Быстро. Надёжно. Анонимно

      — Приболел, значит, да? Плохо себя чувствовал? Можешь ничего не говорить. Я знаю, как называется твоя болезнь. Слабоумие, острая фаза.       Бордовый от гнева, Петренко расхаживал по кабинету в облаке собственного яда.       — Мне кажется, ты преувеличиваешь масштаб трагедии, — ответил Руслан.       Серебряное перо ровно скользило по бумаге. Он уже нарисовал сотню палочек и теперь пририсовывал к ним кружочки. В такие моменты Руслана посещала мысль, что Петренко специально набивает себе цену, раздувая из мухи слона. И еще одна мысль, что неплохо было бы прикупить у барыг маны и научиться заклеивать Петренковский рот. И еще одна, наиболее тревожащая: что все решения, принятые им в отношении Якова, оказались ошибочными.       — Это не я преувеличиваю, это ты не отдупляешь! — зарычал Петренко. — Ты что, думаешь, если аудитория свыклась и проглатывает твою гомосексуальность, они и магосексуальность проглотят паровозиком? Это так не работает, дурилка ты картонная!       — Нет никакой магосексуальности, угомонись.       — Это ты «твиттеру» расскажи! Ты сам-то себя видел, нет? Вот! Вот! А я на эти фото и видео все утро любовался! И пусть у меня отсохнет, если на них не довольный магосек, который ведет за ручку своего приятеля магика.       — Я же все тебе объяснил уже сто раз. Парень нуждался в помощи. Я просто вывел его из клуба, чтобы не скомкали. Не было у нас ничего, он переночевал и свалил утром.       — Стопэ, стопэ, — Вадик резко повернулся к нему и склонил на бок лысую башку. — В смысле переночевал? Где… переночевал? Ты что… ты…       — Вадик, не драматизируй.       Петренко смотрел на него, как на диковинное животное в зоопарке.       — М-да, Видинеев, похоже, ты действительно рехнулся, — сказал он тихо. — Ты вообще в курсе, что теперь этот чудила будет в твою квартиру, как к себе домой приходить? Хотя, почему как? Теперь это и его дом тоже. Сам пригласил, едрена кочерыжка, сам… Да ему даже ключи не нужны, Рус! Он же до-мо-вой!       Если бы, подумал Руслан. Если бы.       После душа он долго не мог уснуть, перемалывая в голове их разговор, представляя альтернативные варианты и прислушиваясь к звукам в гостиной. В итоге проворочавшись почти до рассвета, Руслан вырубился, а когда через пару часов проснулся, в квартире никого не было. На диване осталась стопочка чистого неиспользованного белья, а на полу высохшее за ночь полотенце. Дверь оказалась заперта на щеколду изнутри. Впрочем, этому как раз удивляться не стоило. Как и охраннику, который сказал, что никого не видел.       Значит, Яков воспользовался своей домовячьей магией, чтобы выйти, и это оставляло тлеющий огонек надежды на возвращение. Руслан был бы совсем не против, если бы он приходил. Или заглянул хотя бы разок. Или позвонил.       Но прошла неделя, а от него не было ни слуху ни духу. Руслан прекрасно понимал: пойди он той ночью на поводу у своего сиюминутного желания, это был бы их первый и последний раз. Тогда показалось, что он понял, как зацепить этого парня: переступая через себя, ломая привычные паттерны поведения, причем не только свои, но и его. Однако дальнейшие события, а точнее, их отсутствие показывало, что он ошибся. И все, что теперь оставалось — это вспоминать тот неловкий момент, когда на лестнице клуба пришлось разжать ладонь, выпуская чужие пальцы. И надеяться, что эта неловкость — чуть дольше контакт, чуть рассеянней взгляд, чуть глубже вдох, — существовала не только в его голове.       — Не будет он ко мне приходить, — сказал Руслан. — Кончай истерить. Лучше подумай, почему эти записи держали неделю и вывалили только сейчас, причем с такой помпой. И что нам с этим делать. Может, пора привлечь пиар-агентство?       — Фу-ух, — Вадик устало опустился в кресло и сложил пальцы домиком — жест, сообщающий о том, что Петренковские мозги переключились из режима паники в режим работы. — Представляю, как обрадуется Гудвин, когда я приду к нему с новым бюджетом. Попробуем пока обойтись своими силами. Только ты такую кашу заварил, что боюсь, одним только вбросом с загадочной подругой это не исправить. Нужно что-то более весомое. Давай-ка еще деанонимизируем Алину. Не планируй ничего на вечер.       