Ты+я — химия

      Олег поднимает голову от подушки только секунд через десять после того, как будильник начинает звенеть. Привыкший к пятидневке мозг просто отказывается воспринимать факт того, что теперь придётся вставать рано ещё один день. Парень тянется к телефону практически вслепую, неудачно жмёт несколько раз на кнопку отключения, и тогда трель утихает. Олег валится обратно, утыкаясь лицом в подушку, и раздражённо мычит. Как же не хочется никуда идти и что-либо делать. Чёртов Дмитрий Андреевич. Чёртова химия. Чёртова жизнь.       Олег заставляет себя сесть, буквально отрываясь от кровати, спускает ноги на пол и просто упирается взглядом в стену напротив. Просыпаться утром для него — отдельный вид пытки, особенно, если это утро перед занятиями. Шепс не знает почему, но в последние годы учёба стала для него какой-то… особенно напряжной. Раньше такого не было. На самом деле, пока он жил с родителями, школа была единственным местом, где он мог избежать реальности. И было неудивительно, что он отдавал этой отдушине всего себя: приходил за полчаса до уроков, оставался на все дополнительные занятия, продлёнки, кружки, ходил в музыкалку на гитару, а затем проводил всё свободное время за домашней работой. Это его увлекало, впрочем, основная цель была в том, чтобы заслужить одобрение матери. Но это всё оказалось просто бесполезно, и сейчас Олег заставляет себя хоть как-то закрывать четверти — в нём ещё живёт надежда на то, что он всё-таки чего-то стоит, что-то может. Серёжа говорит, что не с его характером стремиться в такую профессию, что легче будет всё же пойти в спортивный техникум на тренера или того же физрука, а если не получится, то просто на электрика или слесаря. Но Олег в тайне продолжает верить, что сможет сдать эти тупые экзамены и поступить в медицинский, сможет доказать всем, что он способный, что у него цель есть. Что он станет альфой достойным, поборет слабости свои и сильным станет. Если он не сможет даже ЕГЭ одолеть, то прав Серёжа, и Олег действительно умеет только другим альфам отдаваться, которые справляются с трудностями и добиваются успеха. Иначе, чем он хуже своего отца, что семью обеспечить не мог, матери во всём подчинялся и мнения не имел своего, что не выдержал ответственности и из семьи ушёл.       Олег нервно лохматит волосы руками, а потом с кровати поднимается. Ну, ничего, у него ещё есть время, пусть он и поздно решился на всё это. Олег ведь хотел уйти после десятого, к Серёже потом переехать и жить так, как получится, но перед Сашей в какой-то момент стало стыдно — тот так старается ему обеспечить достойное существование, и нужно… нужно хотя бы постараться исправиться. Олег этим Серёжу, конечно, расстроит, но тот обязательно поймёт.       Телефон снова напоминает о себе противным писком будильника, который никогда не пытается разбудить создателя в одиночестве — меньше двух Шепс никогда не ставит, и Олег, тяжело вздыхая, выключает звонкую музыку, а потом в ванную плетётся. День с самого утра не задаётся, и лицо его становится еще мрачнее, когда он слышит звуки чужой активности с кухни. Альфа специально встаёт намного позже, надеясь, что брат успеет уйти до его пробуждения на работу, а тот что-то до сих пор дома делает.       Олег в уборной находится не больше пяти минут и думает обратно в свою комнату так же быстро прошмыгнуть, но случается непредвиденное обстоятельство — Саша стоит в коридоре и буквально его дожидается.       — Доброе утро, — буркает альфа и делает попытку проскользнуть мимо.       — Доброе, — вздыхает Саша, — Олег, подожди.       Младший Шепс делает ещё один шаг, но потом всё же решает остановится, оборачивается на брата:       — Что?       — Пойдём на кухню, я завтрак приготовил, — говорит старший.       — Не хочу, — альфа знает, что брат хочет как-то смягчить вчерашнюю ситуацию, но обида слишком сильно жжётся в груди.       