Tatil

Tatil harika Впервые Эл видит эти слова на бликующем экране телефона Идрака, когда докуривает сигарету и подходит поближе к их новому случайному знакомому. — «Татиль харика». — Идрак проговаривает громко и по слогам, отодвигая динамик телефона от своего уха. — Так и произносится. — Не, ну слушай, похоже. — Пьяный мужчина средних лет, в кепке и жёлтой куртке с эмблемой бетмена во всю спину, опирается на его плечо и озадачено смотрит в экран, пытаясь сфокусировать взгляд. Из бара выходит компания, звонко смеющихся молодых людей, и им «втройоум» приходится подвинуться. — И чё это значит? — Переводит: «Отпуск это прекрасно». — В ответ мужчина выпучивает глаза, отклоняется и разводит руками, улыбаясь. В его состоянии смещать фокус внимания с ног на мимику — тактическая ошибка, поэтому он слегка заваливается — «да нормально-нормально-нормально» — обдавая Эла запахом пота и перегара. Взгляд у него добрый, но слегка безумный из-за разных зрачков (» — …А, да нормальный вопрос, чё ты. Сувенир с чеченской. Я как этот… Детстроук, блядь. Как раз недавно с женой расстались.»). — То есть, думаешь, они остались довольны? — Идрак слегка улыбается, поддерживая нового товарища, а Эл смотрит на гирлянду при входе и размышляет о том, как они пойдут домой — через парк или чтоб побыстрее. — Да вообще… А я-то думаю, понимаешь ли, что я этот, как его… Ты скажи и я скажу… — Он наклоняется к Идраку и шепчет смешливо заговорчески. — Международный конфликт развязал, понимаешь? А нет, им понравилось, оказывается… — Ну мы турецкий не знаем, может там другие слова были. — Идрак улыбается тепло. — Вероятнее всего другие. — Да ты не понимаешь… Ты б лица этих мужиков видел! — Он встряхивается и сжимает руку в кулак, приобнимая Идрака за плечо. — Турки наши родные же почти. — О господи. — Эл не выдерживает, и его лицо привычно трескается в красивой улыбке с неловким смешком. — Идрак. — Идрак отвечает ему взглядом, говорящим: «Ну неужели, ты не знал, чем этот разговор примерно закончится». Мужчина оборачивается и кладёт руку на плечо Гусейнову: — Ну чё ты, ты послушай. Ты понимаешь, так всю историю было, мы ж… — Он бьёт друг о дружку указательные пальцы. — Ну ты скажи и я скажу… Близкие, короче, мы. — Менталитет похожий. — Идрак помогает собеседнику, невозмутимо глядя на Эла, такого органичного в этом барном окружении и внутренне недоумевающего каждый раз, когда сталкивается с его стихийной экстраверсией: неужели не хватает странных кадров на вокзалах, микрофонах, улицах. Да и почему он так хватается за эти образы, внимательно наблюдает — оно же зачастую никуда не идёт. — Во! Менталитет вообще, что уж говорить. Да и у нас такая стычка была задорная. Иногда ж надо… Ну, хочется в какое-то такое прям полезть. Я почувствовал, что мы с ними поняли друг друга, понимаешь? Эльдар прикладывает руку к груди: — Да понимаю, конечно. — Он не понимает. — Конечно. Иногда хочется какого-то мразотства, да? — Идрак дипломатично подхватывает (хотя он тоже по большей части не понимает), глядя на мужчину. И на автомате, незаметно, кладёт руку на локоть Эла, поглаживая плотную джинсу. — Вооот, он меня понимает. Эльдар улыбается: — Ну он и как человек похуже. Начинает моросить — всё-таки через парк не пойдут. Впрочем, Идрак вероятнее всего и не согласился бы: Эл любит сквер по дороге к дому за уединенность, за возможность позволить себе чуть больше в отношении любимых людей, которой он на самом деле никогда не пользовался. А Идраку побыстрее бы домой добраться. А у Идрака Эльдар всегда ассоциировался с широкими проспектами ночной летней Москвы, которая никогда не спит и ничего не прячет, но ты всё равно о ней почему-то ничего толком не знаешь. Когда подходят к дому, Эл проводит по его спине рукой: — Откуда у тебя столько желания общаться с людьми? — Откуда у тебя столько желания носить 80 слоёв одежды в тёплую погоду? — Карманы, безразличие к внешнему виду, карманы, нежелание делать выбор, карманы. — Эльдар объясняет терпеливо — это старый биф. — И всё-таки. Мне сначала всегда кажется, что ты начинаешь вежливо так посылать человека, я начинаю восхищаться, а потом ты улетаешь на час. Хотя пора бы привыкнуть. — Да ладно, это же буквально пьяный Лёша на максималках. И историю послушать хотелось — у него особая манера. — Это же насколько у тебя должна быть скучная жизнь, чтобы ходить потом по барам и рассказывать о том, как ты подрался на отдыхе? — Он говорит задумчиво. — Очень скучная. — Идрак кивает. — Но зато нашу сделал повеселее. — Эл в ответ приподнимает бровь и кривится шутливо, смотря с ласковым скепсисом. — Хорошо-хорошо, мою. Я. — Проходя в подъезд, он возбужденно оборачивается. — Я люблю истории про пиздиловки. Ты это хочешь услышать? — Пауза. Он намеренно не смотрит на Эла и добавляет тише. — Отличная история, по-моему. Вызывая лифт, Эльдар тихо дипломатично добавляет, улыбаясь вкрадчиво: — Я тоже люблю истории про пиздиловки. — Идрак только поджимает губы и вздыхает.— Правда я так и не понял чего они подрались. — …Слушай, а я тоже. — В ответ они оба прыскают от смеха, когда Идрак добавляет, оправдываясь. — Но меня восхищает подача — почти исторический бой. Пока Эл открывает квартиру, бубнит: — Ты стоял с ним минут сорок… сорок… — Нет, я помню начало разговора. — Идрак становится серьёзнее. — Так, мы с тобой обсуждали планы, он сидел рядом. — Всё так. — Эльдар серьёзно кивает, но его глаза улыбаются. — Периодически поглядывал в нашу сторон, отшатнулся больше, чем нужно, когда я задел его, забирая стаканы, а потом услышал слово «Турция»… — Да. — А потом… — Эл снимает обувь и смотрит на озадаченного Идрака. — А потом… — А потом склейка и ты знаешь, как зовут его первую любовь, злобную бывшую жену и мать, кажется. — Это была не первая любовь, а первая взаимная. И вот злобной была она, а жена классная. — Идрак поглаживает Стикера, привычно здороваясь. — Ну прости, после рассказов из Чечни отключился. Я, на самом деле, в своё время наслушался этих