Покинутый рай

Я сидела под струями ледяной воды прямо в одежде, прижимая ладонь к губам, и плакала. Никто не должен был услышать звуков моей боли и отчаяния, особенно Кави. Уверена, его бы только раззадорили мои слёзы. Он отомстил – сделал больно, уничтожил. Я сама позволила ему сделать это, чтобы защитить Лилу́. Одну сестру я потеряла, не смогла спасти, вторую – в обиду не дам, чего бы мне это не стоило. Цена оказалась неожиданно велика. Вдруг в дверь постучали, и я содрогнулась от охватившего меня ужаса. Я крепко сжала зубами руку, чтобы не зарыдать в голос от вновь нахлынувшего отчаянии. Что скажет мама, если всё же узнает о случившемся? Она потеряла первую дочь из-за неубереженной чести. Что будет с мамой, когда она узнает, что я пошла по стопам её покойной дочери? Никто об этом не узнает. Я об этом позабочусь. Стук в дверь повторился настойчивее. Я сжалась с трудом в спешке глотая ком слез. – Эй, ты что там вены себе вскрыть решила? – будто насмехался Кави, но я услышала в его голосе нервозность, выдававшую страх. После того, что он сотворил, Кави боялся, что я сделаю что-то с собой. Отчаяние с каждой секундой перерастало в злость – на него за совершенное кощунство, на себя за то, что не смогла остановить его и защититься. Теперь я знала его страх. – Выходи сейчас же, – командовал он с другой стороны двери. А я опустошенным взглядом из-под струй ледяной воды смотрела, как елозит ручка. – Выходи немедленно, или я сам войду и тогда… Холодная вода ошпарила кипятком и я спотыкаясь бросилась к полотенцу, кутая в него свое дрожащее оскверненное тело. Он стоял на пороге и после беглого осмотра взглядом меня с ног до головы хищно осклабился. Меня пробрала новая волна дрожи. Он уже не был пьян. Хотя не уверена был ли он пьян прошлой ночью. Если и был, хлесткие и обидные пощечины отца в присутствии всей семьи, должно быть отрезвили его, потому что машину и катер до одного из домов Варават на острове он вёл ровно и быстро. – Садись, поешь, – снова потребовал Кави, но я осталась стоять на пороге маленькой ванной. – Ты сделал, что хотел, – голос едва заметно дрогнул, стыдливый, тихий, слабый, сколько бы силы я в него не вкладывала. – Верни меня домой. – Садись есть, – жестче процедил он, не глядя на меня. – Отвези меня назад, – повторила я. Он крепко сжал в руке вилку, и мне показалось, в следующую секунду она полетит в меня. Но мне больше не была страшна такая боль. Любая рана – ничто в сравнении с пережитым унижением и болью, которая теперь сидела в моей голове, и я никак не могла вырвать ее оттуда. – Сядь… – Ты отомстил, – на его повышенный голос вдруг прорезался и мой собственный. – Ты сделал со мной то, что не смог бы никогда сделать с Лилóй. Мне больно! Больнее, чем тебе вчера. Довольно, отпусти меня, ты победил… – глаза наполнились слезами, которые я клялась не допустить. Он в несколько шагов пересек кухню. Не успев прозреть от пелены слёз, почувствовала, как тиски пальцев сомкнулись на моих плечах и встряхнули меня так, ударив головой о стену, что на мгновение зрение померкло. Снова боль. – Ты думаешь, я хотел сделать это с твоей сестрой? – слова Кави были похожи на змеиное шипение, смешанное с тихим, нервным смешком. Я вновь ощутила его горячее дыхание на своей щеке, спустившееся по шее и утонувшее в ворсе мокрого полотенца. Спазм ужаса и отвращения вернулся, словно не исчезал. – Если бы Лила́ осталась последней женщиной на земле, я никогда бы не посмотрел на неё. Это она хотела меня, и теперь всю жизнь будет сгорать от зависти и ненависти за то, что не она, а ты получила моё… Я распахнула глаза от новой волны ужаса. Ему мало было сделать это со мной? Он хотел рассказать о случившемся сестре? Тогда и мама всё узнает. Мокрое полотенце превратилось в железные оковы, не дающие пустить в ход руки. Рассудок помутился. Что было сил я ударила Кави мокрой головой в лицо. Не знаю куда, но попала, и удар заставил его отшатнуться и схватиться за голову. Руки непроизвольно сжались в кулаки, мне еще долго не удавалось разжать пальцы. Распахнув огромную стеклянную дверь, я бросилась на улицу, шепча себе под нос «Помогите», не смея закричать во всеуслышание. Понятия не имела, что планировала делать, оказавшись на улице. Звать на помощь – обязательно придут люди, которые в лучшем случае вызовут полицию и тогда огласки не избежать. Бежать домой – он увез меня на остров, и я даже не представляла в какой стороне дом. В ночи я не видела большой ли остров и можно ли на нем спрятаться. Без плана, просто бежала, куда глядели глаза, пускающие нескончаемый поток слёз. «Он расскажет… Мама узнает, и мне не останется ничего, только поступить, как сестра… Мне не останется ничего, кроме как умереть…» Что-то дернуло меня назад, да так сильно, что я рухнула на спину. Дыхание сперло от крепкого удара. Я даже не поняла, что всё это время продолжала крепко сжимать в руках мокрое полотенце. Перед глазами плыло. Меня перекатили на бок, а затем животом уложили на что-то неширокое. Это оказалось плечо. Плечо Кави. Я вырывалась, пиналась, но он завернул меня в полотенце, вновь не позволявшее мне защитить себя. Рыдания свели голос на нет. Он бросил меня не заправленную постель и навалился сверху. Руки никак не удавалось высвободить. Сейчас я могла бы его одолеть, но полотенце… И Кави это прекрасно знал. – Клянусь Богом, я не хотел делать это снова, но ты меня вывела, – зашипел он, стягивая с меня шорты из-под полотенца. Именно в тот миг перед глазами воскресла страшная картина дня, разделившего однажды мою жизнь на «до» и «после». Ритмичный монотонный стук молотка о стену, разбивавший любимую сестрой тишину. Мне 15 лет, я гордо креплю очередную грамоту на стену, от пола до потолка увешанную моими наградами. Потом возвращается мама с тремя билетами в Тайланд на мои первые заграничные соревнования. Я открываю дверь в комнату сестры, желая сама рассказать той радостную новость. Ноги наступают в липкую алую лужу, в которой неподвижно лежит сестра. На ней белое кружевное платье. В руках пуанты. Краснота карабкается по её наряду, к неподвижной проваленной груди. На столе раскрытый дневник на английском. Я не знала его. Этого и не было нужно, чтобы на сердце почерком сестры нестираемыми шрамами отпечаталось клеймо убийцы. Может, не моими руками убита, но моими руками не спасена. Мои руки вбивали в стену гвоздь, когда пульс сестры отбивал последние удары в своей жизни… И сейчас всё будто повторялось, только со мной. Но я всё еще была жива...