Neither Can You

Был ещё не совсем вечер, но послеполуденное солнце начинало медленно опускаться с другой стороны дома, сохраняя в комнате Гектора умиротворяющий полумрак. Ну… настолько тусклый, насколько это вообще возможно, учитывая, что в данный момент её занимает светящаяся разноцветная собака. Данте тихо похрапывал рядом с Гектором, теплое тело алебрихе прижалось к его животу. Тепло просачивалось в больные кости Гектора, даруя некоторое облегчение от боли, которую он испытывал. Не думаю, что ты сможешь что-нибудь сделать с этим полицейским расследованием, pelón? подумал он, почёсывая лениво поглаживая выбившиеся пряди шерсти на голове алебрихе. По-видимому, в ответ задняя лапа собаки начала царапать воздух, как будто пытаясь утолить зуд, который она не могла найти. Вероятно, нет. Борясь с желанием вздохнуть, Гектор поудобнее устроился на подушках за спиной, глядя в окно. Он полагал, что обращение Имельды в полицию было неизбежным — он бы тоже так поступил, если бы с ней случилось то же самое. Он не был уверен, как именно Эрнесто знал бы, что они обратились в полицию, особенно если бы Гектор не пошел сам, но он не хотел рисковать. Но теперь… Имельда… Гектор любил её всем сердцем, но теперь она всё намного усложнила, сначала обратившись в полицию, а затем сказав им, что он даст показания. Недостаточно было сказать ему, что она не хотела, чтобы он лгал ей или что-то скрывал от неё — теперь она хотела, чтобы он поговорил с полицией? Он предположил, что мог бы солгать им (в конце концов, она ничего не говорила о том, чтобы лгать другим людям), но позже это могло вызвать проблемы. …Не то чтобы у него никогда раньше не было неприятностей с полицией. На мгновение он чуть не рассмеялся при мысли — что бы они сделали, если бы узнали, снова бросили его в тюрьму? Вероятно, это было бы просто рутиной. Hola, Гектор. Ay, lo siento, я знаю, что это не Día de Muertos, но я не могу слишком долго держаться подальше от неприятностей, понимаешь? Я думаю, им будет меня не хватать. Он улыбнулся, представив, как офицер службы безопасности закатывает глаза, когда тащит его в ту же камеру предварительного заключения, в которой его держали каждый год или около того. А потом его выпустят обратно, он отправится обратно в Трущобы, и Чич, вероятно, проворчал что-то о том, что из-за этого он проиграл пари, и- Подожди, подожди, подожди, нет. Он не мог ходить, все равно не мог поговорить с полицией, Чича там больше не было, и это был не трущобный городок, в который он собирался возвращаться. Я не могу поверить, что ты мог так поступить с собой — солгать полиции? Отбываешь тюремный срок? За какого преступника я вышла замуж?! Зачем тебе это? — Тихий стон рядом с ним отвлёк его от размышлений, и он снова посмотрел на Данте. Но собака всё ещё спала, возможно, ей что-то снилось. Гектор почесал собаку за ухом. Я бы посоветовал помечтать с los angelitos, но ты, вероятно, предпочитаю мечтать о старых ботинках и о индюшачьих ножках. Что ж, сейчас не было смысла переживать по этому поводу. Он ещё не давал показаний, так что беспокойство могло подождать, пока это не произойдёт. Если это когда-нибудь случится — хотя Имельда, вероятно, не спустила бы ему это с рук. Кроме того… Эрнесто действительно мог блефовать насчёт полиции. К тому времени, когда он узнает, что за ним охотится полиция, Эрнесто, вероятно, уже будет окружен полицейскими. Это была хорошая мысль: Эрнесто действительно пойман, в безопасности вдали от его семьи. Его головорезы, вероятно, придут сразу после этого, и тогда, возможно, полиция смогла бы найти его руку, и тот врач-шарлатан, которого они вызвали, смог бы приехать и вылечить её. И тогда его семья была бы в безопасности, и он снова мог бы заниматься музыкой. Да, об этом было приятно подумать. Позволив себе коротко вздохнуть, он откинул голову на подушки, морщась от боли в горле. Это пройдёт, в конце концов. Может быть, вся боль пройдёт. Гектор закрыл глаза, когда на него навалилась усталость от беспокойных ночи и дня, и погрузился в сон. То ли из-за полного изнеможения, которое он чувствовал, то ли из-за присутствия алебрихе, спящего рядом с ним (или какой-то комбинации того и другого), его сон на этот раз был крепким. Его не мучили неприятные сны, его не грызла боль. По крайней мере, сначала. Вместо этого его сон был полон музыки и красок — ликующая толпа перед ним старая деревянная сцена, а рядом с ним стоит знакомая фигура в красной толстовке с капюшоном, бренчащая на гитаре и поющая от всего сердца. Точная песня ускользала от него, теряясь в тумане грёз, но он чувствовал её энергию, чувствовал, как его ноги танцуют под ним сами по себе, пока остальная часть его тела не присоединилась к