Короткие любовные записки

Все началось как небольшое упражнение по улучшению его почерка. Хоук обучил Фенриса начальным навыкам грамотности. Он проводил с Фенрисом частные уроки и давал ему книги с простыми историями, чтобы эльф знакомился со всеми сферами жизни. Фенрис старательно копировал буквы, изучая, что означает каждый символ, как каждый символ взаимодействует друг с другом, образуя слово. С предложениями он справлялся с трудом. Слова были достаточно простым понятием для понимания, но когда они соединялись с другими словами, становилось трудно читать их и интерпретировать их значение. Он разбирал слова, медленно складывая их воедино, пока наконец не понял, что они означают все вместе. Когда Фенрис наконец понял это, он начал сам составлять предложения, бормоча слова вслух в тишине своего дома под стук капель дождя и тихое потрескивание огня. В самом начале Фенрис переписывал предложения из ранее прочитанного. Мабари храбрый. Солнце греет. Мальчик пьет воду. Девочка печет хлеб. Фенрис записывал каждое предложение, снова и снова, пока не убедился в правильности написания и написания букв. Хоук дразнил его за навязчивое стремление к совершенству, но Фенрис легко отмахивался от добродушных придирок. Желание быть хорошим в каком−то деле, быть компетентным − не преступление. Стать искусным в чем−то по собственному выбору... что ж, Фенрис не мог придумать ничего более приятного. Но Фенрис устал копировать чужие слова. Он хотел написать свои собственные слова, приложить перо к пергаменту и оставить след, выходящий за пределы его умения владеть мечом или шаткого статуса беглого раба. Фенрис хотел большего, хотел быть кем−то большим. Поэтому глубокой ночью, когда было тихо и спокойно, если не считать мерцания пламени свечи и слабых звуков мышей, шныряющих по гниющим стенам особняка, Фенрис писал свои собственные предложения на свободных клочках пергамента, упражняясь в орфографии и грамматике, совершенствуя свой дрожащий, неуверенный почерк. Он записывал свою жизнь на бумагу, фиксировал ее словами. Он записывал свои мысли, свои наблюдения, свои чувства, и чем больше он практиковался, тем сложнее становились предложения. Костяная яма − неприятное место. Я был бы счастлив никогда больше не посещать ее. Хоук выпил слишком много эля. Изабелла отвела его домой. Хоук всегда пьет в это время. Варрик слишком много слушает. Он снова что−то писал для своей книги. Себастьян молится, когда тоскует по дому. Я не знаю, что значит тосковать по дому. Ведьма вела свадьбу в эльфинаже. Эльфы обращаются к ней за советом. Авелин настояла на том, чтобы сегодня потренироваться в казармах стражи. Судя по собравшимся зрителям, я думаю, что она обманом заставила меня устроить демонстрацию своим стражникам. Донник ужасно играет в "Порочную добродетель", но превосходен в "Алмазный ромб". Но он всегда будет проигрывать Варрику. Варрик жульничает. Изабелла флиртует, но сердце ее не лежит к этому. Она тоскует. Маг настоял на том, чтобы залечить небольшой синяк на моем боку. Магия не обожгла меня. Это было... удивительно. Маг плачет во сне. Ему снятся либо Порождения Тьмы, либо что−то гораздо более страшное. Маг должен готовить всю нашу еду, хотя бы для того, чтобы избавить нас от попыток Хоука приготовить еду. Фенрис продолжал писать свои короткие заметки, даже не замечая, как много он пишет о своих спутниках. Как много он пишет о маге. Как много он пишет об Андерсе. Это происходило так постепенно, что он едва ли понял, когда это началось. Но где-то между заметкой "У Андерса глаза блестят, когда он смеется. А смеется он нечасто" и "Ему не все равно. Даже когда он сердится, ему не все равно", Фенрис понял, как глубоко он увяз. Он не решался назвать это вожделением. Фенрис понимал, что такое вожделение, чувствовал, как оно горячо и остро возникает в его нутре, когда в глазах Андерса вспыхивает множество настроений, чувствовал, как оно извивается и сочится в покачивании бедер Андерса и мягком изгибе его шеи, когда он склоняется над очередным нуждающимся пациентом. Однако Фенрис знал, что его чувства выходят за рамки желания. Когда Андерс, спотыкаясь, входил в "Висельник" и опускался в кресло, измученный, но довольный своей дневной работой, грудь Фенриса теснила привязанность: