Быстро. Надёжно. Анонимно

      — «…не конкуренты, и я в нее верю. Алина талантливая и амбициозная, у нее все получится.       Давай поговорим про твой новый проект на "ютубе". Он очень смелый. Как ты считаешь, такой формат найдет отклик у аудитории?       У меня есть соведущий-магик и энтузиазма столько, что вам и не снилось. (Смеется). Если серьезно, я думаю, — нет, я уверен, — что дело не в формате. Дело в том, чувствуешь ли ты в себе силы развернуться против течения. Я чувствую. И не я один. Тема преодоления чудофобии уже давно назрела в обществе, сейчас самое время начать дискуссию, потому что потом, как мы смогли убедиться благодаря недавним событиям, может быть уже слишком поздно.       Ты проявил настоящий…»       Там-тададам-тадам-да…       — Shit… Hi, dad. I'll call you back.       Зашелестела бумага. Что-то скрипнуло, металлически и устало.       «У меня пластырь на веках».       Мысль выплыла ниоткуда, повисла в центре пустой, как алюминиевое ведро, башки и звякнула о дно.       Егор попробовал пошевелиться, но все тело от макушки до кончиков пальцев словно погрузили в цемент и дали хорошенько застыть.       Хотелось пить. И есть тоже хотелось. Нечеловечески, как будто ему неделю промывали брюхо, чтобы не оставить в нем ни соринки, а рот тщательно просушили феном. Егор напряг память, в голове замелькали изорванные картинки. Что-то из детства: он держит родителей за руки, поджимает ноги; внизу, как ландшафт в иллюминаторе самолета, проносятся трещинки в сером асфальте. Серые смеющиеся глаза высокого, крепко сбитого парня. Солнечные лучи путаются в его волосах, вырываются снопом огненных искр, взлетают к пронзительной осенней синеве и кленовыми листьями опадают на холодный гранит. Под гранитом — смерть. Дым, гнилье, ад. Шелковые драконы и острые когти; рев и визги, переходящие в утробный клекот; полсотни скрюченных магиков и два человека под стремительно тающим магическим покрывалом. Искрящийся лилово-розовый шарик маны. Остаток, который ему пришлось спустить на их защиту. Треск ломающихся перегородок и… темнота.       Я умер, решил Егор.       Рядом шумно вздохнули, снова зашелестела бумага. Вернулось обоняние: бинты, спирт, перекись — больничная тошнотина. Значит, все-таки живой.       Стоп.       Вендиго. Пустая квартира. Перекись и бинты.       Райан.       — «…настоящий героизм. Как в боевиках».       Очередной тяжелый вздох:       — Go-o-od… What an idiot…       «(Смеется). Скорее, как в комиксах. Я толком ничего не соображал, откровенно говоря. А тому, что до сих пор жив, обязан слаженной работе СКОМа и лично комиссару Райану Волчеку. Я бы хотел еще раз поблагодарить его, теперь уже публично. И извиниться.       За что?       Он знает».       — Okay, okay, — буркнул Райан. — I get it.       Читает, понял Егор. Вслух читает. Под ресницами брезжила светлая полоска. Невероятным усилием, словно рельсы от земли отрывал, Егору удалось размежить веки.       Райан сидел рядом, вполоборота. Некогда аккуратно подстриженные волосы на висках отросли и валились на уши, профиль заострился. Сгорбившись и напряженно хмурясь, Райан смотрел куда-то вниз и шевелил губами.       Он должен уйти, подумал Егор. Я парализован. Меня придавило балкой. Мне никогда не встать с этой кушетки. Я калека. Лучше бы я умер. Он должен уйти.       «Ты упомянул, что хотел взять в соведущие магика, — продолжил читать Райан.       Да, это так. Как только Яков пройдет курс реабилитации для жертв магического воздействия.       Ходят слухи, что вы в отношениях. Это правда? Если не хочешь, можешь не отвечать.       Терпеть не могу это слово: “Отношения”.       То есть — нет? Тогда что?       Это сложно, но я попробую объяснить. Представь, что ты что-то ищешь. Нечто особенное. И вот, в погоне за ним ты год за годом, как на болванку, наматываешь на свою жизнь желания и страхи, сомнения и амбиции, дорогую одежду и дешевую любовь, свободу, которую дают деньги и их же рабство, внешние обстоятельства и внутренние ограничения, международную обстановку, курсы валют, погоду и голубей на карнизе. Наматываешь, пока в конце концов сам не превращаешься в универсальный трансформатор, который даже не живет — функционирует, только когда по его проводам бежит ток. Но однажды появляется тот, кого тебе позарез нужно взять за руку. И когда вы друг к другу прикасаетесь, вся твоя обмотка обугливается и сгорает к чертям. Зато под слоем сажи и копоти вдруг обнаруживается оно. Примитивное настолько, что не расскажешь ни в одном интервью. И настолько крохотное, что умещается на кончике его мизинца, скользящего по твоей ладони. Вот, что это такое».       