Я к тебе, ты от меня

Она ускользала как солнечный свет ноябрьской осенью Стамбула. Силуэт растворялся в вечерних сумерках, и даже призрачный образ становился туманным и размывался все сильнее и сильнее. Стамбульские дожди вымывали ежедневно лицо Михримах из его памяти, стараясь стереть все воспоминания о ней. Он понимал, что нужно ее забыть. Осознавал, что если Махидевран снова узнает о том, что они виделись, пусть и случайно, пусть и неосознанно, его службе у Шехзаде, которой он так дорожил, придет конец. Это огненный путь, как однажды она сама заметила, приведет его только в Ад, но он осознавал, что только так сможет возродиться из пепла, как феникс, и испытать наслаждение соединиться с той, кого любит всей душой. Но проблема заключалась в том, что в ее глазах он не видел больше той нежности, которая обращалась к нему. Холодный взгляд небесных глаз, ее светлый образ омрачался с каждой секундой все сильнее. Тучи несколько недель не рассеивались над Стамбулом, не давая солнечному свету пролиться и коснуться влюбленных. *** Ташлыджалы рассеянно прогуливался по дворцовому саду, ощущая себя словно в клетке. Ему сколько он себя помнил всегда помогала поэзия в плане проживания эмоций и чувств. Выплескивать на бумагу то, что на сердце, было легче, чем говорить об этом вслух и признаваться самому себе. В очередной раз он надеялся на то, что прохлада ноябрьского дня поможет ему найти вдохновение, отпустить себя. Но душа в слова не изливалась. Он в очередной раз с силой порвал лист бумаги и скомкал его. Все было не то. С тех пор как он вернулся в столицу, слова не шли изнутри. Сердце продолжало изнывать от тоски, взгляд был рассеян, морщины прослеживались под глазами. Он словно постарел на несколько лет. Птицы кружили над заливом Босфора, в лучах дневного солнца. Море поблескивало и серебряными тонкими нитями неспешно медитативно покачивалось. Он ощущал себя словно в клетке в столице. Невозможность свободы в принятии решений раздражала его и истощала. Это солнце, которое сегодня даровало свой свет всему миру, словно насмешка над тем, что в его душе лил безудержный нескончаемый поток дождя. И сколько бы он не пытался, свет не пробивался сквозь холодную броню дождя и не озарял его изнутри теплом. Он по-прежнему тосковал. Спустя несколько часов безудержных попыток выдавить из себя хотя бы четверостишье, он скомкал пятнадцатый лист и разорвал на мелкие кусочки, которые серпантином подхватил ветер. Он встал из-под дерева и собрался направиться к выходу, как вдруг его взгляд привлекла женская фигура, сидевшая в нескольких метрах от него и увлеченно что-то записывающая. Она была одна, поблизости не было служанок, и любопытство озарило его. Он подошел чуть ближе. Ее страстная фигура была все время в движении. Она активно жестикулировала, прическа слегка растрепалась, несколько прядей спадали на лоб. Ее взгляд зеленых чудесных глаз был сосредоточен на листе, на котором она что-то писала. Слегка прикусывая губу, девушка увлеченно писала, правая рука быстро перемещалась по площади листа, активно записывая приходящие в голову мысли, а вторая, кружась в воздухе, словно стремилась ухватить мысль за кончик, чтобы обратить в слова. У Ташлыджалы перехватило дыхание, столько страсти он еще не встречал. Ветка у его ноги хрустнула. Девушка резко подняла голову и, заметив Ташлыджалы, вскочила со скамьи. - Простите, я не хотел вас напугать, я просто проходил мимо и любопытство сподвигло пойти посмотреть, кто здесь — Ташлыджалы улыбнулся и подошел к взволнованной девушке. - Я уже подумала, вы шпион Он улыбнулся и спросил ее имя. - Разие, дочь Селима Паши - Ташлыджалы Яхья - Я много слышала о вас,— она восхищенно улыбнулась, глаза ее вновь загорелись — вы чуткий и чувственный поэт и хороший солдат, мой отец очень высокого мнения о вас. - Для меня честь слышать эти слова, благодарю — Ташлыджалы склонил голову в знак признательности. Разие улыбнулась. Ее светлые локоны аккуратно лежали на плечах, соприкасаясь с теплой накидкой и контрастируя с цветом темно-синего платья. От нее исходила невероятная энергетика, она словно в противоположность хрупкой и холодной