барных соплей. Идрак моет руки: — На самом деле, понимаю — всё нытье об отношениях более-менее похоже между собой. Гусейнов включает только подсветку над плитой, в вытяжке. Снимая свои вещи с сушилки, Идрак говорит легко: — Извини. — Да ну, отлично вечер провели. — Эл забирает выстиранную домашнюю футболку и сразу переодевается. — Зато теперь мы знаем, как на турецком «отпуск это прекрасно». — Или что эта фраза созвучна с каким-то турецким оскорблением. Эльдар наклоняется к маркерной доске у холодильника, разделённой на две части, и смотрит на свою половину, контрастирующую с непривычно и грустно девственно-чистой стороной Идрака. Какое-то ужасное количество красного — им Эл записывает совсем срочное и важное — смотрится привычно издевательски рядом с красивым снимком из Полоннарувы и каким-то счастливым совместным селфи, которое Идрак долго грозился уничтожить, поскольку получился «отвратительно», но предложение Эльдара заменить это на «другую клёвую фотографию, где ты себе нравишься», игнорировал уже года два. — Завтра день-пиздец. — Никакого отдыха. — Идрак вздыхает, улыбаясь. — Я не жалуюсь, если что. — Не отводя пустой взгляд от доски, Эльдар приподнимает брови. — …Но день-пиздень. — Тогда Идрак становится рядом, опираясь на кухонный гарнитур, Эл разворачивается. — Но день-пиздень. — Эл тихонько соглашается, смотря поверх Идрака, легко и немного странно поправляя его волосы. Поглаживает, но останавливается и смотрит в глаза, хмурясь со смешинкой. — Что это за слово вообще такое? — Дебильное. — Идрак отвечает значительно. — Но я его вчера аж от… — Прикидывает. — …от трёх людей слышал, у меня теперь навязчивая идея везде его вставлять. — Он, немного неловко из-за маленького расстояния между ними, протягивает руку к его шее и чмокает в уголок рта, притягивая к себе. И ещё раз. Они смотрят друг на друга тепло и смешливо. — Как дела, что делаешь? — Да так, умываюсь, щас спать пойду, ты? — Идрак борется с зевком и чувствует под своими пальцами приятное тепло кожи. — Сейчас тоже спать пойду. — Эльдар тянется за недолгим нормальным поцелуем, а потом они вновь сталкиваются взглядами и есть в этом какая-то чудная, даже трогательная неловкость. Неловкость первых поцелуев. — Отвратительно. Воняешь кэмелом. Я будто бы в университетской общаге оказался. — Никто из них никогда не жил в общежитии. — Ну, что стрельнул… — Эл бубнит между делом, зачем отвлекаться? Но в итоге сам же отстраняется с пустым взглядом. — Кстати, кэмел же нормальные вроде всегда были. Вот я понимаю ещё «Ява» какая-нибудь… — «Тройка». — Ну, кстати, эти нет. Это совсем раритетное. — Он опять смотрит на Идрака, который зевает, лениво тянет руки под его футболку, поглаживает косую мышцу, расслабленный пресс. — Надо бросать. — И улыбается — это почти что стало рефреном. — Делегируй мне что-нибудь. — Бросишь курить за меня? Идрак закатывает глаза, его рука двигается выше — свободно, нежно и ни-на-что-не-претендующе: — Из дел я имею в виду. А дождь во всю — звук ночной и монотонный, лишь изредка прерываемый раскатами автомобильных колёс. Свободный, напоминающий коричневый шум или морской прибой. Vacation is great Эл слышит это от водителя, когда в назначенное время в стамбульский аэропорт за ними приезжает не обычное такси, а черный микроавтобус, и они садятся друг напротив друга, разглядывая забавный салон, слишком уставшие, чтобы общаться словесно. Идрак разглядывает белоснежную кожаную обивку с золотыми нитями — вся с какими-то рюшечками и явной претензией, но при этом настолько обшарпанная, что начинаешь автобусу чисто по-человечески сочувствовать. Когда они выезжают из аэропорта, уже светает. Они едут вдоль приглушенно-синих в предрассветной тьме холмов, которые ласково омывает туман. Небо настолько чистое, что хочется опустить тонированное стекло и хотя бы пальцами коснуться этого бесконечно вольного спокойного простора, набрать в ладони и умыться. Хочется коснуться, чтобы прочувствовать и понять, что это всё существует. Идрак трёт уставшие горячие веки и чувствует ломоту в теле, Эльдар что-то проверяет в телефоне и выглядит настолько собой с этими яркими из-за неудачного освещения впадинами под глазами, торопливыми тонкими пальцами и расслабленно-серьёзным взглядом, предназначенным только для пустых комнат, мигающей строки на экране и одиноких возвращений домой, что становится странно, нереалистично от обыденности: как на их кухне рядом с минималистичными икеевскими тарелками всегда стоят цветастые пиалочки, так и место слегка сонного, спокойного взгляда Идрака здесь, рядом с этим постоянно цепким и сосредоточенным даже тогда, когда Эл отвечает на открытки от родственников в вотсапе. По-другому тоже нормально, но так просто очень приятно отчего-то: только потом-потом Эльдар понимает, что можно скучать по взгляду — неромантическому, расслабленному, но внимательному настолько, что в этом даже есть какой-то подростковый вызов. Тяжелое дыхание тумана рефлексирует жёлтым, скатывается с голубых холмов, когда горящее солнце подступает и кромка горизонта заливается холодным розовым, а города всё ещё не видно. Когда они едут в туннеле, Идрак смотрит на Эла, но ловит на себе лишь нечитаемый, отчего-то очень интимный взгляд. Гусейнов медленно моргает и мягко поджимает губы — он просто рассматривает, но Идрак не может избавиться от ощущения, словно что-то непоправимое случается прямо сейчас, и в ответ легко улыбается: обсуждать дереализацию это как ломать четвёртую стену в кино — вульгарно, но слишком много всего произошло, чтобы поспевать за реальностью. А Эльдар, кажется, всегда поспевает, и для более флегматичного Идрака даже наблюдение за этой продуктивной реактивностью (часто, безусловно, восхищающей) кажется занятием несколько истощающим. Они оба очень устали. Они какое-то время смотрят друг на друга без выражения в темноте микроавтобуса. Тогда Идрак отворачивается, думая о том, что спать совсем не хочется, и во влажном воздухе дрожащие огни Стамбула