Для тебя останусь?...

– Два золотых и точка! Не больше, не меньше! – Ци Жун, сложив руки на груди, мотал головой, как маленький ребенок. – Нет. Я не соглашусь на это за два золотых! Как минимум десять. – Се Лянь замолчал, будто не хотя продолжать спор с братом, но всё же добавил: – Ты вообще его спросил? – Думаешь за два золотых он не согласится? – Ци Жун достал из рукава два слитка, которые блестели на солнце словно отлитое лучшем мастером стекло. – Десять золотых ляней. – Се Лянь нахмурился. – Зачем я вообще с тобой спорю? Спорь с Му Цином! Ци Жун тут поднял брови, заморгал, так, что его зелёные глаза будто потемнели под веками и ресницами. Он взялся за рукав одеяний брата и начал его дергать приговаривая: – Дядюшка и тетушка живут так спокойно.... – Ци Жун приложил длинный ноготь указательного пальца к губе, чуть нажимая на неё. – Они могут не волноваться о том, что их драгоценный наследник гуляет с небезызвестным Хуа Чэном и... – Ци Жун прижался к рукаву Се Ляня, приложил к нему два пальца и «отрезал» его, чуть потягивая к себе, – ещё не знай чем занимаются?... Се Лянь тут же пихнул его, а младший братец только и мог воскликнуть: «Ой», будто ударился чем-то. Старший аккуратно убрал волосы назад, сел поровнее и поудобнее и через зубы произнес: – Ладно. Но... Ци Жун тут же сорвался с места, укладывая в свой рукав два золотых ляня, что раньше лежали на столе. Он выбежал из покоев брата так быстро, что тот и добавить ничего не успел. Се Лянь, подходя к двери и закрывая её только омрачено вздохнул. Ци Жун, неся за собой ветер и хорошее предложение, примчался к комнате Му Цина, к «Созерцанию прекрасного». Стучать было Ци Жуну незачем, юноша по-любому испугается его присутствия. Поэтому, Ци Жун, поднимая свои темно-зеленые одеяния, взобрался по ступенькам и резко открыл дверь. Его глаза уставились на сидящих за столом Линвэнь и Му Цина, которые занимались каллиграфией, переписывали какие-то иероглифы с длинного библиотечного свитка. Линвэнь тут же подняла голову, наверное в тот момент она пожалела, что сделала эта, ведь лицо Ци Жуна с длинными стрелками, красными тенями под глазами и черной помадой, в близи не вызывало никакого доверия, радости или любых позитивных эмоций, а только устрашало глядящего. Но Ци Жун быстро переключился на Му Цина, как только тот посмотрел на него. При виде младшего двоюродного братца Се Ляня, где бы Му Цин не был: дома, на обучении, на практическом задании или на уроке, да хоть во дворце самого великого императора, у него самовольно закатывались глаза и прекратить этот процесс было просто невозможно. Это как реакция организма на испуг или на холодную воду. Ци Жун поставил руки на стол и потянулся к Му Цину ближе, чтобы сказать ему кое-что, но тут же переключил внимание на Линвэнь: – Так, иди отсюда. Нам поболтать надо, а ты тут сидишь. – То что он не слишком был дружелюбен с Линвэнь его самого не волновало, он даже к близким друзьям и брату обращался с примерно такой же грубость. Линвэнь выпрямилась и, как достойная девушка, уставилась на Ци Жуна холодным и острым, как лезвие взглядом. – Что уставилась? Личное, это личное. Линвэнь подняла брови, выпучила глаза и только хотел раскрыть рот, чтобы ответить Ци Жуну достойно, как Му Цин перебил: – Линвэнь, выйди, пожалуйста. Нам надо всего пару минут. – Его взгляд плавно перешёл на Ци Жуна на последнем предложении. Он глазами говорил: «Правда ведь?». Младший тут же быстрого закивал. Линвэнь вышла из «Созерцания прекрасного». Ци Жун будто накинулся на Му Цина, перечисляя все факты сразу: – Мы поспорили с Се Лянем. Ты же хотел...