pure boy

Уснувший на коленях Прана Пат выглядел очень нежно, как ангел. Спокойным, расслабленным, совсем не так, как в два часа ночи, когда позвонила Па с просьбой забрать её на въезде в город. Перепуганный, с нервно дрожащими ладонями он не спал всё то время, что искал её заглохшую машину и отвозил домой обеих. Пат обещал, что дослушает до конца, чем закончилась та книга, что всего лишь прилёг и закрыл глаза, но слушает внимательно и совершенно точно знает, что будет в финале. Сонливость, впрочем, одолела из-за тепла дома и мягких поглаживаний Прана, из-за бессонной ночи и тяжёлого рабочего дня, и размеренное дыхание Пата становилось легче, поверхностнее, губы медленно приоткрывались и тело переставало быть таким напряжённым. Пран замер, стараясь не разбудить, и взгляд, неотрывный и внимательный, нежно прошёлся по знакомому лицу. Наглядеться не получалось — ни сейчас, ни тогда, когда Пат был бесконечно далёким, но живущим предательски близко. От чувства дома в человеке замирало сердце. Пран не замечает, что задерживает дыхание, всматриваясь в каждую черту лица, пока не начинает колоть кожу и кидать в жар. Пат красивый, а ещё самоуверенный, и Прана это совсем не раздражает, как говорит обычно. Пат любопытный в познании мира и степени тряски деревянных построек, и оттого побочкой взбудораженный Пран. У Пата красивые черты лица и оголённая полоска кожи, где задралась футболка, у Прана чешутся руки прикоснуться и опробовать всё, что видит. А сон у Пата в последнее время чуткий. Это несправедливо, что хочется плакать — потому что Пат будто создан по крупицам, чтобы делать Прану больно на чувстве стыда и возбуждения. Его несложно хотеть так сильно, чтобы вжимать ногти в кожу на ладони до белых полулуний, что станут малиново-красными. Пран делает ещё один вдох, выдыхает, пекло в лёгких сменяется кислородным опьянением, и он кладёт ладонь на живот Пата, пробираясь чуть повыше, где скрыто футболкой. Другая рука, касаясь тыльной стороны, едва-едва проходится по щеке. Ещё раз, прежде чем развернуться и кончиками пальцев обвести впадинки и складочки эмоций — нахмуренные брови, как бывает во сне. — Смотришь? — губы Пата изогнулись в лукавой улыбке. Пран коснулся и её, мазнув кончиком большого пальца, отчего Пат подцепил его зубами. Несильно, просто играясь. Глаза так и оставались закрытыми, будто было тяжело просыпаться. Пат вслепую нашёл ладонь Прана, чтобы обхватить её своей, поцеловать всю тыльную сторону — он любил так делать, объясняя, что обожает Прана. — Смотрю. — Нравится? — Очень, — и это было честно. Пата невозможно было не любить, он не мог кому-то не нравится, хотя умом Пран понимал, что это не совсем так. Пат мог быть прилипчивым, раздражающе-хаотичным и местами той ещё занозой в заднице, и меньше любить его причин не прибавлялось. Лет в шестнадцать Пран всё ещё надеялся, что пройдёт совсем немного, и он со смехом будет вспоминать это глупую привязанность к не менее глупому мальчишке. На коленях у двадцатичетырёхлетнего Прана его первая любовь, и поцелуи выходят лениво-сладкими, ни на что не намекающие, но сдвинуть границы может любое неосторожное действие. Пат всё ещё сонный — потирает глаза, когда отрывается от чужих губ, чтобы вдохнуть глубже и вновь их поцеловать. Пран опускается ниже по спине, обводя ладонями каждую напрягшуюся мышцу, за талию тесня к себе, чтобы ближе. — Завтра работаешь? — спрашивает Пран, оставляя поцелуи чуть ниже подбородка и по краю челюсти. — Выходной. Мысли? — ладони Пата гладят где-то у затылка, кончиком большого пальца обводя краешек уха. У Прана отросли волосы, и тянуть их получается неспециально, но это приятно. У Пата руки, пусть и грубые от тренировок, нежные в касаниях и их силе. — Хочу тебя помучить. Пат мягко усмехается, будто не он обычно просит пощады — повышенное влечение Прана совсем не идёт в сравнение с теми многочисленными заигрываниями Пата. Пат чаще всего инициирует близость, заканчивая проигрышем, который совсем