Благодаря стараниям Петренко домой Руслан возвращался уже за полночь. Трезвый, пропахший женскими духами и измочаленный, будто весь вечер не с симпатичной девчонкой обнимался, а траншею копал. Их двор стараниями ТСЖ всегда хорошо освещался, и только в углу, на стыке двух корпусов, был словно портал в преисподнюю — черный столб кромешной темени. Руслан уже направлялся от припаркованной машины к подъезду, когда от этой тьмы отделилась тень.       Не часто случается за одно короткое мгновение пережить такую гамму эмоций. В первый момент это был натуральный испуг. Ночью все кошки становятся чёрными, а все звезды телевидения превращаются в обычных прохожих. Как бы кому ни хотелось, съемная квартира на Патриках вовсе не гарантирует, что какой-нибудь маргинал не даст тебе по башке ради дорогого телефона. Вскоре стало понятно, что опасность от тени не исходит, и Руслан даже успел обрадоваться: Яков! И, наконец, когда парень выполз на свет, пришло разочарование.       — Привет, лапуля, — вздохнул Руслан. — Не устал еще меня караулить?       — Я извиниться хотел, — сказал парень. — Можем поговорить?       В общем-то, он был симпатичный. И старательный — такое Руслан не забывал. Преследовал ли он какие-то цели или просто запал на картинку с экрана, в любом случае, парню явно удалось убедить самого себя, что не такой уж и мудак этот Видинеев. Так почему бы не взять этого «лапулю» с собой? Он точно не откажется, не будет выносить мозг и разливать тонны воды по кафелю. А еще его можно будет выставить сразу после. Возможно, это идеальный вариант, как раз то, что нужно этой ночью. Не хранить же теперь всю жизнь целибат, с кого-то нужно начинать. На худой конец, есть кнопочка «paste». Всегда срабатывало, должно сработать и сейчас.       «Paste», «paste», «paste».       Влажный аромат геля для душа, мокрые волосы, белое полотенце. Выраженный рельеф мышц — в этом возрасте весь жир уходит на гормоны. А в его случае и на мозги.       «Как ты предпочитаешь получать свое “спасибо”?»       — Извинения приняты, — сказал Руслан. — Прости, лапуль, но давай как-нибудь в другой раз. Сегодня я устал, хочу спать и, честно говоря, у меня нет привычки приглашать парней домой.       Налипший на лопатки взгляд «лапули» Руслан чувствовал аж до самого подъезда. Еще он чувствовал, что парню по большому счету не за что было извиняться — мудаком он его обозвал вполне заслуженно.       «Руслан Видинеев: я никогда не променяю журавля на синицу».       Отличная тема для заголовка очередного интервью. Только в жизни мудрее было бы трахнуть синичку, тем более она сама, в смысле он, совсем не против. Руслан упивался этим самобичеванием, пока здоровался с сонным охранником, пока поднимался на свой этаж, пока ковырял ключом дверь. Но когда вошел в квартиру, сомнения растворились, как тени, вместе со щелчком выключателя.       Щурясь на свет, из темной гостиной вышел Яков. Обыденно, как если бы каждый день выходил встречать Руслана с работы. Все такой же будто слегка удивленный; почему-то по-домашнему босой, зато в той же черной футболке и темно-синей шапочке. Тишина стояла мертвая, весь дом давно спал, и Руслан слышал только свой барабанящий пульс и как голые подошвы чужих ступней слегка липнут к паркету при каждом шаге. Сам он врос в этот паркет, боясь даже дышать, чтобы не спугнуть, и смог сделать вдох — прерывистый, больше похожий на первый вдох нахлебавшегося воды, — лишь когда теплые пальцы коснулись его ладони. Выдыхал медленно, почти беззвучно, одновременно переплетая и сжимая эти пальцы. Не сильно, чтобы оставить Якову возможность в любой момент освободить руку.       Тот поднял к нему лицо и тихим, очень серьезным голосом спросил:       — У тебя будут проблемы из-за этих фотографий?       Глаза у него оказались серыми, самыми заурядными, с грязно-желтыми мраморными прожилками вокруг сузившихся от света зрачков.       — Это разве проблемы? — так же тихо и серьёзно ответил Руслан. — У меня дома завелся домовой. Вот это проблема.       Не глядя, он отбросил назад ключи, и сонную тишину квартиры расколол их грохот о тумбочку. Освободившейся рукой Руслан осторожно дотронулся до верхушки шапки:       — Можно?       Во взгляде Якова промелькнуло недоумение, как будто Руслан спорол какую-то несусветную чушь. Дождавшись от него кивка, Руслан медленно, миллиметр за миллиметром, стянул шапку и отправил ее на тумбочку, к ключам. Без шапки Яков выглядел растрепанным, словно только что помыл и вытер волосы полотенцем. Руслан наклонил голову, кончиком носа провел над ухом, все еще не веря, что он пришел. Сам пришел, значит, не показалось. Значит, все Руслан понял правильно. Волосы щекотали нос и пахли не обычной химозной парфюмерией, которую суют во все шампуни, а чем-то из детства: прогоревшей в печке золой, июльской прудовой ряской, свежескошенной травой. Настоящим живым магиком пахли.       Стало жарко и тесно везде: в груди, в животе и ниже. Яков, точно почувствовав его возбуждение, высвободил руку и взялся за лацканы пиджака. Руслан повел плечами, помогая снять. Стоял смирно, втянув живот, позволяя расстегнуть ремень и выпростать из брюк полы рубашки. Не думал о том, что дальше. Свесив подбородок, следил, как сильные пальцы с остриженными под корень ногтями расправляются с пуговицами. Заставил свои руки безвольно повиснуть вдоль туловища и только свёл их потом за спиной, дав рубашке соскользнуть к ногам. Дышал, пытаясь усмирить пульс. Сам лишь надавил мысками на пятки, неловко стягивая зашнурованные туфли, — казалось, что ноги по щиколотку увязли в песке. Гнал мысли о Гудвине: у них не было так. Не могло быть. Невозможно представить, что все это: тягучее, шелестящее, сознательно стреноженное бывает за деньги. Что Яков так же раздевал и его, а раздев, разглядывал с таким изумлением, будто рассчитывал найти под одеждой вместо обнаженного мужского тела нечто другое. Что на такого вот Якова, смущенного и слегка потерянного, можно повесить ценник. Купить, как покупают пакет картошки.       Брюки, трусы — переступая через них, пришлось приоткрыть рот, чтобы шумным дыханием не выдавать волнения.       Стоять голым с эрегированным членом было… странно. Не то чтобы Руслан никогда не раздевался перед парнями, но раньше все происходило куда как прозаичнее: механическое спонтанное действие, которое едва ли замечаешь. И обычно к моменту, когда он оставался без одежды, парень уже лежал, раздвинув ноги. На Якове сейчас разве только шапочки не было.       Зато он был настолько близко, что его тепло ощущалось всей поверхностью тела. Руслан наклонил голову, едва касаясь губами, поцеловал гладкую скулу, спустился ниже, к уголку рта, там замер. Почувствовав ответное движение, поймал губы. На мгновение прикрыл глаза, наслаждаясь сухим целомудренным поцелуем. Без языков и мокрых ртов; без стонов и раздражающего сопения. Снова замер, щека к щеке: пожалуйста, еще. Да. Да.       — Я… ша, — имя казалось непривычным, воздушным и мягким, как просеянная сквозь сито мука.       Сейчас осторожно за край футболки и слегка приподнять — только подтолкнуть, дальше пусть сам. Он знал, что увидит там, под черной хлопковой тканью: светлую кожу, широкую, чисто эпилированную грудь с коричневато-розовыми, окруженными брызгами мелких пупырышек сосками.       Сегодня под левым была продета серебристая штанга.       Хотелось его до дрожи. Прямо здесь, в прихожей. На тумбочке, на полу, у стены — неважно. Подхватить под крепко сбитый зад, насадить на себя и долго, с оттяжечкой любить. У Руслана аж яйца свело, когда он представил Якова: влажного от пота, сотрясающегося в оргазме, пачкающего живот. И как должно быть кайфово после приложиться губами к набухшему, покрасневшему от ласки соску, тронуть языком теплый металл…       Руслан тронул лишь пояс на джинсах. Остальное пока представлялось какой-то невероятно далекой перспективой, запредельным достижением. Словно ему сейчас приходилось участвовать в Олимпийских соревнованиях по выдержке на той трассе, где он обычно гонял без светофоров.       