Уайтчепел: Рассказчик

      Лес Элмстед – парковая зона на юго-востоке Большого Лондона – никаким образом не имела отношения к полицейскому участку Уайтчепел – однако Службой столичной полиции дело было перенаправлено детективу-инспектору Чандлеру и его команде.       Чандлер уже заранее себя накрутил по дороге до места преступления – потому что по первичному отчету, предоставленному ему местными полицейскими, найденное тело очень походило на дело рук Рассказчика.       Рассказчика Рассказчиком теперь называли все – и в Уайтчепел, и в других подразделениях, – пусть и шум за последние дни был умеренным.       Преступник вышел из жилых домов на улицу – и теперь зрителей у него стало больше… Чандлер запретил себе – и своему разыгравшемуся воображению, устроившему катастрофизацию, – выдумывать лишнего до тех пор, пока он не увидит все своими глазами.       – Мать с маленьким ребенком на утренней прогулке обнаружили тело, – докладывала Меган, пока Чандлер и Майлз шли по лесной тропинке с редкими опавшими листьями, в зеленом тоннеле подкрадывающейся осени. – Подняли шум. Смотрители парка пришли спустя семь минут – потому что не сразу определили место происшествия. Паника, зеваки…       Даже издалека обнаженное тело, лежавшее ничком на земле, выделялось светлым пятном – и Чандлер не скрыл досады. Над трупом уже склонились судмедэксперты, криминалисты делали кадры, свистела вспышка, щелкал затвор камеры.       – Личность жертвы пока не установлена, нас держат в курсе. Кинологи осматривают лес.       Чандлер молча кивал, Меган отстала, поравнялась с идущим следом Уилсоном, тот с сожалением покачал головой. В своем светлом плаще, мягко ступающей походкой он походил на того, кто просто прогуливался по парку… Его выдавало задумчивое лицо и отсутствующий взгляд серых глаз цвета мокрого асфальта.       Он включился в процесс, как только догнал детективов.       – Вижу след от инъекции на шее, в яремную вену, – рассказывала доктор Ллевелин. – Меняет почерк.       Обнаженная девушка лет двадцати с рыжими длинными волосами до пояса, разметавшимися по обе стороны от головы, лежавшая на земле, грудью на белоснежном платке – и ветка хвойного дерева у ее бедра, оструганная, с одним единственным оставленным зеленым побегом, торчащим концом вверх выше ягодиц. На спине у жертвы был продольный разрез вдоль позвоночника, раскрытый, с пятнами земли, руки жертвы вытянуты вперед, становясь продолжением тела.       – Следы сопротивления? Изнасилование? – забрасывал вопросами Майлз.       Кэролайн качала головой, вдалеке перекрикивались собаки в поисках следов, кинологи и трасологи осторожно переступали через траву и кусты.       Уилсон оглядывался в поисках хвойных деревьев.       – Док, опять наш сказочник? И что это означает? Даже не знаю, что лучше.       – Следов изнасилования нет, – с несвойственной ему возмущенной и дерзкой интонацией перебил Майлза Харт. – Смерть наступила около четырех часов назад, рана на спине была нанесена посмертно.       Уилсон спросил:       – Где сердце и собаки?       Майлз тоже начал оглядываться. Доктор Ллевелин тем временем бросила гневный взгляд на ассистента.       – Боттичелли, – пояснил Уилсон. – Новелла о Настаджо дельи Онести. Жестокое панно с девушкой, которая отвергла поклонника, и он преследует ее, как всадник, по лесу, убивает, скармливает ее сердце собакам.       Чандлер закрыл лицо ладонью, затем зажал рот, чтобы не издать звук вопля отчаяния. Ну конечно, это Рассказчик! Им теперь по всему Лондону носиться – и территория поисков становится непомерно большой!       – То есть сердца нет? – обратился Майлз к Ллевелин.       – Извлечено ли сердце, будет понятно, когда осмотрим труп в участке, – отозвалась она. – Чтобы не нарушать целостность. Грудная клетка вскрыта сзади, как при заднебоковой торакотомии, но если проводить вмешательство на месте, то есть риск что-то задеть.       За кустами в нескольких десятках ярдов вновь залаяли собаки, кинологи командовали: «Брось».       Майлз нетерпеливо запыхтел.       – Прошлые трупы тоже были картинами?       Уилсон был огорчен – потому что понял, что мог заблуждаться, приписывая Рассказчику авторство историй, поданных его особенным языком.       – В двух предыдущих был символизм современности, – произнес он. – Здесь – эпохи Возрождения.       – И?       Все теперь ждут от него чтения мыслей и экстрасенсорные способности, хотя до этого смеялись и не воспринимали всерьез.       – Сердце! – выпалил подбегающий Финли. – Собаки нашли сердце!       Он не сказал, что собаки чуть не сожрали улику – к стыду кинологов.       – Отказала поклоннику? – продолжал Майлз. – Без вести пропавшие рыжеволосые, с настойчивыми поклонниками.       – Иду искать, – Финли развернулся на пятках и направился прочь. – Сейчас же запрошу у офиса.       Харт предположил:       – Если это преступление из типа Рассказчика, личного мотива не будет. Труп слишком стерилен для личного мотива, нет гематом, нет следов изнасилования или борьбы.       – Харт, – многозначно позвала его доктор Ллевелин, а затем повернулась к детективам. – Образцов микрообъектов тоже пока нет.       – Прошу прощения, доктор Ллевелин.       Он по обыкновению смотрел на Уилсона, Уилсон усиленно соображал.       – Рассказчик выбирал актеров по ассоциативному ряду, – подал голос он. – Алкоголик и мать с сыном. Алкоголик в порочном круге; соседи подтвердили, что сына мать поглотила как личность, – он пожал плечами. – Правда, он бы тогда и преследователя девушки тут где-нибудь оставил неподалеку.       – Почему Боттичелли? – не унимался Майлз. – Эстет хренов.       Чандлер не вмешивался, он только слушал. В его голове его уже сто раз уволили, двести раз сделали выговор, дюжину раз он сам подавал в отставку, лишь бы сохранить места членам команды.       – У жертвы одинаковый фенотип с жертвой на картине, – ответил и Майлзу, и Уилсону Харт, параллельно собирая какие-то образцы. – Он мог оценить доступную эстетику выше совершенства – на преследователя могло не повезти.       Чандлер покосился на него: чем больше доктор Ллевелин позволяет Уортону, тем бесцеремонней он становится.       И еще эти взгляды на Уилсона – почти с обожанием. Никого другого для него будто бы не существует, когда тот рядом оказывается.       – Ветка не отсюда, – заключил доктор Уилсон. – Хвойных поблизости нет, – затем он возразил Харту. – Не повезти? И какое же он впечатление оставит?       – Фотографии с места преступления надо будет сравнить с картиной.       Чандлер не выдержал.       – Доктор Уортон, – строго сказал он. – Мы благодарны за ваши замечания, но убедитесь, что они не мешают вам выполнять ваши задачи и исполнять прямые обязанности.       Ллевелин в согласии кивала, затем покачала головой, поджав губы – как смотрят на хулиганящих детей.       – Да, сэр. Доктор Уилсон, мне договаривать?       Уилсон моргнул, он уже отошел на пару шагов назад и обходил место преступления по периферии, пытаясь определить нужный ракурс.       – Сэр, – обратился он к Чандлеру, – позвольте Харту договорить. Если это ссылка на картину, то оно должно выглядеть, – выделил он интонацией, – как картина. От того, какие детали было важно или возможно воспроизвести, зависит то, какой бэкграунд у преступника.       Он достал мобильный телефон из кармана. Лицо Харта смягчилось.       – С поклонником из картины могло не повезти – преступник, судя по расположению трупа, времени обнаружения, уверен не в везении, а в собственных силах. Возможно, остальные элементы картины будут обнаружены в других местах, возможно – сделаны позже, – он взглянул на Уилсона. – Это может быть не последний труп.       – Как пазл, – мрачно согласился Уилсон.       Теперь у Майлза пропал дар речи. Харт Уортон говорит с такой уверенностью, как будто сам тут все организовал, знает каждого маньяка в Лондоне, сам убил не меньше двух дюжин человек!       Чандлер прокашлялся.       – Спасибо за ваши наблюдения.       – Доктор Ллевелин, – как ни в чем не бывало молвил Харт. – Микрообъекты я собрал.       «Развелось детективов! – мысленно негодовал Майлз. – Детектив-потрошителевед, детектив-историк, детектив-менталист, детектив-психиатр, детектив-судмедэксперт!»       