плывут перед его глазами. Машина едет по узким улицам старого города, уже залитого светом ещё прохладного солнца. Резкие подъемы и кирпичи под задними колёсами стоящих машин поражают каждый раз, к этому будто бы не привыкнуть. Эльдар поднимает глаза и смотрит, как на одном из старинных балконов вздувается парус белоснежного постельного белья, пока водитель пытается разъехаться на перекрестке, крича что-то человеку на мотоцикле с кузовом красно-оранжевых нектаринов. Он счастлив. Да, пожалуй так. А потом Эл чувствует мягкое прикосновение пальцев к своему колену: — Слышал? Они же явно не отпуск восхваляют. — Идрак наклоняется к нему и, улыбаясь, кивает на ссорящихся водителей, которые уже почти разъехались. Эл не слышал, но улыбается в ответ. Пожалуй, так. Пока Идрак забирает вещи, Эльдар знакомится с хозяином квартиры, подтянутым мужчиной лет 50, ожидавшем их на скамеечке у входа. Идрак подвозит чемодан к двери и рассеяно слушает приятный смолток, который Эл неожиданно раздражающе активно поддерживает. Отдавая эту коммуникацию в его полное распоряжение, он разворачивается, наслаждаясь перспективой темной узкой улочки, игрой теней и вертикалей — верхушки, расположенные по правую сторону от Идрака, вспыхивают солнцем там, где свет не заслоняется зданиями напротив. Улочка достаточно неопрятная, помимо каких-то стаканчиков и пакетов, рядом с их домом лежат какие-то странные горы чёрных тряпок. Идрак начинает всматриваться, чтобы понять, что это — кажется, ковер. И внезапно старая чёрная дворняга открывает блестящие тёмные глаза: если долго вглядываться в бездну, бездна начнёт вглядываться в тебя. «Они чуют страх», поэтому он, конечно, сразу перестаёт его испытывать, оборачивается на хозяина апартаментов как раз, когда тот произносит что-то вроде «Donut worry» с ехидной улыбкой, отвечая на скорее риторический вопрос Эльдара о завтраках, и уже прикидывает, как будет стебать Эла за сходство или всё-таки оставит себе это дурацкое наблюдение о столичных (всё-таки Стамбул столицей был неоднократно) мастерах каламбура себе и поделится только священным знанием о гордом слове «дилф». Он вмешивается в разговор, будто бы только очнувшись: — By the way, I speak English too. — И благодарит мужчину за гостеприимство, ввозит вещи в холл и они прощаются так, словно они одновременно и лучшие друзья, которые все оставшиеся дни будут тусить вместе, и родственники, расстающиеся на долгие годы. Ребята поднимаются по бесконечной винтовой лестнице и попадают в просторную студию, залитую белоснежными и острыми лучами солнца, ещё не такого агрессивного, как обычно бывает днём. — Блин, а я даже спать не хочу. — Идрак говорит, оглядывая помещение. — Да я тоже, на самом деле. — Эльдар потягивается, бодрый и радостный. — Разберём вещи и пойдём искать завтрак? — В ответ Эльдар кивает и заваливается на скрипучий диван, забирая с круглого столика приветственное письмо на английском: вайфай, что-то про воду и мудрёно открывающийся balkon, о чём хозяин сказал вживую. Он подключается к сети и поднимает взгляд на Идрака: — Исключительно ради карт, мессенджеры в мьюте, уговор поддерживаем. Тот лишь в защитном жесте поднимает руки и уходит в спальню «разбирать вещи». Так Эл проснулся на кухонном диване через 9 часов. Уши теперь не были заложены, но шея затекла от неудобного положения, а духота казалась невозможной. Сумерки, наступающие за стёклами балкона, приятно мерцали окнами соседних домов плотной исторической застройки и обещали прохладу, раскачивая порывами мягкого воздуха прирученные, одомашненные верхушки ровно стриженных зелёных крон. Эльдар открыл балконную дверь, споткнувшись об осознание того, насколько в действительности узкая улочка между ними и соседним домом, и с разочарованием отметил неочевидное — когда ты прилетаешь в Турцию летом, ты прилетаешь в Турцию летом: остывающий вечер дыхнул на него уставшей, спёртой духотой. Снизу прозвучал смех прохожих и запахло влажностью, старенькие черепичные кровли близ стоящих домов синели, красиво контрастируя с тёплым жёлтым в окнах, которые сейчас выглядели, как витрины маленького человеческого существования: прямо напротив них крошечная старушка разделывает несоразмерную рыбу, постоянно поглядывая куда-то в угол. Вероятно, на телевизор. Сначала ему показалось, что она заметила его, и Эл стушевался. Левее: несколько зашторенных окон, а потом молодая пара — они ужинают при свечах, часть комнаты скрывает тонкая зелёная шторка. Мужчина улыбается уголком тонких губ и аккуратно разрезает котлету, волосы идеально уложены, поблескивают гелем — знакомая ошибка юности. Она что-то живо ему рассказывает, ясно улыбаясь и отыгрывая, а он продолжает сдержанно улыбаться, и Эльдар чувствует антипатию по отношению к гель-мэну. Когда он заходит в спальню, обнаруживает одетого Идрака, лежащего на животе в позе морской звезды (выброшенной на берег аэропорта много часов назад и весьма утомленной), рядом валяется телефон. Эл спрашивает тихо: — Ты жив? — Шевеление. — Я не думал, что это заметно. — Идрак говорит в подушку и приподнимает красноватое лицо. — Сколько времени? — Уже вечер. — Сейчас. — Оказывается, это слово можно передать используя только сдавленное мычание. — Мне надо… пересобраться. — Не хочешь выйти за ужином? Как раз раскачаемся… Я тоже вырубился. — Он опирается о дверной косяк, говоря тихонечко, и для Идрака это ощущается так, словно он прыгает на кровати, направляя громкоговоритель ему прямо в ухо, кричит, щекочет и кусается. Идрак ёжится и мычит. — Или отдыхай, я сам схожу и принесу что-нибудь… — Он немного ждёт и, не получая ответа, добавляет шёпотом заговорчески. — …Или я буду стоять здесь и продолжать говорить. Даже если ты мне нормально ответишь. — И издает небольшой злодейский хохоток. Среди того, что ему отвечают, приподнимаясь, он различает только «садист» и «пожалуйста», а потом Идрак садится на кровати, потирая глаза и смотря куда-то в пустоту. Он выглядит, как совокупность всех