Борьба за место*

— Виктория, ты собралась? — крикнула я на весь второй этаж дома, сама натягивая колготы на Кристиана. — Лиза, а где мое платье?! Для спектакля? — услышала я в ответ. — Оно уже убрано. — Ясно, тогда я готова, — и выскочила мордашкой в комнату пацанов. — У меня красивое платье? — и показательно покрутилась вокруг себя. Это новое платье, которое она впервые надевает. Сегодня для нее особенный день. И для нашей семьи в целом. — Очень. Бери Кристиана, спускайтесь вниз. Я сейчас выйду. — Хорошо! — подхватила Кристиана под попу и поскакала вниз. — Стоять! С ребятами не играй пока, нам надо, чтобы платье было чистое. — Знаю! Вернувшись к себе, я переодела ночнушку в школьную форму (больше никакого костюма у меня нет), и, подхватив пакет с одеялами и сценарное платье в целлофане, пошла следом за ними. Внизу, кроме нас, находятся еще близнецы и Джоан с Лиззи, которых, к сожалению, не на кого оставить. Старших девочек нашего района лучше не просить быть няней — давно пройденный горький опыт. Сегодня у Виктории не просто актерская сценка, пусть и главной героини, а буквально шанс выбиться в люди. Учителя, нехотя, мне признались, что на спектакль придут преподаватели детской актерской академии, которая может предоставить шанс поступить к ним без экзаменов — сама игра детей и будет этим самым проходным билетом. Но отбирается лишь один ребенок среди ста младших школ. Но будущее обучение, конечно же, не бесплатное. С последним я уж найду способ разобраться. — Оливер, Оливия, отойдите от дороги! Джо, прекрати дергать свои косы, я все равно не распущу их, — оторвала я ее руки от волос. — Но они тянут голову, — захныкала она прижимая затылок к шее. — Я тебе не туго плела, не лги. — Лиза, а ты купишь торт? — взволнованно спросила Виктория. Она такая с самого утра. — Да, уже бегу и падаю, — фыркнула я. — Если мне твоя игра понравится, то на обратном пути возьмем небольшое пирожное. — С творожным кремом?! — тут же подключилась Лиззи. — Какое будет, то и возьм… Оливер! Еще раз толкнешь сестру, я тебя к себе привяжу! — Лиза, а ты видела «Ромео»? — неожиданно спросила Виктория. Неожиданно, потому что всего пару недель назад мы ходили на эту же сценку в соседнюю школу, чтобы та примерно поняла, как ее игра будет выглядеть для зрителей. — Что ты имеешь ввиду? Лично, или ходила ли я в театр? — Нет, моего «Ромео». — Ну, нет, а что? — Только ты никому, ладно? — заговорщицки промямлила она оглядываясь по сторонам. — На самом деле, я не понимаю, почему Джона сделали главным героем — он ведь страшный! Вот в тридцать седьмой школе там был красивый мальчик, а Джон — брр. — С чего ты взяла, что он не красивый? Тебе так кто-то сказал? — уточнила, перехватывая Кристиана. К сожалению, денег на коляску я выделить никак не могу, а другие транспортные средства для маленьких детей еще не придумали. — Ну, с ним никто из девочек дружить не хочет, а когда ставили бал на Рождество, то даже патр… пант… — Партнерши? — То даже партнерши не нашли. — Значит, учителя его выбрали за актерские данные. Оливер! Я тебе что обещала? Джоан, достань ленту из рюкзака. — Нет! — топнул брат ножкой. — Не нет, а да. Если ты не хочешь нормально играть с Оливией, то будешь идти рядом со мной. Джоан, мне долго еще ждать? — Вот, держи, — и протягивает длинную крепкую атласную ленту от моего прошлого платья. — Подержи Кристиана, — передаю сонливого брата Виктории, а сама бегу за Оливером, который вдруг решил, что может делать, что пожелает. И это я еще думала, что кризис трех лет прошел. — Так, все, стоять. — Не трогай меня! Отстань! — Отстану, когда привяжу ленту к твоей руке. — Нет! — Оливер завалился спиной на асфальт, принявшись пинать мои руки ногами. И это мы еще полпути не прошли. — Я тебя ненавижу, ты дура! — Да пожалуйста, мне без разницы, — безразлично пожала я плечами сделав последний узел на его руке. Проверяю, чтобы оно не перетягивало кисть. Второй конец я привязала к себе. — Всё, подъем. — Нет! — и стал реветь. Этап подобных истерик и