ним, разделяясь и перестраиваясь самыми нелепыми способами, на которые он был способен. От усилий у него закружилась голова, но счастье на лице его пра-правнука того стоило. Он даже слышал отдаленный вой пса pelón где-то за кулисами, присоединяющийся к их песне. Музыка. Энергия. Семья. Радость. Но это могло продолжаться только так долго. Когда он потянулся, чтобы поднять Мигеля, он почувствовал это — ноющую, скрежещущую боль в правой руке. Он запнулся, музыка стихла, и толпа вокруг него начала перешептываться, в то время как его внук в замешательстве наблюдал за происходящим. «Papá Гектор?» Он чувствовал на себе взгляды толпы вокруг него, но попытался отшутиться: «Нет, нет, все хоро-ааааа!» Он почувствовал, как боль усилилась от множества слабых, острых уколов, пронзающих отдельные кости. Инстинктивно он попытался схватить свою правую руку левой, но только для того, чтобы схватить воздух. «Гектор!» Огни сцены начали темнеть и плыть вокруг него, и он снова попытался схватиться за руку, пытаясь определить, что не так, но- Жгучая боль пронзила одну из его пястных костей, и со сдавленным вздохом он обнаружил, что пятится назад, спотыкаясь о сцену, а твёрдые булыжники внизу поднимаются ему навстречу- Гектор проснулся с ощущением, что его уронили на кровать, его грудная клетка болезненно вздымалась от шока. Прежде чем он успел осознать, что только что очнулся ото сна, он почувствовал ещё одну сильную боль, пронзившую одно из его запястий, слишком сильную и реальную, чтобы быть что угодно, от последствий ночного кошмара или даже ужасов флэшбэка. Это был не сон. Это происходило на самом деле. Ещё одна боль пронзила сразу несколько его отсутствующих фаланг, и он задёргал ногами и сжал челюсти, сдерживая крик, который грозил вырваться из его метафорического горла. Не кричи, не кричи — это больно, это ранит — от крика будет ещё больнее, не кричи — por favor, basta- Громкий, настойчивый скулёж пробился в его сознание, и он почувствовал, как что-то теплое осторожно прижалось к его телу, достаточно мягкое, чтобы не повредить его рёбра. Автоматически он обвил рукой шею и плечи Данте, прижимая его так сильно, как только осмеливался, но алебрихе, казалось, не смутил этот жест. Очередная горячая и холодная боль пронзила ещё одну его кость, и он крепче сжал челюсти, чувствуя, что зубы вот-вот разлетятся вдребезги. Он не мог этого вынести, почему это происходит, почему это не прекратится?..! Он смутно осознал, что Данте на мгновение отстранился, только чтобы вернуться секундой позже, держа что-то мягкое и прижимая к своему подбородку. Он не был уверен, что это было, но быстро откусил, почувствовав вкус хлопка — вероятно, одной из подушек на его кровати. Он снова обхватил рукой алебрихе, изо всех сил цепляясь за его крепкое тело, испытывая ещё одну сильную, сокрушительную боль в отсутствующих костях. В то время как боль приносила с собой волны тошноты, он пытался отвлечь своё внимание на скулящего пса рядом с ним, на тепло его тела, на скользкий язык, который теперь был облизывая его лицо (которое уже было мокрым от слез, о которых он и не подозревал). После того, как он, казалось, целую вечность лежал там, вцепившись в алебрихе и изо всех сил стараясь не закричать, буря миновала. Его отсутствующая рука всё ещё ужасно болела, хуже, чем раньше, и тошнота всё ещё бурлила в его несуществующем желудке, но новых болей не возникало. Несмотря на сломанные ребра, его грудь вздымалась при глубоких вдохах, когда он осторожно вытащил подушку изо рта. Он был слишком ошеломлен, чтобы задаваться вопросом, что вызвало приступ, только радовался, что всё закончилось. Дрожа, он поднёс руку к голове Данте, почёсывая его за ушами. Gracias, Данте…— подумал он, жалея, что не может выразить похвалу словами. Но Данте, казалось, достаточно хорошо понял этот жест, его хвост забарабанил по кровати. Гектор закрыл глаза, желая, чтобы мучительная боль утихла до чуть более терпимого уровня. Когда это произошло, туман в его голове начал рассеиваться ровно настолько, чтобы задать правильные вопросы, а именно, почему это только что произошло. Это было… как прошлой ночью… подумал он, стиснув зубы. Были ли они… они снова что-то делали? Почему?! Я больше не хочу иметь с тобой ничего общего, — сказал тогда Эрнесто. Так почему же это происходило? Но потом он вспомнил об угрозе. Эрнесто угрожал расправиться с его семьей, если он осмелится заговорить, осмелится обратиться в полицию, но… Я ничего не говорил! ему хотелось зарычать, охваченный внезапной яростью. Он поймал себя на том, что смотрит в потолок, как будто смотрит в отвратительное лицо Эрнесто. Я не сказал ни слова, Эрнесто! Я этого не делал! Ты знаешь, что я это сделал! …Не