто потому что хочется. Неправильно это, конечно, но Пак Чувон, по его мнению, вряд ли воспротивится, ему слишком всё равно. Ведь так посмотреть, а Минхо в свои двадцать четыре до сих пор одинок. Уже как полгода он работал день и ночь, чтобы накопить матери на лечение, так что об этом не могло быть и речи. Да, даже если и могло, то не было желания. В конце концов, это он нашёл Джисона, как предмет любви, а не наоборот, как это бывало обычно, когда к нему подкатывали на работе, как к красавчику за барной стойкой. Джисон сам по себе был другим. Может, потому что обладал большими деньгами с детства и не придавал им такой ценности, отдавая предпочтение другому, а может его так воспитывали, учили и рассказывали о тех вещах, которых за деньги не купишь, разве что подделки. Поддельная дружба, поддельная любовь, забота, основанная на заботе о деньгах, добро, что делается с мыслью о прибыли. Это было сплошь и рядом, это было во всём обществе, это не было редкостью. Возможно, это даже есть в каждом, просто в разной концентрации. И в Джисоне эта концентрация, кажется, приближена к нулю максимально. В любом случае, размышлять о причинах симпатии сейчас мало того, что не хотелось, так и не получалось особенно. Глаза под натиском сонливости так и тянулись слипнуться, но он упорно предотвращал это, заваривая чай в маленьком стеклянном чайничке, найденном в одном из шкафчиков с посудой, и нажаривая вафли по старому маминому рецепту, – холодными они будут может чуть жёстче, но не менее вкусными от этого, он проверял, потому что Джисона будить он не собирался. Вскоре всё было закончено, и он со спокойной совестью пошел в душ, смывая месиво запахов на коже и волосах. Теперь хотя бы пахнет, как нормальный человек, не перегаром, потом и немного блевотиной, а мятным гелем для душа, предусмотрительно затолканным меж собственных вещей в сумку ещё при сборах прошлыми сутками. И он уже собирается улечься спать, когда настойчивый стук в дверь прерывает. Он, раздосадованный, конечно, чьим-то внезапным вторжением, идёт проверять входную дверь. По ту сторону стоит его точная копия и недовольно пыхтит, видимо намереваясь стучать снова. Но Минхо опережает его, выходя на лестничную клетку в одних спортивках и с футболкой в руках, скрывая свою обречённо презрительную мину и желание набить ему морду за всё сотворенное, о чем он мог лишь догадываться или ещё и не догадывался вовсе. – Смотрю сладкая жизнь идёт полным ходом? - ухмыльнулся Пак, из-под солнечных очков разглядывая чужое полуголое тело, прикрываемое ближе к низу руками и футболкой. – Зачем пришёл? - цедит Ли, стараясь не выдавать своих раздражённости и завязавшегося на подкорке чувства волнения. Он натягивает футболку, не желая оголять лишние сантиметры кожи перед ним. – Воу, это всё ещё мой дом, - смеётся парень его прямолинейности. - Полегче. – Если он, - Минхо не решился называть Джисона по имени, - увидит нас вместе, то твой гениальный план рухнет. – Да, знаю я! Вещи пришёл забрать свои, - теперь уж нерасторопности начал раздражаться Чувон. - Сюда я все равно не вернусь, эту тряпку даже ебать не интересно, от него только слезы и слышно. Вынеси всё со шкафа, или мне самому пройти? – Нет, - Минхо старался не придавать вида панике, возникшей у него щекоткой в подключичной ямке. Он метнул в парня взглядом, мол, сейчас вернётся и зашёл в квартиру, сразу же вышагивая по-кошачьи тихо в комнату. Открывает шкаф, быстро сгребая всё содержимое, кроме своего собственного, в чужую сумку и уже думает уходить, когда слышит тихое мычание из-за одеял. – Кто там пришёл? - тянет Хан, не разлепляя глаз. Кажется, будто он говорит во сне. Но Минхо всё равно среагировал, опасаясь, что тот встанет. Он подходит ближе, успокаивающе гладит по макушке и шепчет умиротворенно. – Никто, это соседи, спи, - он опустился к самому уху и нежно поцеловал в висок, стараясь расслабить. И ушёл только тогда, когда убедился, что Джисон послушался его и продолжил спать. После вышел из комнаты, похватал со шкафа в прихожей куртки, в которых был уверен наверняка, и вынес всё за пределы квартиры. – Что-то ты долго, - усмехнулся Чувон, ловко перехватывая сумку. - Не волнуйся, больше я здесь не появлюсь. Я свяжусь с тобой, если что-то изменится. - Ли лишь кивнул, бросив напоследок что-то вроде "обязательно" в своем язвительном тоне и закрыл за собой дверь, защелкивая на замок. После постоял у глазка, наблюдая как Пак захватывает сумки и наконец уходит. Он возвращается в спальню, стягивает штаны и, откидывая всё лишнее, устраивается в кровати. На экране смартфона высвечивается семь утра. Обычно он ложится примерно во столько же, с той лишь разницей, что не делает никаких дел до этого. Просто путь до его квартиры от клуба куда длиннее, чем до квартиры Джисона. И это тоже было удобно. Не удобно было то, что это был не его дом. И даже не столько с непривычки, – можно представить, что у него отпуск и он живёт в гостинице, хоть и глупо, но ощущения от незнания места те же, – сколько из-за того, что Чувон мог появляться здесь. Хотя, судя по всему, ключей у него не было, иначе бы не стучался, а сам бы вошёл. В любом случае, он правда очень напрягает одним своим существованием. Думается, это из-за его гнилостной натуры и одного с Ли лица. Просто невозможно смотреть на эти черты и невольно не задумываться о схожести. Ведь ровно такую же картину он наблюдает каждый день в зеркале. Только вот характеры у них совсем не совпадают. Минхо надеется, что не похож на такого рода чудовище. Хотя разглядывая собственную ухмылку, он часто приходит к выводу, что не хочет больше видеть подобное выражение собственного лица. Теперь оно кажется не краткой формой смеха иногда с наигранным злорадством и нечитаемым намёком, а самым настоящим высокомерием, нахальством и насмехательством над чувствами других. Он, конечно, никогда не применял этому такое значение, но почему-то ощущение было именно таким. От одной мысли на душе становилось мерзко. К счастью или нет, но попрезирать себя сейчас у него не выходило ровно настолько, насколько не хотелось, потому что бессонные сутки давали о себе знать. Так что он устроился у Джисона под боком и заснул практически мгновенно, так и не успев поразмыслить над всем произошедшим. Хан проснулся от того, что почувствовал невообразимый по меркам его условий прилив энергии. И не пожалел, потому что тогда он мог бы и не застать такого уюта в их доме. Его парень лежал совсем рядом, буквально дышал ему в бок, утыкаясь носом между рёбер во сне и перекинув руку поперек его груди. Он спал и даже не думал шевелиться, когда Джисон чуть-чуть поёрзал. А младший и не собирался его будить, сам понимал, что время раннее, а его парень только вернулся с работы и лёг, так что ему наверняка не помешали бы тишина и покой. Но удержать себя от соблазна он всё-таки не смог. Он коснулся чужих волос, перебирая их пальцами и поглаживая. Обычно такой возможности у него нет: Чувон разрешал трогать себя только во время секса. Но сейчас никто не запретил ему делать этого, так что он слегка осмелел. Волосы будто стали на порядок мягче с того момента, когда Хан касался из последний раз. И это было приятно. Приятно зарываться тонкими пальцами между прядей, чувствуя лёгкую щекотку на их кончиках. А его парень на такие ласки слегка улыбнулся во сне и будто бы замурчал, как кот, самый настоящий. Но уходить пришлось всё равно, так что аккуратно вылез, переложив чужую руку с себя, погладил после по голове и, чмокнув слабенько в лоб, просто потому что мог, ушёл из комнаты на кухню, натянув первую попавшуюся футболку. Поставил чайник, заприметив накрытую большой крышкой тарелку на столе. Осторожно заглянул под крышку и просиял одними глазами, когда обнаружил там свежие румяные, сладко пахнущие ванилью, вафли. Губы расплылись улыбкой, заставляя щеки подняться выше. Выглядели они невероятно вкусными и так и манили к себе. Джисон не удержался. Он налил себе чай из заварника, – чай он очень любил, только Чувон раньше всё время пил кофе, а про чай и не вспоминал, а Хан сам ничего делать не мог, боялся реакции, – и сел за стол, вытащив из укрытия вафлю. Та была слегка хрустящей, приятно сладкой и вблизи ещё более ароматной. И закончилась быстро, несмотря на довольно внушительный размер. Так что он взял ещё одну, и ещё одну, надеясь лишь, что Чувон не заметит отсутствия нескольких вафель в тарелке или не разозлится слишком сильно из-за этого. В конце концов, разве не это он имел ввиду, говоря, что Джисон может делать всё, что ему захочется. Он просто не смог справиться с соблазном съесть хотя бы парочку из общей кучи, слишком уж аппетитно они выглядят и пахнут. И всё ещё нереально вкусные. Он и раньше проворачивал что-то подобное, не с едой, разумеется, но только тогда, когда Чувона не было дома. Когда он был – была большая вероятность быть пойманным. Хотя, он несколько раз попадался даже несмотря на собственные предостережения. Тогда ему нехило попадало, но наказание есть наказание и он должен был его понести. И то, что он до сих пор не сознался в некоторых своих проступках, не делало мир радостнее, однако, стопроцентно делало его чуточку свободнее и на пару тонов счастливее суицидальной серости и апатичной болезненности. В этом заключалось его неприсмеримое бунтовство. На самом деле, тот факт, что его парень резко начал готовить и, в целом, вести себя иначе, его действительно волнует. Потому что эта смена произошла так внезапно, непредвиденно и непредсказуемо, что он даже оглянуться не успел, как это случилось. Как касания перестали быть болезненным символом любви, как правила в их доме поменялись, выставив его на свободу, как все поменялось в лучшую из всех возможных сторон. Потому что ему стоит признаться, он мечтал о такой нереальной любви. Даже если она ложная, уж очень сладок запретный плод, чтоб не желать его вкусить. Он достаточно молод и возможно пожалел бы об этом, но уж очень хотелось тех ухаживаний, тех эмоций и ощущений, которые вкладывают писатели в слово "любовь". Воздушное, мягкое, как облако, и нежное, как крылья бабочек. Слишком яркое и живое. Волшебное. Но у его парня была, верно ведь, причина так себя вести? Конечно, вероятно он был озлоблен, расстроен, болезнью своей матери. А сейчас, когда операция, наконец, одобрена, это ли не повод для облегчения? Должно быть, теперь ему не о чем волноваться так сильно, и он, наконец, может позволить себе расслабленности. Может, теперь его не раздражает прилипчивость Хана, потому что у него, наконец, нет повода для беспокойства. Должно быть, всё именно так. Джисон уходит с кухни довольный, как сытый кот, ощущая на языке слегка ванильный вафельный привкус и слегка травяное послевкусие зелёного чая с чем-то, наименования чего младший не знает. Потрясающе вкусно. Он возвращается в постель, переодеваясь в чистое бельё и выхватив с полки первую попавшуюся книгу. Их было немного, штук шесть, и все его. На самом деле, он не знает, любит ли его парень читать, потому что ни разу не видел его за этим занятием, но, справедливости ради, он и дома-то его не часто видел. Заниматься чем-то другим всё равно не хочется ровно настолько же, насколько не имеет смысла. Еда в холодильнике есть ещё со вчерашнего дня, а готовить что-то пока ещё рано, так как он не знает, когда Чувон проснется, чтобы еда не остыла к его пробуждению. В уборке не было необходимости, так как вокруг была чистота, ведь Джисон не особо занимался чем-то здесь за последние несколько дней. Оставалось только заниматься своими делами, в кои входит и чтение. На самом деле, вероятно, он хотел бы тоже ходить на работу, хотя бы для того, чтобы греть собственную самостоятельность, но его парень был против этого, когда Хан впервые предложил ему это. Возможно, он передумает и стоит спросить ещё раз чуть позже. В любом случае, работать по профессии – это то, чего Джисону бы хотелось хотя бы попробовать. Это имело смысл. По крайней мере, учитывая наличие у него образования. Но Чувон считал, что в этом нет надобности, пока его отец зарабатывает такие деньги, что может обеспечивать их семью ещё минимум век. По крайней мере, это его слова. Книжную тишину через время прерывает громкий звук звонка. Рядом, на тумбочке у противоположной стороны кровати, вибрирует телефон. Его хозяин реагирует очень быстро, подрываясь на постели, и тут же не глядя отвечает на звонок. – Алло, да? - голос немного хриплый от сна, а глаза раскрыты так широко, что, кажется, выпадут. Они красные ото сна, или, вероятнее, от его недостатка. - Да, это я. Как она? - затем звучит громкий, сквозь зубы, выдох облегчения. - Когда я могу приехать? - взгляд даже слишком внимательно обводит складки на одеяле, пальцы слегка мнут ткань простыни, видно, что нервничает. - Я буду. - он кивает, просто рефлекторно, и отнимает телефон от уха, откидывая его обратно на тумбу, потирая ладонями лицо. Он оборачивается, наконец, на Джисона, скрывавшего заинтересованный взгляд в книге. Улыбается слегка чужому любопытству и взволнованности, приятно на душе, что ему не всё равно, хоть и понимает, что это не правильно. Снова кидает быстрый взгляд на экран, подмечает оставшееся время. Сейчас половина первого. - Доброе утро. – Доброе, - кивает Хан, откладывая книгу в сторону. Он сдерживается от желания поправить чужие, растрёпанные ото сна и резкого подъёма, волосы. – Ты завтракал? Давно проснулся? – Нет, не очень. - Джисон мотает головой. - Я взял несколько вафель, ты же не против? - спрашивает он надеждой в глазах и потирает запястье, боится думать, что мог ошибиться в своем суждении. Он не знает почему, но просто сразу признаётся, не скрывает, хотя мог бы. Может, вчерашний разговор так подействовал на него, обещал ведь, а может потому что скрываться перед такими глазами, блестящими и улыбающимися ему, тяжело. Даже слишком для него. – Конечно, нет, - Минхо становится серьезным и едва заметно улыбается, дабы не казаться пугающим парню. - Я их тебе приготовил, если честно. Чтоб ты не заморачивался, как проснешься. - становится даже неловко немного, признание чувствуется откровеннее, чем ожидалось, хотя это одно из самых базовых вещей, казалось бы, которые только могут быть в отношениях. По крайней мере, Ли всегда так думал. Забота никогда не бывает лишней, если любишь. И хоть Чувон, о чём Минхо мог думать с уверенностью, Джисона вовсе не любит, но это не значит, что он должен показывать Хану подобное отношение. Пусть хоть так, с поддельным парнем, у него будут нормальные отношения. – Я.. Спасибо, они очень вкусные, - Джисон, кажется, тоже стесняется такого к себе обращения. Но Ли, несмотря на их общую неуверенность, прекращать не собирается. Так что пусть младший привыкает. - У тебя другой телефон? - замечает он как-то само собой, стараясь перевести тему в другое русло. Потому что помнит, что раньше телефон был чуточку короче, но шире, чем сейчас. Старший же такого вопроса не ожидал, мысленно пропадая, как от удара под дых, и теряясь, но быстро берёт себя в руки, понимая, что должен как-то выкрутиться. – Да, я.. - он вздохнул, мысленно прибавляя плюс один в счётчик своей лжи. Всё ради Джисона, правда ведь? - Старый выпал на дороге, так что от него мало что осталось и я купил новый. - телефон на деле далеко не новый, на нем красуется пара царапин и трещина наискось, но Минхо до этого дела нет, тем более в тех условиях, в которых он находился, стараясь накопить. Он даже на аренду не тратился, так что за эти несколько дней, до конца месяца, он должен будет забрать все свои вещи и съехать. Бабушка-арендодательница, у которой он снимал квартиру, уже знает о том, что он съедет. Он собирался переехать к маме, чтобы не распыляться на квартиры и накопления, а сэкономить таким образом средства. Но встреча с Пак Чувоном немного переменила его планы. И на самом деле, ему стоит чуть позже задуматься над тем, чтобы перевести остатки своих вещей сюда, раз уж здесь он теперь будет проводить большую часть времени и вообще жить. - Но и его я успел уронить почти сразу же, так что решил ходить с таким. Это не слишком мешает, знаешь. И ещё, кое-что. Я сменил сим-карту, ты должен был об этом узнать. Мне оставить тебе свой новый номер? - тонко, возможно слишком странно, но Минхо надеется, что Хан не станет искать