манипуляций давно пройден со старшими и Оливией, поэтому вместо криков и ругани в его сторону, они лишь раздраженно кидают — «Ну круто, мы теперь опоздаем» — и начинают беседу между собой о куклах и нарядах, которые хотят им купить. Три минуты глядения в небо и заканчивается театр одного актера. Теперь и путь можно продолжить. В школу мы попадаем за полчаса до начала, и пока Викторию забирает учитель я веду младших посмотреть мой класс. — А это тоже твой рисунок? — подпрыгивает Лиззи показывает пальцем на картину. — Нет. О, а я не помню этой поделки. Кто это у нас тут шишки нашел? — переворачиваю композицию «Красивой осени», и понимаю, что это у нас Снедзе. Отец, наверное, с командировки привез. — А это твой рисунок? — показывает Лиззи уже на другой. — Нет, я нарисовала только это и всё, — и показываю на рисунок в самом верху, находящийся в рамочке с названием «Самый красивый!». Что я могу поделать, если знаю о пропорциях и тенях больше девятилетних детей? — А я буду здесь учится? — вдруг нечетко выдает Оливия. Она у нас в принципе молчунка, чего не скажешь о близнеце. — Будешь, но через три года. В этом году у нас поступает Лиззи, на следующий Джо, а потом вы. — А у вас добрая учительница? Виктория говорит, что да. — У нас с ней разные учителя: у нее добрая, у меня не очень. Но не плохая. — Я хочу добрую учительницу. А в какой я класс поступлю? — Ты у нас уже зачислена, а кабинет на втором этаже. Можем сходить, посмотреть, но заходить не станем, — сделала я предложение, протягивая пустую шишку Кристиану. Их он еще не видел. — Потом, — покачала Лиззи головой мгновенно переместившись к учебной доске. — Я могу здесь писать?! — Сначала тряпку найди! Пробыли мы в классе еще двадцать минут, где каждый попробовал себя и в роли ученика, и учителя. Даже Оливер на первую парту забрался. Тут уже раздался звонок оповещающий о подготовке спектакля и мы побежали к концертному залу. Многие родители все еще с ностальгией проходились по классам своих детей, и, дабы избежать дальнейших истерик, быстро заняла передние места. Перевязав ленту на руку Джоан, я побежала за кулисы. — Ты как тут? — прошла я к сестре, кружащейся в своем платье. Три недели ушло на его шитье при моем то неумении шить в принципе. — Ну, мы уже отрепетировали главные сценки, мне закололи волосы. Красиво? — Да, очень. Что еще делали? — Попила водички, — загнула она один пальчик, — поругалась с Дарвином — он сказал, что я не подхожу для этой роли, — переоделась, — еще два пальчика загнула. — Еще учительница шила платье, там что-то оторвалось, а еще… — Ясно. Где, говоришь, учительница? — Она с Джоном пошла жвачку от костюма отдирать. В туалете. Оставив ее дальше любоваться с собой, я перехватила учительницу из уборной, идущей с двумя пожилыми мужчинами. — Лайза, здравствуй, ты что-то хотела? — отослав сопровождающих, она подошла ко мне, мягко положив ладонь мне на плечо. — Сейчас уже все начнется, тебе стоило бы пройти в зал. — Я хотела узнать где актерские преподаватели. Они пришли? — Тшш, тихо! Не говори так громко, а то дети разволнуются, — и, нажав на плечо чуть сильнее, повела в закуток. — Видела мужчин только что? — кивнула она в их направление. Я кивнула. — Это они и были. — И что говорят? Детей уже видели? Выделили кого-нибудь? — так же шепотом спросила я. — Нет, совершенно, — досадливо поджала она губы. — Ты… на многое не надейся, хорошо? — сочувственно погладила по спине. — Чтобы потом больно не было. — Не маленькая, все понимаю, — легко и с улыбкой сказала ей, отойдя на чуть большее расстояние. Я в принципе не самый тактильный человек. — И все же, — несколько тяжко вздохнула она. Мисс Эвелин Бетюн женщина хорошая, от детей в полном восторге, даже взяла на себя обязанность ведения театрального кружка от основной работы, но иногда говорит странные вещи во время уроков. Ей уже почти сорок лет, а замужем так и не была, что все еще странно по сегодняшним меркам. Репутация тоже хромает — пару раз была на грани увольнения, когда вскрылась правда о ее