О ней

Проспавшись, Дима обнаружил жену тихо воющей в подушку на диване. На её спине была заметная ссадина от свидания с дверным косяком. – Больно? – осторожно спросил мужчина, рассматривая место удара. – Нормально всё. Сколько времени? – безэмоционально спросила Марина, опасаясь, что опаздывает на работу, затем встала с дивана и обратила внимание внимание на тонкую струйку крови, бегущую по внутренней стороне бедра. Низ живота немного схватывало ещё вечером, но она решила, что это был обычный ПМС, пусть и с небольшой задержкой. Голова раскалывалась и кружилась, сознание было спутанным. Внезапно её затрясло, обдало холодным потом, а кровотечение усилилось. – Тебе плохо? Не тошнит? – трезвым он становился чрезвычайно внимательным к деталям, и мысленно обдумывал, нужно ли вызывать коллег. На десятой минуте размышлений, когда женщина перестала реагировать на вопросы, сев на холодный пол, сгибая колени от боли, Дима понял, что дело обстоит серьёзно. – Я скорую вызывал, потерпи немного, хорошо? С мигалками её экстренно доставили в ближайшую больницу в гинекологическое отделение. Дима же остался дома с сыном. Согласия Марины на операцию никто не спрашивал, по непонятным причинам она потеряла достаточное количество крови, и если не предпринять никаких мер сейчас, будет слишком поздно. Анестезия подействовала слишком стремительно, не пришлось считать даже до двух. – Шьём. – командовал оперирующий гинеколог. – Так, это в отходы класса «Б», – частички эмбриона и эндометрия быстро полетели в утиль. – Готовим к переливанию и интубируем. Очнулась она в просторной палате с холодным компрессом внизу живота. Губы до ужаса пересохли, но пить было нельзя. – Марина Леонидовна, – обратился к ней мужчина средних лет, что несколько часов назад буквально выцепил её с того света, – у вас есть дети? Поскольку операция носила экстренный характер, сбор анамнеза пришлось отложить. Марина сухо и односложно ответила на вопрос врача, ещё не зная, что дальнейшие слова станут для неё приговором. Забирать её из больницы Дима приехал с сыном. Пашка нарвал для любимой мамочки одуванчиков на лужайке и восторженно протянул ей букет. – Ты мой золотой! – Присев на колени, она поцеловала его в пухлые щёчки и широко улыбнулась. Скучала. От коллег Дмитрий выяснил, что следствием удара стал выкидыш, поэтому в эту секунду решил навсегда покончить с пьянством, отдавая семье все силы. Дома Марину ждал шикарный обед, состоящий из любимого рассольника и запечёной рыбы в белом вине с лимоном. В духовке готовился пирог с малиной, которую Пашка лично (не без помощи папы) купил у бабушек на центральном рынке. – Ты дашь мне ещё один шанс? – умоляюще спрашивал Дима, нежно поглаживая её ладонь. У мужчины было стойкое ощущение, что за неделю, проведённую в больничном заточении, жена похудела килограммов на пять, если не больше, оттого ему казалось, что Марина против него теперь ещё более хрупкая. Паша старательно что-то рисовал, сидя в детской, стараясь порадовать маму, букет из одуванчиков она, не задумываясь, поставила в самую красивую вазу. – Я не знаю, как тебе сказать… – В горле встрял противный ком, заставляя глаза наполняться слезами, – я больше никогда не смогу иметь детей. – Истеричный рёв пришлось подавить усилием воли, потому что Пашка только что протянул родителям рисунок из трёх фигур. – Это мама, потому что у неё длинные волосы, это папа, потому что он самый смелый, а это… – А это ты. – в унисон продолжили родители, вдыхая аромат пирога. – Дим, доставай, а то сгорит. – воскликнула Марина. На всякий случай сынишку Марина взяла к себе на колени, чтобы тот случайно не коснулся горячей духовки. – Чай будешь с пирогом? – спросила она у сына, и заглянув в серо-голубые глаза сыночка, всё же решилась сохранить семью. Отцом Дмитрий был хорошим, пока Марина с утра до позднего вечера прозябала на работе, он подолгу гулял с сыном во дворе, позволяя юркому Пашке набивать шишки, катал на плечах, а вечерами в ожидании жены читал книги. Однажды Паша увлечённо вышвыривал что-то из шифоньера и, обнаружив там папин фонендоскоп, гордо нацепил его себе на шею. – Пап, а это чтобы слушать сердечко? – Хочешь? – Они ещё долго играли друг с другом, Пашу завораживала пульсация крови, и, может, тогда она впервые подумал, что будет врачом как папа. Спокойно и счастливо они прожили пару лет, пока в один из дней Рыков-старший снова не пришёл домой в подпитии. Паша, привыкший