Пока он расспрашивал у проходящих мимо криминалистов про следы, в том числе и от машины у подъезда к лесу, возмущался, что все уже затоптали нерадивые собачники и спортсмены-бегуны, Уилсон рассматривал репродукцию картины на экране мобильного телефона.       Ракурс с дорожки – откуда труп обнаружили свидетели – соответствует изображению, но подача иная. Предположение, что это не Рассказчик, Уилсон решил пока не озвучивать.       Вскоре труп оставили в покое, Майлз и Чандлер уже давали указания о том, что следует найти, откуда была взята хвойная ветвь, определить ткань платка, а также выяснить что-нибудь про занятия и образ жизни жертвы. Судмедэксперты отошли от тела, доктор Ллевелин уже направлялась к кустам, где обнаружили сердце, обернулась на Харта.       – Примитивно, – сказал тот негромко.       Чандлер услышал – потому что даже повернул голову и непонимающе скривился. Харт же совсем недавно расхваливал Рассказчика за изобретательность ума и тщательную подготовку!       Для доктора Уилсона тоже реплика Харта не осталась незамеченной.       – Примитивно – потому что вопросов не возникает?       Харт просиял – удивившись то ли слуху психиатра, то ли тому, что они думали об одном и том же.       – Это воссоздание уже существующих образов. Оммаж чьему-то величию. Ничего нового.       Уилсон будто бы ждал повода высказаться – потому что аж набрал воздуха в грудь, перед тем как убедиться, что Чандлер его слышит – и заговорить.       – Сэр, это не Рассказчик. Это кто-то другой. Рассказчик подчеркивает свою исключительность, он ни на кого не похож и оставляет индивидуальный след, а этот ссылается на авторитет – и неважно, одобряет он его или высмеивает. Этот визуал, а у того, как у японской еды, все чувства затрагиваются.       – Вы еще скажите, что Рассказчик лучше все делает, – обескураженно возразил Майлз. – Мы не отдаем никому предпочтение. Допустим, их двое, искать сперва все равно так, словно это первое и единственное его преступление.       Если их двое, то дело из ведомства боро Бромли в полицию Уайтчепел отдали зря. Но пока у них нет доказательств – одни домыслы.       – В следующий раз я озвучиваю предварительный отчет, если ты позволишь, Харт, – покачала головой доктор Ллевелин.       Харт был поражен репликой Уилсона настолько, что даже не старался изобразить виноватый вид.       – Доктор Ллевелин. Боже, какой я невежа. Простите. Третий труп от искусствоведа в такой короткий промежуток времени меня доводит.       Кэролайн больше не гневалась, Чандлер задержал на Харте задумчивый взгляд.       – Доктор Уортон, прошу впредь предоставлять слово вашему руководителю, а выводы по психологии отдавать на проверку доктору Уилсону.       – Выводы по телам – Кэролайн, – с сарказмом изрек Майлз, – выводы по умам – доктору Уилсону. Ну хоть вести расследование оставьте детективам.       Уилсон вмешался.       – Выводы доктора Уортона были полезны.       – Как?       – Для выведения формулы ментальной модели преступника.       Майлз умоляюще взглянул на Чандлера.       – Мне нужно с кем-то обсуждать на своем языке, – продолжал доктор Уилсон. – Спорить с вами замечательно, но для этого хотя бы нужно это озвучивать.       «Кто тебе мешает? – думал Майлз. – Говори на здоровье – но не перетягивай на себя одеяло – так, словно мы без тебя все это время были беспомощными котятами!»       Чандлер уже был зол – на их бесполезные пререкания. Каждый выполняет свою работу, каждый вкладывается в общую копилку… Что они делят – труп, преступника?       – Специалист по психиатрии – доктор Уилсон, – произнес он, обращаясь в первую очередь к Майлзу. – Если он счел доводы доктора Уортона полезными, я доверяю его экспертизе. У нас нет зацепок, у нас нет подозреваемых, нам нужно решить это, любым способом, до того как дело обратится публичным скандалом и создаст массовую панику. Всем все ясно?       – Ясно, – единогласно отозвались судмедэксперты.       – Да, босс, – запыхтел, но согласился Майлз, сложив руки на груди.       Затем он прищурился и указал пальцем сначала на Харта, затем на Уилсона, перед тем как уйти прочь.       Харт усмехнулся, Уилсон вздохнул.       – От обязанностей ассистента это тебя не освобождает, – сказала доктор Ллевелин.       – Конечно, нет.