так ли? Гектор обдумал это, прежде чем его тело напряглось от ужаса — он молчал, но Имельда пошла в полицию! Знал ли об этом Эрнесто? Нет, нет, это было нечестно, он выполнял свою часть сделки, поэтому Эрнесто не мог пойти за ними, он не мог! Но тогда это нападение было совершено не на его семью — оно было был на него. Но зачем Эрнесто нападать на него снова? Возможно, чтобы втереться в доверие, но нет, это было не похоже на Эрнесто. Ему никогда не нравилось пачкать руки, если он чувствовал, что в этом нет необходимости (во всяком случае, когда он был трезв). Так зачем ему это делать?.. Это было предупреждение. Так и должно было быть. Если Эрнесто узнал о расследовании, но каким образом? Сам Гектор не был вовлечён, тогда он не стал бы преследовать свою семью, пока нет. Это было предупреждение — напоминание. Эрнесто вовсе не блефовал. Гектор не знал, как этому cabrona это удалось, но каким-то образом он всё ещё внимательно следил за ними. Он знал, что существует расследование, и каким-то образом он узнает, действительно ли Гектор что-то сказал полиции. Чего Имельда всё ещё ждала от него. Гектор замер, когда что-то ужасное начало клокотать в его грудной клетке — гнев, горячий и кипящий, был внутри него, заставляя его кости дребезжать, а грудь вздыматься. Дрожащими руками он схватил подушку, которую отложил ранее, и прижал её к лицу. Боль в рёбрах, в горле — он проигнорировал всё это, сделав бесполезный вдох и выпустив его в яростном, приглушённом вое. Всего несколько дней назад он часто вспоминал тот роковой день Día de Muertos— самая тяжелая ночь в его жизни, борьба с тем, чтобы его забыли, за последний шанс увидеть свою дочь, а затем, позже, борьба ещё упорнее, просто чтобы спасти своего новообретённого пра-правнука. Но теперь всё это казалось таким простым. Это было так просто, так прямолинейно — передать Мигелю его фотографию и отправить Мигеля домой. И каким-то чудом всё это произошло, даже после того, как его фотография была утеряна — Мигель был дома, и каким-то образом на другой стороне его ждала фотография. Сейчас? Он даже не знал, что ему теперь делать. Он не знал, что он мог сделать. Эрнесто взял его за руку, пригрозил причинить вред его семье, если он осмелится заговорить о том, что произошло… На этом все могло бы закончиться, и он мог бы промолчать, чтобы обезопасить всех остальных, как бы тяжело это ни было. Но теперь Имельда она ввела в курс дела полицию, и она ожидала, что он поговорит с ними и скажет правду. Если она не могла доверять ему в этом, то как он вообще мог примириться с Имельдой, Коко и остальными членами своей семьи? Но если бы он заговорил, если бы он сказал правду… тогда Эрнесто, вероятно, послал бы кого-нибудь за своей семьей и- Боже, все было бы проще, если бы о нём просто забыли два месяца назад. Возле его уха раздался жалобный скулёж. Почувствовав, как что-то тянет подушку к его лицу, Гектор отодвинул её, но наткнулся на что-то холодное и мокрое чтобы ткнуть его в скулу. Поморщившись, он оглянулся и увидел два разных розовых и зеленых глаза, печально смотрящих на него. Он не был уверен, мог ли Данте прочитать его мысли или собака просто почувствовала, что что-то не так, и он коротко вздохнул. Нет, нет. Lo siento. Я не… На самом деле я этого не хочу. Это просто… Хотел бы я знать, что делать. Он отвернулся, уставившись в окно, на вечернее небо, которое медленно меняло цвет с бледно-голубого на желтый. Я хочу сохранить свою семью в безопасности, но и терять их я тоже не хочу. Данте снова ткнул Гектора в скулу и лизнул его в лицо. Нахмурившись, Гектор толкнул пса локтем, чтобы оттолкнуть его. Basta. Мне не нужны твои слюни прямо сейчас. Но как только он убрал руку, собака снова наклонилась и снова лизнула его по лицу и над глазницей. ¡Guacala! Гектор поморщился, вытирая слюни с лица и потирая глазницу тыльной стороной ладони, прежде чем снова пихнуть собаку. Прекрати это! Однако печальное выражение теперь исчезло с его лица. На лице Данте появилась улыбка, которая может быть только у собаки. Он встал на кровати, казалось, очарованный этой новой игрой, и наклонился, чтобы несколько раз лизнуть лицо Гектора. Нет! Нет! Прекрати это! Он толкнул Данте в грудь, но тот алебрихе был настойчив, его длинный синий язык постоянно сновал вокруг, едва доставая до лица Гектора. Стоп! Да, если бы у меня сейчас работал голос, pelón, ты бы пожалел! Но, как бы то ни было, он не мог словесно отчитать собаку, которая, очевидно, восприняла его молчание как отсутствие неодобрения. Наконец Данте остановился, снова усевшись на кровать и выглядя очень довольным собой. Глупый пес, подумал Гектор, вытирая с лица остатки слюны и свирепо глядя на алебрихе. Правда, было немного