тех картинок с котиками, которые ты отправляешь друзьям с подписью «яяя», чтобы очередной раз подчеркнуть все тяготы человеческого существования. Эл присаживается рядом, придвигаясь к разгоряченному сном боку в полосатой рубашке. — Я говорил, как ждал перелёта? — Идрак тянется к очкам на тумбочке, протирает их, говоря как бы между делом. Эл немного подвисает. — Ну, это было спонтанно, мы толком детали поездки не успели обсудить. Так что, нет, скорее. — Я просто обожал ночные поездки в детстве, а в последнее время редко сталкиваюсь. — Он тянется, слегка улыбаясь и смотря на Эльдара. — Так классно, что можно не спать всю ночь, огни, темнота. А потом сразу день, как приезжаешь… но сейчас чего-то вообще не круто. Я чувствую себя как кусок говна в квадрате. — Он опирается виском об острое плечо Эльдара. — В квадрате из говна. — Кстати, да. Мой первый перелёт был ночным. Но макароны с сыром до сих пор прикольно. — И машины. — И футбол. — …Кстати, нет, я не любил активные игры в детстве. — Идрак улыбается. — Серьёзно? — Ага, вообще поебать было. Небольшая увлечённость в подростковом возрасте появилась. — Никогда не понимал интереса к спортсменам. Поиграть — да, посмотреть — скорее нет. — Спасибо этому всему за первые кризисы ориентации. — А. Кто, например? — Эльдар отклоняется. — Роберто Баджо. — Это с хвостиком? — Это один из величайших футболистов. — Идрак говорит значительно. — …Но да, с хвостиком. — А у тебя кто? — Не знаю. Тринити какая-нибудь, наверное. Шикарная женщина. — Ой. — Идрак смотрит на него так, словно резко вспомнил что-то важное. — Я не смотрел «Матрицу», представляешь? Прямо совсем мимо меня пролетело. — Но образы ты наверняка видел. — Кажется, мы с ней не очень похожи. Идрак зевает и откидывается назад. — Нет, нет, нет, куда. — Эл немного подхватывает его, почти не оборачиваясь. — Куда. Нет. Вставай. — И улыбается тепло, на грани с сюсюканьем. — Ты вот чего добиваешься. — Идрак убирает с себя руки, хмурясь и что-то ворча. — Мне на ручки тебя взять? — Как хочешь. — Глаза совершенно растрепанного Идрака слегка мерцают, но смотрит он серьезно и спокойно. В полумраке ясного синего вечера это сам комфорт: это теплый свет из окна квартиры, который видишь, когда поднимаешь голову, припарковав машину зимней ночью после рабочего дня, это отражение золотистых огоньков в бумажном стакане с глинтвейном на площади в Таллине (так, они впервые за много лет уезжают на зимние праздники и Эльдар говорит ночью сентиментальное и классическое «давай сделаем это нашей традицией», потому что так говорит каждый, кто приезжает в Таллин в рождество. Идрак сонный согласен на всё, а потом наступает карантин. А совсем потом-потом он смешливо и тупо думает, что если традицией они хотели сделать секс в съёмных квартирах по всему миру, то мечта исполняется. Элу шутку он не говорит — тот посмеется, конечно, но почувствует укол). Теплый, уютный, мягкий. Вот Эльдар сейчас тоже ляжет, они вместе заснут, а потом он будет противно сублимировать собственную тревожность в отыгрыш ворчливой, вечно спешащей подорваться на море в 8 мамы. Такой образ, которого ни у Эла, ни у Идрака никогда не было в реальности. Тогда он говорит брутально, прокашлявшись: — Не зря же я качаюсь. Тянет руки небрежно, а Идрак начинает гиеноподобно смеяться, и это возмутительно. Эл слегка приподнимает его за поясницу, понимает, что не уверен в своих возможностях из-за неудачной позы, и придвигается, опускаясь рядом: если не можешь изменить ситуацию — адаптируйся. — Плоскость изменилась. — Идрак улыбается. — Если ты не встанешь… Вопросительный взгляд. — …Я придумаю угрозу попозже, потому что сейчас я очень хочу поужинать. — Эльдар сдаётся и получается лёгкий поцелуй в щёку от Идрака, который резко встаёт и уже в дверном проёме говорит: — Придумай, что хочешь конкретно. — Потом он всё-таки возвращается за зубной щёткой, игнорируя язвительное: «Вау, как просто» Эла. И тот говорит, когда из ванной комнаты уже слышен звук воды: — Круто. Четко. Резко. — О, я очень крутой. — Идрак кричит из душа. Отпуск это замечательно Эл думает об этом, когда они находят неприлично красивые круглые бокалы на тонких ножках в шкафу и разливают по ним какое-то пиво, которое выглядит, как что-то между приличным крафтом и тем, что обычно пробуют в 15 за гаражами, и неясно непосредственная близость с какой из крайностей делает напиток привлекательным. Идрак ставит на низкий стеклянный столик тарелку с закусками. Они двигаются синхронно, что напоминает совместный просмотр сериала дома за ужином, когда вы технично вальсируете с тарелками между сериями, и бывает, что Эл почти кокетливо просовывает руку между талией и локтем Идрака, чтобы смахнуть тряпкой капельки с раковины, потому что у него «пунктик». Или вечера, когда ждёте гостей, на фоне играет непринужденная джазовая музыка, на плите что-то почти готово и становится так здорово, что даже жалеешь о том, что кто-то придёт. Иногда в такие моменты к кому-то, работающему на ноутбуке за барной стойкой, подходят со спины и начинают тонкими сильными пальцами массировать покатые мягкие плечи, и лёгкое сожаление превращается почти что в отчаяние… — Давай просто никому не откроем. — В ответ Эльдар улыбается и правая рука перемещается с плеч на кудрявый затылок, поглаживает. Он говорит тихо: — Тогда у нас не будет друзей. — Вот я тебе друг? — Идрак поднимает голову и смотрит снизу вверх, облокачиваясь. — Человеку для здорового развития нужны друзья с которыми он не трахается. — Эльдар говорит подчеркнуто настоятельно, глядя на домашнего, естественного в своей лёгкой жеманности Идрака. — Мы можем не спать больше. — Это какая-то очень отчаянная степень мизантропии. — Тогда Идрак клюет его слепо в щеки, подбородок, нос и куда там ещё можно дотянуться. Эльдар морщится и думает о том, как он не любит эти странные недопоцелуи, такие вот плевки, брызги нежности, и тогда он опускает свою ладонь на щеку с отросшей щетиной, целует нормально. — Я люблю