Быстро. Надёжно. Анонимно

      Говорят, на то, чтобы сформировалась привычка, уходит приблизительно три месяца. Девяносто дней. Две тысячи сто шестьдесят часов или сколько-то там минут-секунд — до таких подсчетов Руслан не сваливался. Половина срока прошла, и теперь ему оставалось продержаться еще примерно полтора месяца или сорок пять дней. Не сильно долгий срок, в масштабах жизни вообще микроскопический.       Установившийся порядок вещей Руслана устраивал почти полностью. Яшкины незаметные появления и еще более незаметные исчезновения; то, что он никогда не остается, но всегда возвращается; что прекрасно обходится без ключей, первым делом всегда идёт в душ и только потом, горячий и влажный, ныряет под одеяло, чтобы разбудить, — все это наполняло дни сладостным ожиданием ночи, а ночами лишало сна. Руслан не припоминал, чтобы раньше у него от кого-то так сносило крышу. Помимо безусловно приятных моментов интрижка с магиком оказалась еще и удобной: никто не видел их вместе. Вадик светился от счастья: наконец-то Видинеев остепенился, и ему не приходится больше тратить драгоценное время на пиар — знай себе подбрасывай фоточки с Алиной.       Руслан понимал, что вечно так продолжаться не может: рано или поздно все тайное всплывет в публичном пространстве, и тогда ему придётся разорвать и эту связь. Но все это были перспективы отдаленного будущего, о котором думать не хотелось. Гораздо больше его волновал вопрос, как свыкнуться с мыслью, что Яшка принадлежит не ему одному.       Боже, каким же наивным дурачком он был, полагая, что раз домовой пришёл сам, теперь он точно останется, и в будущем потребуется лишь вовремя сменить съемную квартиру, когда надоест. У Яшки оказался свой, абсолютно иной взгляд на ситуацию.       Проснувшись поутру после их первой ночи, Руслан его в постели не обнаружил. Не было Яшки ни в ванной, ни в туалете. Сонно покачиваясь, Руслан прошел в кухню. Под ногами хрустело, на полу, рядом с собранной чистым полотенцем горкой сахара, валялась чайная ложка; в мойке стояла грязная кружка с заваркой, стол был усыпан сухими чайными листьями. Руслан прислонился к стене, очумело разглядывая этот бардак и пытаясь понять, где же он все-таки накосячил.       «Я сейчас не могу», — сказал Яшка по телефону и отключился.       Только принявшись за уборку, Руслан с размаху швырнул банку с чаем в стену. Она раскололась, блеванув на пол черными катышками. М-да, так его еще не кидали. Да что там — его вообще никогда не кидали, Видинеев — не тот человек, от которого сбегают мужики! Кое-как успокоив себя здравым рассуждением, — мало ли может возникнуть внезапных дел у домового? — он все выходные промаялся, подрываясь на каждый звонок, но опять ехать в клуб и там искать домового не решился. В понедельник, с трудом взяв себя в руки, отснял один выпуск, то и дело прося съемочную группу прерваться. В перерывах закрывался в туалете, чтобы набрать очередное, унизительно непрочитанное сообщение в мессенджере. А вечером, стоя под душем, вдруг почувствовал запах магика.       «Где ты был?» — холодно поинтересовался Руслан, когда Яшка как ни в чем не бывало обнял его, прижимаясь к спине.       «А ты?»       Руслан повернул кран, стащил с рейки полотенце и начал остервенело тереть голову.       «Ты знаешь, где!»       «Так и ты знаешь…» — удивился Яшка.       Руслан едва сдержался. Сделал несколько глубоких вдохов, скомкал в кулаках полотенце, сжал, до боли перекрутив вокруг запястий наподобие наручников.       «Ты не можешь, — проскрипел он. — Я привел тебя к себе, так что теперь ты мой домовой».       «Как видишь, могу, — Яшка безмятежно потерся о его бедро пахом, как будто они разговаривали о погоде. — Если ты успел заметить, я совершеннолетний. А еще я не сдаю ману. Так что мне вполне хватает сил жить так, как хочется…»       Руслана взяла оторопь. «Как… хочется? Как хочется?!» Он отпихнул его от себя, как отпихивают случайно врезавшегося пьяного прохожего.       «Значит так. Делить тебя ни с Гудвином, ни с кем-то еще я не намерен. Либо ты…»       «Мне уйти?» — перебил Яшка.       С короткого носа срывались, собираясь на кончике, капли; мокрые волосы облепили череп, жилистые руки повисли плетьми, будто его только что окатили ушатом ледяной воды. Но жалким Яшка при этом не выглядел.       Бессилие сдавило переносицу. Он ведь сейчас уйдет, подумал Руслан. Даже одеваться не станет, пройдет сквозь дверь голым и мокрым, с болтающимся хреном и гордой рожей. Ты же хотел его со всеми потрохами? Что, не такие потроха ожидалось увидеть в маленьком шлюшонке? Можно, конечно, выгнать его сейчас взашей, ведь рано или поздно все равно придется с ним порвать. Пройдет время, все успокоится и станет, как раньше.       Или не станет?       Руслан представил, как проживет завтрашний день, зная, что никогда Яшку больше не увидит. Представил следующие выходные: запах дешёвого парфюма в гостиничном номере, белые рыночные кроссовки и свои жалкие потуги замазать все это поверх, как замазывают весной старую ржавчину.       И промолчал.       «Давай договоримся, — сказал Яшка, опускаясь на колени. — Ты не лезешь в мою жизнь, а я — в твою».       Сдаваться Руслан, разумеется, не собирался, но разборки решил отложить на потом. Глупо выяснять отношения и что-то требовать, когда тебе сосут.       Вскоре стало очевидно, что ему абсолютно нечего предложить Яшке, а надавить на него не так-то просто.       Конечно, Яшка нуждался в деньгах.       «Ты же не рассчитывал услышать откровение помешанного на сексе хастлера? — усмехнулся он на вопрос о причинах. — Я хочу в универ, на журналистику. Напомни-ка, сколько там бюджетных мест для магиков?»       Он буквально бредил телевидением, заставляя по тысяче раз рассказывать, как там все устроено. Смакуя каждую подробность, словно какой-нибудь деликатес, Яшка уплывал в свои грезы и выстраивал целые альтернативные сценарии, чихвостил всех подряд, порой давая неглупые советы.       «Иногда ты становишься похожим на манекен. Тебе нужно больше человеческого, Рус. Если уж доводишь до истерики русалку, дай ей хотя бы платок, подтереть сопли».       Руслану иногда становилось страшно и горько. В Яшке ему виделась эдакая колченогая версия самого себя, если бы ему, Руслану Видинееву, не посчастливилось родиться человеком. От жалости и беспомощности сжималось сердце: стоимость обучения измерялась шестизначными суммами, а бюджетных мест для магиков выделялось примерно ноль. Денег от него Яшка, разумеется, не принял бы, можно было даже не заикаться. Возникшую идею взять его к себе по чудо-квоте — текучка среди редакторов была дикая, и им всегда требовались сотрудники, способные тянуть на себе шоу, — также пришлось отбросить. Яшка сперва загорелся, но быстро сник.       «Представляю его лицо, когда мы столкнемся в коридоре».       «Да плевать на Гудвина! — попробовал возразить Руслан. — Он и меня-то не всегда замечает».       «Ру-ус, — скривился Яшка, — он ведь не единственный. Если ты рассчитываешь почесать свое эго, держа меня на коротком поводке, это плохая идея».       Эти его догадки Руслан проглотил молча, как горькую пилюлю, в глубине души понимая: Яшка снова прав.       Ревность, подселившаяся как паразит, с громким хрустом выжирала все, чем Руслан привык гордиться: уверенность в себе, спокойствие и ровные отношения с начальством. Гудвин стал для него невыносим. Отвратителен до такой степени, что, наверное, будь Руслан каким-нибудь офисным планктоном, написал бы заявление, не раздумывая. Только вот его профессия — не тот случай, когда места работы можно менять как перчатки, публикуя резюме на «Хедхантере». Поэтому максимум, что он мог себе позволить — всеми возможными способами избегать встреч с руководством.       