Последствия

      Сумеречный Хуарес был самобытен, опасен и полон жизни. Он коварно обвешивался яркими вывесками, как нарядный карманник, запальчиво шумел, как любой мегаполис, и нагревался на пустынном солнце, как дуло от выстрела. Хуарес оплетали терновые заросли. Отовсюду смотрели глаза, и все они принадлежали Боссу. Все донесения сходились в одно место, навлекая смерть, или расширяя сеть шипастого тернового лабиринта. Все копы здесь были куплены, и тоже принадлежали Боссу. Лучше было ни с кем не связываться, и не торчать допоздна в забегаловках, и не барыжить травой, не принадлежащей Боссу. Хуарес всё видит. Хуарес оплетают терновые заросли, и населяют люди с горячей испано-индейской кровью, которая не раз проливалась в сумерках на остывшие улицы, раскалявшиеся днём под жгущим пустынным солнцем.       У Джеронимо в венах явно преобладала кровь индейская, наделявшая его звериной способностью подкрадываться незаметно и ошеломлять. Может, он и впрямь был прямой потомок вождя племени чирикауа, но Марсело придерживался убеждения, что он прямой потомок гиены.       Марси, как ему казалось, раньше добрался в укромный угол, где они условились пересечься в Эль-Пасо; идейку места встречи подкинули мулы, возившие траву в Штаты и знавшие все «слепые пятна» пограничных частей. Но не успел он как следует затормозить, как кое-где обстрелянная Чигуром морда пикапа глухо, металлически взвыла, встретившись с мягким человеческим телом, бросившимся из темноты на жёлтый капот. Тело, едва мелькнувшее в свете фар, издало предсмертный вопль и повалилось на землю, исчезнув из поля зрения.       — Твою ж мать!.. — Марсело рванул ручник и был готов тотчас срулить оттуда. Не хватало ещё разборок с кретинами, которые скачут прямо под колёсами. И что за день такой, даже для охотника чрезмерно насыщенный. Сначала авария, потом огнестрел, теперь ещё и наезд. Хорошо, хоть Чигура взяли, что определённо искупало впечатления и последствия от всех неприятностей.       — Кого-то сбил, — произнёс Антон, лежащий в ногах у них с Лино, не то утверждая, не то вопрошая. Ублюдок вообще был лишён представления об интонации, и невозможно было понять, спрашивает он, или констатирует. Его сильно тряхнуло, когда Марси сдал назад, и поделом ему.       Однако, едва Марсело отъехал, ближний свет заключил прыгуна под колёса в два жёлто-белых кольца. Джеронимо, злобная, всему веселящаяся гиена, валялся морской звездой посреди пустыря и улюлюкал, перемежая стенания со своим гоготливым ржачем.       — О нет! Ты убил меня, тупой громила! Я не могу умереть в землях грингос! Мне нужен священник!       — Сейчас я тебя сам как следует отпою. Закачаешься, сука, — выбравшись из машины, Марсело двинулся на товарища грозным бойцовским шагом, уже не придерживая зашитый перебинтованный бок. Лино только снисходительно качнул головой, разболевшейся к вечеру от недосыпа, и огляделся в поисках легковушки миссис Мосс с техасскими номерами. И нисколько не удивился бы, если бы её не увидел. Вполне могло случиться так, что копы её всё-таки отняли, и Джеронимо пришёл пешком. Подъём большого пальца, куда его укусил Чигур, дёргало болью. Лино надеялся, что хотя бы нарывать не будет.       Марсело мутузил Апача недолго и не всерьёз, а Апач не всерьёз отбивался, избегая задеть подстреленный бок напарника. Так цапаются собаки, когда играют.       — Откуда ты, блин, взялся, шкура, — перевёл дух Марси, и улыбнулся. Нет, в сегодняшнем дне нет места для досады и злости. Поимка призрачного вора могла затмить своей значимостью всё на свете.       — Из лона матери, — с театральной горделивостью подобрался Джеронимо. Бледный шрам от переносицы до скулы порозовел от смеха, как закат, а глаза у него даже в полутьме блестели свирепым весельем. Белки их заполняла влажная ветвистая краснота — только под кайфом и можно броситься на здоровенный грузовик.       — Готов спорить, твоя мамаша была гиеной.       — Может статься, что и была. Я её отродясь не видел. Чигура не потеряли? Я уже наобещал нашим мальчишкам подарок.       — Его теперь зовут Перро. Кусается, падла.       — Перро? А что, складно. Багажник ждёт постояльца. Я оттуда всё хозяйское выгреб. И тачка свеженькая. Накидал галлонов на подъездах к Эль-Пасо.       Джеронимо не только заправил тачку, но и собрал из номеров всё их и чигуровское добро, снял с трупа Карлы Джин дорогущие переконструированные часы вместе с коробкой и отсоединил передатчик от днища, чтобы не сажать аккумулятор. Как ни странно, на этого хренова торчка всё-таки можно было положиться. Правда, во время выбытия из мотеля он ограбил портье, считая это маленькое баловство наградой за остальную, ответственно сделанную работу.       — И вовсе я не ограбил, — заявил Апач, изобразив на лице выражение одновременно наглости и невинности. — Я всего лишь вернул наши чаевые. Мы давали им на чай в знак доверия, а эти хмыри не сумели оценить его по достоинству.       Раскрыв багажник, мексиканцы за шиворот вытянули Чигура из охотничьей умной машины, не жалея его разбитую голову и переломанную руку, приведённую Гектором в божеский вид, но по-прежнему весьма уязвимую.       — Катался когда-нибудь в багажнике, Перро? — Джеронимо, возбуждённый от чувства, что дом, куда они возвращаются с успешно завершённым заданием, уже совсем близко, и ничуть не уставший за весь день на колёсах, едва не подпрыгивал, придерживая крышку багажника, чтобы потом эффектно её захлопнуть. — Осталось совсем чуть-чуть. Пара часов — и будем с тобой беседовать.       Чигур молчал и не испытывал заметного интереса к происходящему, пока Лино и Марси закидывали его связанное тело в подготовленное вместилище. Он поддался манипуляциям охотников, когда его свернули в бараний рог, чтобы впихнуть эту психопатскую тушу в четыре тесных стены, и дышал спокойно, когда Джеронимо эффектно захлопнул багажник. Это ничего. Он ненадолго такой крутой. Во время пыток в подвале Каноссы ещё никто не дышал спокойно.       Уже почти совсем стемнело, когда они, наконец, оказались на своей территории, и Хуарес, зажёгший огни и навостривший когти, встретил их как своих детей. Они не просто вернулись живыми, чтобы продолжать служить Мексике, но привезли домой упакованного заказанного ублюдка. Даже не встряли ни в какие серьёзные проблемы в Штатах, где никто их не крышевал. А ведь среди них был дурноголовый Джеронимо: не Апач притягивал неприятности — это неприятности притягивали Апача.       Каносса, куда охотники держали путь, была не только большой виллой на востоке Сьюдад-Хуареса, принадлежащей владельцу плантаций, где цвёл дурманящий душистый каннабис. Каносса была не только местом народных и светских празднеств, сборищ удачливых охотников и встреч старых друзей. И не только надёжным кровом, куда всякий рэбаньо мог прийти и попросить помощи у великодушного и справедливого хозяина. Каносса была дворцом правосудия — ещё получше того, что стоит в Париже. Её каменно-бетонный подвал видел кровь и грехи многих воров, стукачей и трусливых предателей, объединённых под роковым понятием «ответчик». Каносса видела, как эти сукины дети каются, страдают и умирают. Тому, кого однажды закрыли в каменно-бетонный подвал, нет дороги обратно на солнечный свет.       Но Каносса не знала бы подобной известности, не будь у неё выдающегося хозяина. Сальвадор Кастаньеда, известный так же как Эль Чичо, был человек, во всех отношениях выдающийся: имел он и большую душу, и большое поместье, и большой банковский счёт. Гостеприимный, внимательный к деталям, крайне дипломатичный и до жестокого справедливый, Кастаньеда умел и любил собирать вокруг себя толпы нужных людей, относясь к ним не как к полезным партнёрам, но как к людям близким и доверенным, порождая подобное отношение и к себе. Ещё до того, как появилась Каносса, он имел несколько своих дел, и обрёл связь с наркобаронами за счёт громадных, тогда ещё не засеянных ничем полей вокруг Дуранго. Узнав, что мелкие торговцы собираются расширять производство, Сальвадор тотчас купил обширную земельную площадь вдали от городских стен, что побудило дельцов обратиться к нему. Перепродавать поля за баснословные деньги он отказался, но выдвинул свои условия, на которых он имел право получать проценты за эксплуатацию своих владений. Каким-то невероятным образом его не убили за упрямство в тот день, что лишь подтверждало его явно родственную связь с дипломатией. Из жадного владельца пустой земли, Сальвадора Кастаньеду возвели в сан надёжного друга рэбаньо, а он, в свою очередь, возвёл свой собственный дворец правосудия.       