подвоха. Он не сможет оправдаться. – Я.. думаю, да, - Джисон пожимает плечами аккуратно и достает из тумбочки свой телефон. Он им редко пользуется за ненадобностью. Чувону не особо нравилось, когда он общался с кем-то, так что от друзей у него остались только номера, которые он набирал последний раз лет сто назад. Ли надиктовывает свой номер телефона и заглядывает сначала в глаза, после переводя взгляд на экран чужого смартфона, мягко напоминая: – Никакого имени, помнишь? - он бы вообще хотел забыть о существовании такого ужасного человека. Джисон печатает немного, затем кивает, за что тут же получает одобрительную улыбку. - Старый можешь удалить, а лучше сначала заблокировать, мало ли, кто мог его найти, вдруг он работает ещё. - предостережение от Чувона услышать для Хана в порядке вещей, но с такой заботой в голосе – впервые. Будто он говорит это от души, не раздумывая о возможностых последствиях, а потому что беспокоится вообще о возможности возникновения неприятностей с Джисоном. Будто беспокоится в первую очередь о его состоянии и его безопасности. Хан слушается. – Тебе звонили. Ты куда-то собираешься? - на самом деле, младший немного расстроен. Он был бы рад побыть со своим парнем чуть больше, полюбовать им чуть дольше. Увидеть Чувона спящим так спокойно рядом с ним, особенно так близко, на самом деле было чем-то сродни воде в пустыне – самая настоящая редкость. А ведь так приятно было вслушиваться в чужое размеренное дыхание, всматриваться в умеренные черты лица, касаться и принимать случайные мимолётные касания, когда парень шевелится во сне. И Джисон же уверен, что парень не выспался после ночной смены. Но он понимает, что надобность куда-то уходить у него вероятно есть. – Да, мама очнулась после операции, мне разрешили посетить её сегодня, - Минхо кажется особенно воодушевленным, когда говорит это. Можно сказать с восторгом, с детским восторгом, и Хан понимает, что его парень невероятно рад. - Я пойду в четыре. А что? – Я.. нет, ничего, - он уверен в отказе, но в какой-то момент показалось, что ничего не случится, если попытаться. Теперь это кажется максимально глупой просьбой. Они столько провстречались, а Джисон даже о родителях своего парня не знает ничего. Справедливости ради, Чувон сам никогда не упоминал их, но это ведь не значило, что младшему должно быть всё равно. С его стороны крайне бестактно интересоваться только сейчас, когда парень уже сам упомянул, когда, наконец, справился с возникшими проблемами, молча и в одиночку. – Хан-и, - с мягким нажимом зовёт Ли и кладёт руку на чужую ладонь, привлекая внимание на себя. - я же вижу, ты что-то хотел. Скажи мне. Ты обещал. - всё верно, он обещал. Обещал говорить, если что-то хочется или нужно, как и просто говорить о том, что думает. Его мнение важно. Для Минхо важно. – Я хотел.. - мямлит Джисон, стараясь не раскраснеться. - Я хотел поехать с тобой. Можно? – Я... - медлит старший. С одной стороны понимает, что Хан имеет права, что он заслуживает этого. В конце концов именно на его деньги Минхо оплатил операцию. А с другой стороны, он ещё ничегошеньки не рассказал матери. И если познакомить их, то он стопроцентно раскроется. Для начала нужно объяснить маме, он уверен, она поймёт его, когда узнает полностью ситуацию и его мнение об этом. - Я думаю, маме всё же нужно пару дней, чтобы отойти от всего. И лучше будет предупредить её, вы ведь ещё не знакомы, так что я поговорю с ней сегодня, если хочешь. – Хочу, - кивает Хан почти без промедления. Он хочет загладить провинность. Хочет наверстать упущенное. Хочет быть ближе. Хочет стать по-настоящему родными. Потому что так велит ему его совесть. И его сердце. Он понимает, что о своем парне знает не так и много и теперь стремится это исправить. Как он мог быть таким невнимательным? Стыдно. Ему до чёртиков стыдно. – Хорошо, я спрошу, - Минхо улыбается согласно и всё же сползает с кровати, шагая прямиком в ванную. Он лишь хочет умыться и переодеться. И немного подумать. Это он может сделать и в комнате, но, честно говоря, ему только хочется. Он понятия не имеет, о чем стоит задумываться в первую очередь. Мыслей в голове с самый настоящий пчелиный рой, а вот зацепить не получается ни одну. То ли думать о том, что маме сказать и как преподнести, то ли о том, как помочь Джисону с его замкнутостью и забитостью, то ли о том, как от гнусьего гнёта Пак Чувона избавиться. Самое ужасное, в самом деле, – это то, что он не знает ничего из того, что у себя спрашивает. Маме скажет всё как есть, Джисону даст свободу, заботу и внимание, на какие не способен его настоящий парень, а с Чувоном.. нужно поподробнее продумать этот момент. Лишь намётки, никакой конкретики. Минхо возвращается в комнату ни с чем. Улыбается Джисону, сидящему всё так же за книгой, и подхватывает смартфон с тумбочки. На экране высвечивается сообщение: незнакомый номер, слов нет, только эмодзи белки. Смотрит снова на Хана и хмыкает, когда тот замечает его взгляд и смущённо прячет за страницами улыбку. Контакт тут же переименовывается. – Джисон-и, ты не хочешь пообедать? Уже пора бы. – Да, наверное, - младший заминает страницу, на которой остановился, – дурная привычка, – и откладывая книгу на тумбочку, поднимает с кровати и шлёпает босыми ногами по полу к дверям. - Я пойду подогрею тебе. Или нужно приготовить что-то новое? - он оборачивается только в проёме. – Не нужно, - Ли мотает головой и откладывая телефон в карман штанов и следует за Ханом, сложив руки на груди. - Себе тоже подогрей или я подогрею. Я же предлагаю вместе пообедать. Идём уже. - он придерживается за чужое плечо, не отступаясь ни на шаг. Обед прошёл тихо, для обоих как-то непривычно по-домашнему: Минхо долгое время жил абсолютно один, а Джисон просто такой возможности раньше не имел. Они болтали немного о всяком, Хан интересовался, что любит мама парня, заручаясь сделать всё в лучшем виде, боясь налажать и произвести неправильное впечатление. Минхо смеялся много и добродушно, говоря, что всё будет хорошо и его маме невозможно не понравится. О том, что для этого нужно быть кем-то вроде Хан Джисона, он умолчал. Как и сглотнул с корня языка горечь от того, каким был именно Хан Джисон. От того, как он жил и чего заслуживал. Джисон был идеальным со всей своей взболмошенностью, которая пряталась загнанная в одном из уголков его души. В каких-то моментах она всё же проглядывалась, выставляя живого, настоящего Джисона напоказ. Такого, каким он не видел себя уже давно. Такому ему не было места в любви. Так говорили. Но сейчас, когда его парень, кажется, не замечает этого, он ощущает себя иначе. Желание обвинить себя в этом всё меньше. Минхо обещает себе, что добьется того, чтобы Хан счастливо улыбался и, наконец, освободился от этого. Время проходит незаметно для обоих и Минхо совсем скоро собирается и попрощавшись уходит. Шагает до госпиталя в раздумьях: что он должен сказать маме. В голове до сих пор крутится лишь один ответ: правду. Мама выглядит замученно, но счастливо. Она улыбается и говорит, что чувствует себя отлично, не ощущает больше удушающего и тяжёлого чувства в груди, просто немного устала. Слушает его полностью внимательно, с интересом. Соглашается с сыном и жалеет Хан Джисона, обещает, что поможет Минхо и говорит, что не против видеть их двоих завтра. Минхо со всем соглашается, внимает советам и терпеливо заботится, а мама упрямится и говорит, что в порядке, пока всё же не засыпает. А Ли выходит из госпиталя и пишет Джисону, что заедет за своими вещами домой к маме. Врёт, конечно, но по-другому сказать не может. Как ему объяснить съёмную квартиру? Для Хана это может быть ударом и так полуразрушенной самооценке. Ещё бы, его парень говорит ему, что, наконец, собирается забрать вещи со съемной квартиры, хотя вместе они живут уже долго, как он понимает. Возникает вопрос, почему он не сделал этого раньше? А так, вся его ложь вязалась в единую цепочку, становясь хоть на чуточку правдоподобнее. До съёмного жилья он добирается тоже пешком. Времени на это уходит не так и много, – от госпиталя всего ничего, он так выбирал, – и он собирает всё, что у него было. Остатки круп и сахара остаются, дабы не вызывать подозрений. Остатки приготовленной еды выкидываются или доедаются, а после выкидываются. Из вещей не так много: настольная лампа, ноутбук, несколько фоторамок, подаренных друзьями ещё из детства и одна из университета, несколько томов какой-то манги, так и недочитанной из-за недостатка времени, пушистый плед с дивана, маленький горшок с мятно-голубым суккулентом и стопка книг. Их было больше всего, в действительности. Многие он перевез сюда от мамы, когда ещё только съехал для учебы, а после для работы. Последнее время новых он не покупал, тем не менее штук пятнадцать у него найдется. Детективы, в основном, хотя была и фантастика, и романтику тоже найти можно, наверное. Ну, и пара книг о животных, – учился на ветеринара, а жизнь вот так закрутила. Нести все это, конечно, нелегко, но в метро, что удивительно, достаточно свободно, так что он ставит сумки на сиденье рядом. Так что добирается он достаточно быстро. Квартира встречает его запахом жареного лука, паприки и тихим шкварчанием из кухни вперемешку с пошкрябыванием о металл деревянной лопатки. Вещи так и остаются стоять на полу в прихожей, а Минхо, взяв с себя обещание разобрать их позже, снимает обувь и проходит в кухню. – Хён, ты уже вернулся, - улыбается младший, замечая его в проходе. Он перемешивает овощи с мясом в небольшой сковороде. От блюда идёт пар и приятный пряный аромат. Ещё секунду и Джисон выключает плиту, накрывая сковороду крышкой. - Кушать будешь? - а Минхо не знает, как отказаться, – недавно ведь только перекусывал, много не съест, – зато знает, что Хан сам есть не собирается. – Только не слишком много, - кивает Ли и уходит в ванную мыть руки. Возвращается на кухню и садится за стол, где его ожидает тарелка горячего дакжима и палочки, пока сам Джисон ставит на плиту чайник и собирается ретироваться в комнату, но Минхо легко ловит его под руку. - Куда ты? Разве не собираешься есть? – Не думаю, что хочу, - Хан мотает головой, совершенно не предпринимая попыток высвободить ладонь из чужой хватки. Но его живот выдаёт его с потрохами тихим недовольным урчанием. Ли на это красноречиво ведёт бровями и тянет парня на себя, усаживая на собственные колени, чтоб уж наверняка, и укладывая руку на чужую талию. – Давай, Хан-и, я хочу, чтобы ты покушал, - он подхватывает палочками кусочек мяса из тарелки и терпеливо дует на него недолго, после чего подносит у чужому рту. - я не хочу, чтобы ты был голодным, так что открой рот, пожалуйста. - Джисон пусть и с явной борьбой и сомнениями, но подчиняется и выполняет просьбу. Минхо трепетно кладёт на язык содержимое палочек, после чего следит за Ханом, который всё-таки жуёт уже с явно большим энтузиазмом, и набирает кусочек уже себе. Тарелка так совсем скоро пустеет, а Минхо довольствуется тем, что Джисона всё же удалось накормить. Он полоскает посуду после чая и находит застоявшегося младшего в коридоре. Тот с любопытством в лице рассматривает принесённые вещи. Он и не предполагал о таком количестве вещей. Оборачивается к своему парню с немым вопросом, на что тот только кивает, лёгко улыбаясь и подхватывает вещи в руки, унося в спальню. Джисон следует за ним хвостиком и подскакивает сразу, как только он поставил сумки на пол, принимаясь донимать парня своей помощью. Он суетится туда-сюда со всеми вещами, которые по очереди вытаскивались из своего укрытия. Вглядывается в каждую книгу, стараясь запомнить авторов, чтобы знать, что нравится его парню. Не сказать, что Минхо это досаждает, наоборот, умиляет, заставляет сердце сжиматься от ласкового чувства к этому прелестному человеку и от скорби о том, через что ему пришлось пройти. Он не заслужил такого обращения. Этот ребенок в его душе, настрадавшийся и спрятанный, заслужил всего самого прекрасного в этом мире, всех его сокровищ и богатств. Он весь заслужил. Минхо стыдно, по-настоящему стыдно, он чувствует себя неправильным оттого, что что-то большое и теплое зреет у него под рёбрами к Хан Джисону. Он не должен испытывать этого, потому что Хан ему не принадлежит, Хан не знает его, не любит его. Он не должен влюбляться в чужого парня, которого к тому же обманывает. Он не должен. Но почему-то всё равно чувствует. И почему-то хочет чувствовать. Разбирать немногочисленный принесённый хлам выходит совсем недолгим. Книги стоят на полках рядом с книгами Джисона и он даже умудрился спросить, может ли взять их почитать, на что, разумеется, получает положительный ответ и обещание подобрать что-то, что максимально понравится ему. Рядом с ними стоит горшочек с суккулентом и лежит стопкой манга. На полке выше друг на дружке лежат рамки, – Минхо посчитал, что в доме Джисона, где нет ни единой фотографии хозяина, множественные фото его самого будут излишни, и оставил их так, ссылаясь на то, что они вместе расставят их после, так как пока он не определился, как именно хочет их видеть. Привередливо возможно, но лучше, чем раскрывать правду, всё во избежание недопониманий. Ноутбук вместе с лампой стоят на письменном столе, а плед валяется на кровати, куда они с Ханом плюхаются после всего этого. – Хён, - тянет тот и смотрит на Ли с нескрываемой надеждой. Старший поворачивается на него и вопросительно мычит, побуждая продолжать. - Я.. Ты не хочешь посмотреть фильм.. вместе.. со мной? - обычно Чувон отказывается от любого совместного времяпровождения, кроме секса, который как раз лишь он и провоцирует. А на предложения, кои поступают от вечно ожидающего Джисона, он либо не отвечает, либо игнорирует ту часть, которая предполагает совместность: младший спрашивает, не хочет ли он посмотреть фильма, на что он берёт ноутбук и начинает смотреть что-то сам, в одиночку. Проводить время вместе вот таким способом, как делают многие парочки из фильмов, сериалов или глупых рассказов подростков-сплетников – это было не про них. Поэтому сейчас, задавая этот вопрос, Хан, можно сказать, уже ничего не ждал. Надеялся, но уже был готов к отказу. – Сейчас? - первое, что спрашивает Минхо, приподнимаясь сидя на кровати. Джисон сути вопроса не понимает, но кивает. - Хорошо, ты уже выбрал, что хочешь посмотреть? - Младший удивляется так, будто только что узнал главный секрет человечества. Неужели он спит? Он понимает, что у Чувона произошло невероятное счастье и облегчение, но он стал таким добрым, словно другим. Непривычным, но приятным. – Нет, я.. Может ужастик? – Отлично, - кивает старший согласно и встаёт с кровати, передавая Хану свой ноутбук. - Тогда ты выбирай, какой хочешь, а я схожу за чем-нибудь к фильму, договорились? - в ответ кивок. - Будут пожелания? – Возьмёшь кукурузных палочек? - Хан смотрит своими блестящими глазами и выглядит, словно моляще, на самом деле, просто готовый расплакаться от неверия. Ну не может быть всё так. Минхо кивает и улыбается, треплет парня по голове и уходит в ближайший магазин, обещая быстро вернуться. Супермаркет буквально в соседнем доме, так что он живенько пробегается меж рядов витрин, высматривая нужный товар. Но того, как назло, не оказывается, а он уже обещал. Так что он переходит улицу и шагает дальше стараясь быть быстрее. Небо вскоре темнеет и он не сразу понимает, что причина не только в наступлении сумерек. Тучи наползают на синеющее полотно серой массой. Он торопится. В следующем магазине, наконец, находит кукурузные палочки, по просьбе Джисона, берёт бутылку какой-то шипучей газировки с ароматом клубники и почти бегом возвращается домой. Хан выглядывает из комнаты и выглядит так, будто определённо был расстроенным пару мгновений назад, но всё равно улыбается и забирает покупки, унося их на кухню, пока Минхо разувается и моет руки. Встречаются они уже в спальне. На кровати большая стеклянная тарелка, наполненная доверху хрустящими палочками, рядом бутылка, а чуть поодаль открытый ноутбук. Подушки поставлены вдоль подголовника, рядом раскидан плед Минхо, а сам Джисон сидит на углу и ждёт парня, перетягивая ноутбук на свои колени. – Извини, я немного задержался, - начинает Ли, присаживаясь рядом с младшим и заглядывая в щель меж штор. По стеклу начинают стучать мерные