Редко когда за день ему теперь удавалось записать три выпуска. Руслан все ещё не представлял свою жизнь без телевидения, но все мысли были заняты тем, как бы приблизить наступление вечера и сбежать домой. Кто-то не может избавиться от домового, Руслану же время с его домовым выдавалось по талонам. С «его» домовым, как же. Да он даже запереть Яшку не мог! Тот приходил и уходил, когда заблагорассудится, просто просачиваясь сквозь дверь. Изготовленная из металлических, толщиной в два пальца листов, для домового она была не большим препятствием, чем голограмма.       «Пожалуйста, Руслан, меньше жидкости на ночь», — максимально корректно намекала гример Надя, штукатуря его опухшую от недосыпа физиономию.       Раздражение и обида копились, спрессовывались и елозили по живому, пока натертый нарыв не прорвался грандиозным скандалом, который Руслан закатил по совсем уж чепуховому поводу, вроде оставленного открытым холодильника. В ходе скандала ему сообщили, что: а) журналист и шлюха — идеальный тандем, б) особенно, если обоих ебет один и тот же, в) Руслан это может изменить, но почему-то не меняет, значит, его тоже всё устраивает.       После этого в квартире Руслана на неделю установились гармония и порядок, а на душе — тоска и раздрай. И когда Яшка снова появился, у Руслана уже не было ни сил, ни желания его воспитывать.       Он смирился и только считал дни. Их оставалось примерно сорок пять — сорок пять шансов свыкнуться с разбитыми чашками, залитой водой ванной, грязной посудой и сосущим под ложечкой чувством безысходности.

***

      По подоконнику барабанило, будто целая стая не стесненных общественным мнением голубей отплясывала на нем свои брачные танцы.       — Град? — спросил Яшка.       Он лежал рядом, касаясь Руслана только кончиком мизинца. Выписывал у него на ладони черточки и кружочки, словно заново пытаясь перекроить Видинеевскую судьбу.       — Просто сильный дождь.       — Почему ты не спишь с магиками?       Руслан сонно хмыкнул.       — Это какой-то сферический бред в вакууме: объяснять магику, почему я не сплю с магиками, лежа в постели с этим магиком.       — Никто тебя тогда за язык не тянул, — Яшка перевернулся на бок и удобно пристроил голову на согнутой в локте руке, явно намереваясь вытянуть из Руслана все секреты. — Так почему?       В окна уже начало просачиваться водянистое утро, хотелось спать, но ещё больше хотелось разглядывать Яшку. Сейчас, в полумраке, он снова стал похож на того Якова, которому удалось так легко выбить у Руслана из-под ног почву в их первую встречу. Смешливый взгляд, морщинки на лбу, повторяющие слегка удивленный изгиб бровей; готовый в любую секунду растянутся в усмешке рот. Только чуть ярче губы и мягче взгляд.       Это из-за меня, с усталым удовлетворением подумал Руслан. Он протянул руку и убрал с его лица волосы. Слишком короткие, они упорно не желали держаться за ухом. Руслан скользнул по плечу, провел по ребрам, погладил бедро. Каменно-твердое, мощное, как у штангиста, и абсолютно, как у девчонки, гладкое.       — Сколько тонн воска у тебя уходит, чтобы… — он облизнул пересохшие губы. — Чтобы вот это всё…       — Не всем нравится растительность. Не увиливай.       Кто-то из клиентов не выносит домовячий пух, догадался Руслан. Может, Гудвин. В какой позе он его… Сзади? Или наваливается сверху своим животом, нависает над лицом картофелиной, тыкается сочными пельмешками губ в эти вот, смешливые и тонкие. И Яшка вынужден отвечать. Открывать послушно рот, раздвигать ноги, давая самый удобный — разумеется, удобный Гудвину, он ведь к другому и не привык, — доступ к себе. Гудвина, должно быть, трясет от похоти при виде этой промежности: без единого волоска, с блестящим от смазки нежно-коричневым пятнышком ануса. Руслан стиснул зубы. Мразь. Небось еще и лапает его везде, пока пялит. А Яшка, закинув крепкие свои икры на рыхлые плечи и запрокинув голову, стонет. Он ведь, как выяснилось, совершенно гениально умеет стонать. Как будто предел его мечтаний — оказаться вот так подмятым и с хуем в жопе. Если бы существовала премия за самые эротические стоны, жюри, не колеблясь, вручило бы ему статуэтку.       