хорошо знаешь Фэн Синя? Может на спор «проведешь с ним время», там всего полгода, а? Плачу десять золотых ляней! – Ци Жун тут же вытащил из правого рукава один из золотых, перебросил его несколько раз из руки в руку, а потом он наконец оказался на столе перед Му Цином. – Что? – Юноша взглянул на слиток перед собой, постучал по подушке рядом, приглашая Ци Жуна сесть рядом. – Что значит «проведешь время»? Поспорил... Ци Жун, усаживаясь на свое местечко рядом, перебил его: – Ну как что значит, голову отбило? Понадкусываете персик вместе в саду, поделитесь энергией Золотого ядра, поотрезаете рукава, попьете вино, любуясь яркой луной... Как ты и...– Ци Жун посмотрел наверх будто на звёзды, изящно проходясь по всей его глади рукой. Му Цин медленно повернул голову в сторону Ци Жуна, посмотрев на него вопросительным и строгим взглядом. Му Цин взял кисточку и постучал по столу. Он знал, что Ци Жун разбирается в тайном шифре их небольшой учёной компании из-за Се Ляня, так что не захотел говорить. – Да я же не про это, извращенец! Я про любовь, всё такое! Ты же сам...! Ци Жун усмехается, а Му Цин начинает яростно стучать по столу, снова воспользовавшись шифром. Ци Жун хмурится, но игнорирует его. Он элегантно убирает волосы назад, аккуратно выкладывает на стол десять золотых ляней, а одним из них начинает крутить им перед старшим: – А я тебе это! – Нет. Ни за что. Зачем мне это? – Хоть Му Цин и не из богатой семьи, да и денег стало сейчас в разы меньше, чем обычно, он не собирается продавать свою репутацию за всего десять ляней. – Тебе этого мало? Наглец! – Но Ци Жун всё же достает ещё два слитка из рукавов и снова крутит перед Му Цином. – На это же полгода прожить! Ци Жун немного преклоняется к Му Цину, проходясь по его руке наверх. Старший тут же резко убирает её. – Хорошо, сколько? – Ци Жун снова смотрит в свой рукав и нащупав несколько ляней, начинает постепенно доставать их. Но на трех лянях он обнаруживает, что и больше у него нет, всего тринадцать золотых ляней. Но, к счастью, Му Цин не зацикливается на этом, а сразу, смотря только в глаза собеседнику и чуть язвительно улыбаясь, с ноткой самодовольства произносит: – Два ямба. – Два ямба??? Ты умом тронулся иль из тебя специально наставники мозги выбивают? Где, черт возьми, найду два ямба??? Это же две жизни прожить можно! Куда тебе две-то, ты и... Но Му Цин его резко перебивает: – Ну как хочешь. – Я же для тебя стара....! В этот момент Му Цин затыкает рот младшего и произносит классическое: «Шшш!», прикладывая к губам палец. Му Цин оглядывает комнату. Единственное, что не цепляется за его взгляд, так это спальня, но его она больно и не интересует, находится слишком далеко, чтобы прослушивать разговор. Но он обнаруживает кое-кого у окна слева. Му Цин снова стучит по столу кисточкой. Ци Жун понимает шифр, старший говорит ему: «Мой отец следит за мной прямо сейчас через доверенного человека. Он слева у окна и он слышит разговор. Спасибо, что подыгрываешь.» Му Цину приходится пользоваться писанием на воздухе, чтобы его стук не привлекал много внимание, благо, смотря в комнату через окно слева этого не увидешь. Ци Жун беззвучно кивает.  – Да, мне нужны деньги. Мой отец... Ци Жун, освобождается от сильной хватки и дополняет: – Не даст ни цяня, пока ты жив. – Ци Жун снова вспоминает о запрошенных двух серебряных слитков. – Он, как и я, могут дать тебе один ямб только бумажными деньгами, черт возьми! – Ладно. Сколько у тебя есть? – Му Цин пересчитывает все деньги, лежащие на столе. – Я ещё могу у братца занять двенадцать, будет ровно пол золотого ямба! – Восклицает Ци Жун. – Хотя, не получится... Му Цин смотрит на младшего, спрашивая причину, а тот продолжает: – Я же тоже с ним поспорил на вас с Фэн Сином! Я как завел с ним эту тему, а он, оказывается, тоже знает, да ещё и в подробностях! Прям всё-всё знает! – Ци Жун перифериным зрением смотрит влево.  