Я к тебе, ты от меня

Полупрозрачный луч ноябрьского солнца забежал в комнату Михримах Султан, останавливаясь на ее отекших щеках. Девушка примеряла новые украшения, которые выбрала ее мать, перебирая драгоценные камни на диадеме. Красные глаза и синеющие мешки ложились тяжелым свинцом на юную кожу восемнадцатилетней госпожи. Она примерила диадему, поправила волосы, аккуратно убранные в прическу, разгладила складки бархатного платья цвета гранатовых цветков, но уставший взгляд и долгие ночи без сна вследствие сердечных переживаний прослеживались сквозь красивый фасад образа госпожи. Каким бы ни был красив сосуд, сколько бы драгоценных камней лучшей полировки и чеканки не украшали его, какими бы красивыми цветами он не был раскрашен, если он пуст внутри, он не имеет ценности. Ее самолюбие было уязвлено. Она не могла простить Ташлыджалы то, что он тогда ей сказал, не могла принять тот факт, что ее отвергли. Точнее надо заметить, что это она так это восприняла. Она не разобралась в причинах, не попыталась докопаться до истинной сути, ее пылкое гордое сердце очень остро отреагировало на внешний слой фраз, которые так тяжело выговаривал ее возлюбленный. Она сожгла все его письма, яростно бросая их в камин во время первых ночей. Слезы текли из ее глаз стоило ей остаться одной, вспоминая все их короткие встречи тайком. Тетрадь со стихами, которую она забрала в их вторую встречу, лежала раскрытая на прикроватном столике, она выучила наизусть все стихи, что были написаны его рукой, осторожно касаясь чернил и ощущая его грубые руки, которые мягко писали карандашом и касались ее рук. Мысли Михримах прервал стук в дверь. - Да - Госпожа — в комнату заглянул Землют Ага, преданно служащий Михримах и обеспокоенный состоянием своей госпожи за последние два месяца. - Входи, Землют Ага — Михримах перевела взгляд на слугу, ожидая, зачем он пришел. - Я не знаю, стоит вам знать об этом или нет, но… — ага замялся, переводя взгляд с госпожи на пол. - Говори — Михримах занервничала. - Ташлыджалы вернулся в столицу. Насколько мне известно, он приехал вместе с Шехзаде Мустафой по делам на несколько недель. - Понятно. — Михримах вздохнула, ощущая как сердце забилось чаще — Позови моих служанок, я хочу прогуляться и дойти до конюшни, мне невыносимо сидеть во дворце. - Слушаюсь, Госпожа — ага поклонился и вышел из покоев молодой султанши. Не то чтобы она собиралась с ним увидеться, скорее это было невозможно, но погружаться в мысли о Ташлыджалы внутри дворца, который словно давил на нее, утяжеляя камень, привязанный к ее шее, было невозможно больше. Она надеялась, что свежий холодный воздух поможет ей проветрить мысли. *** Лошади, бесспорно, самые чуткие животные. Их нежность и доброта в глазах так контрастируют с быстротой и резкостью при беге, но создавая определенный баланс. В детстве Михримах очень любила кататься. Любила это ощущение свободы, которое появлялось только в седле, когда лошадь мчалась так быстро, что деревья, небо все сливалось в единое пятно. Все страхи, сомнения и печали растворялись, как растворялась почва под ногами, когда она летела на своей белой ангельской лошади. Ей всегда казалось, что Пегас особенный, и у него действительно есть крылья. А затем она упала. Боль была такой адской, что несколько лет она не могла сесть обратно в седло. Но сейчас ей чувствовалось, что только так она сможет забыть о нем, отдаться порыву ветра и просто… лететь. Даже когда собственные крылья сломлены. Подходя к конюшне, Михримах остановилась, внимательно присматриваясь. Рядом с конюшней стояли три фигуры: Рустем Паша, Мустафа и Ташлыджалы. Михримах сглотнула и сжала пальцы в кулак. Увидев его рядом с Мустафой и Рустемом Пашой, оживленно о чем-то разговаривающих, Михримах разозлилась. Она сжала губы и яростно сверлила их взглядом, ощущая одновременно тоску по взгляду любимого и дикую злость, смешивающуюся с чувством оскорбления собственного достоинства. Слегка вздернув свой прямой нос, Михримах Султан направилась к конюшне. - Дорогу, Михримах Султан Хазрет Лери Ташлыджалы вздрогнул. Все трое повернулись, завидев Госпожу. - Мустафа, брат, я и не знала, что ты прибыл в столицу — Михримах тепло обняла брата, ощущая его колючую бороду на своей нежной щеке. - Да, мы прибыли буквально вчера вечером — Шехзаде улыбнулся, выпуская сестру из своих объятий. - Рустем Паша — Султанша повернулась к мужчине слева от нее и одарила его приветственной улыбкой. - Госпожа — паша поклонился в ответ, чувствуя учащение в сердцебиении от взгляда небесных глаз Госпожи. - Яхья эфенди — Михримах бросила краткий взгляд на любимого, встретившись