к тому, что папа всегда охотно с ним играет, протянул к нему ручки, но вместо ласки получил отвержение. Марина, хлопотавшая в эту секунду на кухне, мгновенно прибежала на грохот, раздавшийся из гостиной. Сына она нашла рыдающим у стенки и сразу поняла, что случилось. Все оправдания для Димы в одночасье закончились, смысла сохранять брак не осталось никакого. К счастью, серьёзных травм мальчишка не получил, Марина всю ночь не смыкала глаз, дежуря возле детской кроватки. На утро она молча собрала сына в детский сад, а сама направилась в ЗАГС подавать заявление о разводе. В груди предательски щемило от боли и несправедливости, но этого она ему никогда не простит. Развели их по взаимному согласию друг друга довольно быстро. Четырёхкомнатную квартиру пришлось разменять на две двушки, в доме попроще. Ей казалось, что так будет правильно. По крайней мере, сын будет в безопасности. – Мамочка, а папа с нами не поедет? – Спросил Пашка, теребящий плюшевого медведя, устраиваясь на заднем сидении в машине. – Сыночек, иногда взрослые люди живут отдельно друг от друга. Но это не значит, что они перестают любить детей. Как и прежде ты будешь проводить много времени с папой, просто мы теперь будем жить в разных домах. Понимаешь? – Я понял. – обречённо вздохнув, сказал мальчишка. В его глазах читалась непроглядная скорбь и тоска. Дни сменяли недели, недели превращались в месяцы. Началась война в Афганистане, куда Диму как военного хирурга быстро перебросили из Ленинграда. Проблемы с алкоголем в виду военных действий лишь усугубились. Сына теперь он видел нечасто, только когда приезжал в отпуск, превращаясь в «папу выходного дня». Паша рос лучезарным мальчишкой, которому остро не хватало родительской любви: Марина работала днями и ночами, крутилась как белка в колесе, чтобы у её сынишки всё было. – Паша, это что такое? – спросила женщина, заметив у мальчишки синяк под глазом и грязь на рубашке. – Меня в садике безотцовщиной назвали. – процедил мальчишка сквозь зубы. – Потом я ударил, а потом меня. Марина присела на корточки, стряхнула присохшую грязь, слегка взъерошила волосы. – Ты же знаешь, что это не так. Папа много работает, скоро он приедет, и мы пойдём к нему в гости. Вернулся Дмитрий через долгих пять лет, покалеченный ужасом войны, жестоким и обозлённым. Паша успел к этому времени пойти в школу, где частенько влипал в неприятные истории, срывал уроки, дрался с мальчишками за гаражами. Однажды Дима нашёл в себе силы позвонить бывшей жене. – Папа? – радостно и удивлённо спросил Паша, услышав на другом конце провода родной и до боли знакомый голос. – Можно я к тебе приду? – Здравствуй, сын. Конечно, можно, только маме скажи, а то будет волноваться. Оставив матери записку, Паша быстро оделся, отыскал деньги на проезд и через полчаса нервно нажимал на кнопку дверного звонка. Увиденное поразило мальчишку до глубины души: папа заметно порос щетиной, квартира выглядела как глухая коморка. На обеденном столе стоял гранёный стакан и бутылка водки. В сознании десятилетнего Пашки ничего из этого не отпечаталось, слишком травматичным был опыт. Дима был несильно пьян, поэтому долго беседовал с Пашей о жизни, потерянном времени, и вдруг услышал серьёзное: – Я буду врачом. Как ты. Последующие пять лет они виделись по выходным, где Дима ни разу не дал повода усомниться в себе, пока в одну из встреч не предложил сыну выпить сто граммов водки. Коренастый пятнадцатилетний парень, что на пол головы перерос отца, согласился. И хотя, в квартире он чувствовал себя неуютно и напряжённо, на прощание обняв отца, сумел произнести только щемящее – Папка. К этому времени он не мог не заметить, что отец больше похож на запойного алкоголика, чем на подающего когда-то надежды хирурга. Кажется, тогда он впервые допустил мысль о том, что в разрушении его призрачных детских и юношеских надежд виновата мать. Ввалившись домой с флёром алкоголя, он отыскал спортивную сумку и быстро начал складывать вещи. – Ты куда? – обеспокоенно спросила Марина, увидев, как сын складывает первые попавшиеся в поле зрения вещи. – Я уезжаю в Москву, в медицинское училище. Не ищи, не пиши. – Ладно. Вернёшься когда? – Женщина не хотела верить, что всё это её сын сейчас сообщает всерьёз. Ей хотелось верить, что на утро они поговорят и обязательно придут к какому-то решению. Но проснувшись, она обнаружила записку: «Ты разрушила мою жизнь. Ключи под ковриком.»