Райан полез в карман, достал оттуда платок и шумно высморкался.       Я косноязычный, подумал Егор. Я трусливый урод. Я никогда не смог бы ему сказать ничего подобного. Я даже не знаю, смогу ли я вообще говорить. Райану нужен кто-то более подходящий. Такой же невероятный. Такой же отчаянный. Смелый. Проницательный. Не я. Не безмозглый кусок мяса. Теперь еще и обездвиженного.       — «Похоже на любовь.       Называй, как хочешь.       Не боишься, если мы такое напечатаем? Это вызовет волну неприятия.       Значит, придется побыть волнорезом. Каждая буря рано или поздно сменяется штилем.       Последний вопрос, Руслан. Ты журналист. Каким ты видишь заголовок к этому интервью?       “Руслан Видинеев: история одного помешательства”. Или эйфории. Или даже счастья.(Смеется). В общем, сами придумайте что-нибудь. Мне все равно».       Егор шевельнул деревянным языком. Получилось: «П-ф…»       — Игор! — подпрыгнул на стуле Райан. На пол бухнулось что-то тяжелое, сверху шелестнул страницами журнал. Райан склонился, вглядываясь. Рот приоткрыт, в воспаленных глазах искрит безумие. Егор почувствовал слабое прикосновение к ладони, как будто села муха. — God, god, you’re awake!       — Пить...       — Сейчас, — Райан бросился к тумбочке, на несколько секунд пропав из поля зрения. Чем-то забулькал, потом появился снова, прижал к нижней губе прохладный пластиковый носик, наклонил: — Давай.       В рот по каплям начала сочиться вода. Егор растерялся, не понимая, что вообще делать, но глоток — крошечный, с чайную ложку — получился сам собой.       — Прости, больше нельзя, — Райан убрал поильник. — Я… Игор, я так рад.       — Ты… врач? — просвистел Егор, пытаясь расфокусировать зрение, чтобы не видеть, как меняется у Райана лицо. Раньше отлично получалось.       — Ты не помнишь?       — Нет.       — Я Райан, — упавшим голосом произнес Райан. — Мы работаем вместе.       Дверь распахнулась, впуская в палату грохот колесиков катящейся по коридору тележки. Егор смог чуть скосить глаза: вместе с грохотом в палату влетела темноволосая кудрявая женщина в белом халате и с планшетом в руках.       — Доброе утро, — сказала она, подходя к Егору, — Ну, как поживает наша соня?       Райан поставил чашку на тумбочку.       — Он пришел в его.       В себя, мысленно поправил его Егор. В себя, Райан.       Хотелось заплакать — отпустить жгучую боль. Что-то подсказывало, что после должно стать легче, но Егор не мог. Не понимал, что нужно делать, и только медленно открывал и закрывал глаза. Лучше бы Райан не приходил. Не видел его здесь. На больничной кушетке. В состоянии овоща.       — Ой-ёй-ёй, что же вы меня не позвали, — озабоченно пробормотала врачиха. Бросив планшет на тумбочку, она склонилась над Егором. — Егор, вы меня слышите?       — Да.       — Ого, да вы говорите? Спутанности сознания нет, это хорошо… Помните что-нибудь?       — Он не помнит, — ответил за него Райан.       — Ничего, вспомнит. Что вы хотите после клинической смерти? Не все сразу. Процесс реабилитации достаточно долгий.       — Сколько?       — Мы с вами уже сто раз обсуждали. От двух недель.       Райан закрыл ладонями лицо, потер, взъерошил волосы.       — Я давал воды. Как вы говорил.       — Я говорила сначала позвать меня… Проглотил? Отлично. Значит, глотательный рефлекс есть, — врач откинула простынь и ущипнула за голень. — Чувствуете?       — Да. — Егор собрался с силами. — Я… па… ра...       — А, не можете пошевелить руками-ногами? — она бодро тряхнула кудрями. — Это нормально после комы. Удивительно, что вы уже можете разговаривать. Вы не парализованы, Егор. Так что не надейтесь, что сможете и дальше валяться без дела. Не в этой жизни. — Она нажала кнопку вызова медсестры и строго посмотрела на Райана: — Прошу меня извинить, мистер Волчек. Нужно провести кое-какие манипуляции.       — Да, конечно.       Райан еще раз глянул на Егора и пошел к дверям, придерживая правую руку левой и сутулясь так, будто тащил на закорках весь небесный свод.       Хотелось смеяться — выплеснуть нечаянную, свалившуюся на голову надежду. Но Егор снова не понимал, как. Хотелось подхватить и закружить эту деловую врачиху, но сложно было пошевелить и пальцем. Безумно хотелось поцеловать Райана. Сказать ему что-нибудь так же складно, как Видинеев, но Егор и раньше не отличался красноречием, а сейчас и подавно.       И тогда он сделал единственное, что мог:       — Райан.       Тот замер в дверях.       Постоял, словно не веря своим ушам, и резко обернулся.       — У меня… — прошелестел Егор.       — Что? — Райан кинулся обратно, обеими руками впился в ладонь. — Игор, что?       — У меня есть… пара свобо… дных недель.