таким не ощущается, ведь уступить Прану ему едва не приятнее, чем само соревнование. Пат поднимается с коленей, обхватывая запястье Прана своей ладонью, несильно тянет на себя, побуждает идти за собой. Было в этом нечто такое — Пат ведёт его в их спальню. Зовёт за собой, отдаётся. Прану вновь трепетно, близко к сердцу, и он не знает, пройдёт ли это чувство хоть когда-то, ведь, кажется, оно лишь сильнее, чем Пат больше становится частью его жизни. У Прана лёгкая дрожь, когда раздевает Пата; тот же выглядит низменно довольным, когда стягивает с Прана домашние штаны и целует, втягивая кожу, обнажённые плечи. Переступив через свои джинсы и бельё — Прану пришлось немного повозиться с ремнём, — Пат подталкивает Прана к кровати, побуждая лечь. Прану нравятся руки Пата, как они напрягаются, удерживая его тело чуть выше. Пран скользит по ним своими, сжимая, мышцы отвечают напряжением. Пат нависает, целует беспорядочно много и вжимается в чужое тело, оттого их члены соприкасаются, скользя. — Как же ты любишь выпендриваться своей силой, — фыркает Пран, продолжая трогать-лапать. Пату и было чем — в железках, которые он тягает на тренировках, было по массе Прана два или три. — Тебя же всё устраивает. Пран неопределенно мыкает, оттягивая нижнюю губу Пата краешком зубов. Её же тянет внутрь, посасывая. Пат отвечает ещё одним поцелуем. — Устраивает. Мне нравятся парни, которые носят меня на руках. — Нравиться могут сколько угодно, но прикасаться буду только я, — в интонации Пата нет злости или ревности, она нейтральная, как констатация факта. Это заводит Прана ещё сильнее, особенно, когда губы Пата на уровне шеи, целуют, лижут и кусают. Пат отстраняется, вновь показывая силу — приподнимая Прана как пушинку, чтобы перевернуть на живот. Ему хочется едва ли не всхлипнуть от предвкушения, ведь Пат совершенно точно собирается заставить его кончить на своём языке. Пран сгибает правую ногу в колене, придвигая её ближе к груди — раскрываясь, показываясь. Пат восторженно стонет. — Какой же ты хороший! Самый красивый, — Пат целует всё, по-кошачьи переходя на лижущие движения. От шеи, где заканчивается линия волос, по позвонкам и ниже, кусая кожу над лопатками. Пран дрожит, и ему совсем не стыдно; руки Пата сжимают его задницу, потягивая, впиваясь, а губы, где помягче, всасывают кожу на боку, двигаясь к бедру. Первое касание языка отдаётся током, от чего простынь под ладонью Прана скрипит опасно. Он пытается ни о чём не думать, просто наслаждаться лаской, но не может, потому что это больше, чем хорошо, но ещё меньше, чем умереть. — Как же я люблю, когда ты это делаешь, — и Пран не только про римминг. Ему вообще нравится больше получать от Пата. — А я люблю находиться между твоих ног, — отвечает Пат, оторвавшись от процесса. — Как замечательно, что у наших желаний одинаковый вектор. Пран не чувствует опоры в теле, оно будто мягкое, мажется по простыням. Пат может делать с ним всё, что угодно — и это почти не преувеличение, — настолько Пран расслаблен. Пат лижет, давит, раскрывая, и мышцы легко поддаются. От ощущения языка внутри, от лёгких сжимающих прикосновений к головке члена — всё Пат, всё он, всё понимает — Прана накрывает в первый раз, и это ощущается сильно, что закладывает всё чувство, даже осязание. — Пран, всё в порядке? — у Пата голос ниже на пару тонов, его похоть ощущается в тембре и взгляде. Он хочет Прана. У Прана это взаимно, но будь то иначе, попроси Пран прекратить и не трогать его, Пат послушался бы, не задумываясь. Прана настолько уважали в его первых отношениях — что в принципе несверхъестественно, — что ему хотелось разрыдаться. Поэтому Пату всегда всё будет можно. — Притормозим? — Сам тормози, — вышло больше похожим на хнык. — Можешь сразу, у тебя довольно неплохо получилось меня расслабить. Пат — тот ещё романтик, потому нечасто пользуется колено-локтевой, хоть и Прану вполне себе нравится. Сегодня — то редко. Пран утыкается лицом в подушки, скользнув вперёд, и пытается