Яков глянул на него еще более озадаченно, но пуговицу на ширинке ковырнул. Было неясно, подыгрывал он, пытаясь разгадать замысел, или, ведомый любопытством, просто плыл по течению. Руслан дождался, пока он вылезет из джинсов, и сделал следующий шаг — коснулся резинки трусов. Шепнул одними губами:       — Можно?       То, как Яков вздохнул, — шумно и судорожно, почти умоляюще, смахивало на настоящее смятение.       Что, неужели никто никогда не спрашивал?       — Д-да, — он кашлянул, прочищая горло. — Да.       Руслан поддел резинку, пропуская под нее палец. Подушечкой провел по коже до впадинки на пояснице, прямо по отпечатку-гармошке. Обычно это немного щекотно и приятно. До сих пор в его жизни не было никого, чье удовольствие заботило бы так сильно. И кому доставить его казалось настолько сложной, страшной и возбуждающей перспективой.       Яков поежился, передернул плечами:       — Даже не спросишь, почему я вернулся?       Руслан с трудом подавил улыбку.       — Чтобы сказать, как сильно я тебе не нравлюсь?       Яков неожиданно нагнулся и одним точным (Руслан отпихнул от себя это слово — «профессиональным») движением стянул трусы. Толстенький его крепко стоящий член со свободной от крайней плоти головкой качнулся, выпущенный на волю. Яков выпрямился, и Руслан, чувствуя себя наполовину истуканом, наполовину влюбленным подростком, уставился на него. Короткие светлые ресницы, серые глаза, скулы и щеки, раскрашенные румянцем. Не теми свекольными пятнами, что выползают, когда он смущается, а ровным оттенком хорошо отшлепанных ягодиц.       — Я все представлял, какой ты, — часто сглатывая и зажевывая окончания, произнес Яков. — Сначала хотел удивить тебя минетом. Лучшим в твоей жизни. Потом хотел заняться с тобой оголтелым сексом. Выжать, как белье. Чтобы заставить… пожалеть о чем-то. Не спрашивай, о чем. Это такая глупость. Просто мои фантазии.       — А сейчас? — Руслан заправил за порозовевшее ухо светлую прядь. Продолжив движение, зарылся пальцами в лохматый затылок, поскреб ногтями.       — А сейчас… Я не знаю, — Яков коснулся его живота, заставляя поджиматься мышцы пресса. Провел ладонью вверх, до ключицы. — Ты вообще другой.       Как же — другой, сглотнул Руслан. Очередной мужик со стоящим на тебя хуем. И если бы он умел стоять отчаянно и мучительно, стоять до дрожи в коленях, пересохшего горла и вылетевших из головы слов, может, тогда я бы и отличался. Но он не умеет, увы. Стоит примитивно, как у животного, как у всех тех, кто был до. Впрочем, откуда мне знать, как сильно хотели они?       Он положил руку на широкую поясницу, огладил изгиб, позволив кончику среднего пальца будто невзначай нырнуть в устье ложбинки. Яков, мокро мазнув по бедру, уткнулся лбом Руслану в плечо.       — Другой, — словно пытаясь кого-то убедить, влажно и жарко выдохнул он в подмышку.       Скорее всего, ты будешь разочарован, подумал Руслан. Когда поймешь, что мне совершенно нечем больше тебя удивить. Но это позже. Сейчас это неважно. Потому что если бы ты хотел уйти, ты бы уже ушел. И не жался бы ко мне здесь, в прихожей, голый и возбужденный.       Он стиснул на затылке волосы, вынуждая откинуть голову. Другой рукой одновременно скользнул еще ниже, еще, пока под пальцем не оказался круглый окатыш копчика. Обмирая от жгучего желания и чувствуя, как Якова начинает потряхивать в его руках, слегка надавил. И сразу, не давая опомниться, — вверх, вверх по позвоночнику до холки. Там сжал под линией роста волос и, не в силах больше себя сдерживать, припал губами к губам, целуя. На этот раз жадно и мокро, вторгаясь языком в горячий податливый рот, до тех пор, пока не закончился в легких кислород, пока Яков не застонал глухо, не прилип вплотную, сминая на спине кожу, больно впиваясь подушечками.       Отрываться от него пришлось через силу, как от уже подтаявшего мороженого.       — Пойдёшь со мной в спальню? — задыхаясь, спросил Руслан.