Уайтчепел: Рассказчик

      – Я приготовлю поесть. Помыться будет хорошо. Не бреясь – на всякий случай. Кровать у нас застелена…       Харт говорил по-деловому, отмахиваясь от неуместного влечения – которое не отпускало на протяжении последней четверти часа дороги. Они еще не успели выйти из машины, сидеть было неловко от стояка, он делал вид, что ничего не происходит.       – Хорошо, – ответил Уилсон.       Он потянулся к ручке, он увидел, что у Харта глаза заблестели, и что ему полегчало – но как-то резко.       Харт сглотнул, вышел из автомобиля, на крыльце он оказался первым – и открыл Уилсону входную дверь, пропуская вперед. Когда створка закрылась, и их встретила темнота огромного дома, Уилсон остановился – и дальше не пошел.       Осторожно, почти на ощупь, он выставил руки, чтобы придержать ступавшего следом Харта за плечи, выше локтей.       Харт вздрогнул от прикосновения и задержал дыхание – но не от испуга.       – Свет надо включить. Ты помнишь, где выключатель?       Он забыл, что в доме нет электричества – мысли путались. Он пытался сделать – или сказать – хоть что-нибудь, что скроет приятное волнение и нетерпение – которое он считал ненужным.       Уилсон сделал шаг вперед – и ничего не ответил.       – В смысле, светильник, фонарик. Свечки, – голос Харта был уже сиплым, он моргал, сбиваясь на шепот. – Я могу найти свечки…       От того, что Харт стоял рядом, напротив, было тепло. Уилсон приблизился еще на шаг, руки с плеч Харта переместились на грудь, затем легли на пояс. Он наклонился ближе к лицу.       Харт больше не возражал и не искал отговорки. Он тоже подался вперед, положил ладони вокруг лица, поцеловал в щеку, вдохнул, повернул голову Уилсону, чтобы поцеловать в челюсть, в шею…       Уилсон поймал губами его губы. В мыслях – уже не впервые – промелькнуло, что Харт никогда первым не целует в губы, он целует в лоб или в щеку, а еще он любит целовать в шею…       Харт – будто от досады – засопел, раскрывая рот, но почти не совершая движений челюстью, руки его уже скользили вниз, на пояс, затем на ягодицы. Уилсон целовал его все настойчивее, держал крепко, тазом уже подавался вперед и толкал. Харт прижал его к себе за задницу, инстинктивно, в желании тоже толкнуться пахом, усилить давление и трение.       – Виктор, – он вынырнул из омута, заставляя себя – зачем-то – думать; он потерял остаток предложения в поцелуе, отвечая увереннее, отвечая напором на напор. – Если хочешь, я могу тебя взять сегодня.       Уилсон не понял ничего, он бы предпочел, чтобы Харт молчал и не отвлекался.       – Взять? – переспросил он – с непонятной интонацией, на выдохе, с высоким субтонным стоном, напоминающим возглас.       – Я имею в виду анальный секс. Я купил смазку и презервативы, если тебя это интересует, – ответил Харт ровным, неподходящим под реплику его персонажа, сгорающего от страсти, голосом. – Если хочешь, можешь ты меня – я тебе позволю.       Уилсон задыхался. Зачем он о чем-то спрашивает?       – Да я ни черта не соображаю.       – Можем остановиться, чтобы ты мог подумать.       Он не издевается… Он просто так мыслит – отдельно от тела, томящегося от похоти, перекрикивая агонию ноющих от притока крови гениталий.       «Да что тут думать?» – мысленно возмутился Уилсон.       – Делай, как хочешь.       «Как я хочу». У Харта задрожали руки, голосовые связки не сразу его послушались.       – Ничего не бойся. Останови меня, если что-то тебе не понравится.       Уилсон хихикнул, выдохнул, начал целовать Харта в щеку, в челюсть, в шею. Харт хотел переспросить, правильно ли тот его понял, услышал ли вообще Уилсон его – но от поцелуев уже кружилась голова, мурашки бежали по спине, на сопротивление не оставалось больше сил.       Он схватил Уилсона за затылок, повернул голову к себе, впился в его рот, агрессивно, глубоко, другой рукой с задницы давящим поглаживанием вел по бедру, но уже мягче – на внутреннюю сторону бедра.       Уилсон хотел раствориться, отдаться – как в мотиве песни, игравшей на вечеринке Уайтчепела – «Возьми меня».       Харту было страшно отпускать контроль и поддаваться безумному потоку, дикому урагану. Он замедлился, целовал уже глубоко, но неспешно, гладил промежность Уилсона в одном ритме с движениями рта. Он отстранил Уилсона сам – чтобы, наконец, выдавить из себя инструкцию.       – Пожалуйста, иди в спальню и разденься, – прохрипел он ему в шею, вновь притягивая к себе за задницу, целуя под подбородком – а затем добавил: – Я сейчас.       Руки соскользнули, лишь когда он убедился, что Уилсон твердо стоит на ногах.       Уилсон хлопал расницами, он отступил – и пошел к лестнице, наверх, он не бежал, только потому что ничего не видел. Тело знает дом, и зверь знает дом и знает, где спальня…       Он не помнил, как разделся. Харт вбежал в комнату – спустя мгновение или вечность – и потерялся, кто раздетый – он или Уилсон. Рука на плече, рука на груди, на животе, руки укладывают на кровать и гладят, сжимая и давяще, вниз по животу. Вновь растерянность – чьи это ощущения, чье это желание сжать и толкаться и кусать.       Презерватив и смазку Харт положил на кровать, он сбросил пальто, стащил свитер, столкнул штаны до колен. Он замер, сжимая одной рукой бедро лежащего на кровати Уилсона – чтобы вспомнить, что нужно сделать.       