трудно сохранять невозмутимый вид, когда Данте встретил его пристальный взгляд, преувеличенно наклоненная голова, синий язык, свисающий с верхней части морды. Фыркнув от смеха, Гектор потянулся почесать собаку под ошейником. Да, Данте, ты очень глупый пёс, но хороший. По крайней мере, я знаю, что один член этой семьи не отвернётся от меня, когда я всё испорчу, а? Если Данте вообще был настроен на свои мысли, он, казалось, не замечал их, больше занятый тем, что опирался на руку Гектора, пока не опрокинулся, потеряв равновесие и упав с кровати. Быстрый взгляд через край кровати подтвердил, что собаки там не было. Обеспокоенный этим, он снова заснул на полу. Закатив глаза, Гектор поудобнее устроился на подушках за спиной. Да, тот самый алебрихе, который, вероятно, продолжал бы следовать за ним по всей Стране Мёртвых, когда Имельда неизбежно выгнала бы его — по крайней мере, у него было это. Это был очень, очень глупый алебрихе, но лучше, чем ничего. Данте всё равно принял бы его как семью, в то время как остальные… Ну, Коко, возможно, всё ещё приняла бы его. Он знал, что, вероятно, в ней всё ещё была какая-то обида, похороненная глубоко внутри, и он не мог винить её за это, но она хранила его память достаточно долго, чтобы снова рассказать его историю — это благодаря ей он выжил. Даже если бы она была расстроена из-за его лжи… она бы не прогнала его, не так ли? И… ну, Розите он тоже нравился. Ей нравилось опекать его, что было немного странно, но, казалось, она вела себя так почти со всеми. Вдобавок ко всему, было то, что она сказала ранее — мы все здесь ради тебя. Он не был уверен, насколько он действительно верил в это. Возможно, близнецы. Хулио, он не был уверен, и Виктория… Нет, не Виктория. Вспоминая взгляды, которые она бросала на него, он почувствовал что-то холодное в том месте, где должен был находиться его живот, и неловко заёрзал в постели. Потом была Пепита, в которой… он не был уверен. Она явно интересовалась им, но он никогда не мог сказать, пыталась ли она помочь ему, злилась ли на него или просто пыталась подшутить над ним. Вероятно, второе, учитывая, чьей алибрехе она была. Имельда… Хотел бы я сказать тебе, mi amor, с несчастным видом подумал он, закрывая глаза. Хотел бы я рассказать тебе всё. Но я не хочу, чтобы что-нибудь случилось с тобой, или с Коко, или с остальными… Lo siento. В какую переделку я вляпался. Данте издал тихий стон, когда его рот приоткрылся в зевок, снова отвлекающий Гектора от самоанализа. Затем пёс встал, отряхнулся и лениво потрусил к двери, царапая её. На краткий миг Гектор задумался, не нужно ли его выпустить наружу, но вздрогнул, услышав голос с другой стороны «Здравствуйте? Señor Ривера, это доктор Мендоса. Ничего, если я войду?» Гектор вздрогнул, его глаза немедленно забегали по комнате в поисках какого-нибудь места, куда он мог бы сбежать. Снова выпрыгнуть из окна, конечно, было невозможно, но он, вероятно, мог бы заползти под стол или кровать и притвориться, что его там нет, или что-то в этом роде, а затем- Данте продолжал скрести в дверь, поскуливая. «Señor Ривера?» …Нет, он не собирался снова убегать. Это было не то, чего он хотел делать, но и убегать от этого он тоже не мог. Лучше просто покончить с этим. Закусив губу, он приподнялся на кровати и дважды ударил ногой по стене. Последовала короткая пауза, прежде чем дверь со скрипом открылась. Данте возбужденно залаял, пританцовывая вокруг неё, и дверь открылась полностью, когда вошёл доктор. В ту секунду, когда доктор Мендоса увидел Гектора, он слегка вздрогнул, а Гектор смущенно улыбнулся, помахав ему своей единственной рукой. «Ах… buenas tardes», — сказал доктор, втаскивая свой портфель в комнату, прежде чем закрыть за собой дверь. Данте снова рявкнул на мужчину, виляя его хвост, и доктор нерешительно почесал голову собаки.— «Это ваш алебрихе здесь?» Технически, нет, но… если Данте не беспокоил доктора, возможно, было бы неплохо, чтобы он был в комнате. Он кивнул. «Я понимаю». — Доктор наблюдал, как Данте, который, казалось, был доволен почёсыванием головы, подошёл к кровати и сел там.