теплая и нежная. Ярость накатывала на него, когда Андерс позволял демону управлять собой, толкал его за пределы своих возможностей. Ночами у костра сжималось горло, когда Андерс что-то бормотал во сне, нахмурив брови и подергивая конечностями в ответ на странные сны, преследовавшие его. Это было нечто большее, чем похоть, в этом Фенрис был уверен. Было ясно, что он влюбился в мага. Андерса. Ужасный выбор, размышлял Фенрис, запрокидывая голову, чтобы отхлебнуть из бутылки, которую он достал из погреба. Худшего партнера он не смог бы выбрать, даже если бы попытался. Все знали, что они с Андерсом в лучшем случае недолюбливали друг друга, а в худшем − откровенно враждовали. Они никогда не могли найти общий язык. На данный момент большинство их друзей были уверены, что они могут договориться только по трем вопросам: Магия крови − это плохо, Киркволл − выгребная яма безумия, а дружба с Хоуком − это всегда неуспевающие сходить синяки. Фенрис как-то попытался дать знать о своих чувствах. "Как-то" было ключевым словом. Фенрис поморщился и отпил еще вина, опустошив бутылку в несколько коротких глотков. Клинок Тал-васгота сбил Фенриса с ног, он лежал на скалистом побережье, контуженный и растерянный. Пока Хоук и Варрик отгоняли бандитов, Андерс склонился над ним, чтобы осмотреть его раны. Он позвал его по имени обеспокоенным голосом и коснулся кончиками пальцев лба Фенриса, охлаждая разгоряченную кожу. Когда Фенрис открыл глаза, чтобы посмотреть на своего спасителя, солнце сверкнуло за головой Андерса, воспламенив золотистые пряди. Андерс светился жизнью, эмоциями и огнем, и Фенрису оставалось только смотреть и удивляться, как Андерсу удается выглядеть так прекрасно в разгар битвы. − Твои волосы... − прохрипел Фенрис, не в силах сказать больше ничего без того, чтобы его ребра не заныли в агонии. − А? − Андерс опустил взгляд. − Видимо, опалило огненным шаром. − Андерс нахмурился, двумя пальцами приподнял клок обгоревших волос и с отвращением посмотрел на него. Фенрис попытался сесть, но Андерс прижал его обратно к песчаной земле. − Побереги силы, упрямый эльф, битва окончена, − твердо сказал Андерс, как будто отчитывал непослушного ребенка. − Я могу стоять, мне не нужно исцеление… − Фенрис с трудом подбирал слова, голова шла кругом. Остальные нуждались в исцелении сильнее, он проходил и через худшее и выжил, Андерсу не нужно тратить силы по пустякам! Он мог стоять! Но Фенрис также знал, что боится сияния в ладони Андерса, боится всплеска магии, который пронесется по его венам, воспламенит лириум и обожжет его... Андерс никогда не обжигал его, но Фенрис все равно боялся. − Неужели ты не можешь хоть на пять минут оставить свою ненависть к магам при себе, пока я спасаю тебе жизнь? Хотя бы раз? − Андерс вздохнул. − Каффас, я не… − Просто заткнись и дай мне работать. Можешь и дальше меня презирать, когда я закончу, − пробормотал Андерс, со злобной решимостью возвращаясь к лечению. Фенрис молчал и смотрел, как Андерс лечит, недовольство грызло его сердце, словно раздраженная змея, поедающая свой хвост. Это был первый и последний раз, когда он попытался рассказать Андерсу о своем... влечении. Привязанности. Восхищении. Фенрис ущипнул себя за переносицу и сделал глубокий, медленный вдох, наполняя легкие воздухом. Бутылка безвольно повисла в другой руке. Фенрис жалел, что у него нет выхода для этих чувств, для его разочарования, что у него был способ дать Андерсу понять, что Фенрис чувствует к нему, без того, чтобы их темперамент не выходил из-под контроля. Фенрис жалел, что не умеет подбирать слова, как Варрик, или хотя бы не умеет говорить правильные слова, как Хоук, но он никогда не знал, что и когда стоит сказать. Если бы только существовал способ дать Андерсу понять, что он чувствует... Эта мысль плавала в голове Фенриса, подгоняемая вином и взлетая от тоскливой тоски, кружась то в одну, то в другую сторону, пока он сидел и размышлял перед камином. Одна идея пустила корни, и Фенрис позволил себе небольшую довольную улыбку. Возможно, он не мог сказать, что чувствует, но были и другие способы заявить о своих чувствах. *** Фенрис трудился над первой запиской два дня. Изложить свои мысли и чувства на бумаге казалось прекрасной идеей. Однако ничто из написанного