Михримах, казалась живой, со страстным нравом и чувственными ярко-розовыми губами, которые образовывали волшебную улыбку. - Вы тоже пишите? — он кивнул в сторону тетради, где несколько минут назад Разие увлеченно что-то писала. - Да, стихи всегда были моим спасением и попыткой понять свои чувства, выплеснуть то, о чем горит сердце, но не может сказать голосом — в ее глазах воцарился блеск, она так чувственно говорила об этом, и это так откликалось Ташлыджалы, что у него перехватили дыхание. Он улыбнулся. Взгляд ее зеленых глаз, цвета летней травы, очаровывал и притягивал к себе. Казалось, там кроется нечто далекое и глубокое, в котором хочется раствориться полностью. Пока Разие рассказывала о своей поэзии и том, что ее беспокоило в мире и жизни, о чем больше всего она любит писать, Ташлыджалы погрузился в свои мысли. В его сердце по-прежнему была Михримах. В ее повороте головы было так много грации, что сама Ника Самофракийская могла бы позавидовать ей. Нежная тонкая шея, по которой скользила тонкая хрупкая парча, очерчивая контур проступающих жилок. Изящный поворот граненых скул, словно созданных из белого чистого мрамора. Легкие движения рук, придающие телу динамику и живость, лучшие танцовщицы Османской империи затмеваются перед этой грацией и легкостью, которыми отличалась Михримах. Ветер поднялся. Складки теплой накидки закружились в танце, оборачиваясь вокруг тонкой талии Султанши. Ветер очерчивал каждую бархатную складку цвета граната, поднимаясь все выше и выше. Если бы можно было описать этот танец одним словом, пожалуй, это было бы «спокойствие». То, как взлетала ткань накидки в такт волшебных звуков музыки, не оставляло сомнений в том, что внутри этого скрыта страсть. Горящее сердце, которое истосковалось по любимому и просится на свободу. Но легкость движений, едва уловимый поворот головы, статичная шея и корпус — все это наводило на мысли о спокойствии и умиротворении, с которым Михримах пыталась рассказать свою историю. Платье струилось журчащим ручейком плавно спускаясь на пол, очерчивая и подчеркивая фигуру Госпожи. Накидка соскользнула с правой стороны тела, оголяя плечо и плавно опускаясь вниз, образуя водопад. Дыхание Ташлыджалы замерло. Взгляд не останавливался ни на секунду, блуждая по движениям Михримах. Разговаривая с Разие, он все равно думал лишь о той, которая пробуждала в его сердце пожар. Его восточное сердце навсегда принадлежало лишь ей одной. И никто, даже Всевышний, не мог этого изменить. Махидевран улыбнулась, завидев во время прогулки сквозь синюю листву поэтическую пару, и скрылась. *** Вечером Михримах пришло приглашение на ужин с Мустафой, Махидевран и Мехметом у Ибрагима Паши. Она долго стояла перед зеркалом в нерешительности отправиться во дворец. Ее персиковое платье, практически сливающееся с цветом кожи и нежное, как ее волосы, было лучшим нарядом в ее коллекции. Выбирая украшения, она перебирала в шкатулке различные подвески и кольца. Взгляд ее зацепился за маленькую подвеску солнца и луны, на тонкой цепочке. Михримах коснулась ее, задумавшись о том, как был преподнесен ей подарок, но отдала предпочтение колье из жемчуга. Она окинула взглядом свой образ, поправляя складки на платье и, шумно выдохнув, покинула комнату. *** - Ташлыджалы, заходи — после короткого стука и доложения о прибытии Яхьи, Ташлыджалы вошел в комнату. Михримах замерла. - Шехзаде, простите, не хотел вам мешать, я принес вести из Манисы - Хорошо, обсудим это после ужина - Как прикажете - Ташлыджалы, я тут подумал, почему бы тебе не жениться? Пора бы подумать и о своей личной жизни. Ты преданно служишь мне многие месяцы, думаю можно задуматься о личном счастье. Михримах дернулась и вскинула брови на брата. Один удар. Жилка на лице Ташлыджалы заиграла, мелкий пот проступил на лбу. - Благодарю за заботу, Шехзаде, я пока не думаю, что это возможно. «Конечно невозможно, ведь от меня ты отказался.» - Хорошо, но если у тебя есть кто-то на примете, обязательно скажи. Ташлыджалы бросил краткий взгляд на Михримах, их глаза встретились. Сердце пропустило гулкий удар. Ладони вспотели. Мелкая дрожь пробежала по его телу. - Матушка