капли. – Я.. ничего страшного, главное, что ты успел и не попал под дождь, - тот неловко посмеивается и чешет запястье. Ему немного стыдно за то, что он надумал лишнего. Когда его парень не вернулся через пятнадцать минут, он уже думал, что его обманули. Что планы поменялись или это всё вообще была просто уловка, мол, повёлся, какой наивный. Но всё обошлось. - Ты не против "Метастаза"? – Хм, я не смотрел, - честно признаётся Минхо, подсаживаясь ближе. - так что, нет, не против. Включай. - Джисон кивает, садится, облокачиваясь на подушки и ставит ноутбук себе на колени. Старший ставит чашку с палочками между их ногами и парень включает фильм. Ужастик, в целом, не отличается особой зрелищностью, но кажется достаточно стоящим. Хан хорроры любит, но боится до жути. Так что как только события на экране начинают повышать свой градус, его бросает в дрожь. Становится страшно. Несколько раз он даже пугается собственного хруста, когда, сам того не замечая, тянет очередную порцию палочек себе в рот. В глотке нещадно пересыхает и сладкая газировка никак не помогает унять зуд в горле. Он хватается руками за всё, до чего может дотянуться, кутается в плед и впивается пальцами в чужую руку. Часто жмурится и дёргается на каждый резкий звук или движение на экране. Когда новая волна страха накатывает он тихо взвизгивает, глуша этот звук в пушистое полотно пледа. Минхо сидит рядом и ненавязчиво поглаживает чужие плечи, слегка прижимая к себе и будто защищая. Несколько раз он предлагает отключить фильм и успокоиться, но парень слишком упрямствует, считая, что должен довести дело до конца, раз уж это было его предложение. Он на это только вздыхает, но потакает, позволяет смотреть, выступая незримыми успокоением и защитой рядом. Ему не страшно совсем, – он смотрел "Синистер" и "Заклятье", так что в фильмах с меньшим градусом он уже не испытывает такой паники, – адреналин бьёт в кровь, но это не тот ужас, что испытывает Джисон. Хан к концу фильма, окончательно размокает. Когда ноутбук отключается и темнота наполняет комнату, он превращается в один дрожащий сгусток страха и паники. Глаза блестят влажными бусинами. Дыхание рваное и мешается с дрожью диафрагмы и всхлипами. Он заворачивается коконом в плед со звёздами, прячется, как маленький грызун при виде хищника. Шепчет что-то одними губами, словно молитву читает. Трясётся осиновым листом, едва моргая. Пялится панически на тени, облепляющие стены под светом уличных фонарей сквозь щели неплотных штор. Минхо предпринимает попытку коснуться, приобнять, но прекращает сразу, как видит, что Джисон вздрагивает всем телом и дёргается в сторону от его руки. Он приподнимается с кровати, видит, как мечется младший с борьбой в сердце, словно не решаясь схватиться, дотянуться до него. Он включает в спальне свет на секунду позже, чем её озаряет яркой вспышкой. Следом звучит дикий грохочущий раскат, словно разламывается земная кора. Джисона подбрасывает в постели с тихим взвизгом, после чего он скрывается под пледом с головой, лёжа калачиком прямо в середине, в паре сантиметров от полупустой миски с кукурузными палочками. Минхо реагирует почти мгновенно. Убирает еду и ноутбук с кровати и садится рядом с парнем, осторожно кладя руку ему на спину и начиная ласково гладить туда-сюда. – Джисон-и, маленький мой, - он обращается тихо, нежно, наклоняясь ближе. - Я рядом, тебе нечего бояться, слышишь? Я смогу защитить тебя, иди ко мне, Сон-и, солнце, не бойся меня, - Хан высовывает из-под пледа одну лишь голову и смотрит немигающе на старшего. Глаза покрасневшие и влажные, на щеках, румяных от духоты и подбирающейся истерики, мокрые следы. Он расфокусированно вглядывается в парня, словно пытаясь вспомнить, а после цепляется всеми конечностями, прижимается всем телом, роняет голову на плечо и всхлипывает, сжимаясь от очередного громового грохота. Минхо поправляет на нем плед, укутывает плотнее и обхватывает руками за плечи, закрывает от всего. - Всё хорошо, Хан-и, ничего не случилось, я рядом с тобой и не дам тебя в обиду. Расскажи мне, что тебя беспокоит? - про себя он отмечает, что у него остаётся всё меньше времени до начала смены, но и Джисона так оставить он не может. Он раздумывает о том, что если тот не прийдёт в себя за это время или захочет, чтобы Ли остался с ним рядом, то он не пойдёт. – П-при... - мямлит Хан в чужое плечо, утирая о него влажность с лица и переминая в ладошках края звёздного пледа. - В-вдруг призраки прийдут за н-нами, как за той режиссершей?.. Что с н-нами тогда будет?.. Не надо было нам смотреть этот фильм, п-прости... – Ты прав, Джисон-и, - старший треплет парня по голове сквозь ткань пледа. Он даже не хочет обращать внимание младшего на снова излишнее извинение. - нужно было остановиться, когда только становилось страшно. - по его тону понятно, что он сожалеет и раскаивается. - С нами всё будет хорошо, слышишь, Хан-и? Они не достанут нас, не придут. Этого никогда не случится в реальности, правда ведь? Это всё выдумки, золотце, но я готов всегда защищать тебя и я рядом, ты же знаешь... - он осторожно стягивает с чужого лба плед и оставляет на нем лёгкий поцелуй. - Давай ляжем спать, хорошо? - Хан кивает, не в силах справляться с собственными ощущениями. Страх отходит на второй план, притупляется, затапливаемый неминуемой нежностью, с которой его парень подступается к нему. Сердце трепещет в груди, глухо бухая в ушах, но в чужих руках так тепло и непривычно по-настоящему безопасно. Кажется, что эти объятия спасут его и от землетрясения, и от цунами, да хоть от извержения вулкана, не говоря уже о призраках из ужастика. Он чувствует, как страх покидает его, тленно изживая себя, силы уходят вслед за ним. Он мало замечает, как чужие руки трепетно укладывают его на подушки и даже позволяет себе прикрыть глаза, пока защищающее и катастрофически нужное тепло не ускользает от него. Распахивает глаза и видит своего парня совсем близко, сидящим с телефоном в руках. – Дай мне секунду, Хан-и, - Минхо протягивает к Джисону одну руку и бережно поглаживает щёку. - Я только напишу Чонину, что возьму сегодня выходной за свой счёт. - младший закусывает губу. Он и забыл, что его парню нужно на работу. Ту самую, которую он сейчас вынужден пропустить из-за него. На подкорке мозга, как ящерка на камне, греется чувство вины. Но Ли легко улавливает и опережает его ход мыслей. - Я не могу оставить тебя одного сегодня, я хочу остаться с тобой, ладно? - непроизвольный кивок срывается сам собой, будто выточенный рефлексом. Старший откладывает телефон так же быстро, как успел взять его, выключая свет полностью и возвращаясь греть Хана своим телом. Он ложится рядом, подлезает под плед, ближе к чужому телу и обнимает со спины, сплетая ноги и накрывая своими ладонями чужие. Оставляет невесомые поцелуи на затылке и гладит кончиком носа основание шеи, вдыхая лёгкий шлейф шампуня. За окном эфемерно стучат дождевые капли, а ветер срывает голос взвывающими порывами. Изредка мигает молния, окрашивая темное небо белеющими дымчатыми пятнами. Гром с раскатистым эхом заливисто рокочет. Оба расслабляются, чувствуя одинаковые уют и тепло, так много значившее для обоих. Нужное им по-разному, но в одинаковой мере. И они тонут в нем, захлёбываются, погружаясь с головой и прикрывая глаза в чувстве невероятной ломотной слабости, приятно облепляющей их тела. – Хён? - тихонько зовёт Хан, чуть ерзая и раздумывая о том, чтобы развернуться. Голос старшего отдаётся глухой мычащей вибрацией на его волосах. - Я хотел сказать спасибо.. за сегодня, за этот вечер, за то, что уделил мне время, и за то, что остался со мной сейчас. Мне правда это нужно... Спасибо за всё, хён, правда. - он всё-таки поворачивается, почти утыкаясь носом в чужой подбородок, и розовеет щеками он неловкости. Говорить такое – действительно немного смущает. – Глупышка, - беззвучно по-доброму хихикает Минхо и целует кончик чужого носа. - тебе не нужно благодарить меня за это, мне нравится проводить с тобой время. - и эта было чистой правдой. Даже не смотря на то, что знакомы они мало, Ли может сказать, что с Джисоном ему нравится, ему комфортно, ему хорошо. - Только в следующий раз давай посмотрим что-нибудь другое, ладно? Фэнтези или комедию, может аниме какое-нибудь, хорошо? - Джисон кивает и смотрит завороженно, смакуя на языке сладость от этого предложения. Следующий раз... Его парню, наконец, нравится и хочется проводить с ним время как-то помимо секса. Фантомом разливается внутри пуховая горячая нежность, обволакивающая его сердце и оставляющая смазанные поцелуи на лёгких. - Кстати, мама не против, если мы заглянем к ней завтра. Вместе. Ты ещё хочешь? - Джисон кивает ему снова и сияет глазами, предвкушая сладостные минуты знакомства. Это то, что сделает их ещё на чуточку ближе, роднее. Это то, чего ему действительно хочется. То, ради чего горит его душа. Это чувство щекочет стенки лёгких лепестками цветов, а желудок завязывает в бантик, заставляя ощущать фантомную дрожь и приятное лёгкое напряжение в животе. Ему так хорошо сейчас, что он готов отпустить всё существующее, оставив только их двоих, закутанных в плед со звёздами, пахнущий чужим мятно-хвойным одеколоном. Они так близко друг к другу, так тесно, но хочется ещё, хочется раствориться, въесться, хочется касаться каждой клеточкой тела. Он осторожно переползает на чужую грудь, накрывая чужое тело своим и впитывая каждую крупицу тепла, что исходит от него. Минхо не противится, сам опускает чужую голову на ямку меж собственных ключиц, ощущая лёгкой щекоткой темные пряди на них, и гладит по макушке, дует и целует в пробор. Обнимает руками поверх чужой спины, оглаживая бока и плечи, расслабленно прикрывая глаза. - Я рядом, спокойной ночи, Джисон-и, малыш. И они больше не замечают шума улицы, ярких вспышек за окном и навязчивых склизких страхов, так и норовящих залезть в голову и перерыть все мозги в кашу, оставляя за собой лишь разруху, панику и отчаяние в душе и на сердце. Темнота окружает пуховыми объятиями, кутает в дымку сна, погружает в концентрированный уют. Руки на спине мягко рассеивают всё, что могло бы потревожить ослабевший разум. Вибрацией по телу разливается стук чужого сердца, пробивающийся сквозь грудную клетку и пробирающий его всего ласковой дрожью. Чужое дыхание пробирается меж прядей влажно щекочущим теплом. Щека покоится на чужой мерно вздымающейся груди, не давая губам сомкнуться в своей пухлости, а собственные вздохи пускают по коже мурашки, ударяясь в ткань чуть взмокшей футболки. Сон захватывает их в свои полюбовные объятия. Джисон просыпается от ощущения нежданного жара, охватывающего его тело целиком. Под щекой чувствуется несвойственная постели твердость и влажность. Он еле как разлепляет глаза, находя себя на чужой груди, рядом с его ртом и под щекой уходит липкое пятно слюны, капающей с его подбородка чуть подсохшим следом, расплывшееся темнотой по чужой футболке. Поднимает взгляд чуть выше, на чужое лицо, натыкаясь на ласковый, но по-кошачьи изучающий взор больших круглых глаз и ленивую нежную улыбку, тающую сахаром в уголках губ. От такой у самого чувствуется воздушная сладость на кончике языка. Он улыбается помято заспанно, но беспредельно счастливо, жмурится и моргает потерянно, как совёнок. – Доброе утро, радость, - Минхо откидывает голову назад, легонько заправляя за ухо чужую выбившуюся прядку. Хан думает, что такая улыбка способна затопить весь мир нежностью, задушить своей мягкостью и добротой. Но с другой стороны, понимает, что не хотел бы знать, что она может доставаться кому-то другому. Не потому что ревнует. А потому что хочет любви, хочет больше любви, хочет задохнуться в ней, погрузиться с головой и погибнуть, разбиваясь о её блестящую гладь. Ему так хорошо здесь и сейчас и он не хочет заканчивать этот момент его жизни. И если вся жизнь делится на черные и белые полосы, то он хочет ходить вдоль этой белизны до бесконечности и обратно. От мысли об этом он невольно хмурится слегка, почти неощутимо морща кончик носа. - Хорошо выспался? - выбивает из любых мыслей. Джисон кивает, смаргивая с глаз белесую пелену. Шея устает и он снова рушится на Ли, укладывая подбородок на чужую грудь. - Идём завтракать? – Мгм, - он слегка дует губки и снова прислоняется щекой к мокрому пятнышку на чужой футболке. - Только полежим так ещё немножко. Можно? - он даже не поворачивается, не смотрит, продолжает жаться к чужому телу. Тихий смешок проходится по его телу лёгкой встряской, исходящей от чужой грудной клетки, и шекотно холодит макушку. – Конечно, мой маленький, - Минхо шепчет в чужие волосы, лишь перебирая лениво складки на чужой футболке. Плед валяется комком где-то на другой части кровати, даже без него всё равно душно и слегка липко, а все кости затекли от одного положения столь продолжительное время, но он отпускает всё это, отбрасывает в сторону без единой мысли. Ради этой улыбки Джисона, робкой, но радостной, у которой он видит лишь самый краешек, он готов пролежать так ещё хоть сутки без питания и возможности сдвинуться. А Хан чувствует себя таким счастливым, окрылённым, драгоценным в этот момент, наслаждаясь каждой секундой, каждой молекулой, сцепляющей их близость. Под ушной раковиной гулко ухает чужое сердце, медленно, размеренно, словно бы тоже довольно. Он бы лежал так вечность и даже чуточку больше. Но, как он и обещал, это продолжается совсем немножко. А после он поднимается, позволяя старшему встать и хоть немного размяться. Тот отправляет его в душ, пока сам топает на кухню и ставит чайник, рыская по шкафчикам, в поисках медового печения, которое он принес вчера с утра вместе с остальными продуктами. Он разливает чай по чашкам и насыпает печенье в стеклянную вазочку, улыбаясь, когда замечает младшего, плетущегося из ванной комнаты с чуть бессильным, ещё полуспящим, но освежающе чистым видом. Он садится напротив Ли и с благодарностью принимает в руки кружку, тут же вдыхая шлейф ароматного бодрящего напитка. – Приёмные часы сегодня с трёх до пяти, - говорит тот, прерываясь на то, чтобы сделать глоток. - Хочешь поехать? – Хочу, - Джисон незамедлительно кивает, пережевывая медово-сахарное печенье за щекой. - Только нужно купить что-нибудь. Может цветы? Какие у неё любимые? Или торт? Или... - суетится он, активно жестикулируя, чуть не задевая собственную чашку. Волнительно, хочется произвести правильное впечатление, хочется понравиться и совсем не хочется облажаться и опозориться. Даже руки подрагивают, он ведь совсем не знает, как себя вести. Что говорить, как действовать, что стоит сделать обязательно, а о чем лучше забыть вовсе. Но у его парня на лице лишь спокойствие, с коим он осторожно прикладывает пальцы к чужой щеке и поглаживает, вглядываясь внимательно и наклоняя голову вбок. Ласково, концентрируя чужое внимание на себе, затапливая успокоением в этих темных радужках. – Хан-и, не стоит так паниковать, ладно? - улыбается ободряюще уголками губ и сдерживает желание покрыть всё чужое лицо мягкими поцелуями, обращаясь с парнем, как с главной драгоценностью этого бренного мира. - Лучше зайдём и купим мангостинов или личи, мама их очень любит. - он улыбается, когда Джисон соглашается и кивает. – А домой купим? - он сам не замечает, как заглядывает старшему в глаза с таким невинным, детским видом, который, кажется, покорит кого угодно. А Минхо не кто угодно, он ближе, куда ближе, хоть и за вуалью чужой личности. – Конечно, малыш, - он приподнимается, мягко притягивает Хана за плечи и чмокает в нос. - Всё, что захочешь. - в голове уже размывается грань между желанием показать этому парню, как выглядят настоящие отношения, и порывом подарить ему всю свою любовь по-настоящему, из самого своего сердца. Ему хочется отдать всё, что имеется, продать душу за одно лишь условие: возможность быть рядом. Потому что точно ощущается: он заслуживает, он достоин, он не воспользуется, не предаст. Он слишком чистый, невинный и нежный. Его не хочется чернить собой, не хочется ломать и осквернять, лишь ценить и охранять, оберегать, хранить этот сокровенный цветок и ухаживать дарить всё самое лучшее. - Идём. Они перебираются в спальню, где Хан берется за ту же книгу, которую начал читать вчера, а Минхо усаживается за ноутбуком, решая отчистить его от