не могло адекватно объяснить всю широту и глубину его отношения к Андерсу. Фенрис чувствовал очень многое. Он не знал, что ему следует сказать, потому что ему так много нужно было сказать. У Андерса не было бы таких проблем, размышлял Фенрис, бросая в огонь очередную записку. Андерс был свободен в своих эмоциях и мыслях, откровенен, честен и открыт. Фенрис мечтал иметь ту уверенность в себе, которая приходит с этой свободой. Он хотел бы научиться этому так, как научился Андерс. Размышляя о свободе и о том, что она для него значит, Фенрис наконец понял, что нужно написать. Он сунул записку под книгу о местной флоре и фауне, которую Андерс держал на своем столе, когда Хоук в тот день водил их группу в клинику Андерса. *** В тот вечер в "Висельнике" была ночь "Порочной добродетели− Варрик тасовал колоду для очередной игры, когда вошел Андерс. Фенрис заметил усталую, но широкую улыбку, уверенную походку, легкость поступи мага и почувствовал, как в его груди зародилась надежда. − Ты выглядишь счастливым! − заметила Мерриль высоким и жизнерадостным голосом. − Да, я счастлив! − ответил Андерс, ухмыляясь. − О, Нора приготовила рагу? Превосходно. − Случилось что-нибудь особенное? − спросил Хоук. − Таинственное пожертвование? Спас всю трущобу от верной гибели? Плюнул в храмовника? − Хоук! − зашипел на него Себастьян, совершенно ошарашенный. − Лучше, − сказал Андерс, его глаза вспыхнули от удовольствия. − Я нашел родственную душу! − Еще одну? − сухо спросила Авелин. − У тебя не очень хорошие отношения с духами, Андерс. − Я сделаю вид, что ты этого не говорила, − Андерс беззаботно потянулся к мешочку на боку и достал знакомый клочок толстого пергамента. Фенрис знал, что там написано. В конце концов, это он написал. Я восхищаюсь тем, как ты ценишь свободу. Хоук негромко присвистнул, а Варрик негромко рассмеялся. − Похоже, у тебя появился тайный поклонник, Блондинчик! − сказал Варрик со своей обычной жизнерадостностью. − Я нашел это у себя на столе, − сказал Андерс. − Спрятанным под книгой. Должно быть, он или она сунули его туда, когда я был со своими пациентами. Больше я ничего не заметил. Наконец он сел между Изабеллой и Мерриль, втиснув свою высокую фигуру в небольшое пространство. Он сел прямо напротив Фенриса, и Фенрису с трудом удалось сохранить спокойное выражение лица. По крайней мере, его словам удалось сделать этого человека счастливым, подумал Фенрис. Это все, что ему было нужно. Достаточно было знать, что он может вызвать улыбку на лице Андерса. − Это немного странная любовная записка, − поддразнила Изабелла. − Надо было написать: "Я восхищаюсь твоей прекрасной попкой" или что-то в этом роде, ты не находишь? − Изабелла! − лицо Себастьяна из свекольно-красного превратилось в пунцовое. − Это было бы неправдой, − пробормотал Фенрис. Он не восхищался задницей Андерса. Он безусловно ценил ее. Но Андерс был бы ему небезразличен, даже если бы был отвратителен на вид, хотя привлекательное тело было приятным бонусом. Андерс закатил глаза. − Фенрис! − прошипел Хоук, целясь локтем в ребра Фенриса. Удар был немного болезненным. − Не утруждайся, Хоук, − сказал Андерс слегка ехидным голосом. − Он просто не понимает, почему кто-то может находить меня привлекательным, ведь я маг, а он фанатик.... − Андерс, даже не начинай, − вздохнула Авелин. − Варрик, тасуй карты, мы собираемся сесть и поиграть в ”Порочную добродетель" и приятно провести вечер. − Последние слова прозвучали как угроза. Фенрис поморщился, но промолчал. По крайней мере, его записка была хорошо принята, подумал Фенрис. По крайней мере, она заставила Андерса улыбнуться. Это было все, о чем он мог просить. Это все, что ему было нужно. *** Но Фенрис не смог удержаться и написал Андерсу еще одну записку − короткую и честную, которую он сочинил в голове, пока они возвращались в Киркволл, и сунул под потрепанную подушку, лежавшую на койке в клинике. Андерс достал ее из кармана на следующем вечере “Порочной добродетели”. − Ладно, Изабелла, признавайся. Я знаю, что это была ты, − сказал Андерс, его лицо раскраснелось. Фенрис изо всех сил старался сдержать ухмылку, и ему едва удалось это сделать. Андерс помахал перед ними клочком пергамента, на котором аккуратным почерком Фенриса были написаны