людей. Просто не сейчас. — В качестве утешительного приза Идрак так же слепо находит руку Эла, трогательно берет в свою, и Эльдар морщится уже из-за того, что вспоминает о неотправленном письме, но чувствуя тепло чужой ладони в своей, думает, что это конечно да. Вот это можно. Стук. С тарелки скатился нектарин и Элу резко становится тяжело от того, насколько, кажется, Стамбул ему здесь не нужен и безразличен. И в каком-то немного детском порыве тут же хочется узнать, одинок ли он в этом чувстве, но Идрак улыбается виновато и идёт к балконному ограждению за фруктом. — Да забей. Идрак поднимает нектарин, его взгляд цепляется за что-то вдалеке, он поворачивается и в его глазах что-то зажигается: — Иди сюда. — Давай наоборот. — Эльдар растёкся по дивану и едва ли носом не тычется в ворот большой серой футболки. В ответ Идрак качает головой, перебрасывая нектарин в руках. — На тебе моя кофта, а значит, сегодня день обмена. — Тупое правило. — Идрак говорит четко и чуть медлит. — Но раз день обмена, то я иду на кресло, а ты на моё место. Иди, посмотри. — Уже ближе к основной идее праздника. — Эл делает вид, словно внимательно рассматривает мандарин, словно будет чистить. — Знаешь, ну и сиди. — Он разворачивается спиной к Эльдару и немного подаётся вперёд, опираясь на ограждение. Ветер беспокоит кудрявые тёмные волосы на затылке и ткань толстовки. — Тут ничего интересного. — Идрак бросает через плечо, сдержано улыбаясь. Тогда Эльдар вздыхает и подходит к нему: Галатская башня зажглась янтарно-красным, пылающая в тёмно-синей дымке, наблюдающая за лабиринтом черепичных крыш. — Отвратительно, да? — Идрак улыбается расслабленно, толкая Гусейнова в бок. — Мне тоже не нравится. — Я что, каменных штук с подсветкой не видел. Эльдар опирает локти об ограждение и говорит тихо: — Не, классно. Девушка из квартиры напротив закуривает, нервная, немного неряшливая, живая. Рядом с ней очень прямо сидит гель-мэн. Какие стрелки на его штанах! Он пьёт чай. Зеленая штора отодвинута. Эльдар зачем-то совсем шепчет: — Он меня бесит. — И кивает в их сторону. — А по-моему, классные. — Эл даже удивляется, и Идрак поясняет с задорным смущением. — Я просто тоже наблюдал. — Тогда мужчина что-то говорит девушке, она в ответ громко смеется, а он подхватывает и смотрит на неё, вытягивая ногу так, что касается в незатейливом кокетстве своим носком её носка. — Эл, это неприлично. — Идрак говорит вкрадчиво и смешливо, Эл поворачивает на него голову. — Ты прям пялишься. — Так ты тоже. — Ну я по-другому. — Они мягко друг другу улыбаются. — Извините. Лицо Эльдара обдувает теплый ветер, босые ступни касаются прохладной плитки, ощущается жар чужого тела, шумят чайки, и наверное глупо переживать о безразличии, когда вдыхаешь морской воздух, когда глаза уже третий день как после хорошего сна, потому что почти не смотришь в экран, когда… — Замечательный вид. — Спасибо, Эл. — Идрак говорит с наигранной твёрдостью. — Да я то что. Оно случайно так вышло, я вид не смотрел. — Господи, какой пиздёж. — Не за это. — Ну ничего, это всё закончилось. — Он смотрит на Идрака ласково. — Я так не думаю, если честно. — Тот виновато улыбается. — После твоих «пророчеств» жить не хочется обычно. — Эльдар нежно улыбается в ответ. — Это если честно. — Иногда просто нужно уметь давать вещам происходить. — Идрак пожимает плечами, оборачиваясь к улице. — Почему последний год мы даём происходить только какому-то дерьму. — Ну не только. — Идрак улыбается, будто бы жизнь — сказка. — Мы диван классный купили, например. — Сложная эпоха велюровых войн характеризовалась активными мещанскими восстаниями. — Эльдар переключается с лирического состояния на отыгрыш. — Хороший велюр это не мещанство. — Хорошо. На мой субъективный вкус — некрасиво. — Вот, хорошо — ты признаешь, что сам говноед и не шаришь. Отпуск это прекрасно Много лет назад они с ребятами продолжают празднование нового года на квартире у Эла, а потом под утро ложатся кто где, и всё происходит так нелепо, смешно и прозаично, когда, как в том самом скетче, они просыпаются вместе (правда одетые и с легким похмельем, но всё же). Идрак рассматривает спящего как-то нервно в холодном и пустом мраке Эла, по лицу которого плывут тени хлопьев снега, и думает о том, как наверное сейчас всё фантастически красиво замело, как днём будет слепить глаза и почему-то будет радостно, как в детстве, однако в сторону окна он не поворачивается, и когда Эльдар очень уютно и очень натурально сонно ёжится, думает о том, что ему не хочется знать спит ли тот или нет. Ему пофиг. А Элу почему-то страшно неловко и тупо, и он пытается сконцентрироваться на своих физических ощущениях, вдыхая приятно успокаивающий запах свежего белья в сочетании с навязчивыми и неудачно подобранными духами Идрака, который тогда ещё носил тяжёлый аромат мужицкого мужчины, про который Коля сказал как-то: «Аромат с лёгким гачи-флёром». И всё-таки этот запах, смягчающийся запахом тела, шампуня и тусовочки, был приятным. А ему так страшно тупо, так это всё по-подростковому: они ведь взрослые люди, они ведь миллион лет общаются, Идрак ведь понимающий ужасно, да и Эл ведь для себя всё принял, осталось ещё посмотреть и что-то решить… Но все равно почему-то сейчас страшно. Страшно и так приятно-тупо. Ностальгически тупо, но очищено искренностью эмоции до ласкового лакового мерцания. Снежники падают, посверкивая живыми звёздочками, беззаботные, хаотичные и крошечные. Он открывает глаза и встречается с внимательным взглядом из-под длинных ресниц, прячущих мерное мерцание зелёных глаз (они сейчас просто черные опухшие щелочки, но не зря же они миллион лет общаются, в самом деле). Все спят — ещё так морозно, похмельно, потеряно. Квартира выглядит так, словно проснулась с размазанной под глазами тушью, глиттером на щеках, спутанными волосами с несмытым лаком, и Эл говорит тихо: — Покурим? По пути на балкон он находит зажигалку и две сигареты — чей-то тонюсенький Мальборо это почти