всех офисных файлов за ненадобностью. Младший хоть и не был тем, кто совсем не может сосредоточиться на чем-то, но от чтения из раза в раз всё чаще отвлекался. Щёлканье клавиатуры выводило его из тонкого состредоточения и без того колебимого одним присутствием старшего рядом. Они так близко друг к другу, а Джисон невероятно хочет коснуться. Снова почувствовать на себе чужие руки, сжимающие его в чувственных объятиях. Снова поймать нежность чужих губ на собственном лице. Снова... Он понимает, что засматривается на своего парня чуть больше нужного и неловко отводит взгляд, надеясь, что тот не заметил этого. Вместо этого он начинает рассматривать всё вокруг, стараясь зацепиться за что-нибудь. Взор сам останавливается на тюбике какого-то бальзама для губ, так что он опасливо берет его и открывает, вдыхая запах. И ещё раз, полной грудью. Пахнет мятой и будто чем-то молочным. Вкусно. – Хён, что это? Могу я... - запинается Хан, оборачиваясь к старшему, когда тюбик уже оказывается в его руках. - Могу воспользоваться? - и Минхо промолчит, что купил это специально для него. – Конечно, можешь взять его себе, - а Джисон, скрывая фантомную радость в груди, промолчит про то, что бальзам совсем новый и не разу не использованный. Он проводит по чуть колючим от множества маленьких ранок и временной сухости губам стиком и слегка удивляется тому, что кожу начинает немного печь и пощипывать. Это было даже приятно. – Чем займёмся до посещения? - спрашивает Ли, выключая ноутбук и отставляя его на стол. Он подбирается чуть ближе, усаживаясь на кровати и выжидающе смотрит на младшего. Тот задумчиво отводит взгляд, а после неловко мнётся, будто рассуждая, стоит ли ему говорить такое. Он хочет обниматься. Хочет лежать в кровати и нежиться в объятиях, осыпаемый мягкими поцелуями по всему лицу. Но нормально ли говорить такое? Ему стыдно, неловко предлагать такое. Вдруг парень не захочет, а вдруг, подумает, что это уже перебор и Хан слишком многого просит. Ну уж нет. А Минхо видит чужую неуверенность и мягко, неощутимо осторожно подталкивает. - Чего ты хочешь, Сон-и? Скажи мне, что бы это ни было. – Я хочу.. лежать в кровати и обниматься, - он, сам того не подозревая, снова и снова использует на старшем всё скрытое обаяние своих бусинок-глазок. Хотя может Минхо просто слегка падок на Хан Джисона и совсем не может ему отказать. Может и так. Во всяком случае, он кивает и не удерживает тронутую улыбку. Протягивает к парню руки и, дождавшись, когда он уберет из рук лишние вещи, обхватывает его в теплые объятия, роняя обоих в постель. – Что-то ещё, моя прелесть? - он смотрит в чужие глаза, в целую вселенную, бездонную и беспощадно тянущую его к себе, манящую задохнуться в ней. Хан смущённо краснеет, глупо улыбается и почти незримо кивает. – Поцелуй, пожалуйста... - он запинается. - Я хочу, чтобы ты снова целовал меня, как вчера... – Конечно, золотце, - Ли улыбается согласно, – он вовсе не против, – и наклоняется к чужому лицу чуть ближе, смыкая губы у чужого лба. После повторяет своё действие на кончике чужого носа, и снова на щеках, и ещё разочек на родинке, постепенно засыпая всего Джисона щекочущими нежными поцелуями. Он готов подарить ему всю нежность этой чертовой планеты и всего света, если понадобится. Заключительный поцелуй приходится в губы, мягким и осторожным касанием щекоча их и разрушая Хана изнутри. У него внутри вселенные сталкиваются, бьются, взрываются. Они не прикрывают глаз и он отлично видит те теплые игривые искорки, которыми его парень дополняет это трогательное касание. Он не целует напористо, серьезно, по-настоящему. Просто создаёт контакт, мягко цепляется, даже не думая сминать чужие губы или хотя бы начинать поцелуй. Просто прижимается слегка и отстраняется почти сразу после. У Джисона щеки стремительно краснеют от этого жеста, а внутри все перегорает от избытка ощущений. Это приятно, чудесно, волшебно, просто невероятно. Непередаваемо. Это кажется, таким интимным, таким особенным, что даже чуть-чуть кружится голова. Это слишком, слишком для него. Он не выдерживает больше ни секунды зрительного контакта и утыкается лбом в чужое плечо, чувствуя, как горят уши. Всё ощущается так иначе, как в какой-то глупой дораме или очередном романе, но так живо, душевно, по-настоящему. Минхо гладит нежно, воздушно, понимает всё, и его сердце трогательно вздрагивает. Принимает. Поддерживает. С ним рядом находиться так легко, так приятно, что не замечается ничего вокруг. Не замечается, как он перестает сдерживать себя, выпуская все желания наружу, оголяя все чувства, открываясь целиком и полностью. – Я люблю тебя, хён, - шепчет где-то на грани слышимости, совсем не задумываясь, ведомый порывом острой нужды в том, что иногда называют сентиментальностью. И даже если обычно в это понятие вкладывают какой-то отталкивающий подтекст, он надеется, что его парень увидит в этом кое-что другое. Кое-что особенное. Самое значимое для него. Самое дорогое. – Я тоже люблю тебя, солнце моё, - абсолютно искренне, потому что честно. Он не будет скрывать своих чувств, даже если ответ предназначен не ему. Он любит и будет любить, будет дарить всю свою любовь, не думая об отдаче. Ему достаточно, если Джисон будет счастлив, достаточно, если его любовь сделает Джисону приятно, если будет радовать его. Он сделает всё возможное, чтобы осчастливить этого парня. Он клянётся, что признается во всём, попросит прощения за обман, расскажет все как есть. Но сначала сделает всё возможное, чтобы искоренить чужое влияние на этого парня, вытащить его из лап чужого пользования. Чувон чудовищен и Минхо не хочет иметь с ним ничего общего. Жизнь и так наделила их одинаковым лицом. А судьба свела вместе, показав их друг другу, как в зеркале. Как две стороны луны. Будто они – две личности единого человека, что по сути почти так и было. Они две души, два заложника одного лица. Это могло бы быть совсем совсем ужасно, но всё же одна радостная мысль в этом присутствует. Если бы Минхо не был точной копией Чувона, тогда он бы никогда не встретил Джисона, никогда бы не понял, что может влюбиться и никогда бы не почувствовал этого окрыления, тогда бы Хан, возможно, никогда бы не избавился от гнетущего давления и рабства со стороны Пака, тогда вся их жизнь могла бы сложиться иначе. Минхо бы мог работать на двух совершенно ненавистных работах всю жизнь, его мама могла бы и не излечиться от болезни или, страшно подумать, умереть, Джисон мог бы сломаться окончательно, превратившись в дешёвую куклу с дорогой обшивкой, с умертвленной душой и не желающую ничего, кроме как и физической смерти. Представить страшно, что бы с ним было, если бы никто не смог вытащил его из кольца полнейшего подчинения и пользования Пак Чувоном. Минхо надеется, что у него получится. Должно получиться. А Хан словно вознёсся от ощущений внутри. Его парень скуп на эти слова и никогда не отвечает на его признания. Обычно он вообще не распыляется на подобное, будь то слова или действия, называя всё это нежнячим бредом и лишними выкрутасами, приукрашением понятия любви. А тут такое. Он не сдерживает слёз и всхлипа от разразившейся в груди жаром и перевозбужденностью радости и прижимается ближе, прячется, распадаясь беззвучным смехом от собственной чувствительности. Ли неожиданные изменения в его эмоциях замечает, буквально душой их чувствует. – Хей, сладость, что-то не так? - он немного взволнован таким поведением, боится, что напугал, что выдал себя, в конце концов, что сделал что-то не так. С этим же трепетом он слегка отстраняет парня от себя, но лишь для того, чтобы заглянуть в его лицо и облегчённо выдохнуть. – Нет, я.. - Хан старается сдержать широкую улыбку, рвущуюся наружу с таким упорством, какого он никогда в себе не ощущал. - Я просто рад. Очень рад. А Минхо не нужно слов. Он счастлив, если счастлив Джисон и этого достаточно. Просто быть здесь и видеть его счастливого. Делать его счастливым. Обещание своё старший правда исполнил: вплоть до момента сборов Джисон провел всё время в его объятиях. Он время от времени чмокал парня в нос или щёку или лоб, потакая и собственным желаниям, – уж слишком Хан Джисон целовательный, – заставляя краснеть и смущаться, но у обоих от этого жеста в груди разрасталось тепло. Они просто лежали, разговаривали ни о чём, слушали тишину и друг друга. Немного мечтали, молча и вскинув руки над головами, сталкиваясь пальцами и сцепляя их в замок. Лениво смотрели друг на друга, тонули в глазах, бегали ими по лицам друг друга. Минхо впитывал каждую деталь, как самое дорогое и самое неизведанное. Джисон просил как-нибудь попробовать приготовить что-то вместе, а он пообещал, что это будет ни один раз. Пообещал завтра сходить погулять и сводить младшего куда-нибудь. И пообещал, что теперь будет по-другому. Будет не так, как раньше, а так, как Хану захочется. Он просит прощения за всё то, что было раньше, за то, что творил с ним и его беззащитным маленьким сердцем настоящий Чувон. Потому что Джисон такого обращения не заслужил. И потому что он – не Пак Чувон, способный на такое. Он – влюбленный, – даже до идиотизма немного, – влюбленный безоговорочно в Хан Джисона. Он чувствует себя словно снова подростком, с той лишь разницей, что теперь на губах у него вкус настоящей любви. Теплой, преданной, комфортной. Тихой, как мягкий летний ветерок, непредсказуемой, как ураган, как шторм, как буря, яркой, заставляющей чувствовать всё в миллионы раз красочней. В ней можно утонуть. В ней нужда не столько получить, сколько отдать самому. Слишком загадочное чувство. Они выходят за час до начала посещения, проходят по магазину за гостинцами маме и чтобы прикупить кое-что домой. Минхо, снова покорно выполняя своё обещание, покупает два небольших пакета мангостинов, пакет личи, лимонный кекс, пачку кислых мармеладок и шоколадный торт. Тихонько замечает, что на собственном счету остаётся около двухсот пятидесяти тысяч вон, – терроризировать счёт Джисона нет ни совести, ни желания, – так что задумывается над тем, чтобы начать искать новую работу заранее уже сейчас: может удастся найти вакансию по своему направлению, а если нет, то хоть куда-нибудь пока. Желательно, конечно, с гибким графиком, мало ли, что может произойти. Но это уже после того, как они навестят маму. И еще кое-что. Он ведь обещал сходить куда-нибудь завтра, а это включает в себя трату денег. Ему, конечно, выплатят за этот работу, но это будет только через две недели, а до этого момента нужно ещё как-то дожить. Не смертельно, разумеется, но совесть сожрёт его целиком, если он снова будет тратить деньги Хана. Даже на самого Хана. Хватает на этом счёту одного паразита. Неразумно, но это дела его глупых предрассудков. Ничего поделать не может. – Мама, мы пришли, - Минхо стучит и осторожно заходит, пропуская Джисона внутрь. - Как ты? - он подходит ближе к койке, где лежит женщина, слегка взвинченно теребя в руках лямки пакета. – Спасибо, сынок, всё хорошо, - кивает женщина, лучезарно улыбаясь, в похожей на сына кошачьей манере, так, что Хан, стоящий у Ли за спиной, ощущает в себе невероятное желание увидеть столь же широкую улыбку от него. Потому что никогда не видел. - А этот молодой человек, я так понимаю, – Хан Джисон? - теперь уже она улыбается только парню, ласково, по-доброму. И взгляд у неё такой понимающий, будто насквозь видит и поддерживает. Тот неловко выступает, показываясь из-за чужой спины, и почтительно кланяется, едва ли не краснея щеками. – Да, это я, - его голос чуть срывается к концу, а от волнения он говорит на пару тонов громче. - Невероятно рад с вами познакомиться, для меня это такая честь. - он не поднимает глаз и замирает в своем неловком поклоне, когда слышит тихий звучный смех со стороны женщины и уже думает, что сделал что-то не так. Но чувствует как чужая мягкая рука касается его щеки, чуть поглаживая холодными пальцами, – удивительно, ладонь теплая, а кончики пальцев бескровно ледяные, – и тянет выше, заставляя поднять голову. Женщина добродушно улыбается и кивает, словно закрепляя чужое внимание на себе. – Не нужно формальностей, дорогой. Мне тоже приятно, наконец, познакомиться с тобой, - он отнимает руку от чужой щеки, перемещая её на чужую ладонь, осторожно поглаживает костяшки пальцев, и, наконец, укладывает обратно на постель. - Можешь называть меня мамой, я рада, что мой сын в отношениях с таким очаровательным юношей. - Джисон всё же отводит взгляд, густо краснея. – Мамуль, ну, не смущай, - Минхо понимает, что всё не со зла, но волнуется, что младшему может быть некомфортно от такого резкого наплыва. Он почти уверен, что Хан не получал и половины всех комплиментов, которые его мама могла бы сказать сейчас, если её не останавливать. И это причина, чтобы сделать паузу. Просто ради того, чтобы Джисон не почувствовал себя неправильно от такого наплыва. Ну, и потому что его это тоже совсем немножко смущает. – Нет уж, - дразнится женщина и Джисон клянётся, что на секунду видел, как она показывала своему сыну язык. - Пусть привыкает к моему вниманию. Раз уж мы познакомились, теперь будем часто видеться. - она озорно подмигивает. - Вот выпишусь и буду каждый день наведываться к вам в гости. – Ну, нет, мама, - строго заявляет Ли и хмурится, но в глазах блестят игривые тёплые искорки. - Тебе нужно восстановиться. Лучше уж мы будем приходить, да, Джисон-и? – Д-да, конечно, - подает голос Хан, неуверенно. Он не понимает, что это значит. Всё хорошо? Или его так проверяют? Что из этого следует считать проверкой? Он же нигде не налажал? Или все проверки ещё впереди? Он не уверен, что готов к такому. – Мы шутим, милый, - улыбается женщина, видимо заприметив заминку на чужом лице. - Я не собираюсь гиперопекать вас. Вы с моим сыном – уже взрослые люди и в праве самим выбирать что и как вам делать. Но я не буду против, если вы будете захаживать ко мне иногда, время от времени. – Конечно, мама, - кивает старший, и, наконец, оставив пакет на тумбе, подходит к Джисону и приобнимает его из-за спины, чмокая в щеку. - Прости, если мы напугали тебя. Я не хотел этого, - это не шёпот, но звучит так откровенно, так близко, как никогда. Так странно было слышать от собственного парня извинения за что-то такое, вроде незначительное. И так приятно знать, что его волнует состояние, мнение, ощущение Хана. – Кстати, мама, мы принесли тебе кое-что, - с этими словами Минхо возвращается к тумбе и выуживает два пакета с разными фруктами. - Хан-и настоял на том, чтобы купить тебе что-нибудь, хоть у тебя и строгое питание. Я не смог ему отказать. - теперь, кажется, он сам неосознанно стесняет Джисона. Вероятно, он и сам это понимает, – и не только по чужим снова розовеющим щекам, – но не упомянуть его вклад он просто не мог. - И.. я взял твой любимый кекс, - он хитро улыбается, отставляя сладость из собственного пакета. - надеюсь, твой лечащий врач не будет против этого. Вот. – Спасибо, - кивает женщина и запускает руку в пакет с личи. - Сынок, сходи к дежурной и попроси нож, пожалуйста. – Сейчас, - Ли моргает согласно и скрывается за дверью, оставляя парня наедине со своей матерью. В сердце Джисона закрадывается страх, до этого плутавший где-то в лёгких и давивший на живот тупым жжением. Предательское воображение подбрасывает сцены из некоторых ранее прочитанных и просмотренных сюжетов с таким же началом. Обычно после того, как дверь захлопывает, начинаются угрозы, запугивания и тонна призрения, оголяющие истинную сущность их взаимоотношений. Страшно, что будет также. – Джисон-и, милый, у меня есть одна просьба, - женщина хлопает по кровати рядом с собой, ожидая, пока тот сядет. Хан в ступоре, но всё же выполняет немое указание. Она берет его за руку и смотрит в самые глаза. - Пожалуйста, не отталкивай его. Я доверяю его выбору, потому что он рано потерял отца и стал очень избирательным. Просто позволь ему проявлять заботу, не отказывайся от его чувств, он был сам не свой с тех пор, как выявилась моя болезнь, но он правда нуждается в этом. Позаботься о нём, пожалуйста. – Обещаю, - выдыхает Джисон, чувствуя как осадок обволакивает внутренности. Он так боялся чего-то ужасного, но оказался не прав. Это ощущение в разы ужаснее. Он и не знал, что его парень так страдал от этого всё время, а он ни капли не помогал