слова. У тебя живые и яркие глаза. − Слишком уж слащаво для меня, сладкие щечки, − Изабелла хихикнула. − Или я должна звать тебя "яркие глазки"? − О, отвали, − пробормотал Андерс, опускаясь в кресло. − Если я узнаю, что кто-то из вас дразнит меня, клянусь сиськами Андрасте, я больше никогда не буду лечить никого из вас! Фенрис не воспринял угрозу всерьез. Он писал эти записки не в шутку. После этого записки пошли легче, слова потекли с пера на бумагу вдохновенным фонтаном. Фенрис обнаружил, что ему нравится писать, нравится делать постоянные пометки, отражающие его мысли. Каждый мог прочитать то, что он написал, если хотел этого. Но Фенрис тщательно скрывал свои записи. Они предназначались только для Андерса. Следующую записку Фенрис спрятал среди множества бутылочек с зельями, которые Андерс расставил на своих полках. Ты добр, несмотря на всю жестокость, которую тебе довелось пережить. Ты сильнее многих. Ты сильнее меня. Фенрис сдержал улыбку, пригнув голову, когда увидел, что Андерс читает и перечитывает именно эту записку во время похода на Расколотую гору. Андерс краснел и мило улыбался клочку бумаги, не обращая внимания на поддразнивания Хоука и колкие вопросы Варрика. Фенрису удалось порадовать мага своими словами, и это принесло ему удовлетворение. Фенрис молчал, пока Хоук умолял Андерса рассказать больше о записках и его таинственной поклоннице. − Да помолчи ты, Хоук! По-моему, это очень мило! − запротестовал Андерс. − И никакого вреда от них нет. − А я и не говорю, что они не милые, Андерс, − сказал Хоук с улыбкой. − Но это Киркволл. Бесплатный сыр только в мышеловке. − На них даже нет подписи! − усмехнулся Андерс. − В чем же подвох? Этот аноним просто посылает мне приятные записки! Вот и все! − Это так трогательно, − протянул Варрик. − Хочешь, я проведу расследование и выясню, кто оставляет тебе эти записки? − Ни за что, ты спугнешь его, − проворчал Андерс. − Если этот неизвестный присылает тебе так много записок, то я сомневаюсь, что гном и его многочисленные шпионы отпугнут его, − заявил Фенрис, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно. Ухмылка Андерса наполнила его сердце легкостью. − Осторожнее, Фенрис, − поддразнил его Андерс. − Кажется ты сказал мне что-то приятное! − Избавься от этой мысли, − сухо сказал Фенрис, и его нервы едва не загудели от удовольствия, когда Андерс рассмеялся. Это его заслуга, с гордостью подумал Фенрис. Он и его записки сделали это. После этого записки полились из него рекой. Фенрис отмечал мастерство Андерса как целителя, восхищался его преданностью своим обязанностям, перечислял бесчисленные слова, восхваляющие его ум, его силу, его свирепость, когда Андерс вел войну против болезней и нищеты. Вместе с записками он проносил угощения: несколько конфет, пару яблок, горсть целебных трав. Это превратилось в зависимость. Фенрис писал записку, находил к ней маленький подарок и прятал в клинике, чтобы маг нашел. Ему нравилось наблюдать, как от его слов походка Андерса становится пружинистой, в глазах появляется больше света, а спина распрямляется. Фенрис наслаждался каждым мгновением этого. Особенно Фенрис гордился тем, как ему удалось пронести в клинику корзину с едой и посланием (Ты слишком часто обходишься без еды. Это благородно, но глупо. Это все тебе), пока Андерс был занят оказанием помощи беременной эльфийке. Фенрис проскочил в заднюю комнату Андерса, бросил корзину и записку, и почти вышел из клиники, когда его заметил маг. − Фенрис! − воскликнул Андерс, и сердце Фенриса чуть не вырвалось из груди. − Я не заметил тебя. Что-то случилось? − Хоук просил привести тебя, − солгал Фенрис. − Но ты занят. − Да, прости, − извинился Андерс, вытирая волосы со лба тыльной стороной запястья. День был душный и жаркий, даже в глубине Клоаки. Маг выглядел измученным, подумал Фенрис, и довольно усталым. Даже изможденным. Его глаза казались затравленными, и Фенрис задался вопросом, какой демон терзает мысли Андерса и не дает ему покоя. Справедливость или прошлое? − Не стоит извиняться, − мягко сказал Фенрис, и если Андерсу показалась странной его доброта, то он счел за благо не упоминать об этом. − У Элли схватки, а Исаак в панике. Так что я никуда не смогу пойти, − Андерс жестом указал на эльфийскую