лечении в психиатрической больнице. И один раз, лишь по слухам, едва не была осуждения за подделку документов. — Ты принесла одеяла? — сменила она тему. — Да, я их возле детей в зале оставила. — Хорошо. Тогда после спектакля я их заберу. Встречаемся где обычно, — сказала она так, будто договаривается о секретной операции «Одеялко». — Тогда я пошла, — подняла руку вверх, развернулась и пошла к детям. Теперь я знаю, как выглядят эти преподаватели. В зале младшие, не смотря на возмущения родителей по соседству, устроили настоящий цирк: крики, шум, скакание с места на место, истерика Кристиана и возмущение Оливера, что Джоан заняла понравившееся ему место. Как же с детьми все же тяжело, особенно если их пятеро… Пригрозивши оставить их без пирожного, они успокоились и через минуту поднялся занавес. Данная работа Шекспира была уже так обмусолена со всех сторон, что даже маленькие дети ее знают, а потому вместо спектакля я смотрю на мужчин и оцениваю их реакции. По их скучающему наплевательскому лицу довольно сложно что-то сказать, поэтому приходиться ориентироваться на их микро выражения: расширение зрачков сквозь толстые линзы очков, едва заметные складки лба от хмурости, слегка приподнятые уголки губ. И за все время наблюдения это единственное, что я отметила своим хорошим зрением. Занавес, овации, хлопки и кидание цветов на сцену ознаменовали окончание спектакля, который готовился несколько месяцев. Как по мне, так эта работа не стоит вложенных в нее сил и затрат, но что учителя только не сделают, чтобы завлечь детей и получить небольшую плюшку в виде увеличения зарплаты. На месте Эвелины я бы лучше взяла подработку в виде уборки офисов на это время — оплата была бы куда как выше. Взяв младших, я увела их за кулисы, где вместе с другими детьми переодевалась Виктория и, пока они друг друга перебивали своими рассказами о впечатлении, я наблюдала за разговором учительницы и мужчин. Посадив Кристиана на стул рядом с Лиззи, я тихо прокралась к кулисам, возле которых они и стояли и стала прислушиваться. — А что скажите насчет Джона? У него хорошие актерские данные, — отчаянно говорит Эвелин. — Это, безусловно так, однако его внешние данные… Актер должен не только обмануть зрителя, но и быть привлекательным, чтобы с ним хотели работать, — мягко сказали они. Мягко, потому что у Джона есть явные изъяны в генетике. — Любой может стать красавцем, если вложить немного денег, — хватается Эвелин за последнюю соломинку. — Вы правы, но мы вкладываем лишь знания и умения. — Тем более денег мы не даем, лишь получаем, — сказал второй, что до этого лишь слушал. — Вообще ни у кого нет шансов? — для галочки говорит учительница. — В этой школе — да. — Ясно. В таком случае, провожать вас не буду. Всего хорошего. По звукам удаляющихся шагов понимаю, что больше они не вернутся, а потому, с болью в сердце, незаметно прокрадываюсь обратно к детям. И все же я надеялась… Если бы Викторию выбрали, то она могла начать сниматься в фильмах и сериалах зарабатывая немаленькие деньги, которые не только бы покрыли обучение, но и повлияли на финансы семьи. Встретившись глазами с Эвелин, что разговаривала с одной из родительницей, я указываю головой в сторону каморки с декорациями и получаю в ответ кивок. Теперь можно идти и отдавать одеяла. — Дети, посидите пока здесь, хорошо? Я сейчас пакет отдам и вернусь. — Но… все уже уходят, — огляделась по сторонам Лиззи. Большая часть действительно ушла, но были и те, кто стоял без дела. — Я знаю, но мне надо чуть-чуть времени, хорошо? — погладила я ее по щеке. Все же дети пока не могут оценить гладкость своей кожи и отличного зрения. И самое неприятное, что я лишусь подобного буквально через несколько лет… Со смешенными чувствами я взяла пакет и пошла к месту передачи, смаргивая слезы. Я не слышала, что сказали представители академии о Виктории, но даже я, лишь изредка поглядывая на сцену, могла оценить ее значительное отставание от «Ромео». И уже в каморке, пока никто не видит, пускаю пару слез. Устраивать