Тот надавил на самое больное, чем Олега вообще задеть можно. Брат его из родительского дома два года назад поэтому и забрал, что мать его за человека не считала после ухода отца, во всех грехах винила, вечно говорила, что он ничего не добьётся и по стопам отца пойдёт, таким же никчёмным альфой станет. Олег поверил ей. Он знает, что мама права была, ведь так и получается, вот только слышать об этом от других до сих пор обидно — он себе-то в своей неполноценности с трудом признаётся, хранит это глубоко в душе и делит эту тайну только с Сафроновым, который помогает ему исправляться. А Саша… Саша не должен был так говорить, потому что Олег лишь ради брата до сих пор и старается держать этот образ уверенного в себе и сильного альфы, который всем нужен, а Саша, кажется, верить в это перестаёт. И смысл бороться с собой тогда вообще исчезает.       — А ещё я извиниться хочу, — добавляет брат, — пойдём, — альфа всё ещё стоит на месте, — давай, Олеж.       Саша играючи толкает его в плечо кулаком и смотрит так мягко, просяще, что младший Шепс сдаётся, ведь ему… ему хочется, чтобы брат сказал, как был не прав. Это не заставит Олега увериться в том, что тот так больше не думает, но легче же стать должно.       Олег идёт за братом, садится на стул и смотрит, как только что пожаренная яичница аппетитно на столе стоит, а от кофе рядом пар горячий идёт. Выбор для молодого альфы очевидный — он тянется к кружке и делает осторожный глоток.       — Ты ешь, — Саша садится рядом, — остынет.       Олег на брата тяжёлый взгляд поднимает, иррационально злясь. Он не будет утром есть.       — Мне в рот ничего в такой атмосфере не полезет, — вместо этого говорит он.       Саша поджимает губы, но не реагирует на эту фразу.       — Прости, если обидел тебя вчера, — произносит брат осторожно, откидывается на спинку стула, — я не подумал, сказал со злости.       — Но ты всё равно сказал то, что думаешь, — жмёт плечами Олег и уводит взгляд за чужое плечо, — ты ведь во мне до сих пор маленького ребёнка видишь. Как ты там выразился… без мозгов, гордости и достоинства.       — Олег…       — А что, не так что ли? — хмыкает младший Шепс, а на лице его ни единой мышцы не дрогнуло.       — Не так, — говорит Саша, — посмотри на меня.       Олег безразличный взгляд переводит, прямо с синими глазами брата встречаясь, и как-то совестно становится: там читается искреннее раскаяние и сожаление о своём поведении.       — Ты самый сильный альфа семнадцати лет, которого я знаю, — с какой-то странной уверенностью произносит Саша, — я никогда не смогу назвать тебя глупым, потому что ты не такой, у тебя голова на плечах есть, ты ж на лету всё схватываешь, если захочешь. Я уверен, что ты под чужое пагубное влияние ни за что не попадёшь, ведь гордости у тебя хоть отбавляй. А достоинство ты никогда не потеряешь, пока ставить перед собой цели будешь и к ним, несмотря ни на что, идти. А ты это умеешь, хоть и… хоть и запутался немного. Ты, Олежка, у меня вообще повод для гордости, потому что в одиннадцатый пошёл, работал всё лето, в спорте своём чего только стоишь. И мне очень жаль, что я вчера так сказал.       — Правда? — не удерживается от вопроса Олег и радуется, что голос не дрогнул.       У него внутри всё сжимается от таких слов. Саша говорит такое, что может успокоить, может внушить уверенность в себе и может заставить поверить, что не всё ещё потеряно. Вот только тому Олегу, который остался в начале девятого, тому Олегу, который ещё был слишком наивен, чтобы поверить в доходчивые слова. Сейчас же это вызывает только острое чувство грусти в груди, потому что Саша во всём ошибается. Но его нельзя в этом винить.       — Правда, — чуть улыбается старший брат, — просто ты в последнее время какой-то не такой стал.       — И какой же я? — хмыкает младший и делает глоток горячего кофе.       — Как будто что-то скрываешь, — неожиданно серьёзным голосом объясняет Саша, — дома почти не бываешь, хорошо хоть, ночевать приходишь, поговорить с тобой нормально вообще невозможно, злишься на обычные вопросы, молчишь постоянно. У тебя всё хорошо?       