Но дальше свой интересный рассказ Ци Жун продолжить не смог, Му Цин моментально перебил его, не желая всё это выслушивать: – Ты зачем споришь? – Старший хотел добавить: «Дурак что ли?», для полной картины, но воздержался.  – Отличный вопрос. – Ци Жун достал из рукава веер и начал им обмахиваться. – У богатых свои причуды, дагэ. Му Цин только закатил глаза. Если твой родной дядюшка один из советников императора, а покойный отец его доверенное лицо, это ещё не значит, что ты богатый. Хотя, есть у него названое богатство, Ци Жун в этом месяце уж явно не должен быть таким транжирой, разбрасываться деньгами направо и налево, тогда возможно и оба ежемесячных золотых ямба останутся при нём. Ци Жуна можно было назвать временным богачом, ведь под конец месяца ему всегда приходилось просить деньги у своего брата. То ли ему правда не хватало, то ли он любил клянчить деньги, а может, и то, и другое. Ци Жун встал, продолжая махать на себя нежно-бирюзовым веером с птицей, которая совершенно ему не подходит – с журавлём. Он направился к двери, слышно говоря себе пол нос: – Пожалуй, стоит сходить к Фэн Сину. Услышав это, Му Цин чуть нахмурился, поток неразборчивых мыслей резко накинулся на него, а потом так же неожиданно покинул. Линвэнь зашла в комнату «Созерцания прекрасного» и они могли продолжать занятие каллиграфией. <—•—> – ЦинЦин! – Заходя в покои, Фэн Синь позвал юношу, сидящего за столом и что-то увлекательного читающего. Му Цин поднял голову. Он оглядел комнату, убедившись, что за ним снова наблюдают он безразлично среагировал. Его холодный взор не отличался от обычного, но в темных глазах виднелся какой-то огонек, топящий нежный снег, маленький осколок изысканного стекла или искра свечи, что зарождается при поджигании. Юношу не удивило, что Фэн Синь здесь и что он зашёл без стука. Они уже полгода «обрезали друг другу длинные рукава», как говорил Ци Жун, Фэн Синь называл это родством душ, а Му Цин – последним желанием. Несмотря на то, что оба юноши уже привыкли другу к другу за продолжительный срок, несмотря на то, что Му Цин уже полностью впитал в себя роль родственной души юноши перед ним(именно эту роль он так желал, разыгрывая сценку для отца), он был готов с ним расстаться, как бы тяжело это не было. Сроки подходили к концу, заканчивались они не страданием, это радовало, в принципе и начало, и сердцевина не были так плохи, как можно себе представить. Какое-то время Му Цин избегал Фэн Синя, пугался его, но принимал все его подарки и знаки внимания. Фэн Синь же принимал написанные веером слова, как чистые искренние признания в обожании, любви, преданности и всему подобном. Но Му Цин, во все такие моменты был человеком, про которого говорят: «На языке мед, на сердце лед»,Фэн Синь же, из-за своей нескрываемой честности подходил под это выражение, только в случае, если оно будет перевернуто, но и не совсем точно, ведь язвить Му Цину он просто не мог. Фэн Синь присел рядом, положил голову на плечо Му Цина и устало произнес: – «Рисовые поля славятся своей красотой, Может вечность я мог быть на них с тобой!» – Фэн Синь часто читал какие-то стихи, когда уставал, он считал это удобным и красивым способом выражения всех своих чувств по отношению к Му Цину. Фэн Синь, часто читал это двухстрочие, которые сам и сочинил и назвал просто «Вместе», вторую же часть обещал придумать Му Цин. – Выпьем вина сегодня вечером? – Приложил Фэн Синь, немного отвлекая своего возлюбленного от книги и мня его бледные и тонкие пальцы. – Да. – Му Цин кивнул, пытаясь не отвлекаться. Про себя он вспомнил – скоро придется расстаться с Фэн Сином, а значит, что скоро подоспеют и деньги, которых на самом деле не будет, это уже не самое необходимое Му Цину, да, честно говоря, неважное с самого начала.  <—•—> – Му Цин. – Прозвучал грозный отцовский голос, Му Цин боялся его больше всего на свете. Му Цин стоял на коленях перед господином. За окном деревья цвели, отдавали своим приятным дурманящим запахом. Птицы радостно пели, вознося свои нежные голоса в высь небес. Шел тихий и мелкий дождь, он только освежал природу вокруг, заставляя природу дышать. Господин встал с кресла, подходя к Му Цину он громко стучал сапогами. Му Цина это пугало, он не смел смотреть на лицо отца. – Правда ли то, что господин Фэн, наш дорогой гость, оставался у тебя в покоях на целую ночь? – Нет, господин. – Му Цин максимально спокойно говорил это, чтобы убедить отца. – Правда ли то, что вы занимались непристойностями, которые немыслимы для юных мужей? – Нет, господин. – Му Цин максимально раскрыл глаза, чтобы не заплакать. Его тело дрожало, он старательно подавлял дрожь, ему было страшно. – Правда ли то, что ты говоришь? – Господин Му встал перед сыном так, что стоящий на коленях видео его ступни. – Да, господин. – Голос Му Цина дрожал. Миг и ярость господина Му вышла наружу, он грубо поднял носком сапога подбородок сына, заставив посмотреть на себя. На лице господина Му читалась ярость, гнев и ненависть. – Мальчишка! Господин Му ударил по лицу своего сына со всей силой. Тот – молчал, дрожал, боялся и молчал, ему нельзя было говорить, нельзя было оправдываться. Он виноват, он ужасен. Ещё несколько ударов и бледное лицо Му Цина покраснело и покрылось мелкими царапинами от ногтей. Но ни одна морщина на улице отца не выпрямилась, он продолжал истязать своего сына, наступая сапогом на его пальцы правой руки. Он кричал, не хотя затыкаться. Остановить его было некому, матушка давно лежит под землёй. – Поганец, решил замарать чистую репутацию клана «Персиковых цветов»! Решил принизить меня в глазах других! Знаешь, что прописано в правилах клана? Отвечай! Знаешь ведь, мелкий неблагодарный ублюдок! Господин Му снова ударил по лицу. Всё ещё не поднимая головы и стоя на коленях, Му Цин спокойно произнес: – Мужчинам клана «Персиковых цветов» нельзя иметь никаких постыдных связей с другими мужчинами. Это срамит его доброе имя, принижает перед товарищами, мутит сознание и чернит душу. – Му Цин на несколько секунд замолчал, за его ему снова прилетел удар по рёбрам: – Если же наследник клана смеет ослушаться правила, то он лишается этого статуса и глава имеет права не иметь с ним никаких родственных связей. – Му Цин глубоко вздохнул. Господин Му снова сел на кресло. Он посмотрел на своего сына. По пояс голый, избитый и стоящий на коленях он смотрел вниз. – Какое наказание назначают за ложь? – Один шрам на груди, сделанный кинжалом, чтобы лжец всегда помнил о сделанном. Господин Му кивнул. На пару минут он удалился в другую комнату. – Перед тем, как я накажу тебя, поклялись, что никогда в жизни больше не встретишься с господином Фэн, если в этом не будет другой потребности. – Клянусь, господин. Я не нарушу правило. Му Цин поднял голову, не отворачивая её смотрел отцу прямо в глаза. Кончик кинжала вонзился в грудь, господин Му безжалостно провел лезвие по груди своего сына, оставаясь полностью спокойным. «Я должен доказать свою невинность, я виноват.» – Чувствуя безумную боль подумал Му Цин. Так же он вспомнил и о господине Фэн, Фэн Сине, в его голове созрел гениальный план. <—•—> Му Цин сидел в своей комнате перед зеркалом. Глядя в него, он затягивал бинты, которые обтягивали ключицы и грудную клетку, словно ещё один слой кожи. Его взгляд сегодня был удивительно грустный. Обычно, Му Цин не выражал сильных эмоций, не выглядил ни грустным, ни радостным, просто спокойным. Но сегодня он понимал – конец близко. Расставаться тяжело. Но Му Цин приобретет что-то, но что – не знал. Знал, что потеряет, знал, что потеряется и оставит всё. Трудно. Му Цин пропитал бинты целебным раствором на основе трав. Хоть от него и не было пользы, но надо было закончить лечение. Му Цин