что издёвка. Воздух в квартире грязноватый, уставший от людей, спертый, и когда Эльдар открывает балконную дверь, кажется, что комната делает судорожный вдох. Пока он зажигает сигарету, Идрак смотрит на пустую белоснежную дорогу, мягко освещенную болезненно-оранжевым, снежные хлопья летят будто бы вверх, нежные и легкие. Голова болит, хочется прикоснуться лбом к холодному стеклу, он мнёт в руках белизну тонкой сигареты, когда Эльдар протягивает ему зажигалку, и она не работает. Идрак думает о том, что это похоже на его первые вписки, когда кто-то из старших внезапно приглашает покурить, и ты даже не знаешь, зачем, но соглашаешься, выкуриваешь чужую сигарету, молча стоишь и учишься одной из самых главных вещей во взрослой жизни: делать что-то бессмысленное, вредное и немного грустное вместе с кем-то, и самое главное — делать это всё с видом крайне уверенным. Идрак стоит с зажатой сигаретой между губами. Эльдар говорит, будто сдаваясь: — Вообще, хотел поговорить. Но потом, стушевавшись будто бы, потерев переносицу, пыхтит и пытается оживить зажигалку, но выносит краткий вердикт: — Мертва. И жестом показывает мол давай от своей зажгу, приближается как-то странно неуклюже, будто бы требуя больше участия, будто бы немного промахиваясь. Идрак убирает свою и говорит тихо: — Эл. Клоунада же. — Эл смотрит прямо, у него противные светло-голубые глаза — ясные и прямые, и Идрак их вообще не читает. Но зато у него есть привычка бить наобум, интуитивно, смотря по себе и симулируя, что он читает мысли. И это слишком часто работает, чтобы отказаться от дебильной стратегии. — Нет? — Но часто — не значит всегда, так? Однако Эл наконец-то выбрасывает эту глупую белую зубочистку в пепельницу. И наконец-то. Судя по всему, Идрак не так давно почистил зубы, и это немного смешно. Он уверенно кладёт ладонь на шею, тянет. И вот тут уже правда наконец-то. — А можно их всех выгнать нахуй? — Когда они отстраняются Идрак шепчет смешливо. Кто-то включает свет на кухне, проезжает жёлтое такси, метель усиливается, Эльдар улыбается помято и Идрак вспоминает, что недавно видел в фильме, как первая ступень отделяется от ракеты, когда та набирает скорость, движась к космическому пространству. — Я очень постараюсь. — Я тоже. — Идрак говорит зачем-то. Эл касается носом его теплой кожи у ворота футболки, его ведёт, и он очень рад — сейчас немного приятно-глупо подождать, и они вообще всё, что угодно могут делать. Например, можно будет договориться о покупке нормальных духов. Дверь открывается. — Доброе, пацаны. Ну и ночка, да? У меня голова щас взорвётся… Я посмотрел цены на такси и чуть не расплакался. Отпуск это супер После абсолютно пляжного дня, они долго отдыхают дома, выпутывая солёное море из волос, снимая с кожи следы его утомительной ласки, и выбираются за сладостями вместо ужина совсем поздно, когда под черным небом узкие древние улочки горят оранжевым. План Стамбула похож на узор трещин на вазе, но эти трещины не заливали золотом, они оставались и застывали, естественным, диким образом пускали растительность и новую жизнь. Отпускные и задумчивые, расслабленные жарой, сексом и полумраком, ребята просачиваются по пустынным улочкам на набережную у каракёйской пристани, путаются в людях, торговцах, чайках, плеске неспокойного моря и фонариках, и приятная, правильная усталость всё здорово обобщает. Когда они останавливаются, Эл тыкает в девичью башню на горизонте и говорит: — Девичья башня. Город дрожит мерцанием огоньков в воздухе на горизонте, Идрак думает про землетрясения, треснутые вазы и что-то неопределенное, и глубокомысленно кивает. Потом Эльдар тыкает в Новую мечеть: — Новая мечеть. — Ого. Потом — в мечеть: — Мечеть. Идрак кивает, но всё же добавляет: — Эл, закрой глаза и ткни куда-нибудь пальцем. — Эльдар в ответ заинтригованно, бесконечно рассеяно и ласково смотрит — он так однажды сказал Идраку перед картой, и они провели выходные в Вильнюсе (По результатам первого тыка они должны были лететь в Тобольск, но от этой идеи почему-то оба отказались). Это было очень прикольное чувство. — Я к тому, что это Стамбул. Тут везде «мечеть». Это как та тема с тортами. Эл убирает руки в карманы: — Голубая мечеть, я ее хотел найти. — Он вглядывается в горизонт. — А, нет, это же не та… Она должна быть… Блин, я сразу не увидел. — Он тыкает уже в голубую мечеть. — Голубая мечеть. Идрак соглашается. Потом они идут в ту самую кондитерскую, и он божится, что классический каймак — не почти что его вторая римская империя (он врёт). Там, как обычно, очень много людей — местные стекаются, чтобы взять несколько залитых мёдом слоеных подушечек разной формы с орехами и запить их горячим черным чаем в традиционной посуде за разговором на небольшой импровизированной террасе. Идрак берёт чай и ждёт Эльдара, забирающего десерты, глядит, на турецких мужичков в рубашках, которые сидят с одними только чашками, курят толстые сигареты и смеются, хлопая себя по животу, на девушку с несколькими подарочными коробочками свежей пахлавы, одну из которых она открывает и съедает штучку от туда с лукавым видом, совершая таким образом идеальное преступление. Смотрит на молодую семью с маленькой девочкой в жёлтом, которая с грозным видом отказывается от сладостей, чем вызывает умиление у родителей, но ее лицо сейчас — лицо оскорбленного воина, сдерживающее боль и первобытный гнев, и то, как родители оберегают посуду от нее, явно усиливает это настроение. Интересно, что её так задело изначально. Гремит мужской смех. А Эльдар тем временем ждёт — новую партию закончившихся перед ним рулетиков приготовят через две минуты. Маленькое помещение кафе, с зеркальными панелями на всех стенах и аляповатыми светильниками в восточном стиле, напоминает вагон метро в час пик или сцену из фильма Гаспара Ноэ — так много людей. Он достаёт телефон, делает фотку и видит, что автоматически подключился к вайфаю — пару лет назад они уже были тут неоднократно. Забавно. От скуки он, вопреки