с его поклоном, и сразу же перевела взгляд на брата - Надолго ты в столице? - Будет зависеть от того, насколько быстро мы сможем уладить дела с повелителем насчет зимнего похода — Мустафа посмотрел на Ташлыджалы и продолжил — планировали на несколько недель. Ветер заигрывал с ее волнистыми каштановыми прядями, и запах ее тела коснулся носа Ташлыджалы. Он нервно сглотнул, прикрывая глаза, погружаясь в рай, имя которому было Михримах. Весь мир вмиг померк. Ее запах опьянял лучше любого вина, после которого было сложно сосредоточиться на делах. Ташлыджалы больше не слышал слов своего господина, он всецело отдался мыслям о Михримах. Если бы ему позволено было всё, Михримах уже давно была бы в его объятиях, он давно бы коснулся ее губ, тонкой чувственной шеи, наслаждался бы всю жизнь взором этих волшебных небесных глаз, которые единственные могли потушить пожар в его сердце, просил бы ее руки у Султана. Даже эти мысли были уже дерзостью, за которую следовало бы отрубить ему голову, однако…Надежду в поэта вселяла история Хатидже Султан и Ибрагима Паши, разница между которыми в положении была тоже велика как пропасть на краю Босфора. Но все же нюанс этой истории заключался в том, что Паша был близким соратником повелителя, другом, наставником, и это меняло положение дела. Вряд ли Султан согласится выдать дочь замуж за человека, которого не знает лично. Хотя? Единственным выходом было рассказать Мустафе обо всем и просить его дозволения поговорить с повелителем лично План был блестящим. Непонятно только почему эта гениальная сверх мысль не пришла ему раньше. Оставалось самое малое: убедиться в чувствах султанши и остаться в живых после разговора с Шехзаде. Ташлыджалы хмыкнул, пытаясь понять, что из этого самое сложное. Руки его слегка затряслись, он нервно сглотнул и перевел взгляд на Михримах, стараясь уловить любую мелочь в ее поведении. - Рустем Паша, я желаю покататься верхом, не составите мне компанию? Я уже каталась на Пегасе два месяца назад, но по-прежнему чувствую себя неуверенно в седле, — Михримах улыбнулась Паше, — а с вами — султанша коснулась руки Рустема — мне будет намного спокойнее. Сердце эфенди пропустило несколько мощных ударов. Просиявший от такого заявления, Рустем Паша нежно улыбнулся и сказал: - Это честь для меня Госпожа, я сейчас же приготовлю наших лошадей. Ташлыджалы передернуло. Мысль о том, что его возлюбленная может иметь что-то с другим мужчиной, казалась ему невыносимой мукой. Он опустил взгляд вниз, рассматривая краем глаза перстни на тонких нежных пальцах Михримах. Камни сверкали в свете ноябрьского холодного солнца, оставляя полупрозрачные блики на коже дочери Сулеймана. Красный всегда был ей к лицу, сочетаясь с темно-каштановыми волосами. Он перевел взгляд на шею, и улыбка озарила его лицо, когда он завидел дорогой его сердцу подарок, который она не переставала носить. Михримах внимательно следила за его взглядом и коснулась руки кулона, словно прочитав мысли Ташлыджалы. Она занервничала, ее дыхание участилось, грудь стала подниматься и опускаться все чаще. Взгляд коснулся фигуры Ташлыджалы, стоящего напротив в нескольких шагах от нее. Совсем как тогда… «Черт, надо было его снять. Подумает еще, что я не могу его забыть» Но ведь это правда. Какой бы сложной и горькой для нее она ни была, эта была правда, которую было сложно скрывать ото всех, несмотря на то, что с детства госпожу учили следить за своими эмоциями и контролировать голос сердца. Пожалуй, в науке «как стать султаншей» это было самое сложное, хотя нет. Есть еще послушание, которое также давалось ей тяжело. Идти против воли самых могущественных родителей и людей в Османской империи было невозможно даже их детям, что уж говорить про таких хоть и преданных, но слуг, как Ташлыджалы Яхья. Самое забавное было то, что столько всего происходило за эти минуты, а Мустафа, рядом стоящий, даже не догадывался о том, сколько эмоций внутри переживают эти двое. Михримах убрала руку от кулона, и в этот момент Рустем сообщил, что лошади готовы. Султанша подарила брату улыбку, о которой так мечтал Ташлыджалы все эти долгие месяцы разлуки, и направилась к Рустему, стараясь не смотреть в сторону Яхьи. Она знаком указала Землюту Аге остаться на конюшне. Ташлыджалы проводил ее взглядом, стараясь не вызвать подозрений Шехзаде. - Ташлыджалы, думаю на сегодня все. Пора возвращаться во дворец. - С вашего позволения Шехзаде, если сегодня я вам больше не нужен, то я хотел бы навестить мою семью, меня долго не было, уверен они будут счастливы меня видеть. - Конечно, ступай — Мустафа похлопал друга по плечу и направился к