удерживать разъезжающиеся, дрожащие колени. У лубриканта запах несильный, но бьёт резко, потому что его много — Пат смазывает себя и Прана, недолго, но всё же движет пальцами внутри, ласкает, прежде чем толкнуться самому. И взять на себя устойчивость в пространстве Прана, подхватив его за талию. Пран не очень доверяет себе, он всё ещё в том размазанном состоянии и тугой, растянутый на члене. Ему небольно, но распирает изнутри, и это чувство отступает не сразу. Его Пат терпеливый, ему заботы не занимать: ждёт, целует, почти не движется или движется по миллиметру, заставляя Прана вздрагивать, когда попадает по простате. — Не видел никогда плюсы в том, что мы друг у друга единственный опыт? — Пат решает заговорить, когда вбивается уже не так нежно. — Используем презервативы, только если хотим остаться чистыми. И мне так хочется, чтобы ты стал чуть менее идеальным… Не так… ты для меня не станешь менее идеальным, но не таким чистым. — Блять, Пат, — это явно отзывается в Пране не так, как нужно. Пат ещё шепчет прямо на ухо, от этого щекотно, тепло и приятно скручивает внутренности. После первого оргазма Прану нужно немного больше времени, немного больше стимуляции. Пат движется в нём ещё с минуту, быстро, резко, кончая внутрь, и именно это становится спусковым крючком. Это ужасно грязно, течёт, но в такие моменты Прана всё устраивает, ему нравится. Вокруг них пахнет адреналином и ароматизатором в смазке. Воздух оба глотают, не скупясь на литры, лёжа рядом, смотря друг другу в глаза. Пран переворачивается на бок, ложась на Пата, чтобы прижаться теснее. Его ладонь мажет прикосновениями по волосам и скулам, и Пат льнёт к ним довольно-доверчиво. Едва приподнявшись, Пат клюёт поцелуем в щёку, тут же в другую; Пран несильно сжимает руку на чужой шее, кусая-цепляя губы Пата. Поцелуй вышел мокрым, и был похож на искру среди пропитанного бензином всего ветхого-горючего. Ладонь Прана легла на член Пата. Прикосновения лёгкие, и возбуждение не такое сильное, но тело Пата реагирует остро и резко. Он стонет в чужие губы, вздрагивает и движется навстречу рефлекторно. Пран седлает его бёдра. Внутри влажно, но смазка никогда не бывает лишней. — Не укачает? — Пат мягко смеётся, от чего Пран хмыкает. Он медленно опускается на член, чувствуя лёгкую щекотку ветерка, прорывающегося сквозь открытое окно. У Пата вместо взгляда восхищение. Прану нравится его внимание, но особенно нравится именно восхищение. Он не пытается навязать другой ритм, хотя темпа и напора недостаточно, это чувствуется. Пат лишь гладит его бёдра, скользит к талии и вновь опускается ниже, позволяя себе быть ведомым. Прану нравятся такие моменты, немного эгоистичные, когда хорошо только ему, но неплохо и Пату. Немногим позже всё меняется, и положение в пространстве тоже. Упавший на подушки Пран приобнимает Пата ногами, и тот начинает двигаться резче, до ощущения и звука шлепков. Пран не очень охотно, но всё же отпихивает упавшего на него Пата, довольного и уставшего. Тот не обижается — жарко же, всё-таки, — сползает и ложится рядом. Пран чувствует себя голодным. Слабо представляет, как прошёл тот год в другой стране, когда его Пат был здесь всё это время, когда его бывает мало, даже если рядом. Его ладонь скользит по руке Пата — от надплечья к предплечью, запястью, чтобы переплести ладони. Пат что-то хочет сказать, собирается с мыслями, приоткрывая губы, но замолкает на полуслове. Прана это смешит. — Что, выдохся? — язвит он, свободной рукой касаясь везде, где приходится. — Если хочешь ещё раз, ты сверху, — лишь отвечает Пат. Прана пробирает дрожью от предвкушения, и если Пат имел целью его остановить, это было полным провалом. Смазка закатилась за подушки; достав её, Пран присел на пятки, расположившись между ног Пата. — Почему у многих парней такая проблема быть снизу? — Не знаю, — Пат прикрыл глаза, пытаясь расслабиться, когда пальцы несильно надавили на вход, и внутри оказался средний, — тяжело, может быть, когда