И Олегу так хочется просто довериться, сказать: нет, Саш, всё пиздец как плохо — вот только он язык себе прикусывает, губы заставляя в слабой улыбке растянуться. Он не хочет грузить брата своими проблемами, своими мыслями нездоровыми, которые голову разрывают каждый день. Он не может признаться ему, как давно себя уже потерял, как страшно ему в завтрашний день идти, как мир злым и враждебным стал казаться. Саша ведь не поймёт, он ведь наверняка спишет это на подростковый возраст, а альфа не хочет снова ребёнком в чужих глазах выглядеть.       — У меня всё в норме, — уверенно говорит Олег.       — Точно?       — Точно, Сань, точно, — кивает младший Шепс.       Брат смерил его внимательным взглядом, вздыхает тяжело, но улыбается ободряюще, поднимается со стула и было тянется потрепать по голове, а Олег по инерции уворачивается. Саша замирает в неловком положении и через секунду по плечу хлопает.       — Ты говори мне, если помощь нужна будет, хорошо?       — Конечно, — Олег лицо за кружкой прячет, лишь бы брат не увидел, как больше не получается натянуть на него спокойное выражение.       Его этот разговор как-то под колени бьёт, внушая растерянность и тоску.       — Тебя подвезти? — спрашивает Саша, когда уже почти выходит из кухни.       — Не, я пешком, — бросает Олег, — увидимся.       Брат прощается, а потом за ним дверь входная через пару минут захлопывается, и альфа наконец расслабляется, кружку на стол ставит. Плечи его опускаются, словно придавленные внезапным грузом, а лицо практически бесцветным становится. Олегу стыдно за себя, за слабости собственные, что он такой никчёмный, справиться с проблемами не может, одно лишь разочарование и несёт. А ещё чувство вины в груди царапается, что Олег обманывает такого родного человека, который пока ещё в него и ему верит. И это так больно, так тяжело, что выть хочется. Хочется, чтобы всё это просто… закончилось.       Олег чувствует, как в глазах печь начинает, а горло щекоткой противной тянет. Вот только слёз сейчас ему не хватает. Олег рычит раздражённо, резко распрямляется на стуле и по щеке себе бьёт. Удар слабым кажется, альфа губы недовольно поджимает и ещё раз замахивается, чтобы вторую пощёчину себе дать, только сильнее уже. Кожу жжёт. И вот тогда легче становится, боль прогоняет злые слёзы и возвращает трезвый рассудок. Олег вздыхает, поднимается на ноги и на яичницу нетронутую смотрит. Он тарелку берёт, а потом еду в мусорку безжалостно выбрасывает и накидывает сверху салфеток.       Какое же отвратительное начало дня…       Олег быстро собирается, натягивая на себя первые попавшиеся джинсы и безразмерное худи, суёт в пустой портфель учебник и тетрадь по химии, надеясь, что ручка найдётся где-нибудь уже в школе. Он вылетает из дома за десять минут до звонка на урок и буквально летит к школе. Вот чем бывает черевато его желание подольше поспать — практическим опозданием. У альфы даже сбивается дыхание от быстрого темпа, хотя он с физическими нагрузками глубоко на «ты», но сейчас подгоняет ещё и тревога, которая говорит о том, что Дмитрий Андреевич просто не простит его, если он не придёт вовремя.       Без четырёх минут Олег уже оказывается у ворот школы, но, вместо того, чтобы рысцой помчаться в здание, он резко сворачивает и одним махом перебирается через забор, чтобы шмыгнуть за дерево и садится на корточки, упираясь в холодную кору спиной, а потом торопливо достаёт пачку сигарет и прикуривает. Ему хватит двух минут.       Он успевает сделать несколько затяжек, как слышит чужие голоса, и невольно прислушивается.       — Тебе не обязательно было меня провожать, — едва разбирает Олег, а потом хмурится — ему кажется этот тон вполне себе знакомым.       — Это антипохмельная прогулка, не льсти себе, — весело отзывается второй голос, и даже из своего укрытия Шепс тут же распознаёт в нём Владислава Геннадьевича.       И с кем это он, интересно. Олег невольно улыбается. У Череватого есть омега? Но зачем ему провожать её или его до школы? Неужели… это ученик? Шепс осторожно привстаёт, продолжая сгибаться пополам, чтобы его не было видно, тушит сигарету о землю и медленно пробирается за кустами, чтобы можно было выглянуть и подсмотреть.       — То есть, ты меня ещё и используешь для своих корыстных целей, — снова говорит первый голос со странной игривой интонацией, и у Олега появляется стойкое ощущение, что он знает этого человека.       Просто… манера непривычная. Не такая, какая должна быть.       — Конечно, я тебя использую, — фыркает в ответ Владислав Геннадьевич, — зачем бы я ещё в субботу в такую рань поднимал задницу с кровати? Хотя… ладно, это скорее похоже на контраргумент.       Олег едва сдерживает смешок. Логично. Кто использует — утром не провожает, особенно, если самому никуда не нужно. А Шепс знает, что уроков физры сегодня вообще ни у кого нет.       — Я уж думал, ты не догадаешься, — снисходительно тянет голос.       — Врочем, лучше бы я тебя не выпускал из этой самой кровати, — тянет задумчиво Череватый, — и заставил бы меня обслуживать. Это похоже на эксплуатацию?       У Олега невольно краснеют кончики ушей. Он не хочет знать такие подробности личной жизни учителя — про Матвеева этих знаний предостаточно. Что ж ему так везёт-то на такие личные моменты? Шепс хочет было забить и просто уже пойти в школу, но любопытство пересиливает. Он вздыхает, сетуя сам на себя, и продолжает медленно подбираться к просвету между кустами.       — Ты слишком высокого о себе мнения, — голос омеги сочится издёвкой, — максимум, где я готов тебя обслуживать, это на работе и за деньги.       Олег хмурится, не понимая смысла этой фразы. На работе? То есть… этот омега — учитель? Но при чём тут деньги?       — Я уже говорил, Димка, что ты меркантильная сука?       И именно в этот момент Олег наконец оказывается у нужного места и кидает взгляд за забор. У него пропадает дар речи. В мгновение мир, кажется, вообще пропадает, и альфа не может сам с собой совладеть, чтобы хотя бы пальцем пошевелить.       — И это ты мне ещё говоришь, что я повторяюсь, — Дмитрий Андреевич тормозит на месте, — что-то имеешь против?       — Нет, я…       — Скажешь: «имею тебя» — и я перестану с тобой разговаривать, — перебивает ухмыляющегося Череватого Матвеев.       — Тогда я молчу, — кивает Владислав Геннадьевич, — обнимемся?       — Как будто бы тебе нужно разрешение, — улыбается омега, а потом его сгребают крепкие руки.       Олег смотрит на разворачивающуюся перед ним картину и даже не моргает. У него мысли в голове скачут, точно первоклассники на линейке первого сентября, и он просто… просто… в шоке. Это кажется каким-то злым приколом, бредом. Дмитрий Андреевич ведь с Линой встречается! Олег точно это знает — он сам видел. Но он сейчас и совершенно другое видит: как Матвеев с физруком обнимается, а до этого у них весьма однозначный диалог был. Обычные коллеги так друг с другом себя не ведут, не шутят так фривольно, не выглядят как… пара.       Вот почему Череватый вчера настолько удивился, когда Олег про Дмитрия Андреевича заговорил. Господи, как же стыдно! Он альфе на его же омегу жаловался! Олег обратно за кусты прячется и торопливой перебежкой к школе направляется под звук собственного сердца, которое бьётся так быстро, что едва ли плохо не становится. У Шепса горят уши, и даже смуглые скулы краснеют. И что ему делать с этой информацией? Как поступить? Что, блять, творит Матвеев?!       Олег прислоняется спиной к стене здания и упирается руками в колени, широко распахнутыми глазами смотря перед собой. Чёрт-чёрт-чёрт… мало ему своих проблем, так он в гущу чужих оказывается втянут. И по-хорошему, Олегу стоит забить на это всё — не его ведь дело, но как-то не может он, что-то внутри противится. Шепс не хочет думать, что это просто разочарование в человеке, который, вроде как, понравился изначально, в нём говорит. Омега же… вёл себя так, словно равенство для него — основной принцип жизни. Неужели… омега таким образом сам от себя убегает? Создаёт… образ? На губах Олега расползается сколотая усмешка. Ну, конечно… Дмитрий Андреевич просто пользуется Линой, которая в него точно влюблена. Та думает, что это взаимно, а старший омега лишь выгоду получает, при этом нормальные отношения имея. Иначе просто быть не может, ведь две омеги вместе — это ненадолго, это игра практически, увлечение мимолётное. Только альфа может над омегой контроль взять, чтобы та могла себя действительно полноценной ощутить. Омегам только сильные же нужны.       