Уилсон тянулся к нему неосознанно – чтобы положить руки на плечи, чтобы было тепло, горячо, еще горячее.       Харт отловил страх – сделать что-то не так, навредить. Страх боролся с вожделением, лишь в поцелуе он расслабился – и начал вновь воспринимать происходящее естественнее.       Он выдавил смазку на руку, провел по ягодицам, не отстраняясь, еще не пытаясь совать пальцы – просто чтобы Уилсон почувствовал и привык.       Уилсон забывал, что происходит. До него еще пока ничего не дошло.       Харт поднял таз Уилсона, подсунув под задницу подушку, навис над ним, упираясь коленями в кровать, он массировал проход, ждал, когда мышцы расслабятся, добавил еще смазки. Он осторожно надавил пальцем, замер и прекратил поцелуй – чтобы прислушаться к реакции, чтобы верно давить палец глубже.       Уилсон дышал часто – от выбивающего из ума возбуждения, ему было страшно – с непривычки, – ему хотелось цепляться за плечи, хотелось отшучиваться – что нет, доктор Уортон знает, что делает, значит надо так…       Харт остановился, прислушался, пульсирующий член и стекающий от напряжения по шее и спине пот были будто бы не у него.       – Я люблю тебя. Можем остановиться. Это необязательно. Я тебя не раню, – прошептал он – и поцеловал Уилсона в лоб. – Я могу сделать что угодно, но я тебя не раню. Мне остановиться?       Он убрал палец, теплая, липкая ладонь легла на бедро.       Уилсон замотал головой и промычал:       – Продолжай.       Было бы проще просто держать друг друга за члены! Ему было неудобно, на стыке досады и нетерпения. Харт гладил его по голове, потом положил ладонь под затылок, другой рукой он продолжал, добавив еще смазки, постепенно вводя палец глубже, целуя то в губы, то в лицо, то в шею – чтобы отвлечь и расслабить.       Уилсон старался не дергаться, дискомфорт и желание – чтобы почувствовать движения Харта изнутри сильнее… Член дымился, он сам себе не помогал, чтобы не мешать.       Харт водил носом по шее, прикрыл глаза – чтобы лучше чувствовать и понимать. Больше смазки, два пальца, скользко, влажно, от собственного вожделения он дистанцировался – чтобы все сделать правильно – пусть и от нечаянного соприкосновения члена с бедром, животом, другим членом хотелось по-животному сорваться.       Поцелуй в шею, лоб ко лбу, осторожно, медленно – три пальца. Уилсон стонал, он негодовал, за что Харт его так мучает, хотелось толкнуться, схватиться и схватить, все было странным, наоборот – и от неудовлетворенности можно было сойти с ума.       Харт стискивал зубы, у него было ощущение, что он уже умирает – от напряжения, от ударяющей в голову похоти. Он взял другую подушку, положил ее Уилсону под голову, целуя в грудь, размазывал смазку по своему члену – вздрагивая, зажмуриваясь, подавляя рычание.       Он гладил Уилсона по животу, целовал, затем выпрямился, взял за бедра обеими руками, одна ладонь была влажная от холодной смазки… Он водил членом по проходу, он уперся головкой, мысленно сказав себе, что если будет сопротивление – то не станет продолжать, а просто сделает минет.       Давление, скольжение, погружение… Он сжал зубы, нахмурился, ему самому уже было больно от долгожданного тугого кольца, обхватившего его.       Уилсон ловил ртом воздух, почти со всхлипом, он не чувствовал ничего, кроме возбуждения, от которого он думал лишь о том, что нельзя прямо сейчас кончать.       Харт замер, зажмурился, чтобы не начать исступленно толкаться, отстранился, вновь вошел. Его трясло от ощущения сопротивления, от горячего влажного сжатия, он сам всхлипывал и рычал, он держал одной рукой за бедро, другой рукой гладил лицо Уилсона.       Никто не умер. От похоти распирало, от единения невозможно было выскочить из омута безумия. Уилсон положил ему руки на пояс, он хотел еще, он подставлялся так, чтобы попадало под углом, ему хотелось орать и ныть от этого абсолютного заполняющего присутствия.       Харт наклонился, не вынимая члена, подстраиваясь под ритм и движения. Слюна на подбородке, сознания нет, есть лишь бездна исступления. «Кончить не в него, только кончить не в него…»       Уилсон уже хныкал и мычал, цеплялся руками и притягивал к себе, он уже не мог целоваться, он дышал Харту в плечо, ему хотелось укусить в плечо… Последние точки были быстрые, тремор в бедрах, ноющая поясница, ноги подкашивались, последняя мысль была громом и нареченным моментом.       Уилсон кончил, это ощутилось, словно ему в спину ударили током, и от копчика в голову через живот ударила молния. Харт вышел и отстранился – и в финале схватил его под бедра, чтобы прислониться тазом к тазу сильнее, чтобы упереться лбом ему в лоб.       Харт соскользнул с подушек под Уилсоном, руки дрожали и плохо слушались. Прикосновением раскаленных углей он прижал к себе Уилсона и начал неуклюже гладить по голове.       Все тело болело от пережитого напряжения, Уилсону казалось, его всего одновременно переехали на машине и вытрахали. Он не понимал, что это было – он приникал ближе, он был уверен, что чуть не сдох.       Перед тем как уснуть, Харт вспомнил про одеяло, на ощупь подтянул его, накрыл их обоих.