истерику я не собираюсь, а потому сразу же стираю следы со щек и делаю несколько долгих вдохов и выдохов. Невеселые мысли в голове о будущем только губят дыхательную практику, но я все пытаюсь и пытаюсь, борясь с ними. К сожалению, как бы я не пыталась воспитывать детей, но все же пара из них станет алкоголиками. Еще один, последовав примеру матери, схватится за наркотики и сдохнет в каком-нибудь притоне. Кто-то из девочек подвергнется сексуальному насилию и может стать проституткой. Еще одна родит до восемнадцати лет. И это самое малое количество детей нашей семьи для примера. Кто бы что не говорил, а окружение и генетика влияет на судьбу ребенка. Попадание Виктории в кино дало бы возможность СМИ написать в каких условиях она растет, а значит органам опеки пришлось бы забрать нас отсюда из гетто. Возможно расформировали бы, отправили по разным семьям, но это все равно куда как лучше, чем носить, хоть и качественные, но старые вещи друг за другом. Как известно, скупой платит дважды, хех… А сейчас органам опеки мы к черту не сдались — и все еще из-за того же гетто. Лучше собирать статистику о детях, забираемых из благополучных районов, где, как правило, в разы меньше алкоголиков и наркоманов, чем из гетто, где дети еще неизвестно кем вырастут. Да и опекуны не слишком любят усыновлять «плохих детишек», а таковыми мы считаемся просто по определению своего места рождения. Уничтожение детских домов не уменьшает количество сирот. Сказки и неожиданного спасения не существует, и мне давно стоило бы это принять. Дверь каморки открывается и летящей походкой внутрь проходит учительница, которая, из-за плохого освещения комнаты, не видит моих покрасневших глаз. — Ну что, сколько одеял успела сплести? — сразу начала она и, присев на корточки, стала развязывать узел на пакете. — Два маленьких голубых, одно желтое больше, и розовое с зеленым, — сказала шепотом я и стерла начавшие капать сопли. — А то, красное большое, еще не сделала? — подражала она мне, видимо думая о том, чтобы нас не услышали. В данную школу, в которую пусть и ходят многие дети из гетто, тем не менее преобладающее большинство здесь «хороших деток», чьи родители никогда не стали бы покупать одеяла у ребенка из дома с тараканами и клопами. Отвращение, брезгливость и настороженность. Поэтому с Эвелин мы три года уже сотрудничаем, где она получает свою долю в пять процентов не только за посредничество, но и обработку одеял от клопов/тараканов у себя. — Нет, там несколько рядов осталось и все. К понедельнику принесу. Заказы есть? — Держи, — достала она из заднего кармана черных брюк бумажку и отдала мне. И что тут у нас? Ага, ясно, значит три спицами и два крючком, и все с разным узором и пряжей. Покупателями являются не только родители деток, но и их знакомые и друзья, заметившие привлекательную обновку у ребенка. В основном вяжу именно под детей, так как они все же дешевле, чем взрослое. — А… вы говорили с преподавателями? Что-нибудь сказали о Виктории? — не знаю зачем, но спросила я. Она сразу остановилась проверять плотность вязания и размер узлов, как-то неловко сгорбившись. Несколько секунд тишины и обманный смех. — Знаешь, они отметили игру Виктории, сказали, что есть возможность выиграть конкурс. Только им еще надо проверить семнадцать школ, чтобы делать какие-то выборы. Но она входит в тройку лучших, — она подняла голову с улыбкой, которую тут же убрала заметив мои стекающие слезы. — Зачем вы врете? — сделала я судорожный вздох. — Я ведь все слышала там, даже их слова о Джоне. Сами же… — еще несколько вздохов, — говорили, чтобы не сильно надеялась. — Эй, ну ты чего? Ну не прошла Виктория, ничего страшного. Другой шанс выпадет, — она встала на ноги и притянула к своей груди, позволив поплакать ей в белую кофточку. — Ты что, так сильно хотела, чтобы она стала актрисой? Вот я вообще не понимаю, что люди находят в этой профессии: если ты не актер А-листа, то зарплата у тебя маленькая, дай боже чтобы на еду хватало; отсутствие личного пространства; вечное