воспринимаешь принимающую роль как унижение. Это так глупо, мне нравится быть и в тебе, и под тобой. Пат вздрогнул на двух пальцах. Пран за время их отношений неплохо выучил, что и как нравится его парню, но узнавать что-то новое каждый раз было сродни увлечению. — И ты, кажется, давно не занимался последним. Ответь мне честно, настолько лень самому всё делать? Губы Прана перекосила издевательская ухмылка. Он отпихнул ладонь Пата, пытающуюся сбросить напряжение — тот недовольно промычал, но послушался. — Ах, как ловко ты меня раскусил. Мне нравится всё, что ты делаешь своим ртом, но не будешь против, если я вылижу тебя позже? — Весь твой, — лишь ответил Пат своим мурчащим голосом. Пран, кажется, упустил ещё один удар сердца, и, восстанавливаясь, оно ударило слишком громко и больно. Пат взаправду был его и выбирал быть с ним день за днём, не смотря даже в сторону кого-то ещё, он лежал под Праном без одежды, раскрасневшийся, стонущий и просящий. Пат как верный пёс обычно был тем, кто был готов сделать всё ради любимого человека, но в такие моменты на поводке чувствовал себя Пран — что угодно, лишь бы Пат навсегда остался в его постели таким красивым, таким расслабленным и влюблённым. — Руки ещё раз окажутся там, где не надо, и я найду, чем их обездвижить, — негромко произносит Пран, в очередной раз пресекая желание Пата кончить на пальцах. Ладонь Прана несильно сжимает член у основания, от чего Пат едва ли не скулит. У него стоит крепко и даже, наверное, немного больно, и по коже живота стекает маленькая лужица предэякулята. Пран наклоняется, слизывая её, размазывая по мышцам пресса и груди. — Свяжи, — Пат хмыкает. Пран за свои слова привык отвечать. Три пальца выскользнули, хлюпнув, по бёдрам Пата пробежала дрожь. Пран вытащил ремень из чужих джинсов — тот чудесно вписался в балки спинки кровати, сдавив руки Пата над его головой. Пат совершенно не сопротивлялся, лишь попросил поправить давящую на запястье бляшку. Пран сдвигает её назад и целует связанные руки Пата. Те не бледнеют, но не движутся, и Пран остаётся довольным. Он возвращается к любимому месту — между ног Пата, — и приподнимает их, кладя на свои плечи. — Занимаешься растяжкой после тренировок? — в этом нет вопроса. Пран медленно толкается, осторожно опускаясь ниже, от чего колени Пата едва ли не касаются груди. Он всегда такой умница для Прана, расслабленный для него, принимающий его. В нём всё ещё туго, до безумия жарко, и Пран останавливается, давая время привыкнуть. Вслепую, с прикрытыми веками он зацеловывает всё на лице Пата, касательно попадая по губам. Он очень чувствительный, распалённый, и его стоны ласкают слух Прана, как звучание настроенной гитары. Когда движения становится резче, глубже, голос Пата становится столь же грубее-громче, прерываясь шумными вдохами. Его ноги дрожат, скользят, съезжая с плеч — потому Пран крепко держит их, одновременно и опираясь при толчках. Прану нравится всё делать самому, хоть не без исключений. Нравится самому делать приятно Пату. От нескольких скользящих, быстрых движений он заставляет Пата вздрогнуть и перепачкать кожу спермой. Пату нравится кончать внутрь. У Прана множество других грязных фетишей — например, бёдра Пата или, как сейчас, его живот, размыто-белый. Пат едва улыбается, прикрыв глаза. Пран целует его снова и снова, развязывая ремень, пресекает попытки отдышаться. — Пран, — грудь Пата подрагивает от частых вдохов, — мне хочется немного отдохнуть, в сон клонит. Высплюсь, и продолжим. Пат не выглядел недовольным, скорее наоборот — затраханным, — но его усталость ощущалась. Прана кольнуло лёгкое чувство вины, которое тут же исчезло от расслабленной улыбки Пата. Он смотрел так влюблённо — Пран был на грани нового признания в любви. — Не зарекайся, — лишь ответил он. — Тебе повезло, я тоже устал. Пат не хочет идти в душ, но постельное бельё чистое и Пран будет недоволен. От тёплого пара и стекающей по телу воды усталость едва отступает, притупляется, становясь