пару позади себя. Эльфийка медленно передвигалась по комнате, а крайне озабоченный эльф поддерживал ее, поглаживая по спине и бормоча ободряющие слова. Женщина закатила глаза, но позволила ему суетиться. − Понятно, − констатировал Фенрис. Андерс будет занят сегодня днем. Возможно, и весь вечер. Даже самые легкие роды были ужасно утомительны для всех, кто в них участвовал. − Тебе нужна помощь? − Ты хочешь помочь? − сразу же спросил Андерс, а потом поморщился. − Нет, прости, это прозвучало неправильно. Я имел в виду, что... − Иначе я бы не спрашивал, − твердо сказал Фенрис, оборвав запинающиеся слова Андерса. − Что мне делать? Слова Фенриса словно окутали Андерса покровом спокойствия. Он расслабился, плечи опустились, а с лица пропало хмурое выражение. − Вскипяти еще горячей воды, завари чай для меня. Ну, и для Иссака. Он так нервничает, что я начинаю волноваться, − сказал Андерс, явно снова контролируя обстановку. − Конечно, − ответил Фенрис. Он последовал указаниям Андерса. Он вскипятил воду, заварил чай, передал странные медицинские инструменты и травы, когда Андерс попросил их, дал Андерсу чистую ткань и еще воды. Он наблюдал за тем, как Андерс ловко принял красного и хрипящего младенца, перерезал пуповину, обмыл ребенка, после чего объявил его здоровым и передал гордым родителям. − Спасибо за помощь, − тихо сказал Андерс, отходя в сторону, чтобы дать новой семье хоть какое-то подобие уединения. − Всегда пожалуйста, − сказал Фенрис после долгой паузы. − Мне пора идти. − Ах, да. Конечно, − Андерс открыл дверь и вывел Фенриса из клиники. − Увидимся. − Да. Увидимся. − Спокойной ночи, Фенрис. Фенрис подождал, пока за ним закроется дверь, и, вздохнув, прошептал в ночное небо: “Спокойной ночи, Андерс”. Он вернулся к себе домой и стал писать новые заметки − страницы за страницами о своем восхищении, о своих желаниях, о своих надеждах на то, что когда-нибудь Андерс сможет почувствовать хоть малую толику того, что чувствовал к нему Фенрис. Он немного раздумывал над тем, чтобы сжечь их, но вместо этого засунул их под матрас. “Это опасно”, мрачно подумал Фенрис, глядя на перо и плотную бумагу на столе. Вначале он оттачивал свои навыки письма и хотел порадовать мага. Но теперь он тосковал по тому, чего никогда не мог иметь. Фенрис поклялся себе прекратить это безумие, пока он не увяз слишком глубоко. Но что-то подсказывало ему, что уже слишком поздно. *** Для Фенриса было слишком поздно. Написание записок стало его зависимостью. Он не мог перестать писать записки и посылать их Андерсу. Записки доставляли магу столько радости. Как же Фенрис мог их не писать? Послание "Ты храбр и свиреп. Это ценят” было написано после того, как Андерс пронзил работорговца гигантской сосулькой, прежде чем он добрался до Фенриса. Он поместил его под масляную лампу на столе Андерса. “У тебя нежные прикосновения и манеры” − было написано после ночи в клинике Андерса, когда Андерс ухаживал за ним после стычки с магами крови на Рваном берегу. Он положил ее в стопку бумаг, которые Андерс использовал для своего манифеста. “Твой энтузиазм заразителен, даже если у тебя нет музыкального слуха”. Эту записку он написал после особенно бурной ночи в "Висельнике”. Фенрис сунул его в накидку Андерса с ловкостью, которой могла бы позавидовать даже Изабелла. Казалось, чем больше Фенрис писал, тем больше он размышлял. А чем больше он размышлял, тем глубже и глубже погружался в желание. Все глубже и глубже влюблялся. Записки становились все более игривыми, дразнящими, веселыми, вызывая все больше улыбок и даже смех Андерса, когда он читал их. “Ты тоньше метлы. Ешь.”, требовала одна из записок. Он оставил ее на столе Андерса вместе с буханкой хлеба. “Ты сегодня прекрасно выглядел. Твоя улыбка ошеломляет.” Эта записка была подсунута Андерсу под дверь. “Я поражаюсь тому, как ты ориентируешься в Клоаке, даже когда почти спишь на ходу от усталости. Поражаюсь и беспокоюсь. Больше отдыхай, Андерс.” Он положил записку на койку Андерса. − Знаешь, а ведь этот аноним в чем-то прав, − заметил Фенрис, когда Андерс читал последнюю записку у костра. − Тебе следует отдохнуть, маг. − О, неужели я слышу в твоем голосе беспокойство? − пошутил Андерс, поспешно засовывая записку в карман. − Должно быть, я