ожидание ошибки, за которую потом могут вообще изгнать из мира актеров; а еще… — она что-то продолжала говорить, а я понимала, что никто никогда не сможет войти в положение нашей семьи. Да и не только нашей, но и всех из гетто. Для них крутая машина лишь еще одна галочка в списке их жизни, а для нас целое спасение — продал и получил возможность прожить еще несколько лет без напряжения. — Нет, ну ты только представь, как они… — она смолкла и вся напряглась. — Я знала, — вдруг с придыханием и счастьем прошептала она. — Мне никто не верил, но я знала, что это правда. Смотри, Лайза, повернись, — она постукала меня по спине и я, поддавшись ее предвкушению, выполнила требуемое. Осмотрела помещение, но ничего не нашла. — Смотри на вверх, возле куклы клоуна, — так же шептала она, но уже наклонившись к моему уху. Возле клоуна… летал детский шлем пожарного. Он летает! По-настоящему! То вверх, то вниз, словно не может определиться с положением, или им кто-то неумело управляет через веревочки, но летает! Я повернулась к учительнице, чтобы увидеть ее дёргающую за веревочку руку, но не увидела ничего. Она лишь со счастливой улыбкой взирала на это чудо. — Я знала, что не сумасшедшая, — с маниакальностью продолжила она. — Знала, а мне никто не верил. Глупцы! Идиоты! Ничего дальше своего носа не видят! — Как вы это делаете? — с поражением выдохнула я, не понимая, как этот шлем может летать. Комнатушка эта была три на три метра, и свободная часть лишь то место, где мы стоим. Даже если у меня и возникли мысли о подельнике, то тут же исчезли, когда вспомнила о забитых до нельзя стеллажах. И вздрогнула, когда шлем с грохотом упал вниз на пол. Никакой веревочке я на нем не вижу… — Это не я, — повернула она в мою сторону голову с длиннющей, пугающей улыбкой. — Это все ты. Это твой стихийный выброс. — О чем вы говорите? — я вырвалась из объятий и отошла на шаг назад, прижавшись к стеллажу. Сейчас она меня пугает. — Если у вас есть психические заболевания, то не надо пытаться сделать из меня сумасшедшую. — Это магия. Настоящая. Понимаешь? — она согнула пальцы, создав некий огромный круг или что-то для вознесения — как в мультфильме «Король Лев» с обезьянкой и львенком и сделала небольшой шажок ко мне. — Это то, о чем я всем говорила. Меня убеждали, что это все галлюцинации, сновидения, но я знала. Была права! — с победой воскликнула она. — Я знаю, что тот мир существует, знаю, а мне… — договорить она не успела — испугавшись, я оттолкнула ее в сторону, по пути запнувшись о пакет, и проскочила ужом к двери. — Деньги отдадите в понедельник, — сказала я побежала прочь от нее. — Нет, стой! Послушай же меня!.. — она кричала что-то еще, но я уже не обращала на это внимания. Схватив Кристиана я вместе с детьми побежала к выходу из школы, придумав объяснение для детей из-за спешки — кто раньше придет домой, тот получит еще и тирамису. Лакомство это в нашей семье большая редкость, а потому желание получить его повышается еще сильнее. Какой бы доброй Эвелина не была, но это слишком странно! Если она так же пугает детей в классе, то ничего удивительного, что родители требовали ее увольнения. Она же абсолютно ненормальная! Возьмет еще и пырнет во время такого состояния! К черту с ней это сотрудничество! Лучше пойду после школы офисы мыть. И Виктории запрещу посещать театральный кружок! Оказавшись дома, я, оставив детей дома и заперев его на три поворота ключа (на всякий случай, вдруг Эвелина придет), я пошла за обещанным пирожным и тирамису, которое выиграла Джоан. С твороженным кремом, на которое так надеялась Лиззи, в магазине выпечки не оказалось, однако есть шоколадное, которое в нашей семье все любят. Длинное и толстое, на восьмерых детей хватит. И запакованное в маленькую коробочку с прозрачным окошком тирамису. Дома, уложив детей спать на два с половиной часа с обещанием сладкого после него, я принялась за приготовление ужина в виде супа с фрикадельками и пирога «зебра» с небольшим количеством какао-порошка. И пока работаю над