Шепс хмурится, челюсти плотно сжимая, его душит чувство несправедливости. Как может Дмитрий Андреевич так поступать. Он взрослый человек! Он умнее, в конце концов! Он должен знать, как правильно. Олег понимает, что не сможет смолчать, что придёт сейчас и всё выскажет! От чего больнее и непонятнее, так это от поведения Владислава Геннадьевича… неужели тот не понимает, что его омега творит? И он это позволяет ему? Проще думать, что он не знает. И обидно за альфу другого становится так сильно, что Олег кулаки сжимает, хмурится. В нём злость, раздражение, отчаяние какое-то странное смешиваются, и он с места срывается и торопится в здание школы. Он заставит Матвеева во всём своим… своим… любовникам признаться. Олег ненавидит несправедливость, когда хорошие люди такое отношение к себе получают. Лина — его подруга, какие бы поступки она не совершала, а Владислав Геннадьевич — один из немногих, кого Олег уважает по-настоящему.       Шепс быстро поднимается на третий этаж и без стука входит в кабинет, тут же натыкаясь взглядом на омегу, который как раз из сумки вещи достаёт.       — О, Олег, здравствуй, — поднимает голову Дмитрий Андреевич, — я уж думал, тебя не ждать. Молодец, — он улыбается как-то глазами, что неожиданно приятно от столь честной похвалы становится, — ты садись, я сам только что пришёл, прошу прощения за задержку, сейчас начнём.       Альфа хочет прямо так — с порога — начать возмущаться, но банально слов не находит, лишь рычит едва слышно от раздражения, мнётся у входа, а потом всё же идёт к первой парте и несколько резко садится. Учитель кидает на него короткий взгляд, но ничего не говорит, продолжает своим делом заниматься. Олег же наблюдает за ним: отмечает чуть более небрежную, чем обычно, укладку волос, чёрные глаза, под которыми выделяются как-то очевидно плохо замазанные синяки, да и вообще омега выглядит слегка… помятым. Олегу неловко, ведь он понимает, почему тот так выглядит. Алкоголь, альфа и омега в одной квартире. Очевидно, чем они занимались. Олег невольно представляет двух учителей вместе, как альфа пытается побороть строптивого омегу, а тот не даётся. Почему-то тяжело подумать, что Матвеев мог легко подчиниться — не подходит это ему. И хоть это и не так, как должно быть, омеги же в целом созданы для того, чтобы альфе уступать, Дмитрий Андреевич подсознательно в этот образ плохо вписывается. Шепс скользит взглядом по шее Матвеева, но ни одной метки не видит. Ничейный, значит, пока. И почему-то это правильным кажется — нельзя метками просто так раскидываться. А также Олег сильнее злиться начинает, наблюдая за тем, какой Матвеев спокойный. Тот ведь не ожидает, что ученик знает его секретики — для него это сейчас будет сюрпризом.       — Так, — говорит вдруг Дмитрий Андреевич, подтягивая свой стул и садится напротив, — думаю, мы с тобой прямо с основ начнём. Брать задания с ЕГЭ, пока рано, нам до этого ещё добираться долго придётся, — учитель в глаза неожиданно заглядывает, улыбается немного, — но не отчаивайся, я тебя до такой степени натаскаю, что на тройку ты у меня точно решишь. Стремиться, конечно, будем к четвёрке, а на пять, не обижайся, мы оба не потянем — просто не успеем. Но на четвёрку с хорошим баллом управимся.       Шепс смотрит на Матвеева и, признаться, не знает, что и сказать. Ведь действительно… он тут, чтобы знаний набираться, а не выводить учителя на чистую воду.       — Вы думаете, сможем? — спрашивает Олег несколько неуверенно.       — Ты во мне или в себе сомневаешься? — Матвеев хмыкает, волосы рукой небрежно поправляя, и Шепсу кажется, что он чёрный отпечаток чего-то на чужом мизинце видит.       — А если я скажу, что в Вас? — неожиданно наглеет Шепс, наваливаясь на парту, чтобы оказаться к омеге ближе.       Ему хочется себя вести так, чтобы Дмитрий Андреевич понял, что он его не боится, что он вполне уверен в себе, что его не запугать ничем. Что он ничуть не хуже, что он альфа, который прекрасно чувствует свою силу, что он… он…       — Зря сомневаешься, мальчик, — Матвеев копирует его позу, чем буквально вталкивает Олега в ступор, потому что их глаза теперь едва ли сантиметрах в пятнадцати друг от друга, и во взгляде чужом столько твердости и спокойствия, что аж отодвинуться обратно хочется, но альфа этого не делает, дышит глубоко, но… тонкий запах сладкой вишни ощущает, к которой что-то терпкое примешивается, горькое даже.       И сочетание это такое приятное, что у Олега сердце в груди на секунду с ритма сбивается. Он первый раз так отчётливо чужой феромон ощущает, и это кружит голову от неожиданности. Вот только Шепс поверх этого запаха ещё один ощущает, цитрусовый и свежий, хвойный — альфы другого. И это отрезвляет мгновенно. Олег ухмыляется широко, медленно откидывается на стуле, какое-то злобное умиротворение обретая.       Дмитрий Андреевич тоже эту перемену ощущает, хмурится немного, садится ровно, сканирует несколько секунд цепким взглядом.       — Ты что-то хочешь мне сказать, Олег? — прямо интересуется Матвеев.       — Нет, с чего Вы взяли, — лениво ведёт плечом Шепс, — просто интересно…       — Интересно «что»? — Дмитрий Андреевич закидывает ногу на ногу и опирается локтем о парту, выглядя при этом максимально расслабленно, — если ты в течение всего года так туго будешь формулировать вопросы, то даже я не смогу тебе помочь осилить программу.       — А Вы так уверены, что всё знаете? — цыкает Олег.       — Может, и не всё, — легко соглашается Матвеев, а Шепс в моменте пугается, что тот сейчас скажет: «но уж точно побольше твоего», вот только омега удивляет, — но кто сказал, что мне что-то помешает изменить себя и познать что-то новое?       И у Олега вспыхивает иррациональная злость. Ну зачем так… правильно отвечать. Это не вяжется с настроем альфы. И это бесит. Хочется как-то надавить, вывести на эмоции, показать, что он не поведётся на такое отношение.       — Долго пытаетесь себя менять и познавать что-то новое? — Олег не находит ничего лучше, кроме как перефразировать чужой ответ, однако, говорит тоном подчёркнуто язвительным.       Почему-то ему… словно стыдно так себя вести. А хочется! Он не понимает причину, но и противится этому не в состоянии. Дмитрий Андреевич вызывает слишком смешанные эмоции. Олег не может избавиться от осознания, что с самого начала учитель ему понравился, как человек и даже как… омега, вот только факт того, что теперь Шепс знает непозволительно много — мешает.       Матвеев показательно фыркает.       — Да чуть помладше тебя был, — омега вздыхает, — Олег, я не отвечу тебе на вопрос, пока ты его не задашь.       — С чего Вы взяли, что я хочу что-то спросить? — вскидывает брови альфа и складывает руки на груди.       — С того, что ты сейчас слишком предсказуем, — хмыкает Дмитрий Андреевич, а потом улыбается.       И это бесит!       — Вот как, — усмехается альфа, а потом ставит на кон всё и говорит тем тихим голосом, которым обычно обещают что-то ужасное: — Вы не думаете о том, что я одним своим словом могу испортить Вам всю репутацию?       Олег ждёт того, что омега тут же растеряется, что это спокойное выражение лица спадёт с него, что он даже станет испытывать страх и начнёт… начнёт вести себя как-то более соответствующе ситуации. Он должен понимать, насколько уязвим сейчас. Вот только Дмитрий Андреевич продолжает улыбаться, а потом Олег и вовсе слышит тихий смешок.       — Олеж, — мягко говорит он и смотрит так пронзительно, — ты правда думаешь, что можешь меня этим напугать?       И это бьёт на поражение.       — Вам… всё равно? — искренне удивляется Шепс.       