могла бы кого-то подыскать, правда, мама? - Конечно, есть много девушек положения, которое соответствует Ташлыджалы — Махидевран посмотрела на Михримах, давая взглядом понять, что это не она. - Благодарю, позвольте я пойду, еще много дел перед предстоящим походом, я зайду после ужина — Ташлыджалы поклонился и после краткого задержавшегося взгляда на Михримах, покинул комнату. - Конечно, можешь идти. - Думаю, Мустафа, это отличная мысль. Ташлыджалы верно служит тебе и заслужил семейное счастье — она пилила взглядом сидевшую напротив дочь Хюррем, — к тому же, сегодня я случайно увидела его в саду с девушкой — ее глаза были прикованы к Михримах. Второй удар. Мустафа заинтересованно взглянул на мать. - И кто же она? - Это дочь одного паши, она умна, красива и, говорят, сочиняет стихи. Думаю, Ташлыджалы с ней будет хорошо… — Махидевран выдержала паузу и продолжила, взглянув на Михримах — сегодня я видела, как они смотрят друг на друга, там определенно есть искра. - Можно это обдумать, я хочу познакомиться с этой девушкой, нужно убедиться что она подходит. Третий удар. К лицу Михримах прилил жар. - Позвольте я отправлюсь к себе в покои, я очень устала — Михримах встала из-за стола, поджимая губы. Ее мраморная кожа покраснела. - Конечно, сестра, ступай — Мустафа кивнул. Махидевран настойчиво проводила взглядом Михримах, ее губы расплылись в улыбке, а в голове промелькнула мысль о том, что идея замужества для Ташлыджалы неплохая. Это наконец усмирит их с Михримах пылкие, но уже угасающие чувства друг к другу, и бомба будет обезврежена. *** Ее внешнее спокойствие рассеялось, стоило ей выйти за пределы комнаты Мустафы, она, плотно сжав руки, летела, не разбирая дороги. Глаза сверкали диким огнем, грудь порывисто дышала, поднимаясь вверх и вниз, сердце отбивало тысячу ударов в минуту. Платье колыхалось на ветру, который следовал за госпожой при порывистой молниеносной ходьбе. На глаза наворачивались слезы, которые обжигали лицо и скатывались вниз, разбиваясь о кафельный узорчатый пол. За потоком слез она не разбирала дороги. Мгновение. Ее тело соприкоснулось с его. Она резко ударилась щекой о грудь мужчины, его руки обвили ее талию, чувствуя плотную ткань сверкающего платья. Запах ее резких сильных духов заставил сосуды сузиться, не пропуская в мозг воздух. Михримах от испуга дернулась и подняла глаза наверх, встречаясь со взглядом Ташлыджалы. Он посмотрел в ее красные раздраженные глаза и слегка коснулся щеки, вытирая крупные капли слез. О, Аллах, он бы отдал все на свете, лишь бы она не плакала. Чувствуя, что слова Махидевран и Мустафы вызвали такую реакцию его госпожи, он ощущал вину за то, что он стал предметом ее слез. Дырявые раны в сердце сильнее кровоточили. Ташлыджалы тихо произнес едва уловимое «госпожа», она дернулась от его руки и прикрыла глаза. Его стихи разлетелись по полу, Султанша сквозь непрекращающийся поток слез раздраженно проговорила: - Кому ты пишешь? - Госпожа… - Той девушке, о которой говорила Махидевран? — ее взволнованный взгляд перебегал с его лица на окружавшие их стены, дрожащий голос звучал хрипло. - Госпожа, вы сами просили оставить вас в покое — он осторожно собрал несколько листов, где были написаны всего лишь несколько перечеркнутых строк. Она молчала. Ее дыхание то замедлялось, то возрастало с новой силой, гнев, любовь, боль, ненависть — все перемешалось внутри. Она не понимала, что чувствует, не могла объяснить своих эмоций и реакций к этому человеку. Только один человек до Ташлыджалы вызывал в ее сердце столько разнообразных эмоций и чувств, это была Фирузе. Страх перед тем, что она не может сдерживать себя в рамках, за которые все время хотелось выйти, ослеплял ее сердце. Холодные стены дворца сжимались вокруг Михримах, сдавливая грудь и останавливая дыхание. Полумрак от тусклых свет ламп проглатывал все ее существо, образуя глубокую бездну, в которую она падала уже долгие месяцы, не давая надежду на свет в конце пути. Серебряных винтовых решеток на дворце касались сильные капли ноябрьского дождя, соединяясь со слезами Султанши, затапливая пространство изнутри и снаружи. Дворец погружался во мрак.