— «Я так понимаю, вы хотели бы, чтобы он остался здесь?» Гектор снова кивнул. «Очень хорошо». Когда мужчина приблизился к кровати, Гектор выглянул в окно, чувствуя себя неуютно. Но прежде чем доктор успел что-либо сказать, он сел прямее, что-то вспомнив, и открыл свою сумку, чтобы достать блокнот и ручку. Открыв чистую страницу, он нацарапал: Я чувствую себя лучше, чем выгляжу. Вам не нужно делать ничего радикального. Первая часть была откровенной ложью, но ему было все равно, и он показал блокнот врачу. «…Señor Ривера», — сказал доктор, переводя взгляд с блокнота на своего пациента. — «Насколько я понимаю, вы умерли в 1920-х годах, верно?» Гектор кивнул, подняв бровь на доктора. Какое это имеет отношение к чему-либо? «Вы понимаете, что с тех пор медицинская наука значительно улучшилась, и у нас обычно нет врачей, которые по глупости убивают своих пациентов. Не говоря уже о том, что, во-первых, мы точно не можем никого здесь убить.» На этом Гектор замолчал, прикусив нижнюю губу. Ах. Хорошо. Вероятно, ему следовало догадаться об этом с самого начала, но не похоже, чтобы у него был какой-то способ узнать, ведь он не обращался к врачу с тех пор, как был жив. К тому же, прожив так долго в трущобах, у него не было доступа к врачу, и вам пришлось обойтись без него. «Я не собираюсь предлагать никаких безумных решений. Я просто посмотрю, что я могу сделать, чтобы вылечить ваши повреждённые кости. И…» — Он на мгновение умолк, и у Гектора возникло ощущение, что он, вероятно, смотрит на то место, где должна была быть его правая рука.—«У нас будут другие темы для обсуждения позже». Беспокойно ёрзая на месте, Гектор демонстративно отвёл взгляд, пока врач осматривал его сломанные кости. Он начал с большеберцовой кости — одного из наиболее очевидных переломов. Он всё ещё помнил, когда она была сломана (трюк с переходом через мост с использованием фейерверка, который прошел особенно неудачно), когда он попытался и потерпел неудачу, чтобы установить поломку самостоятельно, и его пришлось практически нести обратно в трущобы, чтобы там о ней позаботились как можно лучше. Не особенно приятное воспоминание, но, по крайней мере, лучше, чем думать о том, откуда взялись его более поздние воспоминания. …Тем не менее, он предпочел бы не думать ни о чём из этого в данный момент. Он предпочёл бы вообще не находиться рядом с врачом, но для этого было уже поздновато. Данте тихонько поёрзал, положив голову на матрас рядом с Гектором, который с удовольствием принялся чесать пса за ушами. Алебрихе был приятным развлечением, когда доктор приступил к работе, снимая изоленту с его старых переломов и накладывая на них соответствующие гипсы. Работая, доктор Мендоса рассказывал о гипсах итдругих вещах, на что Гектор кивал, не особо слушая, сосредоточившись на собаке, которая теперь катается по полу рядом со своей кроватью. «…почему вы молчите. Señor Ривера? Вы меня слышали?» Гектор резко поднял голову, чтобы посмотреть на доктора Мендосу, и сразу же принялся растирать шею. «Значит, это ваша шея». — Доктор подошёл ближе к голове Гектора, Данте отодвинулся в сторону и наклонился, чтобы рассмотреть поближе. — «Посмотрите на потолок, пожалуйста». Поморщившись, Гектор повиновался, запрокинув голову и не обращая внимания на боль, которую это действие причинило его позвонкам. Однако этого, очевидно, было недостаточно, чтобы врач смог лучше их рассмотреть, и Гектор застыл, когда с него осторожно стянули шарф, и твердая рука приподняла его челюсть. «О-отпустите меня, basta! Отпустите…» «Перестань извиваться, если не хочешь, чтобы мы сломали тебе ещё одно ребро». Что-то металлическое звякнуло в руках одного из охранников, и он почувствовал, как новая волна паники прокатилась по его сломанной грудной клетке. «Н-нет, нет, только не снова, не…» «Señor Ривера?» Гектор моргнул, внезапно вернувшись в свою комнату. Его грудь болезненно вздымалась, и доктор отступил на шаг. Данте, тем временем, положил передние лапы на кровать, наклонившись вперёд, чтобы лизнуть его руку. Поняв, что доктор ждёт от него ответа, он быстро поднял здоровую руку, пренебрежительно махнув рукой. Хорошо, не беспокойтесь об этом, не спрашивай об этом, всё в порядке, я в порядке… «Вы уверены, что с вами всё в порядке? Я мог бы попросить вашу жену зайти сюда, если это поможет». Часть его почти сказала «да» — если бы Имельда вошла и поговорила с ним, или взяла его за руку, или даже просто была с ним в комнате, это бы очень помогло, — но он быстро отбросил эту мысль. Нет, нет, это была плохая идея. Если она войдёт, она может узнать, что он сбежал от врача раньше, или она может начать задавать вопросы или говорить с доктором о том, что произошло (если ему ещё никто не сказал). Покачав головой, он пренебрежительно махнул рукой снова. Я в порядке, продолжайте уже. Доктор не выглядел особенно убежденным, но продолжил: «Очень хорошо… У вас несколько глубоких порезов в передней части шейных позвонков, из-за чего, очевидно, вы не можете говорить в данный момент. К сожалению, я мало что могу сделать, кроме как наложить повязку на ваши позвонки, чтобы защитить их, пока заживают порезы. В Мире живых ничто не может помочь процессу заживления, кроме воспоминаний, но если вы не очень знамениты в Мире Живых, на заживление уйдёт месяц или больше.» Что ж, в любом