сплю! Фенрис нахмурился. Он всегда хотел легко становиться частью разговора. Он хотел принадлежать себе, как принадлежали другие. Но Фенрису казалось, что Андерс не шутит, а насмехается, и эта насмешка больно ранила. Тогда он хмурился и пытался держаться более достойно, чтобы компенсировать насмешки, и это только заставляло Андерса насмехаться над ним еще больше. − Может так и есть, − сухо сказал Фенрис. Андерс рассмеялся, и Фенрис покраснел. Он едва мог встретить взгляд Андерса, стыд боролся с гневом в его сердце, горячем, тяжелом и густом в его горле. Но Андерс перестал смеяться и посмотрел на Фенриса. − Ты... ты и вправду не шутил, − пробормотал Андерс. Фенрис пожал плечами и постарался не обращать на это внимания. − Я говорю то, что имею в виду, − он всегда говорил то, что имел в виду. − Трусики Андрасте, ты действительно беспокоился, а я... э-э-э, то есть… − Андерс вздохнул. − Спасибо, Фенрис. − Не за что, − ответил Фенрис. Он встал и отряхнул свои леггинсы от вот налипшей грязи. − Я иду спать. Спокойной ночи. Он скользнул в свою палатку, ту самую, которую делил с Андерсом в этом путешествии. Это была новая пытка − испытывать все эти чувства и иметь человека, лежащего в основе этих чувств, прямо в пределах досягаемости. Достаточно близко, чтобы прикоснуться, если захочется. Фенрису очень хотелось этого. Но он держал себя в руках. Он написал еще одну записку, когда Андерс дежурил, пообещав спрятать ее в клинике, когда они вернутся. Ты свободен в своих эмоциях. Это удивительное зрелище. *** В своих записках Фенрис отмечал все привлекательные качества Андерса. Вполне естественно, что значительная часть его заметок была посвящена физической красоте Андерса. Записка “Твои волосы, словно солнечный свет”, умудрилась оказаться на вершине деревянной расчески Андерса, и “Ты слишком привлекателен”, оказалась в сапогах Андерса. “У тебя прекрасная фигура, не забудь укутать ее потеплее", − была оставлена среди белья Андерса. Андерс не делился этими записками с соратниками, но по его тайным улыбкам и яркому румянцу было видно, что он их прочитал. Фенрис был зависим от того, что он может доставить Андерсу удовольствие своими словами и действиями. Он был в восторге. Ему хотелось делать это снова и снова, любыми способами. Он передавал Андерсу все новые и новые записки, пряча их везде, где только мог. Каждое место в клинике было использовано для того, чтобы спрятать записку. Фенрис ни разу не подумал о том, что его отношения с Андерсом могут выйти за рамки этих анонимных записок и его тайной тоски. Его целью было заставить Андерса улыбаться, и записки заставляли его улыбаться. Этого было достаточно. Фенрис не ожидал большего. Счастье Андерса было достаточной наградой. Поэтому, когда Андерс зашел в "Висельник" с хмурым лицом и усталостью в глазах, Варрик ткнул Фенриса пальцем в ребра − молчаливый знак, чтобы Фенрис оставил все грубые замечания при себе. Фенрис знал, что должен передать Андерсу еще одну анонимную записку, чтобы попытаться облегчить бремя, лежащее на плечах этого человека. Вернувшись в свой особняк, Фенрис быстро накидал записку, а затем поспешил по тенистым крутым ступенькам Клоаки к клинике Андерса. Замок был плохим, а задвижка − хлипкой. Фенрису не составило труда взломать дверь. Он скользнул в помещение, держа в руке записку. Здесь не было ни света, ни звука. Андерс либо отсутствовал, либо спал, и Фенрис расслабился. Он оставил записку на столе, в самом центре. Утром Андерс найдет ее и ничего не узнает. Он нырнул в заднюю комнату и положил записку на стол. Бледная рука, испещренная синими трещинками, крепко сжала его запястье, костяшки пальцев побелели от напряжения. − Это ты отвлекаешь Андерса в последнее время, − прорычал Справедливость, глядя на Фенриса льдисто-голубыми глазами без зрачков. − Это ты оставлял записки. Этого нельзя было отрицать. Фенрис не хотел отрицать. Он также знал, что солгать Справедливости невозможно. Демон, дух, существо обладало удивительной способностью отличать правду от лжи, и оно без труда уличило бы его в наглом обмане. Казалось, ему доставляло извращенное удовольствие открывать правду, какой бы неприятной она ни была. − Да. Я оставил записки, − признался Фенрис. Делать было больше нечего. − Ты льстишь