посмотрел последний раз в это зеркало и начал одеваться. Он обещал после заката встретиться вечером и рассказать двухстрочие, продолжение стиха Фэн Синю. Встать было тяжело, но Му Цин справился с внутренней болью, что отдавала где-то в груди. Идти тоже было тяжело, но надо, по-другому он поступить не смел. Сегодня Му Цин хотел рассказать Фэн Сину всё. Только недавно закончились гуляния на Праздник Весны, но всё ещё было холодно. Темнело достаточно рано. На улице шел мелкий снег, который изящно ложился на волосы Му Цина словно маленькие жемчужинки. Снег попал на его ресницы, они стали будто заснеженные. Темно-серое одеяние только украшали эти маленькие точки, что попадая на одежду тут же таяли. До места встречи было идти немного, Му Цин был рад этому, он не хотел тянуть. Наконец, перед Му Цином оказался красивый вид на заснеженный город, шумный, громкий и неугомонный. На скале стояла изящная скамья, на которую Му Цин и сел, наслаждаясь видом и смахивая с себя снег, что падал с ближних деревьев. На персиковых деревьях качались белые фонари, освещая это умиротворённое и тихое место, достаточно тайное для Запретного города. Грязное, голубое небо, прикрытое ветвями, не казалось глубоким и далёким, оно было словно крыша во дворце – досягаемое, но высокое. Ветви покачивались на ветру. Северный ветер свистел, развивал одеяния и волосы Му Цина и холодил всё вокруг, заставляя мир застывать в воздушном льде. Любуясь красотой природы, Му Цин сказал вслух фразу: – Здесь не жалко остаться навсегда. – Навсегда? Только, если с тобой. – Фэн Синь подошёл сзади, присел на скамью возле Му Цина. Юноша по привычке сжал правую руку Му Цина, массируя её, опять думая про себя, что он устал. Му Цин улыбнулся. Искренне, слегка, но с ноткой грусти, которую нельзя было рассмотреть сразу. Му Цин улыбался, ему было приятно всё. И атмосфера, и природа, и он сам и...Фэн Синь. – Ты сказал, что расскажешь мне продолжение, что придумал. – Фэн Синь улыбнулся, сжимая руки Му Цина у груди. Даже такие мелкие прикосновения приносили Му Цину внутреннюю боль, но он это старательно скрывал. – Мне надо тебе кое-что ещё сказать. – Его голос звучал слабо, но Фэн Синь всё ещё думал об усталости. – Я слушаю тебя. Весь внимание. – Фэн Синь положил голову на плечо Му Цина, чтобы быть поближе. Настала минута, которой Му Цин так боялся. Надо было рассказать о споре, нет, надо было разрушить Фэн Синя в миг, одной фразой. Только Му Цин раскрыл рот, как сразу же осекся, как он может так поступить? Неужели именно эти слова он хочет сказать Фэн Синю перед тем, как они расстанутся? «Зачем мне ранить тебя? Зачем мне думать, что...это всё не любовь?» – Му Цину было сложно даже размышлять, складывать свои мысли воедино. Фэн Синь терпеливо ждал, не тревожа юношу. Наконец, Му Цин, медленно заговорил: – Я чувствую, что ты – моя родственная душа, А-Синь. – Больше он не мог ничего сказать, Му Цин и так чуть ли не замолчал в конце, произнося имя. – Я тоже это чувствую. Мы должны быть всю жизнь вместе. «Если бы моя жизнь была длинна, то я бы всё равно смог выразить все свои чувства только за тысячу лет. Мне недостаточно лишь одной жизни.» – подумал про себя Му Цин. – «Сегодня день, когда я наконец смогу выразить хоть что-то...» – Не знаю, почему я не сделал этого раньше. – Посмотрев в даль произнес Му Цин. – Чего не сделал? – Не рассказал тебе о том, что чувствую. Раньше была как будто стена. – Му Цин резко замолчал, думая о том, что знает эту «стену» лично. Он взял Фэн Синя за подбородок и медленно потянул к себе. У того загорелись глаза и он быстро придвинулся к юноше. Их лица оказались в цуне друг от друга, когда Му Цин, посмотрев на тонкие губы Фэн Синя, спросил: – Я могу?... Фэн Синь аккуратно примкнул к обветренным и будто безжизненно бледным губам Му