случае, это было лучше, чем раньше — не так давно, когда его кости были желтыми, они вообще не заживали, и постоянная боль была нормой. С тех пор, как Коко полностью вспомнила его, они начали медленно заживать. Как бы ни раздражала невозможность говорить, он мог справиться с этим, зная, что это не навсегда. Доктор уже брал рулон мягких бинтов и отрывал от них полоску: «Посмотрите ещё раз на потолок, пожалуйста». Нет, спасибо. Только не это снова. Нахмурившись, Гектор сжал собственную челюсть, осторожно приподнимая голову с плеч и поставил его рядом с собой. Услышав недоуменный возглас Данте и увидев ошеломлённое выражение лица доктора, он не смог удержаться от легкой усмешки. «…Ах. Я… полагаю, это тоже работает». Даже без необходимости запрокидывать голову, ощущение чьих-то рук на своей шее было не из приятных и снова грозило всплыть в памяти то, что он предпочел бы забыть. К счастью, Данте продолжал отвлекать его, на этот раз облизывая его лицо (которое теперь было в пределах лёгкой досягаемости) неоднократно и отбиваясь от попыток оттолкнуть его. Как только доктор закончил, он заменил он повернул голову, испустив короткий вздох облегчения. «Осторожно, не ослабляйте бинты. До тех пор, пока вы не отсоедините шейные позвонки, как вы делали с cabeza, бинты должны предохранять их от попадания грязи по мере заживления». Он коротко кивнул, нахмурившись из-за странного ощущения материала, полностью окружающего его шею. «Ваших рёбер я, к сожалению, мало что могу сделать для лечения. Из-за того, как они двигаются и насколько они чувствительны, наложение гипса или повязки на них может оказаться мучительно болезненным, чего, я уверен, вы не хотите. Но со временем они заживут сами по себе.» О, доктору не нужно было говорить ему об этом. Когда он впервые сломал одно из своих нижних рёбер, он попытался сам перевязать его клейкой лентой и очень быстро понял, почему этого не было сделано. Однако за эти годы он справился с двумя сломанными рёбрами — что значили ещё два? (…Много, не говоря уже о тех, в которых были трещины поменьше. Но он всё равно с этим разберётся.) «Сейчас… Señor Ривера». Гектор поднял глаза, заметив, что доктор на мгновение отошёл, чтобы пододвинуть свой рабочий стул к кровати, и теперь сидел на нём. Это был нехороший знак. Ведь он уже наложил гипсы на руку и ногу, осмотрел рёбра и шею. Оставалось одно, и Гектор уже знал, что нужно сказать по этому поводу: боюсь, я ничего не смогу сделать с твоей отсутствующей рукой. Кстати, как это произошло? Как тебе удалось сломать столько костей и так травмировать шею? Почему — «Я заметил, что у вас отсутствует одно из ребёр». …Что? «Похоже, это старая травма. Вы помните, когда это случилось?» Гектор моргнул. Тот… это было не то, чего он ожидал, но, по крайней мере, это был не тот вопрос, против которого он особенно возражал. Ошеломлённый, он достал свой блокнот и ручку, быстро нацарапав объяснение: Зацепился за что-то во время бега. Заметил, что оно исчезло, только позже. Он умолчал о том, что скрывался от полиции — доктору не нужно было знать так много. Доктор Мендоса серьезно кивнул: «Когда вы заметили, что оно исчезло?» Это было так давно — пятьдесят лет, по крайней мере, — что он, честно говоря, не был уверен. Неделю спустя? написал он, пожимая плечами. Теперь, когда он подумал об этом, он заметил, что оно исчезло, только когда понял, что его грудная клетка уже не так сильно болит, как в течение последних нескольких дней, и взглянул вниз, чтобы посмотреть, что произошло. Но вместо того, чтобы увидеть, как его ребро чудесным образом срастается, оно полностью исчезло. Услышав глубокий вздох, он снова посмотрел на доктора, который провел рукой по лицу. «Мы можем отделить наши кости без вреда для них, но мы не сможем их вернуть, если их надолго оставят в стороне». Гектор коротко кивнул. Это имело смысл. Он вспомнил, как пытался вернуть свое ребро обратно, когда понял, что его нет, и был удивлен, когда ничего не произошло. Это немного беспокоило, но он списал это на цену, которую ему придется заплатить за попытку проскользнуть через мост. В любом случае, это было всего лишь ребро- Он сел прямо, глядя вниз, туда, где должна была быть его правая рука. «Ваша семья сказала мне ранее, что со вчерашнего вечера у вас не было руки. Это верно?» Он не мог дышать. У него сдавило грудь, и он не мог отвести взгляд от своего запястья. «…Señor Ривера, вы меня слышите?» Неделя — его ребро было потеряно на неделю, прежде чем он перестал его чувствовать, прежде чем он не смог вернуть его обратно. Его руки не было почти сутки. «Гектор?» Почувствовав прикосновение руки к своему плечу, он вздрогнул и оглянулся на доктора, который смотрел на него