договору, открывает телеграм с тысячью сообщений. Надо признаться: это приятно, он немного по этому движению скучал. Чат с Вовой выглядит так, словно за ним пришла костариканская мафия и он не справляется, Эл немного напрягается — они мало переписываются обычно. Когда он открывает чат, на него вываливается поток ахуя, скриншоты новостей и директа Вовы, пестрящие именем на букву «И», какими-то вбросами и дикими цифрами. — Excuse me. — С напором и раздражением говорит женщина, стоящая за ним, когда Эл тупит и не сразу делает заказ. Он забирает тарелки и отходит в очередь на оплату. Запросы в директ инстаграма похожи на вечеринку плохих СМИ с кодовой фразой для входа: «Добрый день, Эльдар!». Ну, добрый. Он вскользь читает новости, кратко отвечает только адвокату, дети бегают змейкой вокруг людей, рядом девушка говорит своей подруге: «Ну типа камон, я хз как так, он же типа ну норм», высоко смеются две пожилые турчанки, Эльдар хочет разглядеть в окне улицу, но видит только свое растерянное лицо. Кружится голова. Оплачивает по карте. Он всегда хорошо себя контролировал, но последние несколько лет научили собираться моментально и принимать абсурдность происходящего сразу — нет глупостей и ужасностей, которые «просто не могут произойти». Могут, произойдут. Помните главную песню из фильма «What we do in the shadows»? Нет? Уже можете и не вспоминать — вы мертвы. И как же здесь мешает любовь к контролю и здравому смыслу. — Меня задавили. Я стрелял, в меня стреляли, я упал в лужу. — Эл чувствует, что пришел в себя, улыбаясь, ставит на стол десерты: как обычно взял в основном зелёную фисташковую пахлаву. Верность себе — черта уважаемая. Они, наверное, лучше дома поговорят, чтобы хотя бы здесь человека не грузить. — Блин. — Идрак мягко улыбается. — Блин. Каймак забыл. Давай схожу, принесу. — И всё-таки он чувствует себя взвинчено, грустно, нервно. — Не надо, садись. — Да давай я схожу, мне несложно. Так. — Он сначала берет блюдце, потом отставляет. — Чего я. — Идрак смотрит как-то странно, Эл разворачивается быстро — вот такая вот попытка показать, что хоть что-то здесь может быть правильно — хотя бы это посиделка и ебучий заказ. Он быстро заходит обратно, людей сейчас поменьше и это прекрасно. Идёт к стойке, небольшая очередь. Телефон вибрирует, он перепроверяет чаты — на самом деле, не так уж и много всего, да и вопрос от адвоката какой-то рядовой. Будто ничего и не произошло. Перепроверяет новости и облегчённо вздыхает — черт возьми, это просто какая-то желтушная глупость, да и только в одном источнике. Это, видимо, шутка. — Hey, please, one… — Он подзывает продавца, делает заказ, ещё раз перепроверяет телефон — безумие. Всё ведь нормально, что за нелепый приступ тревожности. Нормально, показалось. Он тянется за заказом. — Эльдар. Что случилось? — Идрак хватает его за запястье немного раздражённо. — Не надо никуда ходить, садись нормально. — Эл всё это время странно сидит на уголке своей скамейки. — Забыл и забыл, ничего страшного. Чёрт. Не нормально. Эл садится за стол, смотря на свой неполный заказ: — Резко состояние хватанул странное, извини. Идрак делает глоток чая. — Что случилось? «Может дома обсудим?» — нет, ну это комедия. — Представляешь, вайфай подключился автоматически, пока я в очереди стоял. — Он берет салфетку и сгибает ее ровно, аккуратно. — Новости прочитал, чаты проверил. — И чего? Так выбило? — Идрак улыбается снисходительно-сочувственно. — Или нам прям некуда возвращаться? Эл выглядит нормально, но из-за мелочей Идраку кажется, словно тот увидел что-то вроде концовки клипа Stuck in the sound — Let's go в реальном мире, и теперь они навсегда заперты здесь, обречены пить крепкий-перекрепкий черный чай и питаться быстрыми углеводами. — О! Метко. — Он поднимает голову, сияя улыбкой. — Я в ярости! Он рассказывает, и всё это кажется чем-то фантастическим и далёким. Девочка в жёлтом всё-таки садится за еду, а мама, активно жестикулируя за разговором, разбивает чашку из тонкого стекла. За дребезжанием и вздрагиванием от резкого звука идет только пара фраз в духе «да ладно, ничего страшного». Примерно то же, говорит взгляд Идрака, когда он сочувствующе касается пальцами руки Эльдара, а тот принимает руку, поглаживает, но выглядит так, словно еле сдерживается, чтобы не сказать: «Ты, блядь, серьезно меня успокаиваешь?» Отпуск это просто восхитительно В тот вечер до Идрака не совсем долетело, он чувствует, что его это обойдёт, хотя последний год показал, что нет, а Эльдар вспоминает их ебучий новый диван, и как он предал ему случайно больше смысла, чем нужно — семейная такая покупка же. Возвращаясь, они проходят маленький магазин с красивыми лампами в стиле 60ых, на витрины которого оба каждый раз засматривались эти дни, и он всё думал, кто первым додумается сделать покупку… А сейчас всё так по-другому. Ещё он думает, что они в общем-то оба сейчас размышляют вообще не о том, о чем нужно. Его мысли прерывает тихое: — Эл, смотри какой офигенный балкон. И правда красиво. Отпуск это прекрасно: время, когда можно забыть о повседневных заботах и насладиться отдыхом. Отпуск может быть проведен на пляже, в горах, на озере или даже в другой стране. Главное — это возможность отдохнуть от работы, зарядиться позитивными эмоциями и вернуться к трудовым будням полным энергии и сил. В тот вечер они возвращаются в апартаменты, обсуждая что-то неважное, даже забавное. Эл наливает себе стакан воды, смотрит красивые фото, сделанные за день, Идрак как-то язвит на фоне, потом мажет его слегка подгоревший нос кремом, скорее привлекая внимание, нежели заботясь. Пока Эл ластится как бы невзначай, Идрак рассказывает, что устал читать про бедность и безнадёжность богатого и подающего надежды чувака, хотя Фаулза любит, как и бесконечные экзистенциальные книжки. Потом они доедают сладкие нектарины. Потом идут в душ. Потом они пытаются заняться сексом и нихуя не получается. Потом получается как-то: Эл думает, что плохо, Идрак — просто