Он бегает взглядом по чужому лицу, ищет, за что зацепиться, и не находит. У него и вовсе возникает ощущение, что это у него пытаются что-то выведать, а не наоборот. От двух чёрных зеркал мурашки бегут по загривку.       — Я просто не понимаю, чего ты хочешь добиться, — прищуривается омега с каким-то странным интересом, — почему тебя всё это так… задевает?       — Вы встречаетесь с Линой! — наконец взрывается Олег и вскакивает на ноги, — Вас это не задевает?       — А должно? — спокойно хмыкает Дмитрий Андреевич, а потом медленно поднимается на ноги, — моя интимная жизнь так для тебя интересна? Или у тебя есть другая причина? Это что-то личное?       — С чего… чего Вы взяли? — теряется Шепс, разом лишаясь всей своей внешней уверенности.       Почему он говорит так, будто что-то знает? А если он знает? Откуда бы? У Олега паника накатывает, он себя в ловушку загнанным ощущает.       — Ты так переживаешь, будто сам испытывал то, о чём говоришь, — Матвеев обходит парту, лениво ведёт длинными пальцами по столешнице, рассуждает словно: — тебя беспокоят однополые отношения? Или разновозрастные? Или и то, и другое? А, может, тебя это задевает потому, что это касается непосредственно меня? Или Лины?       — Да нет же! — вспыхивает Шепс, — я вас видел сегодня!       — Видел? — удивлённо хмурится Дмитрий Андреевич.       — Да, видел! — усмехается зло Олег, — Вас и Владислава Геннадьевича! Вы ж с обоими встречаетесь, да? И как… как Вам… это ведь обман!       Матвеев вздыхает неожиданно тяжело, у него мелкие морщинки на лице расслабляются, и он сказать было что-то хочет, вот только Олег уже не собирается его слушать, срывается с места и убегает. Учитель его не останавливает.       Альфа предсказуемо для себя оказывается в туалете, он дышит тяжело, пытается бушующий феромон контролировать, потому что уже даже сам его чувствует. У него пальцы подрагивают от странного ощущения, что Дмитрий Андреевич знать может больше, чем показывает. Но что это за спектакль тогда? Олег к стене приваливается и голову запрокидывает, думает. Он не понимает, что с ним творится. Ему не нравится, как легко он контроль над эмоциями теряет. Нельзя ведь так себя с учителем вести. И как Матвеев это ещё терпит? Почему? Это злит. Омега этот злит. Дмитрий Андреевич не ведёт себя с ним, как с ребёнком, не пытается авторитетом давить, как можно ожидать, он себя ставит наравне с Олегом — не пытается учить жизни, лишь вопросы задаёт, а те какими-то верными оказываются. Может, это тактика защиты такая? Попытаться в доверие втереться? Что это всё, мать его, значит? Альфе слишком непонятно такое поведение.       Даже если Дмитрий Андреевич ничего не знает, Олегу нужно перестраховаться. Куда может пойти Матвеев, чтобы обезопасить себя и поставить в неловкое положение Шепса? Правильно, к старшему Шепсу. Тем более что они хорошо общаются. Значит, Олегу стоит действовать на опережение.       Альфа решительно отрывается от стены и быстрым шагом спускается на второй этаж, уверенно направляясь к кабинету брата. И сталкивается с ним у кабинета.       — Олег? — спрашивает Саша, но словно не удивляется.       Вот только младший этого не замечает.       — Мне нужно тебе кое-что сказать, — твёрдо произносит Олег, — сразу говорю, это не шутка.       — Олег…       — Ты можешь мне не верить, но я должен сказать, — не слышит бету младший Шепс, — Дмитрий Матвеевич… он… в отношениях с Линой Джебисашвили.       — С Линой? — у брата на лице читается очевидное неверие, — не может этого быть…       — Может, — хмыкает Олег, — а ещё… ещё я видел сегодня… и слышал… в общем, я уверен, что он ещё и с Владиславом Геннадьевичем встречается.       — Олег, — хмурится недовольно Саша, — ну, что за сказки!       — Я уверен! — горячо восклицает альфа, а потом дёргается от того, как громко его голос эхом разлетается по коридору, и уже тише добавляет: — и он может прийти к тебе и сказать что-нибудь… какую-нибудь неправду про меня.       — И какую же? — раздаётся голос со стороны, и младший Шепс резко на него оборачивается.       