серьёзно, но не без сострадания. «Если вы не сможете вернуть свою руку в течение недели после того, как потеряли её, вы потеряете её навсегда». Он знал, что Эрнесто не вернет ему руку — если только он каким-то чудесным образом не передумает, этот человек ни за что не вернёт её ему. Но… это не казалось окончательным. Даже если бы он знал, что этого никогда не произойдёт, какая-то отдаленная часть его всё ещё цеплялась за надежду, что он каким-то образом вернёт себе руку— что он каким-то образом снова сможет играть музыку. Но услышать подтверждение того, что через несколько коротких дней он потеряет руку навсегда… Он осторожно притянул правую руку ближе к себе, засунув запястье под жилет и обхватив другую руку на груди. Он уставился на кровать перед собой, на самом деле ничего не видя. «Вы можете отозвать руку?» Он покачал головой. «Не могли бы вы рассказать мне, что с этим случилось?» Непроизвольная дрожь пробрала его до костей, и он снова покачал головой, всё ещё тупо глядя вниз. Какая-то часть его паниковала, ужасаясь тому, к чему приведут вопросы, но это казалось странно отстранённым. «Есть ли какая-нибудь информация, которую вы можете мне дать?» Он покачал головой, смутно осознавая, что в его грудной клетке и горле нарастает напряжение. Последовала долгая пауза, прежде чем доктор вздохнул ещё один вздох: «Память и надлежащее лечение могут залечить сломанные кости, но ни то, ни другое не может заменить отсутствующие. Ничего нельзя сделать, кроме как молиться, чтобы твоя рука поскорее вернулась». В стороне от кровати Данте всхлипнул. «…Мне жаль, señor Ривера». Гектор не был до конца уверен, что произошло после этого; он не слышал, чтобы доктор спрашивал его о чем-либо ещё, и что ошеломило его, лишив способности воспринимать окружающий мир. ——— Доктор вышел из hacienda Ривера, оставив за собой плотное облако напряжения. В доме стояла мёртвая тишина — никто не осмеливался пошевелиться или заговорить, и Имельда знала почему. Они знали. Они знали. Она поняла, что что-то случилось — Гектор сразу же начал вести себя подозрительно, когда они с Хулио вернулись домой. Однако происходило слишком много всего, чтобы беспокоиться о незначительных деталях — или о том, что она считала незначительными деталями. Ей нужно было поговорить с Гектором о полицейском расследовании и заявлении, которое он даст, — она могла беспокоиться о том, что он ещё какое-то время шнырял внизу. Позже пришёл доктор. Ещё раз здравствуйте, сказал он, и она списала это «снова» на то, что он имел в виду предыдущий телефонный звонок. Но потом он вернулся после обследования, и- Я уверен, что ваша семья уже рассказала вам о том, что я сказал во время моего первого визита сегодня. Они этого не сделали. Имельда всё ещё стояла к ним спиной, глядя в окно и во двор, в то время как её семья стояла позади неё. Ярость горела в её грудной клетке, когда она вцепилась в подоконник, стиснув челюсти, напрягая плечи. Долгое мгновение она не была уверена, на кого она злилась больше — на того, кто из подонков сделал это с Гектором, на полицию, которая, казалось, тянула с расследованием, на этого идиота músico, который не решался дать простое заявление и, очевидно, убегал от доктора, или на её семью, которая почему-то считала, что поступает правильно, скрывая что-то от неё. Они все притихли, боясь того, что она сделает, если они осмелятся заговорить. Она тоже не была до конца уверена. Наконец половицы скрипнули, когда одна из них нерешительно шагнула вперёд: «И…Имельда…» Она резко обернулась, половина семьи отшатнулась, когда она пронеслась мимо них и поднялась по лестнице. На полпути к первому пролёту она остановилась, медленно оборачиваясь, чтобы посмотреть на них сверху вниз. Она могла сказать, кто были виновники: её братья стояли плечом к плечу, Розита заламывала руки, а Коко сжимала её руку. Когда она, наконец, заговорила, её голос был низким и опасным: «Вы все знали об этом и не сказали мне ни слова?» Розита заёрзала: «Н-ну… мы не хотели pobrecito Гектор попадёт в беду…» «Значит, ты мне лжёшь?» Перебила Имельда. «И ты не говоришь мне ничего столь важного, как…?!» Она оборвала себя; она не хотела повторять это, сама мысль об этом вызывала в ней ещё больший гнев, за которым следовала волна ещё более неприятных эмоций. На мгновение она закрыла глаза, пытаясь подавить свои эмоции, чтобы говорить более спокойно, и снова повернулась лицом к своей семье. «Я не хочу, чтобы кто-нибудь из вас ещё что-то скрывал от меня. Está clara?» «S-si, hermana», — сказал Фелипе, опустив голову. «Claro», — подтвердил Оскар. Кивнув, Имельда снова повернулась, чтобы продолжить марш вверх по лестнице. Она могла бы поговорить с ними подробнее позже — сейчас у