ситуации, только усугублял. Но всё же чувство облегчения, потому что его приняли. Потому что всё хорошо. Минхо возвращается с ножом совсем скоро. Он чистит фрукты, а госпожа Ли заботливо угощает Джисона. Они разговаривают всё оставшееся время и Хан силится заглянуть и завтра, но женщина отказывается, наказывая посветить день полностью только им и больше никому. За несколько минут до окончания посещения госпожа Ли просит Джисона подождать за дверью и советует сыну поскорее расправиться с клоном, отравляющим Хану жизнь, и советует обратиться к одной своей хорошей знакомой полицейской за помощью в отслеживании и аресте. Домой они попадают уже к вечеру, так что Минхо греет кушать и ставит чайник. А после они снова смотрят фильм, – на этот раз фэнтезийный, без ноток страха и жестокости, – в процессе чего младший засыпает прямо с сахаром от мармелада на губах. Ли укладывает его в нормальное положение, убирает за ними и уходит на работу, напоследок чмокнув в кисло-сладкие губы. В клубе никогда не бывает тихо, но сейчас почему-то уже даже и терпимо. Возможно потому что он уже не один, а возможно из-за того, что работать здесь ему осталось совсем недолго. Он не отказывает себе в удовольствии обманывать наивных и в край пьяных гостей, желающих заполучить его. Он флиртует в ответ, – не сказать, что было интересно, но выбора большого тоже не было, – и обещает всем, что будет абсолютно свободен к концу следующей недели и просит подождать немного. Отчасти, конечно, он говорит правду: он правда освободится от всей этой ночной работы. Но с другой стороны, свободен он не будет ни на следующей неделе, ни на последующей: у него уже есть парень. Даже если он всё ещё Ли Минхо, этого парня он любит всей душой. И предавать его с каким-то пьянчужкой из клуба на одну ночь – точно не в его характере. Да и как вообще такого парня можно предать? Как от него можно пожелать уйти? Со всеми его недостатками он всё ещё драгоценный. Вероятно, самый драгоценный для Минхо. На следующий день старший ставит будильник и, немного жертвуя своим сном, просыпается раньше требуемого, дабы провести с Джисоном весь день, как он и обещал. Они ходят гулять по парку, едят мороженое на улице и заходят в кофейню. Айс-американо, малиновый чизкейк и тирамису с мятным шоколадом. Пенка на носу, крошки на щеках и каждый десерт на двоих. Проходятся по всем заинтересующим магазинами. Новое худи, парочка книг, бумага для полароида, – Минхо видел его где-то у Хана на полках, – гирлянда с кошачьими бликами и новые рамки для фото. Время бежит незаметно. Новые грифельные карандаши, узорчатые наволочки, кружки с забавными рисунками, – взамен бывшим чисто стеклянным и прозрачным, – и пачка какао. Час сменяется часом, один магазин – другим, а идеи всё не кончаются. С запасом пакет зефира, – к какао, – простенькая керамическая вазочка, на покупке которой настоял Джисон, находя её милой и будто родной, и светодиодные звёздочки под потолок. В заключении магазинных похождений Минхо дарит Джисону пушистого плюшевого медведя и вручает одно из колец, парных колец, сердечно давая клятву не снимать его не смотря ни на какие обстоятельства. Когда новые вещи были разложены по местам, в доме начал чувствоваться хоть какой-то уют. Оба ощущали это на каком-то подсознательном, глубоко задушевном уровне. Джисон больше не чувствовал одиночества этого места, чужие вещи навевали ощущение присутствия, а запах одеколона, впитавшийся в постель, в кучи одежды в шкафу, даже в воздух. Минхо поймал себя на мысли, что так, с простыми вещами, безделушками и мелочами, квартира больше не напоминает безжизненную клетку. Теперь есть ощущение, словно здесь действительно живут, а не обитают. На самом деле, такие мелочи, как вазочки, цветы, книги и мягкие игрушки, придают каждому дому особенный вид, отличающий его полноту, живость. А гирлянды и фото создают особую атмосферу, передают комфорт и душевность владельца. Ну, и выполняют функцию эстетического удовлетворения хозяина, само собой. Главное, чтобы его все устраивало. Минхо обещает, что это не последняя их подобного рода прогулка. Они сходят ещё разок. Он также настаивает на том, чтобы Джисон познакомил его со своими друзьями, – настоящий Чувон всегда пресекал на корню, так что с парнем Джисона никто из его друзей знаком не был, – давая слово также познакомить парня со своими друзьями, – все они довольно понимающие, так что с тем, чтобы договориться заранее, Минхо считает, проблем не должно возникнуть. Жизнь обоих, кажется, налаживается. К хорошему привыкается быстро, так что некоторые вещи между ними легко входят в привычку. Чмокать Хана на прощание, уходя на работу, покупать домой чизкейк или шоколадный торт каждое утро, смотреть фильмы вечерами, когда других дел не было, заваривать свежий чай. Гладить старшего по волосам в момент его пробуждения и при просмотре чего-нибудь, угощать его вкусностями, затаскивать понравившиеся, чуть большеватые из-за разницы в росте и плечах, вещи старшего. На полках совсем скоро всплывают новые рамки, не только купленные Минхо, но и подаренные друзьями. Над кроватью висит кошачья гирлянда с кучей полароидных фотографий. Там всё, начиная от парных снимков и снимков с друзьями и заканчивая фото каждого по отдельности, сделанными друг другом совершенно неожиданно. Встречи с друзьями, как Джисона, так и Минхо, становятся естественным событием. Он совершенно не против того, чтобы Хан проводил с ними время, даже вытаскивает Чонина, – приятеля и бывшего коллегу, – из клуба, договариваясь с Чаном найти ему новую, более достойную работу. Рабочий период в клубе заканчивается и Минхо со спокойной совестью даёт себе пару дней на отдых и восстановление: режим не так-то просто поменять. В квартальной ветклинике как раз требуется человек, так что можно сказать, что работа сама находит его. Образование, наконец, пригождается по прямому назначению. График работы посменный, с девяти до пяти с возможными вызовами вне рабочего времени и выходными трижды в неделю. Их жизненный уклад всё больше напоминает семейный. Совместный ужин, приготовление которого тоже происходило вместе, сладкое какао поздним вечером за тихими разговорами по душам и чуть подостывший завтрак с милой запиской, на которой обязательно будет кошачья мордочка, оставляемый Минхо каждое утро. Ли постоянно добр и внимателен, заботлив не по-свойски. И Хан вроде радоваться должен, что всё так выходит, а что-то внутри беспокойством отдаётся. Ему столько свободы дают, что хоть голову на отречение, странно. Не столько удивительно, просто тревожно чуть. Ему всё разрешают, никакой гиперопеки и контроля, он к такому не привык, так что есть чувство, будто на него становится всё равно. Он виновато давит это внутри себя, ведь его парень так заботлив, так мил, так добр, что Джисон не имеет права чувствовать этого. Однако, он чувствует и оттого становится лишь неприятней от себя. Оттого, что не может заглушить в себе это. Он боится, что стал неинтересен, что больше не нужен, не любим. И старается исправить это. Всеми силами. Он читает по сотне статей в интернете на тему того, как быть привлекательней, желанней в чужих глазах, не переставая думать, что дело в нём. Собственнический инстинкт не возвращается, за ним по-прежнему не следят, не запрещают ничего. А один телефонный разговор, услышанный как-то с утра, когда он предположительно должен был спать, будто поставил всё на свои места в его голове. Он не слышал начала, только обрывистую фразу, которая перемкнула что-то в его голове. – Не знаю насчёт блонда, но рыжий – определённо да. - голос звучит задумчиво в трубку. - Платина тоже неплохо, как и светлый каштановый, но мой фаворит всегда – синий, ты же знаешь. Лучше скажи, зачем тебе моё мнение насчёт этого? - снова непродолжительное молчание, которое сменяется слегка возмущенным тоном. - Ты говоришь глупости, ты в курсе? - Джисон не уверен, но ему кажется, что дальше человек по ту сторону говорит что-то про него, судя по тому, как отзывается его парень. - Нет, у него темные. Темно-каштановые. - слышится вымученный вздох. - Невыносимо. Речь ведь не об этом, а о том, что синий всё ещё нравится мне больше, чем всё остальное из возможного. И вообще... - дальше Джисон не слушал, потому что зашумела вода и голос старшего исчезал меж стуком капель. Но и услышанное было достаточной почвой для рассуждения. Может дело в этом? В том, что Джисон не подходит под стандарты своего парня? С таким, конечно, мирятся, но ведь далеко не всегда, да и не долго. Рано или поздно любые убеждения рухнут, потому что ощущение от того, чтобы видеть рядом не того человека, какого хотелось бы, возьмёт вверх. Увы, но так бывает. Потому что внешность влияет. Джисон следит за собой, он всегда делал это для себя и своего комфорта, но с появлением в его жизни Чувона стал заниматься этим более тщательно. Он всегда был внимателен к парню, когда дело касалось его внешности, не позволяя ему запустить себя ни на каплю. Хан всегда должен выглядеть идеально. Но, видно, Чувон до этого смягчал свои критерии в облегчение парню, а сейчас его терпению пришёл конец и человек, не выглядящий как надо, просто надоел ему рядом. Но Джисон готов на всё, лишь бы его парень остался с ним, лишь бы заслужить его любовь обратно. Поэтому уже вечером за какао с зефирками, за которым, по недавней традиции, они обменивались мыслями, он высказал свое желание. – Хён, я хочу покрасить волосы в синий, можно? - начинает он неуверенно, хотя глаза его горят в решимости, закрывая собой волнение и боязнь в сердце. – Я же уже говорил, солнце, - ласково начинает Минхо, слегка ошарашенный таким заявлением. - если ты хочешь чего-то – не нужно спрашивать у меня разрешения, просто предупреждай и всё. Я не запрещаю, если хочешь, я могу сам покрасить тебя, но ты уверен, что хочешь именно в синий? – Да, я хочу, - Хан быстро кивает и добавляет чуть тише. - Тебе же больше нравятся синие волосы. - брови Ли удивленно ползут вверх в осознании, после чего он легонько хмурится и отставляет чашку с какао на столик. – Так ты услышал мой разговор утром? - он тихо вздыхает. - Хан-и, милый, когда я говорил об этом, я не имел ввиду тебя. Юна, моя двоюродная сестра, спрашивала у меня совета. Она решила, что так сможет влюбить в себя Хэвон. Но это так не работает, понимаешь? - Джисон кивает, хотя всё ещё не считает свою идею провальной. - Если любишь человека, то не важно, какого цвета его волосы, какой формы глаза и какого он роста. Ты просто любишь и всё. - он улыбается и протягивает руки Хану навстречу, ожидая пока он оставит чашку и примкнет к его груди, тут же обхватывая его руками и поглаживая по голове. - Я люблю тебя любым и не важно синие у тебя волосы или нет. Я просто люблю их, потому что они твои. - он чмокает младшего в макушку. - Тебе не нужно заслуживать мою любовь, потому что я приму тебя любым. Люблю тебя, счастье моё. После Хан, конечно, все равно покрасился. Не в синий правда, в блонд, а Минхо, когда только увидел, готов был поклясться, что Джисону идёт абсолютно всё. Любой цвет наверняка. Он в который раз думает о том, что мир не заслуживает такого сокровища. Он слишком драгоценный, слишком волшебный, слишком прекрасный. Ли следует совету матери и обращается к немолодой, но внимательной и проворной, женщине, – знакомой его матери и офицеру полиции, – дабы найти информацию о Пак Чувоне, желательно незаконную, иначе основания для его ареста просто не будет. Обвинять и подставлять его безосновательно никто не собирался – дело чести и, чёрт возьми, совести. Ситуация ясна и его вполне можно обвинить, но слов мало, нужны подтверждения. А где их взять? На теле младшего нет синяков, – они с Чувоном не виделись больше трёх недель уже, как минимум, а, как максимум, Пак говорил, что даже секс с Джисоном ужасен, так что они вряд ли занимались этим за месяц до появления Минхо, – в тот вечер, когда они отказались от намеков, на теле Хана не было заметных синяков или ранок. До рукоприкладства доходило, Ли в этом более, чем уверен, но визуальных доказательств просто нет, а младший сам не сознается. Выход не находился, но это, к счастью, никак не влияло на их жизни, кроме душевных терзаний старшего, но офицер уверила, что это лишь вопрос времени и в его же интересах выведать у Хана признание, чтобы иметь хоть какую-то зацепку. Минхо обещает себе, что найдёт доказательства. Но парню рассказывать правду не спешит. Боится, волнуется. И пугать не хочет. Приходит к выводу, ещё не время. А Джисон за своё обещание держится до последнего. Правда пытается поверить в то, что возможно любить его любым. Он правда старает принять это. И он правда мирится с фактом того, что доверие – ценнейшая часть их отношений. Ему даже приятно становится, когда полностью приходит осознание того, что это не безразличие, а лишь ещё одна ступень заботы, такая же значимая и особая, как и все остальные. Но кое-что всё-таки тревожит. Чувон всегда говорил, что секс – неотъемлемая и беспрекословно необходимая часть любви, что удовлетворение партнёра – основная цель любви и что любовь без секса не живёт. А секса у них не было почти полтора месяца. Слишком долго для проявления любви, и тем более для самой важной её составляющей. А его парень последнее время будто раздражительнее обычного. Он не говорит причины, так что Хан трактует по-своему. Он слышал, что такое бывает. А ещё ему действительно хочется высшей степени проявления любви. Это ведь самое важное, так что он может и потерпеть, если это не самое приятное ощущение. Он сделает это. Вечером пятницы, постаравшись подготовиться получше, Джисон решает действовать. Минхо сидит на краю кровати с чуть влажной на спине футболке после душа и выбирает на ноутбуке фильм, когда Хан тихонько подходит совсем близко и осторожно ведёт пальцами по чужой руке, перетягивая внимание на себя. И целует мягко, легко, но напористо в самые губы, усаживаясь на чужие колени. Обхватывает руками чужую шею, чуть потираясь своими бедрами о чужие, и телом прижимается ближе. Старший удивляется сначала, явно не ожидая от младшего такого, но быстро подхватывает инициативу, которую тот сам передаёт, податливо раскрывая рот. Он толкает ноутбук чуть дальше на тумбе и укладывает руки на чужие бока, поглаживая, и легонько на пробу проводит языком по чужой губе, трепетно проталкиваясь внутрь, не встречая сопротивления. Обводит ряд зубов, щекочет нёбо и мягко сталкивается с чужим языком. Ведёт руками по спине, едва касаясь пальцами и оставляя за собой след из мурашек, огибает каждый позвонок, оглаживает рёбра. Язык влажно скользит по чужим губам, прерывая поцелуй, чтобы сделать вдох. Ли ведёт лёгкими бабочками-поцелуями по линии челюсти, спускается на шею, окольцовывает кадык, оставляя влажные отпечатки губ, а Хан льнёт за ним, ёрзая на чужих коленях и тихонько постанывая от ожидания. Ему не терпится. От чужих действий, трепетных и ласковых, внимательных к каждому сантиметру его тела, в животе что-то тянет. Жар разливается оазисом внутри, заставляя сердце заходиться в бешеном ритме, волнительно врезающемся в чужие руки на теле. – Ты уверен, что хочешь сделать это? - уточняет Минхо, боясь переступать черту дозволенного, напугать или оттолкнуть. Пальцами закрадывается под подол чужой футболки, оглаживая нежную кожу витиеватыми касаниями. Джисон кивает судорожно, но уверенно и без колебаний, рассыпаясь в чужих руках, и снова прижимается своими губами к чужим, словно боится, что всё исчезнет. Водит руками по чужой шее, закрывает в волосы на затылке и прижимается всем телом, наконец, отчётливо ощущая, как он твердеет, зажатый меж ними. Такое творится с ним впервые. Впервые он возбуждается так легко, от простых касаний и поцелуев. Должно быть, ласка действительно имеет над ним такой эффект. Это пугает и удивляет одновременно, заставляя думать о том большем, что всё ещё ожидает его впереди. Всё тело сгорает изнутри от невозможности происходящего. Чужие губы беззастенчиво, но всё также нежно сминают его собственные. Ловкие пальцы воздушно ведут кончиками по оголённым рёбрам, меж поцелуями стягивая с младшего футболку, легонько оглаживают грудь, едва касаясь затвердевших потемневших сосков. Поцелуи переходят ниже, расписывают мокрыми печатями ключицы, перебираются