У него сердце в груди замирает, а стыд затапливает скулы. Он на брата кидает взгляд такой, будто тот его предал, но Саша лишь головой качает, а на его губах… видно улыбку. Олег растерян. Смущён. Он… он…       — Пошли, горе луковое, — усмехается вдруг Дмитрий Андреевич как-то по-доброму, — надо поговорить.       — Я… — тянет Олег и на брата смотрит в поисках поддержки.       — Я б тоже послушал, — фыркает тот, — заходи ко мне в кабинет.       И альфа тяжёлыми ногами переставляет, но слушается. Неужели он опоздал? И что сейчас будет…       Олег смотрит, как Дмитрий Андреевич бёдрами на учительский стол упирается и замирает в ожидании, пока оба Шепса войдут. Саша словно подгоняет Олега ладонью на спине, ведёт до первой парты и потом на плечо невесомо почти давит, заставляя опустится, а сам рядом садится и вздыхает. У альфы в груди предчувствие нехорошее разрастается, а ладони противно потеют. Чёрт… он так даже на соревнованиях не волнуется.       — Что у вас произошло? — серьёзно спрашивает Саша.       И Олег едва ли не сжимается на месте, но заставляет себя лишь наоборот плечи расправить и готовится к худшему.       — Ничего особенного, — говорит вдруг Матвеев со снисходительной улыбкой, — Олег просто не так всё понял.       Альфа удивлённый взгляд на него кидает, а омега лишь щурится слегка насмешливо.       — Я тоже думаю, что т-Вы, Дмитрий Андреевич, с Линой Джебисашвили не можете состоять в отношениях, — произносит спокойно Саша, а во взгляде какое-то веселье у него.       — Но!       — Олег, — перебивает его омега, — подожди, — он вздыхает, только, чёрт, улыбается, — об этом мало кто знает, но Лина — моя сестра.       Что? Младший Шепс замирает. Сестра? То есть… получается…       — Но я видел… — Олег растеряно смотрит на Дмитрия Андреевича, — почему Вы не сказали сразу?       — А должен был? — вскидывает тот бровь, — и я тебе говорил: просто спроси. Я бы ответил, но ты ведь решил, что всё прекрасно понял.       Альфа видит, как химик даже… веселится. Но не так, чтобы обидно, а просто от… абсурдности ситуации. Так вот почему он был так спокоен.       — А Владислав Геннадьевич? — тихо спрашивает Олег.       — А что «Владислав Геннадьевич»? — склоняет голову Матвеев, — какой твой вопрос?       — Ему точно не обязательно это знать, — обрывает вдруг разговор Саша, и альфа тут же захлопывает рот, хотя был готов поинтересоваться, и смотрит на брата, — и ты задаёшь такие личные вопросы своему учителю?       Олег хочется огрызнуться, но даже не знает как именно. Он судорожно ищет мысль, как это перестаёт быть важным.       — Нет, не задаёт, — отвечает за подростка омега, — он старался вести себя… вполне… обходительно.       Олег во все глаза смотрит на Дмитрия Андреевича и не может понять, серьёзно ли тот сейчас его защищает. После того, как он себя вёл? После этих некрасивых намёков? После того, как подумал, что тот может с омегой встречаться? Он просто… защищает? Не сдаёт брату? Почему?       — Хорошо, — кивает через пару секунд Саша, — я Вам верю, Дмитрий Андреевич.       — Простите, — говорит Олег вполне искренне и смотрит на Матвеева, — я просто должен был спросить.       — Именно, — хмыкает тот, а потом в пару широких шагов оказывается рядом и прямо в глаза заглядывает, — думаю, консультацию первую на вторник перенесём, хорошо?       И альфа видит в чужом взгляде лишь участие, без какого-либо упрёка. А ещё обещание, что он молчать будет. И немой вопрос: мы друг друга поняли?       — Хорошо, — согласно кивает Олег.       — Вот и отлично, — улыбается Дмитрий Андреевич, а потом по волосам треплет буквально секунду, но у младшего Шепса мурашки успевают от затылка до копчика пронестись, — я тебе напишу. Отдыхай пока, — а потом на второго Шепса взгляд переводит, — Александр Олегович, можно Вас?       Саша лишь на секунду задерживает пронзительный взгляд своих синих глаз на брате, но потом словно сам себе кивает и со стула поднимается.       — Иди домой, Олеж, — говорит он, — да, конечно.       И оба взрослых уходят, оставляя альфу в растерянных чувствах одного.