Андерсу в своих посланиях. Ты посылаешь записки с выражением восхищения, − Справедливость звучал растерянно, настолько растерянно, насколько это вообще возможно для духа. − Но при этом ты предпочитаешь раздражать и осуждать его, когда вы встречаетесь во плоти. − Мне трудно с ним разговаривать, − поправил Фенрис демона, стиснув зубы. − Отпусти мою руку. − Конечно, − мягко произнес Справедливость, но запястье Фенриса не отпустил. − Но ты скажешь мне, почему ты здесь. − Тебе? Где Андерс? − ужас охватил сердце Фенриса, когда в голове промелькнули страшные мысли. Андерс как-то сказал, что Справедливость никогда не брал верх без провокации, что он никогда не ходит без разрешения Андерса. Что они − одно целое. Если Справедливость сейчас был свободен, то либо Андерс присутствовал и знал о действиях Фенриса, либо Андерс был... Андерс был... − Он спит. Сегодня клиника была переполнена жертвами с Костяной ямы, − прогремел Справедливость. − Ему нужен отдых. В этот момент Справедливость отпустил Фенриса. Фенрис отдернул запястье и прижал его к груди, настороженно глядя на Справедливость. Справедливость застыл на месте, руки Андерса безвольно повисли по бокам, и демон уставился на него. Он по-прежнему не моргал. − Я пришел оставить записку, − медленно произнес Фенрис. Справедливость склонил голову набок, и Фенрис никак не мог привыкнуть к тому, что Справедливость контролирует тело Андерса. Они вели себя по-разному. Они по-разному говорили. Все в Справедливости нервировало Фенриса, потому что это было тело Андерса, но Андерса внутри него не было. На самом деле нет, сколько бы Андерс ни доказывал обратное. − Еще одно сообщение, − Справедливость окинул Фенриса еще одним долгим, ищущим взглядом. − Ты говоришь правду. − В голосе Справедливости снова прозвучало удивление. Фенрис фыркнул, выражая этим звуком все, что думает об этом демоне. Справедливость был о нем невысокого мнения. Справедливость ни о ком высокого мнения не был. Справедливость продолжил. − Ты восхищаешься Андерсом. Ты... заботишься о нем. − Не говори мне, что я чувствую, − зашипел Фенрис в ответ, по позвоночнику потек лед. Как смеет этот демон носить лицо Андерса, смотреть на него, анализировать его эмоции и мысли, как будто они принадлежат ему. − Не смей даже предполагать, что я чувствую! − Ты хранишь в секрете от него эти чувства, − заявил Справедливость. − Это несправедливо. − Он бы все равно их не принял! − голос Фенриса чуть не сорвался, но он сохранил самообладание, сглотнув комок в горле. − Я ему не нужен, и не стану обременять его своими чувствами. Это только мои проблемы. − Ты этого не знаешь, − сказал Справедливость, и если бы Фенрис не знал лучше, он бы подумал, что демон пытается его утешить. Фенрис отвел взгляд. − Я знаю достаточно, − Фенрис вздохнул. − Я оставлю записку и больше не буду его беспокоить. − Не будешь? − спросил Справедливость. − Отступишься, если он этого захочет? − Да. Он все равно не захочет получать их от меня, − сказал Фенрис, и его сердце сжалось от боли. − Никогда не захочет. Фенрис прошагал мимо фигуры Справедливости и положил записку на кровать Андерса, на тонкую потрепанную подушку. Ты сильнее, чем думаешь, но не преступление на время отложить свою ношу. Глаза Справедливости вспыхнули голубым огнем, когда он прочитал строки, а губы беззвучно повторяли слова. − Не оставляй его, эльф, − наконец потребовал Справедливость. − Он нуждается в тебе. Ему нужна твоя поддержка. − Все, чего я хочу, чтобы он был счастлив, − пробормотал Фенрис. Он посмотрел на Справедливость, на ошеломленное выражение, которое дух придал лицу Андерса. − Пожалуйста, пусть он будет счастлив. Фенрис в ужасе отступил назад, когда голубое сияние, возвещавшее о присутствии Справедливости, померкло, и он уставился в обеспокоенные, расфокусированные, изумленные карие глаза Андерса. − Фенрис? Что... что ты здесь делаешь? − растерянное выражение лица Андерса сменилось паникой. − Трусики Андрасте, что... Справедливость взял верх? Он что-то сделал? О, Создатель... − Ты не сделал ничего плохого, Андерс, − сказал Фенрис, у него пересохло во рту. Правда. Он должен был сказать Андерсу правду. − Я... Это я пришел сюда. После закрытия клиники. − O, − Андерс моргнул и покачал головой. − Прости, если Справедливость