плитой, живущей на честном слове, я вспоминаю всю произошедшую ситуацию в каморке. И прихожу к выводу, что абсолютно не понимаю, как этот шлем мог летать. Опустим, что комнатка слишком маленькая, и предположим, что шутник мог забраться на стеллаж с ногами. Проблема в том, что ему тогда нужно было бы чем нибудь укрыться, чтобы не заметили, но ничего подобного я не помню! Все костюмы, в том числе и платье Джульетты, всегда складывается в коробки, а из-за маленьких размеров комнаты, они прессуются, чтобы хватило место для еще одного. Коробки отодвигают на самый конец края стеллажа, чтобы на свободное пространство положить еще что нибудь в виде того же шлема, или сценарной куклы. Если предположить, что шутников было двое, то сначало пришлось бы вынести три коробки, которые по весу со мной, склеить три пустых коробки и уже улечься в них, а помощник заполнит пространство. Однако только у Эвелины есть ключ от комнаты, и весь спектакль он был закрыт, а значит не успели бы все это организовать. Во-вторых, как бы этот шутник мог организовать дерганье веревочки вдалеке от стеллажей под потолком без дополнительных взвинченных крючков на нем? Единственное, за что можно зацепиться, это лампа, но и она находиться над дверью на стене. Про саму веревочку даже говорить не буду — достаточно купить в магазине фокусов, сделанных специально, чтобы их не было видно. Зал находиться в отдельном одноэтажном здании, и чердак в нем отсутствует, а значит пробраться сверху и просверлить дырочку они тоже не могли. — Не понимаю, — покачала я головой. — Я не вижу ни одного логического объяснения. — Чего не понимаешь? — спросил Альберт. — Ты уже вернулся, — улыбнулась я, размахнатив ему всю укладку, на которую потратила полбаночки геля. — Как спектакль прошел? — он сел за стол и уложил подбородок на руки, начав махать ногами. До пола он все еще не дотягивается в свои девять лет. — Не плохо. — А ты что-нибудь купила? — сказал он тоном «че купила». — Купила, но сначала поужинаете, а потом и десерт получите, — ударила я чистой ложкой ему по лбу. — Всё продал? — Да! Я все лучше продаю с каждым разом. — Я заметила. На, попробуй бульон, — подула на ложку с жидкость и сунула ему в рот. — Вкусно! Ты готовишь самые вкусные супы! Я знала, что он не врет, так как даже на ярмарку я вместо вязаных одеял и свитеров приношу целую канистру супа, которая разливается за секунду, и многие хвалят. А главный рецепт — бульон, который многие просят налить им отдельно за целую стоимость блюда. Так что на этом я зарабатываю куда больше, чем если бы продавала свои творения. После ужина дети получили свои кусочки пирожного, который умяли за секунду, и неожиданно нагрянула мать, которую сегодня я точно не ждала. Знаю, что ночью она проснулась и зашла в дом через заднюю дверь, где напилась воды, взяла деньги из заначки, про которую мы давно знаем, и как обычно ушла даже не переодевшись. Проверив, сколько она оставила, я поняла, что она пошла накидаться, а значит несколько дней о ней не будет не слуху не духу. — О, дети мои, — пьяно улыбнулась она и шатающей походкой направилась к нам. — А чего это вы едите? — остановилась она возле Лиззи, и, мазнув пальцем по тарелке, отправила его себе в рот. — Шоколад? Откуда вы его взяли? — пропала улыбка с ее лица, превратив в мегеру. — Вы че, твари, у меня деньги своровали?! — кинулась она к заначке, что находилась в жестяной банке из-под печенья на верхней полке, до куда мы, по идее, не должны доставать. — Никому нахер твои деньги не сдались, — грубо сказала я. — Ты что здесь забыла? — Моя дорог-гая доченька, если ты не забыла, то это мой дом, — гаденько улыбнулась она после проверки. В ее глазах так и блистало — «ты мигом вылетишь отсюда, если я того захочу.» — Не отрицаю, но ты здесь не живешь и за него не платишь. Поэтому проваливай. Не порть нам праздник, — встала я со стула направившись к ней. — А у вас что-то было? Что за праздник? — тут же прикинулась она милой. — Я сегодня… впервые на сцене выступила, — тихо сказала