странно. Потом Эл его обнимает (он думает, что сегодня должен обнимать), но в результате они случайно ложатся так, что Идрак «большая ложка». И потом Эльдар засыпает злым тяжёлым сном, прикинув возможные варианты событий, а Идрак смотрит в потолок до тех пор, пока не слышит ежедневный утренний азан и погружается в сон под это тревожное песнопение с абсолютно пустой головой. Отпуск — это когда тебе нужно отдохнуть от своего отдыха Ответь иначе Отпуск — время, когда каждый становится своим собственным Санта Клаусом Ответь иначе Отпуск, как и любовь, не знает границ и законов Ответь иначе Вэкейшн хес джаст стартед «Грейт» — в голове саркастично отвечает Идрак, бодро проходящим мимо англоговорящим туристам, пока сам медленно тащит велосипед. Он с облегчением ловит на себе уставший и растерянный взгляд остановившегося впереди Эла — тому тоже надоело взбираться под горку на стареньком велике, взятом на прокат сразу, как только они приехали на один из принцевых островов. — Тыщу лет не катался на велосипеде. — Если честно, не знаю, насколько это хорошая идея по такой жаре, но погнали. Пока они были на равнине это было безоговорочно великолепной идеей. Только весь остров идёт под горку. — А ведь главное… — Начинает было Идрак, однако он слишком далеко. Эл немного морщится, поворачивает велосипед и скатывается к нему, отпустив педали и выставив ноги. Он останавливается, хватаясь за плечо Идрака, и широко улыбается: — Пиздос. — А ведь главное они там все внизу катаются, максимально много людей. — Ну они и внизу. — Я думаю, это пранк. Они все просто решили нас пранкануть. — Сто процентов, это точно заговор, поддерживаю. — Смотрит на запыхавшегося Идрака. — Можем не ехать дальше. — Не выдержишь? — Да я больше из-за тебя. Плюс, мы не должны страдать. — Блин, ну я бы посмотрел что там за парк и церковь — выглядит очень хорошо, по-итальянски как-то. — Эльдар трёт у виска и смотрит наверх. — Мы ведь не вернёмся сюда, если их сейчас отнесём. — Хорошо. Решили. — Эл говорит, энергично дёрнувшись. — День ног. Церквушка на вершине встречает их пустыми стенами с одной стороны и фреской, полностью закрытой деревянными строительными лесами — с другой, а так же пыльным полом и выскользнувшим будто бы случайно, неосторожно солнечным лучом из маленького окошка под потолком. В этом, безусловно, есть своя эстетика. Своя эстетика и… собственно, всё. Эльдар делает фото немного раскрасневшегося от тяжёлой дороги Идрака — очень контрастного в белой футболке, с красным рюкзаком и чёрными растрепавшимися кудрями на фоне бежево-пыльных лесов, невнятной телесно-сероватой стены. Тот внимательно смотрит перед собой и вдыхает полной грудью — нет, ну это, конечно, не зря, да и строительные леса не настолько густые… Перед ними плетется пара подростков. — …И мы типа тащились сюда в последний день, чтобы увидеть это?.. Эл поворачивается к Идраку, и тот улыбается ему свой слепой улыбкой со слегка приоткрытым ртом. За подростками идёт отец, увлечённый снимками на навороченной камере. Когда он проходит, Эл и Идрак смеются. — Ну, зато можно увидеть реставрационный процесс… — Идрак тянет, оправдываясь. — М. Обожаю реставрационный процесс. — Эл говорит с энтузиазмом Идраку, а потом поворачивает голову на леса и слегка склоняет её вбок, будто бы рассматривая особенно внимательно. Идрак толкает его локтем: — Может тут что-то ещё есть. Эл говорит энергично и возмущенно: — Конечно есть. — И тыкает в еще угол, закрытый плёнкой. — Ещё немного процесса реставрации. Они спускаются по извилистой дороге, вдоль которой текут хвойные деревья с огромными шишками, а внизу — неспокойное синее море резвится, поглаживает белый песчаный берег. Чуть правее, за деревьями не видно, маленький пляж и лесопарк — место, куда почти не добираются туристы, но очень любят местные (или упорствующие исследователи сайтов с четвертой страницы хрома). Тут очень тихо. В какой-то момент пляж, разморенный жарой, замирает, слышны только шелест высоких деревьев и ласковое шуршание спокойного, играющего одиноко и свободно, моря. Это сливается в единый звук, и Эл, глядя на размытую полосу между одинаково голубыми морем и небом, думает о том, что шум растительности неожиданно сильно похож на морской прибой. Элу не хочется двигаться, он зарывается одной ступней в теплый песок, чувствует пяткой холодный и мокрый нижний слой, чувствует кожей дыхание жаркого дня, чувствует, что лежит почти тряпичный, боковым зрением поглядывая в сторону расслабленного Идрака, проходя глазами по линии чуть загоревшего подкачанного бедра, мокрых плавок, мягкого живота. Он поднимает глаза и встречается с его спокойным взглядом. Идрак говорит сразу, будто бы только этого момента и ждал, своим вниманием был здесь всё это время, а не тоже блуждал взглядом по подтянутому, знакомому и вместе с тем бесконечно далёкому из-за излишней близости телу: — Ты очень красивый. Эл улыбается и думает, что соскучился, а потом пугается собственной мысли. — Пойдем плавать? Идрак соглашается и потом оказывается, что он случайно услышал: «Пойдём забрызгаешь меня, попытаешься утопить, это будет ужасно тупо, но я умру от счастья, глядя на сияющие на солнце брызги воды, так и не осознав до конца нам по десять, по шестнадцать или это что, отдышка?» Иногда мир распадается на ужасное количество деталей, а потом вновь сливается воедино: главное дать себе небольшую передышку, остановиться и посмотреть. Выспаться. Может, поесть. И будет окей, наверное. Перед домом они заходят в магазин и берут яйца, молоко, фрукты, а потом, разбирая пакеты, обсуждают планы на будущее, учитывая недавний разговор с адвокатом. Потом Эл пьет газировку на балконе и смеётся, когда Идрак говорит какие-то глупости, переводя о чём спорят, громко лающие собаки внизу. — И вот как ты можешь их бояться если так хорошо понимаешь? — Эл улыбается. — Блин, а ты не слышишь какие парадоксальные и тупые вещи они говорят? — Может, это всё трудности перевода? И всё-таки отпуск это клёво.