Обладая исключительной способностью к ведению дел, Эль Чичо не забывал глубоко чтить и семейные узы, распространяя такое понятие не только на свою родню; кровных детей у него было трое, тогда как названных — в десятки раз больше. Весь Хуарес был для него семьёй. Жестокий бизнес и достаток не испортили его нрава, но дали возможность со всех сторон защитить свой дом от облав, и сделать его местом, где свершается жестокая справедливость.       Внимательный к деталям, Кастаньеда вложил сакральный подтекст и в название своей знаменитой виллы. Каноссой именовалась древняя итальянская крепость, где встретились девятьсот лет назад римский папа Григорий Ⅶ, отстоявший власть католической церкви, и германский король, какой-то из Генрихов, пришедший к нему принять покаяние за свои сумасбродные посягательства. Рэбаньо, будучи людьми не самого святого пошиба, никого не отлучали от церкви, но покаяние в поместье Эль Чичо было явлением очень значимым. Что, в конце концов, и послужило символическим фундаментом при наречении современной Каноссы её настоящим именем.       Кастаньеда разместился просторно, но без вопиющей роскоши и экстравагантных излишеств. Не было возле Каноссы крыльца из чистого золота, флюгера из горных бриллиантов, или почтового ящика в чехле из шкурок синих тушканчиков — только пышные папоротники, огромная крытая веранда, всегда заполненная гостями, да бассейн, идущий в комплекте почти с каждой виллой. Многие богачи подчёркивают свои возможности, приобретая экзотических диких зверей: держат львов в золочёных клетках, подселяют зебр в конюшни к простым лошадям, или пускают павлинов свободно бродить внутри территории. Но Кастаньеда видел в таких зверинцах лишь неэтичное показушничество, и держал только двух белых аргентинских догов. Эти красивые, но неимоверно злобные твари признавали одного лишь хозяина, и стерегли задний двор его дома. Вся Каносса была обнесена забором, с воротами спереди и калиткой сзади, и тщательно охранялась по всему периметру, но псы возвещали о присутствии чужака громче всех. Именно к калитке охотники подвозили ответчиков, чтобы доги встретили их своим оглушительным лаем, и оттуда же отправляли смертников в каменно-бетонный подвал. Зайти в подвал можно было и изнутри Каноссы, заполненной личной охраной хозяина, но к чему тащить грешную тушу ответчика через весь дом, чтобы он замарал своей кровью, блевотиной или дерьмом ухоженные ковры великодушного Эль Чичо.       Марси с Лино на умном пикапе, и Апач на чужой легковушке с Чигуром в багажнике подогнали свои машины к задней калитке, храня верность негласной традиции. Два дога, Шолотль и Цербер, ещё издали заслышав шорох покрышек, оповестили об их приезде всё патио своим лязгающим лаем. Псы Кастаньеды, дай им волю, были способны разгрызть и сожрать грузовик, на каких перевозили товар, вместе с мулом и тонной марихуаны. Их мерцающая белая шкура была испещрена рубцами и потёртыми пятнами в тех местах, где она когда-то была содрана и отросла вновь. У Шолотля отсутствовало правое ухо, а морда Цербера была сплошь изборождена зажившими рытвинами от чужих клыков, и выглядела как наждачка, которой соскребали ржавчину. Сальвадор забрал обоих из подпольного клуба, где азартные наблюдатели насмерть стравливали между собой собак, и позаботился о том, чтобы владелец этого сомнительного заведения пожалел о своей задумке. Он знал, что эти животные озлоблены, недоверчивы и беспощадны — как и многие из рэбаньо. Бывшие гладиаторы собачьих бойцовых ям признали его хозяином, но никогда не сгодились бы в добродушные компаньоны, поэтому Кастаньеда вверил им стеречь Каноссу и нагонять страх на ответчиков, с чем Шолотль и Цербер справлялись как нельзя лучше.       — Вот мы и приехали, Перро! — торжествующе объявил Джеронимо, распахнув багажник и впуская в эту тесную коробку прохладный сумеречный воздух. — Ты там не спишь? Заждались тебя твои родственнички. Слышишь, как лают?       Чигур не спал с того времени, как его поместили в багажник; удобства там были соответствующие, и у него вновь затекло всё тело. На дне пикапа было свободнее, и он сознательно задремал, когда Левый и Правый вывезли его из дома своего друга-хирурга. Делать ему всё равно было особенно нечего, и прооперированная рука, находясь под остаточным действием анестезии, почти его не беспокоила. Под вечер же — время суток он определил по температуре воздуха — перебитое предплечье опять разболелось, и Антон рассчитывал в скором времени оставить охотников и как следует заняться своим здоровьем.       — Шевелись, Перро. Тебя тут не только псы заждались, — это был голос Правого, который, при помощи второго сильного человека, вытащил Чигура из стен багажника и резко опустил на сырую траву. Ему впервые за день развязали ноги и подхватили под локти, поднимая вверх. Идти на занемевших ногах было непросто, и Антон разгибал ноющие суставы с усилием, потому как левая рука, за которую его настойчиво влекли вперёд, болела сильнее. Левое колено тоже побаливало, ещё с той минуты, когда он выбрался из разбитого «доджа». Наверно, ушиб, или растянул.       Вокруг было шумно. С десяток мексиканцев, обступивших жёлтый пикап, оживлённо переговаривались на испанском, приветствуя вернувшихся охотников. Лаяли большие собаки, должно быть, две или три, и звенели цепи, с которых они рвались. Чуть в отдалении была слышна живая музыка, чьи-то отрывистые визги и плеск воды. Но шума машин слышно не было. Значит, они отъехали далеко от дороги. Пожалуй, это было к лучшему.       Он по-прежнему ничего не видел, и немного оступился на внезапно начавшейся лестнице. Ступени вели вниз, и сколько, в случае чего, придётся падать, Чигур, опять же, не имел представления, поэтому позволил одному из сопровождающих лиц грубо дёрнуть себя назад за рубашку.       Спустив его в подвал, — вероятнее всего, подвал — мексиканцы припёрли Антона лицом к стене, расставили ему ноги и обыскали, как на досмотре в участке.       — Вы уже это делали, — констатировал Чигур, когда при нём не обнаружилось его личной мелочёвки. В том числе и ключа от номера в одесском мотеле. Это, как ни странно, тоже было к лучшему: его Ремингтон и прочие изобличающие атрибуты будут целее у мексиканцев, нежели у полиции, какой бы никчёмной она ни была. Если его отпечатки и фальшивые документы окажутся в базе, из Америки придётся уехать.       — Вдруг ты у Гектора что-нибудь спёр. Очень на тебя похоже.       Значит, Гектор. Это было кстати. У человека есть много характеристик, способствующих опознанию. Лицо, имя, род занятий, место жительства, окружение. Полезного друга мексиканцев зовут Гектор, и он практикующий хирург. А завтра вечером он сам приедет сюда, и Чигур станет узнавать его и в лицо.       — Думаете, там бомба? — спросил Антон, когда надсмотрщик, забравшись под волосы, ощупал его левое ухо, от мочки к хрящу. Потом правое, на тот же манер.       — Вряд ли. А вот серьга может быть. Знаешь, сколько полезных вещей можно соорудить из простого гвоздика?       Чигур не ответил. Он никогда не носил украшений — даже тех, для которых не требовалось проделывать лишние отверстия в своём теле.       — Чувствуй себя как дома, Перро, — сказал Правый, распуская ремень на его руках. — Я вот по дому нагишом хожу. Сразу чувствуешь себя безгрешным и правильным. У голого секретов нет! Попробуй, тебе понравится.       Антон не имел подобной привычки: голый человек предсказуем. Но мексиканцы решили настоять. Правый — а может, и кто-то другой — ударил его наотмашь, намереваясь свалить с ног. Чигур устоял бы, если бы второй человек не подсёк его. Он обнял свой бок, защищая рёбра, но, против ожидания, упал не на твёрдый пол, а на что-то мягкое и упругое. Вроде тюфяка с пружинами.       