Жюри, ну да. Господи, сколько их было, есть и будет? Сколько? Из песни слов не выкинешь…       — Мне больно, — сказал Яков, и Руслан, очнувшись, разжал впившиеся под кожу пальцы. — Хватит уже о нем думать. Или ты из-за него с магиками не спишь?       Руслан отрицательно помотал головой.       — Я в деревне вырос… — начал он, и Яшка тут же прыснул. — Что?.. Ну ладно, не совсем в деревне. Там я рос до семи лет, а потом мы с матерью переехали в город. Она не хотела, чтобы я учился в поселковой школе, до которой час пешком шуровать через поле. Но на лето и зимние каникулы меня все равно отправляли в деревню, к деду и бабке. В общем, у меня там был друг...       …С Улькой они росли бок о бок — тот был внуком полевика Никифора, с которым дружил Русланов дед. Бабка с матерью сторонились магиков и дружбу эту не поощряли, но на мелких Русю и Ульку махнули рукой — все одно, за мальцами не уследишь. Чем занимался Улька, пока Руслан учился в школе, он никогда не рассказывал, но каждое лето, когда Руслана отвозили в деревню, они с Улькой были не разлей вода. Мелкий, с травянистого цвета густой шевелюрой, вкусно пахнущий луговыми цветами Улька всегда был за любой кипеж и поддерживал даже самые дурацкие идеи Руси. Ловить на болотистом пруду ужей, чтобы напугать конопатую внучку сторожа? Улька только «за». Стырить у электрика в подсобке электроды? Улька на шухере. Вечерком швырнуть их в провода, чтобы замкнуло и по всему поселку погас свет? Ну это уже вместе.       Вечерами, пока взрослые смотрели «Поле чудес» и скучные новости, Руслан и Улька ныкались на печке, соорудив из старых лоскутных покрывал некое подобие шалаша. Там, в темной пыльной духоте, «взаправдашние» истории, которых в Улькином загашнике всегда водилось с избытком, становились особенно леденящими. Коленки сами собой позорно подбирались к животу, когда он начинал смачно чавкать, изображая спятившего, пожирающего грибников лешего.       Все шло привычным чередом класса до восьмого, когда в начале июня, приехав на каникулы, Руслан с удивлением обнаружил, что за зиму изменился не только он сам. «Здоров, Русь», — пробасил незнакомый, вымахавший почти ему по плечо загорелый пацан.       Со стороны взглянуть — ничего не изменилось. Так же ходили они босые на речку, так же, дурачась, плескались в воде, так же кашляли потом, раскурив свистнутую в прошлом году у деда и спрятанную в тайнике отсыревшую «Приму». Только оказалось, что вместе с детскими голосами сломалось что-то ещё. Как будто в механизме их дружбы слетела какая-то важная деталь, и ее, легкосплавную заводскую, заменили кустарным литьем, кривым и тяжелым, с которым ни один из них не знал, как правильно управляться.       Руслан постоянно чувствовал неловкость. Она торчала непривычными клочками волос из подмышек, сочилась из каждого движения, каждого слова, из огрубевших пальцев и случайных прикосновений в воде. И неслучайных, на берегу, когда Руслан никак не мог дать нормально прикурить, а Улька накрыл его ладонь своей, чтобы не гасла спичка.       Все это накапливалось, как дождевая вода в кадке, чтобы однажды пролиться. Как водится, в самый неподходящий момент и в самом неподходящем месте — на печке, под тем самым лоскутным покрывалом, куда они, глупо хихикая и подначивая друг друга, забрались вечером.       «Русалка эта, прикинь, целка, — пробивающимся хриплым баском шептал Улька. — Мужик, если на озеро придет да труселя снимет, то всё — считай, пропал».       Неизвестно, действительно ли пропадали на озере мужчины или он опять все выдумал, но вот Руслан тогда точно пропал.       