Не дразни

Миша обожает Макса. Особенно зажимать его у стены, надавив на плечи и почти заставляя опуститься. А Макс и рад, у него самого колени подгибаются, во рту слюны сразу много, а член вот-вот потечёт. Он на колени встаёт послушно, стонет от руки в волосах, которая сначала нежно пряди с лица убирает, а потом сжимает на затылке, полностью контролируя. Раковского почти прижимают носом к ширинке, а тот зубами её расстёгивает, спасибо, что ремня нет... — Какой умелый у тебя рот, а... И поёшь хорошо, и сосешь отлично, да, Макс? А тот кивает и сквозь ткань широко языком мажет, заставляя подавиться хриплым выдохом. Максима от этого низкого и хриплого голоса ведёт безбожно, стоит только услышать и всё, верти как хочешь. Макс зубами белье стягивает и лижет, собирает языком смазку с члена, головку языком дразнит и Миша его за волосы чуть ли не насаживает, потому что дразнится, чёрт. Трикстер, истинный. "Трикстер" сосёт жадно, старательно, даже направлять не надо, выучил уже. Стонет правильно, щеки втягивает и языком ласкает, хлюпает пошло, утыкается носом в короткие волосы на лобке и глаза поднимает, стонет. А у Сидоренко даже вся похвала издевательская из головы выветрилась, когда горячее горло так хорошо и правильно сжимает его член, когда язык так правильно проходится... А глаза эти, бесноватые, поплывшие, руки на бёдрах... — Умница, Макс... Всё, на что Мишу хватает, это на хриплую похвалу. А Максу больше и не надо, он усерднее головой двигает, сосёт старательно, доводя до пика. А после облизывается довольно с: — Вкусный, однако, властитель Ночи... И встаёт с колен, о бедро намекающе трётся. Миша хмыкает, сжимает член сквозь штаны и головку трёт слегка сквозь ткань. Максу так нравится. Чтобы жестковато, на грани с болезненностью. Небось и патлы отращивал чтобы удобнее было за них держать и тянуть когда надо. — У тебя, Миш, не менее умелый рот. И руки ничего... Поможешь? Хрипло хмыкает на ухо Раковский и трется вновь, стонет звонко, высоко, не чета хриплым выдохам Сидоренко. — На кровать. Бегом. И шлёпнуть по заднице, сжать сильно, глазами сверкая. Секунда, и Максим уже на кровати, из рубашки выпутывается и ремнем штанов звякает. Растекается послушно по кровати, обнажённый, открытый, и телом, и сердцем. Льнёт к рукам шершавым на бёдрах, ноги разводит покорно и на живот переворачивается. Кажется послушным, а нихрена подобного. Из Миши верёвки вьет одним взглядом и прогибом этим своим. Гнётся, оттопыривая задницу, и грех не шлёпнуть ещё раз. Что Сидоренко и делает, он грешник тот ещё, но против такого не пойдёт. И из Раковского стон такой звонкий, громкий, что невозможно удержаться, не ударить ещё пару раз. В руках широких так хорошо ягодицы смотрятся, ощущаются под пальцами ещё лучше... Макс стонет, гнётся, бутыльком смазки чуть ли не по лбу попадает, получая шлепок по бедру. — Пальцами. Выдох хриплый и сжатая простынь в тонких пальцах. У Миши пальцы не такие тонкие и изящные, но Максиму нравится. Нравится, как они мышцы входа оглаживают. Как давят, проникают совсем не нежно, резко, благо растянут с недавнего. Как стенки изнутри гладят и давят так правильно, что в глазах звёзды, ни одной мысли в голове... Как эти пальцы трахают его безжалостно, мучают, заставляя дрожать и балансировать на грани, не пускают дальше. Стоном новым вырывается, заставляя голову запрокинуть. А потом новый стон, от волос, намотанных на кулак. — Саурон я или где. — хриплый смешок, отдающийся по всему телу яркой волной. Макс на пальцы подаётся, сжимается и просит . — Сильнее... Пожалуйста... Миша любит голос этот, просьбы, мольбы на грани скулежа. И милостиво доводит до разрядки, когда Максим падает на живот и дрожит, дыша тяжело, хрипло, сглатывая. На спину переворачивает и видит, как кадык ходит, губы в красивое "о" сложились, а на щеках румянец. Как грудь часто вздымается в попытках урвать глоток воздуха. Сидоренко пальцы вытаскивает, о бедро вытирает и рядом ложится, кадык лижет, вырывая тихое, свистящее. — Не дразни...