был как бы… − Андерс неопределенно махнул рукой. − Вещал там. Что-то случилось? Я не могу вспомнить вечер, кроме... Фенрис вздрогнул, увидев, как расширились глаза Андерса, как будто Справедливость только что сообщил Андерсу о том, что произошло, пока он... отсутствовал. − Мне нужно идти, − неуверенно произнес Фенрис, тепло прилило к шее, к лицу, к ушам. Он повернулся, чтобы сбежать, но рука Андерса потянулась, чтобы схватить его за плечо. Фенрис ловко уклонился и отступил от Андерса. Дверь была позади него, он мог открыть ее и убежать, прежде чем Андерс успеет его поймать. Он мог... − Нет, Фенрис! Подожди! − взмолился Андерс. Он не бросился в погоню, но его глаза (широкие, карие, нежные и отчаянные, поблескивающие в лунном свете) заставили Фенриса остановиться. − Я... так это ты оставлял эти записки? Ты? − Да. Прости, − Фенрис опустил взгляд в пол. − Я не хотел тебя пугать. − Ты не напугал! − запротестовал Андерс. − Я просто... ну, наверное, я просто удивлен. Я и не знал, что тебе не все равно. То есть, что я тебе небезразличен. − Ты не должен был узнать, − пробормотал Фенрис. Андерс не должен был узнать. Они не могли разговаривать друг с другом, как остальные члены группы Хоука. Они ссорились, когда видели друг друга, и Фенрис не знал, как прекратить эти баталии. − Мне нужно идти. − Фенрис, пожалуйста. Пожалуйста, просто скажи мне, почему, − голос Андерса был таким мягким, таким нежным, что Фенрис не мог его проигнорировать. Свирепость Андерса была одной из первых черт, которые Фенрис заметил в нем, но именно его нежность заставила его остаться. Был ли Андерс когда-нибудь нежен с ним, когда не выступал в роли целителя? Создатель свидетель, что в остальных случаях он никогда не был нежным. − Мы никогда по-настоящему не разговаривали друг с другом, − Фенрис замолчал. − Я понял, что только так могу сказать то, что чувствую, избежав недоразумений. − Ты мог бы подписаться своим именем. Чтобы я знал, что это ты, − заметил Андерс. − А ты бы их прочитал? − спросил Фенрис, и смущенное выражение глаз Андерса сказало ему все, что он хотел знать. − Что ж... Я просто хотел, чтобы ты знал, что кому-то не все равно. Я хотел, чтобы ты был счастлив. Андерс некоторое время молчал. Фенрис переминался с ноги на ногу, плотно утрамбованный земляной пол клиники холодил его ноги. Он ждал, что Андерс заговорит, но Андерс ничего не говорил. Он тупо смотрел вперед. Иногда его губы беззвучно шевелились, и Фенрис заподозрил, что он разговаривает с Справедливостью. Фенрис размышлял о том, стоит ли уйти, пока Андерс отвлекся, но тут маг пожал плечами и, казалось, вернулся в настоящее. − Справедливость сказал, что ты прекратишь писать мне записки, если я попрошу, − Андерс уставился на него со странным выражением лица. Он выглядел серьезным, но глаза светились странным внутренним светом, как будто он был озарен изнутри. Андерс, казалось, почти... одобрял его? Фенрис не знал. Он был совершенно не в себе, стоя перед Андерсом. − Я не буду делать того, чего ты не хочешь, − прохрипел Фенрис. − Я остановлюсь. − А если я не хочу? − спросил Андерс и шагнул вперед. Ближе. −А если я захочу, чтобы ты сделал это снова? − Ты хочешь еще записок? Записок от меня? − спросил Фенрис. Это было бессмысленно. Андерс подошел ближе и взял руку Фенриса в свою. Его руки были теплыми, подумал Фенрис, чувствуя прилив крови к голове и тяжелый стук сердца. − Мне нравятся твои записки. Я сохранил все до единой, − ответил Андерс. Выражение его лица было мягким, добрым, и Фенрис почувствовал, как в его груди зарождается надежда. − Пожалуйста, останься. − Если ты этого хочешь, − пробормотал Фенрис. Андерс хотел говорить, хотел поговорить с ним, и Фенрис чувствовал себя легко и прекрасно, потому что Андерс не отворачивался от него. Маг притащил его в личные покои и усадил на табурет, а сам сел на койку напротив него. Фенрис заметил, что Андерс не отпустил его руку. − Мы можем начинать, − Андерс смотрел куда-то на ноги Фенриса, на его щеках горел бледно-розовый румянец. − Разговор. С тобой. − Можем, − Фенрис, чувствуя себя смелее, сжал руку Андерса. − Хотя, возможно, тебе придется вести разговор. Андерс улыбнулся − яркой, честной, полной радости улыбкой, и Фенрис обрадовался. − Я могу это сделать.