Те последние минуты их дружбы отпечатались в памяти, как следы от ботинок, случайно оставленные на еще не застывшем бетоне. Руслан хорошо это помнил: доносящееся с кухни гулкое постукивание чугунной сковородки, на которой бабка жарила к ужину блины; терпкий волнующий запах лесных трав и табака, лоскутную духоту и горящую от близости кожу. А еще единственную, не очень убедительную мысль, что ничего страшного или предосудительного он не сделает. После слов о трусах рука потянулась сама. Улька захлопнул рот и настороженно замер, когда Руслан робко коснулся его бедра. Что делать дальше, было неясно, и на этом все бы закончилось, но Улька в ответ положил свою ладонь ему на бедро. Руслан придвинулся ближе, скользнул ладонью к паху, Улька повторил. Руслан осмелел и потянул вниз его треники сразу вместе с трусами, чтобы хотя бы к этому вопросу уже не возвращаться. Улька отзеркалил. Какое-то время они испуганно таращились друг на друга в темноте, первый раз в жизни сжимая вспотевшими от волнения пальцами чужой член. А затем все замелькало очень быстро, заискрило ярко и солнечно, как будто Руслан вдруг оказался жарким июльским днем в поле. Он бежал, бежал, бежал, топча пятками прохладную сочную траву, подпрыгивая, кружась и хватая ртом густой от ароматов воздух, потихоньку дурел от жары, а потом добежал, рухнул в парную речку и затрясся от обжигающего наслаждения.       «Руслан, Ульян! Блины стынут! Сколько можно вас…» Бабкины глаза в тот момент, когда она, желая выудить оглохших подростков с печки, сорвала покрывало, Руслан тоже запомнил на всю жизнь. Старшее поколение деликатностью никогда не отличалось, но бабуля все же смогла промолчать. Поджала сморщенную гребенку губ и швырнула покрывало обратно, прикрывая сгорающих от стыда голозадых пацанов. Улька натянул штаны, соскочил с печки и сбежал. А Руслан от ужина отказался. Пошел на речку, вытащил из-под пня сигареты и просидел до поздней ночи, пока совсем не продрог.       Яшка слушал очень внимательно, не перебивая.       — С тех пор я его больше не видел, — закончил Руслан. — Ни его самого, ни деда его, Никифора.       — Так у тебя детская травма? — уточнил Яшка. — Бабушка все матери рассказала и тебя наказали?       — Нет, все чуток сложнее. Конечно, она все разболтала матери. Но меня не наказывали и даже не ругали. Совсем. Вообще ничего не сказали. Только как я ни пытался узнать, куда делись магики, мне никто ничего не говорил, несли какую-то пургу. А мой дед, он сразу… как-то сдал. Постарел, что ли… И когда я однажды опять к нему пристал, отвел меня за сарай, усадил на бревно и очень популярно объяснил, что полевикам пришлось уехать, потому что Ульке грозил иск о незаконном воздействии магией на человека. И что, если уж мне нравятся магики, я должен делать так, чтобы ни одна живая душа ничего не знала. Потому что в моей жизни ничего не изменится — я ведь человек. А их жизнь может быть разрушена. Я с тех пор решил, что связываться с магиками себе дороже.       — А что дед?       — Дед умер. Мне кажется, он меня так и не простил.       — Ты не виноват. Этот Ульян тебя провоцировал, а ты повёлся. Где ты видел русалку-девственницу? И он действительно воздействовал на тебя магией, — пробурчал Яшка. — Судя по тому, что ты описал.       — Он был мелкий, неопытный мальчишка, — улыбнулся Руслан. — Скорее всего, просто не сдержался от избытка эмоций и выплеснул чутка, когда кончал.       — Так получается… — Яшка покусал костяшку указательного. — Тебе, наоборот, нравятся магики?       — Не все и не всегда, — немного поразмыслив, ответил Руслан. — Мне нравится внешность. Необычная, яркая. Пластика. Магнетизм. — Он усмехнулся: — В общем-то, у меня довольно попсовые вкусы. Вампиры или суккубы, например.       Яшка весь подобрался. Взялся за пустой уголок пододеяльника, подтянул к себе и начал скатывать его трубочкой. Спросил:       — Такие, как… Бини?       — Почему шапку носишь ты, а Бини — он?       — Это его подарок. Не увиливай.       — Он симпатичный, — признался Руслан. — Но… Спать с вампиром… Знаешь, наверное, ты был прав тогда. Это для смелых. Не представляю, как можно в реальности заняться с ним сексом. У Бини вообще есть клиенты?       — П-р-р, кы-хы-хы, — Яшка зафыркал и с видимым облегчением перевалился на спину, оставив в покое пододеяльник. — Да я просто агнец по сравнению с ним. У меня выбора-то особого нет: таких извращенцев, которым кроме прочего еще и поболтать нужно, раз два и обчелся. А Бини может позволить себе быть разборчивым.       — Серьезно? — Руслан от удивления приподнялся на локте. — Много желающих? Но почему? Неужели не страшно?       — Ты же помнишь свои ощущения от полевика? — глядя в потолок, ухмыльнулся Яков. — А теперь представь на его месте магика, сила которого превосходит силу полевика в десятки, а то и сотни раз. Представил? А теперь представь, что это вампир. Хищник, для которого ты — всего лишь еда, как маленькая съежившаяся мышка в лапах кота. Ты понимаешь, что сейчас он сыт, но ведь никто никогда не даст стопроцентной гарантии, верно? Одно неверное движение — и от тебя останутся клочки. И если ты затраханный бытовухой топ-менеджер, который изо дня в день тянет офисную лямку, а сам втайне только и мечтает, чтобы его кто-нибудь хорошенько отымел, варианта лучше для тебя нет. Потому что только под вампиром понимаешь, что значит на самом деле принадлежать кому-то. Так что Бини — просто подарок для настоящего сабмиссива. А если учесть, что в конце послушная зверушка получает свой приз…       Руслан почувствовал, как брови у него сами собой поползли на лоб.       — Постой-ка… Какой приз? Ты имеешь в виду… донорство?       — Ну конечно, — Яков повернул к нему удивленное лицо. — А что же еще?       — Донорство крови? — Руслан не верил своим ушам. — Яш, ты серьезно? Он пьет человеческую кровь?       — Укус вампира во время оргазма вызывает у людиков такой дофаминовый взрыв, что разок попробовал и все — считай, как на игле. Помнишь мой первый вопрос, который я тебе задал?       Разумеется, Руслан помнил.       — «С чего ты взял, что он голоден…» — чувствуя, как холодеет в груди, пробормотал он. — Этого не может быть. Вампир, пьющий кровь… В наше время, в мегаполисе… Господи, куда смотрит СКОМ?.. Он же не сможет остановиться, высосет до конца…       — Никого он не высосет, — явно довольный произведенным эффектом, засмеялся Яшка. — У Бини все под контролем. Есть супер способ контролировать влечение к укушенному: приходишь, отдаешь немного маны и стираешь из памяти то, что хочешь стереть. Или кого хочешь. Нелегально, зато быстро и с гарантией. Я тоже схожу завтра, сотру тебя нафиг… — он повернулся на бок и недвусмысленно согнул ногу в колене, отчего вампир тут же вылетел у Руслана из головы, — …раз тебе домовые не нравятся.       — Не нравятся, — Руслан опрокинул его, смеющегося, на спину и прихватил под челюстью, зафиксировав голову. — Но из-за одного из них у меня однажды чуть рука не задымилась.       Яшка все еще улыбался, но взгляд из-под полуприкрытых век подернулся поволокой.       — Хочешь, попробуем с маной?.. Я, правда, не вампир и не полевик, всего-то подгруппа «а» третьей магической группы по классификатору, так что многого не жди…       Руслан не ответил. Чувствуя, как под пальцами возбужденно затюкал пульс, он ткнулся носом в теплую щеку и поймал губами собравшуюся в уголке выщербинку-улыбку.       Яшка, шевельнув ноздрями, шумно выдохнул, словно навалившийся сверху Руслан выпустил из него воздух. Взбугрив мускулистые, в сумраке лишившиеся своего золотистого оттенка плечи, закинул руки, вытягивая их за головой. Руслан вспыхнул, как чиркнутая о коробок спичка. Зачем мана, если один только Яшкин запах, компактное покорное тело, распластанное, будто распятое, с широко разведенными бедрами и беспомощно лежащими на подушке руками, сводили с ума? Стараясь не передавить пальцами горло, Руслан жадно впился в губы, ласкал языком, постепенно овладевая послушным ртом. Другой рукой скользнул по груди, подушечкой большого пальца нашаривая металлические шарики и между ними подвижную, как крохотный джойстик, пимпу соска, которую так приятно, слегка надавливая, теребить.       