на грудь, мягко прихватывая соски губами и слегка сжимая, что вызывает у младшего нетерпеливое мычание, пока руки сползают вниз, стягивая с бедер бельё, оставляя Хана совершенно голым. Минхо придерживает его за спину, осторожно укладывая на постель и нависая сверху, оставляя поцелуй на томно приоткрытых губах. Позволяет рукам младшего скользнуть по его спине, чуть сжимая плечи, пока он сам снова припадает к чужой шее, зацеловывая каждый её сантиметр, переходя на грудь, ключицы и плечи. Он скользит дорожкой поцелуев ниже, лаская мягкими касаниями губ немногочисленные родинки, щекоча подтянутый живот. Поцелуи воздушные, прозрачные почти, словно пух, не оставляющие после себя ничего, кроме лёгкой влаги и тепла, испепеляющего грудную клетку от всей приятности. Ласка и бережность, с которыми к нему обращались, заставляли сердце внутри трепетать, а его самого – изнывать, от восторга и удовольствия, какое они доставляли. Это распаляло в нем ещё большее желание. Ему хотелось больше. Больше прикосновений, больше поцелуев, больше ласк. Больше старшего. – Хён, - выходит слезливо, но он не может сопротивляться. Зовёт, словно потерявшись в тумане и ища его в надежде спасения. Он правда теряется. Теряется в ощущениях, в моменте, в чувствах, в поцелуях и касаниях, в желании. Пальцы чуть сильнее сжимаются на чужих плечах, цепляясь за ткань футболки. - Сними, пожалуйста... - хочется большего контакта. Кожа к коже. Хочется чувствовать и ловить чужое тепло целиком. Хочется раствориться, рассыпаться, расплавиться потом на чужой коже. А Минхо подчиняется. Отстраняется немного, всё ещё стоя на чуть разведенных коленях перед раскрепощенно распластанным Ханом. Стягивает футболку за ворот, откидывая её к чужим вещам, оголяя подтянутый рельефный торс и оседает, охваченный вспышкой обречённой тупой боли в груди. Джисон в ужасе распахивает глаза, глядя на него остекленевшими черными жемчужинами, и пятится немного назад, путаясь конечностями в пододеяльнике, которым он пытается прикрыться, но из-за тяжести тел, прижимающих его к кровати, этого сделать не выходит. Это не его Чувон. Сердце в груди гулко сжимается, перекачивая по венам панику и страх, растущий черной тенью за его спиной. У Чувона тату ближе к паховой области: две пальмовые ветви, как символ победителя, так он говорил, называя себя победителем по жизни. Лёгкие сжимаются, отчаянно отказываясь принимать внутрь хоть каплю воздуха. Член всё также тёрся о торс в нужде, хотя в груди нарастали дикий, почти животный ужас и отчаянье. Ли не двигается, складывая руки на собственных коленях, не в силах произнести и слова, дабы оправдать себя. Он так глупо выдал себя прямо сейчас. Он, чёрт возьми, просто потерял разум, сбил все рычаги предосторожности рядом с этим парнем, совсем забыл о собственном шраме, блеклым рваным пятном отсвечивающемся на его животе. Было бы ужасно по-идиотски полагать, что и здесь они с Чувоном были идентичны. Нет, ведь жизнь у них была разная, у каждого своя. Но это почему-то совсем вылетело из головы, испарилось, ушло куда-то далеко за пределы даже второго плана. А сейчас он не может подобрать слов, чтобы признаться во всем. Он должен был сделать это, но не сейчас. Он не был готов сейчас. Он до сих пор не готов. На языке крутится одно единственное "прости", которое хочется повторять снова и снова. Он чувствует себя таким виноватым перед Джисоном, оказавшись пойманным им. – В-вы не Чувон, к-кто вы такой? - отмирает Хан, всё ещё сжимая в дрожащих руках пододеяльник. В его голове уйма противоречий, заправленных сверху страхом, даже самому не ясно за что. Член до сих пор стоит, болезненно изнывая, даже без намёка на то, чтобы, наконец, позволить напряжению спасть. Ощущение это, конечно, притупляется нахлынувшей паникой, но это ситуацию не спасает, потому что ко всем прочему примыкает страх остаться замеченным. Это, вероятно, до ужаса стыдно и неправильно – всё ещё быть возбужденным, когда тело охватывает непонимание и боязнь, а перед ним сидит кто-то другой, а не его парень, посторонний человек. Это же фактически измена, но он ведь не знал, так? Страх едким комом охватывает горло. – Я.. - хрипит Минхо, сглатывая ком и стараясь привести в порядок и голову, и подрагивающий, застывший в глотке голос. - Меня зовут Ли Минхо и это я.. был с тобой последний месяц, а не он... Это был я с того самого вечера, когда твой парень впервые пошел на работу. Весь этот месяц ты жил со мной, а не с ним, прости... - он не делает ни попытки придвинуться, давая пространство, совершенно готовый к тому, что Джисону он теперь может быть противен и что теперь его касания, вероятно, могут просто не принять. Но чуть раскрывает руки, не призывая, скорее как факт, будто открываясь перед ним. Он готов получить от парня все, что тот захочет исполнить, готов принять удары и оскорбления, просьбу уйти прямо сейчас и не возвращаться. Он понимает, что виноват в этом сам. В том, что согласился на эту авантюру, что позволил себе чувства к этому человеку, что не рассказал ему раньше. Хан поверить не может. В голове про кусочкам собирается всё, что он только может вспомнить. Вот, его парень готовит им курочку на ужин. Вот, он приносит младшему тарелку шоколада, пусть и ворчал, что вредно, но пожелания Хана всё равно выполнил. Вот, он кутается в некогда чужой, а ныне их общий, плед, пока Чувон обнимает его со спины и прижимает к своей теплой широкой груди, даря ощущение комфорта и защиты. Вот, они сидят и смотрят фильм, найденный младшим на предложение посмотреть что-то. Вот, они целуются и обнимаются, стоя на кухне утром, заспанные, но нежные и счастливые. Джисон не может поверить. Не может поверить, что все это произошло у него с чужим, незнакомым человеком, а не с его парнем. Да как такое вообще возможно? Этот парень так похож на Чувона. Он так ласков с ним, обращается так, словно очень дорожит, хотя они и не знают друг друга. Но больше чем вопрос "как", его волнует вопрос "почему". Почему так вышло? Почему он уже месяц живёт не со своим парнем, а кем-то другим, вообще не знакомым? Почему он не с Чувоном? Где-то в глубине нейронных связей он уже знает ответ на вопрос, но упрямо отрицает то, что давит на грудную клетку с тяжестью в тонну. Больше всего страшит то, что пазл в голове и правда сложился. Его парень стал ласковым и добрым именно с того дня. Оказалось, что это просто был не его парень. Только вот, что это значит? Ответ, крутившийся в его голове и, наверное, заведомо правильный, отгонялся до последнего. Он не хочет принимать, что всё было так, как подсказывает ему его глупое воображение. Не мог ведь Чувон так поступить с ним? Глаза стеклянеют, теряя уже привычный свой блеск, который тут же сменяется блеском соленых капель, плёнкой собиравшихся в глазах. – Расскажи мне всё, - заявляет он твердо, пустым взглядом прожигая дыру в его груди, но на самом деле не видя уже ничего. - Правду... Я хочу знать... - он не хочет. Не хочет, чтобы его ожидания подтвердились, не хочет чувствовать те чувства, которые это принесёт, но чувствует, что должен исполнить это. Он не сможет простить себя, если просто закроет на это глаза. Да и как? Как он сможет забыть об этом, если его парня всё равно не будет рядом? – Мы.. мы с ним встретились в клубе, где я работал. - выдохнул Ли, опуская голову, не желая смотреть в чужие пустотные глаза, единственным наполнением которых были слёзы и капля внимания к тому, что он говорит. Говорить ему тоже не хотелось, он понимал, что это, вероятно, разобьёт парню сердце, но воспротивиться не мог. - Он предложил мне сделку: я живу с тобой и притворяюсь им, а он гуляет и живёт своей жизнью. Взамен я получаю доступ к твоему банковскому счету и могу пользоваться деньгами на нем. Вот, кстати, - он пододвигается к тумбе и достает из ящика карту, укладывая её рядом с парнем. - Я не использовал её с того самого дня, когда только пришёл к тебе. Мне просто нужны были деньги на операцию маме, так что я хватался за любую возможность. Я взял два с половиной миллиона вон и, если хочешь, верну, только дай мне немного времени. - он вздыхает, заранее раздумывая о том, как именно будет их возвращать. Но не злится, не разочаровывается, понимает, что провинился. И если Джисон потребует свои деньги назад, то он перебьется, но отдаст их. - Он приходил на следующий день и забрал свои вещи. И больше не объявлялся. Я... - он понимает, что то, что он скажет дальше, может показаться младшему пустыми попытками оправдаться, но думает, что не должен умалчивать об этом. Может быть надеется, что это хоть как-то облегчит чужую ношу. - Я не врал тебе, когда рассказывал о себе. Я знакомил тебя со своими друзьями и своей мамой по-настоящему. И мне по-настоящему нравилось проводить с тобой время. Я не врал, когда говорил, что люблю тебя. До сих пор люблю, прости, если это не то, чего ты ожидал услышать... - конечно, это не то, чего ожидал Джисон. Он ведь наверняка хотел бы слышать эту фразу от Чувона, а не от парня, который все это время им притворялся. Вероятно, Хан к нему ничего не чувствует, но было бы неправильным оставлять свои чувства, реальные чувства, неозвученными. Джисон должен знать, что каждый раз, когда он произносил эти слова, они не были наигранными, не были притворными и лживыми, он говорит от сердца, потому что правда чувствовал. И чувствует до сих пор. - Я уйду, если ты хочешь. Я пойму, если ты больше не захочешь иметь со мной ничего общего. Я сам виноват, что согласился на это. Знаю, я не должен был, но я не мог бросить маму. Прости за всё это... Я виноват перед тобой и мне не стоит просить прощения, я знаю, что я его не заслуживаю, но просто хочу, чтобы ты знал, мне правда очень жаль, что так вышло. - он замолкает, возвращаясь в прежнее положение и ожидая от младшего чего угодно. Тот совсем сникает. Внутри рушится всё ныне построенное, падая один за другим, как фишки домино. В городе его души лишь одно здание стоит, обрушившись на одну стену, но всё ещё стоит, как одинокая свеча на столе. Возвышается. Хочется кричать. Слёзы несдерживаемым потоком хлещут из глаз, орошая оголенное тело. По позвоночнику движется страшное отчаяние, будто трещина по коже, разрастается огромным древом. В животе все словно старается вывернуться наизнанку. Он чувствует себя как никогда пустым, ненужным и одиноким, как кокон бабочки: ей он больше ни к чему, она уже вспорхнула и оставила его где-то там, на дне, в полном одиночестве и ненужности. Боль в груди становится настолько физической, что его начинает ломать напополам. Лёгкие будто осыпаются в груди, больше не снабжая его кислородом, так нужным организму. Он, кажется, умирает. Умирает внутри, распадаясь на осколки и груды мусора, никому не нужного. Как мертвый город с одним единственным зданием-стержнем, теперь самым высоким средь обломков, в котором поселился тот единственный житель, что не смог покинуть это место. И вот этот житель, маленький и никому не нужный, как и этот город, как и его сердце, как и он сам. Но кое-что не даёт ему покоя. Взгляд, старающийся зацепиться хоть за что-то, чтобы не позволить ему провалиться в пучину отчаяния и душащей пустоты, встречается со всё ещё сидящим силуэтом. Он не сменил положения, не сдвинулся ни на миллиметр за это время. И смотрел своими глубокими глазами так раскаянно, пристыженно, покорно ожидая от него любого исхода. Голову посещает самая сумасшедшая мысль, но для отравленного болью разума звучала единственной возможностью. – Обними, пожалуйста, - просит он, цепляясь за чужую шею и прижимаясь к нему голым телом. Утыкается носом в ключицу и загнанно замирает, ожидая ощущения чужих теплых ладоней на себе. И когда, наконец, ощущает: его неуверенно прижимают и гладят по чуть влажной от пота спине, – то понимает, что нуждается в этом. В груди что-то разгорается, словно та единственная свеча всё же зажглась и греет его. Где-то на затворках подсознания проносится ощущение, что он ошибался. Что обман был до, а не после. Его обманывали или он обманывал себя сам, а с появлением Минхо ложь стала реальностью. Но задумываться об этом сейчас у него бы нет сил. Сейчас он нуждается в том, что называется любовью. Нуждается в подтверждении тех слов. Нуждается в большем. Ему нужно почувствовать, нужно отвлечься, нужно забыться. - Умоляю, давай продолжим, пожалуйста, пожалуйста, - секс отлично для этого подходит. Тот секс, который он помнит, подходит для того, чтобы отвлечься, забыться, потеряться. Чувон был его первым и единственным. Сравнивать ему было не с чем, но физические ощущения, во всяком случае, помогали уйти от любых мыслей. – Я.. ты хочешь.. со мной? - Минхо чуть отстраняется, стараясь заглянуть в чужое лицо. Он не уверен, что правда может. Не уверен, что обращаются к нему, хотя больше и не к кому. Просто не верит. - Я имею ввиду.. ты хочешь, чтобы я.. был, как Чувон? Хочешь представить его, на моём месте?.. – Нет, хён, - скулит Джисон, чувствуя, что снова разревется и продолжит ломаться, если не почувствует что-нибудь прямо сейчас. - просто переспи со мной, Минхо-хён.. так, как бы хотел сам... Пожалуйста, быстрее, прошу... Уничтожь меня, хён... - Ли больше не медлит. Припадает своими губами к чужим в чувственном, нежном поцелуе, пока его руки оглаживают чужие бока, спускаясь к талии и откидывая одеяло в сторону, укладывая Джисона спиной на кровати. Тот переводит ладони на плечи, ведёт по чужой груди и торсу, случайно очерчивая пресс. Края шрама отзываются под пальцами щерщавостью, а в груди – каким-то неясным теплом. Будто ему доверили что-то сокровенное, чего не показывают каждому знакомому. Руки возвращаются на плечи, когда чужие губы накрывают его соски, слегка сжимая их и всасывая, щекоча кончиком языка. Внутри снова распаляется пожар, а в животе тянет. Член напрягается и он слегка краснеет, понимая, что старший прекрасно чувствует его возбуждение, прижимаясь к нему голому грудью. Но тот никак это не комментирует и не указывает с насмешкой, как Хан ожидал, только ласково выцеловывает его тело. Опускается поцелуями ниже, в конечном итоге накрывая головку губами и моментом проводя языком по щёлочке на ней, на что Джисон реагирует сначала лёгким испугом, а после заходится в громком стоне, прикрывая ладошкой рот. Такого у него никогда не было: Чувон никогда не делал ему минет, как и в принципе не ласкал его ртом, пуская в ход лишь свой член. Но это было приятно, может даже слишком для него. Он с остервенением хватался за простыни, сжимая их в пальцах, и закусывал губу, сдерживая порыв стонов, вырывающихся из его глотки, когда Минхо берётся посасывать головку, продолжая ласкать её языком, а после опускается чуть ниже, вбирая почти в половину длины. Обводит каждую венку языком, временами опускаясь почти до основания, а временами останавливаясь вовсе, целуя головку и обводя её языком. Джисону натурально дурно. Так хорошо, что он не знает, куда себя деть. Сдерживать стоны даётся труднее, а любые переживания и волнения вылетают из головы. Он думает, что это ощущается чертовски хорошо и возможно на границах осознания всплывает мысль о том, что ему гораздо лучше, чем было Чувону: тот просто грубо брал его в рот, вбиваясь в глотку, оттого, что младший не умел, – его опыт был скуден, что и говорить, до Чувона он был нулевым, так что неудивительно, что он не имел таких навыков, – а показать и научить его у Пака просто не было желания. Минхо в глазах Джисона сейчас возникает просто настоящим богом секса. Может от отсутствия подобных ощущений и некоторого скромного собственного опыта, но Хан считал, что он справляется мастерски. Он, чёрт возьми, очень хорош. Младший выдыхает разочарованный стон, когда всё резко прекращается. Теряется, когда чувствует чужую руку на своей кисти. – Вот так, - Ли перекладывает чужую ладонь себе на макушку, позволяя вплестись пальцами себе в волосы. - Не нужно сдерживать свой голос, хорошо? И ты можешь сделать это, Джисон-и, - он кивает, намекая на руки в собственных волосах. - Я не буду против, если ты будешь направлять меня. - он выжидает зрительный контакт, пока не получает от парня кивок, после чего вновь вбирает чужой орган в свой рот. Оглаживает его языком, дразнит уретру и пускает тихие вибрации, вызывая у Хана протяжный стон. Чувствует, как пальцы в его волосах