Дальше мексиканцы действовали сообща: вытягивали ему руки, звеня цепями, и наседали сверху, хотя он не вырывался, акцентируя внимание на изучении окружающей обстановки. Например, когда на нём разодрали рубашку, сорванные пластмассовые пуговицы рассыпались с глухим звуком, и Чигур мельком предположил, что пол в помещении бетонный.       Его раздели догола, всё-таки сделав чуть более предсказуемым, чем Чигур обыкновенно был. Запястья обложило холодным железом наручников. Повязку с лица, наконец, убрали, и Антон не открывал глаза ещё с полминуты, чтобы их не обжечь; после нескольких часов непроглядной тьмы даже тусклый свет низковаттной лампочки казался ослепительным.       По лестнице с ним спустились как минимум двое, но, когда Чигур раскрыл глаза, почувствовав, что уже может это сделать без ущерба для сетчатки, над ним стоял только один, уже знакомый ему Правый. Крупный, даже будто бы спортивного вида человек в ярко-жёлтом пончо, скрывавшем перебинтованный бок. Он ухмылялся, и голова у него клонилась влево — под тяжестью массивных чёрных дред, наверняка.       Но Чигура сейчас занимал не Правый. Обретя зрение, он сразу же осмотрелся. Подвал как подвал, со стенами из бурого кирпича и серым полом — бетонным, как он правильно догадался минуту назад. Дверей было две. Одна находилась, можно сказать, напротив; по ней его сюда и спустили. Лестницу ко второй было частично видно из-за угла. Потолок был далеко, и чтобы, к примеру, выкрутить лампочку, льющую холодный, рассеянный свет, ему потребовалось бы встать на плечи самому себе. А вот крепящийся там же строительный крюк неясного назначения Антон, пожалуй, смог бы достать, просто вытянувшись струной. Правда, сначала неплохо было бы подойти к центру помещения, куда свешивался крюк, а Чигур, как выяснилось, был прикован к стене.       От его наручников тянулась цепь, пристёгнутая, в свою очередь, к железному кольцу, вделанному промеж кирпичей. Антон попробовал пошатать штырь, но тот, на первый взгляд, сидел крепко.       — Только пришёл ведь, — подал голос его конвоир. — А уже думаешь, как свалить. Нет уж, Перро. Очень редкая ты сука, чтобы оставлять тебя без присмотра.       Антон мельком посмотрел на него и продолжил изучать своë настоящее положение. Поднялся с тюфяка, отошёл, проверяя, на сколько пускает цепь, начав отсчёт от стены. Вышло неполных три шага. Мало, но для какого-нибудь простого манёвра будет достаточно.       — Хватит скакать, Чигур, — приказал ему Правый. — Сам видишь — далеко не уйдёшь.       Взяв другую систему измерения, Антон растянулся на полу во весь рост, закинул руки за голову и натянул цепь, запомнив максимальное расстояние, которое он, в случае чего, сможет покрыть.       — Стой, — Правый вырос прямо над ним, встав по бокам от торса. — Вот так и лежи. Знаешь, что это?       В руках у него появился невиданный инструмент, слишком громадный для мелкоствольного и слишком миниатюрный для крупноствольного оружия. Впрочем, присмотревшись, Антон вообще исключил вариант, что эта штука нужна для стрельбы. Не зная, как правильно назвать составные части, он мысленно разделил инструмент на пластмассовый, будто игрушечный корпус, длинную шейку и двузубую голову.       — Он зовётся электропогоняло, — сообщил Правый. — Современные фермеры этим агрегатом скотину пришпоривают. Не убьёт, но бычка на задние ноги усадит. Неприятная вещь, а?       Инструмент грозно загудел, и между зубьями стремительно пронеслась линия белых искр. Не впечатлённый этой демонстрацией, Антон лежал, оглядывая причудливую смесь полицейского шокера и ковбойского хлыста. Электропогоняло показалось ему интересным с точки зрения инновационных приспособлений, но, раз им нельзя убить, в рамках своей специальности Чигур не стал бы его использовать.       — А теперь давай-ка выясним вот что, — Правый чуть подался вперёд, склоняясь ближе к Антону. — Как будем с тобой разговаривать — как с человеком, или как со скотом?       Оружия на нём не было, но если попробовать добраться до шокера…       — На испанском, имеешь в виду? Со скотом-то, — сострил Чигур, ожидая, что Правый бездумно пустит свою игрушку в ход. — На нём я не говорю, к сожалению. Остаётся один вариант.       — Смейся, смейся, — распрямившись, хмыкнул Правый. — Потом не до этого будет. А вариант остаётся один, тут ты прав. Сейчас этот малыш расскажет, где твои самые чувствительные места.       Зубцы-электроды вонзились в шею, и линия белых искр пронеслась уже через его тело. Чигур изогнулся в знакомой болезненной конвульсии. Возле трассы, он вспомнил, его тоже дёрнули током, так же неприятно, как и сейчас.       Не успел он прийти в себя, как Правый вжал шокер в грудную мышцу, рядом с подмышкой, и Антона подбросило сильнее. Глаза у него распахнулись, челюсть свело, а дыхание сбилось, будто ему двинули в сплетение.       В качестве завершающего элемента своего показательного выступления, Правый всадил двузубец в низ живота, между пупком и выпирающей костью таза. Ноги Антона размашисто дёрнулись, бёдра взметнулись вверх, а обжигающий импульс стрелой прошил позвоночник и ударил в затылок. Мексиканец убрал шокер всего через секунду, но Чигур ещё несколько раз содрогнулся, пока разряд не рассеялся. Нижняя часть, от промежности до кончиков пальцев, на миг отнялась, будто ему всё-таки прострелили поясницу в доме у Гектора; ещё миг Антону казалось, что ноги сотканы из сплошной боли; и только секунд через тридцать власть над собственными конечностями начала возвращаться к нему. Остаточная судорога прошла, хотя Чигур всё ещё чувствовал себя слегка дезориентированным. И общий вывод, который он сделал, сводился к тому, что на удар шокером требуется одно мгновение, а на то, чтобы опомниться — в десятки раз больше.       А если совсем повезёт — можно и вырубить. Когда будет возможность, он непременно этим воспользуется.       На лестнице из-за угла раздались лёгкие быстрые шаги, и к Правому присоединился его товарищ: невысокий, тощий и с косым шрамом от переносицы до скулы. Он передал второму свёрнутую рубашку, а тот, в свою очередь, вручил вошедшему электрошокер, чтобы освободить руки.       — Я там разгружаю машинку, — сказал тощий на испанском. — Твои шмотки сверху лежали. Вот взял тебе рубаху приодеться.       — Ага. Спасибо, — Правый надел рубашку, не снимая пончо, так что на миг показалось, что у него нет рук. — Что там Лисарди?       — Сказал, будет к ночи. Крёстный Чичо ему звонил. Команданте не в духе. Это для нас к лучшему. Голодный тигр резвее и злее, чем сытый. Но начать можем и сейчас. Фелипе-то здесь.       — Сейчас и начнём. Тигров раззадоривает запах крови.       — Верно говоришь! Давненько я не слыхал от тебя умных мыслей…       — Я смотрю, тебе надо ума поубавить. Мой кулак и твой нос отлично с этим справятся.       — Ладно уж, не гунди. Знаешь, что мы вдвоём с тобой остаëмся? Лино домой двинул. Устал от нас.       — Пусть. У него двое мальцов, уж месяц не видел их.       — Ещё сказал, что будет делать тест на гепатит. Вдруг падлюга Перро больной.       — На голову так точно.       Чигур, не торопясь, подобрался, сел на упругий тюфяк и вытянул ноги, нисколько не смущаясь своей наготы. Мексиканцы тоже мужчины, и без одежды выглядят плюс-минус так же.       Лисарди, раз команданте — это сотрудник какой-нибудь службы. Вряд ли он у них главный. Скорее, мастер допросов с пристрастием. Имя Фелипе Антон уже мельком слышал от Гектора, и, раз его участие позволяет «начать», это, вероятнее всего, заместитель мастера допросов с пристрастием.       — Ну, как тебе здесь нравится, Перро? — весело ощерив зубы, осведомился тощий на английском. Это был не Левый. Этот вёл машину с багажником. — Лестница сюда выложена из воровства и предательства.       — Которая? Их тут две, — невозмутимо заметил Антон. Но собеседник ничуть не расстроился, что его искромётная реплика оказалась лишена должной смысловой нагрузки.       — А ты хитрец, да, Перро? Поэтому ты и сидишь на цепи.       — Ты знаешь, зачем ты здесь, — вмешался Правый. Он лучше говорил по-английски, и Чигур, имея основания полагать, что его тирада будет длинной, скептически склонил голову. — И лучше бы тебе сразу начать с нами сотрудничать. Будешь хорошим Перро — умрёшь быстро, мы поможем. А заупрямишься — будешь каждый день терять по кусочку своей вороватой шкуры, пока не сдохнешь сам. Это долго и очень больно, Перро. И не думай, что будешь бездельничать. Мы найдём тебе занятие по достоинству, чтобы наша потеря сколько-нибудь окупилась.       — Непослушные Перрос становятся подвальными шлюхами, — вставил Тощий. — Сам удивляюсь, сколько каждый раз находится желающих поиметь какой-нибудь жалкий кусок дерьма.       — Ты можешь этого избежать, Перро. Можешь даже избежать беседы. Если будешь умницей и сразу скажешь, куда дел наши бабки.       Антон выслушал их, не моргнув и не двинувшись с места. Ему было, что им сказать. Но перед тем, как вступить в разговор, он решил убедиться в том, что они с мексиканцами думают об одних и тех же деньгах. Денег кругом слишком много. Равно как и воров и предателей. Чигур поубивал многих.       — О каких деньгах идёт речь? — спокойно осведомился он, глядя на Правого. Тот, фыркнув как бык, вскинул руку и ударил его по лицу. Чигур усидел, только голова мотнулась в сторону. Тронув языком лопнувшую губу, он сделал вывод, что деньги те самые.       — Не прикидывайся идиотом, Перро. Речь идёт о деньгах, наших деньгах, которые ты отжал под шумок у Ллуэлина Мосса.       — Мосс. Он и был настоящим вором. Насколько мне известно, он мёртв.       Правый ударил снова. На этот раз кровь не пошла.       — Не вихляй, Перро. Мосс своё получил. Теперь твоя очередь.       Помолчав, Антон вздохнул, глубоко и бесчувственно, будто спящий.       — Я знаю, кто надоумил вас гоняться за мной.       — Конечно, знаешь. Но на это теперь насрать. Потому что мы тебя догнали.       — И знаю также, что этот человек подставил вас не меньше, чем меня. Выследить меня было сложно, и вы понесли большие потери, но в этом не было никакого смысла. Этот человек труслив и алчен. Он боится меня. И правильно делает. Он видит во мне угрозу. Настолько сильную, что он побоялся действовать сам, и решил устранить меня чужими руками. Вы делаете опасную работу за американца. У меня есть встречное предложение. Раз уж я здесь, и вы тоже здесь, мы можем объединить усилия. Я знаю, где его офис. Даже могу предположить, какой фирмы его костюм. Охрана там неважная, пара человек легко справятся. Умрут только те, кто это заслужил.       Правый оглядел его так, будто сомневался, точно ли видит кого-то перед собой. А потом хохотнул, так насмешливо и снисходительно, будто ему предложили отрезать себе ногу.       — Ты ещё дурее, чем кажешься, Перро. Тут мы решаем, кто и что заслужил. Говори, скользкий ублюдок. Где бабки.       Если он скажет, как всё было на самом деле, его могут убить сразу. Безопаснее будет сделать вид, что он чего-то недоговаривает. У него появится время придумать план. И запомнить в лицо Гектора. Пытки и покушения на плоть его не пугали. Такие вещи смертельны лишь потенциально, а Чигур не раз убеждался, что его способности к выживанию поистине исключительны. Как и он сам.       — Эти деньги были у меня. Но сейчас у меня их нет. Больше мне сказать нечего.       Те деньги, что они с мексиканцами, было время, разыскивали бок о бок, он действительно не мог вернуть, потому что у него их не было. У него были свои деньги, честно заработанные на заказах. Их хватило бы на покрытие ущерба мексиканцев в неоднократном размере. Но, даже если бы его отпустили в обмен на требуемую сумму, Чигур не стал бы разменивать свою жизнь на презираемый им ресурс. В деньгах оцениваются лишь его услуги. Его настоящая цена исчисляется не в долларах. И ему было не о чем говорить с людьми, чьими поступками и умами управляет портрет Вашингтона. Раз ему отказали в сотрудничестве, то и он не станет принимать их условий.       — Это ненадолго, Перро. Ты обязательно что-нибудь припомнишь, когда из тебя начнут вытряхивать дерьмо. Скоро придёт Фелипе.       Заместитель мастера допросов с пристрастием, значит. Глупость. Для всякой работы нужен лишь один, но правильно подобранный инструмент. Лично он не представлял человека, который смог бы заместить его.