Яшка со стоном подался навстречу, скрещивая на поджарой заднице Руслана сильные икры.       Обожгла внезапная мысль: он ведь предлагает себя. Каждый раз, не колеблясь, по первому требованию предлагает. Нормальное поведение для любовника, если…       Если только он не воспринимает тебя одним из очереди на конвейер.       И как с этим быть… как с этим вот быть… совершенно неясно…       Руслан оторвался от него, убрал с горла руку и замер, опершись на локоть и кусая губу.       — Что? — выпустив из капкана ног, Яшка обеспокоенно заглянул ему в лицо.       — Ничего.       Не давая опомниться, Руслан одним уверенным движением крутанул его на живот. Пресекая попытку подняться, надавил между лопаток; дернул вверх бедра, вынуждая приподнять зад, быстро примерился, одной рукой рванул из-под головы подушку, пригреб ещё одну, скомкал их вместе и кое-как подпихнул Яшке под живот.       С парнями, которым хотелось вдуть быстро и без заморочек, он проделывал этот трюк сотни раз, и сейчас на всё про всё ушли считанные секунды. Руслан даже успел почувствовать некое подобие уверенности, которое почти сразу рассыпалось в пыль. Дальнейшее задуманное представлялось ему только по порнороликам и собственному принимающему и — чего уж греха таить — однократному, сильно пьяному опыту. Но дело было даже не в этом.       Щека у Яшки сплющилась на простыне, и выглядывавший из-под завесы волос глаз казался теперь заплывшим, словно только что домовому отвесили смачную пощечину. Никто никого, разумеется, не бил, но выглядел Яшка именно так. И так же смотрел.       У Руслана кувыркнулось сердце. Он только сейчас заметил сжатые кулаки, окаменевшие в ожидании плечи и взгляд — полный недоумения, разочарования и еще чего-то такого, что даже не хотелось распознавать.       — Ч-ш-ш… — Руслан положил ладони на спину, помял, пытаясь расслабить напряженные мышцы. — Ну что ты… Что ты подумал, дурачок… Ноги расставь чуть шире.       Несколько мгновений поколебавшись, Яшка уперся лбом в предплечья и передвинул утопающие в мягком матрасе колени. Руслан погладил мощные ягодицы.       Вот за это. За это ему и платят. Дерзкий на словах и сильный физически, в постели он превращается в послушный кусок мяса, раба, безропотно исполняющего любую прихоть хозяина. И единственное жгучее желание, которое возникает на контрасте — немедленно продемонстрировать ему, кто есть кто; за умеренную плату получить сатисфакцию за унижение, до которого он способен довести собеседника своей болтовней.       Поэтому никто его не целует. И уж точно не туда.        Руслан устроился перед ним, сев на пятки; раздвинул ладонями все еще пахнущие латексом ягодицы, не спеша поцеловал одну, потом другую. После осторожно коснулся языком там, откуда начиналась темная полоска шва, большой каплей перетекающая в яйца. Там, где по собственным ощущениям должно быть чувствительнее всего. Коснулся самым кончиком, как касаются не тронутого, острого еще лепестка кремовой розочки на торте. Пощекотал.       Яшка вздрогнул, завозился лицом в простынях.       — Рус…       Ты тоже привыкай, подумал Руслан, снова поочередно целуя слева-справа. Привыкай, что раком тебя будут ставить не только для того, чтобы выебать.       Опять коснулся, подвигал напряженным кончиком и сразу, распластав всей поверхностью мягкий язык, щедро прошелся снизу вверх. Яшка под его руками расслабленно вздохнул, бедра осели на подушки, как намокшая вата.       