неё был ещё кое-кто, с кем ей нужно было разобраться. Одна мысль об этом приводила её в бешенство — после того, как она провела полдня с полицией и изо всех сил старалась помочь ему, он попытался сбежать. Снова. Она надеялась, что, возможно, дни его беготни закончились, но, очевидно, это не так. Не говоря уже о его абсурдном нежелании делать что-то столь элементарное, как заявление. Это было похоже на то, что он уклонялся от каждой их попытки помочь ему. Неужели ему было наплевать на них? Неужели ему действительно было наплевать на то, как усердно они трудились, чтобы позаботиться о его и найти нападавшего и-?! Часть её хотела ворваться в его комнату и треснуть каблуком ботинка по его черепу. Имельда добралась до третьего этажа и немедленно промчалась по коридору к двери гостевой спальни, которая была слегка приоткрыта. Она распахнула её, готовая закричать. Крик замер у неё на губах, когда она увидела, что Гектор сидит, сгорбившись, на своей кровати, крепко обхватив руками грудь, засунув правую руку под жилет и тупо уставившись на одеяло перед собой. С середины комнаты Данте печально посмотрел на неё своими большими разноцветными глазами и беспомощно заскулил. «…Гектор?» — Её голос был слишком тих для того, кто всего несколько секунд назад был почти готов закричать. Все, о чем она хотела наорать на него, внезапно показалось незначительным. Если Гектор вообще услышал её, он не подал виду, продолжая смотреть в никуда. «Гектор, ¿Está bien?» — спросила она, уже зная, какой ответ, скорее всего, получит. Но ответа не последовало. Она медленно подкралась ближе к кровати, но он по-прежнему ничем не выдавал её присутствия. Данте теперь стоял, склонив голову набок и наблюдая за ней. Каким-то образом на его лице, казалось, читалось: «Продолжай». Имельда перевела взгляд с алебрихе обратно на Гектора, наконец протянула руку и положила ему на спину. Реакция была мгновенной: спина Гектора выпрямилась, когда он издал сдавленный вздох, и несколько секунд спустя он согнулся пополам, его тело сотрясали резкие рыдания, которые, казалось, вырывались из его разорванного горла. В ужасе Имельда на мгновение отстранилась, прижав руку ко рту. Она была так взбешена тем, что её семья что-то скрывает от нас нее, что не задумывалась о том, как эта новость повлияет на Гектора. В её голове всплыли воспоминания двухмесячной давности, когда она кричала на него, когда они стояли на крыше. Даже когда ей рассказали правду об исчезновении её мужа, её собственный гнев был на переднем плане её сознания… до тех пор, пока она не увидела, как он рухнул, золотой свет мерцал над его костях. Золотого света больше не было, но он всё ещё разваливался на части прямо перед ней. Ей всё ещё нужно было поговорить с ним обо всём остальном, но это могло подождать. А пока она медленно опустилась на кровать рядом с ним, мгновение поколебавшись, прежде чем обхватить его вздрагивающее тело руками рамка. Он отпрянул при первом прикосновении, почти испуганный, и она поймала его ответный взгляд, прежде чем со стыдом отвернуться. «Все в порядке», — пробормотала она, закрывая глаза от растущей печали в груди. Он оставался напряжённым в её объятиях, и она чувствовала его дрожь и сдерживаемые рыдания, но затем начала расслабляться, когда провела рукой по его волосам. Наконец он прижался к ней, уткнувшись лицом в её плечо, позволяя обнимать себя, пока он плакал. Дрожь в его костях была такой ужасной, что она почти почувствовала, что он развалится на части, если она позволит идти. Это было так похоже на предыдущую ночь, что почти настораживало. Но сейчас всё было по-другому. Это было шокирующее, почти ужасающее зрелище — видеть своего мужа в таком состоянии. Хотя она и заметила проблески слёз, когда прогоняла его незадолго до своей смерти, они были совсем не похожи на тот момент в переулке. Но, несмотря на то, что он плакал так сильно, тогда в его голосе звучало облегчение. Очевидно, испытывая облегчение от того, что он выжил и снова увидит свою семью, сказала ей Коко. Но это не было облегчением; в его криках было что-то надломленное, как в плохо поддерживаемой стене, которая в конце концов рухнула. «Tranquilo», — прошептала она, ненавидя то, как дрогнул её голос. Она проигнорировала внезапную острую боль в горле и груди, когда погладила его по спине. «Шшш. Cálmate, cálmate. Мы пройдём через это. Я не позволю тебе потерять руку.» Гектор прижался к ней всем телом, положив голову ей на грудь, его рыдания смешивались с прерывистым кашлем и рвотными позывами. Звуки были отвратительными, но Имельда не отпрянула, вместо этого прижавшись головой к его голове. «Всё в порядке, Гектор», — сказала она, моргая от собственных слёз.— «Я здесь, mi amor».