напрягаются, начиная понемногу давить на его голову. Втягивает щеки, вбирая глубже и сглатывая на чувствительной головке. Джисон будто взмывает душой куда-то вверх, а после возвращается на место. Его трясёт, колени подрагивают, периодически вздёргиваясь, словно в попытках сомкнуться. Он рвано вдыхает широко раскрытым ртом и жалостливо высоко стонет, чувствует как внутри всё дрожит, пульсирует, сжимается, как подгибаются пальцы на ногах, а бедра, придерживаемые до сих пор без лишних движений, чуть дёргаются, как прогибается поясница, как сердце исходится в бешеном ритме. Он близок, невероятно близок. – Я с-сейчас... - Джисон тянет старшего за волосы, в попытке отстранить от себя, но тот лишь ускоряет движения, надавливает на уздечку, постанывая от цепкой хватки и пуская по члену приятные вибрации. Джисон не выдерживает. Его словно током прошибает, он плавится. Крупно вздрагивает, выгибается дугой, громко протягивая чужое имя, и изливается в чужой рот. Падает обессиленно на постель, расслабляя ладони и загнанно дышит, стараясь отдышаться. Минхо, наконец, отстраняется от него, выпуская орган изо рта. Младший поднимает голову и смотрит на него виновато, с желанием извиниться, но тот только мягко улыбается, подбираясь чуть ближе к его лицу. – Всё хорошо? - он убирает с чужого взмокшего лица прилипшую мешающую прядь чёлки. Парень заторможенно кивает, явственно ощущая, как щеки загораются с новой силой. Ли чмокает его в губы и он ощущает на них остаточный солоноватый привкус. – Прости, я не.. – Всё хорошо, Хан-и, - заверяет старший и мягко гладит чужие бедра. - Хочешь продолжить? - Джисон колеблется в смущения, но всё же кивает. Минхо, удовлетворенный и таким ответом снова спускается к чужому члену, обхватывая его почти у основания, и гладит кольцом пальцев, пока рассыпает поцелуи на чужом животе. Ведёт по органу языком, собирая остатки семени, посасывает, ощущая, как твердеет на языке плоть. Целует головку, напоследок мазнув по уретре языком, и спускается поцелуями по всей длине. Обхватывает губами яички, чуть сжимая их во рту, на что получает громкий стон. Ласково оглаживает чужие бедра, чуть сильнее разводя их в стороны и широко проводит языком по промежности. Джисон вспыхивает, как спичка. Вздрагивает напряжённо и тихонько мычит, – такого у него тоже никогда не было, – это ощущается странно, щекотно, но неожиданно приятно. Старший аккуратно, мягко сжимает чужие бедра, гладит их, переходит на них поцелуями, стараясь расслабить. И, когда это выходит, снова возвращается к чужому анусу, осторожно целует сжимащееся и разжимающееся кольцо мышц и вновь проводит по нему чуть шершавым языком, посылая по чужому телу волны мурашек. Поддевает края кончиком языка, заставляя сфинктер непроизвольно немного приоткрыться, выжидает немного и медленно проталкивается внутрь, стараясь не доставлять ощущения дискомфорта. Вводит язык глубже, касаясь губами пульсирующей дырочки и чуть втягивая её, словно создавая вакуум. Елозит языком внутри, мягко толкаясь вглубь и оттягиваясь из стороны в сторону, немного растягивая парня. Джисон скользит ягодицами по простыне настолько, насколько ему позволяет положение, и протяжно глубоко стонет. Минхо, толкаясь под очередным новым углом, врезается в простату, что сопровождается у младшего резким вскриком. Его буквально подбрасывает, заставляя прогнуться до хруста. Одними губами он просит ещё, просит большего, но Ли даже не нужно видеть это, чтобы снова обвести железу языком, давя и поглаживая её шершавым кончиком. Хану становится до темноты в глазах хорошо. Он и не знал, что может быть настолько приятно. Он и не думал, что может быть настолько чувствительным. Всё в этот раз было иначе. Его снова потряхивает. Он хватает воздух так остервенело, будто задыхается под толщей воды, хотя частично так оно и есть. Он правда задыхается. Задыхается от ощущений. Второй за вечер оргазм достигает его, как цунами волной, разрушая изнутри. Он с переливистым звонким стоном изливается себе на живот, комкая простынь и тянется к Минхо, желая получить от него поцелуй. Разморенный, но вероятно желающий большего. Он хочет пасть, хочет быть разрушенным, убитым этой ночью. Эта ночь должна его растоптать, задавить, размазать. Минхо позволяет ему ухватиться за его волосы и потянуть их до лёгкой боли, стараясь отстранить от себя. И он повинуется. Напоследок целует судорожно сжимающийся анус и поднимается, нависая над Ханом. – Х-хён, поц-целуй, - старается приподняться тот, чтобы, наконец, коснуться чужих губ. Ли легонько давит, заставляя оставаться на постели, и целует сам. Нежно сминает чужие губы, зализывает неизбежные вмятинки от зубов. Свободной рукой оглаживает чужие рёбра, плечи, переплетает пальцы с чужими. Джисон хнычет в поцелуй от неизменной нежности, которой его окутывают. Никогда секс не был для него настолько приятным, никогда он не был настолько по-глупому полюбовным. До теплоты, разливающейся в груди. Похоже как во всех книгах про любовь и не похоже ни на что ранее познаное. Словно, когда ощущается вживую, всё получается иначе. Чувство, далёкое от земного. Нечто сказочное, неизвестное, волшебное. Такое далёкое, но невероятно близкое. Оно окутывает с ног до головы, но его так мало. Его хочется больше, хочется сильнее, ближе, плотнее. - Хён, хён, продолжи, п-пожалуйста.. Пожалуйста, пожалуйста, я хочу т-тебя, Минхо-хён... - Ощущение, что может быть ещё приятнее, хотя это и так, без сомнений, самое приятное, что ему удалось испытать. Такого трепета и жара в груди, опаляющего сердце мягкими пламенными язычками, не было никогда, но он – самое прекрасное его ощущение во всей жизни. – Хан-и, - выдыхает старший, полюбовно по-доброму и ласково вглядываясь в чужие слезящиеся глаза. Мягко потирает чужую щеку пальцами и коротко чмокает в губы. Он хочет подарить этому парню всю свою любовь, всю свою жизнь и всю свою душу. Отдать всю заботу, что у него есть. Исполнить любые его желания. - У тебя есть презервативы и смазка? - насчёт наличия второго Минхо почти уверен, но всё равно спрашивает: искать самому среди чужих вещей у него не было желания, потому что без спроса нарушать личное пространство он никогда любителем не был. – Нижний ящик, - мямлит Джисон, указывая свободной рукой на тумбу лёгким взмахом. - У меня нет презервативов, но мы ведь можем обойтись без них, правда, хён? Я чист, умоляю... - его пальцы сильнее сжимаются в чужой ладони, не собираясь отпускать. Он хочет до безумия. Он готов молить, готов сделать что угодно, чтобы получить ещё. Он хочет больше Ли Минхо. Хочет больше любви. – Всё в порядке, Джисон-и, если ты не пожалеешь об этом, - заверяет старший и тянется за бутыльком в ящик. Усаживается между чужих разведенных ног и мягко опускает руки на коленки, поглаживая кожу пальцами. Нежно целует каждую, чувствуя, как Джисон напрягается, хотя это скорее от предвкушения, нежели от скованности и страха. - Я не сделаю больно, милый, - все равно успокаивает он пододвигая парня к себе чуть ближе. Чуть приподнимает, укладывая парню под поясницу подушку и целует напоследок в лоб, возвращая одну руку Джисону на ладонь и оглаживая костяшки. - Скажи мне, если нужно будет остановиться, хорошо? - и дождавшись от Хана чуткого кивка, открывает баночку и выливает лубриканта на свою руку, растирая и разогревая меж пальцами. Осторожно массирует анус, позволяя привыкнуть к ощущениям и касаниям. – Ты умничка, Джисон-и, вот так, - проталкивается пальцем внутрь на фалангу и медленно входит глубже, мерно растягивая влажные эластичные стеночки. Старается не делать резких движений, когда водит им туда-сюда, иногда отклоняя в стороны. И внимательно ловит выражение чужого лица, поглаживая чужие пальцы в свободной руке, успокаивая и поддерживая. - Так хорошо справляешься, - не находя дискомфорта в чужих глазах, он осторожно проталкивает ещё один палец, так же медленно раздвигая стеночки уже двумя, разводя их в стороны. Немного пугается, когда парень дёргается и уже думает прекратить, когда Джисон взглядом останавливает его. – Я.. я расстягивал с-себя перед этим, - шепчет он, поскуливая от недостатка ощущений, неудержимо краснея. То, как делает это Минхо, в сотни раз приятнее, чем то, как справляется Джисон, но всё же он не может больше ждать. Он боится, что его не хватит. Ласковые движения и слова непримиримо медленно доводят его. - М-минхо-хён, ты можешь.. войти так, - он не спорит, что его растяжка не так хороша, как то, как Ли подготавливает его, – он делает это куда тщательнее и размереннее, – и он не может отрицать того факта, что ему очень нравится такое обращение к себе, но считает неравным, если кончит снова от одних пальцев, в то время, как старший – не разу. Но Минхо его не слушает. Вероятно, его организм будет благодарен хёну за это, но пока думать об этом у него не выходит. У него вообще ни о чём думать не выходит, кроме парня, чьи руки ласкают его. – Малыш, я не хочу, чтобы тебе было неприятно, - старший заглядывает ему в глаза с нескрываемой заботой, медленно вводя в анус третий палец и поглаживая костяшки чужих пальцев. Двигает пальцами чуть активнее, чем до этого, словно извиняется за то, что не может исполнить чужую просьбу. Внутри младшего всё переворачивается, когда Минхо натыкается пальцами на простату. Он громко стонет и скулит, судорожно лепечет одними губами, прося повторить, глаза бесконтрольно намокают. Мечется по постели, пытаясь то отстраниться, то запустить чужие пальцы снова на ту глубину, самостоятельно насаживаясь на пальцы. – Всё хорошо, Хан-и, золотце, давай поспокойнее, - шепчет Ли, снова ловя чувствительную железу и массируя её шершавыми подушечками пальцев, иногда сопровождая процесс толчками ровно в неё. Хан хнычет, сжимая чужую руку сильнее и дрожит всем телом, пуская по щекам слёзы. Ему так хорошо, что член отдаётся глухой болью от бездействия в его сторону. Он чувствует, что уже на пике, а оргазм уже выливается за края, так и норовясь выпустить наружу. Он чувствует, что не продержится так и трёх минут, но не хочет чтобы всё закончилось вот так. – Хо.. х-хён, стой, п-пожалуйста, остановись, - скулит он, глядя мокрыми глазами на старшего и судорожно стараясь ухватиться свободной рукой за ту, что ласкает его внутри. Минхо недоуменно и взволнованно смотрит на него, прекращая движения внутри. – Что такое, котёнок, я сделал больно? - он замирает, с лёгкой тревогой сжимая чужую ладонь. - Прости меня, мой маленький... – Н-нет, всё н-не так, - хнычет Хан, непроизвольно сжимаясь от того, что стимуляция прекратилась. Он был непозволительно близко, так что его организм нуждается в разрядке сейчас до пресловутого сильно. - Я н-не хочу кончить вот так, хочу т-тебя внутри... - щеки, розовые от жара, багровеют от стыда. Говорить такое, кажется чем-то особенно извращённым. И чувствуется странно, потому что впервые. Впервые он боится кончить раньше больше, чем не смочь совсем. – Сколько ещё раз ты сможешь кончить, солнце? - старший возобновляет медленные поступательные движения, пока что касаясь простаты совсем невесомо, дабы облегчить парню задачу, но и не заставлять его терять все ощущения. – Я не знаю... - честно признаётся тот. Если уж откровенничать, то до этого момента он никогда не кончал больше раза за вечер. Бывали случаи, даже не редко, когда он мог и вовсе не кончить ни разу за весь процесс. У него и возбуждение обычно появлялось уже в процессе, где-то в середине, когда стимуляция хоть на миллиграмм становилась более приятной и менее болезненной. Сейчас всё вообще иначе, чем обычно. Абсолютно всё. - Я д-думаю два... Меня д-должно хватить ещё на два... - он отвечает интуитивно, надеясь, что действительно сможет вынести и его организм позволит это. Минхо кивает понятливо и мягко улыбается, предупреждая говорить, если что-то будет не так. И снова ускоряется, пальцами оглаживая железу, и не прекращая массирует её, пока освобождает другую руку из чужой хватки. Кладёт её на чужой член, размазывая предэякулят, и медленно водит вдоль органа, доводя Джисона до иссупления. А у того звёзды перед глазами и не только от гирлянд под потолком. Пальцы на ногах подгибаются и он стонет так громко, как ещё никогда себя не слышал. Судорожно цепляется за чужое предплечья, сдавливая их пальцами и пытаясь остановить, замедлить, но это на Минхо никак не действует. Он лишь подливает масла в этот костёр, заставляя младшего сгорать до тла. – Ты такой умница, Джисон-и, такой красивый... - потирает подушечкой большого пальца чувствительную головку, пока пальцами надавливает на простату чуть сильнее предыдущего. Хан вскрикивает и выгибается дугой, напрягаясь всем телом, оставляя на чужих запястьях следы от ногтей, когда густо и много изливается на свой живот и чужую руку. У него перед глазами всё темно и лишь бензиновые пятна пляшут. Дышит тяжело, опускает руки и чувствует, что ещё немного и рассыпется, разрушится. – Малыш, я не перестарался? Всё в порядке? Мне закончить? - Ли покидает его тело, стирая о простынь смазку с руки и слизывает с другой капли семени, попавшие на неё. Смотрит на разморенного парня и извинительно целует дрожащую коленку. – Н-нет, всё хорошо.. мне т-так х-хорошо... - слёзы всё ещё струятся по его щекам. Он берет чужую руку и кладёт её на свою щёку, заглядывая в глубокие тёмные глаза. Его счастье и нескрываемое обожание сталкиваются с любовью, заботой и чистым вниманием. Даже в таком положении, вот так, он чувствует себя комфортно, ему нравится, у него на душе тепло. Ему нравится, когда на него смотрят вот так, когда касаются вот так. Когда любят, нравится. - я х-хочу продолжить, п-пожалуйста... Хочу т-тоже сделать тебе приятно... П-пожалуйста, - он смотрит с такой небывалой надеждой, с такой мольбой в глазах, что Минхо неосознанно прошибает уколом вины. – Я в порядке, маленький, - тронуто улыбается он, стирая слезы с мягкой щеки. - для меня главное, чтобы тебе было хорошо. - а собственный член в штанах, воющий и нарывисто тянущий до боли, его мало волнует. Он старается просто не обращать внимания и по возможности не двигаться, дабы не создавать ноющего трения. Ровно так же он пытается игнорировать ощущение того, что вот-вот взорвётся от такого напряжения. Он даже не уверен, что не кончит через полминуты, после того, как войдёт. Но обо всём этом Джисону знать вовсе не обязательно. В конце концов, Минхо в первую очередь старается ради его удовольствия. Ему действительно нравится. Нравится удовлетворять, ласкать, доставлять наслаждение. - Мне приятно знать, что я смог доставить удовольствие тебе... - звучит немного самолюбиво, но он не может сказать иначе. Это для него правда сейчас превыше собственного состояния. - Ты точно готов и хочешь дойти до конца? - он может остановиться прямо сейчас, оставив младшего отдыхать и приводя всё в порядок, а после самостоятельно избавиться от жмущего в штанах напряжения, потому что ему действительно важно, чтобы Хан сам хотел этого, а не принуждал себя. – Д-да, - тот быстро-быстро кивает, чуть сжимая руку на чужом запястье. - Пожалуйста, Минхо-хён. - и этого достаточно, чтобы Ли согласился. Ради Джисона он на многое согласится. Он оставляет короткий поцелуй на чужих приоткрытых губах и размещается меж разведенных ног, наконец стягивая остатки одежды. Шипит и стонет сквозь зубы, и облегчённо выдыхает, когда прохладный комнатный воздух, наконец, облепляет его орган. Выливает на него достаточно много лубриканта и старается как можно легче распределить его по всей длине, потому что болезненные ощущения сменяются неимеримым блаженным облегчением и новой, почти что первой волной какого-то крышесносного удовольствия, и сдерживать себя становится чуточку сложнее. Приставляет пульсирующую горяще красную головку к разработанному анусу и следит за сменяющимися на чужом лице эмоциями. Хан замирает и, кажется, не дышит, расслабляется полностью, стараясь облегчить старшему задачу. И ждёт с трепетом в сердце. Страх призрачной тенью гуляет по городу-подсвечнику его души, но близко его не подпускают. Минхо ведь обещал не сделать больно, – и он до сих пор держит это обещание, – так что, пусть это и тяжело даётся после всего случившегося, но Джисон старается верить ему. Он верит ему, доверяет. За этот месяц тот доказал, заверил, заслужил. Ли медленно