Сначала ты чувствуешь только приятную щекотку, думал Руслан, вылизывая, обильно увлажняя слюной, слизывая ее, собирая губами, пуская снова, кружа языком, проникая глубже и заставляя Якова часто-часто дышать. Но вскоре взбудораженные рецепторы становятся настолько чувствительными, что сфинктер начинает жадно ловить любое прикосновение, а ты скулишь и дергаешь задом. Руслан лизал и улыбался, вспоминая, каково это. Тот раз, когда он осмелился подпустить кого-то к своей заднице, так и остался единственным. Кайфанул по полной, но повторить так и не рискнул — роль принимающего требовала от него чересчур высокого уровня доверия. Того, который обычно называют «отношения».       Яков упал на грудь и обхватил себя, освобождая Руслану руки.       От возбуждения сводило яйца; Руслан передвинул затекшие колени, вляпался в накапавшую с конца холодную скользкую лужицу.       Ещё немножко, пообещал он себе. Сейчас.       Вытерев предплечьем мокрый подбородок, подлез рукой Якову под живот и вытащил на подушку влажный твердый член. Ладонью поласкал-помял теплые яички. Собрал с головки набежавшую смазку, перенес ее на мягкое, раскрытое, разлизанное; кончиком указательного заправил внутрь. Выждал, пока сократятся мышцы, аккуратно собрал с краев и отправил следом. Опять переждал и погладил подушечкой вверх-вниз, любуясь.       — Ма-ана небесная… — простонал Яшка в матрас, приподнимая зад. — Рус…       Мысль о том, что придется сейчас опять упаковываться в вонючий латекс, удручала. Дома резинок не осталось, был только новый блок, но он валялся в машине в бардачке. Иными словами, практически в другой Вселенной. В прошлый раз Яшка доставал гандон из джинсов, и Руслан неохотно свесился с кровати, нашарил их на полу, проверил карманы. В одном был только какой-то мятый чек, в другом нашелся гладкий фольгированный блистер. Руслан поразмыслил секунду и засунул его обратно.       — Яш… — он бросил джинсы, вернулся и поцеловал Яшку в поясницу. — Я же всегда с резинкой... И раньше… И анализы каждые три месяца, и недавно вот…       — Да, — заторможено пробормотал Яшка, — да, да, я тоже. Давай.       Весь дрожа от возбуждения, Руслан кулаком растер по члену смазку и тронул Яшку, показывая, чтоб поднялся. Тот, будто пьяный, оперся сначала на одну руку, потом на другую. Потянув за плечо, Руслан заставил его, стоя на коленях, распрямиться; другой рукой перехватил поперек груди, прижал к себе, покладистого, как разогретый воск. Яков повернул голову. Руслан губами нашел его приоткрытые губы, одновременно вставляя и чувствуя, как тяжело заухало у Яшки сердце.       Без гандона он был божественно приятен. Собственное удовольствие умножалось на чужое, словно все то острое наслаждение, от которого Яшка, хватаясь за его руку, выгибался и шептал «еще», передавалось и Руслану.       Однажды нам придётся расстаться, думал Руслан, придерживая его одной рукой под живот и мягко двигая бедрами. И тогда я умру. Потому что я наркоман, торчок. Одни подсаживаются на героин, другие на вампиров, а я — на бесконечное ожидание вот этих секунд, когда он принадлежит только мне. Все это закончится, но когда-нибудь позже. А пока он здесь, со мной, его можно лелеять, доводя до исступления, до этого полубредового речитатива «ещё-Рус-ещё-ещё», чтобы потом сделать ему так хорошо, как никакой Гудвин не сделает.       Руслан выпустил его и толкнул между лопаток. Грубо развел и подпер коленями бедра, подтянул за бока к себе и больше уже не нежничал, долбясь быстро и ритмично, пока Яшка не начал вскрикивать, а спустя еще десяток фрикций, конвульсивно поджимая очко, спустил.       Утром, встав в туалет, Руслан наступил на что-то шуршащее. Нагнулся, отлепил со ступни мятую, истертую бумажку, которую в потемках принял за чек. Он аккуратно расправил ее на коленке: это оказался криво оторванный корешок объявления. На нем был напечатан номер телефона, а под номером все еще можно было разобрать кусок надписи: «…стро. Надежно. Анонимно».