ещё приятнее. Пат случайно прикусывает губу до крови — негромко шипит сквозь зубы, — стоит Прану опуститься на колени. Он доверяет чувствам, прикрыв глаза, чтобы в них не попали потёки шампуня. Прану ничего не снится, лишь смесь звуков и ощущений. После пробуждения ему редко хочется завтракать, но от яркого пряного запаха с кухни приятно посасывает под ложечкой. Негромко шумит посуда и телевизор. Сонливость проходит быстро, отрезвляя, — Пат на кухне иногда бывает полной катастрофой, потому Пран разрешает ему только есть. Но на этот раз ничего плохого не произошло и не происходило: Пат рассеянно наблюдал за каким-то телешоу, нарезая салат, и напротив друг друга стояло две тарелки с едой, которую любил Пран, — простой европейской. — Доброе утро, — произносит Пат, не уточняя, что уже день. — Хотел разбудить тебя минут через десять. Не смотри так страшно, уж яичницу мне приготовить несложно. Пран хмыкнул, усаживаясь за стул. Что правда, то правда. По Пату было видно, что в семье почти всем хозяйством занималась женщина, потому пришлось довольно долго бороться с его привычкой раскидывать вещи и забывать о стирке. Победил — осталось только дождаться кулинарных успехов Пата и свалить на него и это. — Доброе. Делаешь успехи. — Чувствую сарказм, но приятно, что ты рад, — Пран не может не улыбнуться в ответ. Пат ставит салатницу между ними и занимает стул напротив. — Как оценишь меня? — Десять твоих скулежей с просьбой кончить из десяти, — Пат в ответ лишь смеётся. — Освободишь мне время в четверг вечером? — Мм? — Пран хочет спросить «в чём дело?», но он всё ещё сонный и голодный. — Нам нужно ходить на свидания, потому я подумал, почему бы не сходить в кино или океанариум? Или театр? Я был там в последний раз, когда в школе с уроков снимали. — Зачем? — Пран осознаёт глупость своего вопроса, уже озвучив его, но исправляться не спешит. Ему, наверное, нужно просто уточнить, идея ли это Пата или пинок под зад от Па, которая явно смыслила в отношениях больше, чем старший брат; обычно такие пинки сопровождались даже не плюс один, а плюс два — вместе с Па в комплекте шла Инк. — Мне это говорит Пран со своей психологией отношений, как важно вместе чем-то заниматься? — беззлобно подтрунивает Пат, выбрав вместо еды чашку кофе. — Просто… я знаю, что люблю тебя и это не закончится завтра или через месяц. И я всё ещё ощущаю трепет… или что-то такое, когда думаю или говорю о тебе. Знаю, что чем старше отношения, тем этого трепета меньше, но мне так хочется сохранить это тёплое чувство подольше. Потому что я не только люблю, но и влюблён в тебя. Прана всё ещё обезоруживают настолько искренние и откровенные разговоры о чувствах к нему. От них приятно и немного тревожно, потому что тот безнадёжно влюблённый маленький мальчик никуда не делся, только подрос немного. Из-за этого некомфортно, но не потому, что Пран не чувствует себя в безопасности, а потому, что только учится любить Пата открыто, не боясь ни боли, ни колкостей в свой адрес. — Я возьму выходной, — отвечает он, прикусив губу, чтобы не сказать ничего сопливого. — Мы с родителями всё ещё не разговаривали. А люди такие, быстро донесут, что мы где-то вместе. — Ну… — Пат неопределённо приподнял брови, — я не думаю, что это уже имеет такое значение, как когда нам было по восемнадцать лет. Мне не хочется ссориться с отцом, но ему, кажется, проще сделать вид, что он ничего не замечает. Да и, кажется, наши родители уже давно обо всём догадываются. — В самом деле? — Пат в ответ кивнул. Сказанное было вполне разумным. — Да, думаю, ты прав. На днях мама спросила, с кем я проведу выходные, чтобы позвать поужинать с родственниками, а потом осеклась и буркнула, что я, наверное, буду занят, даже не дав мне придумать отмазку. Пат едва улыбнулся, потупив свой взгляд в тарелку. Еда была нетронутой, и, наверное, он всё ещё чувствовал себя уставшим после вчерашнего, оттого ничего даже не попробовал. — Пат? — Что такое? — Я тоже тебя люблю.