Цина. Они впитывали любовь друг друга, как почва впитывает дождь, как озеро поглощает воду, как солнце съедает тьму, как вино удаляет все ненужные мысли. Хотелось только одного – не расставаться, но это было невозможно. Хотелось быть ближе. Фэн Синь, тихо шептал что-то в губы Му Цину, нежно проходясь рукой по его гладкой и холодной щеке. Они посмотрели друг другу в глаза. Фэн Синь с нежностью касался щеки Му Цина подушечками пальцев, поглаживая её. Он утопал в темных обсидиановых глазах, которые казались стеклянными, будто покрытые слезами. Му Цин положил свою ладонь на руку Фэн Синя на щеке, прижимая ближе к нему пальцы юноши. Глаза Му Цина становилось всё более стеклянными и печальными. Му Цин плакал. Он покраснел, и тихо хныча, начал шептать: – «Рисовые поля...славятся своей красотой,», – тонкая слеза потекла по щеке Му Цина, достигая подбородка и, как и снег, попадая на одежду. – «Может вечность..., – лицо Му Цина застыло в непривычном виде. Его глаза покраснели, дыхание участилось, – я мог бы быть на них с тобой»... Фэн Синь не мог ничего сказать, он просто склонил брови к переносице, обеспокоенно глядя на своего Му Цина. Он вытирал ему слёзы, но не сдержавшись, заплакал. Он не смог видеть, как Му Цин рыдает. Фэн Синь тихо плакал, он просто смотрел на юношу, бегая глазами и не говоря ничего. Только соленые холодные слезы текли по его щекам, одна за другой... – «Но голоса твердят на перебой,» – на этих словах возлюбленногоФэн Синь вздохнул, – «не видать мне тебя, поля и покой». Фэн Синь раскрыл глаза, он не понимал ничего. Он ни о чем не знал, он плакал, потому что у него были плохое предчувствие. Они оба понимали, что это конец, но какой? – Ты такой бледный. – Сказал Фэн Синь, посмотрев вниз и тяжко дыша. – Так должно быть. Всё хорошо... – Му Цин резко заулыбался той самой искренней улыбкой. – Всё хорошо?... – Фэн Синь поднял свой янтарный печальный взгляд на юношу. – Скажи мне, мы расстаёмся? Навсегда ли? – Я ухожу. Навсегда, А-Синь. – Му Цин понимал, что юноша думает о другом, что мысли их отличаются. Фэн Синь прижался к Му Цину, обнимая его и продолжая плакать. – За что ты меня бросаешь? Но я же люблю тебя, А-Цин! – Он плакал, как ребенок – отчаянно, громко, что больно было это слышать. Фэн Синь резко разжал объятия и отстранился. Он вытер свои слезы, некоторые – новые, некоторые – уже застывшие на щеках. Снег упал ему на ресницы, слезы не хотели уходить, единственное, что он видел – только образ Му Цина, только фигуру, большего он рассмотреть не мог. – Уходи, пожалуйста. Сейчас. – Фэн Синь взгляд руку Му Цина, последний раз поцеловал его в руку и, недостаточно насладившись его теплом, отпустил. Му Цин встал. Он последний раз посмотрел на Фэн Синя. Одного взгляда обоим было достаточно. Мимолётный взгляд был точкой, определяющий какой конец их ждёт. В этой жизни им не повезло, им выпали несчастный конец, но судьбу не исправишь. Может в следующей жизни они встретиться, может они будут вместе. Но здесь – это конец. Му Цин размеренно шел к себе, наступая на снег и хрустя им, он не оглядывался. Снег усилился, он кружил и падал на Му Цина. Он словно светился в темноте из-за него. Юноша не оглянулся. Фэн Синь до последнего смотрел на него, ожидая второй точки, второго конца, второго финала. Но его не произошло, Му Цин не хотел, чтобы Фэн Синь знал, что он плачет, что он краснеет и тяжело дышит. Му Цин ушёл. <—•—> Утром следующего дня Му Цин умер у себя в покоях. Он умер от постепенного яда, такой производили только на севере – родине юноши. У кровати лежала записка, адресованная Фэн Синю: «Я ушел только временно, когда я буду нужен – я вернусь к тебе. Не наказывай моего убийцу – моего родного отца. Я сам виноват в своей смерти. Я вечно люблю тебя, А-Синь, не забывай. Прости меня. Спасибо за всё.»