Виктория, боясь подняв взгляд со стола. Дети ее боялись, так как знали на что она способна. — О, да что ты говоришь?! И кого ты играла? — видимо пьяной она была не так сильно, что смогла отскочить от меня к детям. — Джульетту… — Ничего себе! — приблизилась она к Виктории обняв за плечи. Я даже отсюда чувствую ее обычный запах мочи и представлять не хочу, какого сейчас малышке. — Это тоже была моя первая роль в спектакле, только я была в первом классе. В старшей школе я продолжила заниматься театром, и была признанной красавицей школы. Тебе еще догонять и догонять меня, доченька. — Так, все, отойди от нее, — я быстро подбежала и схватила за руку, начав тянуть в сторону двери. — Когда протрезвеешь и переоденешься, то поговорим. — Слышишь, ты, моя первая ошибка, ты кто такая чтобы выталкивать меня из собственного дома?! — и ударила меня кулаком по лицу. Подставлять вторую щеку не в моем характере, а потому с размаху впечатываю свой кулак ей в почки, отчего она падает. Подобные драки, даже с переломанными носами, происходят на регулярной основе. К сожалению, к готовившимся ударам я еще не привыкла. — Я здесь прописана, шлюха подзаборная, и ничего ты не сделаешь с этим домом, пока не вырасту, — я не слабо толкаю ее в спину, пока она сидит на коленях, отчего падает ниц. — Выметайся! Давай! — толкаю ее еще раз. — Ничего не сделаю? Ты так в этом уверена? — зло засмеялась она. — Продам этот чертов клоповник и на полученные деньги куплю однокомнатную квартиру, где вам всем придется ютиться, поняла?! — закричала она, неловко отведя руку назад с намерением ударить меня по коленям. — А на оставшиеся деньги буду гулять. И хуй вы что увидите, поняли? Голодайте, шарьтесь по помойкам, мне похуй будет! Я желаю, чтоб вы все сдохли, и чем мучительнее это будет, тем лучше! — ударила она кулаком по полу и встала на шатающиеся ноги. — Ты и так нас не кормишь, — усмехнулась вновь толкая в спину, но уже осторожнее, чтобы не свалилась и потянула время. — Ты когда в последний раз конфетку покупала, а? Про младшего сына вообще помнишь? Кристианом которого зовут. — Попомни мои слова про дом, я его когда нибудь исполню, — сказала она уже возле двери выходя на крылечко. — Конечно, конечно. Съебывай отсюда, — и захлопнула дверь, закрыв на три поворота. — Все покушали? — с улыбкой повернулась я, стирая кровь с разбившейся губы. — Ну все, идите играйте. Альберт, садись за уроки. — Ну нет, — заныл он, почувствовав изменившуюся атмосферу после ухода матери. — Уже каникулы через несколько дней, а ты… — Каникулы, не каникулы, а доделать надо. Неси сюда, вместе позанимаемся. Уже лежа в постели я вновь вспоминаю про шлем, и чисто ради прикола или… единственной возможной теории, решаю повторить этот трюк. Магия, да? Хех, ну проверим. Поставив на обеденный стол ботиночек Кристиана, я начинаю буравить его взглядом. Ну давай, взлетай! Ничего сложного, просто приподнимись! Ну давай милый, сладкий, такой красивенький. Ты смотри какой ты дорогой, качественный! Уже пять лет, а до сих пор целее некуда. Если ты взлетишь, то я обещаю никогда тебя не выкидывать. Ну все, можно вызывать санитаров, я точно сошла с ума — даю обещания неодушевленному предмету. Сажусь на свой стул и роняю голову на стол. Как я вообще додумалась до подобного? Я ведь чистая реалистка, а сегодняшняя истерика просто… Истерика. Точно. У меня была истерика. Возможно это как-то повлияло, но как я его воспроизведу? Даже если вызову эти чувства, то разреветься уже не получиться — смирилась и приняла ситуацию как есть. Точно! Слезы это просто вода, а вот чувства сложный механизм. Думаю, в этом и зарыта собака. Начинаю следить за ботинком, сосредотачиваясь на его поднятии и вспоминая всю боль, разрушение надежды, отчаяние, непринятие. В глазах начинает жечь, и сквозь слезы я вижу как ботиночек приподнялся на десять сантиметров примерно. Думая, что мне показалось, я тру глаза и не переставая вызывать в себе негатив, наблюдаю за настоящей магией! Летает! Господи, да кто же я все таки такая?!