выходу из сада вместе со своей охраной. Шпионить не входило в планы Ташлыджалы, но ему не хотелось оставлять Михримах наедине с Рустемом, понимая всю низость этого человека, который был готов ради власти уцепиться за любую соломинку как насекомое в попытке спасти свою жалкую тушку. Успокоив себя этим, он посмотрел осторожно по сторонам и, убедившись, что Землют Ага занят разговором с конюхом внутри конюшни, направился в ту сторону, куда ушли десять минут назад Султанша и Паша. *** Солнце скрылось за стамбульские тучи, ветер поднялся с новой силой, развивая на ветру плащ Михримах. Ташлыджалы нагнал достаточно быстро ускользающую парочку и старался держаться в метрах пятнадцати, чтобы не вызвать подозрений и не засветиться. Она смеялась. Искренне. Впервые за два месяца улыбку из себя ей не пришлось выдавливать, потому что госпожа должна быть приветливой, губы сами расползались в мягкой нежной улыбке, которая согревала сердца обоих мужчин. В холодном Ноябрьском лесу вмиг стало тепло, как при летнем дожде. Сердце его сжалось. То, что Рустем мог способствовать ее улыбки выводило его из себя. Он плотно сжал губы, сдвигая брови, ощущая как внутри все начинает гореть от неоправданной ревности к человеку, который был выше его по положению на несколько слоев, но ниже по моральным качествам и достоинству. Мысль о том, что Его Госпожа предпочла общество Рустема, оголяла нервы, по которым словно била током улыбка Михримах, предназначенная не ему. В стороне, где были лошади Михримах и Рустема, послышался шелест. Яхья напрягся. Паша спешился и сказав о чем-то Госпоже, погладил лошадь и скрылся в тени деревьев. Волосы Михримах растрепались от быстрой езды. Заколка, с сапфирами, слетела вниз, к кончикам волос. Красный румянец на щеках оживлял ее лицо, придавая коже блеск. Капюшон от накидки слетел с ее головы. Она была похожа на принцессу из волшебной сказки. Белая лошадь, прекрасная всадница в длинном платье из красного кашемира цвета цветков спелого граната, чистые небесные глаза — все это казалось настолько гармоничным, что наслаждаясь, Ташлыджалы не заметил приближающийся силуэт Султанши. А когда очнулся, было уже слишком поздно куда-то бежать и скрываться. Он и так делал это слишком долго, кажется, настал момент встретиться и принять удар, который и так уже заметно отложился во времени. Пока Рустем спускался к ручью, чтобы набрать воды лошадям, Михримах воспользовалась этой минутой и, развернувшись, направилась уверенной походкой к розовому кусту, за которым скрывался тот, о котором ей меньше всего хотелось сейчас думать. - Ташлыджалы. - Госпожа — Яхья растерянно склонил голову в знак уважения, краснея, осознавая, что его рассекретили и застали врасплох. Жар в теле отдавал стыдом перед султаншей за то, что его ревность сподвигла его на шпионство, которое словно впускало червоточину в их нежные отношения. - Что ты здесь делаешь? Ты следишь за мной? — стараясь скрыть победную улыбку и делая голос как можно более возмущенным, проговорила султанша. - Госпожа, я… - Не нужно — Михримах прервала его, выставив руку вперед — ты сам - Да, и очень об этом сожалею. Если бы вы только знали, как мучительно моему сердцу было принимать это решение, как тяжко было на душе, — Ташлыджалы сделал шаг вперед навстречу к любимой, ощущая запах ее масляных пряных духов с корицей и кардамоном — этот запах… — он вздохнул и прикрыл глаза — он повсюду со мной, где бы я ни был…эти глаза цвета небесного свода, который создал сам Всевышний и даровал миру лицезреть в вашем облике, единственное, что я вижу, когда засыпаю и просыпаюсь… - Уходи — надменно произнесла Михримах, стараясь совладать с жаром, который разгорался в ее теле с каждой секундой все больше и больше. - Госпожа — эфенди коснулась слегка ее руки. - Я не хочу тебя видеть — Михримах вздрогнула и зажмурила глаза. - Вам больно. Михримах вскинула голову, заглядывая в глаза Ташлыджалы. - Вы сердитесь на меня, потому что чувствуете несправедливость. Не понимаете, как я мог сперва так яро говорить о своей любви к вам, а потом просто сдаться. Но поверьте, я этого не хотел, у меня не было выхода. - Все уже сделано. - Но… - Довольно. Уходи, мне нужно вернуться к моей лошади и Рустему Паше. С этими словами она, не давая разговору возможности продолжиться, вышла на тропинку, ведущую в чащу сада, где вскоре скрылась за густыми ветвями оливковых деревьев. Все что оставалось бедному Яхье это смотреть как красная накидка растворяется в тени изумрудных и синеющих листьев, пока не исчезнет полностью словно призрак, забирая с собой надежду на то, что ее сердце по-прежнему бьется для него.