толкается внутрь, входя на одну лишь головку. Осторожно проталкивается до конца и ждёт, тщательно следя за чужой реакцией. Джисон стонет от чувства наполненности и оттого, что набухшая головка упирается в его простату. Скрещивает ноги на чужой пояснице, пока его мягко придерживают за талию. Еле улыбается уголком губ для убедительности и кивает, давая разрешение на то, чтобы начать двигаться. Минхо слушается. Отстраняется примерно наполовину и толкается снова, набирая размеренный темп. Потихоньку ускоряется, пропуская рвущиеся наружу тихие чуть рычащие стоны, когда звонкий голос Хана отбивается от стен, неразборчиво упрашивая между всхлипами и стонами. Его снова ведёт. Слёзы вновь катятся по щекам бурным потоком. Собственный орган со шлепками бьётся о живот, истекая предэякулятом. Член внутри с каждым толчком попадает ровно по простате, оставаясь бензиновыми бликами перед глазами. Он не выдерживает, когда Минхо, не прекращая движений внутри, наклоняется и целует его шею, вычерчивая пальцами узоры на талии и боках. Сжимается вокруг чужого органа и с протяжным стоном изливается на свой живот, попадая на чужой торс. Скулит и просит продолжать, когда ощущается, как толчки внутри замедляются. От сильной чувствительности стеночки слегка напрягаются и непроизвольно сокращаются на каждое движение. Из глаз текут слёзы, оставаясь липкими веточками на раскрасневшемся лице. Минхо продолжает двигаться ещё с минуту и, сдерживая давящий на горло стон, обращается к Джисону, который на его первую попытку отстраниться только сильнее сжал ноги на его пояснице. – Сон-и, я близко.. очень близко... - он чуть сильнее сжимает пальцы на чужой талии, стараясь обратить на себя хоть на каплю больше затуманенного внимания. Кончать внутрь у него намерений не было. - Дай мне выйти, малыш... - но Джисон словно делает вид, что не слышит его. Только тянет руки к его лицу и кладёт их на чужие щёки. И смотрит прямо в глаза влажным перевозбужденным взглядом. – Т-ты можешь.. внутрь... - он не знает, что даст это разрешение, но почему-то так ему хочется. Сомнительно, но, возможно, это будет единственной схожестью со всеми предыдущими разами. Джисон притягивает чужое лицо и касается чужих губ в поцелуе, сразу отдавая инициативу, словно палочку на эстафете. Ощущает тягучий стон в губы, сменяемый тихим утробным рыком, когда Ли проникает внутрь языком и тут же сталкивается с его. Теплые ладони водят по его рёбрам и талии, спускаясь к еле выступающим тазобедренным косточкам. Он чувствует, как внутри разливается чужое тепло, как оно заполняет его изнутри. Блаженно прикрывает глаза, расслабленно опадая на постели, когда Минхо разрывает поцелуй, осторожно покидает его тело и валится рядом обессиленный. Он чувствует себя по-настоящему уничтоженным, как он и хотел, но совершенно по-другому. Будто собранным по-новому, во что-то другое, невообразимое. Оба тяжело дышат, переводя дух. Оба чувствуют накрывшее волной удовольствие и какое-то невозможное облегчение на душе. Будто что-то меж ними, ранее висящее тяжёлым чугунным замком на их шеях, опало, исчезло, ушло. Минхо поднимается на локтях, целует мягко Джисона в лоб и теребит по волосам. – Хан-и, всё хорошо? Как себя чувствуешь? - вглядывается в чужое лицо, будто стараясь прочитать все эмоции. Приподнимается, усаживаясь на собственных ногах и ласково гладит по коленке, ожидая ответа. – Всё просто чудесно, - как в бреду, разморенно бормочет младший и, замечая странную удивлённо недоверчивую реакцию, добавляет. - Я немного устал, но, правда, я в порядке. И ещё... - он неуверенно закусывает губу. Внимательный взгляд не давал ему состредоточится, слишком давило ощущение, что его действительно слушают. Щёки краснеют так, словно не он пару минут назад творил чистый разврат с этим человеком. Просто сложно верить в такое трепетное отношение к себе, тем более от чужого по сути человека, хотя язык бы не повернутся, честно, называть его чужим. За этот месяц он стал самым родным, настолько близким, что стыдно перед собой. Он не может разобраться. – Ты можешь сказать чуть позже, если захочешь, - мягко намекает Минхо, буквально чувствуя в воздухе тяжесть чужого волнения. - А пока нужно сходить в душ. Я наберу тебе воду, хочешь? - Джисон смотрит и кивает. - Хорошо, дай мне пару минут. - Ли поднимается с места и уходит из комнаты, давая Хану пространство и время, чтобы подумать, решиться. Далёким эхом шумит вода и младший, наконец, немного расслабляется. Он не двигается, чувствуя, как сон медовой консистенцией окружает его, но перманентный шум собственных мыслей перекрывает всё. К тому же, он понимает, что совсем скоро ему нужно будет идти в ванную. Тело, честно говоря, немного ломит, но приятно. В этот раз всё приятно. Даже странно. Он не понимает. Не понимает, что происходит. Не понимает Ли Минхо. И не понимает себя. Ничего не понимает. Что чувствует? Можно ли ему? Позволено ли? Правильно ли это? Ему почему-то кажется, что нет. В душу прокрадывается вина. Он не ощущает её явно, но думает, что должен. Не понимает, почему внутри всё так странно? Считается ли изменой всё то, что творится в его душе? Всё так странно. Страшно. Непривычно. Неизвестно. Туманно. Минхо возвращается правда скоро, по прошествии всего нескольких минут, уже в боксерах и, судя по редким блестящим на торсе чистым каплям, уже из душа. Он подходит почти вплотную и присаживается на корточки рядом с кроватью, чтобы их с Джисоном лица были на одном уровне. – Иди ко мне, я отнесу тебя в ванную, ладно, солнце? - он улыбается искренне и, не получая протестов, раскрывает руки, стараясь как можно аккуратнее пробраться ими под чужие колени и лопатки. Он осторожно поднимает Хана в воздух, прижимая к своей груди липкое тело, и мягко целует в лоб. Он несёт парня в ванную, опускает его в теплую воду и думает, что готов делать так постоянно. А Джисон думает, что не видит в чужом лице не капли отвращения и омерзения к тому, чтобы прикасаться его грязной тушкой к своему чистому торсу, только безграничную нежность и трепет в горящих темных глазах. От такой внимательности Джисона накрывает стыд за собственное тело. Такое грязное сейчас, неидеальное, Чувон всегда находил в нем изъяны. И он не стесняясь на них указывал. Всегда. Поэтому младший тоже начал замечать это за собой. Они казались самым видным, заметным в нем, что сразу бросается в глаза. И Минхо своим внимательным, почти что пристальным взглядом, казалось, видел их все и даже больше. Но почему-то ничего не говорил всё время. Почему-то всё так же продолжал целовать его всё время, обнимать, касаться. Любить. Видимо так это было. Джисон слабо понимает. Всех просмотренных дорам, фильмов, сериалов, всех прочитанных книг и историй из соцсетей не хватит, чтобы понять. Всё это, к его великому сожалению, к опыту не причитается. А значит, он определённо точно не может знать всего смысла ситуации. Он только чувствует, как собственное непонимание медленно придавливает его прессом, но сделать ничего не решается. – Мне помочь тебе или ты справишься сам и хочешь, чтобы я оставил тебя? - Минхо уже опустил его в ванну. Теплая вода опутала грязное, непривычно хрупкое тело, открывая свои объятия. Так легко, так ласково, почти дурманяще. Будто с липкостью она уносит с него ещё и мысли. Все те ненужные, бесполезные, волнующие сердце и душу. Он может лишь кивнуть, прикрывая глаза и медленно расслабляется. Сонливость накатывает с новой силой и он не уверен, сможет ли продержаться хотя бы до возвращения в постель и не уснуть при этом. Минхо улыбается нежно Джисону, лениво окутанному водной теплотой и почти что сонно улегшемуся в ванне, оперевшись спиной на бортик. Он наклоняется, целует в макушку и почти физически ощущает то тепло, что излучает чужая улыбка. Треплет по мягким, чуть влажным от пота и поднимающегося пара волосам и приближается губами к чужому уху. Просто для лучшей слышимости. Тихонько просит дать ему пару минут, чмокает в щеку и уходит. Возвращается, как и обещал, через несколько минут, хотя Хан за временем следить не то чтобы мог. Он почти спал, наслаждаясь приятной расслабленностью. Ли понял это по ровному дыхания и неизмеримо медленно еле разлепляющимся глазам, уже не фокусировавшимся ни на чём. Он лишь улыбается ласково, скидывая в корзину грязное постельное и подходит ближе. Садится на маленькую табуреточку осторожно проподнимает Джисона за спину, чтобы удержать в сидячем положении. Мылит в руках мягкую мочалку и аккуратно протирает ею чужое тело, смывает пушистую пахучую пену и осторожным касанием старается младшего хоть немного разбудить. Лишь для того, чтобы тот мог самостоятельно удержаться на ногах, пока Минхо вытирает его и закручивает в махровое полотенце, снова подхватывая на руки. Почти спящий Джисон про себя подмечает, что это вероятно лучшее, что только можно вообразить. Ощущать себя в чужих руках всё равно, что чувствовать себя на своём месте. Так тепло, невообразимо приятно, безопасно и просто потрясающе. Его укладывают на кровать, застеленную чистым постельным. Оно совсем новое, то, которое они выбирали вместе, темное, но не слишком, и с узорчатыми наволочками. Убирают полотенце, вместо этого закутывая в одеяло. И крепкие нежные руки снова смыкаются защитным кольцом вокруг него, обнимая со спины. Мерное дыхание в затылок – последнее, что он помнит, прежде чем провалиться в глубокий сон. Спокойный, будто тоже вымотанный их деятельностью, и непробудный. Особенный. Утром он просыпается от приятной истомы, разливающейся в его теле, и с некоторым удивлением находит себя в постели под одеялом совсем без одежды. Рядом никого нет. Где-то издалека, из глубин квартиры, доносится какой-то шум и Хан очень надеется, что это не его галлюцинации и старший действительно здесь. Он всё ещё хотел бы поговорить, не смотря на холодящий под сердцем страх и сетку тревоги, в которой он вновь дёргается бабочкой в логове паука. Решает не проверять сразу, вместо этого с изумлением скидывая с себя одеяло и разглядывая своё нагое тело. Для достоверности даже подходит к зеркалу в комнате, крутится напротив него, рассматривая каждый миллиметр. На языке расцветает вкус, подобный кофе: сладкий, с сильным горьким послевкусием. На его теле нет ни одного следа. Ни синяка, ни укуса, ни царапинки. Ни одного подтверждения их ночи, такой далёкой и нереальной. Только голос немного хрипит, да и то – лишь утренняя обыденность. Даже тело не болит, не ломит, нет режущего ощущения внизу и скрипяще трескучего – в костях. Ничего. Он тщетно пытается отыскать хоть что-то, когда Минхо проходит в комнату совершенно незамеченным. – Доброе утро, - он улыбается в отражении, стоя немного позади него и держа небольшую дистанцию, помня о возможном чужом дискомфорте. И даже не касается. У Джисона от этого колит где-то под рёбрами, глубоко и беспощадно, будто ножом внутри крутят и давят. Его накрывает что-то, приходящее под покровительством обиды. Лицо моментом груснеет и поникает, но он всё равно натягивает улыбку и жизнерадостно кивает. Старший в его поведении сразу замечает неладное, но молчит и боится нарушить что-то незримое. Было ли это что-то надуманным и не реалистичным или это было оправданное предостережение, но он всё равно старался сдерживать свой порыв заботы и проявлений любви. – Пойдём завтракать? - спрашивает он вместо этого. - Я приготовил оладьи. - Джисон кивает, ощущая резкую потребность расплакаться. Эта фраза уже такая привычная, такая родная, но сейчас такая до боли режущая. Будто ничего не произошло, но кое-что в корне поменялось. Чужое поведение, будто бы поменялось ни что-то конкретное, будто поменялось отношение к нему. И ему это, как бы он не старался чувствовать вину за измену, было неприятно. До смерти неприятно. – Ага, только можно сначала попросить тебя сделать кое-что? - он только встал, но уже ощущает себя без сил. Он не понимает себя. Не знает, что чувствует и правильно ли это. Но нуждается. Минхо не знает, чего от него ждут и что попросят, но без раздумий согласно кивает. Он не уверен, что сможет отказать Джисону когда-нибудь. – Обними меня, пожалуйста, - почти надрывно шепчет Хан и Ли повинуется, тут же всплывая перед ним широкой спиной в отражении. Обхватывает руками нагое тело, накрывая лопатки тёплыми ладонями и поглаживая кожу под пальцами. Утыкает чужое лицо в ключичную ямку и гладит одной рукой по голове, нежными движениями перебирая чужие волосы. Он чувствует чужое напряжённое отчаяние всеми фибрами своей души. Чувствует повисшие в воздухе страх и нерешительность. Он понимает. Всё это понимает. Что-то подобное ощущается сейчас где-то глубоко внутри него. – Хочешь.. поговорить? - спрашивает он, потому что знает – когда-то всё равно придется. Потому что чувствует, как Джисон раз за разом, сдерживая пробирающий поток, глотает волнение, но никак не может начать. Потому что понимает, Джисону это сейчас нужно. Даже если тот сам этого не понимает, его душа требует этого, Минхо чувствует это в ударах чужого сердца о собственные рёбра. - О нас... Ты хотел сказать мне что-то вчера. - напоминает он, укладываясь щекой о чужую макушку. Пока он может себе это позволить. – Я.. да, - он едва заметно кивает, смаргивая выступающую на глазах влагу и шумно вдыхая носом. - Это так тяжело... Я ничего не понимаю... Я хотел бы решить что-то, но я не знаю, что чувствую... Это нечто странное. Всё сложно... - он не знает, как объяснить, боясь быть не так понятым. Он не хочет оплошать. – Могу я попробовать помочь с этим? - неуверенно начинает Минхо. Он не знает, в самом деле, как сможет помочь, но хочет и понимает, что отступить не сможет, даже если бы действительно было желание, потому что на коже воздушной вибрацией отдаётся чужое согласное мычание. - Опиши мне, что ты чувствуешь, свои ощущения. - для Джисона это было чем-то интимным, глубоко личным, но доверять Минхо ему хотелось до сих пор. – Я.. - он вздыхает, стараясь не стесняться и не волноваться, не бояться того, чтобы открыть всего себя, показать все свои внутренности, обнажить свою душу. - у меня внутри всё трепещет и так легко становится, когда ты целуешь и обнимаешь меня. В груди такое странное ощущение, будто сердце вот-вот вырвется наружу. И хочется быть рядом. И мне нравится, как ты смотришь на меня. Мне иногда кажется, что кожа горит, когда ты меня касаешься. Рядом с тобой хочется творить всякие глупости и улыбаться постоянно. Я чувствую себя таким особенным, таким желанным, будто я самый значимый человек на земле, так сильно, что иногда даже плакать от этого хочется. И хоть я и понимаю, что всё это время ты обманывал меня, - он хмыкает себе под нос, думая о том, как же наверняка глупо было обвинять старшего в этом. Возможно, где-то глубоко внутри он чувствует благодарность за эту ложь. Он чувствует себя нереально живым рядом с ним. - мои ощущения и желания не меняются. Мне всё ещё нравятся твои касания и твои взгляды на меня. И.. я не понимаю почему, но я не ощущаю чувства вины, даже когда думаю о Чувоне. Я не должен быть таким, вести себя так и чувствовать это, мою голову не должны посещать такие мысли, но почему-то ничего из этого не меняется. Я не понимаю, что со мной происходит. Это странно и так волнующе, мне кажется, что у меня что-то дрожит и трясётся, трепещет внутри. И немного страшно из-за того, что я не понимаю себя совершенно. – Это любовь, Сон-и, - выдыхает Минхо, чувствуя как на губах разрастается улыбка. Откуда-то с души падает камень, что раньше до жжения в глазах давил на лёгкие, не давая сделать лишнего вдоха. Он несдержанно прижимает Джисона к себе ещё ближе, совершенно не стесняясь чужой наготы и, кажется, с трудом сдерживает слёзы. Этого мальчика хочется держать всю жизнь, хочется расцеловать, как самое ценное сокровище. - Я не силен в красивых словах, но могу сказать, что чувствую ровно то же самое, когда смотрю на тебя, когда я рядом с тобой, когда я думаю о тебе. Я люблю тебя – вот, что значит то, что ты чувствуешь. Ты получаешь любовь и даришь её. - он слегка отстраняется, укладывая руки на чужие щёки и заглядывая в чужие блестящие глаза. - Разреши любить тебя и дальше, без лжи и тайн. И Джисон разрешает. Понимает, наконец, что такое любовь, настоящая любовь. Это то, что дарит счастье. Минхо дарит ему счастье.